Глава шестая. ВОССТАНИЕ И НЕЗАВИСИМОСТЬ

Лозунг - 'Независимость'. Фрагмент гравюры второй половины 70-х гг. XVIII в.

В те самые дни, когда виргинская ассамблея обсуждала вопрос о мерах обороны на случай войны с Англией, в Массачусетсе, продолжавшем играть роль важнейшего центра освободительного движения, вплотную подошли к решению вопроса о создании регулярной армии. Обсуждавший эту проблему конгресс местных представителей, созванный вопреки воле колониальной администрации, как и в Виргинии, проявлял серьезные колебания. В феврале 1775 г. была создана комиссия по выработке правил формирования армии, которая могла быть мобилизована в случае необходимости. В конце марта она представила доклад, который вызвал споры по вопросу о том, что следует считать достаточным поводом для мобилизаиди милицейских частей и начала военных действий против английских войск, демонстративно устраивавших маневры в предместьях Бостона.

Эти споры, вероятно, могли продолжаться бесконечно, если бы из Лондона не поступили известия о новых мерах, направленных против Массачусетса и других колоний Новой Англии. Согласно сообщению, перепечатанному «Бостон газетт» из английской прессы, правительство Англии намеревалось запретить жителям Новой Англии заниматься рыбной ловлей у берегов Ньюфаундленда и ограничить их торговлю с Ирландией, Британской Вест-Индией и самой Англией. Кроме того, парламент объявил колонию Массачусетс в состоянии мятежа и постановил отправить туда четыре полка ирландских солдат для «поддержания порядка». Оппозиционно настроенный к политике правительства член парламента, лорд-мэр Лондона Джон Уилкс произнес речь против этих мер, защищая действия колонистов и заявив, что им ничего не остается, как вступить в борьбу против Англии и провозгласить свою независимость (The parliamentary history of England from the earliest period to the year 1803. v. XVIII. Ed. by T. S. Hansard. London, 1813, els. 234 - 240. ).

Одна из причин, по которым до сих пор лидеры патриотической группировки в конгрессе Массачусетса колебались с принятием решений, заключалась в том, что существовало серьезное опасение, последуют ли остальные колонии призыву Континентального конгресса поддержать Массачусетс, если Англия применит вооруженную силу. Хотя после публикации «Бостон газетт» антпбританские настроения резко усилились, опасения эти продолжали существовать.

Один из лидеров Массачусетса Д. Хоули, выступавший на протяжении ряда лет с последовательно патриотических позиций, писал в феврале Томасу Кашингу, входившему в состав Комитета безопасности, о необходимости оставить «химерические планы» и посмотреть на вещи, как они есть. В то же время он просил предостеречь членов Комитета против преждевременного приказа милицейским частям начать военные действия, тюка не последует категорического решения других американских колоний выступить с оружием в руках и пока, писал Хоули, «не будет уверенности, что они (другие колонии,- Л. Ф.) нас поддержат» (Jensen M. The founding of a nation. A history of the American revolution 1763 - 1776. New York, 1968, p. 563 - 564.).

После сообщения «Бостон газетт» о военных приготовлениях Англии, несмотря на явную или скрытую оппозицию ряда депутатов, конгресс Массачусетса вынужден был приступить к практическим мерам по формированию армии. Был одобрен план мобилизации милицейских частей, а на следующий день конгресс отправил Комитету безопасности Бостона и других городов инструкцию, в которой подчеркивал, что принятое решение носит лишь оборонительный характер, предостерегая от любых шагов, которые могли бы быть истолкованы «нашими врагами» как «начало враждебных действий». Все же под давлением патриотических сил конгресс через несколько дней вынужден был принять постановление, «чтобы эта колония (Массачусетс. - А. Ф.) приступила к мерам по обеспечению своей безопасности и обороны путем мобилизации и организации армии». Было вынесено также решение отправить делегатов в другие колонии Новой Англии, чтобы договориться о совместных действиях (Ibid., p. 566 - 567.) . Однако эти решения на практике оказались половинчатыми, так как, с одной стороны, была принята резолюция, предусматривавшая организацию армии, а с другой - конгресс отказался одобрить меры по обучению и финансированию милицейских батальонов. Комитету безопасности было поручено сформировать шесть артиллерийских подразделений, но права назначить командиров этих подразделений Комитет не получил. Ему разрешалось лишь подобрать кандидатуры офицеров, которые могли быть назначены конгрессом на эти посты в случае начала военных действий.

Колебания и отсутствие единства среди делегатов объяснялись расхождением в их политических взглядах. Наряду с этим имел место и сознательный саботаж, организованный находившимися в составе конгресса агентами главнокомандующего британскими силами генерала Т. Гейджа. Они поставляли ему регулярную информацию о ходе дебатов и, выполняя его инструкции, дезорганизовали работу конгресса. Особое подозрение вызывала деятельность одного из руководителей бостонского Комитета безопасности, делегата конгресса Б. Черча. Длительное время ему удавалось скрывать свою шпионскую связь с англичанами. Однако со временем действия Черча стали вызывать подозрение, он был арестован и заключен в тюрьму. Позднее по болезни, а также за недостаточностью улик его освободили, и Черч покинул пределы Массачусетса. С тех пор его никто никогда не видел. Только полтора столетия спустя в личном архиве Т. Гейджа были найдены документы доподлинно подтвердившие шпионскую деятельность Черча (Van Doren С. Secret history of the American revolution. New York. 1968, p. 20 - 23. ).

Пока конгресс Массачусетса спорил относительно того, создавать ли армию и какие ей давать инструкции, отряды добровольцев продолжали военные приготовления, создавая склады оружия и проводя обучение милицейских частей. Комитеты безопасности эту деятельность поддерживали и поощряли, а лидеры патриотов С. Адамс и Д. Хэнкок выступали в роли вдохновителей и практических руководителей начавшихся по инициативе снизу военных приготовлений. Генерал Гейдж был об этом осведомлен и отдал приказ подразделениям британских войск разоружить добровольческие отряды, арестовав С. Адамса и Д. Хэнкока. Этот приказ был отдан но прямому указанию правительства Англии. Британский государственный секретарь по делам Америки лорд Дартмут переслал Гейджу «Секретный приказ». Сообщая о решении, объявлявшем Массачусетс «в состоянии восстания», Дартмут сообщал, что уже отправлены подкрепления и что Гейджу надлежит немедленно приступить к формированию военного корпуса из местных противников освободительного движения - тори. «При создавшемся положении, - писал Дартмут, - необходимо ответить силой на силу». Он советовал действовать без промедления, не дожидаясь прибытия подкреплений из Англии, чтобы не упустить время и не дать возможности патриотам создать военную организацию. «Первый главный шаг, - писал Дартмут, - арестовать зачинщиков и подстрекателей из провинциального конгресса». Он считал эту меру оправданной даже в том случае, если она вызовет беспорядки. «Сила, которую используют те, кто вооружен в Массачусетсе, - писал Дартмут, - представляется мне действиями черни, толпы, которая не имеет плана, действует неорганизованно и без руководства. Поэтому при помощи даже небольших сил, если их сразу пустить в дело, можно было бы напасть на них неожиданно с большей вероятностью успеха, чем это случится, когда прибудет подкрепление, и народ сумеет к тому времени сплотиться на более организованной основе». Британское правительство при этом оставляло окончательное решение за самим Гейджем, проявляя даже в этих условиях определенную осторожность (Jensen M. Op. cit., p. 583. ).

Инструкции были достаточно недвусмысленными. К тому же на следующий день после их прибытия Гейдж получил донесение от Черча, который сообщал из расположенного недалеко от Бостона местечка Конкорд, где проходили подготовку добровольческие отряды патриотов и находились их основные склады амуниции и оружия, что «народ» требует «немедленного начала военных действий» и Континентальный конгресс принял решение к середине апреля провести мобилизацию с тем, чтобы поставить под ружье в Новой Англии до 18 тыс. человек. Местный конгресс, по донесению Черча, прервал своп заседания для консультаций по этому вопросу и ожидает ответа от других колоний. По мнению Черча, это был самый подходящий момент для выступления. «Внезапный удар, нанесенный сейчас... - советовал он Гейджу, - расстроит все их планы» (Grоs R. A. The minutemen and their world. New York. 1976, p. 113.).

Инструкции из Лондона и донесение Черча совпадали с планами самого Гейджа. Именно Конкорд с его военными складами был избран в качестве цели, по которой наметили нанести первый удар. Генерал Гейдж начал тайно группировать войска, которым предстояло выполнить эту операцию. Однако представители Комитета безопасности бдительно следили за передвижениями английских войск. К тому времени, когда 18 апреля поздно вечером британские войска численностью от 700 до 800 солдат собрались на центральной площади Бостона, чтобы затем маршем двинуться на Конкорд, эта операция, как отмечает американский исследователь Р. Грос, уже «была обречена на провал» (Ibid., p. 114.) . Еще накануне Комитет безопасности отдал приказ о срочной эвакуации складов с оружием. Взрослое население - мужчины и женщины - ночью на подводах переправили хранившиеся в Конкорде боеприпасы и вооружение в соседние селения.

Британские войска отправились в Конкорд иод покровом ночи. До последнего момента многие командиры подразделений не знали ни точного пункта назначения, ни того, кто участвует в операции. В целях соблюдения секретности им сообщили об этом лишь перед самым выступлением. Однако в тот самый момент, когда войска отправились из Бостона в Конкорд, с колокольни Северной церкви специально поставленный туда Комитетом безопасности дежурный подал условный сигнал фонарем, и гонец патриотов Пол Ровир отправился в свой легендарный рейс, чтобы сообщить о готовящемся нападении. С той же целью один из лидеров бостонских патриотов - Джозеф Уоррен - отправил в Конкорд собственное доверенное лицо - Уильяма Доуза. Одновременно несколько жителей предместий Бостона пустились в путь, заподозрив неладное в показавшейся им странной активности английских патрулей ночью. По иронии судьбы, согласно приказу Гейджа, этим патрулям было приказано усилить караульную службу, чтобы помешать любому, кто захотел бы сообщить о выступлении английских войск, но их активность в неурочный час послужила предупреждением для патриотов.

Когда Ровир, а затем Доуз и другие гонцы прибыли в расположенный на дороге к Конкорду Лексингтон, где в это время находились С. Адамc и Д. Хэнкок, охранявшие их резиденцию патрули патриотов вначале просили не подымать шума, чтобы не помешать их сну. Но узнав в чем дело, ударили в набат и подняли по боевой тревоге местную милицию (Ibid., p. 115 - 116; Ровир - Д. Белкнапу, 1798: The spirit of seventy-six. The story of the American revolution as told by participants. Ed. by H. S. Com-mager, R. B. Morris. Indianapolis - New York, 1958, p. 66 - 69.).

Местом сбора милицейских отрядов была назначена таверна Бэкмана. Подошедшим к этому времени британским войскам был отдан приказ не стрелять, а, окружив патриотов, разоружить их и взять в плен. Когда английский отряд приблизился к месту сбора патриотов, британский офицер крикнул: «Эй вы, проклятые повстанцы, бросайте оружие и убирайтесь!». По другой версии, он пригрозил: «...иначе все вы - мертвецы». Американцы бросились врассыпную, но не оставили оружия. «Бросайте оружие! - скомандовал офицер. - Черт возьми, бросайте оружие!». В этот момент раздался выстрел. В истории его принято считать первым выстрелом войны за независимость. Существуют разные версии того, как и по чьей инициативе был открыт огонь. Отдал лп командир английского отряда приказ стрелять, или солдаты сделали это без команды, так до сих пор и не выяснено. В результате же 8 американцев было убито и 9 ранено (См. рассказ С. Вуда, записанный Н. Бруксом 17 июня 1826 г.: The spirit of seventy-six, p. 82-83, Pearson M. Those damned rebels. The American revolution as seen through British eyes. New York, 1972, p. 70. ).

Ровира, Доуза и некоторых других гонцов, пустившихся далее к Конкорду, все же задержали английские патрули. Из них кое-кому удалось пробиться. Хотя никто не знал обстоятельств столкновения п числа жертв, весть о том, что в Лексингтоне была пролита кровь патриотов, дошла до Конкорда и молниеносно облетела близлежащие селения. Около четырехсот вооруженных патриотов залегли у Северного моста в Конкорде. После длительного ожидания и переговоров с английскими солдатами, засевшими с другой стороны моста и численно им уступавшими, американцы выступили против британских боевых порядков. Некоторое время они колебались, стрелять ли, но, после того как англичане открыли огонь, сомнения исчезли. Американцы бросились в атаку, обратив английских солдат в паническое бегство. Ссылаясь на описание этого события, содержащееся в воспоминаниях командующего американскими добровольцами полковника А. Бар-рета, Р. Грос отмечает, что выстрелы в Конкорде 19 апреля 1775 г., «которые услышал весь мир», заняли по времени две-три минуты (Gros R. A. Op. cit., p. 126.) . В сущности говоря значительного сражения у Северного моста не произошло, но это событие было важным по своим последствиям, непосредственным и отдаленным.

Известие о событиях в Лексингтоне и Конкорде прозвучало как сигнал боевой тревоги. Непосредственной реакцией на них была мобилизация милицейских отрядов, общая численность которых превышала 1100 человек. Небольшие группы повстанцев укрывались за домами п заборами, в лощинах и оврагах. Они обстреливали англичан на всем протяжении их обратного пути от Конкорда до Лексингтона. В этом сражении американцы впервые использовали заимствованную ими у индейцев тактику рассыпного строя, противопоставив малоподвижным британским порядкам неожиданный и стремительный натиск малыми группами и в одиночку, атакуя противника в самых неожиданных местах (Ibid., p. 129; Из дневника лейтенанта Ф. Маккензи 19 апреля 1775 г. In: The spirit of serenty-six. p. 86 - 87.) .

Британское отступление стало настоящим бегством, остановить которое оказалось возможным только после того, как на помощь прибыл свежий корпус в составе 900 солдат, подкрепленный солидной артиллерией. Только укрывшись за боевыми порядками присланного Гейджем подкрепления, отступающие британские части смогли остановиться. Солдаты едва держались на ногах, они были разбиты и обессилены. Как писал один английский историк по свежим следам событий, они «валились на землю и лежали ничком, как собака с высунутым языком» (Gros R. A. Op. cit., p. 129. ).

События в Конкорде и Лексингтоне были по существу вооруженным восстанием против британского господства, началом американской войны за независимость. Теперь уже ни у кого не было сомнений в том, что американцы готовы воевать (Ibid., p. 130.) . «Фермеры Массачусетса, - отмечает М. Дженсен, - в отличие от ссорившихся политиков хотели начать войну. 19 апреля 1775 г. они показали, что могут воевать» (Jensen M. Op. cit., p. 567. ). Сражение при Конкорде и Лексингтоне принесло Англии первую серьезную военную неудачу. 73 солдата и офицера было убито или умерло от ран, 174 - ранено, 26 пропало без вести. Количество убитых и раненых с британской стороны равнялось почти 20%. Американские силы, насчитывавшие в общей сложности около 4 тыс. человек, понесли значительно меньшие потери - от 2 до 3 %: 49 человек убито или скончалось от ран, 39 ранено и 4 пропало без вести (Gros R. A. Op. cit., p. 130.) .

19 апреля 1775 г. начался новый этап в освободительном движении американских колоний. После того как британские власти попытались нанести массированный удар по силам патриотов, большинству стало ясно, что организация армии, способной защитить население колоний от подобного рода посягательств, является абсолютно необходимой мерой. Анализируя значение событий в Лексингтоне и Конкорде, газета «Ньюпорт Меркьюри» писала 5 дней спустя, что фактически «началась американская гражданская война» (Jensen M. Op. cit., p. 569.) .

Руководители патриотического движения, даже из числа представителей умеренных кругов, ясно отдавали себе отчет, что если они не хотят утратить своих позиций в руководстве, им надлежит примкнуть к сторонникам военной партии. За короткий промежуток времени стремительно выросло число добровольческих милицейских отрядов. Особенно интенсивно этот рост происходил в Новой Англии. Так, еще до принятия законодательной меры, конституировавшей создание американских вооруженных сил, сформировалась революционная армия, солдаты которой с гордостью именовали себя «парнями свободы». Бостон, откуда посланы были британские войска для расправы с американскими патриотическими силами. был окружен и подвергнут осаде силами вновь созданных партизанских отрядов Новой Англии, которые расположились вокруг города 15-тысячным «лагерем свободы». Теперь призыв к военным действиям и вооруженному отпору политике метрополии воспринимался как нечто само собой разумеющееся даже со стороны тех, кто ранее противился такому курсу. В Нью-Йорке организация «Сынов свободы» руководила захватом арсенала, а затем, организовав милицейский корпус, заняла таможню, склады с различным снаряжением и припасами, а также конфисковала грузы английских судов, доставивших снаряжение для британского гарнизона в Бостоне. В Саванне (Джорджия) местные патриоты напали на лавку, в которой хранились запасы пороха и дроби, затем захватили стоявшее на рейде британское судно, груженное ружьями и порохом. Эти трофеи позволили вооружить полк волонтеров. Против участников вылазки в Саванне британские власти попытались применить репрессивные меры. Был арестован и посажен в тюрьму один из руководителей «Сынов свободы» Э. Мак-Гарди. Однако вооруженные патриоты освободили его из заключения и демонстративно в полной боевой форме прошли по улицам города. В Филадельфии при участии ремесленников и купцов была создана военная ассоциация. В Ныо-Арке (Ныо-Джерси) на собрании организации «Сынов свободы» была единодушно принята резолюция, гласившая, что ее участники клянутся «не пощадить ни своего имущества, ни самой жизни для дела освобождения Америки» (Фонер Ф. История рабочего движения в США от колониальных времен до 80-х гг. XIX в. Пер. с англ., М., 1949, с. 54.).

Многочисленные отряды волонтеров начали партизанскую войну против Англии. В середине мая 1775 г. крупные милицейские силы направились в Канаду, надеясь обеспечить себе поддержку канадских провинций. На пути патриоты заняли две важные крепости Тайкондерогу и Краун-Пойнт, захватив много трофеев, в том числе артиллерийские орудия, в которых так остро нуждались американцы. Британские крепости были демонтированы н находившиеся в них орудия, а также другие военные припасы, спешно, по бездорожью, с большими трудностями переправлены на подмогу сражающимся американским частям. Сама по себе канадская экспедиция была продолжена. В соответствии с решением Континентального конгресса американские силы совершили бросок на север и овладели Монреалем. Однако, забегая вперед, следует сказать, что в конечном итоге эта экспедиция оказалась неудачной. Потерпев поражение под Квебеком, американцы вынуждены были отступить. Все же эта военная операция не была бессмысленной, так как в дальнейшем, опасаясь американского нападения, Англия вынуждена была постоянно держать значительный контингент войск в Канаде, что мешало ей развернуть все свои силы в войне против восставших американских колоний. Таким образом, события в Лексингтоне и Конкорде имели практическое непосредственное продолжение, охватив духом вооруженного восстания остальные колонии.

Ровно три недели спустя после Лексингтона и Конкорда в Филадельфии открылся II Континентальный конгресс. Никогда ранее, за весь период освободительного движения, в колониях не были так сильны радикальные настроения. В особенности решительно настроены были делегаты Массачусетса. Даже такие представители умеренного крыла, как Джон Адамс, стремились всячески подтолкнуть конгресс к немедленным действиям. Только опираясь на поддержку остальных колоний, Массачусетс мог рассчитывать на успех в начавшейся вооруженной борьбе против Англии. Говоря о британской системе колониальной администрации, Д. Адамс считал, что она приобрела явно выраженный злокачественный характер: «раковая опухоль пустила такие глубокие корни, что она не может быть вылечена отсечением какой-либо части». Исходя из этого, Дж. Адамс считал, что «порох и артиллерия - вот наиболее эффективные, надежные и неизбежные при создавшихся условиях средства урегулирования конфликта, которые мы можем принять». Задача Адамса и других делегатов Массачусетса заключалась в том, чтобы убедить конгресс в необходимости принятия решительных и безотлагательных мер (Jensen M. Op. cit., p. 604 - 605.) .

Джон Адамс Худ. Ч. Пил

По своему составу II Континентальный конгресс мало отличался от первого. Большинство делегатов нового конгресса участвовало и в заседаниях предыдущего. Хотя обстановка в колониях изменилась, многие все еще надеялись избежать излишне радикальных действий. Тем не менее ориентация II конгресса существенно отличалась от общего курса и настроений, характерных для прошлого. Под влиянием массового революционного движения делегатам II Континентального конгресса ничего не оставалось, как изменить свою позицию. Представители крайне правого крыла, вроде Джозефа Галлоуэя, в работе нового конгресса вовсе не участвовали. Галлоуэй потерпел жестокое фиаско в местной ассамблее Пенсильвании, пытаясь протащить очередную примирительную петицию, и вынужден был подать официальное заявление о том, что отказывается участвовать в работе II Континентального конгресса. В частном письме он писал, что сделал это по состоянию здоровья, но что было и «много других» мотивов. «Главная причина, - пишет американский исследователь Б. Ньюкомб, - которая сделала Галлоуэя нежелательной фигурой (в конгрессе,- Л. Ф.), заключалась в непопулярности его позиции, лишив его влияния и престижа» (Nеwсоmb В. Н. Franklin and Galloway: a political partnership. New Haven - London, 1972, p. 278.) .

Сторонники примирительной позиции порвали с патриотами п перешли во враждебный революции лагерь лоялистов. С другой стороны, часть из тех, кто раньше занимал умеренные позиции, желая сохранить влияние на массовое освободительное движение, стали высказываться в пользу более решительного выступления против Англии. Влияние подобного рода настроений подчинило себе плантаторов, купечество, представителей «образованных слоев» общества. Поэтому в лагере революции и оказались такие далекие от радикализма лица, как виргинский землевладелец Дж. Вашингтон и бостонский юрист Джон Адамс.

Практически II Континентальный конгресс стал своего рода центральным правительством восставших колоний. Конгресс принял ряд важных постановлений, в том числе решение о формировании регулярных вооруженных сил. Этот исторический акт, имевший исключительно важное значение для последующей организации вооруженной борьбы против Англии, после длительных колебаний был принят 14 июня 1775 г. Теперь отряды волонтеров, осадившие Бостон, могли рассчитывать на прибытие в скором времени подкреплений из средних и южных колоний. В первую очередь решение конгресса было адресовано Виргинии, Пенсильвании и Мэриленду. Им надлежало провести набор в новую армию, с тем, однако, условием, что конгресс будет сам платить ей жалованье. В связи с этим последовало еще одно важное решение - о выпуске собственных денег, для начала на сумму в 2 млн. долларов. Конгресс назначил Дж. Вашингтона, отличившегося в ходе военных операций Семилетней войны, руководителем комитета по подготовке, как бы мы сейчас сказали, устава новых вооруженных сил (Journals of the Continental congress 1777 - 1789. V. II. Ed. by W. S. Ford. Washington, 1905, p. 89 - 90.) . Одновременно конгресс приступил к обсуждению вопроса о кандидатуре главнокомандующего.

Назначение Вашингтона главой комитета по выработке устава вооруженных сил до известной степени уже предопределило выбор (Ibid., p. 25.). Однако окончательный выбор главнокомандующего оказался не простым делом. На это место претендовало такое влиятельное лицо, как председатель Континентального конгресса Джон Хэнкок, пользовавшийся широкой известностью в качестве одного из лидеров освободительного движения (Adam J. Autobiography. - In: The Adams papers. V. III. Ed. By L. Butterfield. Cambridge, 1961, p. 321.) . Хэнкок занял председательское место в конгрессе после того, как председательствовавший до него виргинский делегат Пейтон Рэндольф покинул Филадельфию, чтобы возглавить работу виргинской ассамблеи, которая, по-видимому, представляла для него отнюдь не меньший интерес.

Сам Вашингтон и в целом представители Юга проявили явную заинтересованность в том, чтобы получить пост главнокомандующего. Вашингтон был, пожалуй, единственным делегатом, носившим военную форму. Впоследствии, объясняя факт своего назначения, он отмечал в частной переписке, что стал главнокомандующим благодаря «расположению конгресса, подкрепленному некоторыми политическими мотивами» (Jensen M. Op. cit., p. 611). .

В принципе Вашингтон оказался во всех отношениях наиболее подходящей кандидатурой. Его имя было широко известно во всех американских Гчолониях. Как уже отмечалось, во время Семилетней войны Вашингтон показал себя стойким и находчивым военачальником. Он не принадлежал к числу самых активных участников антибританских кампаний 1765 - 1775 гг., но был известен, как противник английской колониальной политики, которая задевала и его личные интересы. В частности, распространивший юрисдикцию Канады на западные земли так называемый Квебекский акт лишал его десятков тысяч акров земли. Выступив решительным противником британской политики ограничений и репрессий, Вашингтон снискал себе популярность среди участников массовых выступлений против политики Англии. С другой стороны, то, что он был богатым виргинским плантатором, принадлежал к состоятельным аристократическим кругам и придерживался умеренных взглядов, импонировало консервативной части конгресса, опасавшейся радикально настроенных элементов. Поэтому Джон Адаме, которому принадлежала инициатива выдвижения кандидатуры Вашингтона на пост главнокомандующего, прямо заявил, что считает большим достоинством кандидата его солидное состояние (См.: Adams J. Op. cit., p. 321 - 323.) .

Кандидатура Вашингтона была выдвинута Джоном Адамсом после предварительного совещания с Сэмюэлем Адамсом. Оба они представляли Массачусетс, и это была продуманная акция, которой руководители освободительного движения Новой Англии рассчитывали скрепить свой союз с лидерами южных колоний. Дж. Адамс так и писал в частном письме, что назначение Вашингтона «окажет огромное влияние на закрепление и обеспечение союза этих (американских, Л. Ф.) колоний» (Дж. Адамс - А. Адамс 17 июня 1775 г.: Letters of members of the Continental congress, v. I. Ed. by E. Burnett. Washington. 1921, p. 130.) . В отношениях с Югом у Новой Англии было много трений, и они могли стать серьезным препятствием в борьбе против метрополии. В Англии хорошо понимали несовпадение интересов Севера и Юга. Более того, в определенных кругах существовали даже проекты использовать различие интересов, чтобы разобщить освободительное движение и подавить восстание (Rоbsоn E. The American revolution. London, 1955. p. 90 - 91.) .

Хэнкок помрачнел, когда Дж. Адамс назвал имя Вашингтона. Дж. Адамс заявил, что хочет назвать имя «джентльмена, который находится среди нас, джентльмена, способности и опыт которого, как офицера, крупное состояние, незаурядный талант и превосходный характер найдут одобрение у всей Америки и приведут к единодушному объединению всех колоний, - джентльмена, который сделает это лучше, чем любое другое лицо». По свидетельству самого Дж. Адамса, Хэнкок слушал его речь с выражением «явного удовольствия на лице», пока оратор не сказал, что этим джентльменом является Дж. Вашингтон. «После того как я стал характеризовать Вашингтона, как командующего, - писал впоследствии Дж. Адамс, - мне никогда до этого не приходилось видеть более разительной перемены в выражении лица, которое сразу поникло. Обида и негодование выразились на его (Хэнкока, - А. Ф.) лице настолько явно, насколько это вообще возможно». А затем выступил С. Адамс, поддержавший выдвижение Вашингтона. По словам Дж. Адамса, это выступление опять-таки «не смягчило физиономии президента».

Если же отбросить личную обиду и разочарование Хэнкока, то в целом назначение Вашингтона было встречено одобрительно (Jensen M. Op. cit., р. 610; Freeman D. S. George Washington. Planter and patriot, v. III. New York. 1951, p. 435.) .

Избрав Вашингтона главнокомандующим, конгресс приступил к назначению генералитета новой армии. Этот вопрос тоже оказался непростым и довольно щекотливым. Ибо, с одной стороны, колонии объединяло их общее участие в борьбе за свободу, а с другой - каждая из них продолжала жить своими интересами. Поэтому при решении вопроса о назначении генералитета новой армии, как правило, руководствовались политическими и престижными соображениями, не придавая порой значения тому, что собой представляет то или иное лицо как военачальник. Некоторые из деятелей, чьи кандидатуры предлагались, не имели ни военного опыта, ни малейших военных способностей. Однако каждая колония считала делом чести иметь своего представителя в составе генералитета. Всего было назначено 12 человек. Большинство генеральских должностей досталось колониям Новой Англии: 4 - Массачусетсу, 2- Коннектикуту, по одному Род-Айленду и Ныо-Гэмпширу. Только 2 генерала были назначены из южных колоний - Виргиния и 2 из центральных - Нью-Йорк. Между генералами и офицерами более низких рангов происходили постоянные распри и соперничество. Борьба по этому поводу, по словам М. Дженсена, продолжалась на протяжении всей войны за независимость и порой бывала такой же острой, а часто веласьиболее энергично, чем война против англичан (Jensen M. Op. cit., p. 613. 218 ).

К тому времени, когда конгресс завершил формирование командования вновь организованными вооруженными силами, американская армия уже получила боевое крещение в сражении у Банкер-Хилла. Это произошло 17 июня 1775 г. После событий в Лексингтоне и Конкорде английские отряды были отведены на стратегически выгодные позиции Банкер-Хил л а - одну из господствующих над Бостоном высот. Однако спустя некоторое время по совершенно непонятной причине англичане оставили их, чем не замедлили воспользоваться добровольческие отряды. Они заняли Банкер-Хилл и за ночь выстроили там укрепления, чтобы защитить себя от нападения с суши, а также от обстрела артиллерии британских военных судов, стоявших в бостонской гавани. Обнаружив, что американцы захватили высоты, британское командование приказало морской артиллерии обстрелять их позиции. Однако американцы продолжали строить редуты, и тогда решено было взять Банкер-Хилл приступом. Генерал Гейдж собрал около двух с половиной тысяч солдат и офицеров. С полной выкладкой четко построенные в боевые порядки английские войска двинулись к Банкер-Хпллу. Каждый солдат нес на себе около 50 кг, включая трехдневный запас продовольствия, военные припасы, одеяла и т. п. В красно-белой форме, англичане представляли прекрасную мишень. У американцев хватило выдержки подпустить их на 40 - 50 м, так близко, что хорошо видны были лица противника. Тогда был открыт огонь, и англичане с большими потерями откатились назад. Перегруппировав силы, они снова пошли в атаку, но и на этот раз были обращены в бегство. Только после третьего приступа английские войска смогли овладеть Банкер-Хиллом. Американцы вынуждены были отступить, так как кончились боеприпасы. По мнению М. Дженсена, если бы англичане затем решились преследовать американцев, война на том могла бы и окончиться, так как американцам нечем было воевать (Ibid., p. 615.) . Этот вывод представляется, однако, спорным. Во-первых, ресурсы американской стороны были далеко не исчерпаны теми силами, которые защищали Банкер-Хилл. Во-вторых, английские войска сами были обескровлены и деморализованы. Почти половина из тех, кто принимал участие в операции, была убита или ранена. Общее количество жертв с английской стороны составило 1150 человек. В тоже время из 3000 участвовавших в операции американцев были убиты и ранены 441 человек (Ward Ch. The war of the revolution. V. I. New York, 1952. p. 96. ). Захват Банкер-Хилла дорого стоил англичанам. Это была поистине «пиррова победа». «Еще одна такая победа, - писала по поводу Банкер-Хилла одна из английских газет, - и не останется никого, чтобы принести новость домой» (Соakley R. W., Conn S. The war of the American revolution. Washington, 1975, p. 29; Всемирная история, т. V. М.. 1958. с. 552.) .

Британский военный историк Фортеск утверждает, что сражение при Банкер-Хилле, «вероятно, было большей неудачей... для американцев, чем для англичан» (Цит. по: Boatnеr III. М. М. Encyclopedia of the American revolution. New York, 1966. p. 129.) . Но это утверждение абсолютно голословно. Битва при Банкер-Хилле - одна из самых кровопролитных для английской армии за все годы войны за независимость. Особенно велики были потери среди командного состава. Чаннинг подсчитал, что из общего числа британских офицеров, погибших и раненых в 20 крупнейших сражениях войны за независимость, на долю Банкер-Хплла приходится восьмая часть убитых и шестая часть раненых. Это достаточно внушительные цифры (Ibid. ). Но сражение при Банкер-Хилле важно прежде всего потому, что оно показало высокий боевой дух американских повстанческих сил. Даже разрозненные по существу партизанские отряды колонистов оказались серьезной силой, справиться с которой не могли обученные, подготовленные и обеспеченные всем необходимым британские войска.

Сражение при Банкер-Хилле укрепило дух патриотов и способствовало переходу многих колеблющихся и либерально настроенных членов конгресса на сторону революции. Некоторых же, наоборот, это событие толкнуло в лагерь противников, так как после Банкер-Хилла стало еще более очевидно, что примирение невозможно. Правда, и теперь среди консервативных делегатов все еще оставалась какая-то надежда на то, что удастся договориться с Англией.

Характерным примером в этом отношении был делегат от Пенсильвании Д. Дпкинсон, прославившийся в конце 60-х гг. антибританским памфлетом «Письма пенсильванского фермера». Для того времени Дикинсон представлял довольно значительную и популярную фигуру (Согрин В. В. К идейным истокам войны за независимость США. - Вопросы истории, 1975, № 5, с. 57 - 59.) . Однако он придерживался сравнительно умеренных взглядов и по мере развития освободительного движения все более и более отходил от него. «Богатый и влиятельный человек, - пишет С. Иоханнесен, автор недавно опубликованной статьи о Дикинсоне, - он чувствовал себя спокойно в семье и в узком кругу знакомых» (Jоhannesen S. К. John Dickinson and the American revolution. - Historical Reflections, 1975, v. JI. p. 46) . Там же справедливо отмечается, что «апофеозом» свободы для Дикинсона была гарантия «права собственности» (Ibid., p. 44.). Дикинсон не одобрял массовых выступлений, сопровождавшихся насильственными действиями. Он принадлежал к тем элементам колониального общества, которые считали себя патрициями. Выступления народных низов - плебеев - пугали этих людей и постоянно беспокоили. Иоханнесен отмечает, что ко времени революции Дикиисон был «одним из самых богатых людей в Америке, влиятельным и образованным филадельфийским джентльменом-адвокатом» (Ibid., p. 30.. )В. Паррингтон называет его «джентльменом среди джентльменов» (Паррингтон В. Л. Основные течения американской мысли, т. I. Пер. с англ. М.. 1962, с. 292.) . Ему же принадлежит наиболее обстоятельная характеристика системы взглядов Дикинсона. «Обычно он мыслил понятиями Британской империи, - отмечал Паррингтон, - и, выступая, всегда исходил из них. Больше всего он опасался, что какое-нибудь недоразумение приведет к разрыву с метрополией» (Там же, с. 299. ). Даже в «Письмах пенсильванского фермера», ратуя за свободу, Дикинсон пояснял, что речь идет о конституционном решении вопроса путем верноподданнического обращения американцев к королю, которого он называл «прекрасным государем». «У нас, - писал Дикинсон, - есть великодушное, разумное и гуманное правительство, к которому мы всегда можем обращаться... Давайте вести себя, как подобает послушным детям, получающим от любимых родителей незаслуженные побои. Давайте пожалуемся нашим родителям, но говорить с ними мы должны почтительно, как подобает нашему положению» (Там же, с. 295.) . Более того, Дикинсон предостерегал американцев от выступлений против Англии, выражал свое недовольство действиями патриотов - сторонников активных действий. «Надеюсь, дорогие соотечественники, - писал он, - что в каждой колонии вы оудетс начеку с теми, кто попытается, играя на патриотических чувствах, поднять вас на действия, неуважительные к нашему государю и метрополии» (Там же, с. 299. ).

Слова эти, однако, не нашли отклика среди массы колонистов. Времена, когда призывы Ди-кинсона вызывали энтузиазм, остались далеко позади. Американцы не желали пребывать в роли «послушных детей». Идея независимости в Америке становилась все более популярной, и это сознавало большинство делегатов конгресса. Однако под давлением таких консервативно настроенных деятелей, как Днкинсон и его единомышленники, опасавшихся, что крушение власти Англии приведет к «анархии» в колониях, была предпринята еще одна, последняя, попытка примирения. Конгресс направил королю «Петицию оливковой ветви».

После Лексингтона, Конкорда и Банкер-Хилла колонии находились в состоянии войны с Англией. Окончательный разрыв с метрополией стал неминуем, и руководители освободительного движения приступили к обсуждению вопроса о будущем статусе колоний. Логика развития событий вплотную подвела их к вопросу о независимости. Несмотря на оппозицию консервативно настроенных кругов, руководители освободительного движения оказались не в состоянии далее противостоять нажиму радикально настроенных делегатов, требовавших решительных действий. «Нам не нужна независимость. Мы не хотим революции», - заявлял купец Джозеф Хьюз, делегат от Северной Каролины (См.: Фонср Ф. Указ, соч., с. 55.) . Но большинство делегатов Континентального конгресса склонялось к иному решению. Под влиянием агитации радикалов и под воздействием массового демократического движения сторонники независимости сумели склонить на свою сторону значительную часть колеблющихся элементов.

Решительный перелом в настроениях американцев наступил после опубликования в январе 1776 г. памфлета Томаса Пейна «Здравый смысл». Ни одно другое выступление, ни устное, ни печатное, не сыграло такой большой роли в мобилизации патриотических сил и агитации за независимость, как «Здравый смысл» (См.: Пейн Т. Избранные сочинения. Пер. с англ. М, 1959, с. 21 - 64. В советской литературе анализу произведений н взглядов Т. Пейна посвящены работы: Быховский Б. Э. Философия американского просвещения. - В кн.: Американские просветители, т. I. М., 1968; Баскин М. П. Томас Пейн. - В кн.: Пейн Т. Указ, соч., с. 5 - 20; Гольдберг Н. М. Томас Пейн. М., 1969; Громаков Б. С. Политические и правовые взгляды Томаса Пейна. М., 1960; Гончаров Л. Н. Общественно-политические идеи Т. Пейна. Фрунзе, 1959; Воронов В. Прогрессивные тенденции социологических воззрений Томаса Пейна. - Научные доклады высшей школы. Философские науки, 1959, № 3; Кислова А. А. Томас Пейн - революционер и демократ. - В кн.: Американский ежегодник. 1975, М., 1975.) . Автор этого памфлета не был американцем - он прибыл из Англии лишь в 1774 г. По н у себя на родине Пейн был известен как сторонник демократических взглядов. В Лондоне Пейн случайно познакомился с Б. Франклином, которого, по словам В. Паррингтона, сразу «покорили его чудесные глаза и тот посоветовал ему испробовать Америку как место, где вероятнее всего можно преуспеть» (Паррингтон В. Л. Указ. соч.. т. I, с. 406. ).

Томас Пейн Гравюра В. Шарпа

Томас Пейн переселился в Америку «без каких-либо сознательных революционных целей». (Там же, с, 410.) Рекомендательное письмо, которым его снабдил Б. Франклин, открыло возможность работы в качестве редактора одного из влиятельных филадельфийских периодических изданий - «Филадельфиа мэгэзин». Наряду с повседневной редакционной работой Пейн выступал с собственными корреспонденциями и статьями. Пост редактора позволил ему познакомиться со многими руководителями освободительного движения, что сыграло немалую роль в ею дальнейшей судьбе. Само развитие революционно-освободительного движения в Америке не могло но оказать сильного влияния на судьбу Пейна (Phoner Е. Tom Paine and revolutionary America. New York, 1976, p. 74.).

Один из лидеров пенсильванских вигов Б. Раш, с которым Пейн поддерживал хорошие отношения, посоветовал ему выступить с памфлетом, который должен был положить начало дискуссии по вопросу о независимости. Раш рекомендовал не называть этого слова и не пропагандировать республиканскую форму правления. Однако, последовав основному совету Раша, Пейн пренебрег его рекомендацией относительно «независимости» и «республиканизма». В течение длительного времени Пейн и Раш были друзьями и единомышленниками. Впоследствии их пути резко разошлись. Стараясь объяснить этот факт, биограф Пейна Д. Хоук ссылается на обстоятельства частной жизни Раша и Пейна, пытаясь выяснить сходство и разницу в их характерах, поведении и даже внешнем облике. «Дружба между Пейном и Рашем, - пишет Хоук, - должно быть, поражала тех, кому приходилось с ними встречаться» (Hawke D. F. Paine. New York, 1971 p. 39. ). Пейн любил выпить, а Раш проповедовал трезвенность. Хотя оба они одно время были холостяками, Раш вскоре женился, Пейн же остался навсегда одиноким холостяком. Пейн поздно вставал, проводил весь день во встречах и беседах, а вечером отправлялся в таверну, просиживая часами за игрой в вист или шашки, сопровождаемой хорошим бокалом вина. Раш поднимался с восходом солнца, спал не более 4 - 5 часов, потом весь день принимал пациентов - он был врачом, а вечерние часы проводил за столом, сочиняя статьи о медицине либо по политическим вопросам. Вместе с тем, характеризуя Раша и Пейна, Хоук находит у них общие черты. Оба они были связаны дружбой с Б. Франклином, отличаясь «горячим темпераментом, резкостью и уверенностью в себе». И Раш, и Пейн чувствовали себя ущемленными условиями британского колониального режима. Говоря о публицистической деятельности Пейна, Хоук отмечает, что даже небольшой очерк требовал от него немалых усилий. Иногда на это уходило несколько дней или даже недель. А Раш писал легко. Он мог набросать очерк за один вечер, на следующий день в перерывах между визитами пациентов окончательно его отшлифовать и затем напечатать. По подсчетам Хоука производительность Раша втрое превышала возможности Пейна (Ibid., p. 40.). Все это было действительно так. К этому лишь следовало бы добавить, что в то время как Пейн являлся идеологом революционно настроенных низов, Раш представлял интересы более состоятельных кругов колониальной буржуазии.

В обстоятельном исследовании, посвященном Т. Пейну как идеологу городских низов, Э. Фонер не без оснований связывает успех его произведения с социальными сдвигами конца XVIII в., в результате которых ремесленники превратились в революционную политическую силу. Он говорит о пробуждении среди ремесленников «политической сознательности» и о том, что именно они, более чем любая другая группа населения, стали поборниками и носителями радикальных идей (Рhоnеr Е. Tom Paine and revolutionary America, p. 57 - 63. ). Говоря о Филадельфии, где протекала деятельность Пейна и где был написан им его знаменитый памфлет, Фонер отмечает процесс «политизации» «городских ремесленников и низших классов общества» в результате их участия в милицейских отрядах. Известный деятель консервативного толка, а затем участник борьбы за независимость Г. Моррис отмечал в связи с этим: «Толпа начинает думать и рассуждать» (Phоnеr Е. Tom Paine's Republic: radical ideology and social change. - In: The American revolution. Explorations in the history of American radicalism. Ed. by A. Young. De Kalb, 1976, p. 196. 61.) . Именно Псину суждено было стать рупором пробудившихся к политической активности народных масс.

Главное же заключалось в том, что Пейн не только выражал интересы низов, но и сумел в своих выступлениях найти понятный им язык. Как отмечает В. Согрин, Пейн олицетворял собой новый этап в развитии революционной общественно-политической мысли Америки (Согpин В. В. Указ, соч., с. 67 - 68. )«До Пейна большинство американских публицистов, - пишет Фонер, - сознательно предназначали свои сочинения лишь для чтения образованным классам. Литературный стиль Пейна, его пренебрежительное отношение к авторитетам и его политический эгалитаризм - все это было взаимосвязано» (Phoner Е. Tom Paine's Republic, p. 201. ). Таким образом, не только политические взгляды, но и особенности литературного стиля были составным элементом нового подхода, использованного Пейном. Хотя большинство авторов того времени и считало, что писать для массового читателя означало жертвовать чистотой литературного стиля, впадая в вульгарный и тривиальный тон, Пейн придерживался иной точки зрения (Ibid.) . Он писал именно в расчете на массы и доказал, что произведение подобного рода может соответствовать самым высоким литературным стандартам.

Памфлет Пейна - страстный призыв к народу. Он звал колонистов к восстанию против метрополии, провозглашая равенство всех людей и их прирожденные естественные права. Пейн отмечал, что вся предшествующая литературная полемика по поводу раздора с Англией оказалась безрезультатной. «Все было бесплодно, - писал он, - и период дебатов закончился. Оружие как последнее средство решает сейчас спор» (Пеин Т. Указ, соч., с. 34. ). Он заявлял, что нельзя оставаться лояльным в отношении Англии и в то же время вести с ней борьбу за свои права. Пейн решительно выступал против тех, кто утверждал, что связь колоний со страной-матерью, Англией, жизненно необходима для их последующего благополучия.

«Поскольку много говорилось о преимуществах примирения, - писал Пейн, - которое подобно сладостной мечте ушло и оставило нас в прежнем положении, вполне уместно проверить доводы другой стороны и исследовать хотя бы часть того многообразного материального ущерба, который терпят колонии и всегда будут терпеть до тех пор, пока существует их связь с Великобританией и зависимость от нее. Необходимо изучить эту связь и зависимость в свете законов природы и здравого смысла... Я слышал утверждения некоторых о том, что поскольку Америка процветала при своей прежней связи с Великобританией, то такая связь необходима для ее счастья в будущем и всегда будет приносить те же плоды. Америка процветала бы в такой же степени и, по всей вероятности, гораздо больше, если бы никакое европейское государство не обращало на нее внимания» (Там же, с. 35.) . Зависимость колоний от Англии, считал Пейн, противоречит их интересам, вовлекая колонистов в ненужные международные конфликты, чреватые убытками и опасностью для жизни людей. В будущем «связь с Британией» окажется «вынужденной и противоестественной», - писал Пейн. Он призывал американцев действовать смело и решительно, не жалея сил для борьбы против колониального ига. «Не под силу Британии или Европе, - писал Пейн, - завоевать Америку, если Америка сама не даст себя завоевать медлительностью и робостью» (Там же, с. 39 - 40.) . Вопреки совету Б. Раша, Пейн призывал Америку утвердить свою независимость.

Автор «Здравого смысла» не только пропагандировал идею независимости, но и подверг решительной критике монархическую форму правления, выступив сторонником республики. Пейн критиковал монархию как жестокий несправедливый режим и, по словам В. Паррингтона, явился «воплощением республиканского духа американской революции» (Паррингтон В. Л. Указ, соч., т. Т, с. 405; Рhonеr Е. Tom Paine's Republic, p. 226 - 227.) . «Но где же, говорят некоторые, король Америки?», - восклицал он и отвечал: «...как в абсолютистских государствах король является законом, так и в свободных странах закон должен быть королем». Чтобы впоследствии не возникло угрозы демократической форме правления, Пейн предлагал разбить корону и куски ее рассеять в народе, «которому она принадлежит по праву» (Пейн Т. Указ, соч., с. 46.) . Это было очень смело, ибо, несмотря на развитие освободительного движения, монархическая традиция и вера в «доброго короля» были еще очень прочными. Пейн же заявлял, что свободная независимая республика принесет Америке демократическое правление и обеспечит ее народу процветание (Phoner Е. Тот Paine and revolutionary America, chap. III.).

Биограф Пейна Хоук отмечает медленный темп его писательской манеры. Все, что выходило из-под пера Пейна, рождалось поистине в муках. Но это был новый, совершенно иной стиль, доступный пониманию широких масс, а резопас, который имело опубликование «Здравого смысла», превзошел по своей силе и размаху эффект, которого до того достигало самое популярное произведение самого известного автора. Обычно политический памфлет выпускался одним-двумя изданиями, количество же изданий произведения Пейна достигло рекордной для того времени цифры - 25, а число людей, прочитавших его, - исчислялись сотнями тысяч человек. «Если эпоха революции продемонстрировала массовую политизацию американского общества, - пишет Э. Фо-нер, - то именно «Здравый смысл» способствовал взрыву страстей и политических дебатов за пределами узких рамок образованной элиты, среди американцев всех слоев» (Рhоnеr Е. Tom Paine's Republic, p. 199.).

«Тема разговоров по всей Америке в течение последних нескольких недель, - писала в апреле 1776 г. «Нью-Йорк газетт», - была подсказана памфлетом под названием «Здравый смысл»». Несколько позже другая нью-йоркская газета указывала, что памфлет Пейна «обратил в сторонников независимости тысячи людей, которые раньше и слышать об этом не хотели» (Туlеr М. С. The literary history of the American revolution 1763 - 1783, v. I. New York - London, 1897, p. 470, 473. ). Представитель Коннектикута, обращаясь к автору «Здравого смысла», говорил: «Вы выразили чувства миллионов. Ваше произведение можно по праву сравнить с наводнением, которое смело все на своем пути. Мы были слепыми, но, после того как Вы просветили нас, с наших глаз спала пелена и мы прозрели». Одна из филадельфийских газет отмечала, что после опубликования памфлета Пейна идея независимости колоний «получила необыкновенное распространение». При этом отмечалось, что «тысячи и десятки тысяч» простыхлюдей оказались «более разумными», нежели «некоторые из наших признанных юридических консультантов», которые к этому времени «проявили нежелание» участвовать в неприятном для них деле (Phоnеr Е. Tom Paine's Republic, p. 199 - 200) . Можно согласиться с Э. Фонером в том, что Пейн «сознательно» выступил в роли «пионера нового стиля в публицистике, рассчитанной на вынесение политической дискуссии за узкие пределы «политического мира» XVIII в.» (Ibid., p. 200.) .

Этот вывод формально разделяет крупнейший специалист по истории идей периода американской революции профессор Гарвардского университета Б. Бейлин. «Здравый смысл», - отмечает он, - это самый блестящий памфлет, написанный во время американской революции и один из самых блестящих памфлетов, написанных когда-либо по-английски» (Вailуn В. Common Sense. - In: Fundamental testaments of the American revolution. Washington, 1973, p. 7.) . Однако, отдавая должное литературному стилю и публицистической манере Пейна, Бейлин заявляет, что памфлет не оказал значительного влияния на провозглашение независимости. Как представитель консервативного направления в современной историографии США, отрицающего радикально-демократическое начало в американской революции, Бейлин стремится представить Пейна и его памфлет как некий чужеродный элемент. Согласно его точке зрения, решающая роль в американской публицистике принадлежала написанным в традиционной манере произведениям умеренно либерального толка. Таким образом, камуфлируя свою концепцию в отношении Пейна комплиментами относительно литературных достоинств «Здравого смысла», Бейлин стремится перечеркнуть политическое значение этого произведения. Во-первых, говорит он, Пейн был англичанином, а не американцем, и не имел необходимого представления об условиях жизни в колониях. Во-вторых, «чем внимательней изучаем мы обстоятельства дебатов в конгрессе начала 1776 г., тем менее важным представляется нам значение «Здравого смысла»». Бейлин избегает категорических суждений, но догадки, предположения, замечания, которые он делает, - все это сводится к одной цели - умалить значение «Здравого смысла». «Мы знаем, с одной стороны, слишком много,а с другой - слишком мало, чтобы определить степень, в которой «Здравый смысл» повлиял на решения, принятые конгрессом в начале 1776г.», - пишет он. Бейлин находит «логику Пейпа» «в высшей степени несовершенной», ищет недостатки в характере приводимых им аргументов. Не имея возможности отрицать «интеллектуальную силу» «Здравого смысла» и то, что памфлет Пейпа повлиял па рост революционных настроений в стране, Бейлин утверждает, что он не оказал «формального воздействия на провозглашение независимости» и «не определил решения лидеров революции построить лучший мир» (Ibid., p. 14, 22. ).

Опираясь на труды Бейлина, представители консервативной школы всячески принижают значение «Здравого смысла» и его влияние на ход борьбы за независимость. В конечном же итоге такая тенденция практически уже привела к исключению Пейна из числа идейных вождей революции, хотя именно ему более чем другим, по справедливости принадлежит эта роль. Прав Э. Фонер, заявляя, что ни один человек из тех, кто участвовал в американской революции, не «совершил столь блестящей карьеры», но ни один из них и не испытал такой трудной судьбы, как Пейн. «После своей смерти, практически даже до этого, - пишет Фонер, - Пейн был исключен из числа вождей революции, которых канонизировала американская культура. Память о нем сохранялась из поколения в поколение только благодаря усилиям радикалов и свободомыслящих американцев, которые вновь и вновь находили в нем символ революционного интернационализма, свободы мысли п неповиновения существующим институтам» (Рhоnеr Е. Tom Paine's Republic, p. 189. ).

Демократический характер «Здравого смысла» определялся прежде всего конкретными предложениями в сфере политического переустройства, с которыми выступил Пейн. Он предлагал, чтобы каждый американец независимо от того, какой собственностью он владел и имел ли он ее вообще, был наделен правом голоса. Пейн заявил себя решительным сторонником всеобщего избирательного права, противником каких бы то ни было ограничений на основе имущественного ценза.

Эти предложения пришлись явно не по вкусу представителям имущих групп, которые привыкли к мысли о том, что «власть рождается собственностью» (Ibid., p. 207. ). Джон Адамс, являвшийся идеологом этих групп (В советской литературе анализу взглядов Джона Адамса посвящена работа Б. А. Ширяева «Джон Адамс в период борьбы американских колоний за независимость» (Американский ежегодник. 1975, с. 209 - 230.) , считал предложения Пейна «излишне демократичными» (Рhоnеr Е. Tom Fame's Republic, p. 207.) В. Паррингтон, характеризуя Дж. Адамса как «реалиста», заявлял, что в годы борьбы за независимость он «принадлежал к левому крылу» (Паррингтон В. Л. Указ, соч., т. I, с. 383. ). Действительно, впоследствии Дж. Адамс занимал гораздо более консервативные позиции, чем в рассматриваемый период. Однако едва ли это дает основания причислять его к «левому крылу». «Молодой Джон Адамс был стойким защитником прав человека; Джон Адамс в пожилом возрасте оказался стойким защитником прав собственности...», - писал далее В. Паррингтон (Там же.) . Это утверждение нуждается в уточнении. Хотя взгляды молодого Дж. Адамса носили более либеральный характер, а в пожилом возрасте стали заметно клониться вправо, приобретя откровенно консервативный характер, и в том, и в другом случае Дж. Адамс оставался «защитником прав собственности».

Дж. Адамс приветствовал призыв к отделению от Англии. Он выступал сторонником провозглашения независимости и впоследствии решительно настаивал на том, что не Пейну, а ему принадлежит приоритет в выдвижении этой идеи (Дж. Адамс - Б. Рашу, 1 мая 1807 г. - The spur f fame. Dialogues of John Adams and Benjamin Rush, 1805 - 1813. Ed. by J. A. Schutz, D. Adair. San Marino, 1966, p. 82. ). В ответ на «Здравый смысл» Джон Адамс выпустил памфлет «Размышления относительно правительства», в котором подвергал критике многие положения Т. Пейна. Как отмечает Э. Фонер, он был ничуть не менее республиканцем, нежели Пейн, но «его республиканизм имел безусловную элитарную окраску». Дж. Адамс «был напуган уравнительными идеями «Здравого смысла», - отмечает Фонер, - и искал им противодействия». Он решительно выступил против идеи всеобщего избирательного права. «Весьма опасно, - писал он, - менять избирательное право. Это ведет к путанице и уничтожению всех различий, низводит людей разного положения до одного уровня» (Phoner Е. Tom Paine's Republic, p. 207; Shaw P. The character of John Adams. Chapel Hill, 1976, p. 94.)

Подход Пейна вызвал отрицательную реакцию не только со стороны Дж. Адамса, но и других сторонников партии вигов. Даже представители «радикалов» Сэмюэл Адамс и Патрик Генри воздержались от поддержки «уравнительных» идей Пейна. В то же время, призыв Пейна к независимости встретил широкий отклик со стороны лидеров освободительного движения, даже среди умеренного крыла. Это было не столько результатом воздействия выдвинутых Пейном аргументов в пользу независимости, сколько следствием того впечатления, которое памфлет «Здравый смысл» оказал на развитие массового движения, пережившего состояние взрыва. Памфлет Пейна сыграл роль своего рода катализатора, стремительно ускорившего уже начавшуюся реакцию. После его опубликования вопрос о независимости перешел из стадии осторожных разговоров в стадию открытых обсуждений и практического решения. К этому вело и дальнейшее развитие событий, способствовавших усилению движения за отделение от Англии.

Патрик Генри Худ. Л. Салли

Посланная королю конгрессом «Петиция оливковой ветви» была фактически отвергнута: британское правительство решило не отвечать на послание мятежных колоний. В Англии по-преж-ттему считали, что проводимая по отношению к колониям политика правильна и не нуждается в серьезных переменах. Впоследствии Б. Франклин вспоминал, что незадолго до начала войны за независимость он оказался свидетелем разговора, во время которого один британский генерал заявил, что быстро решил бы все американские проблемы, имей он тысячу гренадеров. С ними генерал обещал пройти «из одного конца Америки в другой, кастрировав всех мужчин». «Совершенно очевидно, - писал Франклин, - что он принимал нас за разновидность животных, лишь немногим превосходящих диких зверей... На янки смотрели, как на мерзкое чудовище, и парламент считал, что петиции подобного рода созданий не подобало принимать и читать в таком собрании мудрецов (как британский парламент, - А. Ф.) » (Jensen M. Op. cit., p. 647-648.) .

После Банкер-Хилла английское правительство поняло, что ни одной, ни двумя, ни даже пятью тысячами гренадеров колонии усмирить не удастся. Было принято решение отправить в Америку 20-тысячный корпус. Но вербовка проходила медленно. К весне 1776 г. к отправке было готово лишь 5-6 тыс. человек (Ibid., p. 646. ). Тогда начались переговоры о создании корпуса наемников в немецких княжествах. Сообщение об этом быстро дошло до колоний. Кроме того, стало известно, что британское командование в самой Америке приступило к вербовке негритянских невольников и энергично подстрекало индейцев нападать на фермы и поселения «пограничников». Желая продемонстрировать свою готовность жестоко расправиться с повстанцами, британские войска совершили рейды в Фальмут (в Мэне) и в Норфолк (в Виргинии), которые были разгромлены и сожжены дотла. Король издал указ, объявив колонии в состоянии мятежа. Войска и военно-морской флот получили приказ подавить восстание.

Все это, вместе взятое, способствовало медленной, но неуклонной перемене в настроениях делегатов Континентального конгресса. Чаша весов стала склоняться в пользу сторонников разрыва с Англией. Весной 1776 г. конгресс, наконец, приступил к осуществлению мероприятий, которые завершились провозглашением независимости.

Сторонники независимости в конгрессе все еще были в меньшинстве. Вернее, многие из делегатов уже осознали необходимость и неизбежность отделения от Англии и создания самостоятельного американского государства. Но даже те, кто осознал это, для того, чтобы проголосовать за независимость, должны были получить полномочия от местных ассамблей, избравших их делегатами на Континентальный конгресс и определивших круг их обязанностей и полномочий. Поэтому нельзя не согласиться с М. Дженсеном, что важнейшим шагом на пути провозглашения независимости стал вопрос о получении делегатами инструкций от соответствующих ассамблей, разрешающих им голосовать за независимость (Ibid., p. 666.) .

Агитационная кампания в колониях, особенно после опубликования «Здравого смысла», достигла широкого размаха. Но, несмотря на массовое движение в пользу независимости, среди влиятельных кругов имущих групп все еще сильны были ее противники, отчаянно сопротивлявшиеся принятию каких-либо радикальных решений. Среди тех же слоев были и решительные сторонники разрыва с Англией. Но до поры до времени им не удавалось овладеть положением. Логика политической борьбы, развитие революционных настроений подтолкнули их к тому, чтобы и на этот раз использовать массовое движение, дабы выбить почву из-под ног своих противников и добиться поставленной цели.

Сторонники независимости рассчитывали также, что британское правительство своими дальнейшими действиями ускорит разрыв с Англией. «Мы не в состоянии делать события, - говорил С. Адамс. - Наше дело с умом подтолкнуть их (в нужном направлении, - А. Ф.)». Все, что можно было сказать критического в адрес метрополии, уже было сказано, и Адамс справедливо считал, что не какие-либо новые доводы или аргументы, а умело направляемый сторонниками независимости ход событий поможет добиться успеха. С. Адамс ссылался на эффект, произведенный репрессиями против Бостона, событиями в Лексингтоне и Конкорде, карательными рейдами британских войск и т. п. Он выражал уверенность, что по прибытии английских контин-гентов на Юг неизбежно произойдет сражение, которое сделает «больше для провозглашения независимости, чем длинная цепь самых убедительных аргументов, приводимых в местных ассамблеях или Континентальном конгрессе» (С. Адамс - С. Куперу, 30 апреля 1776 г. - Writings of Samuel Adams, v. III, Ed. by H. A. Gushing. New York - London, 1904, p. 284 - 285.) . В этом рассуждении бесспорно была своя логика.

С другой стороны, факторы, влиявшие на поведение лидеров освободительного движения из состава имущей верхушки во все предшествующие годы, включая их тактику в отношении массовых организаций «Сынов свободы» и т. п., полностью сохраняли свою силу и на данном этапе. Как уже не раз отмечалось, тактика эта сводилась к тому, чтобы не выпустить из своих рук контроля и удержать массы в определенных рамках, чтобы не позволять народным выступлениям перехлестнуть через край, за пределами которого уже трудно было бы что-либо сделать. Поэтому лидеры патриотов выражали озабоченность по поводу того, что Континентальный конгресс в своих решениях слишком сильно отставал от настроений масс. Д. Хоули из Коннектикута писал С. Адамсу, что обеспокоен возможностью нападения разгневанных масс в лице армии и «толпы» на конгресс, разгона его и назначения новых делегатов из «низов», которые станут «диктовать всему континенту», что делать. «Народ сейчас идет впереди вас, - писал он. - Единственный путь предотвратить разлад и установить разумный порядок, это ковать железо, пока горячо. Кровь у народа кипит и медлить нельзя». «Ради бога, - взывал он, - примите меры для выработки какой-либо конституции, ибо в противном случае только всевышний знает, кто может стать нашими лидерами» (Jensen M. Op. cit., p. 670) .

Примерно те же заботы беспокоили и представителей других колоний, принадлежавших к имущим слоям патриотического лагеря. «Скажите, бога ради, - писал Чарлз Ли из Виргинии, обращаясь к делегату от Пенсильвании известному финансисту Роберту Моррису, - почему конгресс ведет себя таким ужасным и бессмысленным образом? Почему сразу не сделать шага, который вы все равно должны будете сделать скоро?». «Если вы его не сделаете, - предостерегал Ч. Ли, - вы вынудите в конечном итоге народ попытаться сделать его без вас, что неизбежно приведет к невообразимой анархии» (Ibid.) . Руководители антибританского движения в Виргинии остро чувствовали опасность социальных потрясений и первыми обратились к местной ассамблее с призывом сформировать новую власть и поддержать идею независимости во имя сохранения «общественного порядка» (Ibid., p. 671. ). Комментируя позицию лидеров патриотического движения в Виргинии, Джон Адамс писал, что повсюду распространился призыв к «здравому смыслу и независимости» (Ibid., p. 672.) .

Еще ранее ассамблея Южной Каролины приняла резолюцию, обязавшую своих делегатов в конгрессе голосовать за отделение от Англии. Аналогичный вопрос рассматривался ассамблеей Северной Каролины, которая приступила к его обсуждению почти одновременно с Виргинией. Дж. Адамс считал это весьма знаменательным. Как только станет ясно, что Каролина и Виргиния поддерживают независимость, заявлял он, это известие с быстротой молнии облетит другие колонии и станет для них примером (Ibid.).

Парадоксально, но Массачусетс, являвшийся важнейшим центром революционного движения, - на его территории уже практически шли военные действия против Англии, - позднее других колоний приступил к обсуждению вопроса о независимости. Это объяснялось внутренними распрями между представителями различных графств и отдельными руководителями патриотического движения. Большинство делегатов местной ассамблеи, как отмечает М. Дженсен, были настолько поглощены внутренней борьбой за власть, что у них уже не оставалось времени заниматься вопросами, выходившими за пределы интересов их колонии (Ibid.).

В центре этой борьбы был конфликт между жителями прибрежных районов и «внутренней» страны - традиционный для многих колоний конфликт между фермерами «глубинки» и богатой верхушкой Атлантического побережья. Споры велись по поводу того, на основе какой конституции будет управляться колония, согласно какому принципу будут избираться гражданские власти, как будет формироваться командование милицейских отрядов и т. п. Дискуссия по этому поводу затянулась на долгие месяцы, и тот факт, что Массачусетс, на территории которого прозвучали первые выстрелы войны за независимоть, не мог принять решения, позволившего бы его представителям возглавить в конгрессе движение за провозглашение независимости, болезненно воспринимался лидерами освободительного движения колонии - сторонниками разрыва с Англией.

Активную роль в попытке убедить массачусет-скую ассамблею высказаться в пользу провозглашения независимости сыграл Джон Адамс. Сам он являлся делегатом Континентального конгресса и в Бостоне бывал лишь наездами в перерывах между заседаниями конгресса. Но Дж. Адамс был делегатом и местной ассамблеи, вел интенсивную переписку со своими коллегами и всеми мерами пытался убедить других делегатов ассамблеи, лидеров патриотического движения Массачусетса, в необходимости такого рода шага. Заседания конгресса в Филадельфии проходили в бесконечных дебатах: «... разговоры, разговоры и разговоры, - отмечает биограф Дж. Адамса Ф. Рассел, - в то время как осаждавшая Бостон армия Вашингтона оставалась без денег и без надлежащего снабжения» (Russell F. Adams. An American dynasty. New York, 1976, p. 64. ). По подсчетам внука Дж. Адамса, его дед в период пребывания на посту делегата Континентального конгресса в 1774 - 1777 гг. перебывал членом 90 комиссий и в 25 из них был председателем (Shaw P. Op. cit., p. 95.) . По словам Дж. Адамса, весь день проходил в бесконечных заседаниях: с 7 до 10 часов утра - в комиссиях, с 10 до 4 - 5 часов - пленум конгресса, а затем до 10 вечера - снова комиссии. «Всю осень, зиму и весну 1775 - 1776 гг., - вспоминал позднее Дж. Адамс, - я постоянно был загружен работой в конгрессе, заседания которого продолжались с утра до ночи, PI я, безусловно, делал больше, чем любой другой делегат этого собрания» (Ibid.; Adams J. Op. cit., p. 237. ). Поэтому, возвращаясь в Массачусетс на каникулы, он буквально валился от усталости и спал по 16 часов в сутки (Russell F. Op. cit., p. 64.) .

Как видно из записок Дж. Лдамса, а также из свидетельств других источников, будучи делегатом конгресса, ои неустанно добивался провозглашения независимости. По его инициативе в феврале-марте 1776 г. конгресс, отменив Навигационные акты, открыл американские порты для судов всех стран, исключая английские. Для борьбы с установленной Англией блокадой американского побережья было принято решение о снаряжении каперских судов, положивших начало американским военно-морским силам. Конгресс постановил развивать торговые отношения со всеми странами, за исключением Англии и британских доминионов, хотя и возникли разногласия относительно того, с какого времени и каким образом будет осуществляться контроль за введенными ограничениями (Jensen M. Op. cit.. p. 658 - 659.) .

Определение позиции Массачусетса по вопросу о независимости Дж. Адамс считал важным по двум причинам. Во-первых, чтобы сохранить за ним лидирующую роль среди остальных колоний в борьбе против метрополии. Во-вторых, чтобы промедлением и пассивностью не охладить освободительных устремлений, в частности южных колоний, не оттолкнуть их от себя и не лишиться таким образом необходимой поддержки с их стороны. Как уже отмечалось, Джон Адамс принадлежал к умеренному консервативному крылу патриотического лагеря и его политические взгляды существенно отличались от леворадикальных воззрений Томаса Пейна. Но в одном он был согласен с Пейном: у Америки не было иной альтернативы, чем независимость. И так же, как и Пейн, он понимал, что новое независимое государство должно быть республиканским по форме своего правления (Adams J. Op. cit., p. 333.) .

Между тем политический спор по вопросу о независимости не обещал простого решения в Массачусетсе. Конфликт принял явно выраженную классовую окраску и все более углублялся. Противоречия между интересами фермеров «внутренних» районов и малоимущих городских слоев, с одной стороны, и зажиточной верхушки Атлантического побережья - с другой, оставались практически неразрешимыми. С. Паттерсон справедливо отмечает, что в Массачусетсе «раскол» происходил «по многим вопросам» и вопрос о независимости имел свой «внутренний аспект», связанный с противоречиями между различными группами патриотов, которых он условно делит на «сторонников реформ» и «умеренных». «Для сторонников реформ, многие из которых до 1774 г. стояли в стороне от революционной борьбы, - пишет он, - независимость была обязательным условием революции. Они знали по опыту, что никакая королевская администрация не допустила бы, чтобы они сами назначали милицейских и гражданских чиновников, по собственной воле распускали суды, устанавливали жалованье чиновникам и судьям... определяли их состав или вводили ограничения на количество занимаемых должностей. Они были уверены, что независимость должна гарантировать им эти права». Паттерсон отмечает, что для этой группы населения Массачусетса «независимость» была синонимом «свободы» (Patterson J. E. Political parties in revolutionary Massachusetts. Madison, 1973, p. 141.) .

Другая группа - «умеренные», к которым Паттерсоп причисляет главным образом имущие круги прибрежных графств, дольше всех отстаивала планы примирения с Англией. Сэмюэл Адамс критически отзывался об «умеренных, осторожных вигах», которых было немало в Массачусетсе. «Их умеренность, - писал он в частном письме, - является причиной критического положения, в котором мы находимся. Если с ними считаться, то конфликт может продолжаться столетие». Люди, которые занимали умеренные позиции по внутренним вопросам, проявляли, по словам Паттерсона, «умеренность и в вопросе о независимости» (Ibid., p. 142. ). Разногласия между сторонниками и противниками независимости в Массачусетсе носили классовый характер, и к этому выводу практически склоняется Паттерсон.

Выступая решительным сторонником независимости, Дж. Адамс вовсе не занимал некоей «надклассовой» позиции, как это утверждает П. Шоу. «Теперь стало ясно, - пишет он, - что Адамса нельзя рассматривать ни как представителя западных радикалов, ни как представителя умеренных восточных районов Массачусетса. Он стоял над партиями». По словам П. Шоу, Джон Адамс и его двоюродный брат Сэмгоэл представляли своего рода третью партию (Shaw P. Op. cit., p. 97. 242) . Этот вывод, однако, не выдерживает критики. По крайней мере Дж. Адамс вполне разделял консервативные убеждения «умеренных». Впоследствии это полностью подтвердилось при выработке отличавшейся крайним консерватизмом массачусетской конституции, отцом которой являлся Адаме.

Что же касается противодействия независимости со стороны «умеренных» Массачусетса, то оно объяснялось политическим недомыслием. Ошибочность подобной позиции, чреватой серьезной опасностью для имущих классов в условиях растущего массового движения, хорошо понимали Адаме и другие массачусетские лидеры. Под их влиянием и в результате их непосредственного вмешательства «умеренные» постепенно пришли к выводу о необходимости голосовать за независимость. К середине июня 1776 г. большинство делегатов массачусетской ассамблеи, объединявшее и «сторонников реформ», и «умеренных», готово было голосовать за инструкции своим представителям на Континентальном конгрессе в пользу независимости. Это вовсе не означало ликвидации прежних разногласий. «Согласие па независимость Массачусетса, - пишет Паттерсон, - представляло собой временный поверхностный союз, так как разные люди видели в этом способ делать разные вещи» (Patterson S. E. Op. cit., p. 148.)

Предшествовавшее решению массачусетской ассамблеи собрание графства Эссекс, поддержавшее идею независимости, недвусмысленно продемонстрировало, что «умеренные» прибрежных районов готовы согласиться лишь с самым минимальным внутренним переустройством и не мыслят иного правительства, чем то, которое «контролировалось бы прежним правящим классом» (Ibid., p. 152. ). Решение голосовать за независимость поставило перед ними в еще более обостренной форме, чем ранее, вопрос о том, «какая часть, какая социальная группа или какие экономические интересы будут управлять (будущим, - А. Ф.) штатом». Купечество, например, по замечанию одного из современников, никогда не согласилось бы подчинить свои интересы общему благу. «У купцов, - писал он, - нет иной цели, кроме собственного, частного интереса» (Ibid., p. 149.).

В этом смысле Массачусетс не представлял исключения. Аналогичным образом, хотя и по-разному, развивались события в других колониях. Под нажимом масс представители имущих классов порой шли на решения, которых они не хотели. Но всякий раз такого рода шаги сопровождались мерами, которые должны были гарантировать сохранение их интересов и поддержание их руководящей роли в решении политических вопросов.

К маю - июню 1776 г. большинство делегатов Континентального конгресса уже осознало неизбежность разрыва с Англией. 10 мая конгресс одобрил внесенную на его рассмотрение Дж. Адамсом резолюцию, рекомендующую всем колониям образовать собственные органы власти, независимые от британской короны. Резолюция эта была дополнена 15 мая специальной преамбулой, гласившей, что всякая власть, исходящая от метрополии, «должна быть полностью ликвидирована» и новому правительству следует опираться только на «власть народа колоний». В то время как резолюция была принята единодушно, преамбула, обсуждавшаяся отдельно, собрала незначительное большинство. Из 11 колоний, принимавших участие в голосовании, 6 подали голоса «за», 4 «против», а делегация Мэриленда покинула зал заседаний, заявив, что не желает связывать себя какими-либо обязательствами до получения инструкций (Journals of the Continental congress, v. IV. Washington, 1906, p. 352, 357.) .

Принятие резолюции 10 мая и особенно преамбулы к ней 15 мая явилось важным шагом на пути к провозглашению независимости. Дж. Адаме не без оснований отметил, что, одобрив преамбулу, «конгресс принял самую важную резолюцию из всех, какие до того принимались в Америке». Он склонен был даже рассматривать принятые конгрессом решения, - возможно, потому, что он сам являлся их автором, - как имеющие исключительно важное историческое значение и практически провозглашавшие независимость. Два дня спустя после голосования в конгрессе Дж. Адамс писал жене, что Англия толкнула Америку на крайний шаг - «совершенное отделение от нее, полную абсолютную независимость» (Дж. Адамс - А. Адамс, 17 мая 1776. - Letters of members of the Continental congress, v. I, p. 453.)

Вскоре, однако, и Дж. Адамс, и другие сторонники независимости вынуждены были убедиться, что вопрос далеко не решен. Три недели спустя - 7 июня 1776 г. - делегат Виргинии Ричард Генри Ли внес на рассмотрение конгресса резолюцию, которая развивала ранее одобренные предложения Адамса. Проект резолюции Р. Ли состоял из трех пунктов: «1) Колонии должны быть свободными и независимыми штатами, они освобождаются от всех обязательств в отношении британской короны, все политические связи между ними и Великобританией должны быть полностью разорваны. 2) Необходимо немедленно принять самые эффективные меры для заключения союзов с иностранными государствами. 3) Необходимо подготовить и передать соответствующим колониям для рассмотрения и утверждения план создания конфедерации» (Journals of the Continental congress, v. V. Washington, 1905, p. 425.).

Предложение Р. Ли вызвало бурные дебаты в конгрессе, продолжавшиеся два дня - 8 и 10 июня. Внесенная резолюция была с энтузиазмом встречена в конгрессе, но далеко не все готовы были за нее голосовать. Во-первых, высказывалось опасение, не приведет ли провозглашение независимости к союзу европейских держав - Франции и Испании - с Англией против Америки. А что, если Англия вернет Франции Канаду, Испании - Флориду и такой ценой получит их поддержку для подавления восстания в Америке? Были посланы специальные представители в Париж, чтобы выяснить, какую позицию займет основной соперник Великобритании в Европе - Франция. При наличии хороших вестей и сообщения о возможности франко-американского союза, полагали лидеры конгресса, можно смело голосовать за независимость.

С другой стороны, участники дебатов в конгрессе выразили сомнение в том, что Франция, а также Испания станут помогать Америке, если колонии не провозгласят своей независимости. Таким образом, провозглашение независимости требовалось не только для заключения союза с иностранными державами, но и для того, чтобы пользоваться военной помощью Европы, в чем американская армия испытывала крайнюю нужду.

Все эти соображения, однако, отступали на задний план перед лицом того факта, что многие делегации еще не имели от своих колоний четких инструкций, как они должны себя вести. Все помнили, как делегация Мэриленда покинула зал заседаний при предыдущем голосовании резолюции Дж. Адамса. Сторонники независимости опасались аналогичного поведения других колоний. Поэтому решено было не ставить немедленно резолюцию Р. Ли на голосование, а отложить окончательное решение еще на три недели, до 1 июля, чтобы дать возможность делегатам конгресса получить необходимые инструкции. За это предложение голосовало 7 делегаций, против - 5. Желая, однако, придать решению конгресса большую определенность, сторонники независимости добились того, что была создана специальная комиссия в составе Томаса Джефферсона, Бенджамина Франклина, Джона Адамса, Роджера Шермана и Роберта Ливингстона, которой к означенному сроку поручено было «подготовить декларацию независимости». Затем была избрана комиссия по выработке Статей конфедерации во главе с Джоном Дикинсоном и третья комиссия для рассмотрения возможных соглашений с иностранными державами. Дж. Адамс справедливо отметил, что теперь оставалось сделать «последнее решающее усилие». «После этого, - писал он, - ничего не оставалось, кроме войны» (Jensen M. Op. cit., p. 691. 246.).

Решения конгресса 10 июня нашли живой отклик в колониях. После «Здравого смысла» и сообщений о дебатах в Континентальном конгрессе по вопросу о провозглашении независимости настроение масс резко революционизировалось. Еще до решения местных ассамблей на различных митингах в графствах и городах принимались многочисленные резолюции в пользу независимости. С каждым днем события принимали все более стремительный оборот и местным ассамблеям следовало торопиться с принятием решений. Самой первой еще в мае резолюцию о независимости приняла Виргиния. «Принципы памфлета Пейна, - комментировал это решение видный виргинский политический деятель Э. Рандольф, - с триумфом одобрены самой крупной, самой богатой и самой влиятельной колонией в Америке». (Ibid., p. 680 - 681.) Действительно, наряду с Массачусетсом Виргиния занимала особое место среди других колоний. Ей принадлежал веский голос во всех делах, касающихся взаимоотношений с Англией. Многие политические деятели, ставшие лидерами освободительного движения, были виргинцами. По образному выражению биографа Т. Джефферсона историка Д. Малоне, Виргиния имела две главные статьи экспорта: табак и политических деятелей. Поэтому решение местной виргинской ассамблеи, поддерживающее провозглашение независимости, имело большое влияние на развитие настроений в других колониях.

Тем не менее только после резолюции Континентального конгресса от 10 июня примеру Виргинии последовали другие колонии. 14 июня ассамблея Коннектикута одобрила резолюцию, рекомендующую своим представителям «провозгласить Соединенные Американские колонии свободными и независимыми штатами». 15 июня аналогичные резолюции, поддерживающие провозглашение независимости, приняли ассамблеи Нью-Гэмпшира и Делавэра. В Пенсильвании местный конгресс, созванный для реорганизации власти и выработки конституции, с энтузиазмом поддержал идею независимости, а противившегося принятию этого решения губернатора объявил «врагом этой страны и лицом, которое может оказаться опасным», постановив подвергнуть его тюремному заключению. К 25 июня только ассамблеи Мэриленда и Нью-Йорка еще не приняли резолюций, одобряющих провозглашение независимости. В результате длительных сложных перипетий Мэриленд в конечном итоге отправил своим делегатам инструкции голосовать «за». Что же касается Нью-Йорка, то его делегаты так и остались без инструкций, не имея полномочий голосовать ни «за», ни «против». Поэтому, когда Континентальный конгресс приступил к обсуждению Декларации независимости, представленной на его рассмотрение 1 июля 1776 г., делегаты Нью-Йорка вынуждены были заявить, что сами они являются сторонниками независимости, уверены, что население Нью-Йорка придерживается такой же позиции, но полномочиями подавать голос за провозглашение независимости не располагают (Ibid., p. 698 - 699.) .

Итак, 1 июля 1776 г. Континентальный конгресс в соответствии с принятой ранее резолюцией приступил к обсуждению вопроса о провозглашении независимости. Хотя для подготовки Декларации независимости создана была целая комиссия, автором документа стал молодой виргинский адвокат и землевладелец Томас Джеф-ферсон. Как оратор он не пользовался известностью ни тогда, пи впоследствии. Но как мыслитель, радикально настроенный философ и политический деятель Джефферсон во многих отношениях не имел себе равных. «Декларация независимости, - отмечают советские историки Г. Н. Сево-стьянов и А. И. Уткин, - на века прославила Джефферсона, поставив его в один ряд с величайшими идеологами просвещения» (Севостьянов Г. Н., Уткин А. И. Томас Джефферсон. М., 1976, с. 73.) . Этот вывод представляется бесспорным.

Томас Джефферсон был буржуазным деятелем революционно-демократических взглядов, впитавших в себя идеи французских просветителей XVIII в. и философов английской буржуазной революции XVII в., прежде всего Джона Локка с его теорией «естественного права» на жизнь, свободу и собственность (Подробней об этом см. главу I настоящей книги.). Американская исследовательница С. Кенион утверждает, что Декларация независимости испытала на себе прежде всего идеи английской буржуазной фялософиж (Кеnуоn С. М. The Declaration of independence. - In: Fundamental testaments of theAmerican revolution. Washington, 1973, p. 25 - 48.) . Однако ее подход в духе консервативной школы, представители которой стремятся принизить значение внутренних причин американской революции, носит явно тенденциозный характер.

Споры по поводу того, какому влиянию более всего был подвержен Т. Джефферсон и чему в этой связи обязано появление Декларации независимости, имеют достаточно длинную историю. Можно согласиться с американским историком Ф. Детвейлером, что Декларация «воспринималась по-разному в разные времена и разными людьми». В первые десятилетия после ее провозглашения она отнюдь не была канонизирована как некое «священное писание», что случилось позднее, а рассматривалась как документ практической политики, вокруг которого велись постоянные споры и выражались разные точки зрения в зависимости от партийной принадлежности участников этих споров (Detweiler Ph. F. The changing reputation of the Declaration of independence: the firs fiftyyears.- William and Mary quarterly, 3d ser., 1962, v. 19, p. 557.) .

Впоследствии появилась большая литература о происхождении взглядов Джефферсона и значении составленного им документа. Автор самой фундаментальной работы, посвященной Декларации независимости, известный историк-«прогрессист» К. Беккер резонно отмечал, что совершенно бесспорно влияние на Джефферсона западноевропейских философов (Becker C. The Declaration of independence: A study in the history of political ideas. New York, 1940, p. 24 - 25. ). Так же считает и Д. Бойд (Воуd J. P. The Declaration of independense: the evolution of the text as shown in facsimiles of various drafts by its author Thomas Jefferson. Princeton, 1945.) , усилиями которого вот уже много лет продолжается публикация «Бумаг Томаса Джефферсона», являющая собой беспрецедентный пример предпринимавшихся до сих пор в США документальных изданий как по тщательности подготовки, так и по качеству весьма обширного исследовательского комментария (The papers of Thomas Jefferson. V. I - XIX. Ed. by J. P. Boyd. Princeton, 1950 - 1976. ). По мнению Бонда, Джеф-ферсон впитал в себя все богатства либеральных традиций современной ему западноевропейской и античной литературы (Воуd J. P. Op. cit., p. 5.).

Касаясь этой же темы, американский историк Г. Колбурн ссылается на то, что Джефферсон много читал, хорошо знал историю. Это позволило ему стать и видным политическим деятелем, и автором знаменитого документа (Colbourn H. T. Thomas Jefferson's use of the past. - William and Mary quarterly, 3d ser., 1958, v. 15, p. 56 - 70. ). Конечно, знание истории - важное условие успешной политической деятельности, но Г. Колбурн излишне преувеличивает значение этого фактора. К. Беккер, Д. Бойд и другие исследователи убедительно показали, что взгляды Джефферсона были не только следствием «начитанности», и не только влияние идей античных авторов, английских философов и французских просветителей, как бы велико оно ни было, определило мировоззрение автора Декларации независимости.

Взгляды Джефферсона, нашедшие выражение в Декларации, в огромной степени отражали опыт самих американских колоний, их собственные демократические традиции, сложившиеся за полтора с лишним столетия со времени основания первых американских поселений. История и практика американской политической жизни, свидетелем и активным участником которой был Т. Джефферсоя, оказали па него колоссальное влияние. Об этом верно сказал В. Паррингтон: «...учение Старого Света он (Джефферсон,- А. Ф.) рассматривал с точки зрения его применимости к существующим американским условиям и сдерживал свою любовь к теоретизированию заботой о практических нуждах момента». «За фигурой Джефферсона, мыслителя с головой аристократа на плечах плебея, - писал Паррингтон, - стояла философия новой эпохи и молодого народа - эпохи и народа, которые еще не достигли зрелости, но уже нащупывали путь от первого опыта к прочным достижениям» (Паррингтон В. Л. Указ, соч., т. I, с. 422. ).

Неудивительно, что имя Томаса Джефферсона заняло особое место в американской истории. Автор Декларации независимости уже при жизни был окружен ореолом славы. В то же время Джефферсон вызвал зависть и недружелюбие со стороны тех, кому его лавры не давали покоя. Даже Джон Адаме, который являлся сторонником независимости и входил в состав комиссии по выработке Декларации, пытался умалить заслуги Джефферсона, утверждая, что Декларация не выдвинула ничего нового по сравнению с тем, что он сам предлагал ранее. Видимо, к этой точке зрения склоняется и его биограф П. Шоу, заявляя, что Дж. Адамс «уступил» Джефферсону возможность подготовить текст Декларации, «следуя своей политике использования виргинцев для того, чтобы проводить политику Массачусетса». Сам Дж. Адамс на склоне лет не раз возвращался к этому вопросу. Он говорил, что «всегда относился к Декларации независимости, как к театральному представлению». «Джефферсону, как актеру на сцене, - писал он, - достались аплодисменты... и вся слава» (Дж. Адамс -Б. Рашу, 30 сентября 1805 г. и 1 мая 1807 г. - The spur of fame, p. 43, 82; Shaw P. Op. cit., p. 100.)

Этот эпизод весьма характерен для уяснения взаимоотношений между членами конгресса, атмосферы соперничества, раздоров и интриг, господствовавших там. Конечно, Декларация независимости не была театральным представлением, а Т. Джефферсон но был актером, как об этом ЖРЛЧПО писал Дж. Адамс. Просто политические взгляды Дж. Адамса и Т. Джефферсона существенно различались. К тому же сюда примешалась элементарная человеческая зависть.

Как бы там ни было, заслуги Джефферсона в написании Декларации независимости совершенно бесспорны и знаменателен тот факт, что именно он оказался ее автором. Не менее важно и то, что в провозглашении Декларации Джефферсон видел нечто большее, чем независимость. «Он видел в политической независимости, - отмечает Д. Малоне, - не цель, а средство, и был гораздо более заинтересован в том, что должно последовать за формальным отделением, чем в самой по себе акции отделения» (Мalone D. Jefferson and his time. v. I. Boston, 1948, p. 235.).

Декларация независимости была первым в истории официальным государственным документом, который провозглашал принцип народного суверенитета как основу государственного устройства. В этом заключалось ее прогрессивное значение. Исторически важным положением Декларации было также то, что она признавала за народом право восстания, революции. «Когда долгий ряд злоупотреблений и попыток узурпации власти, преследующих неизменно одну и ту же цель, свидетельствуют о намерении подчинить народ неограниченному деспотизму, то его право и его долг - свергнуть такое правительство», - эти слова Декларации имели поистине революционное значение.

Многие положения Декларации независимости не утратили своего значения и в наше время. Они остаются актуальными, ибо все еще ожидают своего решения. Именно в этом смысле можно говорить о Декларации как о «хартии американской демократии» (DetweilerPh. F. Op. cit., p. 557.). Не случайно участники демократических движений XIX и XX вв. обосновывали свои политические требования невыполненными обещаниями Декларации независимости. Это относится, в частности, и к аболиционистскому движению кануна гражданской войны, и к событиям недавнего прошлого - движению за гражданские права, и к студенческим выступлениям, участники которых не раз ссылались на Декларацию независимости, требуя выполнения провозглашенных ею принципов. Таким образом, забегая вперед, можно сказать, что на практике Декларация далеко не всегда гарантировала претворение в жизнь того, что она провозглашала. Тем не менее значение этого документа было необычайно велико. Можно без преувеличения сказать, что для Америки это была веха, за которой начинался новый этап в истории страны. «Политическая теория Декларации, - отмечает Г. Ап-текер, - носит ярко выраженный демократический и революционный характер» (Аптекер Г. Американская революция 1763 - 1783. Пер. с англ. М., 1962, с. 134.) .

Декларация независимости обвиняла английского короля в тирании, нарушении элементарных прав человека и заявляла, что отныне колонии считают себя «свободными и независимыми штатами». В качестве таковых «они приобретают полное право объявлять войну, заключать мир, вступать в союзы, вести торговлю и совершать любые акты и действия, все то, на что имеет право всякое независимое государство» (The papers of Thomas Jefferson, v, I. Princeton. 1950, p. 432.) . Комментируя впоследствии это положение Декларации, Джеф-ферсон писал: «Наши предки были англичанами, жителями маленького острова, расположенного за далекими морями. Страдая от нехватки земли, они приехали сюда и поселились здесь. Пока мы были молоды и слабы, Англия, откуда мы уехали, заставляла отдавать ей все наше богатство. Не довольствуясь этим, американцев стали уверять, что подобно рабам им надлежит подчиняться любым приказам. Но мы повзрослели и почувствовали себя сильными, знали, что так же свободны, как англичане, и что приехали сюда по нашей собственной воле, а не по их приглашению. Мы преисполнились решимости оставаться свободными, пока живы. За это они пошли на нас войной» (Мalone D. Op. cit., v. I, p. 223.) .

Можно согласиться с Д. Малоне, что это объяснение «звучит очень просто» (Ibid.). В действительности дело обстояло гораздо сложнее, и текст Декларации независимости свидетельствует об этом с полной ясностью. В соответствии с философскими воззрениями Джефферсона Декларация провозглашала идеи буржуазной демократии - равенство людей, их естественное право на жизнь и свободу. В том, что записано в Декларации, Джефферсон пошел дальше мыслителей, идеалам которых он поклонялся. «Все люди сотворены равными, - гласила Декларация независимости, - все они одарены своим создателем некоторыми неотъемлемыми правами, к числу которых относятся право на жизнь, свободу и стремление к счастью» (The papers of Thomas Jefferson, v. I, p. 429. ). Джефферсон изменил традиционную формулу Локка - «жизнь, свобода и собственность», дополнив ее «стремлением к счастью» (вместо «собственности»). Однако эта фраза в Декларации независимости вызвала острые споры.

Этого вопроса в той или иной форме касались все, кто изучал жизнь и деятельность Томаса Джефферсона. Некоторые американские историки пришли к выводу, что, применяя формулу «стремление к счастью», Джефферсон не был оригинален, а лишь повторял чужие слова (Ganter Н. L. Jefferson's «Pursuit of happiness» and some forgotten men. - William and Mary quarterly, 2d ser., 1936, v. 16, p. 422-434. ). Однако подобного рода высказывания распространялись и на более широкий круг вопросов. Подвергался сомнению даже тот факт, что Джефферсону принадлежит авторство Декларации независимости, некоторые утверждали, что ее текст был заимствован из так называемой, «Мекленбергской декларации» (См.: Плешков В. Н. «Мекленбергская декларация независимости». - Вопросы истории, 1974, № 8, с. 208- 212. ). Все эти заявления не имеют сколько-нибудь серьезных оснований. Они, как правило, исходят от представителей консервативной историографии, негативно оценивающей деятельность Джефферсона и его философские взгляды. В действительности же не подлежит сомнению ни авторство Джефферсона, ни тот факт, что составленная им Декларация независимости, даже если она и повторяла какие-то формулы, высказывавшиеся ранее, придала им совершенно иное звучание. Декларация независимости носила безусловно четко выраженный революционно-демократический характер. Что же касается формулы «стремление к счастью», то, как это следует из последнего письма Джефферсона, она была вставлена им в Декларацию совершенно сознательно. Более того, как справедливо отмечает Г. Аптекер, «именно идея о праве человека на стремление к счастью составляет святая святых революционной доктрины Декларации независимости» (Аптекер Г. Указ, соч., с. 136. ).

Принятию Декларации независимости предшествовало голосование по резолюции Р. Ли, внесенной на рассмотрение конгресса 7 июня. После того как эта резолюция была принята, началось обсуждение Декларации независимости. Подготовленный Джефферсоном и одобренный его коллегами по комиссии проект Декларации был принят 4 июля 1776 г. с небольшими поправками. День принятия Декларации стал национальным праздником американского народа, который традиционно отмечается вот уже более двухсот лет.

Весть о принятии Декларации независимости была встречена населением колоний с энтузиазмом. 8 июля Декларация была официально зачитана в Филадельфии делегатам пенсильванской ассамблеи. Ее чтение сопровождалось пушечным салютом, звоном колоколов и бурными овациями толп празднично настроенных жителей. Еще ранее представители местного Комитета безопасности, раздобыв текст Декларации, прямо на улицах читали его народу. 9 июля Декларация была оглашена в войсках. В Бостоне чтение Декларации независимости сопровождалось церковными проповедями, город был украшен, а вечером иллюминирован. В знак солидарности штатов был произведен салют из 13 залпов. 10 июля в Нью-Йорке участники уличного шествия, предводительствуемые активистами «Сынов свободы», накинули веревку на конную статую короля Георга III и сбросили ее с пьедестала. Позже было решено переплавить монумент на пули для сражающейся американской армии. Этот эпизод был своеобразной кульминацией в торжествах, посвященных провозглашению независимости, символизировав ниспровержение власти британской монархии в Америке и решимость народа бороться за свое освобождение до полной победы.

Известие о низвержении монумента королю в Америке было воспринято в Европе, как сенсация. В странах Старого Света безраздельно господствовали монархические режимы. Поэтому сообщение из Нью-Йорка получило громкий резонанс, и многие европейские издания тут же напечатали гравюру, показывающую как сбрасывалась статуя Георга III. (Именно эта гравюра воспроизведена на суперобложке данной книги). Рисовавший ее художник не был очевидцем того, как это происходило. Поэтому вместо конной статуи, каковым в действительности был низвергнутый монумент, он нарисовал просто статую короля. Суть происшествия, однако, была изображена верно: народ сбрасывает с пьедестала монарха.

Опубликование Декларации независимости встретило живой отклик не только в американских колониях, но и далеко за их пределами. Передовые демократически настроенные люди с восторгом читали текст Декларации, горячо сочувствовали ее идеям и говорили о необходимости распространения ее принципов на весь мир. Декларация вдохновляла на борьбу с абсолютизмом и феодальными порядками, и в этом заключалось ее величайшее историческое значение.

«Первая декларация прав человека» - так охарактеризовал Декларацию независимости К. Маркс (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 16, с. 17.) . Принятая в момент наивысшего подъема революции Декларация независимости была порождена этим подъемом и отвечала чаяниям широких народных масс.

Провозглашенные Декларацией принципы в неменьшей степени отвечали и интересам национальной буржуазии, выступавшей в союзе с плантаторами против старых колониальных порядков и господства тесно связанной с метрополией колониальной аристократии. Национальная буржуазия была заинтересована в революционных преобразованиях для того, чтобы смести со своего пути барьеры, мешавшие ее продвижению к власти. В этом отношении показателен и состав депутатов, подписавших Декларацию независимости. Первым этот документ подписал президент конгресса, один из видных контрабандистов Хэнкок. Три четверти подписавших нажили свои состояния на торговле и контрабанде. В целом из 56 подписей 13 принадлежали купцам, 8 - плантаторам, 28 - адвокатам (некоторые из них одновременно занимались коммерческой деятельностью и являлись плантаторами либо непосредственными представителями тех и других) и 7 - представителям различных свободных профессий. Вместе с тем следует отметить, что некоторые делегаты, как Дж. Дикинсон, Дж. Джей и Р. Лпвингстон, не разделяя принципов Декларации, отказались ее подписать.

Декларация независимости по праву считается документом, свидетельствующим о героических делах и революционных традициях американского народа. Она получила широкую поддержку народа. Но наряду с этим нельзя не отметить, что Декларация, не говоря уже о практическом претворении ее в жизнь, далеко не во всем оказалась последовательной. Декларация независимости оставила в силе позорный институт рабства, отразив тот исторический факт, что американская буржуазия выступала на данном этапе единым фронтом с плантаторами-рабовладельцами. Джефферсон в представленном им проекте Декларации предлагал запретить и рабство, и торговлю рабами. Но по настоянию делегатов Юга, в частности Южной Каролины и Джорджии, угрожавших покинуть заседания конгресса и выйти из войны против Англии в случае, если останется этот пункт, последний был вычеркнут. Делегаты северных колоний уступили, сделав это не только из желания сохранить единство, но и потому, что буржуазия Севера, купцы и судовладельцы сами извлекали из торговли рабами крупные прибыли (Аптекер Г. Указ, соч., с. 132 - 133, 140 - 144.) . Достигнутое соглашение закрепило на длительный период союз буржуазии с плантаторами-рабовладельцами, но, как показала последующая история США, союз этот имел преходящее значение, так как был чреват глубокими противоречиями.

Итак, независимость была провозглашена и власть в Америке перешла в руки блока национальной буржуазии и плантаторов, ставших во главе вновь образованного государства - Соединенных Штатов Америки. Однако дело американской революции еще нужно было отстоять в ходе длительной и напряженной войны за независимость.