Глава IV. Президентство

На посту председателя комитета начальников штабов армии Эйзенхауэр пробыл с ноября 1945 по февраль 1947 г. (Vexler R. (ed.). Op. cit., p. 7). И на протяжении всего этого периода политиканы всех мастей строили планы использования имени популярного генерала в азартнейшей политической игре, призом в которой был Белый дом. И наверное, в этих условиях удержаться от соблазна было нелегко. Эйзенхауэр не раз советовался по этим вопросам с людьми самой различной ориентации, в частности с Макартуром и Маршаллом. Но уже в то время главным его советником был брат Милтон, к мнению которого он особенно прислушивался. Милтон считал, что политическим дельцам нужно популярное имя Дуайта, а не он сам. "Практичный либерал" семьи Эйзенхауэров был против баллотировки Дуайта в президенты (Johnson G. Op. cit., p. 103).

В июне 1947 г. Эйзенхауэр стал президентом одного из крупнейших в стране - Колумбийского университета. К этому времени он имел почетные ученые степени и звания многих университетов мира, но всем окружающим, и в первую очередь ему самому, было хорошо известно, что эти высокие академические регалии он получил не за вклад в развитие каких-либо наук. Это была дань уважения к его военным заслугам в годы второй мировой войны.

На новом поприще Дуайта Эйзенхауэра ждали многие серьезные проблемы, с которыми он столкнулся, еще не переступив порога популярного в стране и за рубежом университета. Ряд представителей академической элиты был против нового президента, считая, что такого разряда учебные заведения должны возглавлять ученые, а не генералы.

Вряд ли Айку было приятно слышать это мнение. Но с присущим ему практицизмом он и здесь нашел удачный выход из положения, заявив на первой же встрече с профессурой университета, что не претендует на лавры ученого и при решении академических вопросов будет полагаться на ее просвещенное мнение.

Значительно лучше у него сложились отношения с советом попечителей университета, от которых зависело финансирование этого учебного центра. Военачальнику второй мировой войны, исключительно популярному в стране человеку было, конечно, несравненно проще решать вопросы финансирования, чем любому самому компетентному ученому.

На посту президента Колумбийского университета Эйзенхауэр явился организатором Американской ассамблеи. Суть этого проекта сводилась к объединению усилий бизнесменов, профсоюзных деятелей, ученых, представителей политических партий для изучения проблем национального значения. По инициативе Эйзенхауэра в Колумбийском университете изучались также вопросы, связанные с сохранением людских ресурсов, и другие проблемы (Eisenhower D. Mandate for Change, p. 10, 11).

Более тридцати лет генерал отдал военной службе, и в силу специфики социальных условий профессионального военного он не имел представления о многих проблемах, с которыми сталкивалось подавляющее большинство американцев.

Уйдя с военной службы, Айк, имевший высшее воинское звание, конечно, не испытывал материальных трудностей. Специальным решением высших органов власти Эйзенхауэр как генерал армии сохранял это звание пожизненно. В случае отставки он получал около 20 тыс. долл. в год, что было по тем временам значительной суммой. И тем не менее переход на гражданское положение создал ряд проблем. И первой из них стала проблема жилья. Необходимо было также покупать автомобиль, а приличная машина стоила больших денег.

Столкнулся Айк и еще с одной проблемой, которая в прошлом находилась вне поля его зрения. Колумбийский университет расположен вплотную к негритянскому району Нью-Йорка Гарлему, где всегда повышенный риск, особенно для белого, попасть в ситуацию, угрожающую жизни. Эйзенхауэру приходилось брать с собой пистолет, когда он направлялся в университетский район. Это была своеобразная и довольно убедительная иллюстрация к проблемам послевоенной Америки: президент-генерал направлялся в свои академические владения с пистолетом в кармане.

Но в главном Эйзенхауэр был удовлетворен. Казалось, он нашел свое новое место в жизни. "Два с половиной года, - вспоминал он, - которые я провел на посту президента Колумбийского университета, доставляли мне удовлетворение в профессиональном плане и самое большое удовлетворение - в личном" (Ibid., p. 10).

Эйзенхауэр возглавил Колумбийский университет, когда ледяные ветры "холодной войны" гуляли и по университетским аудиториям. Все, что касалось социалистических и коммунистических идей, предавалось анафеме. Изучение этих проблем объявлялось святотатством. Новый президент Колумбийского университета, ни в коей мере не симпатизируя этим идеям, между тем выступал за необходимость их изучения. "Эйзенхауэр понимал, что... надо знать факты. В силу этого, считал он, надо изучать системы социализма и коммунизма, чтобы понять их". Добавим: чтобы найти эффективные, на взгляд Эйзенхауэра, методы для борьбы с ними.

39 тыс. студентов этого учебного центра импонировало то, что новый президент не стеснялся обратиться за помощью к декану факультета и откровенно признаться, что он ничего не понимает в вопросах, изучаемых на том или ином факультете, и попросить необходимой помощи. Рабочий день президента достигал 15 часов в сутки. Вход в его кабинет был свободен в любое время (Hatch A. Op. cit., p. 287-292).

В 1948 г. первым изданием вышли мемуары Эйзенхауэра "Крестовый поход в Европу" (Эйзенхауэр Д. Указ. соч.). Книга получила большой резонанс и принесла немалый доход ее автору. Налоговое управление, учитывая, что Айк не был профессиональным литератором, предоставило ему большие налоговые льготы, и чистый доход автора составил 476250 долл. (Childs M. Op. cit., p. 108).

В США на конец 1966 г. было распродано 1,7 млн. экземпляров "Крестового похода". Мемуары были переведены на 22 языка (Eisenhower D, At Ease..., p. 329).

Многие его биографы утверждают, что уход из армии и работа в Колумбийском университете были ему необходимы как трамплин в Белый дом. Они отмечают, что по американским традициям президент страны должен иметь определенный опыт гражданской работы, которого у Дуайта не было (Childs M. Op. cit., p. 107).

Эйзенхауэр недолго задержался на посту президента Колумбийскою университета. И в период работы ректором его широко использовали в качестве консультанта высших военных инстанций при решении наиболее сложных проблем. А вскоре ему вновь пришлось надеть военную форму.

Пока Эйзенхауэр постигал премудрости университетской жизни, в мире бушевала "холодная война", развязанная империалистическими кругами. Она охватила сферу экономики, идеологии, политики, дипломатии. В апреле 1949 г. под эгидой США был создан военно-политический Североатлантический блок - НАТО. По единодушному мнению руководителей стран, вошедших в этот блок, Эйзенхауэр был самой подходящей кандидатурой, чтобы возглавить его.

18 декабря 1950 г. Дуайт и Мэми, удобно устроившись в пульмановском вагоне, ехали через штат Огайо, направляясь в отдаленный колледж. На одной из станций железнодорожный служащий сообщил, что Эйзенхауэра разыскивает по телефону президент Трумэн. До телефона пришлось добираться по глубокой снежной целине. Это был путь навстречу "холодной войне". Трумэн сообщил Эйзенхауэру о единодушном мнении руководителей стран - членов НАТО. "Эта просьба, - вспоминал генерал, - вызвала во мне сильное чувство разочарования". Надо было вновь менять наладившийся жизненный уклад и отправляться в Европу. Однако ни в коей мере не следует считать, что Эйзенхауэр был противником создания НАТО. В своих мемуарах он безапелляционно заявлял: "Я верил в концепцию НАТО. По моему мнению, будущее западной цивилизации зависело от ее успешного претворения в жизнь" (Eisenhower D. Mandate for Change, p. 12).

7 января 1951 г. генерал прибыл в Париж, чтобы возглавить наземные, морские и военно-воздушные силы западных держав - членов НАТО. Ему предстояло затратить немало усилий для создания вооруженных сил НАТО. В качестве заместителя главнокомандующего Эйзенхауэр пригласил фельдмаршала Монтгомери. Это была политическая спекуляция на англо-американском военно-политическом сотрудничестве времен войны. Приглашение Монтгомери занять пост заместителя Эйзенхауэра как главнокомандующего вооруженными силами НАТО должно было, по мнению организаторов этого агрессивного блока, подчеркнуть англо-американское единство как основу нового военно-политического блока.

В качестве руководителя своего личного штаба Эйзенхауэр пригласил генерал-лейтенанта Альфреда Грюнтера. "Он котировался в Пентагоне как лучший специалист по планированию и одновременно как самый лучший игрок в бридж во всей армии" (Hatch A. Op. cit., p. 298). В Париже, в гостинице "Астория", временном пристанище штаба НАТО, несмотря на все усилия генерала сократить штаты, собралось 200 офицеров из 12 государств, одетых в 40 видов военной формы.

Создатели НАТО всемерно стремились использовать боевые традиции второй мировой войны, пытаясь таким путем придать более респектабельный вид этому уродливому детищу "холодной войны".

Эйзенхауэр много сделал для создания вооруженных сил этого агрессивного военно-политического блока. Став президентом США, он в основу всей своей внешнеполитической деятельности положил принцип так называемой атлантической солидарности, всемерного укрепления под эгидой США блока стран - участниц НАТО.

Как и все стратеги НАТО, генерал неустанно повторял, что только военно-политическое единство Запада может спасти капиталистический мир от "советской угрозы". После создания в СССР атомного оружия он заявлял, что "отныне, впервые в своей истории, американцы вынуждены жить в условиях угрозы полного уничтожения" (Eisenhower D. Mandate for Change, p. 445). Уже в то время жупел "советской угрозы" активно использовался для дезориентации общественности западных стран и выискивания предлогов для осуществления агрессивной внешней политики империалистическими кругами.

Верил ли Эйзенхауэр в угрозу военного нападения СССР на США? Автор этой книги прочел сотни конфиденциальных писем генерала, хранящихся в библиотеке, носящей его имя. В этих письмах он неоднократно заявлял, что не верит в опасность военной угрозы СССР Соединенным Штатам (Eisenhower Library. Eisenhower D.: Papers, 1916-1952, Box 93, Folder SCA-SCHO (misc.); Box 23, Folder Clement, M. Papers as President of the USA, 1953-1961. Official File, Box 889, Folder USSR etc).

Милтон Эйзенхауэр также высказался по этому вопросу с предельной четкостью: "Ни разу в жизни я не слышал, чтобы Эйзенхауэр высказал мнение или опасение, что СССР нападет на Соединенные Штаты Америки. И я считаю, что таких опасений не могло быть" (Запись беседы с Милтоном Эйзенхауэром от 6 ноября 1975 г.).

Мнение Милтона авторитетно, потому что он был самым близким и доверенным советником брата. Милтон с полным основанием подчеркивал: "По всем важным вопросам у меня с Дуайтом всегда было полное совпадение мнений" (Запись беседы с Милтоном Эйзенхауэром от 6 ноября 1975 г.). Дуайт Эйзенхауэр высказывался так: "...60 лет мы поддерживали самые тесные отношения, на протяжении всего периода двух моих правительств Милтон был моим постоянным советчиком, доверенным лицом, временами - моим личным представителем" (Eisenhower D. Mandate for Change, p. 577).

Если Эйзенхауэр не верил в угрозу нападения со стороны СССР, то закономерен вопрос: почему он был столь рьяным сторонником НАТО и так называемого принципа коллективной обороны западного мира? (Ibid., p. 14). Ответ может быть только один: приняв активное участие в создании вооруженных сил этого агрессивного военного блока, Айк убедительно продемонстрировал свою полную солидарность с теми реакционными кругами Запада, которые пытались помешать развитию мирового революционного процесса путем объединения усилий ведущих империалистических стран. Роль европейского региона во внешней политике США была и остается огромной. Создание мировой социалистической системы изменило весь облик Европейского континента. Европа стала важнейшим центром упорной борьбы между двумя системами, которая во многом определяла развитие всей международной жизни.

Это был тот район земного шара, где после создания НАТО с особой силой сталкивались интересы двух противоположных общественно-экономических систем. Как главнокомандующий вооруженными силами НАТО Эйзенхауэр был активным исполнителем агрессивных внешнеполитических планов США, в которых Европе отводилось исключительно важное место.

Как понимал Эйзенхауэр свои задачи в этих условиях на посту главнокомандующего вооруженными силами НАТО? Лучше всего на этот вопрос отвечает его личная переписка. В официальных публичных заявлениях было немало стандартных тирад об "оборонительной миссии" Североатлантического блока, о "защите западной цивилизации", о "братстве по оружию" между западными союзниками по второй мировой войне. В личных письмах речь шла и о другой важной миссии Эйзенхауэра. 8 марта 1952 г. главнокомандующий вооруженными силами НАТО писал конгрессмену Уолтеру Джаду: "Здесь, в Европе, мой главный долг, как солдата и слуги всех американцев вне зависимости от их партийной принадлежности, заключается в охране и укреплении американских капиталовложений в районе Атлантики и Средиземноморья" (Eisenhower Library. Eisenhower D.: Papers, 1916-1952, Box 55, Folder JOI-34 (misc.)).

Эйзенхауэр полностью отдавал себе отчет в том, что интересы держателей акций и интересы широких народных масс - далеко не одно и то же. Об этом ему постоянно напоминали и простые американцы. В его личном архиве хранится немало писем от солдат и офицеров, от простых людей США, в которых со всей откровенностью отмечалось, что американский народ резко осуждает агрессивную политику НАТО, порождавшую опасность новых военных авантюр.

В одном из таких писем, направленном Эйзенхауэру в августе 1951 г. рядовым американским военнослужащим, говорилось, что солдаты "часто философствуют за кружкой пива о мировых проблемах в целом и о своем будущем в частности". Думы солдат были невеселыми. Они приходили к выводу, что их удел в будущей войне - "убивать или быть убитыми. От мысли, что надо убивать, тошнит. Перспектива быть убитым страшит". От имени своих товарищей автор письма спрашивал Айка: "Действительно ли необходимо нашему поколению стать профессиональными убийцами, как называют ветеранов войны в Корее?"

Генерал ответил своему адресату. Мобилизовав все аргументы из арсенала теоретиков и практиков "холодной войны", главнокомандующий писал, что, по его мнению, только "осуществление безбожной доктрины коммунистов заставляет США вооружаться". Явно чувствуя неубедительность этих доводов, Эйзенхауэр в заключение признавался: "Я понимаю, что вы и ваши товарищи не сможете расценить это письмо как точный или хотя бы удовлетворительный ответ на вопросы, которые так сильно беспокоят вас" (Ibid., Eisenhower D.: Papers 1916-1952, Box 97, Folder STI-STO, August, 1951). Показательное признание!

Он был убежденным сторонником использования в интересах политики НАТО военно-экономического потенциала Западной Германии. Этот курс лежал в основе всей "атлантической политики" США, которая была исключительно непопулярна в глазах общественности по обе стороны Атлантики. США основывали свою политику на столь резкой политической метаморфозе, что это заставляло их заранее программировать мощную оппозицию со стороны не только общественности, но и своих союзников по НАТО.

Эйзенхауэр был главнокомандующим вооруженными силами западных союзников в Европе в годы второй мировой войны, первым главнокомандующим вооруженными силами НАТО. Он лучше, чем кто-либо другой, предвидел неизбежность резкой оппозиции, в первую очередь в европейских странах, курсу на вовлечение ФРГ в НАТО. 13 марта 1951 г. Айк писал конгрессмену Л. Гевину: "Что мы должны делать, если какое-либо из этих правительств откажется понимать, что безопасность свободного мира требует сегодня полного сотрудничества и готовности каждого из нас пойти на жертвы?" (Ibid., Eisenhower D.: Papers, 1916-1952, Box 42, Folder Galin, L.) Генерал, правда, не объяснял, кто же, по его мнению, угрожал "свободному миру", и, разумеется, не мог привезти никаких доказательств того, что эта угроза существовала. Но он был прав в одном: политический курс, построенный на спекуляции вокруг мифических угроз "свободному миру", не срабатывал.

Его предвидения и опасения скоро подтвердились.

Франция, жертва германской агрессии в трех крупнейших войнах на протяжении 70 лет, отказалась ратифицировать соглашение о создании Европейского оборонительного сообщества (ЕОС).

Эйзенхауэр реагировал на это, как на поле боя, быстро и решительно. Согласовав свои действия с Черчиллем на переговорах в Вашингтоне, он потребовал от французского правительства незамедлительно "покончить с существующим неопределенным положением", ибо "дальнейшее промедление явилось бы ударом по атлантической солидарности". После такого демарша была сразу же создана англо-американская "исследовательская группа" для выработки конкретных санкций, если Франция откажется ратифицировать договор. Это была уже неприкрытая политика "выкручивания рук".

Французский парламент проголосовал против ратификации договора о создании ЕОС, но Франции все же пришлось капитулировать. "Атлантическая солидарность" опутала эту страну по рукам и ногам и грозила задушить ее в своих объятиях. В конечном итоге правительство Франции дало согласие на перевооружение Германии и ее допуск в Атлантическое сообщество. При активном участии Эйзенхауэра США и Англия одержали первую победу над своим союзником по НАТО.

Но возникал вопрос: что же дальше? Была очевидна полная бесперспективность и опасность попыток чисто военного и административного решения сложнейших политико-социальных, экономических, идеологических проблем, с которыми сталкивалась американская политика в Европе.

Эйзенхауэр отдавал себе отчет в том, что военная оккупация территории других стран не может продолжаться вечно без угрозы вызвать сложнейшие социально-политические коллизии. 28 февраля 1951 г. Эйзенхауэр подчеркивал в конфиденциальном письме: "Если в течение 10 лет все американские войска, находящиеся в Европе... не будут возвращены в США, это будет означать полный крах наших планов" (Ibid., Eisenhower D.: Papers, 1916-1952, Box 9, Folder Bermingham, E. (4)).

Приглашение Эйзенхауэра на пост главнокомандующего вооруженными силами НАТО - важный этап его политической карьеры. Эта деятельность способствовала укреплению его позиций в правых политических кругах США. Главнокомандующий вооруженными силами НАТО! Это был высший эталон политической благонадежности. Американские политиканы были убеждены, что подобный пост легко откроет путь в Белый дом их политическому протеже.

Пока в Париже Эйзенхауэр занимался делами НАТО, в США кипели политические страсти. Избирательная кампания 1952 г. обещала быть на редкость жаркой. Президент Трумэн не очень котировался на политической бирже в Вашингтоне. К началу избирательной кампании 1952 г. Трумэн был фактически политическим банкротом. Реконверсия, перевод экономики на мирные рельсы, но без разоружения, прошла довольно болезненно и оставила после себя глубокие шрамы экономического кризиса 1948-1949 гг. В Корее США вынуждены были взять на себя всю главную тяжесть агрессивной войны, которая велась под голубым флагом ООН, но от этого не становилась более популярной в глазах простых американцев. Союзники США приняли только номинальное участие в этой военной авантюре.

Республиканцы вели развернутое наступление на демократов, объясняя все внутренние и внешнеполитические трудности США бездарным руководством Трумэна и общим политическим курсом демократической партии.

Многие политические лидеры считали, что уже пробил час Эйзенхауэра. Для нового политического курса необходим был и новый лидер. И демократы, и республиканцы в равной мере имели все основания претендовать на Эйзенхауэра. Ведь разобраться в его партийной принадлежности было практически невозможно. Никогда в жизни он не голосовал и не высказывал публично ни симпатий, ни антипатий к какой-либо из двух партий, хотя его отец неизменно голосовал за кандидатов республиканской партии (См. Иванян Э. А. Указ. соч., с. 188 (прим.)).

Существовала еще одна сложная проблема, связанная с выдвижением кандидатуры генерала в президенты. Руководители стран - участниц НАТО опасались, что в случае его ухода с поста главнокомандующего вооруженными силами этого блока возникнут серьезные проблемы для самого существования такого альянса. Монтгомери, например, забыв свои распри с Эйзенхауэром периода войны, заявил ему: "Если ты поедешь домой, чтобы баллотироваться в президенты, я отправляюсь туда же, чтобы вести против тебя кампанию" (Hatch A. Op. cit., p. 310).

Эйзенхауэр на посту главнокомандующего вооруженными силами НАТО очень устраивал всех руководителей стран - участниц этого блока. Но и ситуация, складывавшаяся в США, свидетельствовала о том, что стремительно возрастали его акции как кандидата в президенты. Он не спешил с ответом на многочисленные предложения попытать счастья на новом поприще. Уже в начале своей политической карьеры он проявил важное качество - умение выжидать.

Айк помнил слова Милтона о том, что партийным боссам нужна его популярность, а не он сам. Эйзенхауэр неоднократно имел возможность убедиться в правоте этого суждения. Один из политиканов, например, с откровенностью, граничившей с цинизмом, сказал Айку, что ему надо обязательно баллотироваться в президенты, так как это поможет избранию в конгресс и данного кандидата. "Слава богу, нашелся хоть один честный человек" (Johnson G. Op. cit., p. 107), - прокомментировал Дуайт это заявление.

Влиятельные круги республиканцев приходили к выводу, что только с помощью Эйзенхауэра партия сможет завоевать Белый дом на предстоящих выборах. Еще в октябре 1950 г. Томас Дьюи, губернатор штата Нью-Йорк и один из самых авторитетных лидеров республиканцев, сам ранее баллотировавшийся в президенты, предложил ему выставить свою кандидатуру в президенты США. Айк ответил, что его вполне устраивает пост президента Колумбийского университета. "Я считаю, что слишком стар, чтобы баллотироваться в президенты" (Childs M. Op. cit., p. 129), - добавил он тогда.

Казалось, что после переезда в Париж все помыслы Эйзенхауэра сосредоточены на решении сложнейших проблем, связанных с агрессивной деятельностью НАТО. 3 июля 1951 г. генерал выступил в Лондоне перед членами Союза лиц, говорящих на английском языке. Необходимость всемерного объединения усилий стран - участниц Североатлантического блока - такова была красная нить выступления Эйзенхауэра. "Выполнение этого условия, - подчеркивалось в его мемуарах, - превратит страны, объединенные в НАТО, в комплекс столь же могущественный в военном, экономическом и политическом плане, как любой другой в мире" (Eisenhower D. At Ease..., p. 376). Это был четкий курс на наращивание военно-политического потенциала НАТО.

По обе стороны Атлантики его речь была воспринята с большим удовлетворением теми кругами, которые ратовали за тотальную мобилизацию усилий Запада против "советской угрозы". Восторженно приветствовал выступление Эйзенхауэра Черчилль. Он заявил: "Это величайшая речь, произнесенная американцем на протяжении всей моей жизни" (Eisenhower Library. Pers Files of Gen. of the Army D. Eisenhower, 1916-1952, Box 21, Churchill W. W. Churchill to D. Eisenhower, 5 July, 1951).

Дифирамбы в адрес Эйзенхауэра не означали готовности лидеров стран - участниц НАТО послушно выполнять военно-политические директивы Вашингтона.

В период пребывания на посту главнокомандующего вооруженными силами НАТО генерал убедительно продемонстрировал понимание основных стратегических задач агрессивной американской внешней политики. Даже в разгар войны в Корее он неустанно подчеркивал, что главный ее центр - страны НАТО. "Я уверен, - заявлял он 2 августа 1951 г., - что среди ряда важных внешнеполитических проблем успешное решение вопроса о создании коллектив ной безопасности (читай: агрессивного блока. - Р. И.) путем сотрудничества Северной Америки и западноевропейских стран настолько важно для нас, что мы не должны делать ничего, что ведет к риску создать трудности для успешного разрешения этой проблемы" (Ibid., Eisenhower D.: Papers, 1916-1952, Box 46, Folder HEN- HEY (misc.)) .

Как уже отмечалось, Эйзенхауэр, возглавляя НАТО, раньше многих других лидеров западного мира сделал ставку в европейской политике США в первую очередь на использование военно-экономического потенциала Западной Германии. Однако он проявил необходимый дипломатический такт и не осуществил слишком крутого прогерманского поворота, что могло если не опрокинуть, то серьезно перекосить неустойчивое здание Североатлантического блока.

Позднее в своих мемуарах Айк не считал нужным маскировать прогерманский курс своей деятельности в НАТО. "Одной из моих самых неотложных задач, - писал он, - было достижение соглашения среди стран - участниц НАТО по вопросу об использовании сил Западной Германии в нашей организации... (НАТО. - Р. И.)" (Eisenhower D. Mandate for Change, p. 15).

Реализация американской политики ремилитаризации ФРГ наталкивалась на серьезные трудности и была исключительно непопулярна особенно в европейских странах. У народов Европы еще свежи были воспоминания о страшных годах фашизма. Никакие ухищрения западных политиков и дипломатов не могли вычеркнуть из памяти народов воспоминания о миллионах убитых и искалеченных, массовом терроре оккупантов, расстрелах заложников, лагерях смерти и крематориях.

Все это Эйзенхауэр видел в годы войны собственными глазами. Его возмущение и чувство протеста были не менее искренни, чем у всякого другого ее участника. Но, как он сам говорил, "войны ведутся для достижения определенных политических целей". Шла "холодная война", а в Корее она переросла уже в вооруженный конфликт, и главнокомандующий вооруженными силами НАТО при определении своей политики в германском вопросе руководствовался только "политическими целями".

Открытый переход к политике ремилитаризации Германии именно в начале 50-х годов не являлся случайным. Это был период, когда на арену международной политики вышла мировая социалистическая система, что стало главным проявлением бурного развития мирового революционного процесса. США терпели поражение за поражением в Корее. Тяжелый удар по агрессивным внешнеполитическим устремлениям США нанесло создание в СССР атомного, а затем и водородного оружия. Возникла необходимость изыскивать новые резервы для укрепления внешнеполитических позиций Соединенных Штатов и всей капиталистической системы. В начале 50-х годов США пошли на столь непопулярные среди народов мира решения, как перевооружение Западной Германии и возрождение японского милитаризма. ФРГ в Европе и Япония в Азии стали крайними флангами единого антисоциалистического, антисоветского фронта, спешно сколачивавшегося творцами американской внешней политики того периода.

Эйзенхауэр предвидел, что его прогерманский курс вызовет серьезные осложнения внутри НАТО. И это позднее действительно произошло, когда Франция выступила против перевооружения Германии. Он неоднократно указывал на непопулярность даже среди руководителей западноевропейских стран политики перевооружения ФРГ и ее включения в НАТО. Например, в октябре 1951 г. генерал заявлял: "Даже к западу от Эльбы объединенная Германия более популярна, чем ремилитаризованная" (Eisenhower Library. Pers Files of D. Eisenhower, 1916-1952, Box 26, Cowles J. Eisenhower D. to Cowles J., October 3, 1951).

В публичных выступлениях и официальных заявлениях Айк старался обходить столь острый вопрос, как планы ремилитаризации Германии. Но его личная переписка не оставляет никаких сомнений в том, что главнокомандующий вооруженными силами НАТО видел резко негативную реакцию общественности и Европы, и Америки на политику НАТО в германском вопросе. 16 апреля 1951 г. Эйзенхауэр писал генералу Л. Клею: "Европейские страны, как тебе хорошо известно, глубоко разобщены крайними различиями во мнениях, укоренившимся страхом, предрассудками и подозрительностью" (Ibid., Pers Files General of the Army Eisenhower D., 1916-1952, Box 22, Clay L. Eisenhower to Clay, April 16, 1951).

3 декабря 1951 г. он высказывал серьезную озабоченность по поводу негативной реакции и общественности Соединенных Штатов на планы создания НАТО. "Иногда я задаю себе вопрос, - писал генерал, - многие ли в нашей стране понимают, насколько деликатна и исключительно важна миссия США по созданию путем сотрудничества коллективной безопасности свободных народов (планов создания НАТО. - Р. И.)" (Ibid., Bullis H. Papers, 1950-1962, Box 2, Folder Album 85, Corresp. Eisenhower D. to Bullis H.).

Эйзенхауэр недолго возглавлял НАТО. Но и за этот непродолжительный период он проявил себя как активный исполнитель воли наиболее реакционных кругов США, стремившихся к мировому господству. Он видел трудности, которые ожидали Вашингтон на пути реализации этого агрессивного внешнеполитического курса. И может быть, самое главное с точки зрения его будущей политической карьеры - Эйзенхауэр не на словах, а на деле показал готовность использовать весь свой авторитет и все свои способности для реализации тех агрессивных внешнеполитических целей, которые ставили перед собой американские правящие круги.

Кампания за выдвижение кандидатуры Эйзенхауэра в президенты постепенно активизировалась. Издатель газеты в Канзас-Сити Рой Ровертс категорически утверждал, что еще три года назад он знал, что Айк - "хороший республиканец из Канзаса". Сенатор Джон Спаркмен из Алабамы заявлял, что он будет добиваться выдвижения Дуайта в президенты от демократической партии. Генерал как разборчивая невеста, получающая многочисленные предложения от своих поклонников, не спешил с окончательным ответом.

Президент Трумэн дважды посылал в Париж к Айку бывшего посла в СССР Джозефа Дэвиса. У дипломата была трудная миссия: убедить Дуайта баллотироваться в президенты от демократической партии. Хотя Трумэн заверил генерала в своей полной поддержке его кандидатуры на предстоящих выборах, Эйзенхауэр ответил: "Я не могу принять предложение баллотироваться от демократов, потому что я, пожалуй, больше республиканец, чем демократ" (Johnson G. Op. cit., p. 110). Лед тронулся. Айк впервые достаточно определенно намекнул, что он намерен баллотироваться в президенты.

4 сентября 1951 г. в Париж прилетел один из наиболее авторитетных лидеров республиканской партии, сенатор Генри Кэбот Лодж. Старый друг Эйзенхауэра еще с военных лет сообщил ему, что многие организации в США развертывают кампанию за выдвижение его кандидатуры в президенты. "Вы известный человек в политике, - заметил Айк, - почему вы сами не хотите баллотироваться?" Лодж ответил без промедления: "Потому, что меня не изберут". В ходе беседы Лодж подчеркнул: "Вы единственный человек, кто может быть избран республиканцами в президенты. Вы должны разрешить использовать Ваше имя на предстоящих предварительных выборах". Генерал обещал "обдумать этот вопрос еще раз" (Eisenhower D. Mandate for Change, p. 16-18).

7 января 1952 г. Эйзенхауэр наконец объявил, что он считает себя республиканцем. Вопрос о том, какая партия получит кандидата в президенты, имеющего все шансы быть избранным, был фактически решен. Но Айк все еще не торопился давать официальное согласие баллотироваться в президенты. Он хотел убедиться, что пользуется поддержкой большинства избирателей (Jameson H. Op. cit., p. 60; Adams S. Firsthand Report. The Story of the Eisenhower Administration. New York, 1961, p. 3). Постепенно становилось все более очевидным, что Эйзенхауэр такую поддержку имел. Геллап, специалист по опросам общественного мнения, безапелляционно заявлял, что "Эйзенхауэр будет самой популярной фигурой, которую могли бы выдвинуть в президенты республиканцы" (Rovere R. The Eisenhower Years. New York, 1956, p. 4).

Сам Дуайт поверил в свою популярность среди избирателей только после того, как в Нью-Йорке был отснят на кинопленку митинг 15 тыс. избирателей, выступивших в поддержку его кандидатуры. Копия этого фильма была привезена во Францию и показана Эйзенхауэру. В феврале 1952 г. он принял решение выехать в США и в случае, если руководство республиканской партии поддержит его кандидатуру в президенты, начать свою избирательную кампанию (Eisenhower D. Mandate for Change, p. 20, 21; Эйзенхауэр Д. Указ. соч.).

Айка активно поддерживали в его родных краях - западных штатах. На съезде республиканской партии в Техасе, например, все шло как по хорошо отрепетированному сценарию. Были, правда, отдельные инциденты. В частности, когда в зал, где проходило заседание съезда, вошли "представители народа", призванные "продемонстрировать" волю избирателей, один из делегатов обнаружил пропажу часов. При объяснении с полицией выяснилось, что "манифестанты" вербовались на улицах по 5 долл. за человека и что пострадавший еще хорошо отделался (Childs M. Op. cit., p. 147). Но это были несущественные "мелочи". Главное, что явилось определяющим для генерала, - съезд в Техасе единодушно высказался в поддержку его кандидатуры.

11 марта 1952 г. он одержал убедительную победу на праймериз - предварительных выборах в штате Нью-Хемпшир (Vexler R. (ed.). Op. cit., p. 11).

Пора было принимать окончательное решение. 11 апреля 1952 г. генерал получил согласие Белого дома о его освобождении от обязанностей главнокомандующего вооруженными силами НАТО с 1 июня 1952 г. и об увольнении из армии (Eisenhower D. Mandate for Change, p. 23).

Нанеся прощальный визит в столицы основных стран - участниц НАТО, Эйзенхауэр 1 июня 1952 г. прибыл в США, чтобы баллотироваться в президенты от республиканской партии. Для такого шага важное значение, очевидно, имели соображения чисто практического порядка. Большинство избирателей США, как правило, считают себя демократами, но популярному генералу и так была обеспечена широкая поддержка. Баллотировка от республиканской партии гарантировала ему помощь влиятельных кругов монополистического капитала, которые в большей степени ориентируются на республиканцев, чем на демократов. Такова была в общих чертах его избирав тельная стратегия. В США вовсю кипела работа по5 подготовке к его избирательной кампании. Это трудное и хлопотливое дело возглавил сенатор Генри Кэбот Лодж.

На Национальном съезде республиканской партии, состоявшемся 7-12 июля 1952 г. в Чикаго, развернулась довольно упорная борьба, так как Эйзенхауэр был наиболее вероятным, но не единственным кандидатом в президенты. Помимо него на съезде достаточно высоко котировалась кандидатура еще одного генерала - Дугласа Макартура, в прошлом начальника Айка. В партийных кругах серьезно поговаривали о соперничестве между "героем Атлантики" и "героем Тихого океана". Кое-кто из республиканских лидеров подумывал о том, чтобы создать тандем: Макартур - кандидат в президенты, Тафт - в вице-президенты (Childs M. Op. cit., p. 147).

В сложной политической игре, которая шла на съезде в Чикаго, Эйзенхауэр имел все козыри: авторитет героя войны "номер один" и активную поддержку делового мира.

Обычно капитаны большого бизнеса лично не участвуют в работе национальных съездов партий, удовлетворяясь ролью их закулисных руководителей. Для Эйзенхауэра было сделано исключение. В работе съезда республиканцев принял участие "автомобильный король" Генри Форд II и президент "Дженерал моторс" Чарльз Вильсон. Участники съезда не без оснований заявляли, что именно такие люди предрешают весь ход работы этого съезда. Эйзенхауэра активно поддерживали и другие лидеры монополистического капитала, которым импонировало его известное заявление, что меры президента Франклина Рузвельта, направленные на "спасение капитализма" во время экономического кризиса 1929-1933 гг., были проявлением "ползучего социализма" (Цит. по: Иванян Э. А, Указ. соч., с. 191).

В результате первого тура голосования Эйзенхауэр получил 595 голосов. Ему не хватило всего 9 голосов, чтобы одержать победу. Его основной соперник - Тафт получил 500 голосов, Уоррен - 81 голос. Но дело обошлось без перебаллотировки. Неожиданно встал руководитель делегации Миннесоты и объявил, что их делегация передает свои 19 голосов Айку. Первый важный барьер в избирательной кампании был успешно взят.

Сразу же после съезда в Чикаго Эйзенхауэр энергично включился в избирательную борьбу. У него были опытные и умелые дирижеры избирательной кампании - Лодж, губернатор штата Нью-Хэмпшир Шерман Адамс, потомок президента Адамса, и другие представители республиканской гвардии.

Однако Эйзенхауэр по старой армейской привычке стремился вникать во все детали нового для него дела, которое он организовал четко, на военный лад. Однажды он заметил: "Работа генерала сводится к тому, чтобы исправлять неразбериху, которую создают дипломаты, с тем чтобы дипломаты могли все снова испортить" (Davis К. Op. cit., p. 254). На этот раз Дуайт был и генералом, и дипломатом. Он сам организовывал и вел свою избирательную кампанию, не очень полагаясь на своих умудренных политическим опытом помощников.

Кандидатом в вице-президенты съезд республиканцев выдвинул молодого сенатора от штата Калифорния Ричарда Никсона. Больших заслуг Никсон не имел, но всем своим политическим курсом, особенно в качестве члена комиссии палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности, он зарекомендовал себя как оголтелый антикоммунист. Республиканцы намеревались развернуть избирательную кампанию под резко антикоммунистическими лозунгами, и партийные стратеги считали, что Эйзенхауэру нужен был кандидатом в вице-президенты человек именно такой репутации.

Айку предстояло тяжелое испытание в ходе избирательной кампании. Было запланировано, что он покроет на самолете и поездом, не считая разъездов на автомобиле, расстояние более чем в 50 тыс. миль, в 2 раза больше, чем расстояние вокруг земного шара. Планировалось посещение 232 населенных пунктов в 45 штатах страны (Eisenhower D. Mandate for Change, p. 56).

И всюду были встречи, выступления, интервью, речи, тысячи рукопожатий. К вечеру на лице Эйзенхауэра резко проступали глубокие морщины, тело наливалось чугунной тяжестью, губы сводила судорога, глаза вваливались от усталости. Когда ему сообщали в конце дня еще об одной запланированной речи, он нередко скрипел зубами и говорил: "Эти идиоты в Национальном комитете! Они хотят прославиться тем, что изберут мертвеца?" Но, отдохнув, он заявлял: "Едем. Я сделаю все, что они хотят" (Hughes E. The Ordeal of Power. A Political Memoir of the Eisenhower Years. New York, 1963, p. 22). Избирательная кампания была под стать настоящему сражению. В ходе ее кандидат республиканцев получил и первое в своей жизни ранение. Энергичные фоторепортеры, используя дисциплинированность Эйзенхауэра, подолгу и в самых различных позах фотографировали его для многочисленных газет и журналов. Однажды во время очередного сеанса фоторепортер вознамерился поставить Айка под часами. Очевидно, он хотел подчеркнуть этим, что с приходом Эйзенхауэра к власти начнется отсчет новой эры в американской политической жизни. Снимок был групповой - Дуайт с Мэми и Ричард Никсон с супругой. Неожиданно со стенда на голову Айка упали часы, легко задев правый висок. Сеанс пришлось прервать и наложить на рану пластырь (Eisenhower D. Mandate for Change, p. 74).

Большой и хорошо организованный штаб Эйзенхауэра выполнял огромный объем работы, но трудился в поте лица и главный герой избирательного шоу. На своих многочисленных пресс-конференциях он всегда выступал без бумажек (Albertson D. (ed.). Op. cit., p. 25). Это требовало не только хорошей памяти, но и тщательной подготовки для каждой новой встречи с журналистами.

У кандидата республиканцев было немало помощников и советников, которые помогали ему ориентироваться в джунглях избирательной кампании. Но, следуя прошлому опыту, Эйзенхауэр предпочитал сам писать свои речи и выступления. Однажды как-то он сказал своему помощнику: "Генерал Макартур получил репутацию прекрасного оратора, когда он был на Филиппинах. Как вы думаете, кто писал его речи? Я" (Rhodes R. Ike: An Artist in Iron. "Harper's Magazine", July, 1970, p. 73).

В ходе избирательной кампании генералу предстояло решить много сложных проблем. Одна из них - добиться успеха в южных штатах, где традиционно сильны были позиции демократов. В значительной мере ему удалось решить и эту нелегкую задачу. Его поездки в южные штаты, как показали потом результаты голосования, дали положительные результаты.

Кандидат республиканцев вел избирательную кампанию под откровенно антикоммунистическими лозунгами. "Везде, - вспоминал Эйзенхауэр, - я настоятельно подчеркивал необходимость искоренения коммунизма в Соединенных Штатах, где бы он ни был обнаружен" (Eisenhower D. Mandate for Change, p. 57). 25 августа он выступил с большой речью на ежегодном съезде Американского легиона - одной из самых реакционных организаций страны. Его речь была апогеем антикоммунистической истерии, характерной для избирательной кампании 1952 г. Чувство меры явно изменило кандидату республиканцев. Не мудрствуя лукаво, отбросив все дипломатические ухищрения, генерал заявил о необходимости возвратить в лоно западной цивилизации страны Восточной Европы и республики Советской Прибалтики. Он говорил, что эти народы - плоть от плоти и кровь от крови западного мира. Со всей торжественностью он заявлял, что совесть Америки не успокоится до тех пор, пока они не вернутся в "общество свободных людей".

Эйзенхауэр явно солидаризировался с архиреакционной концепцией своего будущего руководителя внешнеполитического ведомства Джона Фостера Даллеса. 29 декабря 1950 г. Даллес произнес речь, в которой также ставил вопрос о необходимости скорейшей реставрации капиталистических порядков в странах Восточной Европы. Подстрекательский характер этой речи был настолько очевиден, что Даллесу пришлось публично оправдываться. "Я не имел в виду "освобождение" (народов Восточной Европы. - Р. И.)" (John Foster Dulles Papers. Princeton University Library, Box 143 (далее: Dulles Papers)), - писал он 15 января 1951 г.

Эйзенхауэр развивал тему "освобождения" с солдатской прямолинейностью. Игнорируя элементарные факторы этнографического, географического и прочего характера, он зачислял половину Европы в свою кровную родню. Выступление кандидата республиканцев вызвало серьезную тревогу в Англии, Франции и других странах, связанных с США союзными обязательствами по НАТО. Французская "Монд" писала: "Речь генерала Эйзенхауэра подтвердила опасения многих европейцев... Она вызывает тревогу". "Странная речь", - заявляла английская газета "Дейли миррор". Английская "Дейли экспресс" сообщала из Нью-Йорка, что речь Айка вызвала озабоченность среди американских избирателей (Правда, 1952, 29 августа). Пришлось на ходу перестраиваться. Теперь в его выступлениях все чаще звучали обещания искать пути к мирному разрешению спорных вопросов, если его изберут президентом.

Внешнеполитические проблемы занимали особенно важное место в избирательной кампании Эйзенхауэра. Ричард Никсон с полным основанием писал 13 мая 1952 г. Даллесу: "Я думаю, что конструктивная критика (справа. - Р. И.) американской внешней политики - самый главный момент избирательной кампании" (Dulles Papers: Supplement of 1971, II Correspondence 1952, Box 12 of 15).

В ходе борьбы за Белый дом Эйзенхауэр высказали немало трезвых суждений по вопросам международного положения. Но чаще всего они звучали только в тесном кругу доверенных лиц. В беседе со своими ближайшими сотрудниками он заявил, в частности, что не видит никаких шансов выиграть третью мировую войну. "Россию, Сибирь и Китай, - говорил Айк, - оккупировать нельзя. Америка - не сможет заполнить вакуум, который могли бы оставить коммунисты в случае своего отступления". Он очень скептически отзывался об эффективности военной помощи Соединенным Штатам со стороны Западной Европы в случае начала войны. Не видя перспектив на победу в будущей мировой войне, он заявлял, что подумывает о разделе мира на сферы влияния (Der Spigel, 25.VI.1952).

Эйзенхауэр был профессиональным военным и понимал, какие катастрофические последствия имела бы новая мировая война. Выступая 4 сентября 1952 г. в Филадельфии, он говорил: "Только поражение, понесенное в современной войне, может быть более ужасным, чем одержанная в ней победа. Единственный путь к победе в третьей мировой войне - это ее предотвращение" (Rosamond R. Crusade for Peace. Philadelphia - New York, 1962, p. 9).

Однако в дальнейшем практические дела генерала-президента мало согласовывались с этими логичными выводами: став хозяином Белого дома, он проводил откровенно милитаристский внешнеполитический курс.

Агрессивная война в Корее была самой жгучей внешнеполитической проблемой США. Вполне понятно, что в ходе избирательной кампании 1952 г. корейский вопрос оказался в центре внимания Эйзенхауэра.

Корея, как и Япония, занимала особое место в планах американской экспансии в Азии. Потерпев тяжелое поражение в Китае, американский империализм удержал свои позиции только на Тайване. Используя силы чанкайшистов и свое "военное присутствие" на этом острове, США получили возможность оказывать постоянное военное давление на КНР с юга. Оккупируя Японию, США держали мощный бронированный кулак на ближайших подступах к северо-восточным районам Китая и к Советскому Союзу.

Резкое обострение "холодной войны" порождало тенденцию к прямым военным авантюрам со стороны империалистических держав. Джон Фостер Даллес в доверительном письме своему брату Аллену, крупному разведчику, будущему руководителю разведывательного ведомства США, писал 4 августа 1949 г.: "Я полагаю, что "холодная война" - одна из разновидностей настоящих войн" (Dulles Papers: Supplement 1971, II Correspondence 1949-1950, Box 1-0 of 15, f. 82).

Руководители внешней политики западных держав считали, что развязанная ими "холодная война" является "долгосрочной программой". Еще в сентябре 1946 г. Даллес, который уже в то время был чем-то вроде министра иностранных дел оппозиционной республиканской партии, писал сенатору Артуру Ванденбергу: "Я считаю, что американский народ должен пересмотреть свои воззрения о мире и осознать, что мы находимся и много лет будем находиться в состоянии войны, мировой по масштабам, социальной и политической по своему характеру" (Ibid., Box 4 of 15).

Экономическая и политическая нестабильность в США, бурное развитие мирового революционного процесса явились важнейшими факторами, усиливавшими реакционную направленность американской внешней политики, повсеместную поддержку США реакционных сил. Этот внешнеполитический курс получил название политики "сдерживания коммунизма". Одним из проявлений агрессивной сущности этой политики явилась война США против корейского народа.

25 июня 1950 г., после нападения южнокорейских войск на территорию КНДР, США добились принятия Советом Безопасности внесенной ими резолюции, в которой вопреки фактам говорилось "о вооруженном нападении войск из Северной Кореи на Корейскую Республику". Эта резолюция была грубым нарушением Устава ООН. Советский представитель отсутствовал на заседании Совета, и важный вопрос, связанный с поддержанием мира и безопасности, был незаконно решен без его участия. Столь же незаконной была принятая 7 июля 1950 г. Советом Безопасности резолюция, "присвоившая войскам интервентов в Корее наименование "войск ООН"" (См. История внешней политики СССР 1945-1980 гг., т. 2. М., 1981, с. 155).

СССР снабжал корейскую Народную армию и китайских добровольцев оружием, боеприпасами, транспортными средствами, горючим, продовольствием, медикаментами. В Корее находились советские военные советник.

По просьбе правительства КНР в северно-восточные провинции Китая было переброшено несколько советских авиационных дивизий. Опытные советские летчики приняли участие в отражении американских воздушных налетов на территорию КНР. В воздушных боях были сбиты десятки американских военных самолетов. Советская авиация надежно прикрыла Северо-Восток Китая от воздушных налетов. На случай ухудшения обстановки СССР готовился направить в Корею пять дивизий для оказания КНДР помощи в отражении американской агрессии. Советский Союз продолжал оказывать КНДР и КНР всю необходимую политическую поддержку (См. Капица М. С. КНР: два десятилетия - две политики. М., 1969, с. 36-37).

Война в Корее подтвердила всю опасность проведения политики "холодной войны". В условиях американской агрессии в Корее оккупация Японии вооруженными силами США представляла серьезную угрозу и дальневосточным границам СССР. Балансирование на грани войны было чревато серьезнейшими осложнениями международного характера.

Тайвань и Япония имели важное стратегическое значение. Однако их ценность как опорных пунктов американской агрессии ограничивалась тем, что на всем огромном Азиатском континенте США сохраняли только один небольшой плацдарм - Южную Корею. Захват территории КНДР не только расширил бы этот плацдарм, но и дал бы США непосредственный выход к сухопутным границам КНР и СССР. Этим определялись стратегические военно-политические цели империалистических кругов в корейской войне. Война в Корее для американской реакции была попыткой взять реванш за поражение в Китае, прощупать прочность границ социалистических стран, нанести удар по национально-освободительному движению в Азии.

В США написано огромное количество работ о корейской войне. Историки самых различных школ и направлений, стремясь снять с США ответственность за агрессию в этой стране, и сегодня оживленно комментируют вопросы о том, как началась война в Корее, кто несет за нее ответственность, кто первым открыл огонь на демаркационной линии между корейскими государствами.

Бесспорным историческим фактом является то, что советские войска, выполнив свою освободительную миссию, были выведены с территории КНДР. К 1 января 1949 г. последние советские солдаты покинули территорию Корейского полуострова. США отказались последовать примеру СССР и продолжали форсировано наращивать свою военную мощь в этом районе. Важной вехой на пути милитаризации Южной Кореи и расширения агрессии США было корейско-американское военное соглашение, заключенное в августе 1948 г.

Неопровержимым историческим фактом является и то, что 26 июня 1950 г., на следующий день после начала войны в Корее, авиация США уже участвовала в бомбардировках войск и мирных объектов КНДР. 27 июня вооруженные силы США получили приказ принять участие в боях на стороне южнокорейской армии. В первые же дни агрессии США оккупировали Тайвань, усилили свои гарнизоны на Филиппинах, увеличили военную помощь Франции для ведения "грязной войны" во Вьетнаме. А самое главное, фронт в Корее держался на американских штыках. Вооруженные силы США взяли на себя основную тяжесть ведения корейской войны.

Все это свидетельствовало о том, что "холодная война" переросла в открытый вооруженный конфликт с четко обозначившейся тенденцией к перерастанию в катастрофу мирового масштаба. Совершив агрессию в Корее, США возложили на себя огромную морально-политическую ответственность перед всем миром. Характерно, что, создавая опасный прецедент, президент Трумэн даже не информировал конгресс о вступлении США в войну!

Наиболее дальновидные политические деятели США понимали катастрофическую опасность подобных прецедентов. Сенатор Ванденберг, один из авторитетных лидеров республиканцев, еще 11 сентября 1944 г. в письме к Джону Фостеру Даллесу подчеркивал важное значение консультаций президента с конгрессом накануне объявления страны в состоянии воины (Dulles Papers, Box 3 of 15). В телеграмме на имя Даллеса от 2 мая 1949 г. Ванденберг вновь обращал внимание на то, что в подобной ситуации "президенту необходимо настоятельно посоветовать обратиться к конгрессу для срочной консультации" (Ibid., Box 10 of 15).

К моменту начала избирательной кампании американская авантюра в Корее зашла в тупик, из которого, казалось, не было выхода. Военное решение проблемы было уже невозможно. Для политического решения корейского вопроса, очевидно, была необходима смена американского руководства на высшем уровне.

Уже в своей первой речи в Абилине 4 июня 1952 г., начиная свою избирательную кампанию, Эйзенхауэр говорил, что "политическое здоровье находится под угрозой, если какая-либо партия с помощью каких бы то ни было средств навсегда или на слишком продолжительный срок узурпирует власть" (ЦГАОР, ф. 4459, on. 27/1, д. 13918-13921). Эйзенхауэр имел в виду в первую очередь внешнеполитические ошибки администрации Трумэна.

Военная авантюра в Корее была одним из самых убедительных свидетельств недальновидной внешней политики руководителей США. 6 июня 1952 г., отвечая на вопросы о внешней политике США, Эйзенхауэр сказал: "Самым большим недостатком американской внешней политики является то, что ее вообще не существует" (ЦГАОР, ф. 4459, on. 27/1, д. 13918-13921).

Это заявление было гиперболой. США имели, конечно, свой внешнеполитический курс, но агрессивная внешняя политика американского империализма не давала тех результатов, на которые рассчитывали ее теоретики и практики. С этой точки зрения Эйзенхауэр был прав, критикуя внешнюю политику демократов.

К началу избирательной кампании Айк пришел с убеждением, что необходимо искать выход из военного и политического тупика в Корее. Но это заключение он сделал только после того, как были испробованы и не дали результатов все попытки решения корейской проблемы силой оружия. На раннем этапе войны в Корее генерал был убежденным сторонником использования любых военных средств для достижения победы. Выступая 20 июня 1950 г. на пресс-конференции в Сан-Франциско, он заявлял, что, если этого потребуют обстоятельства, американские вооруженные силы должны действовать против корейской Народной армии и севернее 38-й параллели. Отвечая на вопрос о возможности применения в корейской войне атомной бомбы, Эйзенхауэр сказал, что если американские военачальники сочтут необходимым использовать ее против стратегических объектов, не уничтожая при этом большого числа людей, то представляется допустимым применение этого оружия.

По сообщению агентства Юнайтед Пресс из Вашингтона от 11 марта 1951 г., генерал, выступая на закрытом заседании сенатских комиссий по иностранным делам и по делам вооруженных сил, с оговоркой, что речь идет об оборонительной войне, все же категорически заявил: "Если я буду считать, что выгода на моей стороне, я немедленно применю ее... (атомную бомбу. - Р. И.)" (Литературная газета, 1952, 18 октября).

Приведенные выступления свидетельствуют о милитаристских устремлениях республиканского кандидата в президенты. Но приходилось считаться с реальным положением дел. В своих предвыборных выступлениях Эйзенхауэр все чаще вынужден был возвращаться к вопросу о необходимости переговоров для поиска путей выхода из корейского тупика.

7 июня 1952 г., отвечая на вопрос, считает ли он целесообразной встречу со Сталиным для мирного урегулирования конфликта в Корее, кандидат в президенты ответил, что не уверен в правильности такого пути разрешения проблемы. Если бы он считал, что такая встреча полезна, то поехал бы в любое место и сделал бы все, чтобы обеспечить мир и безопасность. 22 августа Эйзенхауэр высказался за локализацию корейского конфликта, против нападения на КНР. Кандидат республиканцев заявил, что нападение на КНР втянуло бы США в новую войну, несравненно более трудную, чем война в Корее. Генерал, как и многие лидеры республиканцев, считал, что агрессия в Корее связывает силы США на Дальнем Востоке, следовательно, затрудняет перевооружение НАТО.

Эйзенхауэр был достаточно трезвомыслящим военным и политическим деятелем, чтобы понять угрозу цепной внешнеполитической реакции, которую таил в себе курс на расширение корейского конфликта. Советский Союз и КНР были связаны союзным договором. В этих условиях нападение на КНР явилось бы внешнеполитической авантюрой, катастрофические последствия которой для Соединенных Штатов были очевидны.

Война в Корее доказала бесперспективность попыток решения спорных проблем в Азии силой оружия и привела к дискредитации внешней политики США в глазах азиатских народов. Надо было не только искать решение корейской проблемы, но и вырабатывать долгосрочный курс американской неоколониалистской политики. 1 октября 1952 г. Эйзенхауэр заявил, что основную тяжесть войны в Корее должны нести сами южнокорейцы, а не американцы. "Мы не хотим, - говорил будущий президент, - чтобы Азия рассматривала белого человека с Запада как своего врага. Если там должна вестись война, то пусть это будет война азиатов против азиатов при нашей поддержке той стороны, которая отстаивает дело свободы" (Eisenhower Library. Papers as President of the USA, 1953-1961, Official File, Box 711, Folder 138-C-3. Repablican National Plattofm (1), p. 18).

Это был четкий курс на то, чтобы воевать чужими руками, реализуя американские агрессивные внешнеполитические планы. Рассуждения о "свободе" были типичным образчиком демагогии нового лидера республиканцев.

Избирательная кампания приближалась к своему финишу, и учитывая реальную политическую ситуацию, Эйзенхауэр все в большей степени заострял внимание на самом больном для миллионов избирателей вопросе. Он все определеннее высказывался за необходимость мирного урегулирования войны в Корее. 29 октября кандидат в президенты заявил, что Америка не должна навсегда увязнуть в корейской ловушке, где она сражается со вспомогательным отрядом подлинного врага.

Очевидно, Эйзенхауэр имел в виду, что корейский народ, сражавшийся за свою свободу и независимость, получал самую эффективную помощь и поддержку со стороны всех социалистических стран, и в первую очередь со стороны Советского Союза. На победу в такой войне Соединенные Штаты действительно не имели никаких перспектив.

3 ноября Эйзенхауэр назвал дело мира самым "драгоценным сокровищем в глазах свободных людей". Со всей категоричностью он подчеркнул, что "первой задачей нового правительства будет ликвидация этого трагического конфликта (войны в Корее. - Р. И.), который проникает во все американские дома и таит в себе угрозу третьей мировой воины" (Ibid., p. 24).

Подобные заявления Эйзенхауэра были откровенно рассчитаны на то, чтобы завоевать голоса избирателей, противопоставив бесперспективной политике Трумэна в корейском вопросе новый политический курс на мирное урегулирование войны в Корее.

Война в Корее была опаснейшей военно-политической авантюрой американского империализма. Действуя под голубым флагом ООН, вооруженные силы США грубейшим образом расправлялись с мирным населением. Жесточайшие массированные воздушные налеты сметали с лица земли целые города. Сотни тысяч женщин, детей, стариков были сожжены напалмом, погибли во время воздушных и артиллерийских бомбардировок. В тяжелых условиях содержались пленные, захваченные американскими войсками. Имели место случаи, когда американские солдаты скальпировали пленных. Это не были отдельные эксцессы распоясавшихся янки. Вооруженные силы США проводили четко спланированную политику массового террора, распространявшегося и на гражданское население КНДР. Об этом, в частности, свидетельствовало применение США химического и бактериологического оружия. Суть американской политики сводилась к тому, чтобы запугать корейский народ, сломить его волю к сопротивлению и заставить капитулировать.

30 сентября 1950 г. Трумэн объявил, что рассматривается вопрос о нанесении атомного удара в Корее. Заявление президента не было шантажом. Концепция "превентивной войны", "первого атомного удара" лежала в основе внешней политики США. Один из крупнейших американских авторитетов по внешнеполитическим вопросам, Джордж Кеннан, бывший в свое время послом США в СССР и Югославии, заявлял: "Мы основываем нашу оборонительную структуру на атомном оружии и намереваемся первыми использовать его".

Заявление Трумэна о возможности использования атомного оружия в Корее было одной из первых попыток перевести концепции о преимуществах "первого атомного удара" из области теоретических рассуждений в сферу непосредственной политики. Однако это заявление вызвало такую мощную волну возмущения американской и международной общественности, что Белому дому пришлось в спешном порядке ретироваться.

Несмотря на разгул маккартизма, в США росло антивоенное движение, которое особенно усилилось после избрания Эйзенхауэра президентом США. На Белый дом обрушился целый поток писем и петиций, в которых простые американцы решительно требовали от нового президента выполнения его предвыборных обещаний о прекращении войны в Корее. В одном из обращений к Эйзенхауэру говорилось: "Подумайте о тех страданиях и несчастьях, которые вызвала война в Корее. Уверен, что если бы наши собственные дети переносили все эти невзгоды, мы стремились бы к прекращению этой войны" (Ibid., Eisenhower D.: Papers of the President of the USA, 1953-1961, President's Personal File, February 4, 1953).

Корейская война не принесла лавров армии США. Еще 29 июня 1949 г. Даллес писал в одном конфиденциальном документе: "Американская внешняя политика в Азии потерпела банкротство" (Dulles Papers, Box 4 of 15). Война в Корее поставила эту политику на грань катастрофы. Несмотря на прямое участие в войне американских вооруженных сил, Народная армия КНДР, умело взаимодействуя с партизанскими отрядами, быстро продвигалась на юг. К началу сентября была освобождена почти вся территория Южной Кореи. Остатки войск противника с трудом удерживали только небольшой участок суши в районе Пусана. Генерал Дуглас Макартур, стоявший во главе американского "объединенного командования", руководившего боевыми действиями "войск ООН" в Корее, писал 4 ноября 1950 г. Дуайту Эйзенхауэру: "Я никогда еще не встречал более бесстрашных солдат, более решительного, упорного и боеспособного противника. Это первоклассные бойцы..." (Eisenhower Library. Pers File of D. Eisenhower, 1916-1952, Box 66, Mac Arthur D.).

Угроза полного военного разгрома заставила правительство США бросить в Корею мощные подкрепления. Добившись перелома в ходе военных действий, войска под командованием Макартура вторглись на территорию КНДР и все ближе подходили к границам КНР и СССР. Начались массированные налеты авиации США на северо-восточные районы Китая. Все чаще американские военные самолеты вторгались в советское воздушное пространство.

Социалистические страны единым фронтом выступили против агрессии американского империализма в Корее. С каждым месяцем возрастала огромная экономическая и военная помощь СССР КНДР. По договоренности между социалистическими странами увеличивалось число китайских народных добровольцев, которые в ноябре 1950 г. пришли на помощь вооруженным силам КНДР и корейскому народу. СССР и другие социалистические страны оказывали большую дипломатическую и морально-политическую поддержку КНДР, многое делали для мобилизации международной общественности на борьбу за прекращение войны.

Героическая борьба корейского народа, поддержанная Советским Союзом и другими социалистическими странами, дала свои результаты. Положение на фронте коренным образом изменилось. Интервенты неудержимо покатились к югу. К середине декабря территория КНДР была освобождена. Стало очевидным, что война принимает затяжной и совершенно бесперспективный для США характер. Макартур решительно потребовал начать атомные бомбардировки КНР и осуществить совместно с чанкайшистами десантные операции на материк. Одновременно генерал выступил с резкой публичной критикой политики президента Трумэна. 11 апреля 1951 г. президент снял Макартура с поста командующего в Корее.

Многие считали, что главной причиной отставки Макартура явились бонапартистские замашки 70-летнего генерала-ветерана, не желавшего выполнять безграмотные указания полковника запаса Трумэна. Очевидно, напряженные личные отношения между Трумэном и Макартуром сыграли свою роль в отставке последнего, но решающее значение имели тяжелые поражения вооруженных сил США в Корее. Генералу пришлось в конце своей длительной военной карьеры сыграть неприглядную роль козла отпущения за авантюризм американской внешней политики. При решении вопроса о его судьбе важное значение имели и серьезные опасения влиятельных правящих кругов США, что зарвавшийся главнокомандующий спровоцирует войну с СССР и КНР с применением атомного оружия со всеми вытекающими отсюда непоправимыми последствиями.

После возвращения в США Макартур выступил в сенате, где он предложил фактически свой вариант войны против КНР. "Опыт войны в Корее, по-видимому, заставил американский генералитет, чей голос, конечно, оказался решающим в данном случае, более трезво взглянуть на вещи. Генерал Бредли подвел итог: стратегия Макартура вовлечет США "не в ту войну, не в том месте, не в то время и не с тем врагом"" (Яковлев H. H. Новейшая история США. 1917-3960. M., 1961, с. 539).

Тем временем положение на фронте стабилизировалось. Военные действия местного значения велись вдоль 38-й параллели, разделившей территорию КНДР и Южной Кореи.

Перед США встала сложная проблема: как прекратить практически проигранную войну и одновременно избежать капитуляции, "сохранить престиж". Скорейшее окончание войны было тем более необходимо, что США потерпели в Корее не только военное, но и политическое поражение. Пожалуй, именно здесь, в Корее, американские союзники впервые заплатили США "черной неблагодарностью" за многомиллиардные субсидии по плану Маршалла, за те большие усилия, которые США предприняли в первые послевоенные годы для экономической и политической стабилизации капиталистической Европы и Японии.

Американские расчеты строились на том, что в случае начала войны по первому же приказу из Вашингтона союзники США поставят необходимое "пушечное мясо". Политика США предусматривала, что американские союзники направят на фронт полки и дивизии, а Соединенные Штаты будут играть роль главного арсенала и, конечно, мозгового треста империалистических союзов.

Жизнь внесла в эти планы свои, нежелательные для Вашингтона коррективы. Союзники, несмотря на все давление Белого дома, не спешили посылать своих солдат в Корею. Американцам на протяжении всей войны пришлось нести ее основные военно-экономические и морально-политические издержки. От этих тяжелых перегрузок могла рухнуть вся американская внешнеполитическая система. 30 декабря 1950 г. Эйзенхауэр не без оснований писал министру обороны Фрэнку Пейсу, что "Америка не настолько сильна, чтобы тащить на себе весь мир" (Eisenhower Library. Eisenhower D.: Papers, 1916-1952, Box 83, Folder Pace F.).

Баланс усилий империалистических союзников по войне в Корее свидетельствовал о том, что основная тяжесть ведения этой непопулярной войны действительно пришлась на США. Гарри Баллис, вернувшись из поездки на Тайвань, куда он ездил в качестве руководителя группы, занимавшейся вопросами обеспечения "взаимной безопасности", 1 апреля 1953 г. докладывал президенту Эйзенхауэру: "В настоящее время, после двух лет и девяти месяцев безысходной войны в Корее, мы полностью остановлены северокорейцами и китайскими коммунистами". По подсчетам Баллиса, США направили в Корею 350 тыс. военнослужащих, Южная Корея - более 400 тыс. человек, а остальные 17 участников этой военной авантюры - всего 35 тыс. человек. "Американский народ, - писал Баллис, - спрашивает и не только наше правительство, но также ООН и всех членов этой организации, когда будут предприняты эффективные меры в Корее, чтобы прекратить эту бесперспективную войну" (Ibid., Bullis H.: Papers, 1950 1962, Folder Album 75. Corresp.).

23 июня 1951 г. представитель СССР в ООН внес предложение о мирном урегулировании в Корее. Эта инициатива имела очень важное значение. Она указывала выход из тупика корейской войны, создавала реальную перспективу мирного урегулирования конфликта.

Роль СССР в мирном разрешении корейского конфликта была огромна. 19 июня 1952 г. Эйзенхауэр говорил: "Я пришел к выводу, что корейская проблема не может быть полностью разрешена до тех пор, пока мы не достигнем с Россией необходимого взаимопонимания по важнейшим вопросам" (Ibid., Pers. Files of Eisenhower D., 1916-1952, Box 91, Roberts С 1952).

10 июля 1951 г., оказавшись в военно-политическом тупике, под сильным давлением мировой и американской общественности, США вынуждены были начать переговоры о перемирии в Корее.

Переговоры имели столь же затяжной и тяжелый характер, как и сама корейская война. К моменту начала избирательной кампании 1952 г. они практически не дали никакого результата. Сложившаяся ситуация давала Эйзенхауэру благоприятную возможность использовать антивоенные настроения для победы на выборах и одновременно попытаться добиться почетного мира в Корее. Кандидат республиканцев в президенты не уставал повторять: "Первоочередной задачей нового правительства будет скорейшее и почетное прекращение войны в Корее... Для достижения этого потребуется моя персональная поездка в Корею. Я совершу такую поездку" (Ibid., Eisenhower D.: Papers of President of the USA, 1953-1961, Official File, Box 711, Folder 138-C-3). В другом выступлении он заявлял: "Мы можем предотвратить новые войны, подобные корейской. Мы в состоянии в огромной степени ослабить угрозу третьей мировой войны" (Ibid., p. 22).

Насколько можно судить по мемуарам Джона Эйзенхауэра, молодой майор армии США в определенной мере разделял антивоенные настроения (Eisenhower J. Op. с it., p. 135), особенно широко распространенные среди американской молодежи, которой надо было воевать не с университетских кафедр или дипломатических трибун, а непосредственно на поле боя. И тем не менее Джон отправился на корейский фронт. Дуайт Эйзенхауэр вспоминал, что он имел долгий и серьезный разговор с сыном перед его отъездом в Корею. Речь шла обо всем: как устроить быт жены Джона, кто будет смотреть за его маленькими детьми. Но главное, в чем напутствовал сына Эйзенхауэр, тот не должен "попасть в плен к противнику" (Eisenhower D. Mandate for Change, p. 48) ни при каких обстоятельствах.

Одержав победу на выборах, генерал совершил поездку в Корею. Трумэн, раздосадованный отказом генерала баллотироваться в президенты от демократической партии и резкой критикой его деятельности в ходе избирательной кампании, назвал поездку Эйзенхауэра "образцом демагогии".

Придя к власти, Эйзенхауэр не торопился выполнять свои предвыборные обещания. Более того, он резко активизировал американское военное вмешательство на Тайване. Стремясь переложить на своих союзников хотя бы часть ответственности за обострение международной напряженности, США в феврале 1953 г. на совещании стран - участниц интервенции в Корее внесли предложение установить под флагом ООН блокаду КНР. Ни один из участников совещания не поддержал этого предложения. Политика решения корейского вопроса совместными усилиями союзников вновь дала серьезную осечку. США попробовали собственными силами переломить ход военных действий в Корее. Однако под мощными ударами армии КНДР и китайских народных добровольцев американские войска вынуждены были откатиться на исходные позиции.

И вновь на повестку дня был поставлен вопрос о применении атомного оружия в Корее. Эйзенхауэр писал в мемуарах: "Чтобы наступление в Корее не сопровождалось сверхтяжелыми потерями, была очевидна необходимость использования атомного оружия. Генерал Макартур обратился ко мне с таким предложением, когда после избрания президентом я находился в Нью-Йорке" (Ibid., p. 180).

Даже такой "ястреб" 50-х годов, как Даллес, боялся усиления изоляции США как следствия американских военных авантюр в Корее. В меморандуме, подготовленном им 20 ноября 1952 г. для Эйзенхауэра, говорилось, что поспешные и непродуманные действия в Корее "могут привести к резкому ухудшению отношений со всеми нашими союзниками, в частности с Великобританией. То же самое относится к блокаде Китая" (Dulles Papers, Box 12 of 15).

Новые попытки активизировать войну в Корее вызвали взрыв возмущения во всем мире. Усилилось антивоенное движение в Соединенных Штатах. Белый дом бомбардировали письмами, петициями, обращениями с требованиями прекратить войну. В одном из обращений на имя Эйзенхауэра, поступившем из штата Миннесота, говорилось: "Более девяноста процентов населения штата с чувством негодования относятся к войне в Корее. Вы ни в коей мере не пользуетесь поддержкой народа. Вы можете рассчитывать только на помощь крупных газет, радио, "Дженерал моторс" и "Дюпонов"". В обращении к президенту указывалось на полную несостоятельность утверждений о том, что война в Корее может помешать распространению коммунизма в Азии и во всем мире. Авторы этого документа вполне резонно заявляли: "Войны никогда не остановят коммунизма. Первая мировая война привела к победе коммунизма в России. Вторая мировая война завершилась победой коммунизма в половине мира. Каков будет исход новой мировой войны? Кто знает? Возможно, коммунизм победит во всем мире" (Elsenhower Library. Eisenhower D.: Papers of the President of the USA, 1953-1961, President's Personal File, February 4, 1953). От имени избирателей Миннесоты авторы обращения решительно требовали прекращения военной авантюры в Корее.

Война в Корее стоила американскому народу больших жертв. В мемуарах Эйзенхауэра подчеркивалось, что "это была самая кровопролитная война в истории США, за исключением Гражданской и двух мировых войн" (Eisenhower D. Mandate for Change, p. 171). США потеряли в Корее убитыми, ранеными и пленными около 398 тыс. человек, все остальные союзники Соединенных Штатов (за исключением Южной Кореи) - 29 тыс. человек (См. Яковлев Н. Н. Новейшая история США, с. 538).

В ходе избирательной кампании Эйзенхауэр ратовал за то, чтобы азиаты вели войны против азиатов. Это была попытка, рассчитанная на то, чтобы получить солдат если не у европейских, то у азиатских союзников США. Однако переориентация на Азию была столь же бесперспективной. Огромная американская армия, оснащенная первоклассной военной техникой, не смогла в течение трех с лишним; лет добиться победы над "азиатами", которых столь презрительно третировали в определенных кругах Вашингтона. Тем более это было не под силу армии марионеточного режима Южной Кореи.

Выход был один - быстрейшее подписание мирного соглашения. Но возникло еще одно непредвиденное препятствие на пути мирного урегулирования. Престарелый президент Южной Кореи Ли Сын Ман неожиданно проявил поразительную воинственность. Используя вопрос о северокорейских и китайских военнопленных, он попытался сорвать мирные переговоры и спровоцировать возобновление военных действий. Потеряв всякое чувство меры, Ли Сын Ман заявил, что, если потребуется, южнокорейская армия будет в одиночку сражаться вплоть до окончательной победы. Это был старческий маразм политической марионетки США. Эйзенхауэр, комментируя воинственный зуд южнокорейского диктатора, сказал: "За пять лет службы на Филиппинах... я усвоил одно - мы никогда не сможем понять ход мысли азиата. Просто невозможно предвидеть его поступки" (Adams S. Op. cit., p. 101).

В апологетических работах о жизни и деятельности Эйзенхауэра всемерно превозносится его вклад в дело мирного урегулирования в Корее. Следует еще раз подчеркнуть, что он пошел на подписание мира в Корее только после длительных проволочек, после того, как были использованы все попытки решения этой проблемы "с позиции силы". Весной 1953 г. на Окинаву были доставлены атомные бомбы. Позднее, беседуя с президентом о событиях, приведших к подписанию перемирия в Корее, Адамс спросил, что побудило другую сторону пойти на такой шаг. "Угроза атомной войны, - ответил он. - Мы заявили им, что больше не будем считать войну ограниченной, если коммунисты будут избегать перемирия. Они не хотели всеобщей войны или атомного удара. Это оказало на них сдерживающее влияние" (Цит. по: Яковлев Н. Н. Дуайт Эйзенхауэр - политический портрет. - Новая и новейшая история, 1968, № 5, с. 61).

Мягко выражаясь, Эйзенхауэр давал субъективную оценку причин прекращения войны в Корее. Суть была не в атомной угрозе, а в успешной борьбе корейского народа, в силе СССР, который оказывал большую помощь КНДР, в резком недовольстве политикой США во всем мире. В этих условиях американские агрессоры вынуждены были пойти на перемирие в Корее. Показательно, что ко дню избрания Эйзенхауэра президентом США потеряли в Корее 21 тыс. убитыми и 91 тыс. ранеными, а к моменту заключения перемирия - 34 тыс. убитыми и 103 тыс. ранеными. Бывший президент Трумэн, комментируя цену, которую США заплатили за прекращение войны в Корее, ядовито заметил: "За это перемирие меня бы распяли" (Цит. по: Яковлев Н. Н. Дуайт Эйзенхауэр - политический портрет. - Новая и новейшая история, 1968, № 5, с. 61).

Главной причиной, которая помешала американскому империализму напасть на КНР и развязать мировую войну, был страх перед военной и политической мощью Советского Союза. Министру обороны США генералу Д. Маршаллу в сенате был задан вопрос: "Если бы Вы были убеждены, что Советские Вооруженные Силы не примут участия в этой войне (в Корее. - Р. И.), то одобрили бы Вы рекомендации Макартура бомбить Маньчжурию?" Маршалл ответил: "Если бы... не было никакой опасности вмешательства СССР... конечно, Вами упомянутые бомбардировки, несомненно, начались бы без всякого промедления". Трумэн в своих мемуарах тоже признавал, что именно страх перед выступлением СССР был главной отрезвляющей причиной, заставившей его отказаться от принятия плана Макартура и сместить его с поста главнокомандующего (Цит. по: История внешней политики СССР 1945-1980 гг., т. 2, с. 162).

Важное место в предвыборной кампании в 1952 г. занимали вопросы европейской политики.

К началу избирательной кампании 1952 г. позиция Эйзенхауэра по корейскому и германскому вопросам - двум ключевым проблемам мировой политики - была уже достаточно ясна избирателям. На пост президента страны, обладающего огромными полномочиями, претендовал профессиональный военный, отдавший службе в армии около 40 лет своей жизни.

Сам факт баллотировки кадрового военного в президенты мало кого смущал в США. Эйзенхауэру предстояло стать уже десятым генералом-президентом в истории страны. Более того, в выдвижении его кандидатуры прослеживалась даже своеобразная закономерность: после каждой большой войны пост президента в США занимал крупный военачальник. Главнокомандующий вооруженными силами США в войне за независимость 1775-1783 гг. генерал Джордж Вашингтон стал первым президентом США. Герой Гражданской войны 1861-1865 гг. генерал Улисс Грант также был избран президентом США через три года после окончания войны.

В избирательной кампании 1952 г. Эйзенхауэр во многом был для избирателей политической загадкой. Если по внешнеполитическим вопросам его позиция была в определенной мере понятна, то с внутренними проблемами дело обстояло куда сложнее. Не ясно было его отношение к вопросу о том, насколько велики, по его мнению, полномочия федерального правительства при решении кардинальных экономических проблем. Был ли он во внутренней политике консерватором, а если да, то в какой степени? "Было невозможно ответить на все эти вопросы" (Rovere R. Op. cit., p. 8).

В ходе предвыборной кампании Эйзенхауэр впервые широко использовал телевидение. Это позволило ему выйти на многомиллионную аудиторию. Правда, здесь был и просчет чисто психологического порядка. "На экране генерал выглядел стариком... Телезрители по всей стране были поражены. Был ли героем войны этот старый солдат, столь не соответствующий сложившемуся о нем представлению в период победы?" (Childs M. Op. cit., p. 139).

Создавалось невыгодное для Айка впечатление, что в избирательной кампании были опытные, энергичные режиссеры и измученный, старый, усталый исполнитель главной роли. Однако при личном общении с избирателями Эйзенхауэр, производил несравненно более благоприятное впечатление. На пресс-конференциях под перекрестным огнем сыпавшихся со всех сторон вопросов он держался спокойно и уверенно. Его ответы были краткими и четкими, как реляции военных лет. Журналистам импонировали его простота в обращении и юмор.

На вопросы кандидат в президенты отвечал прямо и, казалось, откровенно. Было немало и таких вопросов, цель которых зачастую сводилась к тому, чтобы проверить его находчивость. На одной из пресс-конференций журналисты спросили Эйзенхауэра: "Вы разделяете мнение большинства экспертов, что победа будет за вами?" "Единственно, в чем я уверен, - ответил Эйзенхауэр, - это то, что я делаю для этого все возможное... Я, безусловно, хочу победить, но это вопрос, который в конечном счете решают избиратели" (Smith M. Meet Mister Eisenhower. New York, 1954, p. 13).

Разумеется, отвечая на такие вопросы, Эйзенхауэр не пытался комментировать тот факт, что его поддерживали крупнейшие представители делового мира. В Нью-Йорке главными глашатаями за избрание Эйзенхауэра выступали председатель правления "Чэйз нэшнл бэнк" У. Олдрич, президент крупнейшей страховой компании Т. Перкинсон и президент "Интернэшнл бизнес машинз" У. Уотсон. Это были представители могущественных семейств Рокфеллеров, Морганов, Дюпонов. Уже после первых успехов Эйзенхауэра в избирательной кампании в его поддержку выступили Генри Форд II, А. Слоуан ("Дженерал моторс"), Ф. Рид ("Дженерал электрик"), Г. Коллиер ("Стандард ойл оф Калифорния"). В бой вступила гвардия "большого бизнеса", которая внесла перелом в избирательное сражение. Победа Эйзенхауэра стала только вопросом времени.

В соответствии с американскими традициями не только кандидаты в президенты, но и их жены активно участвуют в избирательной кампании.

Мэми делала все возможное для победы Айка на выборах. Она сопровождала Эйзенхауэра в поездках, отвечала на многочисленные вопросы журналистов, позировала перед бесчисленными фото-, кино- и телекамерами. В меру своих сил и возможностей она активно участвовала в выполнении большой и самой разнообразной черновой работы, которой бывает так много, когда сценарий избирательного шоу начинает претворяться в жизнь.

Мэми производила благоприятное впечатление на журналистов и избирателей в первую очередь своей простотой и непосредственностью. Когда ее спросили, желает ли она победы своему супругу, Мэми ответила вопросом на вопрос: "А какая американка не хотела бы, чтобы ее муж стал президентом?" (Johnson G. Op. cit., p. 109).

Эйзенхауэр держался непринужденно. Находясь во время избирательной кампании в Абилине, кандидат в президенты вдруг куда-то исчез в день отъезда из города. Оказывается, он ушел навестить своего старого друга детства, который стал инвалидом и не мог выходить из дома. Такие факты в погоне за голосами избирателей широко рекламировались руководителями избирательной кампании Эйзенхауэра. Он был гордостью и славой Абилина. Но в городке не было ни его статуй, ни школ, названных его именем. Кандидат в президенты не был склонен к столь распространенному в США стремлению политических деятелей к паблисити, зачастую довольно безвкусного характера.

Представители прессы внимательно следили за каждым жестом, взглядом, репликой республиканского кандидата в президенты. Из ответов Эйзенхауэра на бесчисленные вопросы невозможно было извлечь ничего компрометирующего. Он любил повторять: "Никогда не упускайте возможности держать язык за зубами".

Целая армия журналистов, сопровождавшая Айка во время избирательного турне, была удивлена простотой его обращения, внимательным и заботливым отношением к журналистской братии. Прожженные мастера политических репортажей были достаточно опытны, для того чтобы разобраться, где кончается демагогия и начинается обычное человеческое обращение. У генерала все получалось" просто и естественно.

Используя краткий перерыв на ленч между двумя предвыборными выступлениями, он мог надеть кухонный передник и, блеснув незаурядным кулинарным мастерством, приготовить завтрак для своих спутников. Во время перелета из одного города в другой Эйзенхауэр и руководители его кампании, утомленные напряженными избирательными баталиями, решили подкрепиться в самолете. Айк первым обратил внимание, что журналистка Меримэн Смит, сопровождавшая его в поездке, не принимает участия в трапезе. Он не успокоился до тех пор, пока она не разделила общую компанию (Smith M. Op. cit., p. 62).

Из подобных, может быть и мелких, штрихов и деталей, умело преподносимых публике, постепенно складывался облик кандидата республиканцев - заботливого, общительного, обаятельного человека. Это тоже был немаловажный фактор, которому предстояло сыграть не последнюю роль в день выборов. В ходе избирательной кампании Эйзенхауэра были не только острые дебаты по вопросам внутренней и внешней политики, по коренным проблемам его избирательной программы, но и попытки личной дискредитации республиканского кандидата в президенты. Все это делалось в классических традициях американской политической борьбы, когда удары ниже пояса не являются запрещенными приемами. Так, например, журналистами был поднят вопрос о том, что Айк якобы нарушил налоговые законы, получая гонорар за свою книгу "Крестовый поход в Европу" (Johnson G. Op. cit., p. 107; Childs M. Op. cit., p. 108).

Это были откровенные и совершенно необоснованные попытки подрыва авторитета Эйзенхауэра. Сильная сторона кандидата республиканцев была в том, что он не был замечен в коррупции и финансовых злоупотреблениях, которые являются столь распространенным явлением на политическом Олимпе США.

Будучи главнокомандующим вооруженными силами союзников, а позднее президентом США, Айк получал многочисленные подарки от руководителей многих стран мира. Некоторые из них являются уникальными ювелирными изделиями. Ни одной из этих вещей он не взял в свое личное пользование. Все они были переданы в государственную собственность, и многочисленные туристы, посещающие Абилин, могут видеть эти подарки на периодически обновляющихся стендах Музея и Библиотеки Эйзенхауэра.

На пути в Белый дом генерала подстерегали и более серьезные неприятности. Кандидат в вице-президенты Ричард Никсон, пользовавшийся, несмотря на свою молодость (ему было 34 года), неограниченным политическим кредитом в правых кругах республиканцев, был с полным основанием обвинен в коррупции.

Это был неожиданный и тяжелый удар. Эйзенхауэр вспоминал, что "республиканская избирательная кампания столкнулась с серьезными проблемами" (Eisenhower D. Mandate for Change, p. 65). Кандидат в вице-президенты должен был предпринять титанические усилия, чтобы оправдаться в глазах избирателей. Никсон, использовал для этого специальную телевизионную программу. Статистики утверждали, что выступление Никсона смотрели и слушали девять миллионов телезрителей - половина всех телезрителей, имевшихся тогда в стране. Никсон продемонстрировал незаурядный актерский талант, без смущения отвечая на перекрестные вопросы телекомментаторов, но от его выступления все же остался неприятный осадок.

Отклики на выступление Никсона были самые разноречивые. Но Никсона в тот момент больше всего волновало мнение одного из этих девяти миллионов телезрителей - Дуайта Эйзенхауэра, который тоже с напряженным вниманием прильнул к телеэкрану.

Ближайший помощник и доверенный человек Эйзенхауэра, один из руководителей его избирательной кампании, Шерман Адамс, вспоминал в своих мемуарах: "Даже внешне было заметно, что на Эйзенхауэра произвело глубокое впечатление драматическое появление Никсона на телеэкране. Когда передача кончилась, он повернулся к своей жене и сказал, что, по его мнению, Никсон - честнейший человек" (Adams S. Op. cit., p. 39).

Чужая душа - потемки. К тому же будущий президент США не лучшим образом умел разбираться в людях. Милтон Эйзенхауэр вспоминал: "У Дуайта была необычайная лояльность к своим помощникам. Он всегда старался прийти им на помощь в глазах общественности... Эйзенхауэр необычайно доверительно относился и к Никсону. Он настолько ценил вице-президента, что не замечал его отрицательных качеств" (Запись беседы с Милтоном Эйзенхауэром от 6 ноября 1975 г.).

В ходе беседы автора этой книги с братом президента последний дважды возвращался к вопросу об отношениях между президентом и вице-президентом. Это естественно. В течение восьми лет Никсон был вице-президентом в администрации Эйзенхауэра и пользовался его безграничным доверием. Дочь Никсона вышла замуж за внука Эйзенхауэра, и беспрецедентный в истории США Уотергейтский скандал больно задел всех Эйзенхауэров.

Обвинения в коррупции, выдвинутые против Никсона в ходе избирательной кампании 1952 г., поставили Эйзенхауэра в очень щекотливое положение. "Эйзенхауэр знал о Никсоне не больше того, что он был капитан-лейтенантом военно-морского флота, а потом конгрессменом-антикоммунистом. Он не знал даже возраста Никсона". Обвинение против кандидата в вице-президенты ставило под угрозу результаты всей предвыборной кампании. Эйзенхауэр колебался. Он откровенно заявил Никсону: "Вы знаете, что это чудовищно трудное для меня дело - принять решение. Я пришел к выводу, что только вы сами должны решить, как поступить" (Lyon P. Op. cit., p. 457).

Решение Никсона известно. На этот раз он сумел доказать свое алиби и успешно взял один из труднейших барьеров в своей политической карьере.

Касаясь сложных нюансов взаимоотношений между Эйзенхауэром и Никсоном, Милтон Эйзенхауэр говорил: "Я указывал выше, что мы с братом не имели расхождений. Это не совсем верно, потому что мы расходились в оценке Никсона... У меня всегда оставалось впечатление, что у Ричарда Никсона не было устойчивого мировоззрения, которое могло бы определять его поведение... Но я не мог подозревать, что он имел столь серьезные моральные изъяны. Никсон лгал американскому народу целый год об Уотергейтском деле. Морально устойчивый человек не вел бы себя таким образом. Однако восхищение моего брата Никсоном было подлинным. И я рад, что Эйзенхауэр умер раньше, чем разразился скандал с Никсоном. Это потрясло бы брата" (Запись беседы с Милтоном Эйзенхауэром от 6 ноября 1975 г.).

Все неприглядные стороны деятельности Никсона выяснились спустя двадцать с лишним лет, а во время президентской кампании 1952 г. он сумел избежать политической катастрофы. Мощный пропагандистский аппарат республиканцев сделал свое дело: надо было спасать не только Никсона, но и всю избирательную кампанию республиканцев. Никсон, в немалой степени использовав авторитет Эйзенхауэра, добился своего избрания на пост вице-президента страны.

Результаты голосования были довольно убедительными. "Мы получили, - писал Эйзенхауэр, - около 55 процентов голосов избирателей и голоса 442 выборщиков из 531". Кандидаты республиканцев в президенты и вице-президенты одержали победу над демократами большинством в 6,5 млн. голосов. "Я был удовлетворен, - подчеркивал Эйзенхауэр, - и почти восхищен результатами голосования на Юге, где Техас, Виргиния, Теннесси, Флорида и Оклахома проголосовали за республиканский список" (Eisenhower D. Mandate for Change, p. 75).

Если выбор вице-президента во многом определялся стратегическими и тактическими целями избирательной кампании и зависел главным образом от решения партийной бюрократии, то назначение министров из числа лиц, устраивавших монополистические круги, в основном входило в компетенцию вновь избранного президента.

Ближайшим советником и самым доверенным лицом Дуайта был и на весь срок его президентства остался брат Милтон. Не было двух мнений и по вопросу о том, кто займет исключительно ответственный пост государственного секретаря. Вне конкуренции была кандидатура архиреакционера Джона Фостера Даллеса, "дипломата почти со дня рождения" (Dulles Papers, Box 4 of 15) - как его характеризовали английские коллеги на одной из конференций в Англии в декабре 1947 г. Они имели в виду, что дед Даллеса был госсекретарем во время президентства Гаррисона. Сам Даллес активно приобщился к работе внешнеполитического ведомства еще в 1907 г., когда в возрасте 19 лет он принял деятельное участие в работе мирной конференции в Гааге.

Эйзенхауэр высоко ценил Даллеса как дипломата, но категорически отрицал, что в период его президентства все внешнеполитические дела были даны на откуп госсекретарю. "Даллес, - заявлял он, - прекрасно знает внешнеполитические дела. Единственный, кто знает их лучше, это я" (Harper's Magazine, July 1970, p. 73). Все текущие внешнеполитические проблемы решал Даллес. Однако Эйзенхауэр сам определял внешнюю политику своего правительства и важнейшие внешнеполитические решения принимал лично после консультаций с членами кабинета и Советом национальной безопасности.

Интересна оценка Даллеса Милтоном Эйзенхауэром. "Американская пресса, - говорил он, - многое искажала в его деятельности. В частности, неверно утверждение, что Даллес монополизировал внешнюю политику... Даллес обо всем докладывал президенту, но решения всегда принимал только президент. Я считаю, что Даллес был подготовлен к исполнению своих обязанностей не хуже любого другого госсекретаря за всю историю США. Некоторые его выражения были неудачны, например "балансирование на грани войны"" (Запись беседы с Милтоном Эйзенхауэром от 6 ноября 1975 г.).

Касаясь оценки Милтоном Эйзенхауэром деятельности Даллеса, надо отметить, что во многом это субъективная, но легкообъяснимая точка зрения. Милтон был крупной фигурой во внешнеполитическом ведомстве США, много лет работал с Даллесом, и это обстоятельство не могло не наложить свой отпечаток на его суждения о государственном секретаре в администрации Дуайта Эйзенхауэра.

Сам Даллес насчет политики "балансирования на грани войны" высказывался более определенно. Подводя итоги своей деятельности на посту госсекретаря, Даллес с гордостью говорил, что он трижды ставил мир "на грань войны". Его "заслуга" в этом действительно бесспорна. Черчилль с полным основанием утверждал, что Даллес был единственным слоном, который всегда таскал при себе посудную лавку (За рубежом, 1974, № 12, с. 20).

По мнению американского профессора истории Г. Пармета, некоторые "критики Джона Фостера Даллеса считали его Распутиным при Эйзенхауэре..." (Яковлев Н. Н. Силуэты Вашингтона. М., 1983, с. 165-166).

На другой важнейший пост - министра обороны - Эйзенхауэр назначил Чарльза Вильсона, бывшего председателя правления "Дженерал моторс". Военные и организаторские способности Вильсона - проблема, требующая специального рассмотрения, но его полная уверенность в тождестве интересов монополий и страны была бесспорной. Вильсон был одним из первых членов кабинета, создавшим серьезную проблему своему шефу, президенту Эйзенхауэру, когда публично заявил: "Все, что хорошо для "Дженерал моторс", хорошо для Соединенных Штатов" (Childs M. Op. cit., p. 171). Вильсону пришлось затем проявить чудеса словесной эквилибристики, чтобы попытаться доказать, что интересы своей компании незадачливый министр не ставил выше всего на свете.

Члены кабинета Эйзенхауэра и его ближайшие помощники вообще были очень своеобразной командой, доставлявшей своему капитану массу неприятностей. Начальнику штата Белого дома, ближайшему помощнику Эйзенхауэра Шерману Адамсу пришлось уйти в отставку по обвинению в коррупции.

Когда начались экономические трудности и возросла безработица, Ч. Вильсон не нашел ничего умнее, как громогласно объявить, что ему нравятся псы, которые рыскают в поисках пищи, а не домашние болонки, сидящие на заду и скулящие, когда им нечего есть (Ibid., p. 172). Произошел очередной грандиозный скандал: министр-миллионер публично оскорбил рабочий класс страны. Вновь администрация была вынуждена изыскивать оправдания, чтобы как-то успокоить возмущенную общественность.

Довольно своеобразный подбор кадров у Эйзенхауэра не лишен четкой направленности. Большинство министров было приблизительно одного возраста с президентом.

Его первый кабинет называли "правительством восьми миллионеров и одного водопроводчика". Министры Эйзенхауэра действительно все как на подбор были состоятельными людьми, имевшими крепкие позиции в различных сферах бизнеса, что отражало решающую роль монополий в деятельности администрации Эйзенхауэра. И очевидно, для ассортимента в состав правительства был приглашен один "водопроводчик" - председатель профсоюза рабочих-водопроводчиков Мартин Даркин, который занял пост министра труда. Он долго не задержался среди привилегированных членов кабинета и "быстро ушел, и тем ликвидировалась аномалия" (Яковлев Н. Н. Силуэты Вашингтона, с. 163).

Разумеется, демократы не преминули воспользоваться подобными фактами в интересах межпартийной борьбы. Удар направлялся в первую очередь против самого Эйзенхауэра, причем участие в этой антиэйзенхауэровской кампании принимали довольно солидные лидеры демократов. Например, сенатор Джон Кеннеди, будущий президент США, говорил по поводу широкоизвестного пристрастия Эйзенхауэра к гольфу: "Я бы мог его понять, если бы он регулярно играл в гольф с армейскими друзьями. Но никто не отличается такой нелояльностью к своим старым друзьям, как Эйзенхауэр. Он ужасно холодный человек. Все его партнеры по игре в гольф - богатые люди, которых он встретил после 1945 г." (Kempton M. The Underestimation of Dwight D. Eisenhower. Esquire Magazine, September, 1967, p. 108).

Джон Кеннеди сам принадлежал к известной семье миллионеров, которая была не последней спицей в колеснице американского капитала. И в его устах заявление о дружеских связях Эйзенхауэра с власть имущими звучит как утверждение, сдобренное изрядной долей демагогии, хотя отрицать этот факт не приходится.

Победа кандидата республиканцев на выборах во многом была его личной победой, а не успехом республиканской партии, ведь большинство в конгрессе оставалось за демократами. И тем не менее это было важное событие в политической жизни страны: через 20 лет в Белый дом вступил президент-республиканец.

За эти 20 лет США прошли большой путь. Позади была самая кровопролитная в истории человечества война. Эйзенхауэр пришел к власти в трудное время: республиканский президент стал хозяином Белого дома под аккомпанемент сражений "холодной войны", развязанной западными странами. Республиканская администрация столкнулась со сложными вопросами внутреннего характера, теснейшим образом связанными с проблемами внешнеполитическими. Многие трудности экономического характера, переживавшиеся страной, были порождены обременительной ролью международного жандарма, которую взяли на себя Соединенные Штаты.

Окопы "холодной войны" разделяли не только две мировые системы, они пересекали и территорию самих США. Американская реакция вела эту войну на два фронта. Ее внешний фронт был направлен против СССР и других социалистических стран, внутренний - против прогрессивных сил собственной страны. Маккартизм, эта "охота за ведьмами" XX столетия, был прямым порождением "холодной войны".

Эйзенхауэр в ходе избирательной кампании говорил: "Народ в США стремится к коренным переменам" (Smith M. Op. cit., p. 14). И очевидно, начинать эти перемены нужно было с внешней политики. С большим скрипом новая администрация пошла все же на прекращение войны в Корее. Айк тем самым выполнил одно из важнейших обязательств, данное своим избирателям. Но впереди была еще масса сложнейших, нерешенных подчас и неразрешимых проблем внешней политики.

Нет ничего более ошибочного, чем переоценивать миролюбие внешней политики генерала-президента. Он был убежденным сторонником американских притязаний на мировое господство. В 1950 г., выступая перед студентами Колумбийского университета, он говорил: "На Соединенные Штаты Америки возложена обременительная, но почетная миссия руководства миром. Вашему поколению предоставлена замечательная возможность внести свой вклад в то, чтобы это руководство стало моральной, интеллектуальной и материальной моделью на вечные времена" (Eisenhower Library. Pers Files of Eisenhower D., 1916-1952, Box 194. Eisenhower for President. Research Service. Quotes for Use).

Об этих взглядах Эйзенхауэра надо сказать со всей определенностью, так как и сегодня предпринимаются попытки откровенной апологии внешней политики этого американского президента. В США выходит много работ, в которых безудержно восхваляется его мнимая миротворческая деятельность (Lovelace D. "Ike" Eisenhower, Statesman and Soldier of Peace. New York, 1961; Reeder R. Dwight D. Eisenhower. Fighter for Peace. Champaign, 1968).

В период президентства Эйзенхауэра США организовали подавление революции в Гватемале. Американские войска высадились в Ливане. Правда, в этот период США не вели войн, подобных войнам в Корее и Вьетнаме. Восемь лет его президентства были своеобразным антрактом между этими двумя самыми позорными военными авантюрами послевоенного периода, в которых участвовали США.

Еще будучи главнокомандующим вооруженными силами НАТО, Эйзенхауэр проявил определенное понимание сложнейших проблем, с которыми столкнулась Франция, ведя захватническую войну против народа Вьетнама. 5 февраля 1952 г. он писал из Парижа руководителю Фонда Форда Гофману: "Состоявшаяся недавно беседа с премьер-министром и министром обороны Франции оставила у меня впечатление, что публике не известны в полной мере финансовые трудности Франции. Война на истощение в Индокитае все более резко влияет на позиции Франции в Европе" (Eisenhower Library. Pers Files of Eisenhower D., 1916-1952, Box 52, Haffman P.). В те же дни в другом письме из Парижа Айк высказывался еще более определенно: "Самое тревожное - все более растущее свидетельство приближающегося банкротства Франции" (Ibid., Pers Files of Eisenhower D., 1916-1952, Box 91, Roberts С. Eisenhower D. to Roberts C, January 28, 1952).

Эйзенхауэр не без оснований считал, что США не должны связывать себе руки, идя на риск прямого участия во вьетнамской авантюре. Однако он санкционировал военную помощь французским войскам во Вьетнаме. В марте 1954 г. США направили в Юго-Восточную Азию свои авианосцы. Эта мера с точки зрения интересов французских колонизаторов была и запоздалой, и неэффективной. Приближавшаяся военная катастрофа свершилась: 7 мая 1954 г. французская армия была разгромлена патриотическими силами и капитулировала под Дьенбьенфу.

Эйзенхауэр довольно умело маневрировал во вьетнамском вопросе, стараясь не взорвать "атлантическую солидарность" и одновременно удержаться от прямого участия в этом конфликте.

В канун разгрома французских колонизаторов под Дьенбьенфу, 26 апреля 1954 г., в Женеве начало свою работу совещание министров иностранных дел СССР, США, Англии, Франции и КНР. Министры обсуждали два вопроса - корейский и индокитайский. США вынуждены были принять участие в этом совещании, чтобы не оказаться в полной дипломатической изоляции. Даллес строил свои расчеты и на том, что на совещании делегация США сумеет добиться решения обсуждаемых вопросов в своих интересах. Этим надеждам не суждено было оправдаться. Участники совещания не поддержали американского курса на "интернационализацию" войны во Вьетнаме. Только Австралия и Южная Корея откликнулись на американское предложение направить войска во Вьетнам, чтобы оказать помощь Франции.

Оказавшись в Женеве в очень сложной ситуации, Даллес предпочел покинуть совещание, оставив вместо себя Б. Смита. Это было равносильно поражению американской внешней политики. 20 июля участники совещания подписали соглашение о прекращении войны в Индокитае. Соглашение предусматривало установление временной демаркационной линии между ДРВ и Южным Вьетнамом по 17-й параллели. Таким образом, администрация Эйзенхауэра не сумела выполнить своих планов "интернационализации" войны во Вьетнаме. После провала этих планов Эйзенхауэр не рискнул в одиночку ввязаться в индокитайскую авантюру.

Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что в годы президентства Эйзенхауэра ЦРУ вело исключительно активные подрывные действия в Южном Вьетнаме. "Сотни тысяч убитых, сотни тысяч брошены в тюрьмы - всего за одно пятилетие, когда США, действуя через ЦРУ, причинили наибольшие потери вьетнамскому народу по сравнению с любым периодом его борьбы за национальное спасение" (Яковлев Н. Н. Силуэты Вашингтона, с. 204).

На совещании в Женеве не удалось добиться урегулирования корейского вопроса. США и другие участники интервенции в Корее отказались принять предложение о выводе всех иностранных войск из этой страны и ее объединении путем проведения свободных выборов в общекорейское Национальное собрание. Совещание в Женеве - важный рубеж американской политики в Азии и на Дальнем Востоке. В определенной мере оно подвело итог двум крупнейшим военно-политическим акциям США в Азии в первой половине 50-х годов - войне в Корее и американской политике во Вьетнаме. Итог был разочаровывающий. В военном плане США потерпели банкротство в Корее. Во Вьетнаме французский союзник США по НАТО потерпел полное военное и политическое фиаско. В политическом аспекте обе войны свидетельствовали об отсутствии единства среди империалистических держав. В Корее США смогли получить хотя бы номинальную поддержку со стороны ряда капиталистических государств. Во Вьетнаме призывы к "интернационализации" оказались гласом вопиющего в пустыне. Согласие Австралии и Южной Кореи принять участие в военной авантюре во Вьетнаме не имело для США военного и политического значения.

Внешнеполитический курс Эйзенхауэра строился на максимальном использовании усилий союзников США при решении кардинальных проблем мировой внешней политики. После совещания в Женеве внешнеполитическое ведомство США пришло к заключению, что создание в Азии военно-политического блока держав, входящих в сферу американского влияния, будет лучшей формой борьбы с силами национально-освободительного движения. Таков был исходный момент рождения идеи создания Договора об обороне Юго-Восточной Азии (СЕАТО).

8 сентября 1954 г. в столице Филиппин Маниле оформился новый военно-политический блок. США не удалось при его создании реализовать свои широко задуманные планы объединения под эгидой этого блока военно-политических усилий крупнейших государств Юго-Восточной Азии. В СЕАТО дали согласие войти только США, Англия, Франция, Австралия, Новая Зеландия, Филиппины и Пакистан. Крупнейшие государства Юго-Восточной Азии отказались участвовать в этом блоке, так как его главная цель заключалась в установлении гегемонии США в этом регионе.

В январе 1955 г. конгресс предоставил президенту право по своему усмотрению использовать вооруженные силы США против КНР.

Внешнюю политику США в период президентства Эйзенхауэра не случайно называют "пактоманией": в 1954 г. - создание СЕАТО, в 1957 г. - создание СЕНТО. К концу 50-х годов США связали "военными обязательствами" 42 государства (Яковлев Н. Н. Силуэты Вашингтона, с. 204). Это был курс на глобальное окружение СССР и его союзников сплошным кольцом военных баз. Подобная политика не имела ничего общего со столь часто изображаемым на Западе образом Эйзенхауэра-миротворца.

Одной из сложнейших проблем, доставшихся Эйзенхауэру в наследство от его демократического предшественника, был комплекс вопросов, связанных с американо-китайскими отношениями. Победа революции в Китае нанесла тяжелый удар по американским позициям на Азиатском континенте. В огромном азиатском регионе, да и в мировом масштабе, произошло резкое изменение соотношения сил, что потребовало от США внесения серьезных коррективов в свою внешнюю политику.

Все важнейшие проблемы американской политики в Азии - советско-американские отношения, война в Корее, японская проблема, война в Индокитае, тайваньский вопрос - были неразрывно связаны со сложнейшим комплексом отношений между Соединенными Штатами и КНР.

Во время избирательной кампании 1952 г. кандидат республиканцев неоднократно возвращался к проблемам американо-китайских отношений. Определяя свою политику по отношению к КНР, Эйзенхауэр учитывал главный в то время фактор - военно-политический союз между СССР и КНР.

Придя к власти, он продолжал придерживаться столь же осторожного курса в американо-китайских отношениях, понимая, что вовлечение в конфликт с КНР, а следовательно, с СССР чревато для США самыми тяжелыми последствиями. Выступая на пресс-конференции 2 декабря 1954 г., президент сделал неофициальное заявление, в котором подчеркнул, что блокада КНР была бы равносильна акту войны. Эйзенхауэр отметил, что он никогда не предпринял бы импульсивного шага, направленного к войне не проконсультировавшись соответствующим образом с конгрессом. Когда Айк пришел в Белый дом, США фактически находились в состоянии войны с КНР, что накладывало свой отпечаток на американо-китайские отношения на протяжении всего его президентства. В течение его восьмилетнего пребывания в Белом доме отношения между двумя государствами нередко принимали очень резкий характер. Но Эйзенхауэр избрал достаточно гибкий политический курс, чтобы не довести эти отношения до черты, за которой начинается военно-политическая катастрофа. 4 августа 1954 г., выступая на пресс-конференции, он высказался против приема КНР в ООН, но отказался взять на себя роль оракула и предсказать, "каково будет положение через пять лет". Говоря о перспективах развития американо-китайских отношений, президент заметил: "Мог ли кто-нибудь из присутствующих здесь сегодня заявить зимой 1944-1945 гг., когда мы сражались в Арденнах, что придет время и мы будем смотреть на немцев, а затем и на японцев как на людей, с которыми следует искать взаимопонимания и тесного сотрудничества?" (Public Papers of the Presidents of the United States. Dwight D. Eisenhower. Washington, 1954, 1960, p. 686 (далее: Public Papers... 1954)) Намек на возможность изменения американо-китайских отношений в будущем был достаточно прозрачным.

Эйзенхауэр не внес чего-либо принципиально нового в развитие американо-китайских отношений. Внешняя политика США на протяжении всего послевоенного периода была политикой двух буржуазных партий. И своеобразным символом этого единства демократов и республиканцев в важнейших вопросах большой политики был Даллес.

Даллес энергичного ратовал за проведение двухпартийной внешней политики. Выступая 11 декабря 1947 г. в палате общин английского парламента, он утверждал: "Мы не имели такого сотрудничества (между демократами и республиканцами во внешней политике. - Р. И.) после первой мировой войны, и я думаю, что это было одной из причин крушения мира" (Dulles Papers, Box 4 of 15). Став государственным секретарем, Даллес последовательно претворял в жизнь эти принципы двухпартийности в области внешней политики, в частности в вопросах американо-китайских отношений. Он считал, что США должны опираться в своей азиатской политике на Чан Кай-ши.

31 марта 1952 г. в одном из конфиденциальных документов, написанных Даллесом, говорилось: "Для многих Чан Кай-ши - героическая фигура периода войны, к которому мы в прошлом, в частности в Ялте, не относились с лояльностью". Даллес считал, что не надо повторять ошибок прошлого. США должны помнить: "Чан Кай-ши остается единственным выдающимся лидером антикоммунизма в Китае, и ему нет сегодня более прозорливого преемника или заместителя" (Ibid., Box 12 of 15).

Провал американской агрессии в Корее и поражение французских колонизаторов во Вьетнаме повысили акции Тайваня на политической бирже в Вашингтоне. Специальный помощник президента Эйзенхауэра Роберт Грей писал, что Тайвань - "ключевое звено в системе пактов США в Азии" (Eisenhower Library. Eisenhower D. Papers of the President of the USA, 1953-1961, President's Personal File. Gray to Solomon, I May 1958). США не скрывали того, что они делают откровенную ставку на милитаризацию Тайваня, на укрепление этого естественного плацдарма на южных подступах к КНР. И не случайно, что вскоре после прихода Эйзенхауэра к власти произошло договорное оформление отношений между США и Тайванем. В декабре 1954 г. правительство Эйзенхауэра подписало с Чан Кай-ши Договор о взаимной безопасности.

Даллес неоднократно балансировал "на грани войны" при рассмотрении проблем, связанных с тайваньским вопросом. И если эта грань не была перейдена, то объяснялось это не дипломатическим искусством руководителя американского внешнеполитического ведомства. Важную, а в ряде случаев и решающую роль в предотвращении американо-китайского военного столкновения сыграл Советский Союз.

Это понимал Даллес. В одном из документов от 30 июня 1954 г., хранящемся в его личном архиве, говорится: "Если США нанесут удар по Китаю атомным и водородным оружием, Советская Россия немедленно придет на помощь Китаю и нанесет ответный удар по Соединенным Штатам" (Dulles Papers. Ha Correspondence, Box 227).

Готовность СССР прийти на помощь своему китайскому союзнику была главным фактором, который мешал авантюристически настроенным американским кругам перейти рубеж, за которым начиналась открытая конфронтация.

Военное присутствие США на Тайване не могло не провоцировать обострение отношений между КНР и Тайванем.

Решение конгресса по тайваньскому вопросу в 1954 г. прозвучало как гимн двухпартийной внешней политике: оно было принято подавляющим большинством голосов депутатов обеих партий. Этим решением Эйзенхауэру были предоставлены исключительные полномочия. Он получил право сам решать вопрос об использовании американских войск в этом районе. Соответствующий раздел решения конгресса предусматривал, что Эйзенхауэр решит "по своему усмотрению, является ли нападение на Куэмой и Мацзу (прибрежные острова. - Р. И) нападением на Формозу" (Eisenhower Library. Gruenter H. Records, 1953-1960, Box 8, Folder 1956 Compaign Speech, Foreign Policy, p. 4).

Это была очередная и очень тревожная демонстрация политики "с позиции силы". Военно-политические круги США недвусмысленно дали понять, что они готовы пойти на риск нового военного конфликта с КНР.

Вновь, как и в период корейской войны, исключительно важное значение приобрела позиция Советского Союза. Верное своим обязательствам по Договору с КНР о дружбе, союзе и взаимной помощи, подписанному в феврале 1950 г., Советское правительство заявило, что в случае нападения на КНР оно выполнит свои обязательства, расценив этот акт как нападение на Советский Союз. После этого заявления положение в Тайваньском проливе нормализовалось.

Ситуация, сложившаяся в районе прибрежных островов, снова, в который уже раз, доказала, что стремление Эйзенхауэра использовать союзников США для участия в военных действиях в интересах американской внешней политики наталкивается на упорное сопротивление лидеров союзных стран. Черчилль, например, заявил, что в Англии "война с целью удержания прибрежных островов за Чан Кай-ши не будет рассматриваться как оборонительная". Лестер Пирсон от имени канадского правительства высказался еще более определенно, подчеркнув, что Канада не будет воевать из-за прибрежных островов. Американская пресса, определяя отношение союзников США к событиям в Тайваньском проливе, приходила к выводу: "Все наши союзники, за исключением генералиссимуса Чан Кай-ши, расценивают подобную войну как неудачную, начатую в неудачное время и в неудачном месте" (Eisenhower D. Mandate for Change, p. 478).

Во время обострения американо-китайских отношений США резко ставили вопрос о необходимости продолжения и усиления дипломатической блокады КНР. Специальный помощник президента Эйзенхауэра Роберт Грей писал, определяя позицию США в этом вопросе: "Для китайских красных будет величайшей политической победой, если они получат право представлять в ООН 640-миллионный народ континентального Китая" (Eisenhower Library. Eisenhower D. Papers of the President of the USA, 1953-1961, President's Personal File. R. Gray to I. Solomon, May 1, 1958).

Генеральным направлением американской политики в китайском вопросе при Эйзенхауэре было использование всех средств - военных, экономических, политических, дипломатических, чтобы воспрепятствовать укреплению внешне- и внутриполитических позиций Китайской Народной Республики. Параллельно США вели курс на раскол социалистического содружества, на использование КНР в борьбе против СССР. И в этом вопросе существовала четко выраженная преемственность между внешней политикой республиканцев и демократов. И до прихода Эйзенхауэра к власти руководители американской внешнеполитической службы делали (и не без оснований) ставку на возможность обострения отношений между КНР и СССР.

Активную роль в осуществлении этого политического курса играл главный жрец двухпартийной американской внешней политики Джон Фостер Даллес. Целый ряд документов из архива Даллеса подтверждает правильность такого вывода.

10 марта 1952 г. Даллес получил конфиденциальное письмо от посла США в Индии Честера Боулса, в котором говорилось: "Несмотря на тесное единство между Советским Союзом и Китаем, всегда остается определенная возможность того, что различие их интересов и уровней развития может привести к тому, что они начнут дрейфовать в противоположные стороны" (Dulles Papers, Box 144). 23 апреля 1952 г., вновь возвращаясь к этой теме, Честер Боулс уже развертывал перед Даллесом целую программу действий, направленных на разобщение КНР и СССР. Он писал: "...одна из самых важных наших долговременных задач должна заключаться в том, чтобы создать такую ситуацию, которая в будущем сделает возможным отрыв коммунистического Китая от Советского Союза" (Ibidem).

Отмечая безусловный выигрыш, который США получат от советско-китайского раскола, опытный американский дипломат не без оснований предвидел и серьезные последствия такой политической игры. Боулс выражал опасение, что следствием этого может быть возникновение "третьей мировой воины" (Ibidem).

Из переписки Даллеса с Боулсом очевидно, что развивавшиеся последним идеи инспирирования обострения отношений между СССР и КНР были близки и понятны будущему государственному секретарю. Даллес предлагал целую систему мер для достижения конфронтации между СССР и КНР. 25 марта 1952 г., отвечая Боулсу, он писал, что, по его мнению, "наилучшее средство для внесения раскола в отношения между Советским Союзом и коммунистическим Китаем - оказывать давление на коммунистический Китай и создать для него таким путем трудности в отношениях с Советской Россией" (Ibidem).

Переписка между Даллесом и Боулсом по вопросу о советско-китайских отношениях показательна. Она имела место в период избирательной кампании 1952 г. и в определенной мере носила программный характер. Эта переписка объясняет ряд важных нюансов будущей политики государственного секретаря Даллеса в китайском вопросе.

Интерес в США к советско-китайским отношениям резко возрос после смерти Сталина. Определенные круги в США считали, что настал удобный момент перевести в плоскость практических действий давно вынашивавшиеся планы осложнения советско-китайских отношений. Такой точки зрения придерживались не только ультраправые, но и либерально настроенные американские политические деятели. 10 марта 1953 г. Генри Уоллес заканчивал свое письмо президенту Эйзенхауэру вопросом: "Не будет ли лучшим решением сразу же после похорон Сталина выдвинуть в Китае лозунг: "Сталин мертв. Да здравствует свободный, миролюбивый Китай, участвующий в торговле со всеми странами!?"" (Eisenhower Library. Eisenhower D.: Papers of the President of the USA, 1953-1961, Official File, Box 889, Folder USSR, 1952-1953 (I)).

Подобные предложения отвечали внешнеполитическому курсу администрации Эйзенхауэра. Попытки расколоть страны социалистического содружества, а тем более противопоставить их друг другу были заветной мечтой руководителей внешней политики США.

В силу этого президент не спешил с принятием кардинальных решений по китайскому вопросу, но он оставлял его открытым для внесения необходимых коррективов в будущем. Возможность и необходимость этого он неоднократно объяснял историческими параллелями. "Коммунистический Китай не является пока членом ООН, - заявлял Эйзенхауэр 2 июня 1953 г. в беседе с группой сенаторов, - но было бы неразумно полностью связывать себе руки в этом вопросе на будущее. Вернитесь мысленно в 1945 г., когда Германия была нашим смертельным врагом. Кто мог тогда подумать, что спустя всего несколько лет она станет нашим другом!" (Eisenhower D. Mandate for Change, p. 214).

В годы президентства Эйзенхауэра американская политика в странах Латинской Америки определялась исключительной военно-стратегической важностью этого огромного района, экономическими интересами американских монополий в латиноамериканских странах, стремлением уничтожать в зародыше все проявления национально-освободительного движения в этом регионе. Латинская Америка продолжала оставаться важной сферой приложения американского капитала, который быстро вытеснял здесь своих конкурентов. Эти факторы экономического порядка наряду с соображениями военно-политического характера и определяли основные направления политики администрации Эйзенхауэра в районе к югу от американских границ.

Форсированное сколачивание военно-политических блоков, проводившееся в США в глобальном масштабе, распространялось в первую очередь на страны Западного полушария. "Антикоммунистическая резолюция", которую Даллес сумел навязать в марте 1954 г. участникам Межамериканской конференции в Каракасе, отражала суть американской политики в этом регионе. Резолюция узаконивала "коллективное вмешательство" в дела тех стран, где к власти придут демократические силы. На практике это "коллективное вмешательство" превратилось в индивидуальное "право" США свергать любой неугодный им режим в Латинской Америке.

Уже в 1954 г. "стала очевидной зловещая сущность "антикоммунистической резолюции". Инспирируемые из американского посольства в столице Гватемалы и оплачиваемые американской монополией "Юнайтед фрут компани" банды наемников вторглись в эту страну и свергли демократическое правительство Арбенса. Революционное движение в Гватемале было потоплено в крови. К власти в стране пришел проамериканский режим. Комментируя итоги американской военной интервенции в Гватемале, Эйзенхауэр заявлял: "К середине 1954 г. Латинская Америка была освобождена, по крайней мере на определенное время, от форпостов коммунизма" (Ibid., p. 427).

Во время президентства Эйзенхауэра США активно поддерживали все диктаторские режимы в Латинской Америке, в частности кровавую диктатуру Сомосы. Когда тяжело раненный журналистом Ригоберто Лопесом Анастасио Сомоса скончался, Эйзенхауэр заявил: "Мы потеряли верного друга" (Литературная газета, 1978, 11 октября).

К концу второго срока пребывания Эйзенхауэра на посту президента США сочли, что новая "угроза коммунизма" возникла в Доминиканской Республике. В феврале 1960 г. семь кораблей американского военно-морского флота вторглись в территориальные воды Доминиканской Республики и высадили десант морской пехоты. Американские интервенты оказали активную поддержку диктаторскому режиму Трухильо, на борьбу против которого поднялись широкие слои доминиканского народа.

Казалось бы, опираясь на "антикоммунистическую резолюцию", давшую США "юридическое право" активного, в том числе и военного, вмешательства в дела латиноамериканских стран, Вашингтон сможет держать под контролем развитие событий в Латинской Америке. Но Эйзенхауэр не без оснований отмечал, что "фундаментальные проблемы Латинской Америки - это безграмотность и нищета..." (Eisenhower D. Mandate for Changes, p. 421). Эти проблемы нельзя было решить ни американскими подачками, ни тем более американскими штыками.

Несмотря на активную поддержку Соединенными Штатами реакционных правительств латиноамериканских стран, под напором патриотических сил в 1957-1959 гг. рухнули диктаторские режимы в Венесуэле, Колумбии и на Кубе. Эти события, особенно победа революции на Кубе, открывшая новую страницу в истории революционного движения Западного полушария, нанесли тяжелый удар по американским позициям в странах Латинской Америки. "Июнь 1958 г., - вспоминал Шерман Адамс, - был неспокойным и несчастливым временем для Эйзенхауэра и всех нас в Белом доме" (Adams S. Op. cit., p. 381). Адамс имел в виду скандальные результаты только что завершившейся поездки вице-президента Никсона по странам Латинской мерики. Огромные толпы людей освистывали посланца Резидента, а в Венесуэле Никсон и его жена оказались даже перед реальной угрозой физической расправы. Эйзенхауэр тем не менее был склонен рассматривать результаты миссии Никсона как успешные (Eisenhower D. Waging Peace 1956-1961, p. 519). Ну а все неприятности, обрушившиеся на вице-президента, объяснялись, конечно, происками коммунистов. Шерман Адамс в связи с этим резонно спрашивал: "Если резкие демонстрации против Никсона, как сообщалось, были инспирированы коммунистическими агитаторами, почему все же красные так преуспели в организации столь открытых и целенаправленных антиамериканских возмущений?" (Adams S. Op. cit., p. 381).

Возрастание антиамериканских настроений в Латинской Америке заставило Белый дом искать новые пути решения спорных проблем в отношениях между США и их южными соседями. Одним из важных факторов развития отношений между США и странами Латинской Америки в годы президентства Эйзенхауэра было расширение экономических, культурных и прочих связей. При определении основных направлений американской политики в этом регионе важную роль играл Милтон Эйзенхауэр, который с 1953 г. занимал пост посла президента по особым поручениям в странах Латинской Америки.

"Иногда бывает трудно, - вспоминал он, - получить признание ваших достижений. "Союз ради прогресса" был заложен Эйзенхауэром. Все, что сделал президент Кеннеди, - это то, что он навесил ярлык своим законодательным мерам по Латинской Америке" (Запись беседы с Милтоном Эйзенхауэром от 6 ноября 1975 г.).

На наш взгляд, спор по этому вопросу беспредметен. В "Союзе ради прогресса" прогресса было не больше, чем союза, подлинного союза, основанного на принципах полного равноправия. Лавров американской внешней политике в Латинской Америке не принесли ни Эйзенхауэр, ни Кеннеди. Более того, Эйзенхауэр к концу жизни вынужден был признать банкротство политики США в этом регионе. В 1965 г. он заявил, что у него "нет ни малейшего сомнения в том, что революция в Латинской Америке неизбежна" (Запись беседы с Милтоном Эйзенхауэром от 6 ноября 1975 г.).

50-е годы ознаменовались бурным ростом национально-освободительного движения в странах Ближнего и Среднего Востока, что не могло не оказать соответствующего воздействия на внешнеполитический курс Эйзенхауэра. Политика США определялась здесь в первую очередь интересами американских нефтяных монополий и важным военно-стратегическим значением этого района мира. Колоссальные запасы нефти, Суэцкий канал, непосредственная близость региона к юго-западным границам социалистического мира - все это как магнит притягивало внимание американской дипломатии.

Еще будучи главнокомандующим вооруженными силами НАТО, генерал активно приобщился к внешнеполитическим проблемам Ближнего и Среднего Востока. 29 апреля 1951 г. к власти в Иране пришло правительство Мосаддыка, принявшее важные решения о национализации нефтедобывающей и нефтеперерабатывающей промышленности. Это был первый за весь послевоенный период серьезный удар по нефтяным интересам империалистических держав на Ближнем и Среднем Востоке.

США откровенно попытались использовать движение за национализацию нефти в Иране, чтобы "заполнить вакуум", создавшийся в результате потери Англией своих позиций в этой стране. Однако иранцев не устраивала перспектива сменить английское господство на американское. Стремление правящих кругов США захватить позиции, которые теряли в Иране англичане, не увенчалось успехом. И Соединенные Штаты, опасаясь дальнейшего роста демократического движения, солидаризировались с англичанами и совместно приняли участие в борьбе против правительства Мосаддыка.

Черчилль считал, что события в Иране имеют интернациональный характер в том смысле, что они создают очень нежелательный для западного мира прецедент покушения на "законные" экономические права империалистических держав в третьем мире. Где, как не в штаб-квартире НАТО, нужно было искать защиты своих "прав"? И 5 июля 1951 г. Уинстон Черчилль обратился к верховному главнокомандующему вооруженными силами НАТО с просьбой "направить в США телеграмму в поддержку" (Eisenhower Library. Pers Files of General of the Army D. Eisenhower, 1916-1952, Box 21, Churchill W.) английской позиции в иранском вопросе. 11 июля 1951 г. хозяин Белого дома информировал Черчилля, что он уже поставил правительство США в известность о соответствующей просьбе. Он писал, что надо принять в Иране все необходимые меры, чтобы "обеспечить непрерывный нефтяной поток" (Ibidem).

Эйзенхауэр выступил в роли посредника в организации совместных англо-американских санкций против демократического движения в Иране. Такова была одна из его первых акций на посту главнокомандующего вооруженными силами НАТО.

Президент откровенно писал, что позиция правительства США в иранском вопросе определялась тем, что это была "страна, имевшая общую границу с Советским Союзом и хранившая в своих недрах значительную часть мировых запасов нефти" (Eisenhower D. Mandate for Change, p. 157). США и Англия совместно потребовали отмены решений о национализации нефтяной промышленности в Иране.

Правительство Мосаддыка не остановилось и перед такой решительной мерой, как разрыв экономических и дипломатических отношений с Англией. После этой акции Ирану пришлось обратиться за экономической помощью к США. С американской стороны последовал решительный отказ. Эйзенхауэр следующим образом объяснял свою позицию: "Я отказался продолжать вкладывать деньги в страну, охваченную брожением, чтобы не оказывать содействие Мосаддыку в преодолении трудностей, созданных его нежеланием заключить соглашение с Англией" (Ibid., p. 162).

Внутренняя реакция, поддержанная англо-американским империализмом, добилась в августе 1953 г. свержения правительства Мосаддыка. Самую активную роль в этой акции сыграло ЦРУ США. Показательно, что правительство Ирана, имевшее прозападную ориентацию, сразу же получило от Соединенных Штатов экстренную экономическую помощь в размере 45 млн. долл. Эйзенхауэр писал: "На протяжении всего кризиса США делали все возможное для поддержки шаха... После триумфального возвращения шаха я направил ему поздравление" (Ibid., p. 164).

В 1954 г. Иран подписал соглашение с Международным нефтяным консорциумом. Эксплуатация южноиранской нефти передавалась по этому соглашению объединению, в котором ключевые позиции занимал американский капитал.

Борьба за национализацию нефти в Иране положила начало цепной реакции мощных выступлений сил национально-освободительного движения на Ближнем и Среднем Востоке. Особенно большое значение, как показало дальнейшее развитие событий, имела победа революции в Египте в 1952 г. Все это настоятельно требовало принятия экстренных мер для объединения усилий империалистических держав и местных реакционных режимов в борьбе против прогрессивных сил.

Правительство Эйзенхауэра было инициатором и активным создателем появившегося в феврале 1955 г. нового военно-политического блока, получившего название Багдадский пакт. В блок вошли Англия, Франция, Турция, Иран, Пакистан, Ирак. К моменту создания Багдадского пакта в Иране при самом деятельном участии США к власти пришло реакционное правительство, которое дало согласие на участие страны в этом военно-политическом блоке.

США, находящиеся на огромном расстоянии от района действия Багдадского пакта, не рискнули компрометировать себя открытым участием в этом блоке, откровенно направленном на борьбу с национально-освободительным движением. Расчеты администрации Эйзенхауэра в значительной степени строились и на том, чтобы иметь свободу рук в будущем. Участие США в этом блоке могло в дальнейшем помешать им в попытке занять те позиции, которые под напором национально-освободительного движения теряли здесь Англия и Франция.

События в Иране и Египте явились только началом активизации процесса революционных преобразований на Ближнем и Среднем Востоке. Впереди были глубочайшие социально-политические сдвиги, которым предстояло коренным образом изменить весь облик этого огромного региона. На Ближнем Востоке уже произошли первые вооруженные столкновения между Израилем и арабскими странами, а государство Израиль стало претендовать на монопольное право играть роль главной ударной силы международной империалистической реакции в борьбе против национально-освободительного движения на Арабском Востоке.

США не могли остаться в стороне от арабско-израильского конфликта. Руководители внешней политики США уже в то время видели в Израиле того ставленника, на которого можно было опереться в борьбе против революционных процессов на Ближнем Востоке. Поддержка Израиля могла обеспечить небескорыстную, но исключительно важную для политической карьеры Эйзенхауэра благожелательную позицию сионистского лобби в конгрессе.

К числу политических деятелей, сделавших ставку на Израиль еще до рождения этого государства, относился главный" эксперт республиканской партии по внешнеполитическим вопросам Джон Фостер Даллес. 21 сентября 1949 г. он составил меморандум "Что я сделал для Израиля" (Dulles Papers, Box 10 of 15). В этом документе с пометкой "Конфиденциально. Не подлежит опубликованию ни при каких обстоятельствах" в шести пунктах перечислялся весомый вклад Даллеса в создание государства Израиль и укрепление его международных позиций (Ibidem).

О том, какое важное значение отношениям с сионистскими организациями придавало правительство Эйзенхауэра, свидетельствует следующий случай. В июне 1954 г. один из известных республиканских деятелей, Робер Мерфи, принял, а затем отклонил предложение участвовать в сионистском митинге. К губернатору штата Нью-Йорк Томасу Дьюи сразу же последовал раздраженный и требовательный звонок от нью-йоркского сионистского лидера Сильвёра. Дьюи немедленно написал Даллесу, предлагая срочно урегулировать конфликт, чтобы не допустить возникновения "бури ненависти по отношению к администрации". "Я считаю, - писал Дьюи, - что это было бы национальной катастрофой" (Ibid., II Correspondence, Box 198).

Ближний и Средний Восток, Азия, Латинская Америка- все это были важные сферы американской внешней политики, но особое значение для президента Эйзенхауэра имела Европа. В многочисленных выступлениях как главнокомандующий вооруженными силами НАТО и как президент США Эйзенхауэр неустанно повторял, что свою главную внешнеполитическую задачу он видит в объединении усилий "свободного мира" для борьбы против "коммунистической опасности".

Таково было кредо хозяина Белого дома при определении и реализации внешнеполитического курса США в европейском регионе. Как заметил его брат Милтон, "Эйзенхауэр знал лично многих государственных лидеров. У него были с ними доверительные отношения. Он всегда мог переговорить с ними по телефону, написать письмо, встретиться лично" (Запись беседы с Милтоном Эйзенхауэром от 6 ноября 1975 г.). Свой вес в западном мире президент; неизменно использовал в попытках добиться определенной согласованности главных капиталистических стран, без чего невозможно было ни создание, ни функционирование НАТО.

Главные партнеры США по этому военно-политическому блоку находились в Европе, и в силу этого проблемы европейской политики были в сфере особого внимания Эйзенхауэра и его государственного секретаря Даллеса. Государственный секретарь был не только практическим исполнителем всех важнейших решений президента по международным проблемам, но, несомненно, оказывал значительное воздействие на формирование внешнеполитического курса республиканской администрации. В связи с этим важное значение имеет рассмотрение его взглядов по важнейшим внешнеполитическим проблемам, и в первую очередь по вопросам европейской политики.

В официальных документах и мемуарах Эйзенхауэра подчеркивается, что все военные усилия Соединенных Штатов в рамках НАТО, предпринимавшиеся по их инициативе, носили якобы оборонительный характер и были вызваны "советской угрозой". Выше приводились факты из личной переписки Эйзенхауэра, свидетельствующие о том, что он в действительности не верил в эту мифическую угрозу. Аналогичным было и мнение Даллеса, подтверждаемое его личной перепиской.

Еще 7 октября 1944 г. в меморандуме Даллеса по внешнеполитическим, вопросам отмечалось: "Россия ни в коей мере не желает столкновения с США..." (Dulles Papers, Box 3 of 15). 19 сентября 1945 г. сенатор Ванденберг писал Даллесу: "Сталин хочет войны с нами не больше, чем мы с ним" (Ibidem). 11 декабря 1947 г. Даллес, выступая в палате общин британского парламента, заявлял: "По моему мнению, новой войны не будет" (Ibid., Box 4 of 15). 19 июля 1948 г. в секретном меморандуме, написанном Даллесом для Вашингтонской конференции, отмечалось: "Советские лидеры не хотят войны... и не планируют ее" (Ibid., Box 9 of 15). Подводя итог своим впечатлениям об участии в работе парижской сессии Совета министров иностранных дел, Даллес писал 16 июня 1949 г. из Парижа: "Моя уверенность, что советские лидеры не хотят войны с нами, возросла" (Ibid., Box 4 of 15).

И Эйзенхауэр, и Даллес были едины во мнении, что от СССР не исходит никакой военной угрозы западному миру. Весь вопрос в том, почему и тот и другой в своих публичных заявлениях утверждали прямо противоположное. Спекуляции на "советской угрозе" были стратегическим курсом внешней политики и демократов, и республиканцев, стремившихся заставить союзников США по агрессивным военно-политическим блокам объединить свои усилия в борьбе против социализма.

Среди республиканских лидеров были довольно сильны изоляционистские настроения, суть которых заключалась в том, что США не должны связывать себя далеко идущими международными соглашениями. Одним из самых известных и влиятельных изоляционистов-республиканцев был Роберт Тафт. Милтон Эйзенхауэр вспоминал: "Брат вернулся домой (из Европы. - Р. И.) в 1952 г. и имел длительную беседу с Тафтом. Он обнаружил, что у них полное совпадение точек зрения по вопросам внутренней политики, но они резко расходились в оценке внешнеполитических вопросов" (Запись беседы с Милтоном Эйзенхауэром от 6 ноября 1975 г.).

Милтон Эйзенхауэр прав в том, что его брат относился к числу лидеров республиканцев, которые были убеждены, что изоляционизм - безнадежный анахронизм, что после второй мировой войны пробил час для американского "руководства миром".

И в этом вопросе точки зрения Дуайта Эйзенхауэра и его будущего государственного секретаря Даллеса совпадали по всем статьям. Еще 5 декабря 1949 г. Даллес писал: "Что касается вопросов европейской политики, то в данном случае я выступил пионером, придавая особое значение возрастанию экономического, политического и военного единства Европы". Для того чтобы не оставалось никаких сомнений в его бесспорных заслугах по сколачиванию военно-политического блока в Западной Европе, Даллес предлагал: "Смотрите мою речь в январе 1947 г., когда Маршалл еще не был государственным секретарем". Не без оснований Даллес претендовал в этом же документе и на то, что он первым выдвинул идею использования Западной Германии как главной ударной силы сколачивавшегося в Европе военно-политического блока. "Нынешняя администрация, - подчеркивал Даллес, - полностью приняла задним числом к руководству мой тезис, что сила может быть достигнута только через единство и только лишь сила в Западной Европе создаст необходимые условия, которые позволят возродить мощь Западной Германии, не давая ей возможности доминировать здесь..." (Dulles Papers, Box 9 of 15).

Едина была позиция Эйзенхауэра и Даллеса и в вопросе о необходимости использования в интересах НАТО военно-экономического потенциала Западной Германии. 26 ноября 1951 г., выступая на сессии Совета НАТО, Эйзенхауэр говорил, что США нуждаются в военных позициях, эшелонированных в глубину. Следовательно, им необходима помощь Германии как с географической, так и с военной точки зрения.

К моменту, когда он занял пост главнокомандующего вооруженными силами НАТО, генерал уже проделал головокружительную метаморфозу по сравнению с тем периодом, когда он был главнокомандующим вооруженными силами западных союзников в Европе в годы войны. Во всяком случае, выступая в январе 1951 г. в Западной Германии перед бывшими гитлеровскими генералами, Эйзенхауэр заявлял: "Кто старое помянет, тому глаз вон" (Цит. по: Литературная газета, 1952, 18 октября).

Документы из архива Даллеса подтверждают, что будущий руководитель внешнеполитического ведомства, как и президент Эйзенхауэр, имел все основания убедиться, что курс на перевооружение Западной Германии шел вразрез с позицией прогрессивной общественности Европы.

В дипломатических кругах США понимали опасность политики западных держав в германском вопросе. 9 июля 1948 г. посол США в Лондоне писал Даллесу: "Лондонские соглашения по Германии - трудное дело, в частности потому, что все мы полностью осознаем риск, которому мы подвергаемся, и ответственный характер тех решений, которые пытаемся осуществить". В письме говорилось, что политика США и Англии в германском вопросе создает серьезные проблемы для "включения Франции (в политику перевооружения Германии. - Р. И.), роль которой столь важна в осуществлении всей программы реконструкции и реорганизации Западной Европы" (Dulles Papers, Box 4 of 15).

Отказ Франции ратифицировать соглашение о создании Европейского оборонительного сообщества подтвердил самые мрачные прогнозы американского дипломата об отрицательном отношении Франции к опасной политике перевооружения Западной Германии. Кое-кто в Вашингтоне надеялся, что широко разрекламированное "американское руководство" планами перевооружения вчерашнего противника внесет успокоение в ряды западных союзников США. Однако вскоре пришлось убедиться в обратном. Беспрерывно повторяемые тирады, что США "призваны возглавить" весь западный мир, вызвали у партнеров Соединенных Штатов очень болезненную и настороженную реакцию.

Эйзенхауэр был первым среди тех американских лидеров, которые поняли, что настало время поменьше распространяться об этом руководстве. Эта инициатива Эйзенхауэра получила полную поддержку во многих письмах, направленных в Белый дом. Автор одного из них, Кальвин Гувер, 13 августа 1954 г. писал президенту: "Я хотел бы выразить мое полное и глубокое одобрение Вашего недавнего заявления о необходимости меньше говорить о "руководстве миром" со стороны Соединенных Штатов. Вряд ли какой-либо другой аспект нашей роли в международных делах доставляет нам столько треволнений, как это постоянное упоминание о нашем лидерстве" (Dulles Papers, Ha Correspondence, Box 218).

Эйзенхауэр выступил с заявлением о необходимости не столь назойливо подчеркивать главенствующую роль США только после того, как в своих многочисленных речах он неоднократно возвращался к вопросу об особой, "руководящей" миссии США в мире. В октябре 1953 г. он утверждал, например, что будущее всего человечества "непосредственно зависит от американского руководства" (Правда, 1953, 8 октября).

Однако, призвав американцев быть более сдержанными в разговорах об "американском лидерстве", сам президент показывал не лучший пример своим соотечественникам.

21 апреля 1956 г., выступая перед газетными редакторами, он вновь всесторонне развивал тему об особой, "главенствующей" роли США в делах человечества. "Наша нация, - подчеркивал президент, - призвана... к руководству всем миром" (Public Papers... 1956, p. 425-426).

Разглагольствования об "американском лидерстве" могли показаться безобидным упражнением в риторике по сравнению с безответственными заявлениями Даллеса. Придя наконец на старости лет к руководству американским внешнеполитическим ведомством, он как бы старался наверстать упущенное, меча громы и молнии в адрес социалистических стран. Уже 12 января 1954 г. Даллес выступил с речью, в которой сформулировал печально известный принцип "массированного возмездия". Его угрозы в отношении социалистических стран были столь же резкими по форме, сколь и не соответствующими общепринятым нормам дипломатических отношений. Мэрлоу Паси, историк проэйзенхауэровской ориентации, с полным основанием назвал речь Даллеса "зенитом холодной войны" (Albertson D. (ed.). Op. cit., p. 34).

Твердолобый курс Даллеса вызвал тревогу среди определенной части правящих кругов США. Английский историк, автор исследования о внешней политике Эйзенхауэра, писал, что с 1953 г. США "стали клиентом Даллеса"- адвоката" (Capitanchik D. Op. cit., p. 47). Своей речью "о массированном возмездии" профессиональный адвокат Даллес дал понять, что он готов взять на себя функции прокурора и беспощадно карать если не практическими делами, то своим красноречием всех не согласных с его внешнеполитическими доктринами.

Трудно согласиться с теми авторами, которые считают, что все внешнеполитические дела вершил Даллес, а Эйзенхауэр исполнял при нем обязанности английского короля, который, как известно, царствует, но не правит. Эйзенхауэр был прав, когда неоднократно публично заявлял, что не: было ни одного важного внешнеполитического решения Даллеса, которое не было бы санкционировано им как президентом.

Полное единство взглядов было между Даллесом и Эйзенхауэром и по вопросу о перевооружении Германии. Показательно, что одинаковыми были и комментарии президента и Даллеса на решение Национального собрания Франции от 30 августа 1954 г. об отказе ратифицировать договор о создании Европейского оборонительного сообщества. Даллес рассматривал это решение как "печальное событие". По мнению Эйзенхауэра, это была "серьезнейшая неудача" (Цит. по: Софийский Н. Н. Бонн и Вашингтон. M., 1969, с. 54) внешней политики США.

Отказ Национального собрания Франции ратифицировать соглашение о включении ФРГ в ЕОС вызвал замешательство в США. Возникла угроза потерять 12 западногерманских дивизий, которые вошли бы в состав вооруженных сил НАТО в случае положительного решения вопроса о создании ЕОС. Более того, в Вашингтоне считали, что 12 дивизий - это только начало. Джон Эйзенхауэр приводит в своих мемуарах разговор между президентом и Даллесом. Хозяин Белого дома спросил Даллеса, почему вклад Западной Германии в НАТО ограничивается 12 дивизиями. "Почему бы Западной Германии, - поинтересовался он, - не поставить двадцать дивизий вместо двенадцати?"

"Двадцать немецких дивизий, - ответил Даллес, - привели бы французов в ужас".

"Босс (Эйзенхауэр. - Р. И.) фыркнул. "Американские ресурсы, - подвел он итог, - не следует рассматривать как неисчерпаемые"" (Eisenhower J. Op. cit., p. 217).

Показательный диалог. США решительно требовали руководящей роли в Атлантическом сообществе, но стремились переложить на плечи своих партнеров как можно больший груз военно-экономических издержек при создании военной структуры НАТО.

Отказ французского парламента ратифицировать соглашение о создании ЕОС убедил Белый дом в том, что только совместные усилия их главных союзников по НАТО могут решить столь сложную задачу, как вовлечение Западной Германии в этот военно-политический блок. Сделав главную ставку на помощь английской дипломатии, США добились подписания 23 октября 1954 г. Парижских соглашений о вступлении Западной Германии в НАТО. Это был роковой шаг, снимавший по существу с повестки дня вопрос об объединении Германии со всеми вытекающими отсюда последствиями для положения в Европе и во всем мире.

15 января 1955 г. Советское правительство предприняло еще одну попытку найти решение германской проблемы, соответствующее интересам мира и национальным чаяниям немецкого народа. Правительство СССР предложило провести в 1955 г. общегерманские свободные выборы и решить вопрос об объединении Германии. Это был последний шанс для достижения соглашения о мирном объединении Германии, так как включение ФРГ в НАТО сводило на нет возможность решения вопроса о воссоединении Германии.

Американская дипломатия не пожелала использовать этот последний шанс для мирного объединения двух германских государств.

5 мая 1955 г., спустя десять лет после победы союзников над фашистской Германией, вступили в силу Парижские соглашения о присоединении ФРГ к НАТО.

Через десять дней, 14 мая 1955 г., социалистические страны подписали в Варшаве Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи, получивший название Варшавского Договора. Соглашение предусматривало создание Объединенного командования вооруженными силами стран - участниц Варшавского Договора для решения оборонительных задач, которые предусматривались этим соглашением (См. История внешней политики СССР 1945-1980 гг., т. 2, с. 192-193).

В июле 1955 г. в Женеву для участия в совещании на высшем уровне съехались представители СССР, США, Англии и Франции. Со стороны западных держав согласие на участие в совещании в Женеве было определенной уступкой общественному мнению, требовавшему использовать все возможности для решения спорных политических проблем. Выступая 11 мая 1955 г. на очередной пресс-конференции, Эйзенхауэр подчеркнул, что "во всем мире растет ощущение того, что такое совещание могло бы принести какую-то пользу" (Правда, 1955, 12 мая). Отражением пристального интереса американской общественности к совещанию в Женеве явился тот факт, что подавляющее большинство вопросов, заданных президенту на этой пресс-конференции, касалось встречи представителей великих держав (Public Papers... 1955, p. 486-500). Совещание в Женеве было первой встречей на высшем уровне за десять послевоенных лет, и американская общественность по мере ее приближения все более настойчиво спрашивала президента, какова будет его позиция в Женеве и чего он ждет от этой встречи.

6 июля 1955 г. Эйзенхауэр заявил на пресс-конференции, что США "идут на это совещание, занимая примирительную и дружественную позицию..." (Правда, 1955, 7 июля). Президент утверждал, что он не хотел бы, чтобы у американской общественности в связи с предстоящим совещанием возникли какие-либо несбыточные надежды, которые могли бы породить пессимистические настроения. 7 июня 1955 г., выступая перед выпускниками Вест-Пойнта, Эйзенхауэр говорил, что не должно быть никаких "бессмысленных надежд на то, что мир, который болен невежеством, взаимными страхами и ненавистью, можно чудодейственным образом излечить на одном совещании" (Public Papers... 1955, p. 575).

Чем ближе был день совещания в Женеве, тем все более обнадеживающе звучали слова президента о том, что он готов сделать все для успешного решения задач, которые будут обсуждаться на высшем уровне. Выступая в Белом доме перед группой иностранных студентов, президент заявил, что он едет в Женеву преисполненный надежды "привести мир "ближе к миру"" и сделать возможным для людей повсюду жить "более спокойно". В словах президента звучала уверенность, что Женевское совещание должно внести серьезный вклад в укрепление дела мира. "Люди "не хотят конфликтов", - сказал Эйзенхауэр. - Только лишь ошибающиеся лидеры проявляют слишком большую воинственность и считают, что люди действительно хотят воевать" (Правда, 1955, 14 июля).

Выступление президента прозвучало как оптимистическая заявка на поиск разумных альтернатив на встрече в верхах, с которой народы всего мира связывали свои самые большие надежды.

Сам факт созыва совещания в Женеве, городе, с которым связано мирное урегулирование многих военных конфликтов и спорных проблем, был символичным. Международной общественности хотелось верить, что и на этот раз здесь будут приняты важные решения, направленные на урегулирование сложнейших проблем, порожденных "холодной войной".

16 июля 1955 г. хозяин Белого дома вылетел в Женеву Его сопровождала Мэми, которая, по свидетельству президента, готовилась в этот вояж, как хороший солдат к бою Трудности перелета были компенсированы уже в аэропорту встречей, организованной в Женеве. "Я был поражен, - вспоминал Айк, - размерами и энтузиазмом толпы, которая собралась в аэропорту и на улицах вдоль нашего пути к отведенной нам вилле" (Eisenhower D. Mandate for Change, p. 510).

Весь мир с напряженным вниманием следил за началом работы совещания. По единодушному мнению огромной армии журналистов, освещавших работу женевской встречи, президент потерпел моральное поражение еще до официального начала совещания. Советская делегация в первый день работы совещания прибыла во Дворец наций в открытой автомашине. Это резко контрастировало с церемонией прибытия американской делегации, когда Эйзенхауэр подъехал к величественному зданию дворца в пуленепробиваемом лимузине в сопровождении полицейского эскорта на мотоциклах, окруженный многочисленными охранниками (Albertson D. (ed.). Op. cit., p. 80). Его появление перед огромной толпой журналистов в закупоренном лимузине произвело тем более отрицательное впечатление, что на совещании он говорил об открытом американском обществе и настаивал на необходимости "открыть" советское общество путем осуществления его плана "открытого неба". Именно здесь, в Женеве, Эйзенхауэр впервые официально предложил заключить соглашение о свободной взаимной аэроразведке территорий СССР и США.

С "открытым небом" ему не повезло с самого начала. Руководителю американской делегации выпала честь начать совещание. Эйзенхауэр говорил горячо, вдохновенно. Особенно теплые, дружественные слова он посвятил своему товарищу по оружию в годы войны, члену советской делегации маршалу Жукову. Журналисты подсчитали, что о Жукове президент говорил 17 минут (Donovan R. Eisenhower. The Inside Story. New York, 1956, p. 347).

Сам Эйзенхауэр был не очень удовлетворен работой, которую он проделал в Женеве. В частности, по его признанию, он чувствовал себя скованным тем, что не знал ни одного иностранного языка. "Я бы мог, - вспоминал он, - действовать более эффективно на многих конференциях, в которых участвовал за годы своего президентства, если бы я в прошлом овладел хотя бы одним иностранным языком". Эйзенхауэр вспоминал, что еще в 1929 г. в Париже его учитель французского языка после года безуспешных занятий честно сказал ему: "Вам следует прекратить впустую тратить деньги на меня". Однако Айк отказался последовать этому совету. "Я все еще надеюсь на чудодейственный прогресс" (Eisenhower D. Mandate for Change, p. 514, 515), - заявил он. Чуда не произошло. Французского языка майор Эйзенхауэр так и не осилил, о чем он искренне сожалел теперь, в Женеве.

На Женевском совещании советская делегация со всей Л: прямотой поставила вопрос о том, что включение ФРГ в НАТО создало исключительные трудности в решении германской проблемы. Только всестороннее сближение ГДР и ФРГ могло способствовать возникновению перспективы к воссоединении двух германских государств. В этом направлении могло действовать и общее оздоровление обстановки в Европе. Такую цель и преследовало внесенное на совещании советской делегацией предложение о создании системы коллективной безопасности в Европе (См. История внешней политики СССР 1945-1980 гг., т. 2, с. 218).

Позиция США и их союзников в Женеве основывалась на совершенно нереальной посылке о поглощении ГДР Западной Германией и включении объединенной Германии в НАТО. Это была позиция Даллеса, четко сформулированная им в канун совещания на высшем уровне. 24 мая 1955 г. Даллес заявил: "Точка зрения США состоит в том, что политика нейтралитета не применима к стране типа Германии". За два месяца до Женевского совещания Даллес категорически отверг идею нейтрализации объединенной Германии. Меньше чем за месяц до встречи в верхах он поставил свою подпись под двусторонним соглашением о "взаимной военной помощи" с ФРГ. И нет ничего удивительного в том, что Даллес очень скептически относился к встрече в верхах. Особенно яростно он встретил советское предложение о создании системы коллективной безопасности в Европе (Albertson D. (ed.). Op. cit., p. 82).

Даллес был тяжело и безнадежно болен не только в прямом, но и в переносном смысле слова. Он был неизлечимо отравлен миазмами "холодной войны", его представления о международных делах были навсегда заморожены на уровне концепций, которые утвердились на Западе в те дни, когда в Европе и Америке беспрепятственно гуляли ее обжигающие ветры.

Позиция Эйзенхауэра была более гибкой. "Ему нравилось в Даллесе все, кроме его фанатичного антикоммунизма" (Harper's Magazine, July, 1970, p. 76). Он, разумеется, был не меньшим антикоммунистом, чем Даллес. Между президентом и государственным секретарем существовало своеобразное разделение труда. Эйзенхауэр играл роль "миротворца", Даллес выступал с открытых позиций убежденного поборника "холодной войны".

Совещание в Женеве было попыткой Советского Союза расчистить завалы "холодной войны", найти взаимоприемлемую основу для обсуждения кардинальных проблем мировой политики. Президент говорил в Женеве: "Эта встреча была исторической. Мы проделали хорошую работу в течение этой недели. Но только история определит подлинное значение и подлинную ценность нашей совместной встречи; для определения успеха этого совещания решающее значение будут иметь последующие действия наших правительств" (Правда, 1955, 24 июля). Выступая на пресс-конференции 27 июля 1955 г., хозяин Белого дома говорил: "Я не хочу сказать, что это была неделя радужных надежд, что можно с уверенностью заявить о начале новой эры. Я считаю, что был сделан первый шаг в этом направлении. Если мы проявим необходимую разумность, это совещание может иметь весьма благоприятные последствия для человечества" (Public Papers... 1955, p. 732).

После совещания в Женеве международная атмосфера несколько потеплела. Со страниц американских газет и журналов исчезли наиболее грубые антисоветские штампы, столь набившие оскомину читателям за долгие годы "холодной войны". Американская пресса сообщила о том, что правительство Эйзенхауэра отдало распоряжение прекратить резкие высказывания в адрес Советского Союза.

Оттепель, наступившая после Женевского совещания, была непродолжительной. Тенденция к разрядке международной напряженности, проявившаяся в Женеве, исчезла так же быстро, как и появилась. Тройственная агрессия в Египте и политические провокации в США в связи с событиями в Венгрии отбросили мир если не на грань военного конфликта, то по крайней мере к исходным рубежам "холодной войны".

Спустя несколько часов после начала контрреволюционного мятежа в Венгрии президент Эйзенхауэр принял лидеров реакционного союза венгров в США и заверил их, что они могут рассчитывать на полную поддержку с его стороны. И действительно, венгерская контрреволюция получила от Соединенных Штатов поддержку по дипломатической, политической, пропагандистской линиям. Даллес торжествовал. События в Венгрии явились новым важным стимулом для его политики "освобождения" Восточной Европы и "отбрасывания" коммунизма. В США резко активизировалась антисоветская деятельность, наложившая свой негативный отпечаток на советско-американские отношения.

Антиисторичность, нереалистичность и реакционность политики США в венгерском вопросе были очевидны и подтвердились всем ходом дальнейшего развития событий. Патриотические силы Венгрии при поддержке СССР подавили контрреволюционный мятеж. Положение в стране стабилизировалось. Антисоветский курс американских правящих кругов не оказал эффективной практической помощи венгерской контрреволюции. Единственным следствием этой политики было обострение советско-американских отношений.

И после разгрома контрреволюционного мятежа в Венгрии американские правящие круги, ориентируясь на политику "освобождения", продолжали всемерно нагнетать напряженность в советско-американских отношениях. Американские представители поставили в ООН так называемый венгерский вопрос, антисоветскую направленность которого всячески подчеркивало дипломатическое ведомство США. На протяжении целого ряда лет американская дипломатия периодически искусственно воскрешала этот вопрос в целях обострения отношений между СССР и США и усиления международной напряженности.

Маскируя антисоветскую суть своей политики в венгерском вопросе, государственный департамент при всяком удобном случае подчеркивал, что политика США в этом вопросе определяется якобы только гуманными устремлениями. Ветеранам "холодной войны" из ведомства Даллеса с большим трудом удавалось играть роль гуманистов. Истерические призывы государственного департамента к американской общественности включиться в кампанию осуждения СССР не давали результата.

Представители самых различных кругов американского общества ставили под серьезное сомнение искренность заявлений рыцарей плаща и кинжала из обоих ведомств, возглавлявшихся братьями Даллесами (Аллен Даллес был руководителем американской разведки. - Р. И.).

В связи с событиями в Венгрии в Белый дом поступало немало писем, авторы которых брали на себя смелость усомниться в истинных целях американской политики в венгерском вопросе. В одном из таких писем, посланных Эйзенхауэру, молодая афроамериканка подчеркивала, что черные США ни в коей мере не могут согласиться с тем, что предоставление в США убежища тысячам венгерских контрреволюционных эмигрантов за счет американских налогоплательщиков - акт гуманного характера. Она с полным основанием спрашивала, почему, например, после фашистской агрессии в Абиссинии США не предоставили политического убежища чернокожим - жертвам этой агрессии. С событиями в Венгрии совпала тройственная агрессия Израиля, Англии и Франции против Египта.

Революция в Египте в 1952 г. и выдвинутое вскоре Египтом требование возвратить Суэцкий канал его законному владельцу - египетскому народу, мощный резонанс событий в Египте - все это вызвало настороженную реакцию в Вашингтоне. Правительство и Совет национальной безопасности неоднократно обсуждали комплекс проблем, связанных с Египтом.

Тяжелый удар капиталистическим державам и монополиям нанесла национализация Компании Суэцкого канала, объявленная правительством Египта 21 июля 1956 г. Администрация Эйзенхауэра приняла активное участие в дипломатическом и финансовом давлении на Египет, чтобы заставить его отказаться от национализации. Позиция США определялась тем, что они контролировали 60 % нефти, добываемой в этом районе. Ежегодные прибыли англо-американских нефтяных компаний на Ближнем Востоке превышали 3 млрд. долл. в год (См. История внешней политики СССР 1945-1980 гг., т. 2, с. 254). США были заинтересованы в отмене решения о национализации компании Суэцкого канала еще и потому, что оно создавало очень нежелательный для них прецедент, учитывая американские "особые права" в зоне Панамского канала.

Опираясь на активную всестороннюю помощь СССР и других социалистических стран, Египет категорически отверг домогательства империалистических держав. В ответ на это Англия, Франция и Израиль развязали вооруженную агрессию против Египта. Первый удар без объявления войны нанес Израиль в ночь с 29 на 30 октября. Англия и Франция начали военные действия против Египта 31 октября.

США внесли в Совет Безопасности предложение о немедленном прекращении военного конфликта, но одновременно стимулировали агрессоров, продолжая оказывать им экономическую и финансовую помощь.

Египет оказался перед лицом мощной коалиции империалистических держав. Их вооруженные силы, обладая значительным превосходством над египетскими войсками, быстро добились ощутимого военного перевеса. Советский Союз в этой критической для Египта ситуации был единственной великой державой, безоговорочно вставшей на его защиту.

Советское правительство выступило с решительным предупреждением правительствам Англии, Франции и Израиля о том, что Египту будет оказана прямая военная помощь, если агрессоры не прекратят наступательных операций. Прошло менее суток после получения советских нот в Лондоне и Париже, и в ночь на 7 ноября военные действия были прекращены (См. История внешней политики СССР 1945-1980 гг., т. 2, с. 261).

Тройственная агрессия против Египта со всей остротой поставила в повестку дня американской дипломатии проблему Израиля. Отношение американских руководящих военно-политических кругов к этому вопросу определил Дуайт Эйзенхауэр. 28 октября 1952 г., отвечая на вопрос, должны ли США оказывать помощь Израилю, будущий президент ответил: "Я глубоко заинтересован в Израиле. Он дает нам очень большую возможность создать на Ближнем Востоке государство, представляющее западную цивилизацию". Известно, что США отказались оказать помощь Египту в финансировании строительства Асуанской плотины, что было, по мнению ряда американских экспертов, серьезным политическим просчетом с их стороны.

Каково было отношение Эйзенхауэра к этому вопросу? Джон Эйзенхауэр писал в своих мемуарах, что операция, перенесенная отцом в канун избирательной кампании 1956 г., тяжело отразилась на его здоровье. В течение долгого времени он не мог принимать пищу и очень исхудал. "Я никогда раньше не видел, чтобы он так плохо выглядел". Президент, по свидетельству Джона, не мог активно выполнять свои обязанности в это время, что, по его мнению, и было использовано Даллесом, который взял обратно данное ранее Египту согласие на финансирование строительства Асуанской плотины. "На моей памяти, - подчеркивал сын президента, - это был единственный случай, когда Даллес принял политическое решение без предварительной консультации с отцом" (Eisenhower J. Op. cit., p. 187).

После выздоровления Эйзенхауэр дважды письменно запрашивал Даллеса о возможности пересмотра такого решения, но оба раза государственный секретарь отвечал, что это невозможно (Eisenhower D. Waging Peace, p. 33-34).

Шерман Адамс также писал, что Эйзенхауэр считал для США нецелесообразным отказываться от финансирования строительства на Асуане, но его мнение было отвергнуто "мощным и хорошо организованным произраильским лобби конгресса, которое всегда было могущественно и влиятельно".

Тяжелая болезнь президента, напористость государственного секретаря, возможно, и сыграли свою роль в принятии США окончательного решения по вопросу о предоставлении помощи в строительстве Асуанского гидроузла в Египте, но бесспорен тот факт, что правительство США взяло назад свое согласие финансировать это строительство.

Начало военных действий на Ближнем Востоке союзниками США явилось, по мнению ближайшего окружения президента, полной неожиданностью для членов администрации Эйзенхауэра. Ларсен, бывший одно время заместителем министра труда в правительстве Эйзенхауэра, а потом директором ЮСИА, вспоминал в своей мемуарной работе: "Редко когда в Белом доме бывала такая мрачная и подавленная атмосфера, как та, с которой я столкнулся вскоре после полудня 31 октября 1956 г. Когда мы спускались на ленч в буфет для персонала Белого дома, Шерман Адамс пробормотал сквозь зубы: "Чего только не сделают друзья за твоей спиной!"" (Larson A. Eisenhower. The President Nobody Knew. New York, 1968, p. 52). Дуайт Эйзенхауэр приводит в своих мемуарах многочисленные свидетельства того, что с США не консультировался никто из участников агрессии против Египта (Eisenhower D. Waging Peace, p. 81-83).

Это давало президенту моральное право выступить с публичным осуждением политики Израиля и его соучастников по агрессии. Не без оснований он говорил: "Можно ли разрешить стране, совершившей агрессию и оккупировавшей чужую территорию, несмотря на неодобрение этих действий ООН, самой определить условия вывода оккупационных войск?" (Adams S. Op. cit., p. 286).

Тройственная агрессия против Египта, нежелание Англии и Франции информировать своего старшего партнера по НАТО о готовящемся ударе против Египта - все это свидетельствовало о наличии определенных противоречий между участниками этого блока. Французский премьер Ги Молле следующим образом объяснял причины, по которым Англия и Франция не сочли нужным проконсультироваться с США. "...Мы опасались, - признавал он позднее, - что такая консультация лишит нас возможности действовать" (Eisenhower D. Waging Peace, p. 77).

После тройственной агрессии Эйзенхауэр оказался в очень сложном положении. Произошли события, свидетельствовавшие, что "атлантическая солидарность"- довольно условное понятие, что западные союзники руководствуются своими собственными интересами при решении кардинальных проблем мировой политики. Впервые США вынуждены были публично выступить с осуждением действий своих союзников. Это был нелегкий шаг. Адамс писал, что, когда весной 1957 г. президент потребовал вывода израильских войск из района Газы и Акабского залива, "это было одно из самых смелых его решений" (Adams S. Op. cit., p. 276).

Отказ Эйзенхауэра солидаризироваться на сто процентов с агрессией трех держав в Египте вызвал недовольство курсом правительства США со стороны произраильски настроенных политических кругов США, не говоря уже о сионистских организациях. 23 января 1953 г. губернатор штата Кентукки Альберт Чендлер писал в Белый дом: "Среди евреев Ближнего Востока распространено мнение, что Вы с большим энтузиазмом могли бы поддерживать Израиль" (Eisenhower Library. Papers as President of the United States, 1953-1961. Official File).

Эйзенхауэр понимал, что безоговорочная поддержка агрессивного курса Израиля восстановила бы против США как арабские страны, так и мировое общественное мнение. 25 февраля 1957 г. Гарри Баллис, поздравляя президента с выступлением в поддержку резолюции ООН о демилитаризации Газы и об Акабском заливе, писал: "Большинство свободного мира, за пределами США, на вашей стороне. Оно убеждено, что Израиль - агрессор. Вы имели мужество и мудрость поддержать непопулярную позицию. История докажет вашу правоту" (Ibid., Ballis, Harry Papers, 1950-1962; Box 1, Folder Album 75 Corresp. October 5, 1959 - June 17).

Баллис превысил степень антиизраильской направленности политики Эйзенхауэра на Ближнем Востоке. Но бесспорно, что президент проявил во время суэцкого кризиса известную гибкость и не пошел в фарватере произраильской политики сионистских кругов США.

Эйзенхауэр не мог игнорировать при выработке американской политики настроения общественности США. 8 сентября 1956 г он писал английскому премьер-министру Антони Идену, что американская общественность не поддерживает идею об использовании вооруженной силы против Египта.

Вместе с тем Эйзенхауэр делал все возможное, чтобы в кризисной ситуации, сложившейся на Ближнем Востоке, не допустить дальнейшего обострения англо-американских противоречий. Президент в мемуарах подчеркивал, что считал необходимым в интересах Соединенных Штатов сделать все возможное, чтобы добиться взаимопонимания с Англией в суэцком вопросе.

Ряд буржуазных историков переоценивает обострение американо-английских отношений вследствие начала войны на Ближнем Востоке в 1956 г. 7 ноября 1956 г., сразу же после прекращения военных действий против Египта, состоялся телефонный разговор между Иденом и президентом. Последний, подводя итоги англо-американским расхождениям, заявил: "В конце концов, наши разногласия по суэцкому вопросу - это только небольшая семейная ссора" (Eisenhower D. Waging Peace, p. 93).

Правительство США не пошло на принятие каких-либо санкций по отношению к агрессорам. Советское правительство обратилось к президенту Эйзенхауэру с предложением объединить усилия и безотлагательно использовать военно-морские и военно-воздушные силы обоих государств в целях пресечения агрессии и прекращения дальнейшего кровопролития. "Правительство США не приняло советского предложения" (История внешней политики СССР 1945-1980 гг., т. 2, с. 260).

Для этого были серьезные причины. Национализация Суэцкого канала, широкий размах революционного движения в Египте вызвали жгучую ненависть к лидеру египетской революции Насеру среди власть имущих США. В Вашингтоне не без оснований считали, что поддержка тройственной агрессии приведет к ослаблению позиций США на Арабском Востоке. Ставка была сделана на тайные подрывные действия против Египта. А. Даллес заявил своим подчиненным, что, если "полковник (Насер. - Р. И.) зайдет слишком далеко, мы сломаем ему хребет" (Цит. по: Яковлев Н. Н. Силуэты Вашингтона, с. 210).

В Египет направили три группы убийц, чтобы расправиться с Насером. Не получилось. Работники ЦРУ приложили руку к строительству башни в Каире, в фундаменте которой был спрятан снаряд, взрываемый радиосигналом с корабля в Средиземном море. Очевидно, предполагалось, что при взрыве погибнет Насер, который прибудет на церемонию ее открытия.

После национализации Суэцкого канала Дж. Даллес приказал взорвать башню. Взрыва, однако, не произошло. Работники египетской службы безопасности успели обезвредить подрывное устройство (Цит. по: Яковлев Н. Н. Силуэты Вашингтона, с. 210).

Эти акции были настоящим гангстеризмом международного масштаба. Братья Даллесы выступили в роли подлинных братьев-разбойников.

И разумеется, вынашивая тайные планы физического уничтожения лидеров египетской революции, правящие круги США не могли быть, да и никогда не были, искренними защитниками Египта, ставшего жертвой агрессии.

Не желая обострять отношений с арабскими странами, администрации Эйзенхауэра приходилось всемерно лавировать между агрессорами и их жертвой. При определении внешнеполитического курса США в этом регионе важную роль играло стремление империалистических кругов США занять те позиции в колониях, которые под напором национально-освободительного движения утрачивались Англией и Францией. Влиятельные круги США считали, что давно настало время перевести в плоскость практических решений вопрос об англо-французском колониальном наследстве на Ближнем Востоке.

Это тоже была довольно своеобразная трактовка принципов "атлантической солидарности". Англия и Франция только что потерпели жесточайшее поражение на Ближнем Востоке. Особенно в тяжелом, почти шоковом, состоянии была Англия. Дэвид Астор писал 19 февраля 1957 г. Даллесу: "Это нелегкая задача мобилизовать "дух Дюнкерка", чтобы преодолеть те трудности, с которыми столкнулась наша страна в результате суэцкой политики" (Dulles Papers, Box 200). Не успел еще скончаться новый "больной человек" (В XIX в. в период кризиса Турецкой империи великие державы говорили о Турции как о "больном человеке", колониальное наследство, которого они должны поделить между собой. - Прим. авт.) на Ближнем Востоке, а США уже спешили разделить его наследство.

Эйзенхауэр был прав, когда говорил, что между США, Англией и Фракцией произошла только "небольшая семейная ссора" в связи с событиями в Египте. И эта ссора в принципе не очень беспокоила президента. Он верил и не ошибся в своей уверенности, что три главных партнера по НАТО в конечном счете найдут общий язык. Эта уверенность базировалась не на слепом расчете на "атлантическую солидарность" (суэцкая авантюра показала ее настоящую цену), а в первую очередь на реальном соотношении сил между союзниками по НАТО. Англия и Франция были младшими партнерами, независимость действий которых определялась их довольно ограниченными реальными правами. Только фактор силы определяет возможности участников агрессивных военно-политических блоков. Агрессия против Египта еще раз убедительно доказала это. В конце концов, Англия, Франция и Израиль вынуждены были принять американскую точку зрения.

Что всерьез беспокоило Эйзенхауэра, так это позиция Советского Союза, опасения, что в результате англо-франко-израильской авантюры на Ближнем Востоке усилится влияние СССР и других социалистических стран. 14 ноября 1956 г. на первой же пресс-конференции, состоявшейся после переизбрания Эйзенхауэра президентом, отвечая на вопрос, какие меры осуществят США, он сказал, что США сделают все, чтобы добиться взаимопонимания между арабами и Израилем, дабы устранить "колоссальные" преимущества, полученные СССР на Ближнем Востоке. В то же время Эйзенхауэр, определяя свою точку зрения в вопросе о положении в этом регионе, подчеркнул, что "отныне свободный мир, в частности, каждая малая держава должны быть осторожны, очень осторожны в установлении тесных отношений с Россией" (Public Papers... 1956, p. 1101).

Это было, мягко выражаясь, странное заявление. Ha Ближнем Востоке была развязана тройственная агрессия. Эйзенхауэр публично признавал это. А когда СССР оказал действенную помощь жертве этой агрессии, президент США открыто призвал своих союзников быть предельно осторожными в отношениях с Советским Союзом.

В мемуарах Эйзенхауэр более откровенно говорил о том, что его беспокоило в связи с позицией СССР на Ближнем Востоке. 7 ноября 1956 г., вспоминал Эйзенхауэр, он навестил в госпитале Даллеса, который был болен раком и только что начал приходить в себя после тяжелой операции. Вопрос, по которому президент решил побеспокоить его в таком состоянии, был действительно важным. Речь шла о том, что предпринять, "если русские двинутся на Ближний Восток в то время, как там будут оставаться английские, французские и израильские войска". Договорились о необходимости координации усилий союзников, в частности в области разведки (Eisenhower D. Waging Peace, p. 94). "Семейная ссора" была уже почти преодолена. Президент мог делать и действительно делал многообещающие политические жесты, рассчитанные и на оправдание позиции США в суэцком вопросе, и на завоевание личной популярности. Но бесспорным историческим фактом является то, что США, так же как Англия, Франция и Израиль, заняли резко антиегипетскую позицию после национализации Египтом Компании Суэцкого канала.

После начала тройственной агрессии против Египта "правительство США, не захотев связывать себя с крайне непопулярной и, как быстро выяснилось, обреченной на провал агрессией против Египта, повело весьма двусмысленную политику. На словах оно отмежевалось от своих союзников по НАТО - Англии и Франции. На деле оно продолжало снабжать Англию и Францию нефтью и предоставило Англии заем в сумме 500 млн. долл." (История внешней политики СССР 1945-1980 гг., т. 2, с. 258-259).

В годы президентства Эйзенхауэра четко прослеживается особая активность США в сфере американо-израильских экономических отношений. Такой курс закладывал экономическую основу для всемерного развития в будущем военно-политического сотрудничества между двумя странами.

Усиление национально-освободительного движения на Арабском Востоке вело к превращению Израиля в ударную империалистическую силу в борьбе против арабских стран. Круги, связанные с нефтяными монополиями и сионистскими организациями США, решительно требовали от правительства более активной поддержки Израиля. В то же время наиболее дальновидные представители влиятельных политических сил США понимали, что интересы страны не замыкаются на проблемах, столь близко принимаемых к сердцу нефтяными монополиями и сионистами. Борьба по вопросу об отношении к Израилю начинала занимать все более заметное место в политической жизни страны. И в демократической и в республиканской партии были влиятельные круги, которые полностью отдавали себе отчет в том, как далеко может завести США безоговорочная поддержка Израиля, который все более активизировал свою агрессивную политику на Ближнем Востоке.

Эти настроения отражало письмо Альберта Лилиенталя министру юстиции США Уильяму Роджерсу от 27 августа 1960 г. "Пожалуйста, посоветуйте мистеру Никсону, - писал он, - не пытаться соревноваться с мистером Кеннеди, обещая Израилю сделать для него больше того, что демократы уже обещали сионистам. Как я ранее отмечал в письме к Никсону, это будет иметь гибельные последствия для национальных интересов страны (США. - Р. И.) и не даст ему ни дополнительных голосов, ни поддержки его кандидатуры на выборах" (Eisenhower Library. Rogers W.: Papers, 1938-1962).

Крах суэцкой авантюры был ударом по позициям всех империалистических держав, увязших в конфликте на Ближнем Востоке. Однако США попытались погреть руки на поражении, которое потерпели в войне 1956 г. участники тройственной агрессии. Как только закончилась эвакуация англо-французских войск из Египта, США объявили, что они призваны заполнить образовавшийся "вакуум", заняв позиции, утраченные их империалистическими партнерами и конкурентами на Ближнем Востоке. Такова была суть новой программы американской политики, получившей название "доктрины Эйзенхауэра". 9 марта 1957 г. конгресс принял закон, дававший президенту право под предлогом защиты независимости стран Ближнего Востока использовать "вооруженные силы для оказания помощи любой стране или группе стран, нуждающихся в ней, против вооруженной агрессии со стороны какой-либо страны, контролируемой международным коммунизмом" (Очерки новой и новейшей истории США, т. II. М., 1960, с. 480).

Появление на свет "доктрины Эйзенхауэра" означало,1 что "американские правящие круги, - как отмечалось в Заявлении ТАСС от 13 января 1957 г., - не сделали необходимых выводов из факта провала агрессии против Египта. Они явно пытаются возвратиться к обанкротившейся политике "с позиции силы"" (История внешней политики СССР 1945-1980 гг., т. 2, с. 269).

Осенью 1957 г. США предприняли попытку, используя реакционные силы Израиля, Ирака и Турции, организовать интервенцию в Сирии. Турецкие войска сосредоточились на границе с Сирией, а корабли 6-го американского флота прибыли в турецкий порт Измир. Решительная позиция, занятая Советским правительством, и на этот раз сорвала планы агрессоров. Вооруженное нападение на Сирию было предотвращено.

В июле 1958 г. победила революция в Ираке. Реакционный монархический режим был свергнут, республиканское правительство Ирака заявило о выходе страны из Багдадского пакта. США опасались, что под развалинами Багдадского пакта будут похоронены и американские планы, связанные с "доктриной Эйзенхауэра". Создалась реальная угроза позициям США и Англии на Ближнем Востоке. Противоречия между двумя странами были отодвинуты на второй план, и англо-американские войска отправились в "крестовый поход" против иракской революции. В июле 1958 г. американские вооруженные силы высадились в Ливане, английские - в Иордании. Это была попытка блокировать иракскую революцию, не допустить революционного взрыва в соседних с Ираком странах.

В ответ на англо-американскую агрессию правительство СССР решительно заявило о своей готовности принять меры к обеспечению мира в районе, находящемся в непосредственной близости от советских границ. Чрезвычайная сессия ООН также потребовала незамедлительно вывести англо-американские войска с территории Ливана и Иордании. В сентябре 1958 г. американские войска вынуждены были покинуть Ливан.

Так бесславно закончились попытки США с помощью "доктрины Эйзенхауэра" сдержать развитие национально-освободительного движения на Ближнем Востоке.

В сложной ситуации, возникшей в этом регионе в результате тройственной агрессии 1956 г., симпатии президента были четко обозначены. Он поддерживал контакты с самыми правыми, антикоммунистически настроенными лидерами ближневосточных стран. В это время, например, установились довольно тесные отношения между Белым домом и королем Саудовской Аравии и другими монархами арабских стран. Для Эйзенхауэра это была нелегкая задача - лавировать между арабами и участниками тройственной агрессии 1956 г. Он довольно успешно справлялся с ней, выжимая максимум возможного из позиции, занятой США в период ближневосточного конфликта.

Взаимоотношения с арабскими странами Эйзенхауэр строил только на антикоммунистической основе. Проявления антикоммунизма со стороны арабских друзей президента были самыми различными. Сауд, например, в беседах с Эйзенхауэром, беря на себя смелость говорить от имени всех арабов, утверждал, что "ни один настоящий араб не может быть коммунистом". Эйзенхауэр не разубеждал своего собеседника. Однако он скептически заметил, что в свое время де Голль уже говорил ему, что "ни один настоящий француз не может быть коммунистом" (Adams S. Op. cit., p. 290).

Тройственная агрессия против Египта и последующее развитие событий на Ближнем Востоке, активная всесторонняя помощь СССР жертве этого разбойничьего нападения еще раз доказали, что при решении всех кардинальных вопросов мировой политики проблема советско-американских отношений неизменно выходит на передовые дипломатические рубежи.

Восемь лет пребывания Эйзенхауэра на посту президента ознаменовались бурной внешнеполитической активностью США. Под эту глобальную внешнюю политику необходимо было подвести соответствующую экономическую базу. Уже в первых посланиях конгрессу по внешнеполитическим вопросам Эйзенхауэр высказался за поощрение частных иностранных займов и капиталовложений при уменьшении американской "помощи" по государственной линии, особенно экономической (Public Papers... 1953, p. 12-34, 252-254, 511-514).

Таково было в основных чертах содержание американской внешней политики и во второй половине 50-х годов.

В годы президентства Эйзенхауэра внешняя политика США по ряду важных направлений характеризовалась резким поворотом вправо. "Освобождение", "отбрасывание коммунизма", "массированное возмездие"- таковы были главные компоненты внешней политики республиканского руководства. Все эти новые термины являлись отнюдь не словесной эквилибристикой, пополнением словарного запаса внешнеполитических теоретиков и практиков США.

Правительство Эйзенхауэра сделало в целом ставку на активизацию антисоветской направленности американского внешнеполитического курса. Многомиллионные ассигнования на подрывную деятельность против СССР и других социалистических стран, психологическая война, шпионаж и провокации, материальная и идейная поддержка контрреволюционной эмиграции из социалистических стран и активное использование ее во враждебных социализму целях, форсированное наращивание военной мощи США и других капиталистических стран - таково было основное содержание внешней политики республиканской администрации. Государственный секретарь США Даллес считал "психологическую войну против России... важнейшей стратегической линией политической борьбы" (Eisenhower Library. Eisenhower D.: Papers as President of the USA, 1953-1961, Official File Association of National Advertisers to C. Jackson, 1953, April 3).

В администрации Эйзенхауэра сложилось своеобразное разделение труда. Когда было необходимо, на передний план выступал Даллес - дипломат-авантюрист, балансирующий на "грани войны". Патологическая ненависть к коммунизму, слепая вера во всесокрушающие принципы политики "с позиции силы" были неотъемлемой частью самого его существа. В своей внешнеполитической стратегии Даллес отстал на целую эпоху. Он не понимал и не хотел понимать, что создание мировой социалистической системы, прогрессирующий паралич колониальной системы империализма - все это предопределило совершенно новую расстановку сил на мировой арене и потребовало новых внешнеполитических идей, нового подхода к теории и практике дипломатии. Даллес органически не мог смириться со всем этим. Когда руководитель государственного департамента настолько зарывался в своем рвении усилить эскалацию "холодной войны", что это порождало угрозу нового международного кризиса, на арену в качестве сдерживающего фактора выступал Эйзенхауэр.

Если Даллес балансировал "на грани войны", то в рамках республиканской администрации также было своеобразное балансирование - политика, которая в немалой степени способствовала созданию мифа об Эйзенхауэре-миротворце.

Разумеется, Эйзенхауэру не чужда была неприглядная практика вдохновителей и организаторов деятельности ЦРУ, расследования которой, проведенные в 1975-1976 гг., свидетельствуют о том, что все президенты США, начиная с Рузвельта и кончая Никсоном, несут персональную ответственность за само существование этого зловещего учреждения.

В докладе специальной комиссии сената по расследованию деятельности ЦРУ были приведены убедительные свидетельства существования заговора с целью убийства борца за свободу конголезского народа Патриса Лумумбы. "Должностные лица на самом высоком уровне, в правительстве США, - отмечалось в этом документе, усматривали в Патрисе Лумумбе опасную для Соединенных Штатов силу в сердце Африки. 18 августа 1960 г., после заседания Совета национальной безопасности, "один из советников президента напомнил специальной группе о необходимости принятия самых прямых мер против Лумумбы и предложил не исключать возможности любых акций, которые могут способствовать избавлению от него". На следующий день шеф ЦРУ Аллен Даллес направил своей резидентуре в Леопольдвиле телеграмму, в которой говорилось, что в "высоких инстанциях" устранение Патриса Лумумбы считают "неотложной и важнейшей задачей"". Следуя этому указанию, ЦРУ разработало заговор с целью убийства африканского руководителя. В Конго были направлены смертоносные препараты. Попытки осуществить заговор, как говорилось в докладе, "закончились неудачей" (Правда, 1975, 1 декабря). Позднее, в январе 1961 г., Лумумба был зверски убит.

Для реализации своего агрессивного внешнеполитического курса администрация Эйзенхауэра использовала все имевшиеся в ее распоряжении возможности. Политические, экономические, идеологические, психологические средства борьбы не способствовали, однако, успешному решению дипломатических задач, которые США поставили перед собой в 50-х годах. Во время президентства Эйзенхауэра было много сделано для милитаризации дипломатии, для создания военно-политических блоков, направленных против социалистических и молодых суверенных государств.

Ликвидация в сентябре 1949 г. американской монополии на атомное оружие, создание в СССР ядерного оружия означали подрыв военно-стратегической базы внешней политики США "Все равновесие мировой политики было изменено резко и страшно..." (Цит. по: Мельников Ю. М. От Потсдама к Гуаму. Очерки американской дипломатии. М., 1974, с. 127) - комментировали это событие американские историки. Все эти факторы оказали определяющее влияние на развитие советско-американских отношений, с которыми были связаны важнейшие аспекты внешнеполитического курса США в период президентства Эйзенхауэра.

Эти годы характеризуются возрастанием роли советско-американских отношений во внешней политике США. Признав поражение США в Корее как неизбежное и выступив за прекращение этой войны, республиканцы в целом сделали ставку на активизацию антисоветской направленности своей внешней политики. В 1952 г. избирательная программа республиканской партии предусматривала переход от политики "сдерживания" коммунизма, проводившейся демократами, к политике "освобождения" (См. Яковлев Н. Н. Новейшая история США. 1917-1960, с. 561). Руководители США придавали большое значение пропагандистскому обеспечению внешнеполитических акций. Эйзенхауэр заявлял: "Каждый доллар, потраченный на эти цели, если он умело использован, стоит пяти долларов, ассигнованных на чисто военные нужды" (Eisenhower Library. Hampton R.: Records, 1953-1961, Box 57, Folder Corresp. - "Fact Papers", Fact Paper, N 253). Однако в Вашингтоне считали, что только реальное превосходство в военной сфере создаст необходимую материальную базу для успешного проведения политики "освобождения".

В избирательной кампании 1952 г. и после прихода к власти Эйзенхауэр, критикуя политику демократической партии, неустанно подчеркивал: "Бесспорен тот факт, что за 20 лет пребывания у власти демократы добивались экономических успехов только на протяжении пятилетнего периода второй мировой войны" (Ibid., Eisenhower D.: Papers as President of the USA, 1953-1961, official File. Peoria, Illinois, 10/2/52, p. 8). Президент заявлял, что экономика, которая базируется на неустойчивом факторе военного производства, не может иметь хороших перспектив. Однако агрессивный внешнеполитический курс и милитаризованная экономика неразрывно связаны друг с другом. И потому, сделав ставку на авантюристическую политику "освобождения", "массированного возмездия" и другие разновидности диктата "с позиции силы", республиканское правительство форсировало темпы наращивания военного потенциала. Для экономики США в период президентства Эйзенхауэра было характерно превращение милитаризации в постоянно действующий фактор, в неотъемлемую черту американского образа жизни. Мощный толчок гонке вооружений дала война в Корее. Но и после ее окончания монополии не намеревались расставаться с военными заказами, которые обеспечивали гарантированные государством сверхприбыли. В последний год войны в Корее военные расходы составляли 66 млрд. долл., в 1956 г. - 54 млрд., в 1960 г. - 60 млрд. долл.

Помимо этого военное производство во многом определялось развитием научно-исследовательских работ. На эти цели тратились многие миллиарды долларов, не проходившие по военным статьям бюджета.

Международное Совещание коммунистических и рабочих партий, состоявшееся в ноябре 1960 г., констатировало: "Наиболее развитая промышленная страна капитализма превратилась в страну наиболее уродливой милитаризованной экономики".

Впервые в своей истории США содержали в мирное время большую регулярную армию. В 1950 г. она насчитывала 1,4 млн. солдат и офицеров, в 1960 г. - 2,4 млн. человек (Всемирная история, т. XII. M., 1979, с. 178-179).

Агрессивный антисоветский курс пользовался открытой поддержкой военно-промышленного комплекса, профессиональных политиков, реакционных организаций типа Американского легиона. В одной из резолюций Американский легион Западной Вирджинии настаивал на проведении "жесткой, энергичной внешней политики", поддержании и защите этой политики "всеми необходимыми мерами в области обороны страны и соответствующим сотрудничеством с нашими союзниками" (Eisenhower Library. Eisenhower D.: Papers of the President of the USA, 1953-1961, President's Personal File, Resolution N 48, July 26, 1959).

Стремление решать международные проблемы "с позиции силы" особенно усилилось после того, как 1 марта 1954 г. в США была испытана первая термоядерная бомба. Создание термоядерного оружия подводило под американские внешнеполитические планы солидный военный фундамент в виде самого мощного на тот период оружия массового уничтожения.

Однако укрепление экономической и военной мощи СССР и других социалистических стран, потеря американской монополии на стратегическое оружие, бурное развитие движения сторонников мира - все это свидетельствовало, что Соединенные Штаты не могут больше строить свою политику, рассчитывая только на американский военно-экономический потенциал и на соответствующий военный вклад их союзников по военно-политическим блокам. Республиканское руководство уделяло значительное внимание пропагандистской деятельности на международной арене, стремясь хоть как-нибудь обелить и приукрасить свой агрессивный внешнеполитический курс. Эйзенхауэр заявлял, что "НАТО нуждается в красноречивом и вдохновенном Моисее не меньше, чем в самолетах, танках, орудиях и военных кораблях" (Ibid., Pers Files of D. Eisenhower, 1916-1952, Box 64, Lovet R. Eisenhower D. to Lovet R., December 13, 1951, p. 5).

Даллес в роли пророка НАТО производил удручающее впечатление. Глава внешнеполитического ведомства США руководствовался в своей деятельности слепой ненавистью к коммунизму, к Советскому Союзу. Руководство Даллеса, как субъективный фактор, сыграло важную роль в возникновении тех внешнеполитических тупиков, в которых неоднократно оказывалась дипломатия США в период президентства Эйзенхауэра.

Однако и лично президент внес свою немалую лепту в разжигание "холодной войны". Эйзенхауэр не уставал предавать анафеме "международный коммунизм", стремящийся, по его мнению, любыми средствами добиться "мирового господства". Вся мощь пропагандистского аппарата США была использована для того, чтобы дезориентировать американскую общественность, попытаться убедить народ США в якобы агрессивных устремлениях СССР. Эта психологическая война против Советского Союза не дала тех результатов, на которые рассчитывали ее организаторы.

Одностороннее сокращение Советских Вооруженных Сил, мирное наступление Советского Союза в 50-х годах - все это убеждало миллионы американцев в миролюбивых целях советской внешней политики. Даже такой "ястреб" 50-х годов, как Дуглас Макартур, заявил в ходе избирательной кампании 1952 г.: "Это настоящая чепуха - утверждать, что Соединенным Штатам угрожает завоевание со стороны России или каких-либо других держав". В разгар "холодной войны" генерал Эйзенхауэр, переходя от абстрактных рассуждений об "агрессивности мирового коммунизма" к конкретному анализу внешней политики СССР, приходил к выводу, что СССР не готовит военного нападения на США. Отвечая на письмо своего земляка из Канзаса, Эйзенхауэр подчеркивал: "Я думаю, что вы преувеличиваете, когда утверждаете, что война с Россией неизбежна" (Ibid., Eisenhower D.: Papers, 1916-1952, Box 93, Folder SCA - SCHO (Misc.) Eisenhower D. to Schlichter. August 14, 1950). 10 октября 1950 г., в разгар войны в Корее, Эйзенхауэр подчеркивал в конфиденциальном письме: "Наши коммунистические оппоненты не желают развязывания глобальной войны" (Ibid., Eisenhower D.: Papers, 1916-1952, Box 15, Folder С - CAM (Misc.) Eisenhower D. to Campbell C, October 10, 1950).

Главной причиной провала далессовской политики - "с позиции силы" было мирное наступление социализма. Запуск в СССР в 1957 г. первого в мире искусственного спутника Земли вызвал шоковую реакцию в США. Эйзенхауэр образно заявлял, что "блеск советского спутника был ослепителен" (Eisenhower D. Waging Peace, p. 260). Это событие стало бесспорным свидетельством того, что Советский Союз опередил США в развитии ряда новейших отраслей науки и техники. Все это требовало внесения принципиальных коррективов в американскую политику.

Когда было объявлено о запуске в СССР второго спутника, члены сенатской комиссии по иностранным делам во главе со своим председателем сенатором Расселом сразу же собрались в Вашингтоне. После совещания в Пентагоне обычно невозмутимый Рассел заявил, что он был "шокирован и терроризирован, узнав, что Советы успешно решили такие важнейшие проблемы, которые пока даже не планируются в Вашингтоне" (Childs M. Op. cit., p. 260).

Запуск советского спутника показал неэффективность важнейших американских военных мер, направленных против Советского Союза. "Эйзенхауэр создал разведывательную сеть глобального масштаба, окружил Россию ракетами. Но когда в 1957 г. был запущен спутник, его престиж резко упал" (Cook B. Dwight D. Eisenhower. Antimilitarist in the White House. - Forum in History, 1974, p. 11). Для Эйзенхауэра запуск спутника в СССР был болезненной неожиданностью, но он понимал закономерность этого явления, трезво оценивая растущую мощь Советского Союза. На это обращает внимание брат президента Милтон (Запись беседы с Милтоном Эйзенхауэром от 6 ноября 1975 г.).

Эйзенхауэр действительно был среди тех немногих государственных деятелей США, которые понимали, что Соединенные Штаты не всемогущи и им не все дозволено. "Точно так же как Эйзенхауэр был последним президентом США, признававшим за конгрессом право решать вопрос об объявлении войны, он был и последним президентом, признававшим, что даже у Соединенных Штатов ограниченные возможности" (Cook В. Op. cit., p. 11). Эйзенхауэр еще в августе 1950 г. писал, что американцам необходимо иметь "ясное понимание силы, прочности и конечной цели коммунистов" (Eisenhower Library. Eisenhower D.: Papers, 1916-1952, Box 93, Folder SCA - SCHO (Misc.). Eisenhower D. to Schlichter H., August 14, 1950). Президента бомбардировали письмами, петициями, резолюциями с требованием отказаться от агрессивного внешнеполитического курса, от политики конфронтации с СССР. В одном из таких обращений на имя президента Эйзенхауэра 7 февраля 1953 г. говорилось: "Идея мистера Даллеса об "освобождении"- опасная политика. Она прямо ведет к 3-й мировой войне... Угрозы провоцируют войны, военная мощь сокрушает нации" (Ibid., Eisenhower D.: Papers of the President of the USA, 1953- 1961. President's Personal File).

Война с применением оружия массового уничтожения была равносильна катастрофе. Балансировать в этих условиях "на грани войны" было не только авантюризмом, но и безумием. Эйзенхауэр как крупный военный авторитет понимал это. Он неоднократно заявлял, что нельзя укреплять обороноспособность страны, подрывая ее экономическую основу гонкой вооружений. Эйзенхауэр говорил о "катастрофических последствиях даже успешной мировой войны". Он подчеркивал, что "единственный путь к победе в третьей мировой войне - это ее предотвращение" (Rosamond R. Op. cit., p. 93).

Развитие мировой политики, резкое изменение сил на мировой арене в пользу социализма, сдвиги в настроениях американской общественности - все свидетельствовало о неотложной необходимости пересмотра внешнеполитического курса США, и в первую очередь отношений с СССР.

Советский Союз выступил с целой серией предложений, направленных на претворение в жизнь политики мирного сосуществования с учетом конкретных особенностей международной обстановки 50-х годов. Они касались запрещения оружия массового уничтожения, сокращения обычных вооружений и вооруженных сил, мирного урегулирования корейского, индокитайского и ближневосточного вопросов, коллективной безопасности в Европе и германского вопроса.

Миролюбивая внешняя политика СССР являлась важным фактором, стимулировавшим поворот американской общественности к поискам путей взаимопонимания с Советским Союзом. В выступлениях представителей самых различных кругов США все более настойчиво подчеркивалась мысль, что будущее человечества во многом зависит от отношений между двумя странами. Для настроений общественности США показательно обращение конгрессмена Говарда Миллера к президенту Эйзенхауэру от 13 апреля 1954 г. "Человечество, - подчеркивалось в этом обращении, - находится на распутье цивилизации. Все прецеденты уничтожены, и отныне необходимо новое искусство управления государством, новая дипломатия.

Единственный путь к устранению надвигающейся катастрофы - достижение взаимопонимания между США и Советской Россией... Мы не должны запятнать свои руки кровью человечества" (Eisenhower Library. Eisenhower D.: Papers as President of the USA, 1953-1961. Official File, Box 889, Folder USSR, 1954). Автор письма высказывался за необходимость созыва советско-американского совещания на высшем уровне.

Генри Уоллес в обращении к Эйзенхауэру подчеркивал, что от советско-американских отношений "будут зависеть жизни миллионов людей" (Ibid., Eisenhower D.: Papers of President of the USA, 1953-1961, Official File, Box 889, Folder USSR, 1952-1953 (1). Wallace H. to Eisenhower D., March 7, 1953).

Задолго до запуска первого советского искусственного спутника Земли, в марте 1953 г., Уоллес подчеркивал большие успехи СССР в развитии науки: "Мы не должны преуменьшать успехи советской науки. Правительство России с большим уважением относится к науке, чем наше правительство. Даже в самых младших классах школы науке придается исключительное значение" (Ibid., Wallace H. to Eisenhower D., March 10, 1953).

В Вашингтоне постепенно вызревало понимание необходимости расширения советско-американских контактов, в частности в области науки.

Помощник президента Эйзенхауэра Шерман Адамс, отвечая на письмо известного американского общественного деятеля и предпринимателя Сайруса Итона, положительно оценил Пагуошские встречи ученых и общественных деятелей, проводившиеся по инициативе Итона. "Правительство США, - писал Шерман Адамс, - давно выступает за международный обмен информацией и учеными, что является важным средством улучшения международных отношений" (Ibid., Eisenhower D.: Papers as President of the USA, 1953-1961. General File, Box 828, Folder Russia 1958 (1). Adams S. to Eaton C, December 11, 1957).

"Во время избирательной кампании 1952 г., - вспоминал Милтон Эйзенхауэр, - мы летели с братом из Бостона в Нью-Йорк. Дуайт только что произнес большую речь о своей экономической программе, которая транслировалась по радио и телевидению на всю страну. Говоря о своем предстоящем выступлении, он сказал, что намерен вставить в него раздел о необходимости для США нового подхода к СССР. Брат говорил, что надо расширить торговлю с Советским Союзом, ибо торговля дает начало развитию в ряде других областей. Я выразил свои сомнения в отношении целесообразности такого выступления, отметив, что в США существуют глубоко укоренившиеся заблуждения относительно отношений с СССР. И я посоветовал ему подготовить специальное выступление, чтобы американский народ мог разобраться во всем этом. Если же о новом подходе упомянуть в одном абзаце, это принесет только вред, так как избиратели просто не поймут его" (Запись беседы с Милтоном Эйзенхауэром от 6 ноября 1975 г.).

Эйзенхауэр считал необходимым развитие советско-американских контактов в области науки, искусства и культуры. В этом он видел путь к достижению пресловутой цели Вашингтона - получить и возможность "воздействия" на СССР. Выступая 12 июня 1959 г. перед выпускниками Института международных отношений, он говорил: "Мир сегодня не только тесен, но и очень сложен... Мы не можем не контактировать друг с другом, пока не переселимся на Марс.

Мы не должны избегать друг друга. Мы обязаны понимать другие народы. Мы должны считать своей обязанностью уяснение того, о чем они думают и какое это имеет значение для нас" (Public Papers... 1959, p. 130).

"Однажды вечером, вскоре после выборов 1956 г., - вспоминал Милтон Эйзенхауэр, - мы с братом сидели на втором этаже в Белом доме. Дуайт сказал: "Хорошо бы было направить 15 тыс. американских студентов на учебу в СССР в обмен на соответствующее количество советских студентов". Брат попросил секретаря соединить его по телефону с Даллесом. Этот разговор имел место во время советско-американских переговоров о заключении соглашения о научном обмене".

Для Даллеса подобное предложение прозвучало как гром среди ясного неба. Ему, очевидно, сразу представилось нашествие 15-тысячной армии молодых коммунистов на США. Во всяком случае, государственный секретарь не поддержал инициативы президента. Даллес ответил Эйзенхауэру: "Не надо этой потрясающей цифры - 15 тысяч. Необходимо сначала закончить переговоры". "Я привожу этот эпизод, - продолжал Милтон Эйзенхауэр, - чтобы показать, что советско-американские отношения всегда стояли для брата во главе угла" (Запись беседы с Милтоном Эйзенхауэром от 6 ноября 1975 г.).

От состояния этих отношений во многом зависел весь ход развития мировой истории, судьбы мира. Эйзенхауэр сказал об этом немало хороших слов. Еще в ноябре 1945 г. он прислал Национальному совету американо-советской дружбы следующую телеграмму: "Американо-советская дружба - это один из краеугольных камней, на котором должно быть построено здание мира. Для достижения этой дружбы нет ничего более важного, чем понимание каждой из сторон институтов, традиций и обычаев другой страны" (Public Papers... 1954, p. 1055).

16 ноября 1954 г., выступая перед работниками колледжей и университетов, Эйзенхауэр отмечал, что взаимопонимание имеет важное значение для мирных отношений между всеми народами. Он, по свидетельству брата Милтона и всех, кто близко соприкасался с ним, был человеком "исключительно логического мышления" (Запись беседы с Милтоном Эйзенхауэром от 6 ноября 1975 г.). И вполне естественно, что в своих выступлениях и в многообразной деятельности на посту президента США он не мог, как логически мыслящий человек, игнорировать важнейший факт мировой истории, свершившийся при жизни его поколения, - возникновение мировой социалистической системы.

24 августа 1955 г. Эйзенхауэр выступил в Филадельфии на съезде Американской ассоциации юристов. Президент говорил: "Главный фактор современной жизни - существование в мире двух великих философских теорий о человеке и форме правления. Эти теории состязаются между собой, стремясь добиться дружбы, лояльности и поддержки народов всего мира...

Сотни миллионов людей образуют жюри, которое должно разрешить спор между конкурирующими державами мира. Их вердикт будет вынесен в пользу той системы, и они окажут поддержку тем, кто сумеет более успешно использовать свои силы в поддержку мира и докажет свою способность содействовать благосостоянию и счастью людей" (Public Papers... 1955, p. 804, 805).

Слова Эйзенхауэра внешне контрастировали с мнением тех лидеров "свободного мира", которые при одном слове "коммунизм" хватались за атомную бомбу.

Большим событием в культурной и научной жизни двух стран было открытие американской выставки в Москве и советской выставки в Нью-Йорке. Президент написал предисловие к путеводителю по американской выставке в СССР, в котором выражал надежду, что такого рода контакты будут содействовать улучшению международного взаимопонимания и способствовать укреплению мира.

Эйзенхауэр посетил советскую выставку в Нью-Йорке, проявив особый интерес к разделу живописи. Объяснялось это тем, что Дуайт был неплохим художником-любителем. Рисовать он начал уже после войны, ни у кого специально не обучался, но для любителя его работы были выполнены на достаточно высоком уровне. Эйзенхауэр с большим интересом изучал жизнь и деятельность великого президента США Авраама Линкольна, часто цитировал его в своих выступлениях. Автору этой книги пришлось видеть в июле 1972 г. в Библиотеке Эйзенхауэра в Абилине портрет Линкольна, написанный хозяином Белого дома. Он сумел уловить и передать на холсте главное в облике этого выдающегося человека - простоту и его высокие душевные качества.

Когда Эйзенхауэр стал президентом, он не оставил своего увлечения живописью. В Белом доме была оборудована небольшая студия, где президент любил в свободную минуту поработать за мольбертом. Нередко он писал по фотографиям портреты работников своего аппарата и дарил им в качестве поощрения за хорошую работу.

Руководитель советской делегации на открытии выставки в Нью-Йорке первый заместитель Председателя Совета Министров СССР Ф. Р. Козлов, обратив внимание на интерес Эйзенхауэра к отделу живописи, предложил ему взять в качестве сувенира любую из картин. "Чувствуя, что отклонить предложение было бы неполитично, я выбрал, - вспоминал Айк, - яркую картину, на которой был нарисован ручей, стремительно несущийся сквозь заснеженные поля. Картина называлась "Весна приходит в деревню" "Начало оттепели". - Р. И." (Elsenhower D. Waging Peace, p. 405).

Выбор был удачен: выставка тоже символизировала начало того, что тогда представлялось как оттепель в советско-американских отношениях. Эйзенхауэр публично нередко говорил об этом. В одном из своих выступлений на совещании в Женеве Эйзенхауэр говорил: "Американский народ хотел бы быть другом советского народа. Нет споров между американским и советским народами, между ними нет конфликтов, нет торговой вражды. Исторически наши народы всегда жили в мире" (Правда, 1959, 10 сентября). Он подчеркнул, что "торговля остается все же главным фактором для достижения всеобщего мира и благополучия" (Правда, 1959, 23 июня).

Во второй половине 50-х годов стали более оживленными связи между США и СССР в области науки, искусства, культуры. Тронулся лед и в сфере экономических отношений. Первые контакты с Советским Союзом свидетельствовали о возможности и необходимости дальнейшего развития советско-американского сотрудничества. Обнадеживающим фактом являлось все более активное и заинтересованное участие деловых кругов США в этом процессе. Один из крупных промышленников в области энергетики, председатель финансового комитета "Дженерал электрик" Филип Рид, посетив Советский Союз, 24 сентября 1958 г. направил Эйзенхауэру подробный отчет о своей поездке. Бизнесмен со знанием дела охарактеризовал экономическое и политическое положение СССР. В докладе подчеркивалось: "Русский народ горячо желает мира. Русские считают, что никто не выиграет от войны между Россией и Америкой. У меня сложилось такое впечатление от встреч с людьми различных возрастов и положений во всех районах страны, которые я посетил".

На основании вышеизложенного бизнесмен делал вывод о необходимости всемерного развития контактов между двумя странами. Его оценки и суждения отличались четкостью, краткостью, меткостью. Поблагодарив автора письма, Эйзенхауэр отметил, что хотел бы видеть все представляемые ему доклады написанными на столь высоком уровне (Eisenhower Library. Eisenhower D.: Papers as President of the USA, 1953-1961. Official File, Box 890, Folder 225, 1958(2), p. 17).

В марте 1960 г. европейский отдел министерства торговли США в официальном отчете отмечал: "Торговля США с европейскими странами советского блока на протяжении десятилетия, с 1950 по 1959 г., составила ничтожно малую долю внешней торговли Соединенных Штатов". Импорт из социалистических стран в США был в среднем на уровне 59 млн. долл. в год (0,5 % всего годового импорта США), экспорт из США - 34 млн. долл. (0,6 % всего годового экспорта США). 75-85 % всего экспорта США в европейские социалистические страны составляли сельскохозяйственные товары (Ibid., Paarlberg D.: Files Trends in U. S. Trade with the Soviet Block in Europe, p. 1). Объемы советско-американской торговли и ее структура ни в коей мере не соответствовали возможностям и потребностям обеих стран. Советско-американские отношения в годы президентства Эйзенхауэра - сложная, далеко не однозначная проблема. Однако ни для кого не секрет, что его многочисленные заявления о необходимости улучшения советско-американских отношений были во многом рассчитаны на достижение пропагандистского эффекта. На наш взгляд, эти заявления были к важной составной частью идеологической борьбы, которая развертывалась между двумя странами. Эйзенхауэр искренне верил в систему, которой он служил верой и правдой. И он считал, что развитие советско-американских отношений, контакты по линии науки, искусства, культуры между народами США и СССР дадут доказательные аргументы пропаганде американского образа жизни.

В июле 1959 г. Советский Союз посетил вице-президент США Ричард Никсон, открывший американскую выставку в Москве. В выступлении по советскому радио и телевидению и в заявлениях в США после завершения поездки вице-президент неоднократно возвращался к вопросу о необходимости мирного сосуществования.

В выступлении Никсона по советскому радио и телевидению значительное внимание было уделено перспективам развития советско-американских отношений. Давая американскую интерпретацию тех проблем и трудностей, которые разделяли США и СССР, Никсон оптимистически оценивал будущее советско-американских отношений: "Я отдаю себе отчет в том, что эра мирного соревнования и даже сотрудничества представляется неисполнимой мечтой, если принять во внимание разногласия, которые нас разделяют. Но руководители наших стран могут помочь обратить эту мечту в реальность". Никсон сделал ряд практических предложений, направленных на развитие отношений между двумя странами в различных сферах. "Давайте объединим наши усилия, - говорил он, - в исследовании космического пространства. Давайте полетим вместе на Луну, как сказал мне рабочий в Новосибирске" (Ibid., Eisenhower D.: Papers as President of the USA, 1953-1961. Official File, Box 892, Folder 225-D. Radio - Television Address of R. Nixon, August 1, 1959).

На позицию Никсона наложила отчетливый отпечаток приближавшаяся избирательная кампания 1960 г., в ходе которой ему предстояло баллотироваться в президенты страны.

Нормализации советско-американских отношений во второй половине 50-х годов способствовали официальные визиты в США высоких советских руководителей. Комментируя результаты этих визитов, Эйзенхауэр заявил на пресс-конференции 28 сентября 1959 г., что практика встреч на высшем уровне служит "процессу улучшения американо-советских отношений" (Public Papers... 1959, p. 694-702).

Противники улучшения советско-американских отношений отлично понимали, что развитие торговых связей заинтересует в расширении контактов с СССР влиятельных представителей делового мира, подведет экономическую базу под политику нормализации отношений между США и СССР. Антисоветски настроенные круги выступали даже против продажи Советскому Союзу американского зерна. В Белый дом поступали многочисленные протесты против готовившейся сделки по закупке Советским Союзом большой партии зерна в США. В одном из них говорилось: "Во всех войнах хлеб столь же важен, как оружие, и он во многом определяет исход войн. Игнорировать этот факт - значит не учитывать уроки истории".

Некоторые позитивные сдвиги в советско-американских отношениях в конце 50-х годов были в определенной мере вызваны приближавшимися президентскими выборами 1960 г. Для республиканской партии эта избирательная кампания явилась очень серьезным испытанием. Заканчивался второй президентский срок Эйзенхауэра. Согласно поправке к конституции, он не мог баллотироваться вновь, и партия должна была выдвинуть нового кандидата в президенты.

В области внутренней политики дела республиканцев шли отнюдь не блестяще, и партийные верхи не прочь были повторить результат избирательной кампании 1952 г., когда обещания прекратить войну в Корее и нормализовать международную обстановку сыграли важную роль в победе республиканского кандидата в президенты.

Во всяком случае, бесспорно то, что под улучшение советско-американских отношений не была подведена ни экономическая, ни договорно-правовая база. И первое же серьезное испытание, которому подверглись новые веяния в развитии советско-американских отношений, нанесло сокрушительный удар по этой еще не утвердившейся линии в контактах между двумя странами. Этим ударом явился полет над территорией СССР американского самолета-шпиона У-2, сбитого в мае 1960 г. под Свердловском. Этот провокационный полет привел к новому резкому обострению советско-американских отношений, к срыву планировавшегося совещания на высшем уровне.

Суть событий, связанных с У-2, широко известна. Когда в СССР объявили о том, что над территорией Советского Союза сбит американский самолет-шпион, в США сразу же появилось официальное сообщение, что это потерявший ориентировку самолет метеорологической службы.

Эйзенхауэр писал в своих мемуарах, что американские руководители не могли предположить, что пилот этого самолета Пауэрс останется жив и будет захвачен в плен.

Ведь в случае инцидента с У-2 должно было сработать взрывное устройство, которое полностью уничтожило бы все следы воздушного шпионажа. Но подводит и самая совершенная техника. Когда из Москвы пришло сообщение, что Пауэрс жив и дал на пресс-конференции показания о своем шпионском полете, это поставило власти США и лично Эйзенхауэра в тяжелейшее положение.

Один из американских комментаторов в состоянии профессиональной прострации не нашел ничего лучшего, как сообщить о том, что Пауэрс жив, под крупным заголовком "Прекрасная новость" (Eisenhower D. Waging Peace, p. 550). Это была страшная новость. Необходимо было что-то срочно предпринять. Эйзенхауэр опубликовал заявление, в котором вынужден был признать, что полеты У-2 были им санкционированы и всю ответственность за это несет только он один.

В беседе с Милтоном Эйзенхауэром автору этой книги нелегко было поставить перед братом президента вопросы, касающиеся этой щекотливой страницы в истории президентства Дуайта Эйзенхауэра. Но без этих вопросов терялся и смысл интервью с самым близким и доверенным лицом из окружения президента.

Милтон Эйзенхауэр ответил так: "За несколько месяцев до инцидента с Пауэрсом Эйзенхауэр распорядился прекратить полеты У-2. Но заинтересованные государственные учреждения настаивали на продолжении полетов". Эйзенхауэр-де не принял никаких мер, чтобы реализовать свое решение. Когда стало известно, что сбит самолет У-2, было немедленно опубликовано официальное заявление, маскирующее суть этого полета. Когда стало известно, что скрыть случившееся не удается, "Эйзенхауэр, может быть скоропалительно, но взял на себя всю ответственность за полет У-2".

Милтон был не согласен с этим решением президента. "Когда я сказал брату, - продолжал он, - что это с его стороны ошибка, он ответил: "Ты хочешь, чтобы я нашел козла отпущения"" (Запись беседы с Милтоном Эйзенхауэром от 6 ноября 1975 г.).

Резюмируя сказанное по этому далеко не приятному вопросу, Милтон Эйзенхауэр заметил: "Для нас это хороший урок" (Запись беседы с Милтоном Эйзенхауэром от 6 ноября 1975 г.).

Личная ответственность Эйзенхауэра за провокационные полеты У-2 - бесспорный исторический факт. Это признавал и он сам. Беседуя с Адамсом после инцидента с У-2, президент заявил: "Я лично утверждал каждый такой полет. Когда мне принесли проект данного полета над Россией, я утвердил его..." (Adams S. Op. cit., p. 456; цит. по: Яковлев Н. И. Дуайт Д. Эйзенхауэр: политический портрет. - Новая и новейшая история, 1968, № 6, с. 86-87).

Спустя пять лет после этих событий Эйзенхауэр писал в своих мемуарах: "Наша крупнейшая ошибка, конечно, - выпуск преждевременного и неверного заявления с целью скрыть истинное положение. Я лично сожалею, что меня уговорили сделать это! Но сама программа полетов самолетов У-2 была единственно правильным моим решением" (Eisenhower D. Waging Peace, p. 558; цит. по: Яковлев Н. Н. Дуайт Д. Эйзенхауэр: политический портрет. - Новая и новейшая история, 1968, № 6, с. 87). Эти слова Эйзенхауэра свидетельствуют о том, что президент сожалел не о факте грубейшего нарушения международного права спецслужбами США, а о том, что американским правящим кругам пришлось в полной мере нести за это морально-политическую ответственность. Провокацию с полетом У-2 можно сопоставить разве что с провокацией 1 сентября 1983 г. с южнокорейским самолетом "Боинг-747".

В 1948 г. в своих военных мемуарах "Крестовый поход в Европу" Эйзенхауэр писал: "Никакие другие расхождения среди государств не стали бы угрозой всемирному согласию и спокойствию при условии, что между Америкой и Советами будет установлено взаимное доверие" (Эйзенхауэр Д. Указ. соч., с. 512-513).

Бесспорная истина. Однако своими практическими делами, такими, как провокационный полет самолета-шпиона У-2, Эйзенхауэр ни в коей мере не способствовал установлению взаимного доверия между двумя странами. В вопросе об отношении к социалистическим странам Европы ему на протяжении восьми лет президентства так и не хватило ни реализма, ни логики понять, что в этих странах произошли события, имеющие исторически необратимый характер. И Эйзенхауэр до конца своего президентства продолжал обращаться с традиционными рождественскими посланиями к восточноевропейским странам, в которых призывал их к "освобождению".

Помимо всего прочего эта настойчивость, достойная лучшего применения, дискредитировала его как руководителя великой державы, вольно или невольно игравшего роль незваного рождественского Санта Клауса, который в качестве новогоднего подарка слал народам Восточной Европы призывы вернуться на целую историческую эпоху в прошлое.

В годы президентства Эйзенхауэра США продолжали принимать самое активное участие в борьбе против национально-освободительного движения. Плата за подобные военные авантюры стремительно возрастала. Так, Идену участие в тройственной агрессии стоило кресла премьера. Спустя некоторое время президент Джонсон, ввязавшийся в безответственную авантюру во Вьетнаме, вынужден был поставить крест на своей политической карьере в момент, когда она достигла апогея.

При президенте Эйзенхауэре, несмотря на все усилия США, национально-освободительное движение приобретало все более широкий размах. В Индокитае удар по революционным силам при определенном участии США носил комбинированный характер. С одной стороны, это была попытка испробовать прочность границ стран социалистического содружества, стремление уничтожить ДРВ. С другой - удар по национально-освободительному движению народов Индокитая. Ни та, ни другая задача не была выполнена.

В эти годы США потопили в крови революционное движение в Гватемале, Доминиканской Республике, приняли активное участие в свержении правительства Патриса Лумумбы в Конго. Однако ни США, ни бывшие страны-метрополии не смогли создать серьезные преграды на пути развития национально-освободительного движения в мировом масштабе. Успехи антиколониального движения играли важную роль в быстром развитии процесса изменения соотношения сил на мировой арене. Решающее значение в этом плане имело мирное экономическое соревнование между социализмом и капитализмом. Доля социалистических стран в мировом промышленном производстве неуклонно возрастала.

К концу десятилетия возникло качественно новое изменение соотношения сил между США и СССР, что создавало необходимые военно-экономические предпосылки для развития новых тенденций в советско-американских отношениях. Американские правящие круги вынуждены были все больше считаться с возрастающим оборонным потенциалом Советского Союза, с его все более укрепляющимися позициями на международной арене.

Процесс изменения соотношения сил развивался и в другом направлении - внутри стран мировой капиталистической системы. Блоковая политика США, опора на ФРГ и Японию как партнеров по военно-политическим союзам способствовали быстрому восстановлению экономических, военных, политических позиций этих стран. В условиях научно-технической революции возрастала экономическая мощь и ряда других капиталистических государств. Все это вело к уменьшению удельного веса США в экономическом, отчасти в военном балансе стран капиталистического мира и являлось одной из причин обострения межимпериалистических противоречий.

К концу президентства Эйзенхауэра стало очевидным, что США не в состоянии нести на международной арене то тяжелейшее бремя, которое они на себя взвалили. Они продолжали и в конце десятилетия выполнять роль главной ударной силы в борьбе с мировым революционным движением, но экономические, военные, политические возможности Соединенных Штатов для выполнения этой задачи значительно сократились.

Социально-экономическое развитие США происходило под воздействием не только внутри, но и внешнеполитических факторов. Внутренняя жизнь США была неразрывно связана с обострявшейся борьбой между двумя системами в военно-экономической сфере, в области политики, идеологии. США не могли абстрагироваться от факторов, связанных с бурным развитием мирового революционного процесса. На социально-экономическое положение США оказывала свое воздействие обострившаяся "холодная война", открытая военная конфронтация между прогрессивными и реакционными силами в Корее, Индокитае, Египте, Конго.

Связь между внутренней и внешней политикой США в 50-х годах проявлялась столь рельефно, что Эйзенхауэр с полным основанием подчеркивал в одном из своих выступлений, что "мероприятия внутреннего характера и отношения на международной арене настолько тесно связаны, что во многих случаях они неразделимы" (Eisenhower Library. Eisenhower D.: Papers, 1916-1952, Box 23, Folder M. Clement, D. Eisenhower to M. Clement, January 9, 1952).

Известно, что экономика и политика - неразрывно связанные между собой явления. Эйзенхауэр не переоценивал своих возможностей ни в той, ни в другой сфере. "Я никогда не обучался политике, - признавался Эйзенхауэр. - Я пришел в нее со стороны на самую вершину" (Цит. по: Иванян Э. А. Указ. соч., с. 187). Еще более определенно президент высказывался в отношении своей подготовки в области экономических проблем. "Я деревенский парень и мало что понимаю в экономике" (Albertson D. (ed.). Op. cit., p. 59, 60).

Следуя классической доктрине республиканизма, Эйзенхауэр считал, что федеральное правительство должно нести минимальные издержки при решении проблем социального обеспечения, что это - забота профсоюзов, местных властей и в первую очередь самих трудящихся. Вместе с тем он очень болезненно относился к критике в адрес возглавляемой им администрации за то, что она не проявляет необходимой активности в этом вопросе. 28 июля 1956 г. на заседании кабинета президенту был брошен упрек, что правительство мало делает для защиты социальных интересов народа. Эйзенхауэр ответил резкой репликой: "Если мы ничего не делаем для них, тогда можно быть уверенным, что дьявол достаточно печется об их интересах" (Larson A. Op. cit., p. 141).

У Эйзенхауэра были свои взгляды на экономические проблемы, на роль государства в решении экономических вопросов в частности. Эти взгляды отражали кредо руководства республиканской партии как партии большого бизнеса. Президент неоднократно заявлял, что государство не должно вмешиваться в экономику. Чтобы аргументировать это положение, он апеллировал к авторитету Линкольна, который утверждал, что "государство должно делать только то, что сами граждане не могут сделать наилучшим образом" (Eisenhower D. Mandate for Change, p. 376).

Ссылки на Линкольна, однако, не могли изменить положения. Эйзенхауэр и Линкольн были представителями различных эпох, в каждой из которых были свои экономические проблемы. И они призваны были по-разному решать их. 50-е годы явились важным этапом в развитии государственно-монополистического капитализма США, и ни один президент не мог игнорировать этой объективной закономерности экономического развития страны. И при республиканцах, и при демократах эти закономерности определяли всю экономическую жизнь США.

Социально-экономическое развитие в годы президентства Эйзенхауэра характеризовалось бурным ростом государственно-монополистического капитализма. Все проклятия республиканцев в адрес "ползучего социализма", как они называли экономическую политику правительств Рузвельта и Трумэна, были в значительной мере тактическим маневром, рассчитанным на привлечение голосов определенной части избирателей. Объективные законы внутреннего социально-экономического развития страны и весь ход мировой истории делали неизбежным усиление государственно-монополистических тенденций в жизни США.

В государственно-монополистических подпорках в первую очередь нуждался экономический базис Соединенных Штатов Америки. Особенно очевидным это становилось в периоды кризисных потрясений, которыми так богато было президентство Эйзенхауэра. Республиканцы пытались преодолеть эти кризисные явления с помощью тех же рычагов государственно-монополистического регулирования экономики, которые в 30-40-х годах использовали демократы.

Разумеется, в экономической политике демократов и республиканцев были серьезные различия. Отражая мнение руководства республиканской партии, президент считал, что необходимо отказаться от практики дефицитного бюджета, которая стала традиционной для демократов еще со времен "нового курса".

Администрация Трумэна оставила в наследство своим преемникам дефицит в 9,4 млрд. долл. в год. Эйзенхауэру удалось вначале сократить дефицит, а в 1956- 1957 гг. свести бюджет с превышением доходов над расходами. Он не выполнил своего обязательства сократить военные расходы на 20 млрд. долл., и, тем не менее его администрация подверглась резким нападкам со стороны представителей военно-промышленного комплекса, утверждавших, что президент подрывает основы военной мощи страны.

Эйзенхауэр отвечал на это, что неконтролируемая гонка вооружений порождает дефицит торгового баланса, стимулирует инфляцию, ослабляет экономику страны, а, следовательно, и ее военную мощь.

Эйзенхауэр предпринял энергичные усилия в борьбе с инфляцией. Это была нелегкая задача. Конгресс, находившийся почти все время в руках демократов, встречал в штыки направленные против инфляции меры президента. "Антиинфляционная борьба, - вспоминал он, - велась беспрерывно, но в 1959 г. я опасался, что общественность впала в апатию или по крайней мере не была достаточно информирована по этому вопросу". В связи с этим Эйзенхауэр вспоминал реплику Черчилля. Когда английского премьер-министра спросили во время второй мировой войны, за что воюют союзники, он ответил: "Если мы прекратим сражаться, вам всем станет ясно" (Eisenhower D. Waging Peace, p. 462).

Пост министра финансов своего первого правительства Эйзенхауэр пригласил занять прижимистого Джорджа Хэмфри, консервативного бизнесмена из Кливленда. Он принял предложение с одним условием. "Если кто-либо будет просить у вас денег, - сказал Хэмфри президенту, - я хочу, чтобы вы посылали его прямо ко мне" (Johnson J. Op. cit., p. 121). Вскоре между министром финансов и президентом возникла конфликтная ситуация. Хэмфри публично выступил с резкой критикой финансовой политики Эйзенхауэра. В такой ситуации министр обычно подавал в отставку. Однако Эйзенхауэр не потребовал отстранения Хэмфри (Запись беседы с Милтоном Эйзенхауэром от 6 ноября 1975 г.).

Ближайшим советником президента по финансовым вопросам, как и по другим проблемам, был Милтон Эйзенхауэр. Автор популярной биографии Эйзенхауэра писал, что Милтону не досталось никакого портфеля в правительстве Эйзенхауэра, хотя он его больше всех заслуживал. "Если бы не его имя, - говорил позднее президент, - он получил бы самое высокое назначение в правительстве" (Johnson G. Op. cit., p. 121).

В своей антиинфляционной политике Эйзенхауэр пытался ограничить и военный бюджет. Ларсен вспоминал, что был свидетелем разговора между президентом и министром обороны Вильсоном. Президент категорически заявил министру, что тот должен укладываться "в рамки бюджета любой ценой". Президент был непреклонен. "Ни одного цента больше, Вы понимаете? Ни при каких обстоятельствах!" (Larson A. Op. cit., p. 23).

Стремление сохранить сбалансированный бюджет требовало колоссальных усилий и порождало сложнейшие проблемы. Джозеф Додж, главный распорядитель по вопросам бюджета в администрации Эйзенхауэра, заявлял, что попытки сбалансировать доходы и расходы и само "столкновение с этими проблемами-близнецами вызывают жестокую головную боль" (Eisenhower D. Mandate for Change, p. 44)

Перед сложнейшими экономическими вопросами пасуют профессионалы-экономисты, во всяком случае их противоречивые рекомендации никогда еще не помогли ни одному правительству США выбраться из трясины экономических проблем. Эйзенхауэр умел подбирать себе толковых советников и руководить ими. Его главным советником по экономическим вопросам был профессор Колумбийского университета Артур Берне. Нельзя сказать, чтобы рекомендации Бернса были более успешными, чем у его ученых коллег, ходивших в советниках у других президентов, но президента они вполне устраивали. Предложения и выводы советника импонировали ему в первую очередь тем, что в них все было четко и ясно. Однажды после очередного доклада Бернса Эйзенхауэр заявил ему: "Артур, Вы были бы прекрасным начальником штаба за океаном во время воины" (Adams S. Op. cit., p. 156).

Не всегда, правда, помощники президента оправдывали то доверие, которое им оказывал Эйзенхауэр. Милтон был прав, когда говорил, что президент был "очень лоялен к своим помощникам" и, может быть, чрезмерно "полагался на них" (Запись беседы с Милтоном Эйзенхауэром от 6 ноября 1975 г.).

Особое место среди большого штата советников, помощников и консультантов Айка занимал Шерман Адамс. После завершения избирательной кампании 1952 г. Эйзенхауэр, покоренный точной, четкой работой Адамса, сказал ему: "Будьте начальником моего штаба". По свидетельству ряда авторов и людей, близких к Белому дому, Адамс был уникальным явлением для аппарата президента на протяжении всей истории страны. Никто и никогда еще из лиц подобного ранга не сосредоточивал в своих руках столько власти, как Адамс. Эйзенхауэр любил, ценил и полагался на него. Однажды, обращаясь к Даллесу, президент сказал, показывая на приближающегося "начальника штаба": "Фостер, вот идет моя совесть!" (Adams S. Op. cit., p. 76). И это соответствовало действительности.

Адамсу не повезло. Он получил грошовые подарки от руководства одной фирмы, что стало достоянием гласности, и осенью 1958 г. ему пришлось уйти в отставку по обвинению в коррупции. Не желая создавать осложнений для Эйзенхауэра, Адамс принял это решение, несмотря на то что президент готов был защитить его, используя для этого весь свой авторитет. "Степень болезненности любого скандала часто зависит от того, насколько умело он обыгрывается политическими противниками" (Цит. по: Иванян Э. А. Указ. соч., с. 212), - не без оснований писал журнал "Тайм", комментируя увольнение Адамса в отставку.

Эйзенхауэр предлагал одни антиинфляционные мероприятия, демократы - прямо противоположные. Все это свидетельствовало о том, что в принципе никто не знал, что можно противопоставить инфляции, кризисному падению производства, росту безработицы. Каждый новый бюджет министра финансов Хэмфри встречался в штыки демократическим большинством конгресса. Комментируя один из бюджетов Хэмфри, демократы заявляли, что предлагаемая администрацией система налогов вызовет "депрессию, от которой волосы встанут дыбом" (Childs M. Op. cit., p. 248).

Критика в адрес финансовой политики Эйзенхауэра раздавалась не только со стороны депутатов оппозиционной партии в конгрессе. Эйзенхауэра резко порицали и многие республиканцы. Произошел даже семейный раскол: брат Эйзенхауэра Эдгар публично выступил с резкой критикой очередного бюджета. На первой же пресс-конференции журналисты не преминули спросить президента, как он относится к критике своей финансовой политики со стороны брата. Эйзенхауэр быстро ответил: "Он критикует меня с пятилетнего возраста" (Eisenhower D. Waging Peace, p. 130).

Ответ был удачен и вполне удовлетворил журналистскую братию, умеющую ценить юмор. Но он ни на йоту не продвинул решение экономических проблем, с которыми сталкивалась администрация Эйзенхауэра.

Война в Корее явилась определенным стимулом для развития военно-промышленных отраслей американской экономики и тем самым способствовала смягчению кризиса 1948-1949 гг. и некоторому рассасыванию безработицы. Однако еще не успели США подписать перемирие в Корее, как началось новое кризисное падение производства, охватившее 1953-1954 гг. В 1957-1958 и 1960-1961 гг. Соединенные Штаты вновь пережили экономические кризисы. Среднегодовые темпы прироста промышленного производства в 50-х годах были очень невелики и составили всего 2,9 %. Если не учитывать высоких темпов экономического производства в 1950-1952 гг., вызванных войной в Корее и охвативших в первую очередь военное производство, то за 1953-1961 гг. прирост промышленного производства составил в среднем только 2,3 % в год (См. Всемирная история, т. XII, с. 176, 177).

Замедление темпов прироста промышленного производства в США являлось тем более тревожным фактором, что все основные империалистические конкуренты США, за исключением Англии, шли вперед в своем экономическом развитии более быстрыми темпами. Следствием явилось то, что доля США в промышленном производстве капиталистического мира в 1960 г. снизилась до 45,4 % по сравнению с 53,4 % в 1948 г. (См. Всемирная история, т. XII, с. 166).

Все более возрастающую тревогу в правящих кругах США вызывали быстрые темпы роста промышленного производства в СССР и других странах мировой социалистической системы.

Неизбежными спутниками экономических кризисов являлись безработица, углубление социальных контрастов. В 1954 г., по официальным данным, 29 % американцев находились на грани нищеты. В 1953 г. в стране насчитывалось 1,9 млн. полностью безработных, в 1959 г. - уже 3,8 млн. Широко разрекламированные пособия по безработице не решали проблемы, так как средняя величина такого пособия составляла 23 долл. в неделю, продолжительность выплаты пособия была около 11 недель. Единственный экономический показатель, который неуклонно возрастал, - прибыли корпораций.

Серьезные проблемы создавала для рабочих автоматизация производства, порождавшая массовую безработицу. Сбывалось предвидение одного из основателей кибернетики, Норберта Винера, который заявлял, что технический прогресс "вызовет такую безработицу, по сравнению с которой великая депрессия 1930 г. показалась бы шуткой". С другой стороны, автоматизация увеличивала прибыли монополистов и в огромных масштабах способствовала концентрации промышленности.

Самым тяжелым бедствием для трудящихся была безработица, имевшая в 50-х годах четкую тенденцию к дальнейшему росту. В первое десятилетие после окончания второй мировой войны число безработных в США составило 4,2 % всего самодеятельного населения, во второй половине 50-х годов - 5,7 %.

В годы президентства Эйзенхауэра получила глобальный характер система военно-политических блоков, созданных или инспирированных США. Экономический аспект деятельности этого гигантского международного механизма в объективном плане отражал процесс интернационализации хозяйственной жизни капиталистического мира. С другой стороны, функционирование этой системы военно-политических блоков служило орудием для осуществления американских планов экономической и военно-политической экспансии.

В этих условиях аспекты социально-экономического развития крупнейших империалистических стран приобретали в значительной мере взаимосвязанный характер. Кризисные явления, начинаясь в США, получали распространение и в других капиталистических странах. Не случайно и то, что именно в 50-х годах столь ярко проявился международный характер инфляционных процессов, охвативших США и все важнейшие капиталистические страны.

Инфляция развивалась под действием как внутри, так и внешнеполитических факторов. Взвалив на себя огромное, многомиллиардное бремя, связанное с военно-политической экспансией в мировом масштабе, США не выдержали этого страшного напряжения. Одним из проявлений этого явилось то, что правительство Эйзенхауэра не смогло полностью выполнить своих широковещательных обещаний сбалансировать бюджет. Быстро рос государственный долг страны. Инфляция тяжело ударила по жизненному уровню американского народа. Номинальный рост заработной платы в 50-х годах перехлестывала мощная инфляционная волна, сводившая зачастую на нет увеличение заработной платы. Неуклонно продолжалось падение покупательной способности доллара.

В 50-х годах за республиканской партией прочно утвердилась репутация защитницы интересов крупного капитала. Прибыли корпораций - главный показатель, определяющий направленность деятельности правительственных кругов. В 1956 г. прибыли американских корпораций превысили 43 млрд. долл., т. е. возросли почти в 2 раза по сравнению с самым благоприятным для монополий военным годом. Особенно процветали крупнейшие корпорации, все более укреплявшие свои позиции в важнейших отраслях американской экономики, причем это происходило при любой экономической конъюнктуре.

В начале 1957 г. в США разразился новый промышленный кризис, который на два года и два месяца приостановил рост промышленного производства. Весной 1958 г. был достигнут пик в росте безработицы, когда число полностью безработных превысило 6 млн. человек.

Ход развития экономики США в послевоенный период неопровержимо доказывал, что ни научно-техническая революция, ни концентрация огромных, многомиллионных средств у капиталистического государства, ни самые решительные антикризисные мероприятия не могут изменить циклический характер развития экономики капитализма.

В апологетических работах, посвященных жизни и деятельности Эйзенхауэра, всемерно превозносятся его заслуги на фронте борьбы за решение сложнейших проблем американской экономики 50-х годов. В действительности заслуги Эйзенхауэра на этом поприще были более чем скромными. Президенту нельзя было отказать в том, что он со свойственной ему энергией пытался найти решение этих проблем, поставив на руководящие посты, в том числе и в экономике, талантливых и энергичных людей вне зависимости от их партийной принадлежности. Разумеется, речь шла о тех людях, взгляды и практические дела которых соответствовали интересам монополистических кругов.

Показательна в этом плане история с назначением Ларсена. "Вы хотели бы быть заместителем министра труда?" - спросил его президент. "С большим удовольствием", - ответил Ларсен. "Тогда решено", - подвел президент итог разговора. Но когда Ларсен уже собрался уходить, Эйзенхауэр задал новый вопрос: "Да, между прочим, я забыл спросить: Вы республиканец?" (Larson A. Op. cit., p. 36).

Случай с назначением Ларсена - одно из свидетельств того, что Эйзенхауэр не был в плену партийных интересов, когда решались вопросы укомплектования правительственных учреждений.

Президент предпринял энергичные усилия, чтобы сломать исторически сложившуюся и глубоко укоренившуюся традицию назначать на "доходные места" по приятельским соображениям. Он считал, что самое эффективное средство преодолеть эту порочную традицию - гласность. В 1953 г. на первом же заседании правительства президент заявил: "Если кто-либо будет претендовать на должность, ссылаясь на то, что он мой друг, вышвырните его из кабинета".

Предупреждение президента оказалось достаточно эффективным: от Белого дома отхлынули толпы искателей не очень обременительных, приятных и доходных должностей. В 1955 г. Эйзенхауэру пришлось вновь вернуться к этому вопросу. 29 июля на заседании кабинета он говорил: "Насколько я знаю, этот принцип ни разу не был нарушен, но на этой неделе я услышал, что сотрудник одного из департаментов снисходительно отнесся к своему подчиненному на основании того, что этот человек предположительно является моим другом. Напоминаю вам еще раз, если кто-либо ищет поблажек, ссылаясь на то, что он является якобы моим другом, пресекайте его домогательства самым решительным образом" (Adams S. Op. cit., p. 60).

Предметом неустанных забот Эйзенхауэра являлись экономические проблемы, острота которых возрастала с каждым годом. О нездоровом характере американской экономики в послевоенный период свидетельствовали хронический и все более возрастающий государственный долг, стремительное падение покупательной способности доллара. В 1956 г. золотые запасы составляли 22 млрд. долл., в 1960 г. - 17,8 млрд. (См. Всемирная история, т. XII, с. 176). Во время президентства Эйзенхауэра США имели активное и устойчивое сальдо торгового баланса, но агрессивная внешняя политика требовала огромных расходов, которые пожирали весь доход, получаемый от внешней торговли.

Водворение Эйзенхауэра в Белом доме вызвало большой энтузиазм в мрачном, громоздком здании Пентагона. Генералитет и другие представители военно-промышленного комплекса считали, что наконец-то пришла эра бесконтрольного расходования бюджетных средств на военные нужды.

Эйзенхауэр был убежденным сторонником наращивания военной мощи США, но он расходился во мнении со многими представителями военно-промышленных кругов по вопросу о том, какими средствами следует решать эту проблему. В 1953 г. в своем первом послании конгрессу о положении страны Эйзенхауэр, всесторонне рассмотрев экономические аспекты военной политики США, не без оснований сделал вывод: "Проблема заключается в том, чтобы достичь необходимой военной мощи, не допуская излишнего перенапряжения экономики. Наращивать военную мощь без учета экономических возможностей - значит защищаться от одной напасти, вызывая другую" (Public Papers... 1953, p. 12-34).

Однако любая попытка ограничить волчий аппетит ненасытных военных монополий всегда вызывает самую отрицательную реакцию со стороны военно-промышленных кругов. На Эйзенхауэра оказывался огромный нажим. Высокопоставленные представители генералитета взывали к его "военной солидарности", настойчиво советуя ему пересмотреть свою позицию.

Эйзенхауэр имел собственное мнение в отношении практической ценности советов своих "товарищей по оружию". Однажды, когда на него в очередной раз было оказано мощное давление с требованием увеличить военные ассигнования, Эйзенхауэр ответил: "Если бы я слушал все советы, которые мне давали в годы войны... никогда бы не появился план форсирования пролива Ла-Манш" (Adams S. Op. cit., p. 397).

Используя силу своего авторитета, Эйзенхауэр неоднократно сдерживал особенно ретивых представителей военно-промышленного комплекса. Он был глубоко убежден, что если им дать бесконтрольную власть, то США превратятся в "гарнизонное государство".

И тем не менее определяющей тенденцией его восьмилетнего президентства было превращение милитаризации в постоянно действующий фактор. Впервые в своей истории США в условиях мирного времени стали жить по законам войны. Воинская повинность и милитаризация экономики, всего жизненного уклада страны стали неотъемлемыми чертами американского образа жизни. Политика "освобождения" и балансирования "на грани войны" могла основываться только на мощном военно-экономическом потенциале. Важную роль играли и соображения экономического порядка: монополии не желали расставаться с исключительно прибыльными военными заказами. За годы президентства Эйзенхауэра резко возросла техническая оснащенность всех родов войск, что было важным фактором роста милитаризации. Эйзенхауэр лично уделял большое внимание этому вопросу. Он говорил, что США не должны повторять глупость, которую столь часто позволяли себе ранее: начинать каждую новую войну с оружием прошлой.

Усиление государственно-монополистических тенденций в жизни страны сопровождалось активизацией реакции по всем линиям. Агрессивная внешняя политика и реакция во внутренней жизни страны являлись закономерным явлением. 24 августа 1954 г. президент Эйзенхауэр подписал закон о контроле над коммунистической деятельностью. В этом законе прямо говорилось о лишении коммунистической партии "любых прав, привилегий и иммунитета, присущих организациям, созданным на основе законов США". На протяжении всех восьми лет пребывания на посту президента Эйзенхауэр последовательно придерживался антикоммунистических позиций. Ларсен вспоминал, что во время избирательной кампании 1956 г. один из американских политиканов обвинил Эйзенхауэра в том, что он был "мягок по отношению к коммунистам". "Президент вскочил со стула, прошел в другой конец комнаты, снял с полки экземпляр "Крестового похода в Европу" и стал приводить выдержки из своей книги, в которых говорилось о необходимости борьбы с коммунизмом... Президент вел себя как человек, оскорбленный в своих лучших чувствах" (Larson A. Op. cit., p. 81).

Несмотря на свою малочисленность, Компартия США активно выступала против агрессивной внешней и реакционной внутренней политики американского империализма. По этому авангарду трудящихся масс американская реакция и сосредоточила основной огонь. 2 июня 1954 г., выступая на пресс-конференции, Эйзенхауэр говорил: "В нашей стране наблюдение за коммунистами осуществляется круглые сутки, семь дней в неделю, 52 недели в году. Это делается тихо и постоянно. Лучше всего это известно самим коммунистам" (Public Papers... 1954, p. 526).

Он неоднократно заявлял о тождестве интересов рабочего и работодателя, труженика и монополиста. Не останавливался президент и перед тем, чтобы напомнить американским трудящимся, что и он был в молодости рабочим. Но разумеется, не эти воспоминания о днях минувших определяли политику президента в рабочем вопросе. Попытки играть роль беспристрастного арбитра в конфликтах между трудящимися и предпринимателями удавались Эйзенхауэру не лучше, чем его предшественникам и преемникам на посту президента США. Все чаще его администрация открыто принимала сторону монополий, оправдывая это традиционными ссылками на необходимость защиты интересов американского общества.

Прикрываясь дымовой завесой рассуждений о защите интересов общества и государства, правительство начало "крестовый поход" против рабочего движения, открыто вмешиваясь в трудовые конфликты, причем это вмешательство носило односторонний характер. В глазах правительства монополии всегда оказывались представителями интересов общества и государства, а рабочие - бунтарями, отстаивающими только свои личные интересы.

В годы президентства Эйзенхауэра стачечное движение сохранялось на высоком уровне. Об этом свидетельствует статистика классовых боев американского пролетариата. В 1955 г. произошло 4320 стачек с участием 2,6 млн. рабочих. В 1956 г. - 3825 забастовок, в которых участвовало 1,9 млн. человек. Только за эти два года было потеряно 61,3 млн. человеко-дней. Невиданного масштаба забастовочное движение достигло в 1959 г., когда в течение года было потеряно 6,9 млн. человеко-дней (См. Сивачев Н. В., Язьков Е. Ф. Новейшая история США. М., 1980, с. 376).

Все эти факты свидетельствуют о том, что многочисленные заявления Эйзенхауэра о единстве интересов рабочих и предпринимателей, о необходимости классового мира были и беспочвенны, и безрезультатны. Борьба против рабочего движения являлась важным аспектом развернутого наступления реакции на демократические права американского народа. В зависимости от стратегических и тактических задач, которые ставили перед собой силы реакции, наступательные операции активизировались на различных участках этого широкого фронта. Но против американских коммунистов они не прекращались никогда.

Вслед за коммунистами жертвами репрессий стали многие прогрессивно настроенные лица, не скрывавшие своих убеждений и выступавшие с критикой политики правительства. Большой резонанс в США и далеко за их пределами получило "дело" супругов Розенберг, арестованных по ложному обвинению в шпионаже. Представители самых широких кругов американской и международной общественности обращались в Белый дом с требованиями о помиловании Розенбергов. 22 мая 1953 г. конгрессмен Бреди Джентри писал президенту Эйзенхауэру: "Различные комитеты бомбардируют меня письмами, требуя во имя гуманности проявить справедливость в деле Розенбергов" (Eisenhower Library. Eisenhower D.: Papers as President of the USA, 1953-1961, Official File, Box 411, Folder 101 -R, Rosenberg Juliy and Ethel).

16 июня 1953 г. Этель Розенберг направила Эйзенхауэру письмо, в котором говорилось, что "на протяжении двух долгих и страшных лет заключения в камере смертников тюрьмы Син-Синг" она неоднократно собиралась обратиться с письмом к президенту страны. Розенберг писала, что она апеллирует к Эйзенхауэру как к "освободителю" миллионов людей, как к отцу "единственного сына" с просьбой о помиловании. Розенберг подчеркивала в своем письме, что Эйзенхауэр, будучи главнокомандующим вооруженными силами союзников в Европе в годы войны, был свидетелем фашистских зверств. "Сегодня, - говорилось в письме, - когда эти организаторы страшных массовых убийств, эти оголтелые расисты милостиво амнистируются и часто восстанавливаются на своих должностях, великие, демократические Соединенные Штаты готовят жестокое уничтожение еврейской семьи, виновность которой подвергается серьезному сомнению в цивилизованном мире!" (Ibidem). Президент Эйзенхауэр отклонил просьбу Розенбергов о помиловании. Супруги Розенберг, отказавшиеся пойти на сделку со своей совестью и не давшие показаний против прогрессивных деятелей, за что им было обещано помилование, 19 июня 1953 г. были казнены. При президенте Эйзенхауэре особенно активизировался лидер американской реакции сенатор Маккарти, несмотря на то что Айк относился к Маккарти с личной антипатией и не считал нужным скрывать это.

Первое столкновение между ними произошло во время избирательной кампании 1952 г. Когда специальный поезд направился в штат Висконсин, который представлял в сенате Маккарти, в вагон к республиканскому кандидату в президенты вошли губернатор штата и Маккарти. На следующее утро Маккарти с улыбкой заявил Эйзенхауэру, что они с губернатором штата займут свои места на сцене, когда Эйзенхауэр будет выступать перед избирателями. Кандидат в президенты ответил Маккарти: "Должен сказать, что я не согласен с вашими действиями" (Adams S. Op. cit., p. 31). Эйзенхауэр решительно поставил на место зарвавшегося апостола американской реакции. Кандидат в президенты проявил завидную решительность: перед Маккарти пасовали многие государственные и политические деятели США.

Грубейшее попрание Маккарти элементарных буржуазно-демократических свобод вызывало бурные протесты со стороны представителей различных кругов американского общества. "Маккарти, - говорилось в одном из писем на имя президента, - приносит огромный вред республиканской партии, нашей стране, ее репутации за границей" (Eisenhower Library. Eisenhower D.: Papers of the President of the mSA, 1953-1961, General File, Box 465, Folder 109-A, Nixon Speech, T. Brown to D. Eisenhower, March 15, 1954). Брат Эйзенхауэра Артур, который был в то время исполнительным вице-президентом крупной финансовой компании в Канзас-Сити, заявил журналистам, что "Маккарти - самое страшное чудовище Америки и порождение испанской инквизиции" (Donovan R. Op. cit., p. 141).

С поразительной самоуверенностью Маккарти выступал от имени руководства партии и страны. Рядовые американцы считали, что Эйзенхауэр должен опубликовать специальное заявление и "разъяснить американскому народу", что не сенатор Маккарти, а он является "руководителем страны и республиканской партии". Американцы в своих обращениях к президенту настоятельно рекомендовали ему "предпринять необходимые меры, чтобы освободить Маккарти от занимаемой должности". Будучи республиканцем, Маккарти в период президентства демократа Трумэна являлся для республиканцев "удобной палкой, чтобы бить демократическую собаку" (Childs M. Op. cit., p. 178). Действительно, республиканцы, находившиеся в оппозиции, были не против резких выступлений Маккарти в адрес демократов, занимавших важные государственные посты.

Но и после прихода в Белый дом республиканского президента Маккарги не унимался. Он активизировал свою деятельность, круша всех налево и направо, не считаясь с партийной принадлежностью. Дело дошло до того, что перед библиотеками США запылали костры из книг прогрессивных авторов, в первую очередь коммунистов. Маккарти выискивал "коммунистов" в государственном департаменте, Пентагоне и наконец выступил с публичным осуждением администрации Эйзенхауэра за то, что она оказывает экономическую помощь Англии, торгующей с КНР. Один из журналистов назвал соответствующую речь Маккарти "открытым объявлением войны Эйзенхауэру" (Adams. S. Op. cit., p. 139).

У американской реакции нашлись и защитники, которые утверждали, что Маккарти якобы травят и они опасаются, что он может покончить жизнь самоубийством. Один из корреспондентов Эйзенхауэра, хорошо знавший Маккарти, писал, что это глубокое "заблуждение - утверждать, что Маккарти покончит с собой. Причиной его смерти может быть только чрезмерное пристрастие к алкоголю и женщинам" (Eisenhower Library. H. Bullis: Papers, 1950-1962, Folder Album 75, Corresp. H. Bullis to D. Eisenhower, May 9, 1953). И действительно, врачи констатировали, что причиной смерти Маккарти явилось необузданное тяготение лидера американской реакции к крепким напиткам.

Деятельность Маккарти приняла настолько скандальный характер, что сенат вынужден был привлечь его к ответственности за оскорбление высшего законодательного органа страны и за отказ отчитаться о расходовании средств, отпущенных возглавлявшемуся им подкомитету "на борьбу с коммунизмом". Неопровержимые данные свидетельствовали о том, что Маккарти без зазрения совести запускал руку в казну. 2 декабря 1954 г. сенат подавляющим большинством голосов осудил Маккарти, что является редким явлением в политической жизни США.

Эйзенхауэр писал: "Маккарти скончался в 1957 г., но его политическая смерть наступила в 1954 г." (Eisenhower D. Waging Peace, p. 330). Осуждение Маккарти-конгрессмена не свидетельствовало о каком-то полевении во внутриполитической жизни США. Это была только дань элементарному здравому смыслу, ведь зарвавшийся реакционер сделал мишенью своих нападок даже представителей правящих кругов страны. "Учителя, государственные служащие и даже министры, - писал Эйзенхауэр, - никто не был застрахован от безрассудных обвинений Маккарти" (Ibidem).

Очевидно, не приходится сомневаться в личной антипатии Эйзенхауэра к Маккарти: слишком отвратительная это была личность, и уж очень грязными методами работал апостол американской реакции.

Однако надо четко разделять отношение Эйзенхауэра лично к Маккарти и к маккартизму как нарицательному термину, определявшему антикоммунистическую сущность политики правящих кругов США в период президентства Эйзенхауэра.

Несмотря на резко отрицательное отношение Эйзенхауэра к Маккарти, маккартизм достиг своей кульминации именно в период его президентства. На протяжении всех восьми лет пребывания Эйзенхауэра в Белом доме пост вице-президента страны занимал Ричард Никсон, сделавший свою политическую карьеру как член пресловутой комиссии конгресса по расследованию антиамериканской деятельности. Этот главный штаб американской реакции был тесно связан с Маккарти.

Маккартизм был нужен администрации Эйзенхауэра для подавления прогрессивных сил, в первую очередь коммунистов. Вместе с тем показательно, что всесильному Маккарти был закрыт путь в ЦРУ, которое играло столь важную роль в годы президентства Эйзенхауэра. "ЦРУ оказалось единственным крупным ведомством в США, не деморализованным притеснениями в годы маккартизма" (Яковлев Н. Н. Силуэты Вашингтона, с. 183).

За отмену антидемократических законов все более активно выступали представители различных слоев общественности, в том числе и профсоюзы. В мае 1956 г. Верховный суд вынес решение о том, чтобы Управление по контролю над подрывной деятельностью пересмотрело свое постановление о регистрации Компартии США на основе закона Маккарена.

Это был ход, который фактически поставил партию американских коммунистов вне закона.

На протяжении всей американской истории отношение к негритянской проблеме являлось и является важнейшим критерием при определении степени демократичности любого государственного и политического деятеля США. В связи с этим большой интерес представляет вопрос о том, каково было отношение Эйзенхауэра к этой проблеме в годы войны, когда он занимал важные командные посты в американской военной иерархии, и как оно трансформировалось, когда он стал президентом США.

В период второй мировой войны сотни тысяч черных американцев служили в вооруженных силах США в Европе, и их положение во многом зависело от взглядов на негритянскую проблему главнокомандующего союзными вооруженными силами.

Когда США вступили в войну против фашистской Германии и Японии, черные американцы восприняли этот шаг как свое кровное дело. Они были убеждены, что разгром фашизма соответствует жизненным интересам афроамериканцев. Вот почему черные граждане США с энтузиазмом вступали в американские вооруженные силы, несмотря на то что их ожидала там жесточайшая расовая дискриминация и сегрегация. На 1 августа 1945 г. во всех родах войск насчитывалось 1030265 черных военнослужащих, что составляло приблизительно 9 % личного состава вооруженных сил США. Однако 90 % из них использовались на всевозможных тяжелых работах и только 10 % - в боевых частях. Черных дискриминировали в присвоении офицерских званий. К концу войны было 7768 черных офицеров, что составляло менее 1 % черных военнослужащих. Среди белых военнослужащих соответствующая цифра достигала 11 %. Только один черный имел звание бригадного генерала из 776 генералов армии США. Из 5220 полковников только семеро были афроамериканцами. Как правило, черный офицер не поднимался по служебной лестнице выше ранга лейтенанта (См. Иванов Р. Ф. Черные пасынки Америки. М., 1978, с. 120).

В армии США бытовала глубоко укрепившаяся расистская практика: кровь черных доноров не могла быть использована для лечения раненых белых военнослужащих. Военные суды подвергали военнослужащих с черным цветом кожи жесточайшей дискриминации, и приговоры над ними нередко были откровенной расправой, особенно в тех случаях, когда дело касалось выступлений против расовой сегрегации в армии. Как правило, из афроамериканцев формировались самостоятельные воинские части вплоть до полков и дивизий. Только к концу войны несколько черных взводов было включено в части, состоявшие из белых. Сегрегация во флоте была ослаблена только летом 1944 г., когда несколько сот черных было зачислено на боевые корабли. Но и в конце войны 95% черных моряков работали на кухне, обслуживали столовые, кают-компании, были заняты на подсобных работах.

Многие черные американцы проявили беззаветную храбрость, сражаясь на Европейском и Тихоокеанском театрах военных действий. Дорри Миллер служил на линкоре "Аризона" во время нападения японцев на Пёрл-Харбор 7 декабря 1941 г. Несмотря на ожесточенный огонь японцев, он не прекращал стрельбы из пулемета и сбил 4 самолета противника. Старший лейтенант Верной Бейкер подавил 3 фашистских пулеметных гнезда, уничтожив и ранив 9 фашистов. Рядовой Эрнест Джанкис уничтожил пулеметное гнездо и захватил в плен 15 фашистов. И таких подвигов, совершенных черными военнослужащими, было множество. Однако характерно, что многие черные участники войны получили американские ордена и медали, но ни один из них не был награжден "Медалью Почета" - высшей наградой США. Это тем более показательно, что за Гражданскую войну эту награду получил 21 черный гражданин США, за испано-американскую войну - 7 (Foner J. Blacks and the Military in American History. New York, 1974, p. 164).

Черные военнослужащие подвергались жесточайшей дискриминации и сегрегации и на территории США, особенно в южных штатах. Например, в марте 1943 г. на улице Литл-Рока, в Арканзасе, полицейским был убит черный сержант. В том же году в Джентервилле, штат Миссисипи, в День памяти погибших военнослужащих шериф застрелил на улице черного солдата.

Высадка союзников в Европе со всей остротой поставила перед американским командованием дискриминационную проблему в вооруженных силах США. Антифашистский, освободительный характер второй мировой войны делал особенно нетерпимыми факты расовой сегрегации и дискриминации американских военнослужащих. И 12 мая 1944 г. главнокомандующий вооруженными силами союзников генерал Эйзенхауэр издает приказ, обращенный ко всем командирам, в котором говорилось "о равенстве возможностей и прав в отношении службы и отдыха каждого американского солдата независимо от чина, расы, цвета кожи и вероисповедания". Спустя месяц, 12 июня 1944 г., касаясь вопроса о роли черных солдат США в войне, Эйзенхауэр заявил, что для него солдат есть солдат независимо от национальной принадлежности.

Война была выиграна, черные граждане Соединенных Штатов внесли свой значительный вклад в разгром германского фашизма и японского милитаризма. И вновь со всей остротой встал вопрос: каковы пути решения проблемы расовой дискриминации в вооруженных силах страны? В своем выступлении 5 июня 1948 г. Эйзенхауэр настаивал на проведении политики изоляции черных в армии, утверждая, что "полное слияние" причинило бы вред интересам их самих. Это выступление отражало позицию американского генералитета в негритянском вопросе. Широковещательные заявления американских политических и военных руководителей в годы войны о необходимости уничтожения расовой дискриминации в вооруженных силах не подкреплялись практическими делами.

Борцы за освобождение афроамериканцев использовали факты расовой нетерпимости для активизации движения черных за завоевание равных с белыми прав, для повышения их политической сознательности. Во многих газетах и журналах, в выступлениях активных участников негритянского движения ставился вопрос о том, что расовые гонения - позор Америки, что эта сторона американского образа жизни практически ничем не отличается от теорий и практики фашизма. В сентябре 1945 г. в журнале "Комманвел" подчеркивалось: "Во второй мировой войне мы официально сражались против расистской идеологии, в то же время мы сами практикуем такую же идеологию". Журнал "Крайсиз" ставил вопрос еще более резко: "В чем разница между американской демократией и гитлеризмом?" Студент, активист негритянского движения, заявлял: "В армии нас джимкроуируют. Во флоте нам разрешают быть только прислугой. Красный Крест отказывается брать нашу кровь. Предприниматели и профсоюзы изгоняют нас. Продолжаются линчевания. Мы лишены гражданских прав, подвергаемся джимкроуизму, нас оплевывают. Мог ли больше этого сделать Гитлер?" (Ibid., p. 133, 135).

Убежденными ревнителями расовой сегрегации были и служители культа. Во многих частях имелся следующий дискриминационный график богослужений: "Католики, евреи, протестанты и черные". Афроамериканский солдат, служивший на военно-воздушной базе, заявлял: "Это не солдатский лагерь, а тюрьма". Белый солдат рассказывал, что офицеры запрещают им поддерживать какие-либо контакты с черными военнослужащими. Он говорил: "Черных новобранцев, конечно, сегрегируют с первой же минуты прибытия в лагерь... Все это... отвратительно. По внешнему виду, на вкус и на запах, все это выглядит как фашизм" (Ibid, p. 148).

Столь резкая постановка вопроса ни в коей мере не была преувеличением. Расистская практика американской реакции и фашизм были однотипным явлением, в основе которого лежало деление людей на высшие и низшие расы со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Дискриминация черных американских военнослужащих в годы второй мировой войны была в своей основе проблемой молодежи, так как в силу вполне естественных причин подавляющее большинство армии состояло из молодых людей. Негритянская военная молодежь, получившая боевое крещение на фронтах второй мировой войны, сражавшаяся против фашизма, являвшегося расизмом в чистом виде, была особенно нетерпимо настроена ко всем его проявлениям.

Движение афроамериканцев в США в послевоенный период свидетельствует о том, что, преодолевая ожесточенное сопротивление реакционных кругов, пережитки расизма в настроениях определенной части белых трудящихся, черный национализм лидеров ряда негритянских организаций, черные граждане США постепенно осознают необходимость объединения усилий белых и черных трудящихся в борьбе против монополистического капитала.

Активизация негритянского освободительного движения поставила негритянский вопрос в послевоенный период в центр внутриполитической жизни страны. Программа Компартии США констатировала, что "освобождение черных в Соединенных Штатах - центральный, самый решающий вопрос из стоящих перед всем рабочим классом и его союзниками" (США: Экономика, политика, идеология, 1970, № 12, с. 77). Эта оценка негритянской проблемы США относится ко всему послевоенному периоду американской истории, в том числе и к президентству Эйзенхауэра.

Многие важные факторы внутреннего порядка сделали неизбежными резкое обострение проблемы черных, бурную активизацию негритянского освободительного движения. Важнейшее место среди них занимала усиливавшаяся дискриминация многомиллионных масс афроамериканцев. Коренное изменение социальной структуры черного самодеятельного населения, стремительный рост негритянского пролетариата - все это приводило к новой расстановке классовых сил.

К концу войны система джимкроуизма была подорвана во многих профсоюзах, но не уничтожена окончательно. Тринадцать профсоюзов Американской федерации труда (АФТ) и семь независимых профсоюзов все еще отказывались принимать в свои ряды черных рабочих.

Резкое усиление политической реакции в США в годы "холодной войны" создавало своеобразный микроклимат, который стимулировал массовые репрессии расистов, направленные против негритянского населения. Ответная защитная реакция черных американцев перерастала в широкое массовое движение против расовой дискриминации, охватившее всю страну.

Важным фактором, делавшим неизбежными серьезные изменения в положении и борьбе афроамериканцев против расовой дискриминации, являлись и коренные сдвиги, которые происходили на международной арене в послевоенный период.

Освободительный, антифашистский характер второй мировой войны, разгром гитлеровской Германии и милитаристской Японии явились мощным стимулом для бурного развития национально-освободительного движения. Огромные колониальные империи, подточенные многолетней борьбой сотен миллионов колониальных и зависимых народов, подорванные бурным развитием мирового революционного процесса, рухнули под мощным напором освободительного движения, активно поддержанного социалистическими странами и прогрессивными силами в странах капитала. Первое социалистическое государство появилось и на Американском континенте. В непосредственной близости от США победила социалистическая революция на Кубе. Последнее событие имело важное значение для освободительной борьбы афроамериканцев в США, ведь на Кубе много черного населения, и успешное решение расового вопроса на острове Свободы получило многочисленные отклики в Соединенных Штатах.

На развалинах колониальной системы империализма возникло более 70 независимых суверенных государств. Только в 1960 году, вошедшему в историю под названием "год Африки", на черном континенте образовалось 17 независимых государств. Народы, находившиеся нередко на очень низкой ступени экономического и культурного развития, брали в свои руки собственную судьбу, успешно строили новую жизнь. А в это время 20-миллионное черное население самой развитой капиталистической державы мира вынуждено было бороться за элементарные человеческие права. Это - суровое осуждение всей империалистической системе. Бесправное положение афроамериканцев США, неспособность и нежелание правящих кругов страны на протяжении 200 с лишним лет радикально решить проблему черных - свидетельство исторической бесплодности американского капитализма.

Большое воздействие на освободительное движение афроамериканцев оказало создание и укрепление мировой социалистической системы - прообраза будущего братства народов всех стран мира без различия расы, национальности, вероисповедания. Не случаен тот интерес, который проявляют в США к разрешению национального вопроса в СССР - этого уникального явления мировой истории, убедительно демонстрирующего жизненную силу и преимущества социализма, коммунизма. Уильям Дюбуа писал в 1945 г.: "Достижения Советской России в деле расовой терпимости колоссальны... Все народы этой страны идут плечом к плечу, с поразительным единством и энтузиазмом, добиваясь осуществления своих идеалов" (Du Bois W. Color and Democracy: Colonies and Peace. New York, 1945, p. 117).

На фоне всемирно-исторических успехов социализма в решении расовых и национальных проблем и быстрого развития национально-освободительного движения колониальных и зависимых народов расовая проблема в США выглядит чудовищным анахронизмом. Это ясно и правящим кругам страны, серьезно озабоченным тем, какое неблаговидное впечатление на народы всех стран мира оказывает традиционная расовая сегрегация в США. Разумеется, этот фактор действовал и в прошлые эпохи, но, во-первых, никогда ранее мир не знал таких мощных революционных потрясений, в огне которых рождаются десятки новых свободных государств во всех уголках бывшего колониального и зависимого мира. Народы этих стран особенно нетерпимы к малейшим проявлениям расового и национального угнетения. И во-вторых, никогда ранее США не вели такой активной внешней политики, как в послевоенный период. Американские экспансионисты пришли к убеждению, что после второй мировой войны пробил их час, что на эту страну, как любят подчеркивать в определенных кругах США, история возложила особую ответственность за "руководство миром".

Что же могли дать миру Соединенные Штаты? Звериную ненависть расистов к афроамериканцам! Трущобы гетто и расовые погромы! Открытую расовую нетерпимость в таких заповедниках расизма, как Литл-Рок, Бирмингем и многие другие города Юга США! Культурную деградацию сотен тысяч черных в век научно-технической революции!

Руководители США вынуждены были под напором растущего движения афроамериканцев, учитывая настроения международной общественности, пойти на принятие ряда решений, чтобы прикрыть хотя бы самые смердящие язвы расизма. 2 февраля 1948 г. президент Трумэн направил конгрессу специальное послание по гражданским правам, суть которого сводилась к необходимости принятия законов, запрещающих наиболее вопиющие акты расовой нетерпимости. После ожесточенной борьбы в демократической партии Трумэн вынужден был издать два исполнительных приказа по расовому вопросу. Один из них касался федерального контроля за справедливыми условиями найма на работу, второй - обеспечения равного образования и равных возможностей в вооруженных силах. Приказы Трумэна дали определенные практические результаты. В частности, постепенно ослаблялась расовая сегрегация в армии, и в 1953 г., уже в период президентства Эйзенхауэра, в вооруженных силах США осталось только 88 мелких подразделений, состоявших из черных. В войсках США в Западной Европе 83 % всех афроамериканских солдат служили в интегрированных частях. В Японии и в странах Тихого океана все американские воинские части были полностью интегрированы. И тем не менее проблема расовой дискриминации в вооруженных силах была еще очень далека от своего радикального решения.

Этот вопрос неоднократно привлекал к себе внимание во время избирательных кампаний. Так, например, в 1956 г., во время второй избирательной кампании Эйзенхауэра, демократы, стремясь подорвать позиции республиканского кандидата в армии, обвинили его в том, что он ответствен за сегрегацию в вооруженных силах США. В октябре 1956 г., отвергая это обвинение, Эйзенхауэр напомнил, что он был первым командующим, в ведении которого находились смешанные воинские части. Эйзенхауэр подчеркивал, что начиная с 1953 г, республиканское правительство неоднократно занималось вопросом о расовой дискриминации в вооруженных силах и министерство обороны приняло меры для решения этих проблем.

Однако расовая дискриминация в вооруженных силах была и остается лишь составной частью общей проблемы межрасовых отношений в американском обществе.

Важную роль в принятии решений, касающихся проблемы гражданских прав, сыграли соображения предвыборной борьбы. В избирательной кампании 1952 г. проблема черных играла несколько меньшую роль по сравнению с избирательной кампанией 1948 г. Генералу Эйзенхауэру, имевшему большую популярность, не было особой необходимости лавировать в расовом вопросе, чтобы получить дополнительные голоса афроамериканцев. Однако показательно, что 2 ноября 1952 г., в самый канун голосования, Эйзенхауэр выступил с кратким перечнем того, что он намеревался претворить в жизнь, если его изберут президентом страны. На первое место кандидат республиканцев поставил обещание "служить интересам всех американцев независимо от расы". Этот факт являлся убедительным свидетельством того, что даже столь популярный кандидат в президенты, как генерал Эйзенхауэр, не мог не учитывать важное значение проблемы черных.

Организаторы и руководители избирательной кампании Эйзенхауэра, несравненно более изощренные в политической борьбе, чем он сам, всемерно подчеркивали необходимость для кандидата республиканцев уделять значительное внимание негритянскому вопросу в ходе борьбы за Белый дом. 9 апреля 1952 г. конгрессмен Клейтон Пауэл писал Эйзенхауэру, чтобы он "немедленно дал указание сенатору Лоджу (руководителю предвыборной кампании Эйзенхауэра. - Р. И. )включить негра в штаб, руководящий избирательной борьбой кандидата" (Eisenhower Library. Powel A. to Eisenhower D., April 9, 1952).

В ходе президентской кампании республиканская партия довольно откровенно сделала ставку на улавливание голосов белых расистов Юга. Эйзенхауэр, выступая в сентябре 1952 г. в Атланте, апеллировал к диксикратам, назвав их "свободными американцами", которых страшатся боссы демократической партии. Довольно откровенный правый крен республиканцев в вопросах межрасовых отношений дал возможность Трумэну выступить 18 октября 1952 г. с заявлением, что Эйзенхауэр и республиканская партия поддерживают "философию расового превосходства, разработанную нацистами". Однако следует указать, что избирательная программа демократов мало чем отличалась от предвыборной программы их политических конкурентов.

Эйзенхауэр без каких-либо политических перегрузок водворился в Белом доме. Он не давал особенно широковещательных обещаний черным американцам в ходе избирательной кампании, и ему не надо было платить по политическим векселям. Новый президент рассчитывал пробыть свой срок в Белом доме, не предпринимая решительных шагов в таком сложном вопросе, как межрасовые отношения. Однако Эйзенхауэру не удалось тихо отсидеться за стенами Белого дома. Именно на восьмилетний период его президентства пришлись первые после окончания второй мировой войны серьезные расовые конфликты, вызвавшие в последующие годы цепную реакцию мощнейших выступлений афроамериканцев в защиту своих прав.

Важной акцией в сфере межрасовых отношений в годы пребывания у власти республиканской администрации явилось решение Верховного суда о десегрегации в школах, принятое в 1954 г. Это была давно назревшая мера, потому что на протяжении почти 100 лет после периода Реконструкции на Юге проводилась почти 100 %-ная сегрегация школ, что вызывало резкие протесты черных. Например, в 11 штатах бывшей рабовладельческой Конфедерации только 2,1 % черных школьников посещали в 1954 г. школы для белых. Суть проблемы заключалась не только в том, что сегрегация в школах унижала человеческое достоинство афроамериканцев. Нужно учитывать и то, что в школах для черных были несравненно худшие условия, чем в школах для белых детей. Не получив необходимого общеобразовательного минимума в детстве, афроамериканцы не могли рассчитывать на хорошую работу после завершения образования.

Объективно решение Верховного суда было прогрессивной мерой, направленной на преодоление одного из наиболее вопиющих проявлений расизма. Оно было призвано сбить путем реформ поднимавшуюся волну революционных выступлений негритянского населения. Показательно, что решение Верховного суда было принято в тот момент, когда началось массовое движение негров за гражданские права, имевшее наступательный и хорошо организованный характер. Расисты встретили в штыки решение Верховного суда о десегрегации школ на Юге. Град упреков обрушился и на президента, хотя он не проявлял инициативы в проведении этой акции. Предприниматель из Южной Каролины, голосовавший за Эйзенхауэра, писал ему 5 октября 1954 г.: "Мы страшно разочарованы в Вас. Вы обещали нам соблюдение прав штатов, а вместо этого мы получили приказы исполнительной власти". Теряя всякое чувство меры, автор письма подчеркивал: "Эта идея (десегрегация школ. - Р. И.) могла зародиться только в России, она не имеет ничего общего с американизмом" (Ibid., President's Personal File, 1 -L, Stubbs J. to Eisenhower D., October 5, 1954).

В связи с постановлением Верховного суда расисты решили дать открытый бой своим черным соотечественникам и всем противникам расовой дискриминации. 10 февраля 1956 г. восемь конгрессменов писали президенту Эйзенхауэру: "Открытое неповиновение решению Верховного суда не является мнимой опасностью... несколько штатов уже заявили, что они не сделают ни одного шага в направлении интеграции школ на основании этого решения" (Ibid., Ashley, T. etc. to Eisenhower, D.).

Стремясь дискредитировать решение Верховного суда, расисты шантажировали Белый дом угрозой коммунизма, которая якобы исходила от подобных шагов. 13 мая 1957 г. законодатель из Джорджии писал Эйзенхауэру: "Почему бы коммунистам не приветствовать это решение? Кто больше их выиграет от него?" (Ibid., General File, Box 802, Carlisle J. to Eisenhower D.).

"Происки коммунистов" видел в решении Верховного суда и другой корреспондент Эйзенхауэра - судебный чиновник из Алабамы. "Насколько же мы были глупы, - писал он президенту 12 сентября 1957 г., - что позволили коммунистам и левым втянуть нас в эту страшную кутерьму. Для меня совершенно ясно, что коммунисты и левые прячутся в тени этого решения" (Ibid., President's Personal File, Box 140, Ross H. to Eisenhower D.). Даже пассивно-выжидательная тактика Эйзенхауэра в вопросе о десегрегации школ на Юге вызывала резкие нападки расистов. Под давлением прогрессивной общественности и опасаясь, что бесчинства расистов в Литл-Роке могут спровоцировать серьезные расовые беспорядки, Эйзенхауэр отдал приказ федеральным войскам предотвратить назревавшее побоище.

Это решение президента вызвало бурю протестов расистов во всех южных штатах. 25 января 1958 г. исполнительный комитет демократической партии штата Алабама единогласно принял резолюцию, в которой говорилось о "незаконных действиях президента Соединенных Штатов, пославшего в суверенный штат Арканзас федеральные войска, которые силой штыков загоняют белых и черных детей в общие школы". Демократы Алабамы считали, что решение Эйзенхауэра "нанесло величайший вред благополучию обеих рас и на целое поколение, а может быть и больше, отравило дружеские отношения, установившиеся между двумя расами". Исполнительный комитет демократической партии Алабамы, говоря о "дружеских отношениях" между белыми и черными на Юге, беззастенчиво приукрашивал порядки, установившиеся в Алабаме. В той же резолюции говорилось: "В условиях добровольной и мирной сегрегации рас негры Алабамы за последние 80 лет добились невиданного в истории прогресса, равного которому они не знают нигде" (Ibid., Papers of the President of the USA, 1953-1961, General File. A. Pesolution, January 25, 1958).

Расисты сумели сохранить сегрегацию в подавляющем большинстве школ Юга. А те немногие школы, где сегрегация была ликвидирована, они подвергали постоянной травле, не останавливаясь перед грубейшей клеветой на негритянских учеников. Губернатор Виргинии, например, выступая по радио в январе 1959 г., говорил о "мрачном зловонии садизма, секса и аморальности" (Lyons E. and Rocco Siciliano: Records, 1953-1961, Harvey A. Bush, January 23, 1959) в десегрегированных школах округа Колумбия и в других районах Юга.

Расистский блок в высшем законодательном органе страны решительно осуждал вынужденную меру Верховного суда о введении совместного обучения белых и черных школьников. Сенатор от штата Джорджия Герман Телмедж 3 февраля 1959 г. в письме Эйзенхауэру назвал решение, направленное на десегрегацию школ, и связанные с этим события "одной из величайших трагедий, обрушившихся на США на протяжении всего нового периода истории страны" (Talmadge H. to Eisenhower D., February 3, 1959).

Решение Верховного суда о десегрегации школ на Юге не было претворено в жизнь. И если расисты развернули столь бурную кампанию протеста, то делали они это в "профилактических" целях. Они хотели избежать нежелательного для них прецедента, стремились предотвратить малейшие покушения на "права штатов", на систему джимкроуизма, господствовавшую на Юге.

Противники расовой сегрегации выступили с резкой критикой нерешительной позиции федерального правительства. В одном из многочисленных писем протеста, поступавших на имя президента Эйзенхауэра, говорилось: "Положение намного сложнее, чем многие из нас себе представляют, и события в любой момент могут выйти из-под контроля". Имея в виду обстановку в штате Арканзас, где распоясавшиеся расисты бросили прямой вызов федеральному правительству, автор письма подчеркивал: "Преступления принимают все более тяжкий характер и перерастают в акты вандализма, потому что участники этих преступлений абсолютно убеждены в поддержке губернатора". Взрывы и поджоги школ, избиения черных учеников стали на Юге обычным явлением. Автор приведенного письма выражал большое беспокойство по поводу отрицательного "воздействия подобных инцидентов на внешнюю политику США..." "Я никогда ранее не слышал, - подчеркивалось в письме, - чтобы в какой-либо другой стране взрывали школы даже во время войны" (Eisenhower Library. Lyons E. and Rocco Siciliano: Records, 1953-1961. Henderson B. to Eisenhower D., October 5, 1958).

17 ноября 1958 г. представительница массовой консервативной организации Национального совета негритянских женщин, объединявшей состоятельных представительниц негритянского населения, заявила, что жесточайшую дискриминацию негров в США "трудно и даже невозможно понять тем, кто не является американцем" (Ibid., Lyons E. and Rocco Siciliano: Records, 1953-1961, Memorandum, November 17, 1958). Полумеры, которыми ограничивалось правительство Эйзенхауэра, только поощряли расистов на новые акты террора по отношению к черным и их белым союзникам.

4 сентября 1957 г. губернатор штата Арканзас Орвин Фобус приказал национальным гвардейцам преградить в городе Литл-Роке путь черным ученикам в школы для белых. Вашингтон был поставлен этим решением в очень щекотливое положение, ведь расисты бросили открытый вызов федеральному правительству. Прошло немало времени, прежде чем оно после мучительных колебаний решилось наконец направить в Литл-Рок войска, чтобы восстановить в городе порядок. Погромы и избиения черных прекратились, однако ни в одном штате десегрегацию школ провести не удалось. В 1960 г. в интегрированных школах Арканзаса обучалось 0,1 % черных школьников, в Теннесси - 1, в Техасе - 0,129, в Виргинии - 0,1 % В шести южных штатах ни один черный школьник не переступил порога школы для белых. Гора родила мышь. Более 10 тыс. солдат, направленных президентом в Литл-Рок, не смогли обеспечить негритянским детям право на совместное обучение с белыми школьниками.

Назрела настоятельная необходимость применения силы по отношению к зарвавшимся поборникам превосходства белой расы.

В письмах в Белый дом противники расовой дискриминации все чаще подчеркивали, что время бесплодных увещеваний расистов из южных штатов прошло и федеральное правительство должно решиться на применение силы. В одном из таких писем на имя Эйзенхауэра, датированном 7 января 1956 г., говорилось, что "сегрегация и дискриминация - преступления, равные убийству и похищению детей". Автор письма призывал президента принять решительные меры против "бесчисленных фашистских организаций - Советов белых граждан" и настаивал на необходимости применить террор против реакционеров на Юге. "Все американские президенты, - констатировалось в письме, - включая Линкольна, который проявил себя наиболее проницательным в этих вопросах, колебались, когда возникала необходимость применить силу". В заключение письма автор делал вывод, что принятие решительных репрессивных мер по отношению к расистам Юга - "ключ к будущему Америки. От этого зависит, пойдут ли США по пути фашизма или демократии" (Ibid., General File, Box 43. Price A. to Eisenhower D., July 1, 1956).

Политика республиканского правительства во многом поощряла бесчинства расистов в южных штатах. Эйзенхауэр, в частности, откровенно заявлял, что он является убежденным сторонником "прав штатов". 29 октября 1956 г., в разгар избирательной кампании, в ходе которой он во второй раз баллотировался в Белый дом, Эйзенхауэр сказал в одном из своих выступлений на Юге, что вопросы, связанные с равенством американских граждан, нужно решать "в максимально возможной степени на местной базе и в масштабах штатов".

На практике это означало, что вопросы, связанные с межрасовыми отношениями, отдавались на откуп расистам, бесконтрольно господствовавшим в южных штатах.

Прогрессивные силы страны использовали решение Верховного суда по вопросу о десегрегации школ в интересах активизации борьбы против всех проявлений расизма. Известный лидер афроамериканцев Филип Рандольф 1 августа 1958 г. писал Эйзенхауэру: "Интеграция школ превратилась в фактор символического характера, который оказывает свое воздействие на все другие способы борьбы за гражданские права". Отражая убеждения большинства борцов против расовой дискриминации, Рандольф подчеркивал, что движение за десегрегацию школ "не негритянская, а общеамериканская проблема" (Ibid., Lyons E. and Rocco Siciliano: Records, 1953-1961).

Активное участие в борьбе за десегрегацию школ приняла негритянская церковь. В 1954 г. руководители пресвитерианской церкви от имени 3 млн. своих прихожан заявили, что активизировавшаяся борьба за десегрегацию школ свидетельствует о "наступлении критического момента в межрасовых отношениях". В заявлении высказывалась твердая уверенность в том, что борцы за уничтожение расовой дискриминации непременно добьются победы. "Западные страны, - говорилось в этом документе, - не смогли помешать народам Азии и Африки завоевать свободу. И ничто не помешает американским неграм добиться подобающего им места в системе нашей демократии Расовая интеграция в США неизбежна" (Ibid., Papers as President of the USA, 1953-1961, Official File, Statement on Integration, September 10, 1954).

Ожесточенная борьба, развернувшаяся вокруг вопроса о десегрегации школ, привлекла внимание всей страны и международной общественности к проблеме дискриминации черных в целом. Исполнительный секретарь Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения (НАСПЦН) Рой Уилкинс 2 декабря 1955 г. писал в Белый дом, что у многих южан сложилось впечатление, что "федеральное правительство не может или не отважится высказаться за осуждение угнетения, которому подвергаются многие небелые граждане США" (Ibid., Morrow E.: Records, 1953-1956).

Сегрегация школ была только малой толикой проявления расовой дискриминации, которая охватывала все сферы жизни американского общества, особенно в южных штатах, где свирепствовал жесточайший антинегритянский террор.

Из штата Флорида в январе 1959 г. сообщалось о факте изнасилования четырьмя белыми студентки-негритянки, об избиениях черных, участвовавших в голосовании, о других вопиющих фактах террора против чернокожих граждан США (Ibid., Papers of the President of the USA, 1953-1961, General File. Haynes Ch. to Eisenhower D., Junuary 2, 1959). 25 марта 1960 г. Эдвард Бренстер, белый профессор из Мемфиса, штат Техас, писал Эйзенхауэру о массовых арестах черных студентов Мемфиса за попытку пользоваться сегрегированными библиотеками, музеями, о лишении их временной работы за участие в борьбе против расовой дискриминации, о терроре против белых, выступающих в поддержку своих черных сограждан. Автор письма делал вывод, что если не будут приняты срочные меры, то "будущее сулит еще более тяжелые испытания". По мнению Бренстера, "возникла самая настоятельная необходимость спасать граждан Мемфиса друг от друга" (Ibid., Papers of the President of the USA, 1953-1961, General File).

Правящие круги США были очень встревожены. В одном из меморандумов, подготовленных сотрудниками Белого дома в ноябре 1955 г., говорилось: "Хорошо известен факт, что в Миссисипи негры создают подпольные организации и полны решимости защищать себя методами, которые, будучи пущены в ход, приведут только к усилению террора и кровопролития" (Ibid Morrow E.: Records, 1953-1956. Memorandum to M. Rabbll November 29, 1955).

Особый страх у правящих кругов США вызывали массовые манифестации черных и белых противников расовой дискриминации. В канун трехлетия со дня принятия решения Верховного суда о десегрегации школ была: подготовлена массовая манифестация противников расовой дискриминации в Вашингтоне. В связи с этим в меморандуме, подготовленном для ближайшего советника и помощника Эйзенхауэра Адамса, указывалось на "значительную опасность для администрации" (Ibid., Papers of the President of the USA, 1953-1961, General FileB Fromm. Rabb, April 17, 1957) подобной акции.

По оценкам Белого дома, 25 октября 1958 г. более 10 тыс. сторонников десегрегации из восьми штатов и округа Колумбия приняли участие в демонстрации, проследовавшей по улицам столицы к мемориалу Линкольна (Ibid., Lyons E. and Rocco Siciliano: Records, 1953-1961, Memorandum, October 25, 1958). В официальных кругах были обеспокоены тем, что жена известного негритянского лидера Мартина Лютера Кинга, выступившая по его поручению перед участниками демонстрации, призвала их к решительным действиям в защиту прав черных граждан США. "Будущее, - заявила она, - принадлежит только тем, кто стремится к свободе" (Ibidem).

Эйзенхауэр категорически отказался принять представителей молодежи, участвовавших в этой демонстрации. Это вызвало решительные протесты со стороны молодежных организаций страны. В одном из писем протеста на имя президента в связи с его отказом выслушать молодых американцев говорилось, что расовые конфликты могут привести к торжеству известной формулы "Око за око, зуб за зуб" (Eisenhower Library. Lyons E. and Rocco Siciliano: Records, 1953-1961, From Brooklyn, New York, October 27, 1958). Руководители молодежных организаций выступали против того, что президент отказывается от обмена мнениями по негритянскому вопросу - самой актуальной проблеме США. 28 ноября 1958 г. секретарь-казначей организации студентов-баптистов Колорадо писала Эйзенхауэру: "Мы пытаемся понять, почему игра в гольф более важна для вас, чем беседа с представителями 10 тыс. студентов по столь критическому вопросу, как расовый. Мы хотим знать, что надо сделать, чтобы наш голос был услышан, чтобы доказать, что нас интересует не только рок-н-ролл" (Ibid., Lyons E. and Rocco Siciliano: Records, 1953-1961, Romine iP. to Eisenhower D., November 28, 1958).

Бурная реакция противников расовой дискриминации на события в Арканзасе свидетельствовала о все возраставшей активности не только черных, но и белых противников расизма.

В годы президентства Эйзенхауэра появляются новые формы борьбы черных против расовой нетерпимости. 5 декабря 1955 г. в г. Монтгомери (штат Алабама) начался бойкот сегрегированных автобусов. Под палящими лучами солнца и проливным дождем, под градом насмешек и оскорблений местных расистов, игнорируя террор, угрозы и провокации властей и куклуксклановцев, 381 день подряд 50 тыс. черных жителей города предпочитали ходить пешком, но не пользоваться сегрегированным транспортом. Расисты капитулировали, сегрегация местного транспорта была запрещена. Решающую роль в победе участников бойкота сыграл тот факт, что их действия угрожали святая святых предпринимателей - их прибылям. Руководил бойкотом 27-летний пастор баптистской церкви Мартин Лютер Кинг, имя которого после событий в Монтгомери стало известно всей стране См. (Мартин Лютер Кинг. Есть у меня мечта... Избранные труды и выступления. М., 1970, с. 7).

События в Монтгомери всколыхнули негритянское население многих городов Юга. Бойкот городского транспорта, сегрегированных магазинов, мест общественного пользования и другие массовые выступления в защиту прав черных граждан США произошли во многих южных штатах.

Это был качественно новый этап в борьбе афроамериканцев, подготовленный глубокими сдвигами социально-экономического характера на Юге и всем предшествовавшим развитием негритянского движения.

Исключительно важное значение имело то, что впервые после периода Реконструкции южные штаты стали ареной массовых выступлений черного населения. События в Монтгомери доказали возможность успешной борьбы афроамериканцев в самом сердце Юга, в цитадели расизма. Отныне не только Север, но и вся страна стала ареной массовых, активных выступлений против расовой дискриминации в самых различных ее проявлениях.

Мощный подъем негритянского движения наложил свой отпечаток на избирательную кампанию 1956 г. Четыре года пребывания республиканцев у власти доказали, что, если республиканцы хотят победить в избирательной кампании, правительство Эйзенхауэра должно пересмотреть свою расовую политику. Показательно, что избирательная программа республиканцев в большей мере, чем у демократов, учитывала интересы черных избирателей. Это сыграло свою роль в ходе предвыборной борьбы, явилось одной из решающих причин уверенной победы Эйзенхауэра на выборах. Кандидат республиканцев был переизбран в президенты огромным большинством в 9,6 млн. голосов.

Бойкот в Монтгомери получил большой резонанс и на Юге, и на Севере. Стало очевидным, что это только прелюдия к новому подъему борьбы против расизма. Стремясь предупредить "расовые беспорядки", республиканская администрация проявила законодательную инициативу, результатом которой стал закон о гражданских правах. Наиболее важным пунктом закона было предоставление министру юстиции права возбуждать в окружных судах дела против нарушителей избирательных прав. Ближайшие события доказали, что закон 1957 г. был жалкой попыткой с помощью законодательных полумер поставить преграду на пути мощного подъема освободительного движения черных, отвести это движение в русло реформистского решения жизненно важных для черных граждан Америки проблем.

Негритянская общественность резко отрицательно отреагировала на принятие закона о гражданских правах.

В Белом доме внимательно следили за реакцией негритянских лидеров и широких масс черных американцев на эту законодательную инициативу федерального правительства. В меморандуме от 12 июля 1957 г., подготовленном для Шермана Адамса, говорилось: "Черные встревожены сообщениями о том, что администрация намерена "смягчить" положения правительственного билля по вопросу о гражданских правах". В нем констатировалось, что подавляющее большинство негритянских лидеров было разочаровано более чем скромными результатами этого законодательного акта. "На протяжении последних нескольких дней, - говорилось в меморандуме, - разговоры о капитуляции администрации перед Югом привели к резкому повороту в настроениях и поведении руководителей негров" (Eisenhower Library. Morrow E.: Records, 1953-1956).

В принципе администрацию больше всего беспокоило, какое влияние окажет закон о гражданских правах на черных избирателей. Приближались промежуточные выборы 1958 г., и руководство федерального правительства было озадачено ростом антиреспубликанских настроений среди широких масс негритянского народа. "Положение сегодня таково, - констатировалось в этом документе, - что мы не только можем понести большой моральный ущерб, но и ослабить свои позиции в законодательной сфере, потерять на выборах тысячи потенциальных голосов черных" (Ibidem).

Для столь пессимистической оценки были самые серьезные основания. Многие лидеры негритянского движения публично осудили эту законодательную инициативу федерального правительства. Председатель исполкома Национального совета братств Ревренд Джернгин давал следующую оценку закона о гражданских правах 1957 г.: "Лично я считаю, что лучше не надо никакого билля, чем тот, который прошел через сенат" (Ibid., Papers as President of the USA, 1953-1961, Official File, The Following Telegrams... September 16, 1958). Против закона 1957 г. со всей решительностью выступили организованные негритянские рабочие. Филип Рэндольф, обращаясь к президенту Эйзенхауэру, заявил: "От имени руководства и членов Международного профсоюза проводников спальных вагонов настаиваю на том, чтобы вы наложили вето на билль о гражданских правах. Лучше не иметь ничего, чем этот билль" (Ibid., Eisenhower D.: Papers as President of the USA, 1953-1961, Official File, The Following Telegrams, September 16, 1958).

Весь ход общественно-политической жизни США в годы президентства Эйзенхауэра свидетельствовало резком возрастании роли негритянской проблемы. Уже в первые послевоенные годы стало очевидным, что негритянский вопрос ни в коей мере не является только проблемой черных американцев. Негритянское освободительное движение, борьба негритянского народа США против расовой дискриминации затрагивали жизненные интересы всей американской нации. Ветеран негритянского движения Филип Рэндольф, обращаясь к президенту Эйзенхауэру, подчеркивал, что расовая дискриминация "является проблемой общенационального характера: в глазах всего мира и в сердцах миллионов американцев вопрос, который мы обсуждаем, является барометром американской демократии" (Ibid., Lyons E. and Rocco Siciliano: Records, 1953-1961, Randolph Ph. to Eisenhower D., August 1, 1958). Показания этого барометра свидетельствовали о чрезвычайно низком уровне американской демократии и о скором приближении социальной бури, которая потрясет до основания устои американского общества. На общенациональный характер негритянского вопроса в США, на прямую связь между негритянским движением и борьбой за демократизацию страны указывали американские коммунисты. Основная политическая резолюция, принятая в 1957 г. XVI Национальным съездом Компартии США, гласила: "Подобно тому, как столетие назад уничтожение рабства на Юге страны было необходимо для нашего прогресса, так и сейчас ликвидация расовой дискриминации, наиболее распространенной в южных штатах, становится необходимым условием демократического прогресса США" (Цит. по: Иванов Р. Ф. В. И. Ленин о Соединенных Штатах Америки. М., 1965, с. 71).

Вся последующая история США доказала правильность этой оценки. По мере активизации негритянского движения росло самосознание черных американцев, возрастал их интерес к политической жизни, что находило свое проявление в увеличении числа черных, участвовавших в избирательной борьбе. Лидер негритянского движения Мартин Лютер Кинг 30 августа 1957 г. писал вице-президенту США Ричарду Никсону: "Голоса негров в политической жизни нации становятся все более решающим фактором" (Eisenhower Library. Rogers W.: Papers, 1938-1962). И действительно, они начинали играть важную роль в избирательных кампаниях. Это накладывало заметный отпечаток на политическую стратегию и тактику и республиканцев, и демократов.

На Юге росли, как ядовитые грибы, советы белых граждан, координировавшие все усилия расистов, направленные против жалких попыток федеральных властей устранить особенно вопиющие факты расовой нетерпимости. О масштабах деятельности этих организаций свидетельствует тот факт, что к 1957 г. число членов советов белых граждан достигло 300 тыс.

Политика фактического невмешательства в "расовые беспорядки" на Юге, проводившаяся федеральным правительством, подталкивала расистов к актам открытого террора. В феврале 1956 г. в Джорджии был убит черный активист местного отделения НАСПЦН. В Миссисипи за два года жертвами террора пали семь афроамериканцев. На протяжении 1955-1958 гг. на Юге имели место 350 террористических актов, 29 из них со смертельным исходом. И вновь никто из убийц не был привлечен к судебной ответственности. Расисты, в том числе и прорасистски настроенные буржуазные историки, объясняют факты дикого антинегритянского террора извечной и непреодолимой враждой между белыми и черными. Восстановление нормальных отношений между представителями двух рас они считают неисполнимой и вредной мечтой. Как писал в Белый дом один поборник расовой сегрегации, "соединить вместе (белую и черную. - Р. И.) расы равносильно тому, чтобы заставить ассоциироваться евреев и арабов" (Ibid., Walter T. Forbes to D. Eisenhower, October 1, 1957).

Искусственно насаждаемые расовые предрассудки глубоко укоренились в сознании многих белых американцев. По данным обследования Института Харриса, 88% белых не желали иметь своими соседями черных, 80% опрошенных белых американцев не хотели видеть своих близких в браке с чернокожими гражданами США.

Не отрицая глубоко укоренившихся расовых предубеждений в США, особенно на Юге страны, необходимо, однако, подчеркнуть, что расизм всемерно поощряется монополистическими кругами, получающими баснословные прибыли от сверхэксплуатации черных американцев.

Массовая миграция негритянского населения в годы войны и в послевоенный период, стремительный рост численности негритянского пролетариата - все это вызывает повышенный интерес к вопросу о положении черных рабочих, об их взаимоотношениях с белыми рабочими. В годы президентства Эйзенхауэра эта проблема отличалась большой остротой. Маневрируя в сложных вопросах межрасовых отношений, администрация Эйзенхауэра усиленно пыталась создать впечатление, что борьба против расовой дискриминации уже переведена в русло спокойных, чуть ли не академических дискуссий, что нет места крови и насилию. Сторонники этой точки зрения считали и считают, что эволюция межрасовых отношений, смягчение нравов, терпимость и поиски путей для взаимопонимания являются столбовой дорогой на пути к решению негритянской проблемы.

Лидеры Америки не устают призывать ее черных граждан к терпению и спокойствию в ожидании постепенного решения расовой проблемы. Президент Эйзенхауэр, например, в условиях резкого кризиса, вызванного отказом расистов подчиниться решению Верховного суда об отмене расовой сегрегации, заявил 14 сентября 1957 г., что "самое главное - это терпение". 12 мая 1958 г. в речи на конференции руководителей негритянского движения президент утверждал, что осуществление гражданских прав зависит от просвещения и убеждения. Эйзенхауэр настоятельно советовал негритянским лидерам проявить "терпение" и "стойкость".

Дискриминация черных в экономической сфере, расовая сегрегация в области народного образования и жилищного вопроса, расовая нетерпимость в южных штатах - все это стимулировало борьбу черных и белых противников расизма. Прогрессивная Америка настойчиво требовала радикального решения насущных проблем негритянского народа. В стране назревал новый взрыв в сфере межрасовых отношений.

В этих условиях администрация Эйзенхауэра предприняла еще одну попытку ослабить нагнетаемую напряженность путем законодательных мер. 24 марта 1960 г. палата представителей приняла новый билль о гражданских правах. Он предусматривал осуществление судебных мер для обеспечения права голоса черным и наказание в уголовном порядке за особенно вопиющие акты надругательства над черными американцами. Билль получил одобрение президента. Однако новый закон был очередной законодательной полумерой, рассчитанной больше на улавливание голосов черных избирателей в связи с приближавшимися президентскими выборами 1960 г., чем на подлинную защиту их гражданских прав.

Таков был более чем скромный итог восьмилетнего пребывания республиканского правительства у власти в области негритянской проблемы.

И тем не менее Эйзенхауэр всячески превозносил заслуги своего правительства в решении этого острейшего для США вопроса. 1 августа 1955 г. в письме в Националь-ный комитет республиканской партии Эйзенхауэр следующим образом расценил вклад республиканского правительства в разрешение негритянского вопроса: "Мы имеем все основания для того, чтобы гордиться огромными достижениями последних 30 месяцев. Выданный кредит (предвыборные обещания. - Р. И.) будет сполна оплачен" (Ibid., Eisenhower D.: Papers as President of the USA, 1953-1961, Official File).

Еще в более радужных тонах было выдержано заявление по этому вопросу руководства правящей партии. Подводя итоги четырехлетнего пребывания Эйзенхауэра у власти, оно категорически заявляло: "Прогресс, достигнутый за четыре года администрацией Эйзенхауэра в области гражданских прав, беспрецедентен в американской жизни". Безудержно восхваляя свои собственные деяния, лидеры республиканцев делали вывод: "Под руководством администрации Эйзенхауэра американцы всех рас, убеждений и цвета кожи добились наибольших успехов в сфере гражданских прав со времен Авраама Линкольна" (Ibid., Hampton R.: Records, 1953-1961, Box 54, Folder Correspondence - Speech File, 1956(2), Civil Rights). Сам Эйзенхауэр, оценивая Закон о гражданских правах 1960 г. как свое главное детище в области межрасовых отношений, с исключительной категоричностью констатировал: "Я уверен, что этот закон - шаг вперед в области гражданских прав исторического значения" (Ibid., Eisenhower D.: Papers as President of the USA, 1953-1961. Official File, Statement by the President, May 6, 1960).

Наигранный оптимизм республиканских лидеров разделяли далеко не все руководящие деятели правительства Эйзенхауэра. Государственный секретарь Джон Фостер Даллес, например, высказывался на этот счет вполне определенно: "Самое слабое место США - расовые предрассудки нашей страны" (Ibid., Official File, 133-M, "Foroward").

Безусловно, что основным критерием в оценке позитивности вклада республиканской администрации в решение негритянского вопроса является мнение самих афроамериканцев. Это мнение было выдержано далеко не в розовых тонах.

Дискриминация черных американцев, безнаказанный массовый террор против борцов за гражданские права - все это заставляло даже умеренных руководителей афроамериканцев выступать с требованиями решительных мер в защиту черного населения США. Негритянские лидеры подчеркивали лицемерие американских руководителей, претендовавших на роль блюстителей демократии в мировом масштабе и поощрявших дикую расовую нетерпимость в своей стране.

Исполнительный секретарь НАСПЦН Рой Уилкинс писал в Белый дом: "Почему наше правительство не может... предпринять необходимые акции, чтобы защитить права американских граждан, в то время как оно ежедневно выступает с заявлениями в защиту прав граждан зарубежных стран?" (Ibid., Morrow E.: Records, 1953-1956. R. Wilkins to F. Morrow, December 2, 1955).

Рядовые афроамериканцы высказывались по этому вопросу со всей резкостью и определенностью. Черный военнослужащий писал президенту Эйзенхауэру: "Европейцы говорят, что американцы хуже нацистов. Я нахожусь в Европе, чтобы защищать демократию, но оказывается, что на родине мне и другим неграм предоставляется слишком мало демократических свобод". Имея в виду события в Литл-Роке, автор письма подчеркивал, что США находятся накануне "расовой гражданской воины" (Ibid., Eisenhower D.: Papers of the President of the USA, 1953-1961, General File, B. Miller to the President, September 17, 1957).

Председатель Комитета за правильное толкование понятия "Негр" Джеймс Уолкер 18 декабря 1960 г. писал Эйзенхауэру, что вместо принятия решительных мер для пресечения расистских эксцессов на Юге президент "предпочел повышать свою квалификацию игрока в гольф". В заключение письма говорилось: "Мы больше не похожи на скотину. Мы добьемся полной свободы, если даже нам придется отдать жизнь в ходе мирного сопротивления дискриминации и сегрегации. Мы афроамериканцы. Это наш дом, и мы хотим быть такими же полноправными, как все другие американцы" (Ibid., Eisenhower D.: Papers of the President of the USA, 1953- 1961, General File, Walker J. to Eisenhower D.).

Правящие круги США всемерно превозносили свои заслуги в деле ликвидации расовой дискриминации и в вооруженных силах. Однако в документах, подготовленных для внутреннего пользования, руководящие круги США признавали сохранение значительных расовых дискриминационных ограничений в вооруженных силах страны. Так, например, в меморандуме, написанном для президента Эйзенхауэра в июне 1953 г. заместителем министра военно-морских сил, говорилось, что в Норфолке (штат Виргиния) процветает расовая дискриминация. Среди 30 тыс. военнослужащих, находившихся в этом районе 35%, были черными. Их использовали главным образом на тяжелых работах, дискриминировали в барах, ресторанах, кафетериях, во всех сферах обслуживания. Авторы меморандума объясняли сохранение расовой дискриминации традициями южных штатов (Ibid., Eisenhower D.: Papers as President of the USA, 1953-1961, Official File) и заверяли, что она будет уничтожена. Вместе с тем в меморандуме подчеркивалось. "Все решительно советуют... не пытаться ликвидировать дискриминацию в принудительном порядке. Все уверены, что использование силы для пресечения дискриминации приведет к возникновению больших трудностей" (Ibidem).

25 апреля 1956 г. афроамериканец Уильям Уильяме писал конгрессмену Адаму Пауэлу: "Я глубоко уверен, что сегрегация далеко еще не уничтожена в вооруженных силах США". Автор письма подчеркивал: "Дискриминация в учебных заведениях, неравенство при продвижении по службе, сегрегация в клубах и множество других проявлений расизма все еще сохраняются... Всевозможными ухищрениями и маневрами сторонники сегрегации все еще могут обходить закон, провозглашенный прокламацией президента (о запрещении расовой дискриминации в вооруженных силах. - Р И.)". Автор просил не называть его имени (Ibid., Eisenhower D.: Papers of the President of the USA, 1953- 1961, General File, Williams W. to Powell A.).

Расовая дискриминация вызывала решительные протесты со стороны ветеранов второй мировой войны, которые помнили братство по оружию черных и белых солдат США. 10 января 1957 г. Американский комитет ветеранов войны в обращении к Эйзенхауэру подчеркивал, что расовая дискриминация "не локальная проблема, она выходит за границы штатов... Это не вопрос прав штатов... а проблема общенационального значения" (Ibid., Eisenhower D.: Papers of the President of the USA, 1953-1961, General File).

Дискриминация черных граждан США наносила большой ущерб престижу Соединенных Штатов за границей. Вопиющие факты расовой нетерпимости в этой цитадели империализма были особенно очевидны на фоне успешного решения национальных и расовых проблем в странах мировой социалистической системы, а также в странах, освободившихся от колониальной и полуколониальной зависимости.

Уже в 50-х годах расовая проблема приобрела особую остроту. США к этому времени резко активизировали свою внешнюю политику. Кроме того, они вели большую идеологическую работу за рубежом всемерно рекламируя американский образ жизни.

Падение престижа США за границей в связи с расовой дискриминацией в Соединенных Штатах стало постоянной и хлопотливой заботой американских специалистов психологической войны. Один из таких специалистов, капитан Джон Сильвер, писал в Белый дом: "Советский Союз, атакуя нас по вопросу об отношении к неграм в США, одерживает победу за победой. И самое тревожное заключается в том, что он продолжает уничтожать веру во все то, что мы можем сказать о преимуществах американского образа жизни" (Ibid., Official File, 133-M, Captain Silvera, June 15, 1953).

Автор письма интересно ставил вопрос о роли черных в американской истории. Свои исторические экскурсы он связывал с современными проблемами афроамериканцев и с полным основанием делал вывод: "История негров - это действительно сага об Америке". Капитан Сильвер, анализируя отношение зарубежной общественности к негритянской проблеме в США, делал следующие обобщения. "Как мир интерпретирует роль негров в Америке?" - спрашивал автор письма. По его мнению, "наиболее стереотипное отношение к этому вопросу сводится к следующему:

1. Негры в Америке - изгои общества, которых повсеместно ненавидят остальные американцы.
2. Негров принуждают работать за мизерную заработную плату и проживать в гетто, лишают права посещать бесплатные государственные школы, лечиться в госпиталях и т. д.
3. Негры лишены в судах даже подобия справедливого отношения. Их лишают права защиты в суде присяжных.
4. Негров линчуют и заживо сжигают, а их дома взрывают. Они вынуждены пользоваться самыми неудобными местами в общественном транспорте.
5. Неграм никогда не дают возможности принимать участие в делах американского правительства. Им отдают должное только как артистам и спортсменам".

Вопросы, поднятые Джоном Сильвером, имели очень важное значение для правящих кругов США не только в плане психологической войны. Они были самым неразрывным образом связаны с внешней политикой США в целом, с многогранной проблемой всемерной популяризации американского образа жизни. А на протяжении всего послевоенного периода и демократические, и республиканские правительства уделяли этой пропаганде первостепенное внимание.

Во всяком случае капитан Сильвер получил ответ на свое письмо из министерства обороны, в котором говорилось, что "соответствующее использование цветных в психологической войне в мире, который в своей большей части состоит именно из цветных, может оказаться сильнейшим американским секретным оружием" (Ibidem). Однако это "секретное оружие" постоянно давало осечки. Ведь никакие пропагандистские усилия не могли скрыть от международной общественности фактов жесточайшей дискриминации в США черных и других цветных американцев.

Это было серьезным поражением США на внешнеполитическом фронте. Всякий объективно настроенный человек за пределами США невольно задавал себе вопрос: если Соединенные Штаты настойчиво претендуют на руководство миром, то что они могут предложить народам других стран, когда черное население США, составляющее 11% всего населения страны, постоянно живет под гнетом жесточайшей расовой дискриминации?

На протяжении всего президентства Эйзенхауэра представителями общественности очень остро ставился вопрос о международном резонансе, производимом дискриминацией в США цветных американцев.

15 июня 1955 г. конгрессмен Стюард Азелл писал Эйзенхауэру, что он внес в палату представителей билль о предоставлении федеральной финансовой помощи тем школам, которые осуществляют десегрегацию. Автор письма не скрывал, что решение этого вопроса рассчитано на внешнеполитический эффект. "Я убедительно прошу вас серьезно рассмотреть мой билль... Если он получит силу закона, это даст нам возможность наглядно продемонстрировать всему миру, что в нашей стране равенство возможностей для всех граждан является незыблемым правом" (Ibid., General File, Box 994, S. Udall).

Осенью 1958 г. Эйзенхауэр получил письмо из Седелиа (штат Миссури), в котором говорилось, что с учетом международного общественного мнения, хорошо осведомленного об остроте проблемы расовой дискриминации в США, события, связанные с безуспешными попытками десегрегации школ на Юге США, создают для американцев серьезные трудности. "Известно, - говорилось в письме, - старое изречение: человек, живущий в стеклянном доме, не должен бросаться камнями" (Ibid., Lyons E. and Rocco Siciliano: Records, 1953-1961, Son-nenberg J. to Eisenhower D.).

Среди многочисленных протестов американской общественности против расовой дискриминации все более настойчиво звучал голос организованных рабочих. Наиболее сознательные белые рабочие понимали, что расовая дискриминация идет вразрез с их классовыми интересами. В конце 1956 г. секретарь-казначей Калифорнийского отделения АФТ писал Эйзенхауэру, что ежегодный съезд этого профсоюза высказался за "отмену дискриминации из-за расы, цвета кожи или вероисповедания в жилищном строительстве, как общественном, так и государственном. Организованные рабочие шокированы тем, что эта проблема игнорируется особенно в федеральной программе частного домовладения" (Ibid., Eisenhower D.: Papers of the President of the USA, 1953-1961, General File, Haggerty С to Eisenhower D., October 25, 1956).

19 апреля 1960 г президент Кливлендского отделения Межнационального профсоюза рабочих автомобильной, авиационной и сельскохозяйственной промышленности Джон Девитс писал Эйзенхауэру, что собрание членов профсоюза приняло решение просить президента США использовать все свое влияние, всю власть для "оказания помощи неграм, борющимся за свободу. Мы, представители рабочего движения, уверены, что свобода - дело всех". Касаясь связи между политикой в негритянском вопросе и внешней политикой США, автор письма подчеркивал: "Америка не должна быть двуликой и проводить одну политику за границей, а другую дома". Руководители США были серьезно обеспокоены теми трудностями, которые создавала политика расовой дискриминации для США на международной арене. Об этом, в частности, свидетельствовал ответ Эйзенхауэра от 26 сентября 1957 г. на письмо посла США в Англии Джона Уитнея. "Ваше письмо, - писал президент, - кажется, было первым документом, появившимся за последние недели на моем письменном столе, которое не касалось событий в Литл-Роке" Положение в этом городе, очевидно, очень тревожило Эйзенхауэра. "Обстановка в Литл-Роке, - писал Уитнею президент, - продолжает оставаться плачевной, и перспектива на разрешение проблемы малообнадеживающая. Самым отрицательным я считаю внимание, уделяемое событиям в Литл-Роке мировой прессой, и соответствующее впечатление, которое они оказывают как на наших друзей, так и на наших врагов" (Ibid., Eisenhower D.: President's Personal File, Box 938. Eisenhower D. to Whitney J., September 26, 1957).

В этот период не только возросло самосознание негритянского народа, но и наметились значительные сдвиги в направлении укрепления союза белых и черных трудящихся, направленного против расового и социального гнета монополистического капитала.

В 50-х годах, особенно в период президентства Эйзенхауэра, правящим кругам страны в определенной мере удавалось амортизировать расовые конфликты. Важную роль в осуществлении этой политики маневрирования между различными расовыми группировками играли те внешне эффектные, но малорезультативные законодательные акты в области межрасовых отношений, которыми было отмечено это президентство.

Но эти меры могли только отсрочить социальный взрыв, назревавший в сфере межрасовых отношений. Главное заключалось в том, что расовое угнетение переплеталось с угнетением классовым. Это создавало сложный комплекс проблем, стимулировавший быстрое нагнетание взрывоопасной ситуации не только на Юге, но и в масштабах всей страны. Следствием неизбежно должны были стать новые глубочайшие потрясения в межрасовых и классовых отношениях.

Как уже отмечалось, достижения администрации Эйзенхауэра в сложнейшей сфере межрасовых отношений были более чем скромными. Это и явилось одной из важных причин того, что возмущение в глубинных слоях черных американцев вылилось в 60-х годах в никогда не виданные ранее бои всех противников расовой дискриминации против позорной практики джимкроуизма.

В работах американских буржуазных авторов, посвященных жизни и деятельности Эйзенхауэра, как правило, мало уделяется внимания освещению позиции Эйзенхауэра в негритянском вопросе. Объясняется это не только тем, что администрация Эйзенхауэра не преуспела в его решении, но и принципиальным нежеланием буржуазных историков касаться такой злободневной проблемы, как вопрос о гражданских правах черных американцев.

В значительно большей мере, отдавая дань американским традициям, биографы Эйзенхауэра останавливаются на его привычках и склонностях, на личных интересах хозяина Белого дома в 1953-1961 гг.

Эйзенхауэр называл Белый дом "президентской тюрьмой". Трудно судить, насколько искренним было подобное высказывание. Во всяком случае президент никогда не упускал случая покинуть свою резиденцию и одновременно офис хотя бы на короткое время.

Эйзенхауэр был легок на подъем, любил перемену мест и обстановки и не видел причин изменять своим привычкам после избрания президентом. "Я не считаю, - заявил он однажды, - что кто-либо вне зависимости от того, руководит ли он "Дженерал моторс" или Соединенными Штатами Америки, будет наилучшим образом выполнять свою работу сидя за письменным столом, уткнув нос в ворох бумаг". К слову сказать, на письменном столе президента всегда был образцовый порядок. И если на нем лежали какие-либо документы, то только те, которые имели прямое отношение к рассматриваемому вопросу (Smith M. Op. cit., p. 132).

Осенью 1955 г. супруги Эйзенхауэр отправились отдохнуть в Денвер, к матери Мэми. Президент чувствовал себя очень бодро. Он говорил, что никогда за последние годы у него не было столь прекрасного морального и физического состояния. И вдруг неожиданно ночью он проснулся от резкой, режущей боли в груди. Срочно вызванный личный врач, генерал Снайдер, который в течение многих лет наблюдал за его здоровьем, поставил диагноз, подтвержденный утром электрокардиограммой, - инфаркт миокарда. Утром президент был госпитализирован.

Болезнь Эйзенхауэра в канун избирательной кампании 1956 г. по выборам президента США вызвала переполох в Белом доме и в конгрессе. Со всей остротой встал вопрос о целесообразности и физической способности Эйзенхауэра выполнять обязанности президента во второй срок. Семья Эйзенхауэра категорически возражала против его баллотировки. Все ее члены хотели, "чтобы он жил, и были уверены, что второй президентский срок убьет его. Он тоже хотел жить, но не инвалидом" (Johnson G. Op. cit., p. 140).

Состояние здоровья президента внушало серьезные опасения, и пришлось запросить мнение специалистов. Крупнейший американский авторитет в области кардиологии 14 февраля 1956 г. сделал заключение: "Эйзенхауэр может эффективно продолжать активную деятельность в течение пяти - десяти лет". Журналисты, не удовлетворившись этим авторитетным мнением, спросили профессора, будет ли он голосовать на предстоящих выборах за своего пациента. Получив от маститого эскулапа утвердительный ответ, они поспешили информировать читателей, что состояние здоровья позволяет Эйзенхауэру вновь баллотироваться в президенты (Ibid., p. 141).

Во время болезни президента его администрация работала без сбоев. Он узнал об этом, когда уже поправился, из газет. "Очевидно, - заметил он, - это определенный намек. По-существу было незаметно отсутствие президента, что можно истолковать двояко. Или он создал себе аппарат, являвшийся верхом совершенства, или президент - не столь уж незаменимая фигура" (Albertson D. (ed.). Op. cit., p. 133-134).

Возвратившись в Белый дом после шестинедельного пребывания в госпитале, Эйзенхауэр созвал заседание кабинета и попросил каждого высказаться по вопросу о целесообразности его баллотировки на второй срок. Одиннадцать человек высказались "за" и только Милтон - "против". Когда по просьбе Дуайта Милтон объяснил свои соображения, подчеркнув, что его беспокоит состояние здоровья президента, Эйзенхауэр бросил шутливую реплику: "Похоже, что Милтон - единственный, кто на моей стороне" (Johnson G. Op. cit., p. 141).

Во время избирательной кампании 1956 г. либеральное крыло республиканской партии выступило с настоятельным требованием, чтобы Никсон не баллотировался в вице-президенты. Они считали, что выдвижение его кандидатуры приведет к потере голосов многих либералов и независимых, что против Эйзенхауэра проголосуют и многие демократы, отдавшие ему голоса в 1952 г. В апреле 1956 г., сопоставив все факты "за" и "против", боссы республиканской партии приняли решение о сохранении преемственности. Никсону, решили они, следует баллотироваться в вице-президенты. Эйзенхауэр присоединился к этому мнению.

Демократы попытались использовать болезнь президента, чтобы помешать его избранию на второй срок. В этой кампании принял участие и кандидат демократов в президенты Эдлай Стивенсон. Во время избирательной кампании 1952 г. Трумэн призывал его спасти страну от Эйзенхауэра. Тогда это Стивенсону не удалось. На этот раз здоровье Айка как будто бы давало кандидату демократов новый шанс попытать счастья в борьбе за Белый дом. "Этим великим учреждением, - заявил Стивенсон, - нельзя руководить вполовину" (Ibid., p. 142).

Из 62 млн. американцев, участвовавших в 1956 г. в голосовании, за Эйзенхауэра проголосовали 35,5 млн. человек, т. е. более 57% участвовавших в голосовании. За кандидата демократов Стивенсона - соответственно 26 млн. (42%) голосов. Соотношение сил в конгрессе фактически не изменилось. В сенате и республиканцы, и демократы полностью сохранили свои позиции. За республиканцами осталось 47 мест, за демократами - 49. В палате представителей республиканцы вместо 203 мест получили 201, демократы увеличили число занимаемых ими мест с 232 до 234. Значительно ослабли позиции республиканцев в местных органах власти.

Президентская кампания 1956 г. еще раз убедительно показала падение интереса избирателей к внешне эффектной, но бессодержательной избирательной дуэли двух партий. Из 104 млн. избирателей в голосовании участвовали только 62 млн. человек.

Каждая новая избирательная кампания вела к дальнейшему ослаблению позиций республиканцев в конгрессе. Эйзенхауэру пришлось констатировать: "Я оказался первым президентом в истории США, который вынужден был три раза подряд иметь дело с конгрессом, большинство в обеих палатах которого имела оппозиция".

Во время выборов 1956 г. республиканцы несколько укрепили свои позиции среди рабочих, но потеряли очень много голосов среди фермеров. Это явилось следствием тех больших трудностей, с которыми сталкивалась эта социальная группа в 50-х годах.

Комментируя результаты избирательной кампании 1956 г., Уолтер Липпман писал: "Корреспонденты, комментаторы и эксперты по изучению общественного мнения были в основном правы, проводя различие между Эйзенхауэром и его партией. Он получил колоссальный вотум доверия. Республиканская партия его не получила" (Цит. по: Иванян Э. А. Указ. соч., с. 209).

После победы Эйзенхауэра на выборах 1956 г. американская пресса неоднократно возвращалась к вопросу о том, что Эйзенхауэр по состоянию здоровья и в силу своих личных склонностей не очень себя утруждает на поприще государственной деятельности. Спустя почти год после его второй инаугурации "Нью-Йорк таймс" сообщила, что "из 1777 дней пребывания на посту президента Эйзенхауэр провел 683 дня, т. е. более полутора лет, на отдыхе, в отпуске или оправляясь от болезни" (Цит. по: Иванян Э. А. Указ. соч., с. 210). Известный американский историк Артур М. Шлезингер отмечал, что Эйзенхауэр, находясь в Белом доме, вел себя так, "будто считал президентство своего рода наградой за свои прошлые заслуги" (Цит. по: Иванян Э. А. Указ. соч., с. 209).

Насколько Эйзенхауэр был компетентен как государственный и политический лидер? Его компетентность представляется нам бесспорной. Время - лучшая мера для объективной оценки деятельности любого правительства. Двадцать с лишним лет, прошедших после завершения второго президентского срока Эйзенхауэра, неопровержимо свидетельствуют о том, что он умело отстаивал интересы правящих кругов США - тех самых кругов, которые возвели его на вершину государственной власти.

Опытный штабной работник, высокоорганизованный человек, привыкший за сорок лет военной службы к быстрому и оперативному решению проблем, Эйзенхауэр почувствовал себя неуютно в окружении высшей правительственной бюрократии. "Когда брат стал президентом, - отмечал Милтон, - он обнаружил у чиновников аппарата поразительное неумение работать. И он уделил большое внимание реорганизации государственного аппарата" (Запись беседы с Милтоном Эйзенхауэром от 6 ноября 1975 г.).

В годы президентства Эйзенхауэра бюрократическая машина Белого дома и многочисленных правительственных учреждений стала работать на полные обороты. И коэффициент полезной деятельности этой машины значительно возрос.

Личная собранность и организованность президента Эйзенхауэра оказывали положительное воздействие на многотысячный чиновничий аппарат Вашингтона. По старой военной привычке Эйзенхауэр вставал в 6 часов утра. За завтраком он в течение 30 минут просматривал газеты, потом направлялся в свой оффис, находившийся здесь же, в Белом доме. Проработав три часа, президент возвращался "домой", отдыхал и обедал с Мэми или несколькими друзьями, не имевшими отношения к делам. После этого он вновь работал три часа. В дальнейший распорядок дня входило также несколько партий в гольф.

Вечером президент просматривал газеты, одновременно беседуя с женой или тещей. За ужином он не прочь был посмотреть по телевидению некоторые из своих любимых шоу. Время после ужина отводилось на чтение "самого различного характера". Иногда он вместе с женой смотрел здесь же, в Белом доме, кинофильмы, как правило о жизни ковбоев, или комедии, особенно если у них гостила мать Мэми. Подчас перед ужином президент посвящал свой досуг живописи.

Установившийся порядок нарушался ради прихода друзей или в тех случаях, когда президент с супругой отправлялись куда-нибудь сами. И конечно, заведенный распорядок менялся в случае появления внуков президента, что "делало знаменитый особняк больше похожим на жилой дом, чем на музей".

Эйзенхауэр очень любил внуков. Он вспоминал о них даже на официальных встречах. На Женевском совещании 1955 г., например, он заявил участникам встречи, что "с большой четверки направляется на маленькую". Президент имел в виду, что его невестка ожидала рождения четвертого ребенка.

Милтон вспоминал: "Эйзенхауэр отдал сорок лет жизни военной службе, но он был необычным военным. Дуайт знал и ценил историю. Он мыслил не командными категориями, всегда помня о человеке. Брат обладал ясным логическим мышлением. Когда он принимал какое-нибудь решение, сдвинуть его с занятой позиции было невозможно. Став президентом, брат был готов к принятию необходимых политических решений, реформированию партии, которая 20 лет находилась в оппозиции и свыклась с этой ролью" (Запись беседы с Милтоном Эйзенхауэром от 6 ноября 1975 г.).

Замечание Милтона Эйзенхауэра о необходимости реорганизации республиканской партии немаловажно.

За двадцать лет пребывания в оппозиции республиканская партия одряхлела, а ее аппарат во многом атрофировался. Эйзенхауэр за восемь лет пребывания в Белом доме сумел многое сделать, чтобы оживить и активизировать деятельность и национальных и местных организаций республиканской партии. Инициатором привлечения молодых, свежих сил в ряды республиканцев был Милтон, предложение которого нашло всемерную поддержку у президента. Почти все министры Айка были одногодками президента, но он понимал назревшую необходимость омоложения республиканской партии.

Ларсен приводил слова президента о том, что надо "влить в республиканские вены свежую кровь в виде молодых кандидатов в конгресс". Президент говорил, что необходимо поторопиться с решением этого вопроса "с тем, чтобы, когда соберется республиканский Национальный съезд, не пришлось бы искать лидеров - ровесников испано-американской войны" (Larson A. Op. cit., p. 40). Личная популярность Эйзенхауэра, внимание, уделявшееся его администрацией работе с молодежью, дали значительный результат. Милтон Эйзенхауэр не без основания подчеркивал, что президент получил "необычайно активную поддержку со стороны молодых республиканцев" (Запись беседы с Милтоном Эйзенхауэром от 6 ноября 1975 г.).

Лица, близко знавшие Эйзенхауэра и проработавшие с ним много лет, характеризовали его как достаточно гибкого политического деятеля, отнюдь не заскорузлого консерватора. За несколько месяцев до республиканского Национального съезда 1964 г. он выступил с осуждением Барри Голдуотера, который всегда и везде подчеркивал, что он является консерватором. "Главное, что надо помнить, - говорил Эйзенхауэр, - это то, что история - дорога с односторонним движением. Вы не можете идти по ней вспять" (Larson A. Op. cit., p. 48). Президент не без оснований считал, что перманентный консерватизм - не лучший путь к решению сложнейших политических и социально-экономических проблем. Постоянный консерватизм был чем-то сродни пессимизму, который ни в коей мере не импонировал Дуайту Эйзенхауэру. "Пессимизм, - подчеркивал президент, - никогда не выигрывал сражений" (Albertson D. (ed.). Op. cit., p. 76). А к дипломатическим, политическим и социально-экономическим проблемам Эйзенхауэр относился как к сражениям, которые можно только выиграть или проиграть. "Ничто не может заменить победы" (Childs M. Op. cit., p. 36), - любил повторять президент.

Во многих критических работах, посвященных жизни и деятельности Эйзенхауэра, утверждается, что он был довольно ограниченным человеком, интересы которого не выходили за пределы гольфа, бриджа и низкопробных повествований о жизни ковбоев. Изучение большого эпистолярного наследства Эйзенхауэра, в частности его переписки военных лет, составляющей пять томов, десятитомного собрания посланий, речей, протоколов, многочисленных пресс-конференций президента, четырех томов его мемуаров, а также беседы с людьми, близко его знавшими, позволяют сделать вывод о том, что с резко негативными оценками его личных качеств трудно согласиться.

Что же касается чтения прессы и прочей печатной продукции, то следует отметить, что Эйзенхауэр не был столь большим книголюбом, как, например, Джон Кеннеди, читавший до 1200 слов в минуту (Capitanchick D. Op. cit., p. 25). Отношение президента к прессе, особенно центральной, было своеобразным. Эйзенхауэр скептически относился к ценности информации, приводившейся в центральных американских газетах. Однажды он сказал Адамсу: "Если вы хотите узнать, что думает народ, читайте газеты, но не нью-йоркские и не вашингтонские" (Adams S. Op. cit., p. 72).

Люди, работавшие с президентом, отмечали, что он не просто читал, а изучал серьезные материалы, публиковавшиеся в американской печати. Обладая и в преклонном возрасте хорошей памятью, президент нередко поражал членов своего кабинета знанием многих фактов и деталей, которые не могли удержать в своей памяти даже помощники, специализировавшиеся по определенному кругу проблем. Во время одного из заседаний кабинета президент бросил реплику, уточнявшую цифровой материал экономического характера. Эйзенхауэр сослался на "Уолл-стрит джорнэл", прочитанный им несколько дней назад. Помощники президента принесли в зал заседания экземпляр журнала. Оказалось, что и на этот раз память не подвела его. Он назвал точную цифру.

В молодые годы Эйзенхауэр писал речи и доклады для генерала Макартура и других высших чинов американских вооруженных сил. Став президентом, он регулярно пользовался услугами многочисленных помощников. Но никогда никто не писал для него речей. Выступления президента были результатом его собственного творчества. На их содержании лежала печать его индивидуальности.

Шерман Адамс, входивший в ближайшее окружение президента во время избирательной кампании 1952 г., писал, что после того, как удачная речь подготовлена, ее необходимо "уберечь от друзей и советчиков различного рода". При этом Шерман ссылался на имевшую огромный успех речь Линкольна в Геттисберге в 1863 г.: "Говорили, что Геттисбергская речь Линкольна была эффектна потому, что рядом с ним не было никого, кто мог бы предложить какие-либо изменения после того, как Линкольн набросал ее текст в поезде в день выступления" (Ibid., p. 42).

Речь Эйзенхауэра по вопросу о необходимости прекратить войну в Корее произвела большой эффект, но не потому, что он поразил слушателей своим ораторским искусством, а потому, что в самый разгар избирательной кампании, за 10 дней до голосования, он сказал то, чего жаждали услышать десятки миллионов избирателей: нужен мир в Корее!

Все помощники президента отмечали, что Эйзенхауэр очень тщательно и долго готовил свои выступления. Ларсен, помогавший ему в этом нелегком деле, вспоминал, что однажды Эйзенхауэр назначил ему встречу на 8 часов утра, чтобы продолжить работу над очередной речью. В 19.30 в квартире Ларсена раздался телефонный звонок. "Очевидно, это президент", - сказал Ларсен. Друзья хозяина дома дружно рассмеялись. Они не могли поверить, что Эйзенхауэр занят делами в такое время. "Но это действительно был президент. Он все еще работал над речью и хотел, чтобы в нее были внесены дополнительные изменения" (Larson A. Op. cit., p. 174).

Став президентом, Эйзенхауэр относился с уважением и вниманием ко всем сотрудникам Белого дома вне зависимости от их рангов. Однако в этой простоте не было ни грана панибратства. Президент для всех, даже для сына, всегда оставался президентом.

Джон был привлечен для работы в аппарате Белого дома. С глазу на глаз он называл Дуйта отцом, но в присутствии третьих лиц величал его боссом, иногда даже президентом. "Это не было жеманством с учетом той формальной терминологии, которую использовали другие. Это было только проявлением естественности" (Eisenhower I. Op. cit., p. 207).

Работники штаба Эйзенхауэра в Белом доме, как он любил называть сотрудников своего аппарата, очень скоро усвоили особенности характера своего шефа, его наклонности и привычки. Эйзенхауэр был собран, аккуратен, гражданский костюм всегда сидел на нем так же безукоризненно, как и военный мундир на протяжении предшествующих сорока лет. Президент не был поклонником какого-то одного цвета и часто появлялся в самых различных костюмах. Однако члены штаба Эйзенхауэра в Белом доме выявили определенную закономерность: если президент приходил в свой офис в коричневом пиджаке, значит, день будет тяжелый и беспокойный.

Стефенсон, один из работников штаба, каждое утро дежурил у входа в Белый дом и информировал коллег, во что одет Эйзенхауэр. Если президент появлялся в коричневом пиджаке, члены штаба Эйзенхауэра получали соответствующий условный сигнал (Adams S. Op. cit., p. 175). Все знали, что президент в скверном настроении и надо работать особенно собранно и внимательно. "Когда Эйзенхауэр узнал об этом, он стал чаще одевать темные пиджаки" (Johnson G. Op. cit., p. 133).

В биографических работах об Эйзенхауэре нередко говорится о том, что президент не очень жаловал интеллигентов, видя в них людей, практическую ценность которых не следует превышать. С этой довольно распространенной точкой зрения тоже трудно согласиться. Эйзенхауэр прекрасно понимал роль науки в век научно-технической революции. Он широко использовал крупных ученых в качестве научных консультантов и советников. Эта практика получила особенно широкое распространение после запуска в 1957 г. первого советского искусственного спутника Земли, когда для американских руководителей стала очевидной необходимость форсирования усилий по преодолению того разрыва, который образовался между СССР и США после выхода Советского Союза в космос.

Запуск советского спутника заставил американские службы поторопиться с выполнением своей космической программы. Престиж США был передан в руки военно-морских сил, которые должны были запустить с помощью ракеты "Авангард" американский искусственный спутник Земли. Уже само название ракеты было не самым удачным, так как "Авангард" оказался в арьергарде. Кроме того, американский спутник был в 11 раз легче советского, но самое главное - запуск прошел неудачно. Кое-кто в американских военных кругах проявлял злорадство по этому поводу. "Вы знаете, что заявил этот проклятый армейский генерал с тремя звездочками? - говорил взбешенный президент. - Он сказал, что это самый радостный день для армии, так как флот шлепнулся лицом в грязь!" (Larson A. Op. cit., p. 131).

Президент постоянно контактировал с учеными, представлявшими различные направления науки. Что же касается утверждений о его отрицательном отношении к интеллигенции, то, очевидно, оно в значительной мере базируется лишь на достаточно широко известном определении интеллигента, которое дал в свое время Эйзенхауэр. Он говорил, что интеллигент - это "человек, которому требуется больше слов, чем нужно, чтобы сказать больше, чем он знает" (Цит. по: Яковлев Н. Н. Дуайт Д. Эйзенхауэр: политический портрет. - Новая и новейшая история, 1968, № 6, с. 76).

Широко распространено еще одно утверждение, обоснованное, на наш взгляд, не больше, чем то, о котором уже шла речь. В ряде критических биографий Эйзенхауэра отмечается, что все основные вопросы внутренней и внешней политики решали министры и советники президента, а на его долю оставалась чисто представительская деятельность. Изучение архивных материалов, документальных публикаций, мемуаров лиц, близко знавших президента, и других источников свидетельствует о том, что все основные вопросы государственной важности Эйзенхауэр всегда решал лично.

Неправильно, в частности, представление, что внешнеполитические дела при Эйзенхауэре были отданы на откуп Даллесу. Даже второстепенные внешнеполитические вопросы нередко решались только с санкции президента. Это не очень удовлетворяло Эйзенхауэра, который не любил, когда его "беспокоили по пустякам". Ларсен вспоминал, что 5 июня 1957 г., когда он работал в кабинете Айка, раздался телефонный звонок. Звонил Даллес по вопросу о деле американского солдата, убившего в Японии гражданское лицо. Юрист Даллес хотел выяснить у президента ряд деталей, касающихся вопросов уголовной ответственности американских военнослужащих за преступления, совершенные за рубежом. "Когда разговор окончился, Эйзенхауэр бросил телефонную трубку и взорвался: "Черт побери, никто ничего не может здесь делать, все хотят, чтобы я решал за них"" (Larson A. Op. cit., р. 76).

Эйзенхауэр явно переоценивал дипломатические дарования своего государственного секретаря. Президент неоднократно подчеркивал, что главная внешнеполитическая задача его администрации - избежать вовлечения США в военные конфликты. Даллес был не лучшим исполнителем подобной линии. Как и ряд "других людей, близких к президенту, Адамс отмечал, что твердолобый антикоммунизм Даллеса настораживал зарубежную общественность. Как заявил один индийский журналист, "американцы охотились за миром с оружием в руках" (Adams S. Op. cit., p. 97). Инфаркт, перенесенный осенью 1955 г., сделал свое дело. Оптимистический прогноз кардиолога, предсказавшего тогда Эйзенхауэру 5-10 лет активной жизни, оправдывался не полностью. Президент совершал довольно многочисленные зарубежные поездки, регулярно выступал на пресс-конференциях в Вашингтоне, проводил заседания кабинета и Совета национальной безопасности - выполнял, казалось бы, все свои многочисленные обязанности. Но все чаще напоминали о себе и преклонный возраст, и пошатнувшееся здоровье.

Во время второго президентства Эйзенхауэр перенес довольно сложную операцию желудка. И вновь пресса бесцеремонно поставила под сомнение его физическую возможность выполнять далеко не легкие обязанности хозяина Белого дома.

Однажды, когда президент работал в своем оффисе, секретарь с ужасом увидела, что обратившийся к ней с вопросом Эйзенхауэр шевелит губами, но не может произнести ни слова. Срочно вызванные врачи поставили диагноз: инсульт. И вновь в Белом доме и на Капитолийском холме настали тревожные дни: каково состояние президента, не придется ли передать власть вице-президенту Ричарду Никсону?

Удар оказался не тяжелым, и очень скоро речь у президента полностью восстановилась. Но все чаще по настоянию врачей Эйзенхауэр вынужден был отдыхать и строго следить за тем, чтобы не переутомляться.