ЭВОЛЮЦИЯ СОЦИАЛЬНОЙ РЕФОРМЫ

Итак, реформы «нового курса» - не акт милосердия, не дань христианской добродетели, а прямой результат борьбы рабочих и предпринимателей, профсоюзов и корпораций, низов и верхов. Говоря о генезисе социальной реформы «нового курса», очень важно учитывать и внешний фактор, прежде всего прямое и косвенное воздействие притягательной силы достижений реального социализма в СССР, ликвидировавшего безработицу и обеспечившего последовательное осуществление широких социальных программ в области здравоохранения, просвещения, жилищного строительства, охраны труда, детства и материнства и т. д. Между тем известно, что апологетическая историография рассматривает рабочее законодательство «нового курса» в качестве дара просвещенного правления, свидетельства бескрайних симпатий, которые правительство якобы питало к профсоюзам (Taft Ph. The A. F. of L. from the Death of Gompers to the Merger. N. Y., 1959. P. 45; Burns J. M. Roosevelt: The Lion and the Fox. N. Y., 1956. P. 217, 218. Розенман, полемизируя после войны с авторами многочисленных работ о Рузвельте, пытавшихся воссоздать его образ в одномерном изображении, решительно отвел все попытки представить президента политиком, расчетливо продумывавшим каждый свой шаг вплоть до последнего и следовавшим какому-то твердому и неизменному плану. По его убеждению, Рузвельт был политическим оппортунистом, который действовал чаще всего по принципу «смотря по обстоятельствам» и вовсе не отличался ни великодушием, ни прямотой (FDRL. S. Rosenman Papers. Box 7. Rosenman to Jay J. M. Scandrett. July 25, 1950)). На деле же, как известно, все обстояло иначе, и уже первые меры в этой области, широко разрекламированные печатью, выявили ограниченность либерального реформизма.

Начать хотя бы с многочисленных недомолвок и изъянов рабочих статей Закона о восстановлении промышленности, принятого в июне 1933 г., которые были на руку предпринимателям и корпорациям, часто использовавшим их в своих собственных интересах. Под нажимом крупного бизнеса генерал Хью Джонсон, глава Администрации восстановления, первое время вообще старался не замечать этих статей (LC. F. Frankfurter Papers. Box 150. Charles E. Wysanski, Jr. to Frankfurter. September 13, 1933). В довершение всего Рузвельт нанес весьма ощутимый удар по правам профсоюзов, защищавших систему «закрытого цеха», утвердив в августе 1933 г. «кодекс автомобильной промышленности» с так называемой оговоркой о заслугах. Правительство тем самым санкционировало любые действия предпринимателей в этой отрасли, которые в вопросах найма и увольнения рабочих могли отныне поступать, как им заблагорассудится, исходя из «индивидуальных заслуг» рабочего и не считаясь с тем, состоял ли он членом тред-юниона или нет.

Для большинства тред-юнионистов яростное сопротивление капитала попыткам рабочих воспользоваться правом, декларированным пунктом 7-а, а также позиция стороннего наблюдателя, занятая Вашингтоном, были неприятным сюрпризом (New York State School of Industrial and Labor Relations Library (далее - NYSSILR Library). International Union of Mine, Mill and Smelter Workers (L. McLenegan Papers). L. McLenegan to Ch. White-ley. April 23, 1934; NA. General Records of the Department of Labor. 167/2505-167/2585. Box 162. R. B. Stuart to F. Perkins. November 20, 1933, etc). Тех, кто стремился видеть в рабочих статьях НИРА свидетельство особого расположения правительства к профсоюзам, могла бы насторожить брошенная президентом в 1934 г. фраза о его глубоком безразличии к тому, что предпочтут рабочие, если пожелают воспользоваться пунктом 7-а, - профсоюз или Королевское географическое общество? (Public Papers and Addresses of Franklin D. Roosevelt. Vol. I. P. 301 ) Небрежение, обструкционизм - такими словами характеризует подход Рузвельта к требованию рабочих предоставить им законное право на коллективную защиту от произвола предпринимателей известный американский историк Д. Броуди (Brody D. Workers in Industrial America. Essays on the Twentieth Century Struggle. N.Y., 1981. P. 145, 146). Однако первое время даже публичное заявление главы Администрации восстановления генерала Джонсона, объявившего о нейтралитете правительства в конфликте между профсоюзами и монополиями (Huthmacher J. J. Senator Robert F. Wagner and the Rise of Urban Liberalism. N.Y., 1968. P. 166), истолковывалось как самовольная выходка недружественного к профсоюзам бюрократа.

Заинтересованность широких масс рабочих в утверждении своего права на организацию в профсоюзы была столь велика, что вопиющие дефекты НИРА, колебания и подозрительная уклончивость Белого дома в этом вопросе какое-то время оставались не замеченными ими. Рабочими овладел энтузиазм пионеров. Самым популярным был лозунг: «Президент (Рузвельт) хочет, чтобы ты вступил в профсоюз!» Немногие тогда знали, что президент этого не хотел. В момент окончательного редактирования законопроекта о восстановлении промышленности в мае 1933 г. судьба рабочих статей билля могла оказаться плачевной, если бы сенатор Вагнер, сознававший решимость профсоюзов бросить на чашу весов все свое влияние, не потребовал в ультимативной форме от представителей Национальной ассоциации промышленников отказаться от обструкции и тем самым вынудил президента принять нейтральную позу (Ibid. P. 147).

Еще летом 1933 г., используя частные каналы, глава Администрации восстановления Хью Джонсон заверил предпринимателей, что НИРА не может «применяться в качестве инструмента защиты интересов профсоюзов» (Fine S, President Roosevelt and the Automobile Code // Mississippi Valley Historical Review. Vol. XLV. N 1 (June 1958). P. 25). В марте 1934г. уже сам президент США, выступив заодно с автомобильными магнатами, сорвал намечавшуюся всеобщую стачку рабочих автомобильной промышленности в защиту права на организацию в профсоюз и, отвергнув слабые поползновения АФТ достичь компромисса в выработке «автомобильного кодекса», буквально навязал рабочим условия, продиктованные монополиями (Ibid. P. 26).

Видный американский исследователь истории рабочего движения в США в 30-е годы Сидней Файн приходит к следующему выводу: «История с принятием кодекса автомобильной промышленност, несмотря на все разговоры о пратнерстве правительства, промышленников и рабочих в осуществлении НИРА, рельефно выявила то, что организованное рабочее движение там, где оно не имело достаточных сил бросить вызовсоюзам предпринимателей, было в лудшем случае партнером с ограниченными правами.С того момента, когда был составлен набросок кодекса автомобильной промышленности, и до истечения срока его действия президент Рузвельт в ходе любого конфликта, возникающего между рабочими и администрацией предприятий, становился на сторону предпринимателей. Поступая таким образом, он раскрыл, возможно в перувеличенном виде, кое-что существенное в природе Национальной администрации восстановления и так называемого первого "нового курса"" (Ibid. P. 50 ).

По болшей части Рузвельт избегал брать на себя инициативу в продвижении дела социальной реформы или в осуществлении мер политического характера, расчищавших путь прогрессивному законодательству. Выжидание и лавирование - более характерные для него тактические меневры. Во многих слкучаях (в особенности в период после 1938 г.), натолкнувшись на сопротивление, он предпочитал отступление открытой конфронтации с реакцией, давая сигнал к такому отступлению, казалось бы вопреки всему, в том числе и собственной репутации президента-реформатора (FDRL. A. Williams Papers. Box 4. Harry L. Hopkins to Franklin D. Roosevelt. September 11, 1935).Одни словесные доводы советников и политических сторонников не могли заставить президента изменить линии балансирования между правым и левым флангами своей партии, свойственной ему настороженности в отношении перспективных идей в области социальных преобразований, гражданских прав и т. д. (Коeniger А. С. The New Deal and the States: Roosevelt versus the Byrd Organization in Virginia // Journal of American History )

Победы рабочих приходили не сами собой и не по прихоти доброхотов из высоких правительственных сфер. Другими словами, ни один либеральный закон не обретал реальной силы без массового движения в его поддержку.

И наоборот, ослабление этого движения в результате упования на автоматизм перемен в связи с появлением "друзей" рабочих в Белом доме и конгоессе, с притуплением политической активности резко снижало шансы на успех прогрессивного законодательства, тормозило принятие назревших реформ или вообще снимало их с повестки дня.

Для понимания многих сторон и особенностей социальной политики Рузвельта исключительно важное значение имеет рассмотрение деятельности его администрации в области помощи безработным, в решении проблем занятости, использования природных и трудовых ресурсов.

Проблема безработицы была главной и наиболее острой, не терпящей отлагательства. Уже в 1930 и 1931 гг. рабочее движение с редким единодушием выступало в защиту выдвинутого его левым крылом требования организации широкой системы общественных работ для безработных. Оставаясь уклончивым в определении конкретных мер в случае прихода к власти, Рузвельт тем не менее в ходе кампании 1932 г. обещал вплотную заняться этим вопросом. Он увязывал его с задачами внедрения принципов регулирования хозяйственной жизни, рационального использования и консервации природных ресурсов, а также со строительством под эгидой государства и за государственный счет крупных объектов общественного назначения - электростанций, дорожных и водозащиитных сооружений и т. д. (Schlezinger A.M. Jr. The Crisis of the Old Order, 1919-1933. Melbourne; L.;Toronto 1957 P. 468-470; Graham O. Toward a Planned N' Y"l9?6 &Ш IF. Launching the New Deal. Boston, 1973 )

Первый шаг в этом направлении Рузвельт сделал в апреле 1933 г., создав Гражданский корпус консервации природных ресурсов (СКК), представлявший собой сеть трудовых лагерей для безработной молодежи. В соответствии с Законом о восстановлении национальной промышленности была создана Администрация общественных работ (ПВА) во главе с Икесом. Располагая значительными финансовыми средствами, она развернула работу на сравнительно немногочисленных крупных объектах, главным образом в сфере дорожного, военного и гидроэнергетического строительства. Ни СКК, ни ПВА,конечно, не решили проблемы, но в системе традиционных представителей американцев об экономике своей страны как о царстве частного предпринимательства была пробита первая брешь.

В начале своей деятельности Рузвельт держался заметно в стороне от активного участия в обсуждении проблемы занятости, вызывая тревожные размышления у всех, кто возлагал надежды на решительные действия новой администрации в этой сфере. (LC. F. Frankfurter Papers. Box 74. Robert M. La Follette, Jr. to Frankfurter. April 4, 1933; Box 150. Frankfurter to Florense Perkins. April 4, May 2, 1933)Лишь в ноябре 1933 г. была создана Администрация гражданских рабо (СВА), изобретение Г. Гопкинса и одно из самых популярных, хотя и недолговечных, детищь "нового курса". Цель, которая ставилась перед этой организацией, состояла в том, чтобы в преддверии голодной зимы 1933/34 г. обеспечить в кратчайший срок временной работой до 4 млн безработных. Вопреки ожиданиям президент и конгресс без проволочек согласились с проектом Гопкинса. Объясняя эту беспрецендентную уступчивость, Гопкинс говорил в 1937 г.: "Многие ведущие лидеры делового мира в преддверии зимы 1933/34 г. примчались в Вашингтон и слезно молили выделить дополнительные ассигнования с целью занять миллионы безработных и тем самым поддержать существование голодных людей» (Principal Speeches of Harry L. Hopkins, Works Progress Administrator. Address of Harry L. Hopkins at Babson Institute. April 12 1937).

В панике ища спасения от голодных бунтов и взрывов массового недовольства, власти положили начало поистине уникальному в условиях США социальному эксперименту: в общей сложности было введено в действие примерно 400 тыс. объектов (Schlesinger A. M. Jr. The Coming of the New Deal. L.; Melbourne; Toronto, 1960. P. 262). На местах СВА поощряла создание кооперативных предприятий самого различного профиля, функционирующих (и весьма успешно) на началах рабочего самоуправления. В короткий период удалось трудоустроить и обеспечить пропитанием миллионы безработных, людей самых разных профессий - от лесорубов до писателей и художников. Их заработки были не ниже тех, которые получали работающие на частных предприятиях, что и послужило поводом для злобных наскоков представителей буржуазных кругов на СВА. Однако было ясно, что их опасения простирались дальше показной заботы о сохранении конкурентоспособности. Одним своим существованием СВА наносила моральный урон системе частного предпринимательства, заставляя многих задумываться над вопросом о жизнеспособности последней и ее соответствии требованиям экономического прогресса. Воспользовавшись тем, что к весне 1934 г. социальное напряжение во многих местах благодаря принятым мерам и улучшению экономической конъюнктуры несколько ослабло (FDRL. L. Hickok Papers. Box 11. Hickok to H. L. Hopkins. April 11. 1934), и уступая давлению справа, Рузвельт поторопился положить конец этим вызывающим столь противоречивую реакцию мероприятиям (Bremer W. W. Along the American Way. The New Deal's Work Relief Programs for the Unemployed // Journal of American History. June, 1975. P. 642, 643).

Созданная весной 1935 г. в рамках реализации «Национального плана предоставления работы» Администрация по обеспечению работой (ВПА) была начисто лишена всяких признаков, уравнивающих ее с частнокапиталистическим сектором экономики. Но только такой она и могла быть. Рузвельту и Гопкинсу удалось сделать конгресс более сговорчивым путем обещания направить львиную долю ассигнований на военное строительство и установления более низкого денежного вознаграждения за труд на объектах ВПА по сравнению с частным сектором. Хотя органические дефекты программы общественных работ, осуществлявшейся под эгидой ВПА вплоть до 1943 г., были очевидны, они несли в себе и позитивное начало, дружно поддерживаемое рабочим движением страны. Не решив полностью проблему занятости, ВПА в отдельные годы предоставляла работу 3,5 - 4 млн людей, буквально спасая их от голода. Нельзя не отметить также, что опыт частичного огосударствления рынка наемного труда, каким бы суроггатом по отношению к реальным нуждам он ни был, подтверждал положительное значение вторжения государства в сферы, которые капитал извечно считал своей святая святых (Обри Вильяме, правая рука Готсинса, самокритично признавал, что по отношению к подлинным масштабам национальной трагедии правительством в сфере помощи безработным делалось ничтожно мало (FDRL. A. Williams Papers. Box 5. Williams to Mrs Isaac P. Witter. October 1, 1934)).

Профсоюзы и организованное движение безработных решительно настаивали на расширении и планомерном развитии общественных работ. Многие влиятельные представители вашингтонской администрации разделяли эту установку, полагая, что она полностью отвечает целям программы поэтапной реконструкции и модернизации капиталистической системы, ее приспособления к изменившимся условиям. Гопкинс, например, выступая в сентябре 1938 г. в Сиэтле, говорил, что он предвидит осуществление «великой программы федеральных общественных работ» продолжительностью в 20 и более лет. Неотвратимость такой перспективы он считал делом само собой разумеющимся. «Я рассматриваю такую программу в сочетании с системой социального страхования по безработице в качестве единственной возможности обеспечения средствами существования армии хронически безработных людей» (Tacoma News Tribune. September 17, 1938), - сказал он. Г. Икес с самого начала проводил мысль о создании постоянно действующей системы общественных работ в качестве своеобразного придатка частнокапиталистической экономики, выполняющего роль поплавка и стимулятора роста (LC. H. Ickes Papers. Box 161. Ickes to Hiram W. Johnson. September 21, 1935. В набросках отдельных выступлений Гопкинса мы находим места, из которых видно, что в случае сохранения массовой безработицы он не исключал возможности вытеснения частных капиталистических предприятий государственными. Избежать этой опасности, считал он, капитал мог бы, только взаимодействуя с правительством и гибко приспосабливая свою стратегию к изменившимся условиям (FDRL. Personal Letters in the Papers of Harry L. Hopkins, 1930-1946. Roll 17. "What Price Recovery")).

Рузвельт всегда с опаской относился к подобным настроениям. Но еще весной 1933 г. он вынужден был согласиться с идеей создания специального агентства, приданного Администрации общественных работ, с целью выработки рекомендаций по их планированию, территориальному размещению и рациональному использованию в интересах экономического развития. Так возникло Управление планирования национальными ресурсами (УПНР) (Karl B. D. Executive Reorganization and Reform in the New Deal. Cambridge, 1963; Idem. Charles E. Merriam and the Study of Politics. Chicago, 1974), которое во многом на свой страх и риск занялось изучением вопросов перспективного экономического планирования главным образом в области занятости и природопользования.

Одно время казалось, что УПНР, после 1939 г. перешедшее непосредственно в подчинение президента и ставшее органической частью управленческого аппарата Белого дома, со временем может сыграть важную роль в формулировании экономической политики и определении национальных приоритетов. Однако проекты его основателей натолкнулись на ожесточенное сопротивление монополистических кругов, восставших против покушения на их привилегии в определении экономической стратегии и заставивших президента положить конец «радикальной экспансии» сторонников внедрения планового начала в деятельность хозяйственного механизма, регулирования социального развития и усиления федерального контроля за использованием природных ресурсов.

Была только одна область внутренней политики, в которой Франклин Д. Рузвельт охотно выступал с опережающей политической инициативой. Имеется в виду охрана и консервация природных богатств. В этой области его личные представления о «сбалансированной цивилизации» и научно обоснованном природопользовании перекликались с концепциями сторонников усиления регулирующей роли государства в экономике в целях ограничения разрушительных последствий частнокапиталистической конкуренции. Природные ресурсы страны, рациональное использование которых под государственным контролем является важнейшим условием экономического благополучия нации, должны были стать, по его мнению, сферой приложения правительственных усилий крупных масштабов. Во имя благополучия будущих поколений американцев Рузвельт предлагал активизировать действия в пользу приобретения государством заброшенных земель, лесных участков, находившихся в частных руках, внедрения принципов общественного регулирования частнопредпринимательской деятельности в сфере эксплуатации природных ресурсов (MHC. F. Murphy Papers. Box 19. Franklin D. Roosevelt to Murphy. March 15, 1938).

Окружив себя значительным числом весьма энергичных сторонников реформ, Рузвельт уравновесил их политическое влияние сохранением прочных связей с представителями консервативных кругов - лидерами финансово-промышленного капитала (Б. Барух, Дж. Кеннеди и др.), политиканами-южанами, местными политическими боссами и т. д. Он охлаждал их преобразовательный пыл процедурой длительного просеивания идей и проектов сквозь сито «согласительных» комиссий, искусной игрой на противопоставлении мнений, упреждающими мерами, частично снижающими остроту проблем, но сохраняющими неизменным их существо. Даже у самых больших почитателей «нового курса» рождались опасения, что политика лавирования и эклектического соединения идей не имеет будущего. Об этом не принято было говорить открыто, но предчувствие недостаточности и ненадежности всех усилий вернуть стране процветание путем верхушечных действий часто беспокоило многих ближайших помощников президента. «Конечно, я хорошо знаю, - писал в 1940 г. Гарольд Иксе в частном письме, - что «новый курс» так же несовершенен, как и любая другая политическая программа. Если говорить о том, что мы имеем на сегодня, то она, вне всякого сомнения, обладает крупными недостатками как в отношении целей, так и способов осуществления. Однако время исправит ее дефекты, если, разумеется, у нас будет достаточно времени... Я начинаю опасаться, что как раз времени-то у нас может и не хватить для того, чтобы привести в приличный вид наш дом...» (LC. H. Ickes Papers. Box 160. Ickes to Chester A. Braman. January 22, 1940)

На собственном горьком опыте демократические низы познавали политическую механику либеральной эры. Страна была буквально залита потоками официального оптимизма. Однако экономическое положение и социальный статус больших масс трудящегося населения (женщин, афро-американцев, мелких фермеров и т. д.) если и изменились к лучшему, то лишь в ограниченных пределах. Многие важные требования рабочего класса не были удовлетворены. Так, например, после двух лет пребывания правительства Рузвельта у власти дело с подготовкой законопроекта о социальном обеспечении по безработице и старости почти не сдвинулось с места. Было бы ошибочно искать этому объяснение в опасениях Рузвельта натолкнуться на труднопроходимое препятствие в лице оппозиции в конгрессе (В тот период Рузвельт заявлял, что оппозиция в конгрессе «не является серьезной; она возникает каждый год, но с ней всегда нетрудно справиться, поставив этому некоторое время» (New Deal Mosaic: Roosevelt with his National Emergence Council, 1933 -1936. Eugene (Oregon) 1963. P. 449)). Правительство по собственной инициативе тормозило реформу социального обеспечения. В ходе знаменитых «первых ста дней» (1933 г.) оно не сочло возможным поставить ее на обсуждение конгресса. В дальнейшем Рузвельт доказал, что он не торопится с разработкой законодательства о социальном страховании и готов сколько угодно искать компромиссное решение (Huthmacher J. J. Op. cit. P. 175-176; LC. F. Frankfurter Papers. Box 49. Thomas G. Corcoran to Frankfurter. June 18, 1934).

Послания, которые в январе 1935 г. президент направил в конгресс, были отмечены умеренностью, хотя в них и говорилось о необходимости значительных ассигнований на расширение общественных работ и содержалась рекомендация принять закон о социальном страховании. Характерно, что, выступив наконец с этими давно ожидаемыми предложениями, правительство оказалось в ссоре... с прогрессистским блоком в

в конгрессе «не конгрессе, который справедливо нашел их неудовлетворительными. Конфликт разрастался, тем более что созданная президентом комиссия во главе с Ф. Перкинс предлагала главное бремя забот по осуществлению этих мер возложить на штаты, сделав участие федеральных властей чисто символическим. Прогрессисты справедливо увидели в этом уступку консерваторам за счет интересов трудящихся. Вялое течение слушаний в конгрессе проходило на фоне почти полного замирания правительственной активности (Roosevelt and Darnels. A Friendship in Politics. P. 156). Неожиданное одобрение Комитетом по труду палаты представителей подготовленного компартией и внесенного Ландином билля о социальном страховании заставило правительство поторопиться и выступить с собственным законопроектом, которому была обеспечена поддержка обеих палат конгресса, но который отличался от билля Ландина в худшую сторону.

Настораживающим молчанием окружил президент и повторное прохождение весной 1935 г. через обе палаты конгресса знаменитого законопроекта Вагнера о трудовых отношениях, хотя ему было обеспечено подавляющее большинство голосов членов сената и палаты представителей. Ф. Перкинс писала, что билль Вагнера никогда не рассматривался Рузвельтом в качестве составной части его собственной программы. Более того, администрация (и сама Перкинс в том числе) делала все, чтобы торпедировать билль (Perkins F. Op. cit. P. 239. См. также: Brody D. Op. cit. P. 144). Сенатор Вагнер был так напуган этим холодным приемом, что выхолостил собственный билль, отказавшись распространить его положения на сельскохозяйственных рабочих. Оправдываясь, он писал в апреле 1935 г., что реальная угроза полного провала билля сделала его податливым любому нажиму (NYPL. N. Thomas Papers. Box 8. Robert F. Wagner to Thomas. April 1, 1935). Он ничуть не преувеличивал: опасность преследовала билль буквально по пятам. Накануне решающего голосования в сенате, 15 мая 1935 г. на пресс-конференции Рузвельт заявил, что он никак не определил своего отношения к биллю Вагнера (Huthmacher J. J. Op. cit. P. 197). Это означало, что можно было опасаться самого худшего - вето президента.

И вдруг резкий поворот от созерцательности и проволочек к демонстрации приверженности «подлинному» (как писал Тагуелл) (Tugwell R. G. The Democratic Roosevelt. Garden City, 1957. P. 341 )прогрессивизму, к активной поддержке самого радикального в истории американского государства социального законодательства, включая билли о социальном страховании, о трудовых отношениях, налогообложении крупных состояний и т. д. Существенно меняется и сама риторика президента. Обличения беспредельной алчности имущих классов и хищничества монополистов в духе популизма Брайана и Лафолетта-старшего сопровождаются признанием приоритета интересов неимущих слоев в государственной политике «национальной реконструкции». Летопись американского президентства, пожалуй, не знала такого крутого зигзага.

Еще в своем ежегодном послании конгрессу в январе 1935 г. Рузвельт заявил, что он не хочет вносить изменения в существующую налоговую систему. 7 июня он сказал репортерам на пресс-конференции, что проблема налогов его не занимает. Но уже 19 июня в послании конгрессу президент предложил ввести прогрессивный налог на крупные состояния и прибыли корпораций. Оппозиция кричала о «трюках» президента, перехватывающего голоса у левых и экстремистов типа X. Лонга. Однако Белый дом, хотя и в сильно урезанном виде, добился от конгресса одобрения законопроекта. 5 июля 1935 г. Рузвельт поставил свою подпись под законом Р. Вагнера о трудовых отношениях, подтвердившим и усилившим права рабочих на организацию в профсоюз и коллективный договор, зафиксированные в статье 7-а НИРА. 14 августа 1935 г. Ф. Рузвельт подписал Закон о социальном страховании.

Итак, внезапно, в течение жарких летних месяцев 1935 г., после длительной раскачки и выжидания правительство Рузвельта вновь обрело вкус к социальной реформе. Многие буржуазные историки теряются в догадках, размышляя по поводу происшедшей метаморфозы. Лейхтенберг, например, писал, что Рузвельт сделал это «по причинам не вполне понятным», а конгресс, в свою очередь проголосовав за поддержанные правительством билли, также раз и навсегда «поверг всех в недоумение» (Leuchtenburg W. E. Op. cit. P. 151). Разумеется, разгадку следует искать не только в чисто предвыборных соображениях. В эволюции «нового курса» ярко проступает стремление Рузвельта решить главную стратегическую задачу буржуазного прогрессизма в условиях острейшего кризиса капиталистической системы - подчинить себе массы и удерживать их под контролем подновленной двухпартийной системы.

Оценивая обстановку лета 1935 г., министр внутренних дел Г. Икес высказал убеждение, что «страна настроена куда более радикально, чем правительство в целом и каждый из нас в отдельности» (WSHSL, R. Robins Papers Boх 27. H. L. Ickes to Robins. August 19, 1933. Увеличивающийся разрыв между буржуазными либералами и ушедшими влево массами тревожил не одного только Икеса. Нельзя пройти мимо многозначительного замечания мэра Нью-Йорка Ф. Лагардия, оброненного им в письме к другу в связи с оценкой общей ситуации в стране и перспектив политического развития. В апреле 1938 г. он писал, что многие близко стоявшие к нему политики «порой выражали опасения, что я (Лагардиа. - В. М.), случалось, бывал немного более радикальным, чем это казалось необходимым, но последующие события, возможно, убедили (их), что в то время я верно угадывал общую тенденцию» (NY City Archives. F. H. La Guardia Personal File, Location 2675. La Guardia to E. M. Elciott. April 4, 1938)). На новую ступень поднялось движение безработных после того, как наметилось, a затем было осуществлено под эгидой коммунистов объединение всех его организаций. Нарастала волна всеобщих забастовок в основных отраслях промышленности. Стихийно, снизу ширилось движение за организацию профсоюзов. В большинстве случаев его возглавляли по-боевому настроенные рабочие лидеры.

Накопление взрывчатого материала на почве разочарования в «политике улыбок» шло медленно, но неуклонно и в промышленной «глубинке». Архив Лорены Хиккок - прекрасное и авторитетное свидетельство вызревания новых настроений, последовательного «самовозгорания» бунтарского духа в рабочей среде, отвергавшей полумеры, ищущей опоры в сплочении, организации и новых конструктивных идеях социального прогресса, выходящих за узкие рамки буржуазного права (FDRL. L. Hickok Papers. Box 11. Hickok to H. L. Hopkins. June 1, 1934; Hickok to A. Williams. August 15, 1934).

Изучив обстановку в промышленном Огайо осенью 1935 г., Хиккок пришла к выводу, что «медовый месяц» в отношениях между рабочими и администрацией в Вашингтоне подходит к концу по мере распространения мнения о Рузвельте как о всего лишь «еще одном президенте», когда «большой бизнес» по-прежнему вершит всеми делами. Все реже она сталкивалась с упованиями на благоволение просвещенного правления и все чаще - с убеждением в необходимости взять контроль за осуществлением нового законодательства в свои руки, так сказать, явочным путем добиваться не только претворения его в жизнь, но и совершенствования в интересах трудящихся (FDRL. L. Hickok Papers. Box 11. Hickok to H. L. Hopkins. October 10, 19). Однако рабочий класс не был един и монолитен. Политическое влияние классово сознательного авангарда ослаблялось приливом мелкобуржуазной стихии в лице широких движений социального протеста, неоднозначных по своему характеру, преследующих часто различные, порой прямо противоположные цели. Это вносило серьезную путаницу в обстановку, в ряде случаев вело к оживлению отсталых настроений, используемых реакцией для ведения антирадикальной и антилиберальной пропаганды, для игры на страхе, предрассудках и предубеждениях. Самое слабое звено в коалиции «нового курса» - пестрые мелкобуржуазные массы Юга, Дальнего и Среднего Запада, часть городских средних слоев (в особенности находящихся под влиянием католической церкви) были подвержены наибольшим колебаниям, что в отдельных случаях сказывалось и на настроении пролетарских слоев (FDRL. A. Williams Papers. Box 2. E. C. Lindeman to Williams. March 26, 1937; Box 4. Williams to Eleanor Roosevelt. August 18, 1939; Papers of Harry L. Hopkins, Confidential Political File. 1938-1940. Box 120. Samuel C. Cleland to Daniel C. Roper. November 14, 1938; Печатное В. П. Демократическая партия и ее электорат в годы «нового курса» // Американский ежегодник. 1980. М., 1981. С. 83, 84).

Учитывая эти слабости и колебания, а также испытывая давление со стороны монополий, Рузвельт тормозил осуществление многих реформ, но предусмотрительно не связывал себя никакими жесткими обязательствами. Контуры программы «социального строительства», выдвинутой Рузвельтом, с самого начала и до конца оставались нечеткими, расплывчатыми. К тому же он не единожды обещал буржуазии, что эра либеральных реформ не будет длиться бесконечно. Уже осенью 1935 г., к огорчению своих сторонников, правительство объявило, что наступила «передышка». 1936 год, год президентских выборов, подтвердил, что перемирие с капиталом лидер демократической партии хотел бы превратить в прочный мир (Roosevelt and Frankfurter. Their Correspondence 1928-1945. Boston; Toronto, 1967. P. 235 )ценой приглушения социального аспекта деятельности администрации. Подстраиваясь под антимонополизм масс, Рузвельт по-прежнему от случая к случаю обрушивал потоки гневных слов на «экономических роялистов», «обворовывающих других людей». Но ничего конкретного и особо обнадеживающего в отношении улучшения, усиления и углубления социального законодательства сказано не было. И еще меньше сделано.

Президент оставался глухим к призывам поддержать кампанию в пользу принятия законопроекта Вагнера о государственном жилищном строительстве, в котором были заинтересованы неимущие слои перенаселенных промышленных центров. Распространение трущоб в городах достигло размеров национального бедствия, однако Белый дом оповестил общественность, что не считает рекомендации сторонников государственного жилищного строительства для неимущих семей относящимися к числу «обязательных» мер (Huthmacher J. J. Op. cit. P. 213-216). Рузвельт отказался поддержать антирасистский билль Вагнера - Ван Найса - Гавэгана, объявляющий суд Линча уголовным преступлением, относящимся к юрисдикции федеральных судебных властей. Блок южных демократов, пишет Хатчмейкер, действовал так эффективно, что Рузвельт не нашел в себе силы даже пошевельнуть пальцем в защиту жертв антинегритянского террора (Ibid. P. 238-243). Отрицательное отношение президента к идее создания государственной системы здравоохранения способствовало провалу кампании за ее осуществление, хотя, как признавали ее противники, огромные массы населения были на стороне этой идеи (NYPL. F. La Guardia Papers 1939 (Good-Gray). Frank Gannett to F. La Guardia. March 4, 1939; Lash J. P. Op. cit. P. 611).

Платформа демократической партии накануне выборов 1936 г. производила впечатление документа, сделанного по меркам оппозиции или, в лучшем случае, как писал Ф. Франкфуртер, составленного с таким расчетом, чтобы «удовлетворить каждого, никого не обидеть». «Проект платформы, - писал он Рузвельту - не содержит в себе ничего вдохновляющего, никакой общей концепции, никакого призыва к борьбе, ничего такого, что ободряло бы, что запоминалось бы. По содержанию он едва ли отличается от того что предлагают республиканцы, а по тону составлен в еще более скучных выражениях» (Roosevelt and Frankfurter. P. 344). Франкфуртер полагал, что программа должна была бы отразить намерение демократов развивать и дальше дело социальной реформы. Однако Рузвельт не изменил ни слова в этом документе, выработанном специальным комитетом. Примечательно, что во главе его был поставлен сенатор Вагнер, который должен был символизировать готовность со стороны демократов следовать и дальше по пути реформ, хотя сам сенатор не скрывал пессимизма в отношении достигнутого и достижимого (LC. F, Frankfurter Papers. Box 109. Robert F. Wagner to Frankfurter. June 25, 1937).

Между тем потребность в глубоких переменах не только не отпала, но все острее осознавалась широкими массами трудящихся (Несоответствие между желаемым и достигнутым признавалось многими из окружения Рузвельта. Весной 1937 г. Генри Уоллес, министр сельского хозяйства в администрации Рузвельта, выступая в Экономическом клубе Нью-Йорка, в драматических выражениях признал, что «четыре года героических усилий» не вывели американское общество из тупика, куда завели его коллизия антагонистических интересов «различных экономических групп», конфликт между бедностью и богатством, погоней за прибылью любой ценой и реальным бесправием доброй «половины нации», ставшей жертвой экономической анархии и вопиющей недооценки социальной ответственности со стороны государственной власти (FDRL. A. Williams Papers. Box 5. Address by Secretary Walles before Economic Club of New York. February 3, 1937)). Это относится прежде всего к тем отрядам рабочего движения, которые всем ходом событий выдвигались на авансцену политической жизни. Речь идет о качественно новом уровне понимания существующего и углубляющегося классового размежевания в обществе и своих собственных классовых интересов. Достигнутая более высокая ступень классового самосознания рабочих (прежде всего в основных отраслях промышленности), как справедливо отметил американский историк Дэвид Монтгомери, проявилась тогда в расширении борьбы за осуществление демократического контроля деятельности отдельных частных предприятий (Montgomery D. Workers' Control in America. Studies in the History of Work, Technology and Labor Struggles. L.; N.Y., 1979. P. 164 )и, добавим, в повышении идеологической зрелости организованного рабочего движения в целом, в усилении тяги к независимому политическому действию, в поиске путей выхода из кризиса на основе выработки антикапиталистических программ, создания и расширения национализированного сектора, в перестройке хозяйственного механизма путем усиления регулирующей роли государства и т. д.

Даже многие ведущие лидеры АФТ пришли к убеждению, что крах 1929 г. был вызван не случайными обстоятельствами, а явился неизбежным следствием «фатальных дефектов» экономики страны, среди которых в числе первых называлось отсутствие хорошо поставленного планирования производства, развития финансово-кредитной системы, распределения и т. д. (LC. John P. Frey Papers. Box 12. Folder: "Notes and Memoranda (2)" ) Разумеется, среди гомперсистов об этом не принято было говорить вслух, но о необходимости создания и планирования со стороны государства постоянно действующей системы общественных работ Исполком АФТ заявил открыто в своем обращении к буржуазным партиям (Taft Ph. Op. cit. P. 305).

Горячую заинтересованность в последовательном осуществлении все более глубоких социальных преобразований и активизации правительства в данном вопросе проявили профсоюзы КПП, многие из которых своим рождением были обязаны коммунистам и левым. Своей ближайшей целью они декларировали проведение через конгресс закона о минимуме заработной платы, гарантиях прав профсоюзов и расширении участия рабочего движения в определении правительственной политики (Josephson M. Op. cit. P. 401 - 403). Но весь дух и вся практика «нового тред-юнионизма» свидетельствовали, что его социальные идеалы не ограничиваются борьбой за удовлетворение набора сиюминутных требований. Об этом в воспоминаниях Лен де Кокса (одного из руководителей КПП) сказано следующими словами: Конгресс производственных профсоюзов «представлял собой устремленное к значительным целям, воинственное движение, поставившее перед собой задачу добиться вовлечения трудящихся США в профсоюзы во имя улучшения их жизненных условий и вместе с тем не лимитирующее их далеко идущие чаяния, что вполне естественно для хорошо организованного боевого и ведомого умными лидерами пролетарского движения, если оно нацелено на эвентуальную трансформацию общества» (Wayne State University. Labor History Archives. Oral History. Interview of Len De Caux. P. 4-5).

На своей первой национальной конференции, состоявшейся в Атлантик-Сити (октябрь 1937 г.), КПП выработал законодательную программу, которая вобрала в себя наиболее существенные требования, разделяемые основной массой членов американского профдвижения. Бросается в глаза, что упор в ней был сделан на «фундаментальное требование» закрепления в законодательном порядке права на работу. С этой целью предлагалось обязать всех частных предпринимателей строжайшим образом соблюдать права рабочих, зафиксированные законодательством «нового курса» выдвигалось требование введения федерального законодательства, регулирующего продолжительность рабочего времени и минимальные ставки заработной платы в промышленности. От этой меры ожидали многого, и прежде всего роста занятости. Предлагалось также принять поправки к законодательству о социальном страховании, сделав его максимально отвечающим сложившимся условиям, демократичным, охватывающим все категории трудящихся без каких-либо изъятий (Committees for Industrial Organization, The Program of the CIO. P. 12-13).

Проблема занятости и обеспечения миллионов обездоленных людей необходимым минимумом жизненных благ оставалась на переднем плане национальной политики. Несмотря на все усилия, безработица уменьшилась незначительно. На заседании Чрезвычайного экономического совета в присутствии Ф. Рузвельта в конце декабря 1935 г. представители министерства труда приводили цифру в 12 млн, что лишь на 2 млн было ниже уровня 1933 г. (New Deal Mosaic. P. 496 )А тем временем индекс промышленной продукции достиг 90 пунктов от уровня 1929 г. После того как уже в 1936 г. обозначился новый спад в экономике, ход событий сделал данную проблему самым больным местом в системе отношений между правительством и организованным рабочим движением. Рабочий альянс - организация движения безработных - все настойчивее критиковал правительство за самоустранение от поисков оптимальных решений проблемы занятости (People's Press. 1936. 31.X). Профсоюзы поддержали эту критику. Гопкинс и другие лидеры демократической партии признавали растущее значение организованного движения безработных, его влияние на политическую обстановку (FDRL. A. Williams Papers. Box 4. H. L. Hopkins to FDR. September 11, 1935; FDRL. Papers of Harry L. Hopkins. Confidential Political File, 1938-1940. Box 121; B. Sperling to James A. Farley. November 4, 1937).

Новое увеличение числа безработных, разочарование в полумерах «нового курса» сделали реакцию рабочих социально направленной. Ряд выступлений лидера КПП Джона Льюиса прозвучал грозным предупреждением капиталистам и властям, пытавшимся террором сбить порыв масс. «Время - категория реальная,- говорил он на съезде профсоюза дамских портных в мае 1937 г. - Теперь всем хорошо известно, что великие проблемы, вставшие перед рабочими США, остаются нерешенными... Уже сейчас некоторые наши экономисты предсказывают следующий экономический спад. Друзья мои, неужели все, что могут предложить нам наши лучшие политические деятели,- это обещания нового бедствия? Если это так, если все, что нам могут предложить наши промышленники, финансисты и политики,- это продолжение депрессии, человеческих страданий, если все это правда, то не пришло ли время для рабочего движения организоваться и что-то предпринять в связи с этим?» (International Ladies Garment Workers Union (далее - ILGWU). Proceedings, 1937. P. 301; The Flint Weekly Review. January 8, 1937. P. 8 )В этих речах Льюис ни разу не упомянул имени Рузвельта.

Рабочее движение было поставлено перед дилеммой: или следовать и дальше в русле буржуазного прогрессизма, или, не порывая с ним полностью, сделать решительные шаги к политической самостоятельности, встав под знамена борьбы за перемены структурного порядка (Wayne State University. Labor History Archives. H. Kraus Collection. Box 6. Radio Broadcast, Mr. Arthur Green. July 4, 1936). Мысль об антирабочей сущности буржуазной демократии, любого правительства капиталистов, какой бы либеральной программой оно ни руководствовалось, и о необходимости создания вокруг КПП широкого политического движения трудового народа присутствует во многих документах «нового тред-юнионизма», дошедших до нас (Ibid. The Walther P. Reuther Papers. Document: New America and Labor (1938?)). Поддержка профсоюзами рабоче-фермерских партий на местах также говорит о многом.

Не переоценивая масштабов радикализации рабочего движения, нельзя в то же время не признать, что достигнутый им в считанные годы уровень развития выглядел разительным контрастом в сравнении с недавним прошлым, когда о нем было принято говорить как о ничтожно малой величине в балансе социальных сил, неспособной постоять за себя. Вот почему требование решительного пересмотра того положения, при котором рабочий класс и рабочее движение оставались непредставленными на всех уровнях государственной власти, звучащее в устах многих видных руководителей профдвижения 30-х годов, а также в документах профсоюзов, уже воспринималось либералами в обеих буржуазных партиях как реальный вызов существующей политической системе, как сигнал к наступлению на ее устои.

Рузвельт придавал серьезное значение этим несовместимым с устойчивостью двухпартийной системы требованиям и принимал меры к устранению потенциальной угрозы ее развала. С политической точки зрения вопрос для него решался просто: следуя традициям брайанизма, президент отдал указание лидерам демократов о поглощении местных рабоче-фермерских партий, о «приручении» их под эгидой широкого «исторического блока», присягнувшего на верность администрации «нового курса». Эту тактику Рузвельт считал вполне оправданной, особенно после успеха республиканцев на промежуточных выборах 1938 г., вызвавшего обострение внутренних конфликтов в его собственной партии.

Но в идеологическом плане «ньюдиллеры» оказались поставленными лицом к лицу с рядом сложнейших, порой неразрешимых проблем, ибо сближение с социал-реформистскими партиями типа рабоче-фермерской партии Миннесоты или Американской рабочей партии штата Нью-Йорк, профсоюзами, движением безработных, укрепление социальной базы коалиции «нового курса» за счет притока демократических сил (рабочих, черных, женщин, молодежи и т. д.) не могли пройти бесследно, не вызвав определенных изменений в социальной доктрине демократической партии (Многие так называемые «регулярные» демократы - сторонники Рузвельта выражали недовольство отступлением, как они заявляли, от первоначальной программы «нового курса», программы умеренного либерализма. Их тревожило появление социал-демократических фракций в составе организаций демократической партии в штатах, снижение роли партийных машин на местах и т. д. (см.: FDRL. Papers of Harry L. Hopkins, Confidential Political File, 1938 - 1940. Box 121. Frank Tierney to Hopkins. October 2, 1939; Tierney to L. Mellett. October 3, 1939)). Появление в дальнейшем доктрины «народного» капитализма тесно связано с этим фактом.

Размах массовой борьбы трудящихся в конце 30-х годов и успехи движения народных фронтов во многих странах Европы и Америки заставили Рузвельта и его сторонников в конгрессе вновь поднять вопрос о войне с бедностью и под этим флагом возобновить кампанию поддержки ряда прогрессивных законопроектов. Натянутость отношений между организованным рабочим движением и администрацией в 1937 г уменьшилась.

Стремясь не упустить шанс и прочнее привязать рабочее движение к политическому либерализму, Рузвельт снова прибегает к методам патронажа и разного рода реорганизациям. Правительство заняло довольно резкую антитрестовскую позицию, были приняты программа расширения общественных работ и ряд мер помощи «оказавшимся в критической ситуации» семьям рабочих в индустриальных центрах (FDRL. A. Williams Papers. Box 4. Franklin D. Roosevelt to Harry Hopkins and Williams. May 17, 1938). 1 сентября 1937 г. Рузвельт подписал закон Вагнера - Стигалла о создании Администрации экономического строительства, призванной обеспечить содействие государства в строительстве жилья для малоимущих семей. Ее финансовые возможности были ограниченны, но принципиальное значение этой меры нельзя недооценивать. Согласие Рузвельта поддержать законопроект о справедливом найме рабочей силы стало еще одной вехой в процессе «реабилитации» рабочей политики правительства.

Движение рабочих в защиту билля о минимуме заработной платы и максимуме продолжительности рабочего времени, как уже упоминалось, было связано с попытками найти средство смягчения анархии капиталистического воспроизводства, порождающей хроническую массовую безработицу. Демократы в избирательной платформе 1936 г. не обошли вниманием этот вопрос (Douglas P. H., Hackman J. The Fair Labor Standards Act of 1938 // Political Science Quarterly. December, 1938. P. 492). На первых порах администрация играла довольно активную роль в разработке законопроекта, включавшего также статьи о запрещении детского труда и различных видов антипрофсоюзной практики предпринимателей. Но затем, когда Национальная ассоциация промышленников и большинство южных пред принимателей, широко использовавших дешевый труд неквалифицированных негритянских рабочих в конкурентной борьбе с северными промышленниками, высказали отрицательное отношение к биллю, правительство предоставило событиям развиваться своим чередом. Это ослабило позиции его сторонников в конгрессе. В конце 1937 г., казалось, уже не было никаких надежд на то, что очередная сессия конгресса вообще будет рассматривать этот билль (Ibid. P. 511).

Есть основания утверждать, что политические итоги 1938 г. послужили Рузвельту толчком к новым размышлениям но вопросам социальной стратегии. Линия размежевания между прогрессистами и консерваторами в демократической партии в это время в силу неодинаковой оценки событий внутри и вне США приобрела более отчетливые контуры, причем раскол партии и выход из нее левого крыла в случае победы консерваторов на предстоящем съезде партии в 1940 г. представлялись всем делом почти решенным. Информация с мест, стекавшаяся в Белый дом, свидетельствовала о глубине разногласий и о складывании предпосылок создания массовой третьей партии на базе профсоюзов и движения безработных (FDRL. Papers of Harry L. Hopkins. Confidential Political File, 1938-1940. Box 120. W. Evjue to James A. Farley. December 12, 1938). Резкий маневр Рузвельта в сторону отмежевания от консерваторов и возобновления «проработки» законопроекта о справедливом найме рабочей силы следует поставить в связь с этой ситуацией. Приняв решение, Рузвельт действовал весьма энергично и изобретательно. Не вняв угрозам справа, президент буквально заставил конгресс проголосовать за билль Блэка - Коннери.

Принято считать, что это событие символизировало конец «нового курса». Едва ли с этим можно согласиться без оговорок. Верно, что уже в 1939 г. Белый дом начинает тайно налаживать отношения с консервативной оппозицией. Нарастание военной опасности в Европе и желание видеть демократическую партию единой заставили Рузвельта отказаться от линии на конфронтацию с правой оппозицией и даже признать ее ошибочной. Но от одного субъективного желания президента не зависело, быть или не быть продолжению эры реформ. Движущей силой развития либерализации начиная с 1933 г. были и оставались народные массы, прежде всего рабочий класс, чья инициативная, а порой и самостоятельная роль в событиях обеспечила многие демократические перемены. Об этом свидетельствовало увеличение новых сил в местных легислатурах, избрание и назначение прогрессивно и даже радикально настроенных деятелей на важные общественные посты и т. д. И хотя такого рода перемены далеко не всегда соответствовали планмм рузвельтовских либералов и самого президента, они вынуждены были с ними считаться и даже использовать в собственных политических интересах как средство давления на консервативную оппозицию.

Нельзя не признать вместе с тем, что накануне войны положение в рабочем движении оставалось крайне сложным. Шла острая борьба двух тенденций - радикальной и умеренно-консервативной, если упомянуть только главные. Буржуазная реакция лихорадочно мобилизовала дополнительные силы и средства для обработки общественного мнения страны в антирадикальном духе, в духе преданности «американским традициям», в духе антикоммунизма. Это обстоятельство вносило еще больший разброд в ряды рабочей демократии и ее союзников. И все же было не ясно, какая из двух тенденций возьмет верх. Вот почему и после 1939 г., стремясь сохранить широкую социальную базу, на которую долгие годы опиралась его администрация, Рузвельт предпочитал не отходить от формулы «прогрессивного либерализма», хотя никто из «ньюдиллеров», включая самого президента, ни тогда, ни позже не мог (или не хотел) объяснить, что конкретно подразумевается под этим понятием (Многие видные деятели из окружения Рузвельта понимали, что неспособность либерализма сформулировать продуманную и обоснованную программу поступательного развития чревата тяжелыми и далеко идущими последствиями с точки зрения не только развития внутренних условий в стране, но и роли США в мировом сообществе. Высказывались опасения, что если «новый курс» остановится на достигнутом, то это будет означать капитуляцию перед реакцией, а следовательно, отрицательно скажется и на позиции США в мировых делах. Например, Честер Боулс (тогда глава Администрации по контролю над ценами) писал С. Розенману в 1943 г.: «По моему мнению, провал в деле дальнейшей разработки либерапьной программы может иметь своим результатом упадок нашей демократии и рост агрессивного национализма в США, который может стать еще более опасным для всеобщего мира, чем был в прошлом наш изоляционизм» (FDRL. S. Rosenman Papers. Box 1, General Correspondence, Chester Bowles to Rosenman. December 23, 1943)).

Всю подготовку к съезду демократической партии в 1940 г. «ньюдиллеры» провели под девизом удержания важнейших рычагов власти в своих руках (FDRL. Papers of Harry L. Hopkins. Confidential Political File, 1938-1940. Box 120. Memoranda. May 28, 1939), а успех на выборах осенью 1940 г. они рассматривали как залог сохранения коалиции «нового курса». Гопкинс в ряде писем говорил об итогах выборов как о победе демократии, «народа», а Франкфурте? утверждал, что Рузвельт, вновь вступив на пост президента, преисполнен мессианского духа (FDRL. Papers of Harry L. Hopkins. Confidential Political File, 1938-1940. Box 120. Hopkins to L. Moore. November 18, 1940; LC. F. Frankfurter Papers. Box 74. Frankfurter to H. Laski. November 27, 1940).

Однако ход событий не оправдал этих оптимистических прогнозов. К концу третьего срока пребывания Рузвельта на посту президента реакция и движение к контрреформе набрали силу. Одной из причин этого был верхушечный, элитарный характер либерализма «ньюдиллеров», подчиненного всецело классовым интересам буржуазии. Спонтанность, непоследовательность были его отличительной чертой, а боязнь почина демократических масс - родовым признаком.