Глава седьмая. СТАНОВЛЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ

Титульный лист 'Статей конфедерации'. Первое издание

Наряду с деятельностью Континентального конгресса важным этапом на пути становления новой государственной власти было избрание местных ассамблей и конвентов взамен распущенных ранее колониальной администрацией. В большинстве колоний произошло расширение контингента избирателей за счет предоставления права голоса тем, кто раньше его не имел в результате снижения имущественного ценза. Хотя в ассамблеях по-прежнему преобладала имущая верхушка, значительное число депутатских мест получили представители внутренних районов, увеличилось количество депутатов, принадлежавших к средним слоям. Если раньше их деятельность регламентировалась губернатором и назначенным при нем советом, то теперь положение изменилось (Мain J. Т. The sovereign states 1775 - 1783. New York 1973, p. 201.) .

Многое в это время решалось по инициативе массовых демократических организаций «Сынов свободы», Комитетов связи или безопасности, которые приобрели особое влияние к середине 70-х гг. (Jensen M. The founding of a nation. A history of the American revolution 1763 - 1776. New York 1968 chap. XVIII. )Этого влияния они не утратили и после провозглашения независимости. Деятельность ассамблей протекала в известной мере под контролем Комитетов связи и безопасности. Однако постепенно, по мере выработки местных конституций, ассамблеи стали действовать более самостоятельно. Одна из главных целей имущих групп заключалась в том, чтобы во имя утверждения собственной власти отделаться от контроля и опеки Комитетов связи. Последние по глубокому убеждению господствующих классов лишь привносили элемент анархии, давая слишком много власти «толпе» (Main J. T. The sovereign states, p. 193.)

Переправа отрядов Дж. Вашингтона через р. Делавэр 26 декабря 1776 г. Худ. Е. Лейтце

Согласно вновь принятым конституциям, каждая из колоний разработала свою систему управления, которая мало чем отличалась от прежней по своей структуре. Но состав людей, заполнивших различные ее звенья, изменился. Почти во всех штатах главой исполнительной власти остались губернаторы, по прежние королевские ставленники были изгнаны, а их место заняли новые люди, связавшие свою судьбу с освободительным движением и борьбой за независимость. Если раньше губернатора назначал король, а отчитываться за своп действия ему приходилось перед британским правительством, то теперь он стал подотчетен избиравшим его законодательным ассамблеям, либо, как это было в Нью-Йорке и Массачусетсе, губернатор избирался прямым голосованием. В этом случае он мог чувствовать себя менее зависимым от ассамблеи. Во всех штатах, кроме Нью-Йорка, Делавэра и Южной Каролины, губернатор избирался сроком на один год. Как отмечает Г. Вуд, сама по себе «идея» губернаторской власти многим представителям левого крыла вигов казалась «слишком монархической». Поэтому были приняты меры к ограничению власти губернаторов (Wood G. The creation of the American republic 1776 - 1787. New York, 1972, p. 137.).

В ряде штатов были введены ограничения на срок пребывания одного и того же лица в должности губернатора. Но в некоторых случаях, как в Нью-Йорке, где губернатором был избран Джордж Клинтон, он занимал этот пост без малого два десятка лет (1777-1795 гг.) (Воatner III M. M. Encyclopedia of the American revolution. New York, 1966, p. 235-236. ). Последний бы л весьма примечательной фигурой, представляя, по словам одного из наиболее авторитетных исследователей его деятельности А. Янга, интересы левого крыла вигов (Yоung A. F. The democratic republicans of New York. The origins, 1763 - 1797. Chapel Hill, 1967, p. 32. ). Характерно, что в Нью-Йорке, одном из самых консервативных штатов, главой исполнительной власти стал человек такой политической ориентации. Представитель консервативных кругов вигов Ф. Шайлер отмечал, что «никто не в состоянии одержать победу над Клинтоном» (Ibid., p. 34.) . Сам Шайлер пользовался немалым влиянием в Нью-Йорке и пытался соперничать с Клинтоном на выборах, но потерпел поражение. У Клинтона было, естественно, немало противников среди нью-йоркских консерваторов. Однако он прочно удерживал свой пост. Когда Клинтон впервые баллотировался на эту должность, его рассматривали как кандидата группировки вигов, опиравшейся на поддержку мелких и средних земельных собственников (Ibid., p. 23. ). Но много лет спустя он отдавал приказы о беспощадной расправе над участниками фермерских выступлений, пожелав лично возглавить карательную экспедицию (Ibid., p. 55. ). Это понятно, ибо сам Клинтон принадлежал к числу крупных собственников, приумножив свое состояние во время революции на земельных спекуляциях. Таким образом, у Клинтона было как бы два лица: одно - руководителя популярного толка, умело использовавшего демагогические приемы для завоевания на свою сторону голосов избирателей, другое - крупного земельного собственника, что в конечном итоге делало его кандидатуру не только приемлемой, но и удобной для имущей верхушки Нью-Йорка.

Биографы Клинтона называют его сторонником «демократии среднего класса» (Ibid., p. 54. ). Однако эта ставшая стандартной в американской историографии формулировка ни о чем не говорит. Клинтона называли также «радикалом» за его оппозицию традиционной в Нью-Йорке власти лендлордов, «реформатором» и проводником «уравнительных принципов» за поддержку землевладельцев средней руки. В действительности он не был ни тем, ни другим. В арсенале политических средств, которыми пользовался нью-йоркский губернатор, наличествовали элементы и радикализма, и реформизма. Однако использование их объяснялось тактическими соображениями, продиктованными интересами борьбы за власть. Клинтон являл собой пример политического деятеля-прагматика, весьма характерного и типичного как для того, так и для последующего периода американской истории. Он был защитником «общественных интересов», выступая против лендлордов, отмечает А. Янг, и в то же время не являлся «противником лендлордизма» (Young A. George Clinton: democratic, middle-clasp prototype of the revolutionary. The paper prepared for a conference «New York in the new nation». State University College at Oneonta. April 26 - 27, 1974, p. 11 - 17. (Текст этого неопубликованного выступления был любезно предоставлен мпе его автором). ). С этим выводом трудно не согласиться. Цитируя самого Клинтона, тот же автор разъясняет: его цель заключалась в том, чтобы сохранить «жизнь, свободу и земельные владения». «Защита собственности, - говорил Клинтон, - составляет одну из важнейших основ общества; для защиты н укрепления этой основы все средства хороши» ( (Young A. F. The democratic republicans of New York, p. 54.).

В колониальные времена королевские губернаторы, как правило, были выходцами из знатных английских семей. После провозглашения независимости, чтобы стать губернатором аристократического происхождения не требовалось, но иметь крупное состояние было необходимо. В некоторых штатах это требование было даже зафиксировано в конституциях (Южная Каролина, Мэриленд и Массачусетс), в других - осуществлялось на практике, несмотря на отсутствие конституционных правил. Из 55 человек, занимавших губернаторские посты в 13 штатах на протяжении 1776 - 1788 гг., около половины принадлежало к знатным семьям, владельцам земельных имений и крупных состояний. Наряду с землевладельцами это были главным образом богатые купцы и юристы. По словам Д. Т. Мейна, они «приобрели крупную собственность» и выдвинулись «до начала движения за независимость». Мейн небезосновательно полагает, что «большинство из них выдвинулись бы как политические руководители и без революции» (Main J. T. The sovereign states, p. 190 - 191.) .

Непосредственным окружением и опорой губернаторов были специально состоящие при них исполнительные советы, унаследовавшие функции советов при губернаторах колониальных времен. В составе этих советов редко оказывались случайные люди. Хотя в большинстве штатов члены советов избирались законодательными ассамблеями, в них, как правило, попадали лишь именитые и состоятельные люди. Правда, срок их пребывания в губернаторском совете был ограничен от одного до четырех лет (в разных штатах по-разному). Но в период пребывания у власти члены совета были «наделены важными функциями» (Ibid., p. 192.) . Губернаторы и состоявшие при них советы обладали достаточно широкими полномочиями, особенно в Массачусетсе, Нью-Йорке и Южной Каролине, где глава исполнительной власти был, согласно конституции, наделен правом вето, позволявшим отклонять решение законодательных ассамблей, если при повторном рассмотрении оно не собирало двух третей голосов. Как известно, это правило впоследствии вошло в федеральную конституцию и действует по сей день.

Условия военного времени требовали, чтобы губернатор, как руководитель местной администрации, был наделен реальной властью, которая позволяла бы ему быстро и оперативно принимать нужные решения. В его подчинении находились силы милиции штата. Конституциями некоторых штатов предусматривалось, что в перерыве между сессиями ассамблей губернатор имел право вводить эмбарго на торговлю сроком до одного месяца. Однако по сравнению с колониальными временами он гораздо больше зависел от законодательных ассамблей. «Они стали в большей степени ответственны перед народом, чем их предшественники в колониальный период, - отмечает Д. Т. Мейн, - стали гораздо больше американцами по своему опыту, мировоззрению и карьере» (Ibid., p. 195.) . То же самое относилось к верхней палате ассамблей штатов - сенату. В отличие от нижней палаты - палаты представителей - для тех, кто избирался в сенат, требовался более высокий имущественный ценз. В 10 колониях законодательные ассамблеи состояли из двух палат. В остальных сената вообще не было, и ассамблея была однопалатной. Там, где имелся сенат, он состоял из представителей высших слоев общества - наиболее состоятельных и именитых жителей штатов. В Нью-Джерси, Мэриленде и Южной Каролине это положение было закреплено конституцией. Представителям социальных низов и даже средних слоев доступ в верхнюю палату был затруднен.

Согласно подсчетам, один из четырех сенаторов (в среднем по 10 штатам, где имелась верхняя палата) принадлежал к знатным семьям, утвердившим свое положение и сколотившим состояние еще в колониальные времена. Это были разбогатевшие купцы, юристы и крупные земельные собственники, ставшие на сторону освободительного движения. В сенате Нью-Гэмпшира заседали три человека, связанные близким родством с бывшим королевским губернатором Вептвортом. Все они владели солидным состоянием. В Нью-Йорке крупнейшие землевладельцы Ф. Ливингстон и Ван Кортланд, два Шайлера, Джеймс Джей, Тен Брок и другие из состава местной элиты составляли сенат штата. В виргинском сенате каждый член его был известен положением в высшем обществе и крупным владением. В тех штатах, где отсутствовал имущественный ценз, в сенат иногда попадали и представители «средних слоев». Но в целом верхние палаты оставались опорой консерватизма. Д. Мейн отмечает, что, если оценивать место верхних палат в политическом спектре американских штатов, они помещались правее центра (Ibid., p. 197. ).

Особенно значительным переменам подверглись нижние палаты законодательных ассамблей. Как уже отмечалось, представители консервативного направления в американской историографии категорически отвергают влияние революции на перестройку законодательных ассамблей, утверждая, что задача заключалась не в том, чтобы изменить, а в том, чтобы сохранить демократические институты, унаследованные с колониальных времен.

Хотя колонисты и защищали привилегии, которыми они пользовались до 1763 г., только в ходе революционно-освободительной борьбы они сумели добиться демократизации политической жизни Америки. Некоторые штаты сохраняли высокий имущественный ценз и после принятия новых конституций, но большинство из них вынуждено было демократизировать свои порядки. В Нью-Гэмпшире, Пенсильвании и Северной Каролине право голоса было предоставлено всем взрослым мужчинам-налогоплательщикам. В Мэриленде, Нью-Йорке и Джорджии имущественный ценз был снижен. Изменен был имущественный ценз не только для избирателей, но и для тех, кто мог быть выбран в состав ассамблеи. В пяти штатах делегатом законодательной ассамблеи мог стать любой избиратель. В Северной Каролиис, чтобы стать делегатом нижней палаты, нужно было владеть 100 акрами земли. Для южного штата это был сравнительно небольшой надел. Только в Мэриленде, Нью-Джерси и Южной Каролине кандидат должен был обладать крупным состоянием, не менее 500 ф. ст. (Ibid., р. 200-201.)

Важным признаком демократизации законодательных ассамблей было более пропорциональное представительство в них жителей различных районов штатов. В составе нижних палат законодательных ассамблей увеличилось количество делегатов от фермеров и ремесленников - людей среднего достатка. Д. Мейн отмечает, что в процентном отношении западные «пограничные» области по-прежнему были представлены слабее прибрежных восточных, по абсолютное количество делегатов внутренней страны в масштабах США увеличилось примерно в шесть раз (Ibid., p. 201-202.) . Еще более показательны приводимые им данные о социальном составе нижних палат законодательных собраний. Число делегатов купцов, юристов и крупных земельных собственников, представителей высшего класса, снизилось с 60 до 35%. В то же время фермеры и ремесленники, ранее располагавшие 20% или одной пятой делегатских мест, в годы революции удвоили свое представительство, доведя его до 40% (Ibid., р. 205; Main J. Т. Government by the people. The American revolution and the democratization of the legislatures. - William and Mary quarterly, 3d ser., 1966. v. 23, p. 397-405). «Люди из средних семей, - пишет Мейн, - слабообразованные, с небольшим политическим опытом добились большинства» (Main J. T. The sovereign states, p. 204.) . Этот вывод преувеличивает успехи демократических сил, но бесспорно, что в результате преобразований периода революции произошли определенные сдвиги.

Демократическое движение, давление снизу были важнейшими факторами, влиявшими на ход политических событий. Они, в частности, влияли и на характер конституций штатов, которыми па протяжении войны за независимость в значительной мере регламентировалась политическая жизнь прежних колоний. К тому, что уже было сказано по этому поводу, следует добавить, что конституции эти имели общие черты, но во многом отличались друг от друга, отражая особенности политической обстановки в различных штатах. «После того как королевская администрация перестала существовать в результате вооруженного восстания весной 1775 г., потребность в своего рода новом правительстве в некоторых колониях, - пишет американский историк Г. Вуд, - стала настоятельно необходимой, и радикально настроенные элементы (сторонники независимости,- А. Ф.) максимально воспользовались сложившейся ситуацией» (Wood G. Op. cit., p. 130. ). В августе 1775 г. «Вирджиниа газетт» отмечала, что отсутствие правительства, денег и вооруженных сил требует употребить усилия для «создания конституции» (Ibid.) .

Виргиния первой из американских колоний приняла конституцию, став самостоятельным штатом еще до провозглашения Декларации независимости США. 18 июня 1775 г. виргинский Конвент одобрил Декларацию, провозгласившую право на жизнь, свободу и собственность. Декларация штата установила, что основой новой власти является принцип народного суверенитета, что законы могут приниматься и отменяться только «представителями народа», избранными в ассамблею. Она провозгласила свободу печати, вероисповедания и право решения споров в суде присяжных (Schwartz В. Bill of rights: a documentary history, v. I. New York, 1971, p. 234 - 236.) . Проект Декларации был предложен богатым виргинским плантатором и общественным деятелем Джорджем Мейсоном. Составитель документальной публикации «Билль о правах» Б. Шварц, характеризуя автора первой американской Декларации прав, отмечает, что это был «почти необразованный плантатор с небольшим опытом практической деятельности», и тот факт, что именно он составил проект виргинской Декларации, остается «постоянным источником удивления» (Ibid., p. 232). . С этим утверждением трудно согласиться, ибо нет ничего удивительного в том, что составителем Декларации оказался Дж. Мейсон, в течение многих лет поддерживавший близкие отношения с Дж. Вашингтоном, Т. Джефферсоном и другими лидерами освободительного движения из состава виргинской аристократии. Шварц делает свой вывод, ссылаясь на работу историка прошлого века X. Григсби, который писал, что, уединившись для составления проекта Декларации, Мейсон не имел под рукой сочинений английских философов А. Сиднея и Д. Локка. Тем не менее составленный им документ пронизан идеями философии Локка, как это верно отмечено в другой работе о происхождении Билля о правах (Rutland R. A. The birth of the Bill of rights. 1776- 1791. New York, 1962, p. 44. ).

Подобно многим людям его круга, Мейсон получил скромное образование, но был опытным политиком. Он принимал участие в патриотической кампании с самого ее начала, непосредственно участвовал в выработке виргинской резолюции 1769 г., провозгласившей бойкот английских товаров. Как активный деятель Огайской компании (с 1752 по 1773 г.), заинтересованной в спекуляции западными землями, Мейсон приобрел опыт и знания, которыми воспользовался впоследствии в своих выступлениях против Англии. Постоянно общаясь с лидерами освободительного движения, Мейсон многому научился и многое заимствовал, формируя собственные взгляды. Но справедливость требует подчеркнуть, что и сам он оказал на них немалое влияние. Достаточно сказать, что один из самых образованных и философски подготовленных идеологов американской революции ТомасДжефферсон тесно сотрудничал с Мейсоном при выработке демократических реформ Виргинии. Более того, некоторые положения, аналогичные положениям виргинской Декларации прав, были включены Джефферсоном в Декларацию независимости США, хотя автор последней и считал виргинскую декларацию во многих отношениях недостаточной.

Сам Джефферсон не смог принять участия в выработке Декларации прав родного штата, так как находился в Филадельфии в качестве делегата Континентального конгресса. Внимательно наблюдая за событиями в Виргинии, он направил па рассмотрение конвента собственный проект конституции штата (Schwartz B. Op. cit., v. I, p. 243 - 246. - Текст проекта конституции, составленный Т. Джефферсоном, см.: The papers of Thomas Jefferson, v. I. Ed. by J. Boyd. Princeton, 1950, p. 356 - 364.) , но проект этот первоначально был отложен, так как решено было ограничиться пока Декларацией Мейсона (Маlоnо D. Thomas Jefferson. The Virginian. Boston, 1948, p. 236.) . Впоследствии, однако, некоторые положения проекта Джефферсопа были включены в текст виргинской конституции, которая была одобрена 29 июня 1776 г., т. е. менее чем за неделю до провозглашения независимости США (Ibid., p. 237 - 240. - Дж. Бойд, тщательно исследовавший этот вопрос при издании «Бумаг Т. Джефферсона», пришел к выводу, что в конституцию Виргинии было включено больше положений джефферсоновского проекта, чем это считал даже сам Джефферсон, а также многие исследователи (The papers of Thomas Jefferson, v. I, p. 331, 335-337, 384). ).

Виргинская конституция носила умеренный характер, отражая настроения участников конвента, большинство которых состояло из плантаторов, не имевших «ни малейшего желания вести дело к политической и социальной революции» (Malоne D. Op. cit., p. 237.) .«Плантаторы-аристократы, - пишет американский историк Д. Малоне, - возглавили восстание против Великобритании, действуя вопреки крайним консерваторам. Однако, разорвав отношения с Англией, они стремились сохранить собственные политические и экономические позиции» (Ibid.). Как и в других колониях, в Виргинии господствующая верхушка вынуждена была пойти па некоторые уступки под давлением демократических элементов, но делегаты конвента не приняли предложений Джефферсона, направленных на практическое предоставление избирательного права всем взрослым белым мужчинам (Ibid., p. 238.) . Джефферсону пришлось потратить немало усилий, чтобы добиться демократизации виргинского законодательства (См.: Плешков В. Н. Борьба Томаса Джефферсона за демократические реформы в Виргинии. - Американский ежегодник. 1975. М., 1975, с. 67 - 92. ). Принятая же в 1776 г. конституция, хотя и означала определенный шаг вперед но сравнению с колониальными порядками, сохраняла достаточно консервативный строй (Там же, с. 68.) . Сознавая это обстоятельство, Джефферсон писал: «Злоупотребления монархии настолько поглотили внимание политических деятелей, что мы представляли себе республиканским все, что не было монархическим. Мы еще не сумели усвоить тот главный принцип, что правительства являются республиканскими только в той степени, в какой они воплощают волю народа и исполняют его желания. Поэтому наши первые конституции не отражали на деле основные принципы» (Мalone D. Op. cit., p. 237. ).

Скептицизм по поводу одобренных виргинским конвентом документов выражал не только Джефферсон. Вскоре после принятия Декларации прав предствители графства Альбемарль отмечали в письме делегатам конвента, что документ этот будет «достойным памятником его составителям», хотя «подлинный смысл его вообще неясен» (Wооd G. Op. cit., p. 272. ). Тем не менее принятые виргинским конвентом Декларация прав и конституция для своего времени были важным шагом, получившим широкий отклик во всех без исключения бывших английских колониях. Значение этого шага приобрело тем больший резонанс, что первым губернатором Виргинии стал Патрик Генри, имя которого у всех ассоциировалось с борьбой за свободу Америки (Mead R. D. Patrick Henry. Practical revolutionary. Philadelphia - New York, 1969, p. 122 - 123. ).

Первым штатом, который последовал примеру Виргинии, одобрив наряду с конституцией Декларацию прав, была Пенсильвания. Всего лишь 4 штата провозгласили в 1776 г. Декларацию прав, остальные ограничились принятием конституций, включив, правда, в них положения о правах человека. Пенсильвания была не только первым штатом, который последовал примеру Виргинии. Пенсильванская Декларация прав и конституция были самыми демократичными из всех деклараций прав и конституций того времени. «Именно в Пенсильвании, - отмечает Г. Вуд, - самые радикальные идеи в отношении политики и конституционной власти, провозглашенные революцией, нашли свое выражение» (Wооd G. Op. cit., p. 226.) . Это объяснялось в значительной степени тем, что избранный для выработки конституции пенсильванский конвент по своему составу был гораздо более демократичным, чем в Виргинии и других штатах. В нем достаточно широко были представлены мелкие и средние собственники «внутренней страны». Члены господствующей верхушки Пенсильвании сетовали в связи с этим, что конвент состоит из «новичков», которые «никогда в своей жизни и часа не провели за изучением принципов закона и управления». Это обвинение, однако, как отмечает Г. Вуд, «было едва ли справедливым». Неопытностьмногих делегатов конвента, принимавших участие в выработке конституции, вполне компенсировалась такими качествами, как патриотизм и энергия. Участники конвента были решительно настроены действовать, отбросив «старый мусор», чтобы начать строить «заново на чистом месте», естественно, при условии сохранения буржуазных моральных ценностей. «Мы должны подойти к созданию новой формы правления, - заявлял один из делегатов конвента, - таким образом, чтобы не нарушить прав частной собственности». Этот принцип соблюдался свято. Но в рамках буржуазно-демократических норм пенсильванская конституция оказалась «самой радикальной конституцией революционной эры» (Ibid., p. 227 - 228. - Текст конституции см.:Source and documents illustrating the American revolution 1764 - 1788 and the formation of the federal constitution. Ed. by S. E. Morrison. Oxford, 1953, p. 162 - 176.).

Пенсильванская Декларация прав повторяла многие положения виргинской Декларации. По мнению Джона Адамса, она была переписана «почти дословно» (Rutland R. A. Op. cit., p. 52.) . Несомненно составители пенсильванской Декларации держали в руках Декларацию прав Виргинии и заимствовали некоторые ее положения. Но бесспорно также и то, что пенсильванская Декларация пошла гораздо дальше виргинской. Это касалось, в частности, таких вопросов, как свобода религиозного вероисповедания, которая в пенсильванской Декларации толковалась значительно шире. Тех, кто по религиозным соображениям не желал поступать на военную службу, Декларация обязывала внести определенную сумму денег в качестве компенсации. Пенсильванская Декларация провозглашала право собраний и свободу слова, право подачи петиций с жалобой на действия властей (Schwartz В. Op. cit, v. I, p. 263 - 266. ). Виргинская Декларация не содержала этих пунктов.

Декларация прав Пенсильвании была плодом усилий специально созданной для ее выработки комиссии из 5 человек, среди которых был автор знаменитого памфлета «Здравый смысл» Томас Пейн. Именно его влиянию приписывают наиболее радикальные статьи пенсильванской Декларации прав, хотя справедливость требует отметить, что и остальные участники комиссии принадлежали к числу радикально настроенных деятелей (Rulland R. A. Op. cit., p. 53.) .

Представители умеренных из состоятельных слоев населения Б. Раш, Р. Моррис и Д. Уилсон выступили с решительной критикой пенсильванской конституции и высказались за ее пересмотр (Вurnham R. L. The counter-revolution in Pennsylvania 1776 - 1790. Harrisburg, 1971, p. 18.) . Б. Раш заявил, что одобренные конвентом документы «абсурдны в своей основе и по могут быть претворены в жизнь без самых опасных последствий для дела свободы» (Rutland R. A. Op. cit., p. 55. ). Свобода в понимании представляемых им состоятельных слоев рисовалась иной, чем была зафиксирована в новой конституции, заменившей, по словам Б. Раша, прежнюю форму правления «правительством толпы» (Wood G. Op. cit., p. 233. ).

Противники конституции не только подвергли ее нападкам, но и делали все от них зависящее, чтобы затруднить деятельность нового правительства. Они резко критиковали положение конституции об однопалатной ассамблее. Пенсильвания не имела верхней палаты - сената, которая, по их мнению, будь она составлена из именитых представителей, могла бы «уравновесить» влияние избраннной в соответствии с нормами новой конституции пенсильванской ассамблеи (Ibid., pp. 234-235. ). По этому поводу происходили резкие столкновения между сторонниками и противниками конституции, нашедшие свое отражение в филадельфийской прессе (Ibid., p. 234.) . В итоге деятельность вновь созданной власти Пенсильвании оказалась серьезно затруднена, тем более что действовать ей приходилось в сложных условиях, когда на территории штата развернулись ожесточенные военные действия.

В высшей степени показательная для условий становления новой государственной власти картина сложилась в расположенном между Виргинией и Пенсильванией штате Мэриленд. 21 мая 1776 г. местная законодательная ассамблея приняла резолюцию, согласно которой ее делегатам на Континентальном конгрессе рекомендовалось голосовать против провозглашения независимости (Hоffman R. Popularizing the revolution: internal conflict and economic sacrifice in Maryland. 1774 - 1780. Paper delivered at the Organization of American historians meeting, April 12, 1973. Chicago, 1973, p. 3.) . Хотя вопреки этой инструкции делегаты Мэриленда поддержали Декларацию независимости, большинство политических лидеров этой колонии было настроено против независимости, опасаясь, что отделение от Англии серьезно осложнит внутреннее положение и приведет к беспорядкам. «Их наихудшие опасения, - отмечает американский историк Р. Хофман, - подтверждались» (Ibid., p. 1. ). Еще с осени 1775 г. «беспорядки в колонии неуклонно разрастались», а после июля 1776 г. положение стало ухудшаться «особенно быстро». Из разных мест поступали сообщения о росте мятежных настроений среди белых и черных, рабов, мастеровых и фермеров. Командиры милицейских отрядов жаловались па то, что их подчиненные отказываются выполнять приказы. По словам Р. Хофмана, политические лидеры Мэриленда «непосредственно ощутили дыхание ужаса и неопределенности» (Ibid.) . Угроза народного восстания постоянно маячила перед их взором, а страх перед выступлением низов определял тактику господствующего класса.

Характеризуя принятую в Мэриленде конституцию, Д. Мейп называет ее «противоречивым документом», так как она ставила целью обеспечить «сбалансированное» управление и контроль над «волей народа» в соответствии с политической концепцией вигов (Main J. Т. The sovereign states, p. 161.) . С этим едва ли можно спорить. Но более полной и верной представляется оценка Р. Хофмана, автора фундаментального исследования об эволюции политической жизни Мэриленда (Hoffman R. A spirit of dissension. Economics, politics and the revolution in Maryland. Baltimore, 1973). В результате работы мэрилендского конвента в августе - сентябре 1776 г. была принята конституция, дополненная затем в ноябре Декларацией прав.

По данным Р. Хофмана, при колониальном режиме вследствие высокого имущественного ценза 90% взрослого мужского населения лишены были права занимать выборные должности. Существовали также серьезные ограничения на право участвовать в выборах. Говоря о целях политических лидеров, представителей «народной партии», которая возглавила работу по созданию нового правительства Мэриленда и выработке новой конституции, Р. Хофман отмечает: «Чего они действительно хотели, так это общества порядка, управление которым оставалось бы в руках богатых и знатных людей» (Ibid., p. 169.).

При выборах делегатов в конвент, которому предстояло принимать новую конституцию, политические лидеры Мэриленда были единодушны в том, что участвовать в голосовании могут только лица, имеющие достаточный имущественный ценз. Соответствующие инструкции были разосланы во все графства. Прежний порядок оставался в силе. Однако вопреки инструкциям в ходе выборов явочным порядком в 5 графствах была сделана попытка осуществить всеобщее избирательное право: голосовало все взрослое белое мужское население. Выборы в этих графствах были признаны незаконными и отменены (Ibid., p. 169-170.).

Руководители Мэриленда, представлявшие состоятельные группы населения, добились принятия «в высшей степени консервативной конституции», которая закрепила власть за крупными плантаторами (Ibid., p. 169, 178. ). Чтобы стать губернатором, нужно было владеть 5 тыс. ф. ст., членом губернаторского совета - 1 тыс. ф. ст., сенатором - 1 тыс. ф. ст., депутатом нижней палаты ассамблеи - 500 ф. ст. «Никто не мог участвовать в общественной жизни, - пишет Р. Хофман, - не имея крупного состояния» (Ibid., p. 179.) . Все было сделано для того, чтобы не допустить к власти народ - малоимущие слои населения. Именно этой цели служила конституция штата. Ее условия могли быть пересмотрены, но для внесения поправок требовалось квалифицированное большинство в две трети голосов, что практически было недостижимо.

Правящая верхушка отдавала себе отчет в том, что конституция еще не является гарантией общественного спокойствия. По всей территории Мэриленда продолжались волнения. Представители новой власти опасались, что может возникнуть ситуация, которая окажется просто неуправляемой. Поэтому параллельно с обсуждением конституции конвент приступил к рассмотрению Декларации прав, которая, по выражению одного из делегатов, имела «исключительно важное значение для добрых людей этого штата (Мэриленда, - Л. Ф.) и их потомков» (Schwartz В. Op. cit., p. 279.) . «Добрые люди», заседавшие в конвенте, надеялись принятием Декларации прав смягчить народное недовольство.

Наконец, чтобы укрепить свое положение и успокоить недовольство в народе, лидеры Мэриленда провели через некоторое время два законодательных акта, в которых были заинтересованы малоимущие группы. Ассамблея штата одобрила законы об изменении налоговой системы и правилах оплаты долгов, удовлетворявших в известной мере требования низов. По меткому замечанию современников, эти меры были «ценой революции», которую вынуждена была заплатить правящая верхушка Мэриленда. «Все они понимали, что должны чем-то пожертвовать, чтобы сохранить свое руководящее положение», - пишет Хофман (Hoffman R. A spirit of dissension, p. 210. ).

Во имя укрепления своих классовых позиций плантаторы Мэриленда пошли на некоторые уступки массам. Часть имущих кругов критически отнеслась к законам, принятым ассамблеей, считая их необоснованной мерой. Однако наиболее дальновидные представители господствующего класса считали, что, пожертвовав незначительным сиюминутным интересом, они сумеют добиться важной долгосрочной цели. Это способствовало стабилизации положения, помогало удерживать власть в своих руках. Едва ли можно согласиться с выводом Хофмана относительно того, что политический контроль в Мэриленде осуществлялся не на основе классовых прерогатив и привилегий, только потому, что внутри правящего класса возникли разногласия по вопросу о принятии указанных законов (Hoffman R. The «Disaffected» in the revolutionary South: The first American civil war. - In: The American revolution. Explorations in the history of American radicalism. Ed. by A. Young. De Kalb. 1976, p. 312.) . Дело заключалось просто в том, что в Мэриленде происходил спор различных групп из-за борьбы за власть. Поэтому есть все основания считать, что политика господствующей верхушки Мэриленда была основана на вполне определенных классовых прерогативах и привилегиях, какими бы отклонениями и маневрами она ни отличалась.

Невозможно и нет никакой необходимости в рамках данной работы говорить о становлении новой власти в каждой из бывших американских колоний. Рассмотренные примеры дают достаточное представление о том, как протекал этот процесс в различных частях только что провозгласившей свою независимость американской республики. Следует заметить, что в двух штатах - Род-Айленде и Коннектикуте сохранился прежний порядок, основанный на старых королевских хартиях. В остальных же колониях процесс становления новой государственной власти протекал без существенных отклонений от уже описанных случаев, за исключением Массачусетса, где вокруг вопроса о принятии новой конституции развернулась острая и длительная борьба.

Колония Массачусетс, как мы видели, задавала топ в антибританском движении, а ее столица Бостон по праву считается колыбелью американской революции. Здесь произошли события, ставшие истоком провозглашения независимости. Именно Массачусетс наряду с Виргинией выдвинул тех людей, которые стали во главе США. Их усилиями формировалось правительство и новые политические институты. Однако конституция Массачусетса, как бы это ни было странно, оказалась весьма умеренной. Она отражала прежде всего интересы имущих классов, стремившихся установить контроль над патриотическими организациями и освободительным движением в целом.

В конце 1777 г. специально созданная по выработке конституции комиссия представила проект, который был обсужден конвентом, одобрен им в феврале 1778 г. и разослан всем городам Массачусетса для ратификации. Эта конституция с самого начала вызвала недовольство среди неимущих и средних слоев из-за предусмотренного ею высокого имущественного ценза на право избирать и быть избранным, а также ввиду отсутствия Декларации прав.

В ходе обсуждения проекта конституции на конвенте развернулась острая дискуссия между представителями западных и восточных районов. Хотя по ряду вопросов было достигнуто компромиссное решение, практически ни одну из сторон оно не удовлетворило (Patterson S. Political parties in revolutionary Massachusetts. Madison, 1973, p. 189.) . Чтобы вступить в силу, новая конституция должна была быть ратифицирована, получив одобрение двух третей городов Массачусетса. В обсуждении принимало участие все белое взрослое мужское население штата, собиравшееся с этой целью на городские митинги или избиравшее специально созываемые местные конвенты (Ibid.) .

Особенно решительный отпор конституция 1778 г. встретила на Западе. Главным объектом нападок стал пункт, устанавливающий высокий избирательный имущественный ценз, а также отсутствие гарантий оплаты путевых расходов депутатам удаленных западных районов, следовавших к месту заседаний на восточном побережье. В целом результаты были таковы, что при голосовании массачусетские города в соотношении 5 против 1 высказались против ратификации. Конституция 1778 г. вызвала явное разочарование и на востоке, хотя ее условия были более благоприятны для жителей восточных районов. Критические замечания в адрес конституции прозвучали со страниц газет и в залах конвентов. Наиболее четко отрицательное отношение к конституции 1778 г. сформулировали делегаты конвента графства Эссекс, изложившие свои взгляды в специальном документе «Результат Эссекса», принятом в результате состоявшихся двухнедельных дебатов в конце апреля - начале мая 1778 г (Schwartz В. Op. cit., p. 344-354.) .

«Результат Эссекса» - пространный и в высшей степени показательный документ, в котором отмечалось, что законодательная власть должна опираться как на «аристократию», так и на «демократию». Эта парадоксальная на первый взгляд постановка вопроса отражала сущность положения и политической борьбы в Массачусетсе. Едва ли могут быть сомнения в том, что «Результат Эссекса» был документом, отражавшим настроение консервативных сил восточного побережья. Констатируя факт разделения общества на классы и наличие противоречий между ними, делегаты конвента Эссекса призывали отдать предпочтение людям «состоятельным и образованным», которых они считали наделенными в наибольшей степени «разумом, твердостью и последовательностью характера» (Ibid., p. 352. ). Перед лицом неуклонного роста демократического движения депутаты Эссекса высказались за принятие Декларации прав, которая гарантировала бы свободу и собственность.

Американский историк С. Паттерсон отмечает, что «Результат Эссекса» был «непоследовательным и противоречивым», отражая непоследовательность и противоречивость самой конституции 1778 г (Patterson S. Op. cit, p. 192.) . Это верно, но верно также и то, что причиной отклонения конституции 1778 г. конвентом Эссекса и другими собраниями той же политической ориентации были не размышления о «плюралистическом» характере американского общества, как утверждает Паттерсон (Ibid.) , а классовые интересы состоятельных и образованных джентльменов, стремившихся во что бы то ни стало сохранить за собой контроль за политическим положением в Массачусетсе.

После провала конституции 1778 г. было принято решение о созыве нового конвента, который постановил в сентябре 1779 г. выработать новый документ, возложив эту миссию на вновь сформированную комиссию. В основном эту работу выполнили Джон и Сэмюэл Адамс, а также будущий губернатор Массачусетса Д. Боудуан. Решающая роль в подготовке нового проекта конституции принадлежала Джону Адамсу. Он представлял умеренное крыло вигов и придерживался философии «сбалансированного правления», признававшей суверенитет народа при условии, что «непосредственно» власть должна находиться в руках «элиты» (Мain J. Т. The sovereign states, p. cc Patterson S. Op. Cit., p. 220.) . «Все страны при всяком правительстве должны иметь партии, - писал Дж. Адамс, - величайший секрет заключается в том, как их контролировать». По его мнению, для решения этой задачи имелось два средства - «либо монархия с постоянной армией, либо равновесие путем конституционного правления» (Main J. Т. The sovereign states, p. 180 - 181.) . Боудуан отражал настроения более правых кругов, будучи сторонником сильной исполнительной власти, представляющей интересы различного рода коммерсантов. С. Адамс, наоборот, выражал интересы более левых группировок, хотя справедливость требует отметить, что впоследствии по сравнению с периодом его деятельности в роли предводителя массовых революционных организаций «Сынов свободы», «Корреспондентских комитетов» и др. он значительно поправел. Поэтому, когда в 1780 г. на свет появился новый вариант конституции, ио-прежнему достаточно консервативный, С. Лдамс в беседе с французским путешественником Ша-стеллю, защищая этот проект, объяснял, что народ подвержен «страстям и экстремизу» и что необходимо «сдерживать его порывы» (Wood G. Op. cit, p. 218 - 220. ).

Новый проект конституции Массачусетса не был более демократичным, чем проект 1778 г. Имущественный ценз на право выбирать и быть избранным оставался достаточно высоким. Хотя новая конституция содержала уступки жителям западных районов, увеличив их представительство в ассамблее, она в то же время утвердила прерогативы сената и укрепила права исполнительной власти (Schwartz B. Op. cit., p. 339-344.) . Правда, в отличие от проекта 1778 г. конституция 1780 г. содержала Декларацию прав, провозглашавшую основные гражданские свободы .

В восточных районах Массачусетса конституция встретила поддержку - 42 города одобрили ее безоговорочно, 65 сделали малосущественные замечания (Patterson S. Op. cit., p. 234; Main J. T. The sovereign states, p. 182. ), а в западных она вызвала сдержанно-отрицательное отношение. Жители Запада были недовольны привилегиями сената, чрезмерными, с их точки зрения, правами губернатора и системой назначения чиновников, практически исключавшей для «западников» всякую возможность назначения на высшие посты (Main J. T. The sovereign slates, p. 182.) . Из 290 резолюции массачусетских городов, принятых в результате обсуждения конституции 1780 г., 101 резолюция содержала отказ ратифицировать вследствие ее недостаточно демократического характера. Причем 78 из них приходились на три западных графства - Беркшир, Гемпшир и Вустер, в которых лишь 20 городов высказались в поддержку конституции (Рattеrsоn S. Op. cit., p. 234-236.) . По оценке Д. Мейна, в целом по штату силы сторонников и противников конституции в численном отношении разделились примерно поровну (Main J. T. The sovereign states, p. 182.) . Тем не менее было объявлено, что конституция ратифицирована и вступила в силу.

Малоимущие слои Массачусетса остались недовольны условиями конституции 1780 г., но они не смогли помешать ее ратификации, что объяснялось отсутствием надлежащей организованности. «Их неудачи и разочарования в 70-х гг., - пишет С. Паттерсон, - оказались уроком для некоторых западников, показавшим, что люди их настроения должны объединиться, чтобы достигнуть своих целей... Крушение надежд убедило, однако, иных, что политические задачи могут быть решены только применением насилия» (Patterson S. Op. cit, p. 247. ). Тем не менее до поры до времени на поверхности все оставалось более пли менее спокойно. Принятые в разных штатах различные по своему характеру конституции в той или иной мере стабилизировали положение, заложив основу, на которой действовали местные правительства.

Что же касается центральной власти, то была выработана общеамериканская конституция («Статьи конфедерации»), которая вступила в силу в 1781 г., после того как была ратифицирована всеми штатами. Если говорить об общей оценке «Статей конфедерации», то документ этот не содержал правовых гарантий, не предоставлял центральной власти, т. е. конгрессу, сколько-нибудь серьезных полномочий для проведения реформ, не давал рычагов для действенного управления страной.

В условиях военного времени жизненно необходимыми были мобилизация материальных и людских ресурсов для успешной борьбы с вражеской армией. Для центральной власти - конгресса, на долю которого выпало решение этой проблемы, она оказалась необычайно сложной. Средства и методы, к которым конгресс прибег в своей экономической и финансовой политике, были во многих отношениях показательными для состояния и характера государственной власти США периода войны за независимость. В самом начале войны рыночная конъюнктура в бывших английских колониях сложилась благоприятно, и вплоть до осени 1776 г. продолжался экономический подъем в результате увеличения спроса на целый ряд товаров, в которых нуждалась армия. Однако впоследствии положение стало меняться. Зима 1776 - 1777 г. принесла серьезные трудности, послужив поворотным пунктом в экономическом положении американской республики (Main J. Т. The sovereign states, p. 229 - 233. ).

Уже в начале своей деятельности конгресс столкнулся с финансовыми проблемами. Новое государство испытывало острую нехватку в средствах, которые в числе прочего нужны были на содержание самого конгресса и других органов центральной власти, образованных при нем. Самые крупные расходы вызваны были необходимостью покупки оружия, военного снаряжения и продовольствия, а также уплаты жалованья солдатам и офицерам.

Чтобы получить необходимые средства конгресс прибег к массовому выпуску бумажных денег. Прежняя денежная единица - английские фунты стерлингов - была отвергнута. Решено было выпускать собственные деньги - доллары, стоимость которых приравняли к стоимости испанского доллара.

Первое решение о выпуске бумажных денег на сумму 2 млн. долларов было принято в июне 1775 г., более чем за год до провозглашения независимости. Стоимость этих денег приравнивалась к звонкой монете, и конгресс заявлял, что гарантирует поддержание твердого курса новых денежных знаков. В следующем месяце конгресс вынужден был прибегнуть к эмиссии еще на 1 млн. долларов. Новые деньги получили название континентальных долларов, и до конца года общая сумма эмиссии достигла 6 млн. долларов. Впоследствии эта практика была продолжена. Выпуск бумажных денег приобрел катастрофический характер. «Война быстро поглотила эти эмиссии, - пишет американский исследователь Д. Фер-посон, - вызывая потребность в новых выпусках» (Ferguson J. The power of the purse. A history of American public finance 1776 - 1790. Chapel Hill, 1961, p. 26.) . Ко времени провозглашения независимости уже было отпечатано 20 млн. долларов. Процесс выпуска новых денег продолжался поистине галлопирующими темпами. К концу 1776 г. было выпущено 25 млн. долларов, а в 1777 г. еще на 13 млн., в 1778 г.- на 63.4 млн. в 1779 г. - на 124.8 млн. долларов. В результате общая сумма выпущенных конгрессом бумажных денег составила 226.2 млн. долларов. Параллельно с этим выпуск бумажных денег производился штатами, общая сумма выпуска лишь немногим уступала эмиссиям конгресса (Ibid., p. 26, 30. 8 Ibid., p. 29. ). Нужда в средствах была так велика, что новые деньги выпускались каждый месяц, а иногда и дважды в месяц (Ibid., p. 40; Main J. T. The sovereign states, p. 245. ). Континентальные доллары наводнили страну, вызвав огромных масштабов инфляцию. К 1778 г. цены на предметы первой необходимости выросли в 8 раз но сравнению с началом 70-х гг. Стоимость бумажных денег так резко упала, что к концу 1779 г. один континентальный доллар стоил в 40 раз меньше серебряного, а полгода спустя - уже в 75 раз (Fеrgusоn J. Op. cit., p. 35.) .

Чтобы поднять значение бумажных денег, конгресс принял постановление о том, что они обязательно должны приниматься при любых платежах, включая уплату налогов в штатах. Центральное правительство надеялось изъять избыточные бумажные деньги, восстановив финансовый баланс в стране и ликвидировав инфляцию. За бумажные доллары можно было купить облигации выпускаемых конгрессом займов, по которым уплачивалось сначала 4%, а затем 6% годовых (Ibid., p. 40-42.) . Займы эти достигли внушительных размеров и служили важнейшим источником финансирования правительственных нужд. Кроме того, конгресс прибегал к выпуску сертификатов, шедших в уплату жалованья офицерам и солдатам американской армии. Это были своего рода долговые обязательства, поступившие, впрочем, также на денежный рынок и осложнившие в конечном итоге и без того трудное финансовое положение страны.

Пытаясь облегчить финансовые трудности, конгресс обратился к еще одному источнику получения средств - займам за границей. В результате соглашений с Францией, Испанией и Голландией США получили в 1777 - 1780 гг. около 3 млн. долларов в твердой валюте, которые были использованы для закупок вооружения и амуниции, главным образом во Франции. Однако и это не помогло. Опасность экономического краха нарастала как снежный ком. Члены конгресса отдавали себе отчет в возможных катастрофических последствиях. Поэтому в начале 80-х гг. был поднят вопрос о необходимости пересмотра существующей системы финансирования. Раньше основным финансовым обязательством штатов перед центральным правительством был денежный взнос в результате сбора налогов. Теперь каждому штату вменялись в обязанность поставки натурой - продовольствием и снаряжением, а также уплата жалованья армейским частям, дислоцированным на территории соответствующих штатов. В случае выполнения этих условий большая часть причитавшихся денег списывалась, а штат должен был внести лишь около трети причитающейся суммы, шедшей на содержание центрального аппарата (Крючкова О. В. Финансовая деятельность Континентального конгресса (1775 - 1783 гг.). - Американский ежегодник. 1975, с. 56 - 57.) .

Вопрос о финансовой политике конгресса был одной из причин острых политических разногласий между левым и правым крылом освободительного движения. Широкие слои населения - фермеры и ремесленники - традиционно являлись сторонниками «дешевых» денег. С другой стороны, они больше всех страдали от роста цен и спекуляций. Под давлением этих слоев конгресс пытался провести меры, фиксировавшие уровень цен и направленные против спекулянтов. Однако эти попытки успехом не увенчались. В конечном итоге финансово-экономическая политика конгресса оказалась наруку консервативным группам - купцам, плантаторам и крупным земельным собственникам, многие из которых нажили на войне крупные состояния.

В результате постоянной борьбы в конгрессе по вопросу о финансово-экономической политике, отражавшей противоречия между различными социальными группами США, создалась тупиковая ситуация. Непоследовательность действий конгресса и отсутствие твердого курса отрицательно сказывались на общем положении молодой американской республики, переживавшей серьезные трудности в войне с Англией. В этих условиях сторонникам сильной центральной власти удалось провести реформу финансового ведомства США, добившись назначения на пост его руководителя представителя крупного филадельфийского купечества Роберта Морриса, одного из лидеров консервативной группировки в конгрессе (Там же, с. 61-63; Ferguson J. Op. cit., p. 125-145. ). Предпринятая им реорганизация, основанная на жесткой экономии, привела к увеличению поступлений от штатов и снижению федеральных расходов, а также заключению новых займов за границей. Моррис стремился устранить дефицит в бюджете и заслужил репутацию умелого финансиста, сумевшего вывести государственные финансы из состояния казалось бы совершенно безнадежного хаоса. Однако выход этот был найден за счет основной массы населения - фермеров, ремесленников и иных представителей мелкой буржуазии, па плечи которых легла главная тяжесть по уплате налогов и погашения части государственного долга. Выигрывали от реформы имущие классы (Крючкова О. В. Указ, соч., с, 64-65.).

«Мне кажется, что нынешняя возможность увеличения нашего состояния, - писал еще в 1769 г. Моррис, - не должна быть упущена, в особенности если средства достижения этой цели будут в то же время служить интересам пашей страны» (Ferguson J. Op. cit., p. 70.) . Господствующие классы всегда отождествляли свои интересы с интересами государства. Поэтому и в США в период войны за независимость, наживаясь на военных поставках и извлекая выгоду из инфляции, они представляли свои действия как направленные на защиту национальных интересов. «Общественное мнение, - писал Д. Фергюсон, - считало, что правительственные чиновники были подвержены коррупции» (Ibid.) . Это мнение основывалось прежде всего на том факте, что служба заготовок была возложена на купцов, широко использовавших военные поставки в целях личного обогащения. «До сих пор бытует миф, - пишет Фергюсон, - что Моррис финансировал революцию из собственного кармана». В действительности дело обстояло совсем наоборот: «Революция финансировала Р. Морриса» (Ibid., p. 76.) . Еще находясь на посту председателя Тайного комитета, занимавшегося покупкой необходимых для американской армии товаров за границей, Моррис основательно зпустил руку в государственный карман. В период с 1775 г. по 1777 г. комитет потратил на заграничные закупки 2 млн. долларов. Примерно четверть этой суммы была переведена фирме Морриса. Почти все представители Тайного комитета в Европе являлись партнерами его фирмы (Ibid., p. 77, 81. ). Между представителями различных фирм, естественно, шла постоянная борьба за контракты, но, став главой финансового ведомства, Моррис легко утвердил свою победу.

Сложность положения центральной власти и трудности осуществления курса, задуманного Моррисом, заключались в том, что общественное мнение и прежде всего масса малоимущего населения с подозрением относились к их деятельности. К тому же действия центральной власти не имели под собой прочной законной опоры. Конституционный порядок, созданный «Статьями конфедерации», был таков, что консервативное крыло не могло окончательно закрепить своего господства, постоянно подвергаясь давлению со стороны демократических элементов. Такое положение сохранялось на протяжении всей войны.

Д. Фергюсон отмечает, что «Статьи конфедерации» подчеркивали прерогативы местных властей, в частности их право вводить налоги, которое было «самым главным» (Ibid., p. 111. ). Это важное замечание подчеркивает также зависимость конгресса от штатов, которая серьезно затрудняла его действия по мобилизации материальных ресурсов для ведения войны. Центральное правительство имело определенные полномочия, которыми оно пользовалось для регулирования экономической и финансовой жизни США, но они были явно недостаточны и постоянно приходили в столкновение с политикой штатов. «Статьи конфедерации» во многих отношениях были непоследовательны и носили двусмысленный характер. Первая общеамериканская конституция явилась плодом компромисса, продиктованного условиями военного времени и рассчитанного на поддержание определенного баланса между центральной и местными властями.

Впервые план «Статей конфедерации и постоянного союза» был предложен представителем революционных сил конгресса Б. Франклином еще в июле 1775 г. Однако под влиянием депутатов консервативного крыла, выступивших тогда против провозглашения независимости, предложение Франклина было отвергнуто. Вторичная безуспешная попытка поставить на обсуждение конгресса «Статьи конфедерации» была сделана полгода спустя, в январе 1776 г. Положение изменилось лишь после провозглашения независимости.

Уже в июле 1776 г. конгресс приступил к обсуждению «Статей конфедерации», которые частично включали в себя план Франклина и были выработаны специальной комиссией, состоявшей из представителей всех 13 штатов. Соотношение сил в конгрессе к этому времени коренным образом изменилось. Депутаты правого крыла, выступавшие прежде против объединения колоний и принятия единой конституции, вынуждены были занять теперь совершенно иную позицию. После того как независимость стала фактом и власть британской короны, охранявшая при всех ее минусах положение имущих классов, была ликвидирована, представители этих классов проявили озабоченность в том, чтобы создать ей равноценную замену в виде центрального правительства, обладающего достаточной «силой принуждения» (Jensen M. The Articles of Confederation. An interpretation of the social-constitutional history of the American revolution. 1774-1781. Madison, 1940, p. 163.) . Наоборот, левое радикальное крыло конгресса теперь считало, что после провозглашения независимости необходимость в объединении отпала и централизация будет препятствием на пути демократизации политической власти и ликвидации деспотического правления. Существенным также было то, что между штатами имели место противоречия, подчас приводившие к серьезным трениям. Прежде всего это были противоречия между южными рабовладельческими штатами и Новой Англией. «Все наши несчастья, - писал в одном из писем к американскому генералу Гейтсу Джон Адамс, - проистекают из одного источника - из отрицательного отношения южных колоний к республиканскому правительству» (Ibid., p. 118.) .

Отношения между штатами осложнялись также их соперничеством из-за западных земель и конкуренцией между различными группами буржуазии. Наконец, оппозиция централизации проистекала из глубоко укоренившегося сепаратизма, обусловленного нежеланием правящих групп в ряде штатов поступиться даже частицей своей власти в пользу центрального правительства. Кроме того, несмотря на достигнутую к этому времени экономическую и культурную общность колоний, жизнь каждой из них была еще в значительной мере обособлена, оставаясь источником центробежных тенденций. Иллюстрацией этому может служить характерная запись в дневнике Джона Адамса. «Филадельфия со всей ее торговлей, богатством и правильностью, - писал он, - все-таки не Бостон. Мораль наших жителей много лучше; их манеры более изящны и приятны; они больше похожи на англичан; у нас правильный язык, лучше вкус, более красивые люди; мы превосходим других духовно, наши законы более разумны, наша религия более возвышенна, у нас лучшее образование». Свою колонию Массачусетс Джон Адамс называл не иначе, как «наша страна», а ее делегацию в конгрессе «нашим посольством». И в этом отношении он не представлял исключения. Например, Сэ-мюэл Адамс, придерживавшийся различных со своим кузеном политических взглядов, считал, что каждая колония «должна обладать в пределах границ собственной территории суверенной и никем не контролируемой властью». Еще более определенно высказывался один из известных федералистов Фишер Эймс. «Мы смотрим на другие штаты, - говорил он, - с безразличием, часто с ненавистью, страхом и антипатией» (Ibid., p. 118, 163, 164. 292).).

Однако наряду с факторами, тормозившими развитие сильной центральной власти, был и ряд факторов, которые благоприятствовали этому. Успешное завершение войны против Англии, борьба с контрреволюционными элементами, необходимость поисков союзников на международной арене - все это требовало создания сильного центрального правительства. Под давлением этих обстоятельств конгресс после напряженных, тянувшихся более года дебатов принял в ноябре 1777 г. «Статьи конфедерации», которые стали первой конституцией Соединенных Штатов Америки. Предстояла ратификация этой конституции каждым из штатов. Процедура эта сильно затянулась, заняв около трех с половиной лет. Только 1 марта 1781 г. «Статьи конфедерации» обрели силу закона.

Согласно «Статьям конфедерации», конгресс состоял из одной палаты, депутаты которой избирались ежегодно. Должности президента как главы исполнительной власти эта конституция еще не учредила.

Принятие конституции имело положительное значение, знаменуя собой шаг вперед по пути сплочепия сил независимости. Однако шаг этот был явно недостаточным. Объединение штатов носило пока в значительной степени символический характер, так как центральная власть оставалась крайне слабой. «Статьи конфедерации» сохранили за отдельными штатами полный суверенитет по многим вопросам. Конгресс не имел права вводить пошлины и налоги, его попытки в 1781 и 1782 гг. добиться расширения своих прав в этой области успехом не увенчались. Решение ряда важных вопросов, которые входили в компетенцию конгресса, было обусловлено необходимостью согласия не менее 9 штатов из 13 (Documents of American history, v. I. Ed. by H. S. Com-mager. New York, 1948, p. 111 - 116.).

По существу власти штатов оставались во многих отношениях полноправными хозяевами и решения конгресса носили для них часто лишь консультативный характер. Насколько малоавторитетной и слабой была центральная власть, показывает тот факт, что когда вскоре после окончания войны конгресс обратился за займом к английскому правительству, то последнее согласилось его предоставить не конгрессу, а персонально Вашингтону.

Слабость центральной власти пагубно сказывалась на состоянии вооруженных сил. Как отмечал У. Фостер, «при наличии сильной централизованной армии войну можно было бы выиграть не за несколько лет, а за полгода» (Фостер У. З. Очерк политической истории Америки. Пер. с англ. М., 1953, с. 252.).

К числу серьезнейших недостатков конституции 1777 г. следует отнести и то, что она не вносила каких-либо перемен в положение трудящихся масс, оставляла бесправными негров п индейцев. Противники американской независимости не замедлили воспользоваться этим обстоятельством. Играя на том, что английское правительство запрещало жителям колоний переселяться за Аллеганы, англичане убеждали индейцев, что только они якобы заботятся об их интересах, а правительство США будет захватывать индейские земли и не остановится перед полным уничтожением индейцев. Эта агитация оказалась ненапрасной; Англия сумела склонить большинство индейских племен выступить на ее стороне. Особенно же показательным в этом отношении был негритянский вопрос.

«Объективно уничтожение рабства, - пишет Фостер, - было одной из центральных задач революции 1776 г. Это объясняется тем, что становление капитализма в Соединенных Штатах - основной процесс, поставленный в порядок дня революцией, - не могло происходить успешно на базисе рабовладельческой системы» (Фостер У. 3. Негритянский народ в истории Америки. Пер. с англ. М., 1955, с. 65.) . Однако на деле рабство не было уничтожено. Отмена рабства шла вразрез с интересами плантаторов-рабовладельцев и тех кругов американской буржуазии, которые были связаны с работорговлей. Буржуазия Севера, как уже указывалось, исходя из интересов поддержания единства с южными колониями, уступила в этом вопросе и не настаивала на отмене рабства.

В самом начале войны английское командование объявило, что те из негров, которые будут сражаться на стороне Англии, получат свободу. Правда, для самой Англии это была игра с огнем, так как отмена рабства в североамериканских колониях могла бы неблагоприятно отразиться на се колониях в Вест-Индии, хозяйство которых было целиком основано на эксплуатации рабов негров, составлявших более 9/10 населения (Маркс К. Соч., т. 23, с. 769.) . Поэтому политика Англии в вопросе об отмене рабства отличалась крайней осторожностью, и на самом деле правящие круги Англии вовсе не собирались ликвидировать систему рабства. Тем не менее обещание свободы вызвало приток негров в английские войска. Как отмечает Фостер, во время войны «дух сопротивления рабов проявлялся в массовых побегах на сторону англичан» (Фостер У. 3. Негритянский народ в истории Америки, с. 63.) .

Под влиянием мер, принятых английским командованием, и последовавшего затем притока негров в английские войска, а главное в связи с необходимостью пополнения армии США конгресс и американское командование вынуждены были пересмотреть свое отрицательное отношение к участию негров в Континентальной армии и объявить об их наборе в солдаты. Правда, и до решения конгресса негры принимали участие в борьбе за независимость. Многие из них с самого начала добровольно взялись за оружие и примкнули к борцам за свободу Америки. Негры приняли участие в самых первых сражениях с английскими войсками у Конкорда, Лексингтона и Бэнкер-Хилла и входили в состав многих партизанских отрядов. С исключительным героизмом дрались и сформированные в ходе войны регулярные негритянские полки (Фонер Ф. История рабочего движения в США. Пер. с англ. М., 1949, с. 57; Аптекер Г. Американская революция 1763 - 1783. Пер. с англ. М., 1962, с. 276 - 283.) . Негры сами обращались к конгрессу с петициями об освобождении, в которых отмечали, что они наделены «теми же самыми способностями», что их хозяева, и что рабство несовместимо с Декларацией независимости.

Прогрессивные круги американской буржуазии еще задолго до войны за независимость выступали против системы рабства. Активным сторонником отмены рабства был Б. Франклин, явившийся участником первого организованного в 1775 г. в Филадельфии общества по борьбе с рабством (Jordan W. D. White over Black. American attitudes toward the Negro 1550-1812. Baltimore, 1968, p. 343- 344.) . Аналогичные общества возникали и получили широкое распространение после войны за независимость. Выступая с позиций буржуазного демократа, Франклин доказывал, что рабство мешает развитию производства. Однако единомышленники Франклина составляли меньшинство, и война не принесла негритянскому населению свободы, за которую оно сражалось. Хотя часть ветеранов войны и была впоследствии выкуплена правительством у бывших хозяев, институт рабства, как мы увидим, остался в неприкосновенности, и даже многие участники войны - негры - были после ее окончания возвращены в положение рабов.

Негритянский вопрос является одним из наиболее показательных примеров того, как из-за нежелания встать на путь решительной демократизации конгресс, т. е. правительство буржуазии и плантаторов, сам препятствовал росту боеспособности американской армии.

Война с Англией выдвинула перед правительством молодой американской республики целый ряд сложных проблем. Война за независимость была не только войной против Англии, но и в равной степени борьбой против внутренних врагов американской свободы, которые в той или иной мере были связаны с британской короной и олицетворяли собой контрреволюцию. Таким образом, эта война одновременно была направлена и против внешнего врага, и против врагов внутри самих США.

Еще накануне войны между патриотами, с одной стороны, и сторонниками метрополии, с другой, разгорелась ожесточенная полемика и борьба по вопросу о колониальной политике Англии, действиях британской администрации, правах и обязанностях колонистов. Постепенно она переросла в дискуссию по вопросу о независимости. После провозглашения независимости пропагандистская кампания уступила место вооруженной борьбе. Когда патриоты вступили на путь открытой войны с Англией, тори, или лоялисты, как стали называть тех, кто остался лояльным в отношении Англии, оказались в противоположном лагере. Они саботировали решения революционных властей, развернули враждебную террористическую деятельность против сторонников независимости, организовали вооруженные соединения, выступившие на стороне Англии.

Вопрос об отношении к лоялистам, оценке их роли и деятельности по праву считается одной из главных тем в исследованиях, посвященных американской революции. За последние годы в США опубликован целый ряд работ, авторы которых заняты не столько изучением причин и характера лоялистского движения или изысканием его социальных и классовых корней, сколько реабилитацией действий лоялистов.

Выступая в марте 1971 г. на симпозиуме в Уильямсбурге, Б. Бейлин в докладе о «Главных темах американской революции» подверг решительной критике негативные концепции в отношении лоялистов. Он отрицательно отозвался о сложившейся за полтора предшествующих столетия в американской литературе традиции, вследствие которой лоялисты оказались, по его словам, объектом «самого злобного и безрассудного пристрастия» (Вailуn В. The central f the American revolution. An interpretation.- In: Essays on American revolution. Ed by. S. G. Kurtz, J. H. Hutson. New York, 1973, p. 15.) . Бейлин призвал пересмотреть прежний подход, и сам не замедлил на это откликнуться, выпустив фундаментальное биографическое исследование о Томасе Хатчинсоне, который был одним из самых высокопоставленных королевских чиновников колониальной Америки в канун революции и снискал репутацию злейшего врага патриотического движения. Хотя Бейлин замечает в предисловии к своей книге, что выбор темы не объясняется его симпатией к лоялистам, все последующее изложение может убедить лишь в обратном. Томас Хатчинсон не только главное действующее лицо книги, но и ее герой, непонятый современниками и несправедливо обвиненный ими. Наградив его всеми атрибутами добродетели, Бейлин изобразил Хатчинсона жертвой «насилия» и «экстремизма» (Вailуn B. The Ordeal of Thomas Hutchinson. Cambridge, 1974.) . Хотя книга посвящена судьбе одного лица - Т. Хатчинсона, в действительности замысел автора выходит далеко за рамки биографического сочинения. Как верно отметил В. А. Тишков, это не история трагической судьбы одного лоялиста, а американского лоялизма вообще (Тишков В. А. Американские лоялисты: новые интерпретации.- Вопросы истории, 1976, № 1, с. 180.) .

Американский историк Л. Лабаре, на труды которого ссылается Б. Бейлин, отмечал, что задолго до революции политическое развитие колоний испытало столкновение двух тенденций - «консервативной», из которой вырос лоялизм, и «либеральной или даже радикальной», давшей импульс освободительному движению (Labаrее L. The nature of American loyalism. - American antiquarian society proceedings, 1944, v. 54, p. 57.) . С этим положением можно вполне согласиться, но конечный вывод Лабаре относительно мотивов поведения лоялистов вызывает возражение. «Они понимали опасность, - писал Лабаре, - которая угрожала будущему государству, основанному на насилии и беспорядках, под руководством людей, многие из которых были совершенно неопытны в искусстве управления» (Ibid. ). Он подчеркивает, что выпавшие на долю лоялистов лишения последние переносили «с достоинством и стойкостью, заслуживающими самого высокого восхищения», а говоря о разнице, отличавшей их от «революционеров», утверждает, что лоялисты обладали просто «иным сортом мужества и вдохновения» (Ibid.) Мимоходом Лабаре называет некие «особые факторы», определившие преданность идеям лоялизма со стороны представителей королевской администрации и англиканской церкви, а также «экономические и политические соображения», влиявшие на поведение купцов, крупных земельных собственников и иных представителей имущей верхушки. Он признает, что лоялистов объединяли «некоторые общие черты их образа мысли» - «идеология тори» ((Ibid., p. 55.). Однако, ставя на первый план идейные мотивы размежевания сил в американской революции, Лабаре практически сбрасывает со счетов факторы социального и экономического характера. Именно такая трактовка и делает концепцию Лабаре приемлемой для Бейлина, который в уже упомянутых трудах, а также в докладе на конгрессе историков в Сан-Франциско (Вallyn В. Lines of force in recent writings on the American revolution. San Francisco, 1975.) доходит до прямой апологии лоялизма.

Нельзя сказать, что проблема лоялизма является однозначной и что имеется точный критерий, позволяющий определить, какие социальные группы принадлежали к лагерю противников революции. Выше уже отмечалось, что оба лагеря - и патриоты, и лоялисты представляли собой сложный конгломерат, состоявший из самых различных группировок. Тем не менее есть все основания считать, что при размежевании сил в американской революции решающим было влияние факторов социального и экономического характера, каким бы сложным и подчас трудно уловимым ни был механизм этого влияния.

Многие современные исследователи подчеркивают, что социальный состав лагеря лоялистов был неоднородным. С этим выводом трудно спорить. Важно, однако, хотя бы в общих чертах определить, из каких социальных групп состояли силы противников революции. В свое время Джон Адамс заявлял, что треть населения выступала на стороне революции, треть оставалась нейтральной и треть сохранила верность короне. Эта оценка впоследствии была пересмотрена и, согласно распространенной ныне точке зрения, на лоя-листских позициях оставалась значительно меньшая часть населения США. Трудно сказать, насколько верными являются нынешние оценки, так как и они не имеют под собой серьезных статистических данных. Можно согласиться в принципе с Д. Мейном, что «значительная часть» населения бывших колоний стремилась оставаться «в стороне» от борьбы за независимость (Main J. Т. The sovereign states, p. 269. ).

Убедительной представляется и данная им общая характеристика социальных сил, из которых состоял лагерь лоялистов. «Большинство этих людей были очень богатыми, - пишет он. - После войны около 5 тыс. лоялистов потребовали возмещения убытков на 8 млн. ф. ст.... Видимо, они преувеличивали размеры своего состояния, но в целом как бы то ни было так примерно оценивалась захваченная штатами собственность» (Ibid., p. 269-270.) . Самую значительную группу лоялистов составляла, по словам Мейна, «городская элита». В городах проживали и «менее состоятельные» сторонники короны - главным образом эмигранты из Англии, «которые были связаны с ведущими лоялистами», принадлежавшими к классу крупных собственников, таких как филадельфийское купечество или крупные земельные собственники, как например семейство Делансе в Нью-Йорке, сторонники Вентворта в Нью-Гэмпшире, окружение губернатора Белла в Южной Каролине и т. д. В лагере лоялистов оказались также мелкие и средние собственники из сельскохозяйственных районов. Они, по словам Мейна, «напоминали во многих отношениях основную массу лагеря патриотов». Но в силу целого ряда причин не выражали энтузиазма в отношении повстанцев, так как не хотели себя связывать присягой в верности, платить налоги, снабжать армию продовольствием и служить в милиции (Ibid., p. 271.) . При всей расплывчатости формулировок Мейна, далеких от марксистского анализа, следует отметить, что именно Мейн является одним из тех буржуазных исследователей, который ближе всех подошел к реальному пониманию соотношения сил и их размежевания в период революционной войны за независимость.

Особый интерес, естественно, представляет оценка, данная лоялизму представителями марксистской науки. Наиболее развернутая характеристика по этому поводу содержится в работе Г. Аптекера, который также подчеркивает, что «в основном» тори-лоялисты «рекрутировались из числа более богатых элементов колониального общества». «Это не значит, что не было бедняков, остававшихся - с большим или меньшим рвением - верными короне; в отношении ничтожного процента это справедливо. Не значит это и то, что представители богатой верхушки колониального общества были лоялпстами - о большинстве этого не скажешь. Но это значит, что в большинстве своем тори принадлежали к числу состоятельных элементов или их непосредственных слуг» (Аптекер Г. Указ, соч., с. 160.).

Набор рекрутов в английские войска Американская карикатура XVIII в.

Исследование проблемы лоялизма и определение того, кто принадлежал к лагерю контрреволюции, а кто оставался в стороне, не желая связывать себя ни с одной из борющихся сторон, является важнейшей темой при изучении истории войны за независимость США. Но в те времена, о которых идет речь, вопрос этот имел отнюдь не академическое значение, ибо как справедливо отметил американский историк К. Хаскет, «армия Вашингтона еще могла бы кое-как существовать перед лицом английских войск, но если бы рухнуло гражданское управление, стоявшее за ней, тогда не осталось бы ничего» (См.: Там же, с. 159.) . Хаскет имел при этом в виду тот факт, что патриотам постоянно приходилось бороться с внутренними врагами-лоя-листами. В этой борьбе очень важно было знать, кто является союзником, а кто врагом. Необходимы были эффективные меры против врагов революции.

В ответ на саботаж и враждебные действия лоялистов патриоты начали беспощадную борьбу со сторонниками Англии и всеми, кого подозревали в симпатиях к врагу. Еще до провозглашения независимости, в марте 1776 г., конгресс принял решение о разоружении лоялистов (Journals of the Continental congress 1774-1789, v. IV. Ed. by W. C. Ford. Washington, 1906, p. 205. ). Сторонников метрополии лишили также гражданских и некоторых общественных прав. Конвенты и законодательные собрания штатов приняли законы, лишавшие лоялистов права голоса, запрещавшие им занимать государственные должности, исполнять обязанности священников, адвокатов, врачей и учителей, а также налагавшие целый ряд других ограничений. Тех, кто отказывался принести присягу на верность новой власти, обвиняли в измене и подвергали преследованиям. Как верно отмечает Д. Мейн, политика разных штатов в отношении лоялистов имела некоторое отличие, определявшееся тем, насколько сильны были в каждом из них контрреволюционные силы, каково было военное положение штата, а также рядом других факторов местного значения (Main J. T. The sovereign states, p. 277.) . Но в политике штатов по отношению к лоялистам были и общие черты. Совершенно бесспорно, например, что повсеместно репрессивные меры властей становились все более жесткими. Если вначале прибегали главным образом к штрафам, запретам и мерам, преследующим цель нейтрализовать лоялистов, то впоследствии власти на местах перешли к арестам и высылкам, конфискации имущества, заключению в тюрьму и даже казням.

В литературе широко обсуждается вопрос о том, какое число людей подверглось репрессиям в результате законов и мер, направленных против лоялистов. Основным источником в этих изысканиях служат документы британской парламентской комиссии по расследованию понесенных лоялистами убытков и заявленных ими претензий на компенсацию. Документы составляют 58 томов и хранятся в Нью-Йоркской публичной библиотеке. В 1965 г. американский историк У. Браун выпустил труд, в котором подверг анализу состав и мотивы поведения лоялистов, эмигрировавших или высланных из США, а затем обратившихся к британскому парламенту за содействием в получении компенсации за принадлежавшую им собственность, конфискованную во время революции. Этот вопрос У. Браун рассматривал применительно к каждому штату в отдельности, а его общий вывод сформулирован в заключительной главе книги. Наиболее достоверные цифры о числе лоялистов, эмигрировавших из Соединенных Штатов и приводит М. Браун - 100 тыс. человек. Эту же цифру называл в свое время Ф. Бонд, пенсильванский тори и британский консул (Brown W. The King's friends. The composition and motives of the American loyalist claimants. Providence, 1965, p. 249.) . Браун считает неверной и заниженной оценку американского историка Р. Палмера, определявшего численность лоялистов-эмигрантов в 60 тыс. человек (Palmer R. R. The age of the democratic revolution. Princeton. 1959. p. 188. ). Согласно У. Брауну, от 30 до 50 тыс. лоялистов в разное время, с 1775 до 1783 г., сражались на стороне Англии. Например, в 1780 г. в лоялистских частях служило 8 тыс. человек, в то время как регулярная армия Вашингтона насчитывала лишь 9 тыс. солдат.

Что касается активных сторонников Англии в колониях, то, по мнению У. Брауна, опирающегося как на результаты собственных исследований, так и на данные других историков, их общее число может быть определено весьма условно - от 6.4 до 15.3% всего населения США (Brown W. The King's friends, p. 250. ). «Эти цифры,- пишет Браун, - носят гипотетический характер и касаются только активных лоялистов» (Ibid., p. 251.) . Он добавляет, что в ряде случаев активная часть составляла лишь половину лоялистов. Что же касается географии лоялизма, то в наибольшей степени контрреволюционные настроения получили распространенно в Нью-Йорке, Джорджии и Южной Каролине. Довольно сильно, но «значительно слабее», они были характерны для Нью-Джерси и Массачусетса, затем следуют Род-Айленд, Северная Каролина, Коннектикут, Пенсильвания и Нью-Гэмпшир. Небольшой процент лоялистов насчитывался в Виргинии и Мэриленде. Совсем немного их было в Делавэре (Ibid., p. 256). .

В 1968 г. журнал «Уильям энд Мэри Куортерли», наиболее авторитетный орган по ранней американской истории, посвятил сразу две статьи вопросам численности и организации лоялистского движения, оспаривающие некоторые положения У. Брауна. Первая из этих статей, принадлежащая перу Ю. Фингерхата, посвящена частному аспекту темы и не представляет особого интереса (Fingerhu I E. R. Uses and abuses of the American loyalists' claims: a critique of quantitative analyses. - William and Mary quarterly, 3d ser., 1968, v. 25, p. 245 - 258.) . Более значительна другая статья - П. Смита. В ней отмечается относительная достоверность данных, которыми располагают исследователи лоялизма. «Историки, - пишет он, - страдают из-за отсутствия многих видов точных демографических данных за весь XVIII в.». Смит считает недостаточными имеющиеся цифры, чтобы точно судить о числе лоялистов в Америке. Однако, по его мнению, их общее количество не превышало 16% населения, а в воинских частях служило лишь 19 - 20 тыс. человек. Последнюю цифру он считает более или менее точной (Smith P. H. The American loyalists: notes on their organization and numerical strength. - Ibid., p. 268 - 269.) , хотя в своей ранней работе Смит называл другие цифры. Он считал, что в английских войсках служило немногим более 15 тыс. человек и еще около 10 тыс. входило в состав временных отрядов контрреволюционной милиции (Smith P. H. Loyalists and redcoats. A study in British revolutionary policy. Chapel Hill, 1964, p. 60 - 61) .

Действительно, существовали целые армейские части, целиком сформированные из лоялистов. Такие соединения действовали в Нью-Йорке, Виргинии, Коннектикуте, Северной Каролине и других штатах. Лоялистские отряды сражались с особым ожесточением. Это вполне понятно, если учесть, что для прибывших из-за океана английских солдат война была совершенно ненужной, в то время как для лоялистов она была борьбой за насущные интересы. У. Браун отмечает, что по своим боевым качествам отряды лоялистов не уступали патриотам (Brown W. The good Americans. The loyalists in the American revolution. New York, 1969, p. 98.) . Кроме регулярных частей, составленных из сторонников короны, на всем протяжении войны за независимость в тылу патриотических сил действовали контрреволюционные банды, отличавшиеся особой жестокостью по отношению к патриотам. Наибольшее распространение бесчинства лоялистских банд получили на юге. Главарь одной из таких банд в Южной Каролине Уильям Канингхэм, прославившийся свирепыми расправами с жителями «внутренней страны», был известен под кличкой «кровавый Билл». Вожак аналогичной банды в Джорджии Т. Браун заслужил прозвище «кровожадного». В Северной Каролине сторонники патриотов были терроризированы разбоем банды Д. Фаннинга (Ibid., p. 100. ).

Тем не менее в целом в масштабах англо-американского конфликта всего периода вооруженной борьбы действия лоялистов мало повлияли на ее исход. Во-первых, лоялисты не сумели стать самостоятельной силой, а действовали лишь как придаток британской армии. Во-вторых, британское командование не сумело по-настоящему заинтересовать лоялистов воинской службой (Ibid., p. 124; Smith P. H. Loyalists and redcoats, p. 62 - 63. ). В-третьих, - и это было, видимо, самым главным - контрреволюционные действия лоялистов повлекли за собой ответную реакцию - террор со стороны патриотов. А поскольку последние пользовались более широкой поддержкой в массе населения, ответные меры оказались крупномасштабными и достаточно решительными.

Одним из важнейших мероприятий по борьбе с лоялистами была конфискация их собственности, начатая еще в 1776 г. Позднее в ноябре 1777 г. конгресс принял специальное постановление по этому вопросу (Journals of the Continental congress, v. IX, Washington. 1907, p. 971.) . Экспроприировались земли короны, государственной англиканской церкви, а также латифундии бывших собственников колоний. Потерял свои владения в Мэриленде лорд Балтимор, предки которого получили их от английского короля на правах феодального пожалования (До войны за независимость Балтиморы дважды лишались прав на колонию в результате выступлений арендаторов, но каждый раз добивались восстановления своей власти.). Та же судьба постигла и семейство Пеннов в Пенсильвании, конфисковано было крупное имение Уильяма Пепперела в Мэпе. В Виргинии конфискованные революционными властями земли лорда Ферфакса составляли около 5 млн. акров; в Северной Каролине были экспроприированы владения лорда Гренвилля, занимавшие одну треть всей земельной площади колонии. В Ныо-Гэмпшире конфискации подверглись 29 имений, в Массачусетсе была конфискована собственность 300 семей аристократии, в Нью-Йорке - 59, в Пенсильвании - 36, в Делавэре - 46, в Южной Каролине - 170. В Северной Каролине наряду с собственностью 65 семей лоялистов было конфисковано имущество 4 купеческих фирм, сотрудничавших с англичанами. Общая сумма конфискованной собственности составила 40 млн. долларов (Jamesоn J. F. The American revolution considered as a social movement. Boston, 1956, p. 31, 34; Shannon F. A. America's economic growth. New York. 1947, p. 104. ).

Конфискация собственности контрреволюционных элементов была важнейшей экономической и политической мерой, лишившей имущества тех, кто выступил против независимости в поддержку короны. Последующая распродажа конфискованной собственности дала в руки революционной власти значительные средства, которые явились важным источником доходов федерального правительства и властей штатов. В результате этой меры Нью-Йорк получил, например, 4 млн. ф. ст., Мэриленд - 2 млн. ((Аптекер Г. Указ, соч., с. 162 - 163.).

В борьбе против контрреволюционных элементов огромную роль сыграли и чисто политические .меры. Многие тысячи противников революции были подвергнуты суровому преследованию. Г. Аптекер отмечает, что «первоначальная основа» этому «была заложена революционным захватом власти местными и общепровинциальными конвентами и комитетами» (Там же, с. 164. ). Именно Комитеты безопасности на местах явились главным орудием преследования лоялистов, отдавая приказ об аресте контрреволюционных элементов и их наказании. Недаром лоялисты злобно сетовали на то, что колонии «подчинены юрисдикции... комитетов, которые не только без каких-либо известных законов, но прямо вопреки всем каким бы то ни было законам издают списки, судят и налагают наказания и штрафы на всех, кого им удобно будет посчитать виновным» (Vаn Туnе С. Н. The American revolution. New York - London, 1905, pp. 52 - 53.) . В составляемые комитетами «черные списки» заносились все, кого подозревали в сотрудничестве с Англией. Их подвергали различным видам наказания.

Говоря о характере преследований лоялистов по сравнению с тем, что имело место во Франции в период буржуазной революции 1789 г У. Браун отмечает их умеренный характер. «Не было массовых казней, не было гильотины, но жестокость и террор совершенно определенно имели место»,- пишет он (Brown W. The good Americans, p. 133) . Касаясь того же вопроса, Г. Аптекер отмечает необоснованность утверждений сторонников теории «согласия», будто американская революция была свободна от «неистовства и безумства» (Аптекер Г. Указ, соч., с. 165.) Она «была отмечена жестокостью», - пишет Г. Аптекер, хотя «черта эта была несколько приглушена» (Там же.) . Кроме того, следует иметь в виду, что в разных районах и разных штатах борьба с контрреволюцией протекала по-разному. В Нью-Йорке и Южной Каролине вследствие предшествовавших войне за независимость социальных конфликтов она приобрела наиболее острую форму. В Массачусетсе, Нью-Джерси и Пенсильвании она также проходила достаточно остро. В других колониях - более спокойно. «Самыми легкими» были, по словам У. Брауна, меры против лоялистов в Нью-Гэмпшире, Делавэре, Мэриленде и Джорджии (Brown W. The good Americans, p. 129.) .

Разнообразными были и формы революционного террора. 9 штатов приняли законы об изгнании активных сторонников короны. В Массачусетсе на городских митингах каждый мог назвать лицо, которое подозревал в пособничестве врагу. Если большинство собравшихся считало, что обвиняемый действительно предал дело революции, его немедленно отдавали под суд и, как правило, затем высылали за его же счет в Англию. Массовой высылке подверглись сторонники короны и в других штатах. Нередко в случае самовольного возвращения из ссылки лоялисту грозила смертная казнь. Один из сторонников короны в Нью-Йорке отмечал, что патриоты «стали практиковать казнь через повешение по малейшему поводу» (Ibid., p. 138.) . Это заявление, однако, звучит явным преувеличением, хотя Комитеты безопасности и иные органы революционной власти на местах вынуждены были прибегать к высшей мере наказания за шпионаж, предательство, помощь врагу и участие в военных действиях на стороне англичан (Ibid.) .

Во всех штатах в качестве меры наказания использовались аресты и заключение под стражу. В некоторых случаях это был просто домашний арест и запрещение выезжать за пределы места жительства. Иногда арестованные работали в обычных условиях вместе с теми, кто находился на свободе, и только ночь проводили в тюремных стенах. Как правило, для заключения в тюрьму и лишения свободы сторонников короны достаточно было распоряжения Комитета безопасности или иного органа революционной власти. Заключенным отказывали в суде присяжных, а срок пребывания в тюрьмах определялся до окончания конфликта (Ibid., p. 143; Аптекер Г. Указ, соч., с. 163.) . Самыми суровыми были тюремные условия в так называемых «катакомбах лоя-лизма» - медных рудниках Симсбери в штате Коннектикут, где содержались наиболее опасные преступники, свезенные сюда из всех северных штатов (Brown W. The good Americans, p. 141-142.) .

Лоялисты постоянно жаловались на то, что с ними обходятся несправедливо. Они обвиняли патриотов в том, что, арестовывая сторонников короны, последних заковывают в цепи и гонят в отдаленные провинции, сажают в тюрьмы, конфискуют их имущество, расстреливают и вешают - все это лишь за то, что они «не пожелали отречься от своего законного сюзерена и поднять против него оружие» (Ibid, p. 133-134. ). Однако меры революционного террора были неизбежны и необходимы для успешной борьбы с контрреволюцией. У. Брауи говорит об «охоте за ведьмами», когда людей наказывали за то, что они крестили детей именем, совпадающим с именем того или иного члена английской королевской семьи, давали двусмысленную кличку собаке или произносили подозрительный тост (Ibid., p. 130. ). Вероятно, иногда это имело место. Но это было неизбежно в условиях жестокой борьбы, которую пришлось вести сторонникам независимости против превосходящих сил британской короны.

Борьба с контрреволюцией была одной из важнейших задач новой государственной власти. Комитеты безопасности совместно с другими органами власти на местах вели беспощадную борьбу со всеми проявлениями контрреволюции. Комитеты безопасности практически выполняли функцию диктатуры. Свою повседневную деятельность по борьбе с контрреволюцией, а также входившие в круг их функций сбор налогов для военных целей, снабжение оружием и обмундированием войсковых частей, поощрение местной промышленности и т. п. - все это Комитеты безопасности каждого штата осуществляли через широкую сеть своих организаций на местах. Как органы революционной власти народа Комитеты безопасности сыграли исключительно важную роль в борьбе с контрреволюционными силами. Это обстоятельство следует особо подчеркнуть, ибо без деятельности Комитетов безопасности не могут быть поняты характер и структура государственной власти в США, действовавшей в период войны за независимость (Аптекер Г. Указ, соч., с. 164 - 165.).

https://rukoeb.love/tag/stewardess/