Со слов [Ф.Л.] Колмакова - обычаи и нравы кускоквимцев и аглехмутцев

Аглехмутцы жили издревле близ устья реки Кускоквима в дружбе и согласии с соседями, с которыми они составляли один народ. Однажды один мальчишка агл[ехмутский] играл с мальчишкой кускокв[имским], вышиб у последнего глаз; отец сего, поймав агл[ехмутского] мальчишку, сделал с ним то же, за что заступились родственники агл[ехмутского], и так далее, так что племя кускокв[имцев], будучи гораздо многочисленнее племени аглехм[утов], премного сих перебило и оттеснило [последних] к устью Нушагака и на остров Нунивок. На устье Нушагака и по взморью жили тогда ныне на Аляске живущие северновские и угашенцы (первое селение от Мо[р]жовского сел[ения] по Аляске). Вторые, будучи теснимы аглех[мутами], подвинулись к ныне ими занимаемым местам. С того времени и началось страшное гнание на агл[ехмутов] со всех сторон, и их перебили множество, так что по прибытии сюда Колмакова в 1816 году осталось аглехм[утов] 60 мужеска [пола]. Он защитил их от врагов и, наконец, примирил; они стали расплождаться, и теперь считается уже аглехм[утов] 150 мужеска [пола] (120 байдарок) и с женами до 500.

Аглехм[уты] чистоплотнее кускокв[имцев] и, кажется, лучшего противу тех нравов. Последние в своих кажимах натираются человеческою мочою и, разведя большой огонь на жиру, нагревают мочою натертое тело. Аглех[муты] же сего обычая не имеют, а употребляют бани - жупаны, как и в Кадьяке. Кускокв[имцы] пленных мужеска полу, взрослые [они] или дети, убивают, а женщин держат в презрении. Аглех[муты] же обходятся с пленными обоих полов хорошо, детей воспитывают как своих и дают им волю пойти куда хотят, но сей обыкновенно остается жить у победителя по своей воле.

У обоих сих народов следующие обычаи суть общие. В каждом селении, как бы оно мало ни было, есть кажим, а в многолюдных два и три. Сии кажимы суть не что иное, как общественные хижины; строятся [они] пространнее барабор, хотя также землянками, настилается пол да лавки в несколько рядов кругом, задние выше передних, как в театрах. Все взрослые мужчины селения, женатые или холостые, не смеют в бараборах спать, а спят в кажиме; луки, стрелы и прочее оружие развешено здесь по стенам. Здесь мужчины обедают или вообще едят, но каждый [придерживается] собственного своего хозяйства, жена ему прислуживает. Здесь же бывают их игрушки, или годовые праздники.

По закате солнца все ложатся спать; жены, дети, девки и старики да шаманы ложатся по своим бараборам, в каждом из коих по нескольку родственных семейств, расположась по отгородкам, как будто в стойлах, и каждое семейство занимает одно из сих стойл. В 3 ч[аса] утра, даже зимою, приходит мальчик, нарочно для сего приставленный, и зажигает плошки у каждого стойла в бараборе; тотчас одеваются жены и зачинают толочь ягоды, жир, кровь и вареную траву в пищу мужьям. Между тем ГОТОЕИТСЯ и шаман с помощником, берет бубну и в облачении идет в кажим, где мужики уже встали, оделись и осветили кажим: начинается шаманство. По окончании сего приносят жены приготовленную пищу к мужьям своим и родственникам. Потом все девки и дети уходят в поле собирать дрова, которые должны быть собраны на весь день еще до рассвета. С рассвета мужчины отправляются по промыслам, куда кто хочет, а иной остается дома. Возвратившись домой, промышленный [эскимос] выходит из байдарки или с санок, идет прямо в кажим, где и садится в ожидании прислуги. Жена его спешит вытащить байдарку, прибрать промысел и тотчас несет мужу поесть. Женатый, буде хочет быть ночью с женою, он, когда в кажиме уже спят, уходит оттуда в барабору к жене и ночью же возвращается в кажим.

Первую птичку или какого бы то ни было зверька, застреленного мальчиком, он несет к матери, которая бережет ее, вынув внутренность и высушив шкуру, как чучелу; она собирает таким образом все пташки, птички, мышь и пр., упромышленные детьми ее в целый год. Когда настанет время к игрушке, каждая мать нанизывает этот первый плод промышленности детей своих на шнурок и привешивает под низ птицы, вырезанной из дерева с распущенными крыльями, которая к потолку привешена, как люстры у нас, а под этим снарядом, на полу, горит плошка жиру. На игрушку собирается весь народ: и жены, и девки, и дети. Когда все соберутся и рассядутся, то выходит на середину мужик, к нему тотчас пристанут жена, дети, с женами и все родственники, загремит бубен, запоют и стоящие в середине пляшут. Отплясав, старшина в семействе начинает делить и дарить всем присутствующим свои промыслы: жиры, оленье мясо, толкушу, дарить лафтак старых байдар на подошвы, бобры на куски и пр., стараясь выказать свое богатство и прослыть удалым промышленником. Эта церемония соблюдается каждым семейством. В дележе своих промыслов особенно наделяют стариков и старух да неимущих. Если выйдет плясать на середину мужчина холостой и без ближних родственников, то пристанет к нему кто-нибудь, хоть старуха из дальних родственников, не допуская оставить кого-либо совершенно осиротелым.

Эта годовая игрушка бывает осенью, по окончании промыслов. Бывают и частные игрушки, которые составляются таким образом. Например. Убили сына у исправного мужика. Мужик старается в год или более как можно более заготовить и напромышлять всякой всячины. Потом сзывает к себе на игрушку с разных селений и земель жителей. Раздарив им свое богатство, т. е. мужикам, они садятся вокруг и едят; наевшись, хозяин объявляет им о своей обиде и намерении отомстить и приглашает гостей помогать ему. Все соглашаются, и война начинается.

Детей никогда родители не наказывают. Если взрослый сын сделал отцу какую-либо обиду, то отец, не выговаривая сыну, приглашает своего лучшего друга в баню, отдарит его чем-нибудь и наедине тихонько просит его, чтоб он сказал сыну, что [тот] поступил дурно и чтобы вперед того не делал.

Здешние народы не имеют обычая держать невольников, или калгов, как колоши. И старшины их слывут таковыми по отличному удальству на промыслах и по великости семейства и родственников; личное уважение к таковому промышленнику переходит и к сыновьям, отчего и рождается род дворянства, которое, однако ж, никакой власти над другими не имеет.

Каждый собирает памятник своим промыслам. Так, например, от каждого убитого им оленя выбивает он зуб и пришивает те зубы на ремень в два, три и более рядов плотно один к другому и таковым ремнем опоясывается. Пояс этот имеет великую у них ценность и есть, конечно, верный знак достоинства промышленника.

Когда соберусь составить описан[ие] сих народов, не худо прочесть "Московск[ий] телегр[аф]" года 1832 в № 12 статью о эскимосах^*.

^*(В журнале "Московский телеграф" (М., 1832, № 12, с. 554-561) была напечатана статья "Эскимосы" - извлечение из записок французского естествоиспытателя и путешественника Р. П. Лессона.)