Нью-Йорк - город контрастов

Исторически население Нью-Йорка росло главным образом за счет иммиграции. Иммигранты когда-то приезжали большими группами и устраивались жить землячествами, опираясь на знание языка и взаимную поддержку. Последующие иммигранты искали содействия у своих соотечественников, списываясь заранее со знакомыми, и по приезде обосновывались в тех районах, где уже жили их земляки.

Это обстоятельство объясняет наличие в городе целого ряда районов с ярко выраженным национальным колоритом.

В Нью-Йорке нам рассказали анекдот об одном иностранце, который поселился на 5-й авеню, где-то в районе 110-й стрит, и сразу же энергично взялся за изучение "языка страны". По прошествии некоторого времени он обнаружил, что изучает испанский, так как жил среди латиноамериканцев.

Вашингтон. Мемориал Линкольна

Но национальная окраска районов постепенно все больше стирается. Расселение стало зависеть от имущественного положения семей. "Выбившиеся в люди" представители различных национальностей уже не связывают себя национальной принадлежностью и переезжают на север - в мидтаун, где сформировался аристократический район, оставляя бедные жилища даунтауна своим неудачливым соотечественникам.

И все же, несмотря на постепенное стирание границ отдельных землячеств, в Нью-Йорке и сейчас можно различить кое-что характерное в чертах ряда районов, особенно на так называемой Нижней восточной стороне.

Конститьюшн-авеню

Когда-то, еще в дни Нового Амстердама, поверхность этой части Манхаттана покрывали заболоченные луга. До второй половины XIX века здесь были фермерские хозяйства. Затем нахлынули иммигранты. Первыми приехали немцы и ирландцы. За ними последовали русские, итальянцы, евреи.

Центральная улица этого района - Бовери-стрит - продолжение 3-й авеню. На запад от Бовери-стрит лежат Малая Италия с итальянским населением и Чайнатауи ("Китай-город") с несколькими китайскими пагодами. К востоку преобладает еврейское население.

Улицы здесь неширокие, кривые, мощенные торцом, преобладают старые кирпичные или каменные дома. Наружные металлические пожарные лестницы на фасадах безобразят и без того некрасивые здания.

Бовери-стрит - центр мелкой торговли восточного даунтауна. Здесь не встретишь ни крупных универмагов, ни дорогих отелей, ни фирменных изысканных товаров.

Магазины напоминают барахолки. Печать кустарщины лежит на всем, начиная от внешнего ярмарочного оформления до самого товара, подержанного, давно вышедшего из моды. Зато цены ниже, а это самое главное для нуждающихся обитателей соседних кварталов.

На Орчард-стрит настоящий базар. Торгуют с повозок и временно сооруженных прилавков. Среди товаров много ввезенных из Италии и с Востока.

Вечерами загорается реклама второразрядных ресторанов, баров, ночных клубов. Туда тянутся любители крепких напитков и матросы с прибывших в порт иностранных торговых судов. Бовери-стрит известна также своими ночлежными домами.

Район Гринич Виледж расположен к западу от Бродвея, ниже 14-й стрит, вокруг площадей Вашингтона и Шеридана. В первой половине XIX века это был жилой район нью-йоркской аристократии. Однако с передвижением центра к северу относительно низкая квартирная плата в опустевших и устаревших домах привлекла в район бедное иммигрантское население. Северо-запад района заселили ирландцы, юго-восток - негры,

В 90-х годах район к югу от 3-й стрит заселили итальянцы. Последние вытеснили негров из Гринич Виледж в Гарлем и стали преобладающей национальностью в районе.

До 1910 года Гринич Виледж была замкнутой итальянской колонией в Нью-Йорке, известной лишь монопольным производством шляп; затем она стала привлекать художников и поэтов, нуждавшихся в умеренной квартирной плате. Им нравилась европейская, мало зараженная американским делячеством атмосфера района, более благоприятные условия для свободного творчества.

В разное время здесь жили Эдгар По, Уолт Уитмэн и другие. Часто бывали Т. Драйзер, Стейнбек.

Вскоре район прочно приобрел славу нью-йоркского Монмартра. Там, между прочим, зародилась традиция уличных выставок картин, существующая и поныне.

Зенита своей славы как район богемы Гринич Виледж достиг в 20-х годах " Он сильно влиял тогда на культурную жизнь Нью-Йорка, противопоставляя себя разнузданному бродвейскому искусству сытых. Среди свободных художников, проживавших на тихих зеленых улочках Гринич Виледж, было немало прогрессивных мастеров; в дальнейшем этот район в значительной мере потерял свою прежнюю славу. Многие художники разъехались, в мидтауне появилась "новая богема" - обеспечивающая вкусы богатых поклонников модных течений в живописи, литературе, даже в одежде и политике.

Прежний нью-йоркский Монмартр сохранился лишь во внешнем облике ряда улиц, в обилии художественных студий, часто заброшенных, антикварных магазинов, букинистических лавочек, художественных салонов. Нет-нет да и встретишь на 8-й авеню, рядом с музеем Уитни, престарелого, скромно одетого энтузиаста своей профессии, который разложил плоды собственного художественного творчества прямо на улице, прислонив их к стене дома. Такие выставки собирают немало любопытных. Картины написаны в чисто реалистической манере, понятной широкой публике. Среди них пейзажи, бытовые и жанровые сценки, натюрморты. Но покупателей мало. Бедным купить не на что, а богатые боятся отстать от моды и поклоняются лишь "новой богеме".

Вечерами зажигаются огни театров. За многими театрами Гринич Виледж утвердилось прозвище "Офф- Бродвей", то есть театры за пределами влияния Бродвея. Это противопоставление вполне обоснованно. В противовес разлагающемуся искусству Бродвея театры Гринич Виледж пытаются сохранить или возродить традиции настоящего искусства. В их репертуаре нередко появляются пьесы Чехова, Шоу, Шеридана. Многие актеры считают себя последователями системы Станиславского.

Между 23-й стрит и 110-й стрит Манхаттана расположен мидтаун. Это самая современная и самая "американи-зированная" часть города. Обо всех сторонах жизни города и городского развития применительно к мидтауну принято говорить в превосходной степени.

Мидтаун - самая аристократическая, самая богатая часть города, здесь больше всего концертных залов, театров и музеев, самые дорогие рестораны и магазины, здесь большинство контор и правлений фирм, корпораций. Здесь, наконец, расположены оба железнодорожных вокзала Манхаттана и штаб-квартира Организации Объединенных Наций. Эту цепочку "самых" и "больше" можно продолжать бесконечно. Словом, мидтаун - это центр Манхаттана.

Мы на пересечении 34-й стрит, Бродвея и 6-й авеню. Это Геральд-сквер, одна из оживленнейших площадей мидтауна. По всем трем улицам безостановочное движение в обоих направлениях. Полисмен не успевает дирижировать. На Бродвее и 6-й авеню преобладает легковой транспорт, на 34-й стрит - грузовой, главным образом автофургоны. Вместе с автотранспортом улицу пересекают ручные тележки, нагруженные картонками с яркими торговыми эмблемами. Вот негр и белый волочат за собой длинные подставки на колесиках высотой с человеческий рост. Подставки тщательно прикрыты брезентовой накидкой на случай дождя. Это обыкновенные вешалки, заполненные платьями, дамскими костюмами, пальто. Только что пошитую, тщательно отглаженную одежду перевозят таким способом в магазины.

Некоторые магазины объединены со швейными предприятиями под одной крышей. На первом этаже идет торговля, на двух-трех верхних этажах кроят и шьют.

Мы находимся в районе крупнейшего в мире скопления швейных предприятий, ателье мод и демонстрацирнных залов. Здесь работает более 200 тыс. закройщиков, портных, модельеров, швей и других работников, участвующих в пошиве верхней, главным образом дамской, одежды. Более 70 процентов дамского и 40 процентов мужского верхнего платья в США делается в Нью-Йорке. Одежда отсюда рассылается во все уголки страны.

Производство верхней одежды, особенно дамской, чутко реагирует на изменение моды и не терпит стандартизации. Поэтому применение машин здесь ограничено, промышленность требует массу рабочих рук. Первоначально рабочая сила в швейной промышленности пополнялась главным образом за счет иммигрантов, преимущественно евреев, среди которых портняжная профессия была весьма распространена. Сейчас в мелких швейных мастерских 34-42-й стрит кроме евреев работает много итальянцев, а в последнее время также пуэрториканцев и негров, занятых главным образом на подсобной физической работе.

Многие предприятия с целью удешевления производства и борьбы с конкуренцией расчленяют производство одежды, оставляя в городе конторы для общения с потребителями и мастерские по покрою одежды, а пошивку переносят за город, где меньше капитальные расходы и дешевле рабочая сила.

За последние годы в Нью-Йорке расцвела новая отрасль швейной промышленности: пошив одежды... для кошек и собак. Шьют вельветовые костюмчики, жилеты, накидки, прорезиненные плащи, пуховые телогрейки и т. п.

"Тридцать салонов красоты для собак", "83 собачьи конуры в лучших универмагах Манхаттана", "Все, что может пожелать собачья душа", "Не берите пример с пригородных собак, которые бегают голыми. Вельветовый костюм, купленный у "Сэкса", придаст вашему любимцу городскую респектабельность" - неистовствует реклама.

Однажды на 5-й авеню, на углу Центрального парка, мы видели модно причесанного пуделя с наброшенной на него норковой накидкой. На лапах у собаки были прозрачные найлоновые ботики, предохраняющие пятки от разъедания солью. Вид был комичный, но смеяться не хотелось. Насколько бесчеловечны и черствы должны быть эти люди с их буржуазной моралью, допускающие такие излишества, в то время как тут же рядом на скамейке Центрального парка, в отчаянии зажав руками голову, сидит безработный, охваченный безрадостными думами о своей судьбе и безвыходном положении своей семьи.

Один раз в году, 3 марта, полицейские не мешают калекамнищим собирать милостыню у прохожих. В этот день с утра повсюду на углах и площадях центра выстраиваются убогие и инвалиды; некоторых из них привозят в колясках или усаживают в кресла. На белых флагах ярко обозначены красные кресты, среди прохожих появляются леди в норковых манто, прося пожертвовать несколько центов на бедных.

Старик без ноги протягивает шляпу, рядом с ним стоит обожженный слепой молодой человек, а по панели катит на тележке паренек, работая руками. Его ноги отняты выше колен. Двое прохожих расступились и посмотрели, не обрызганы ли их брюки, а у калеки лицо печальное, он просит джентльменов не поскупиться и дать хоть десять центов, ведь в этот день разрешено просить подаяние.

Возле скульптуры Минервы на Геральд-сквер стоит монах. Он наряжен в какое-то странное одеяние. Три серых покрывала облегают его тело, лицо хотя и полузакрыто, но видны усы, густая борода, на коже нет старческих морщин, глаза смотрят строго. Вокруг шеи надет шнур, поддерживающий кружку для сбора денег, на ногах грубые туфли. Прохожие, удивляясь странной одежде просящего, опускают все же в кружку медяки и, переглядываясь, проходят мимо. Возможно, это загримированный под юродивого безработный. Последним просить милостыню запрещено.

В мидтауне находится район нью-йоркской элиты. Здесь живут многие управляющие и директора крупнейших промышленных корпораций, руководители и ответственные служащие банков, высшие городские чиновники, владельцы газет, театров, крупных предприятий и просто богатые американцы, обладатели крупных состояний.

Их кварталы примыкают к единственному зеленому оазису Манхаттана - Центральному парку. Много богачей живет на 5-й авеню, Парк-авеню и на берегу Ист-Ривера в районе 60-х улиц, в так называемом Саттон Плейсе, тихой, хорошо озелененной части мидтауна.

Ранее нью-йоркская аристократия жила в роскошных особняках или в отдельных 3-4-этажных домах-блоках. Строительство небоскребов лишило мидтаун света, громадное количество автомашин отравляет воздух; эти обстоятельства, а также желание не афишировать свое богатство, внешне демократизироваться заставили элиту перебраться в квартиры на верхних этажах небоскребов.

В одном таком квартирном доме на 60-й стрит каждый из нынешних совладельцев дома Моргана занимает по целому этажу (в несколько десятков комнат на каждом этаже). Дома усиленно охраняются особенно услужливыми и подтянутыми частными полицейскими, многие этажи-квартиры имеют индивидуальные запирающиеся лифты. Широко используются плоские крыши квартирных небоскребов. С высоты здания в Рокфеллеровском Центре мы видели на некоторых крышах искусственные сады, где под тенью разноцветных зонтов сидели и лежали на шезлонгах люди; иногда часть крыши отведена под посадочную площадку для вертолетов.

...Итак, в центральном поясе Манхаттана живут обладатели больших денег. А там где деньги, там и торговля и развлечения.

Не случайно 5-я авеню и прилегающие улицы славятся как самый дорогой и изысканный торговый район Нью-Йорка, а Таймс-сквер, Бродвей и соседние кварталы - как район невиданного скопления развлекательных заведений, от очень дорогих, рассчитанных на пресыщенные вкусы и бешеные деньги, до дешевых игорных домов и баров.

Наконец, не случайно, что новый широко рекламируемый центр изобразительного искусства, так называемый Линкольн-Центр, строят опять-таки в этом поясе.

К услугам богатых лучшие магазины с блестящей рекламой и головокружительными ценами.

Гвоздь рекламы магазина "Брукс Бразерс" - это то, что здесь одевались в свое время Джон Пирпонт Морган и многие президенты. За это магазин берет втридорога.

"Бергдорф Гудман" на 5-й авеню принимает своих немногочисленных клиенток за чашкой кофе. Продавцы с Гарвардским дипломом занимают гостей неторопливой и изысканной беседой на самые отвлеченные темы, после чего разговор постепенно переходит на товар. Навязывать товар сразу было бы бестактно и невоспитанно.

И вот, наконец, шелестят листки чековой книжки, небрежная роспись, и сделка совершена. Через полчаса ночная сорочка стоимостью в 300 долларов, аккуратно запакованная в коробку с бантом и несколькими свежими, только что привезенными из Флориды розами, будет доставлена хозяйке в ее апартаменты.

В Нью-Йорке определенная группа лиц тратит на смену гардероба до 100 тыс. долларов в год. Много богатых покупателей приезжают из других штатов, в особенности из Техаса. Это жены нефтяных королей и владельцев обширных скотоводческих ранчо.

В мидтауне немало магазинов, рассчитанных и на более умеренных, но все же достаточно богатых покупателей. К 12 часам в крупнейшем магазине Нью-Йорка "Мейси" становится многолюдно. По бесшумным эскалаторам публика растекается по девяти этажам магазина, осматривая выставленные напоказ товары: меха, шерсть, обувь, шелк, ткани из найлона, орлона, дакрона. Во многих отделах покупатель предоставлен сам себе. Он выбирает товар, примеряет кое-что на себе, не торопясь, отбирает все, что позже оплатит кассиру. Понравившиеся ему вещи он забирает с собой и продолжает осматривать отдел дальше, прикидывая, что бы ему еще купить. Реклама утверждает, что торговля в магазине основана на доверии к покупателю. Однако контроль администрации существует. Он тонок, незаметен и не оскорбляет самолюбия покупателя. Наши американские знакомые уверяли нас, что доверие как раз и привлекает к магазину посетителей, и если иногда происходят убытки, то их доля по отношению к общим прибылям магазина ничтожна. Если покупатель впоследствии обнаруживает какой-либо дефект в купленном товаре, он может обменять или вернуть его; при этом считается, что покупатель всегда прав.

Основной рекламный трюк "Мейси" - "6 процентов скидки за наличные". Это обеспечивает рост числа покупателей и торгового оборота магазина. Утерянные 6 процентов фирма возвращает в виде процентов по вкладам в нью-йоркских банках.

Приобретая любую вещь, покупатель платит, помимо ее стоимости, так называемый "сейл текс" - налог штата на покупку. Одновременно взимается еще и городской налог. Таким образом, за пальто, на котором стоит ярлычок с ценой "140 долларов", в кассу надо платить 145. Налог на предметы роскоши - парфюмерию, драгоценные камни, часы и т. п. - значительно выше.

Во многих магазинах цены "с запросом". Если за какой-либо предмет запрашивают 120 долларов, опытный покупатель дает 95, и, поторговавшись, обе стороны в конце концов сходятся на 100 долларах.

Вот на первом этаже "Мейси" миловидная продавщица без умолку расхваливает перед толпой покупателей чудо-щетку, сделанную из найлона. В нее вделан неломающийся гребень. Бедняжка продавщица с самого утра и до закрытия магазина без устали расчесывает пряди собственных волос, придумывая самые различные прически, которые можно сделать при помощи гребня-щетки. Она уговаривает прохожих, без умолку рассказывая им о щетке даже тогда, когда никто из покупателей не останавливает на ней взгляда.

- Леди и джентльмены, - обращается она к толпе, проходящей мимо прилавка, - приобретите последнюю новинку, совершенно необыкновенную по качеству щетку с гребнем из найлона!

Ее соседке с очаровательной улыбкой выпала еще более горькая доля: весь день без устали она должна втирать в кожу лица душистый крем, демонстрируя на самой себе его чудодейственные свойства.

На 42-й улице, возле Бродвея, за стеклом витрины магазина "Стерн" спиной к прохожим у двух столиков сидят мужчина и женщина. Сверху над ними висит большое наклоненное зеркало. В зеркале отражается все, что происходит на столах. За пять часов добровольцы из публики должны успеть собрать из отдельных кусочков две картины "Перфект пикчор пазл". Возле них навалом лежат нарезанные кусочки картона. Из них и надлежит составить картины, представляющие собой красочные пейзажи размером метр на метр. Те счастливцы, которые успевают собрать в срок всю картину, премируются 20 долларами, несправившиеся уходят ни с чем. Толпа любопытных часами наблюдает за решением головоломки. Это тоже реклама - один из способов привлечь внимание покупателей к магазину.

Когда над Нью-Йорком спускаются сумерки, на центральной площади Таймс-сквер становится особенно оживленно. Сюда стекается главным образом праздная публика. Два встречных потока гуляющих непрерывно движутся по широким тротуарам вокруг площади. Яркие рекламы разноцветными огнями выписывают названия фирм. Бегут слова, мигают искусственные звезды, то появляются, то исчезают, гаснут красочные картины.

На крыше одного из домов создан искусственный водопад высотой в четыре этажа. Вода стекает сплошной стеной в широкий желоб и собирается в трубы. По бокам каскада стоят две огромные бутылки, высотой по десять метров каждая. Возле них пляшут "пузырьки газа" - голубые неоновые трубки. Это реклама фирмы "Пепси-кола", отчаянно конкурирующей с другой фирмой - "Кока-кола".

На фоне вечернего неба на высоте 10-этажного дома возникает пурпурный силуэт летящего орла; он делает несколько взмахов своими огромными крыльями, затем на минуту исчезает. На смену ему появляется название фирмы; затем возникает изображение лошадей, которые в бешеном аллюре тянут повозку с бочками пива. Лошади вскидывают ноги, будто касаясь ими земли. Это фабрика "Бадвайзер" настойчиво советует ньюйоркцам пить пиво только ее производства.

Ньюйоркцы равнодушно взирают на всю эту трепещущую и подмигивающую разноцветными огнями рекламу, потому что они уже много раз видели на экранах телевизоров тех же героев рекламы, те же названия фирм, слышали их по радио, читали о них в утренних и вечерних газетах.

У входа в паноптикум "Чудеса Востока" на Таймс-сквере стоит великан, ростом более двух метров, в зеленом кафтане, с пышным тюрбаном на голове, в башмаках с круто загнутыми носками. Великан зазывает прохожих взглянуть на "чудеса".

Религиозный проповедник собрал вокруг себя толпу зевак и с неистовством маньяка выкрикивает цитаты из Библии; многие останавливаются в надежде увидеть скандальный уличный инцидент, но, поняв, что его нет, разочарованно проходят дальше.

"Ночное кино для страдающих бессонницей", - читаем над входом в пролет между двумя домами.

Неожиданно среди уличного шума чудесные звуки рояля, сопровождаемого аккомпанементом оркестра. Музыка ласкает слух, она так знакома. Мы поднимаем головы и ищем, откуда же несутся эти звуки. Громкоговоритель над входной дверью в магазин пластинок передает "Первый концерт" П. И. Чайковского. Пластинка записана Радиокорпорацией Америки во время выступления советского пианиста Эмиля Гилельса. Пройти мимо, не дослушав концерта до конца, невозможно, и мы надолго застываем, прислушиваясь к голосу своей Родины.

Вдоль фасада треугольного высокого дома редакции газеты "Нью-Йорк тайме" беспрерывно движущийся огненный ручей фраз: сенсационные сообщения дня.

Перед входом в кинотеатр под широким навесом, сверкающим тысячами разноцветных мигающих лампочек или неоновых трубок, будка с кассой. Кассирша, миловидная девушка, приветливо улыбается клиентам. При помощи системы зеркал клиенты могут видеть головку девушки со всех сторон. Но даже все очарование кассирши не в состоянии завлечь публику: эта картина мало чем отличается от десятка предыдущих. На плакате возле входа взлохмаченный мужчина в изодранном костюме. Глаза его дики, окровавленными страшными зубами он впился в горло лежащей женщины. На другом большом плакате сцена драки.

В соседнем кинотеатре на афише женщина сидит в кресле, едва прикрыв горжеткой из песцов свое тело. Стремясь заманить зрителя в кинотеатр, его владельцы предпочитают демонстрировать фильмы "сексуального призыва".

Вход в кинозал открыт в любое время: зрители входят и выходят во время демонстрации, в зале курят, распивают прохладительные напитки, едят сладости.

Таймс-сквер - центр "развлекательной индустрии".

В одной из нью-йоркских газет мы натолкнулись на любопытную статистику:

Нью-Йорк дает 24 процента национальных поступлений от джазов, оркестров и эстрады.

Тон задает Бродвей. Развлечения тянутся к богатству, вкусы богатых определяют характер развлечений, репертуар театров.

58-я стрит носит в музыкальной литературе несколько странное название - Тин-Пэн-Элли. Это трудно переводимое сочетание слов стало синонимом всей творческой кухни, обслуживающей развлекательные заведения Бродвея. Композиторы, поэты, либреттисты легкого жанра, осевшие на 58-й стрит, а также десятки и сотни издателей музыкальной литературы, компаний граммофонных записей, музыкальных магазинов - все вместе создали целую "отрасль производства" легкой музыки, Отсюда исходят новые популярные песенки, джазовые мелодии, модные музыкальные ритмы, сюжетное оформление эстрадных шоу и т. п.

Под боком десятки ресторанов и ночных клубов, куда сбывается эта продукция. Как место развлечения большой популярностью пользуются рестораны-театры. В таких ресторанах выступают джазы, эстрадные актеры и даже оперные артисты. Большинство американских оперных певцов не считают для себя зазорным петь в ресторане. Конечно, здесь они не поют арии из классических опер, а переключаются на исполнение популярных жанровых песен.

В таких ресторанах весьма высокая входная плата, до 5-10 долларов с человека. За столиком можно ограничиться и одной "культурной программой".

Вокруг Бродвея, на соседних стрит, бесконечное множество эстрадных и танцевальных заведений: это и солидные дансинг-холлы и небольшие дайм-э-данс - грошовые закрытые танцверанды с тускло освещенными входами.

Из-за полуоткрытых ставен окон на улицу доносится нескончаемая джазовая импровизация какого-нибудь негритянского джаз-банда на фоне равномерного шарканья сотен пар ног.

Особое место в культурной жизни Нью-Йорка занимают оперный театр Метрополитен и концертный зал Карнеги-Холл.

Эти учреждения имеют долголетнюю историю и прочно установившиеся традиции.

Метрополитен-опера был открыт в 1883 году и первые годы существования вел отчаянную конкурентную борьбу со старым оперным театром "Академия Музыки", расположенным в даунтауне. Оба конкурирующих театра предпринимали все, чтобы завлечь публику. Финансовые затруднения заставляли дирекцию Метрополитен-оперы часто использовать помещение под выставки цветов или как арену для спортивных состязаний по боксу.

Не успел театр встать на ноги и из "новой желтой пивной на Бродвее", как его презрительно называли конкуренты, превратиться в самостоятельный театр, как в августе 1892 года пожар едва не погубил его. Пол оркестра и ложи выгорели. Однако к сезону 1893 года здание удалось восстановить.

Этому в значительной степени содействовала вновь поднимавшаяся денежная аристократия Нью-Йорка, враждовавшая со старой потомственной аристократией. Последние из года в год держали за собой ложи в "Академии Музыки", заставляя новоиспеченных богатеев довольствоваться местами в оркестре. Потомственные презрительно "фыркали" на сидящих внизу, считая их полнейшими невеждами в искусстве.

В результате острой борьбы "Академия Музыки" не выдержала конкуренции и сложила оружие.

Лучшие места в новом театре стали почти собственностью нью-йоркских денежных тузов. Ложи запродавались на несколько сезонов вперед.

К порталам театра, размещавшегося в новом аристократическом районе города на Бродвее, подъезжали дорогие кареты, ложи заполнялись "сливками" нью-йоркского общества.

Публика из партера и галерки с благоговением взирала на блестящие наряды дам, на богатые перстни и ожерелья.

Репортеры газет, дававшие отчеты об очередном спектакле, писали:

"Вчера в зале присутствовало в сумме не менее полумиллиарда долларов". До сих пор за ложами партера Метрополитен-оперы сохранилось название "бриллиантовой подковы".

Денежная поддержка со стороны новой денежной элиты дала возможность театру приглашать к себе лучших певцов и режиссеров мира. В начале нашего века главным менеджером Метрополитен-оперы стал известный в то время маэстро Гатти-Газацца, который, будучи ранее директором театра JIa Скала в Милане, обратил внимание на блестящий голос Ф. И. Шаляпина и пригласил его на гастроли в Италию. Гатти-Газацца перетянул в Америку Артуро Тосканини. С 1903 года почти до самой смерти здесь пел знаменитый Карузо. В театре пели Шаляпин, Де Люка, Амато, Феррар, Скоти, Галли Курчи, Мартинелли и многие другие знаменитости.

Метрополитен-опера стала одним из центров мировой оперной культуры.

Снаружи театр произвел на нас удручающее впечатление. Его, вероятно, не красили и не ремонтировали с момента основания. Почерневшие кирпичные стены, запыленные окна, заржавевшие пожарные лестницы. Как невыгодно он отличался от сверкающего чистотой, расположенного невдалеке нового здания какого-то офиса. Что это? Денежные затруднения? Или охлаждение интереса к опере? Или, наконец, влияние Таймс-сквера?

Мы у касс. В помещении, где все стены увешаны портретами современных оперных знаменитостей, довольно внушительная очередь, несмотря на дороговизну билетов, от 5 до 9 долларов. Идем на "Свадьбу Фигаро".

В фойе театра обычное оживление. Людской поток движется в двух направлениях, слышится английская, итальянская и даже русская речь. На стене портрет в профиль Ф. И. Шаляпина в костюме Бориса Годунова.

На портрете, сделанном маслом, правдиво передано царственное величие Бориса и в то же время блестящее портретное сходство.

В фойе два бюста Карузо: из серебра и бронзы. В стенной нише бюст и подлинные пуанты русской прима-балерины Анны Павловой, надолго покорившей нью-йоркскую публику. На одной из стен под стеклом рукописные оригиналы нот П. И. Чайковского, относящиеся к периоду его пребывания в Нью-Йорке. Среди других оригиналов рукописей обращает на себя внимание подлинное письмо М. П. Мусоргского, вывешенное в застекленной рамке.

Мимо нас торопливо снуют официанты в красных фраках с золотыми пуговицами. На подносах они разносят кофе, фрукты, вино и сладости.

Находим свои места и усаживаемся в мягких креслах, обитых темно-бордовым бархатом. Наши соседи снимают пальто и прячут их под сиденья кресел.

В отделке зала много позолоченной лепки, замысловатых вензелей, барельефов. Потолок зала расписан масляными красками, сверкают огромные люстры, над сценой выписаны имена композиторов: Баха, Моцарта, Верди, Вагнера, Гуно и Бетховена.

Исполнители ролей - артисты Миланской оперы Ла Скала. В роли Фигаро выступал Джиорджио Тоцци, Розины - известная итальянская примадонна Лиза делла Каза.

Едва поднялся занавес, в публике раздались громкие рукоплескания. Зто зрители одобряли красочные декорации, богатство костюмов. С первых же нот голос Каза вызвал всеобщее восхищение.

Здесь принято аплодировать артисту после первых двух-трех спетых музыкальных фраз, когда исполнитель, по мнению публики, заслуживает поощрения. В это время артист застывает в той позе, в которой его застали аплодисменты, дожидаясь их окончания, и лишь после этого продолжает петь. Артистам не только аплодируют, но и свистят - в знак наивысшего одобрения. Если надежды слушателей оказываются оправданными, после окончания арии раздается настоящая овация.

В опере нам показали артистические уборные, где готовились к выступлениям Карузо, Шаляпин, Павлова. В неуютных, пустых, тускло освещенных комнатах с облезлыми стенами и потолками ни портретов, ни мемориальных досок - ничто не напоминало о тех памятных днях, когда в них возвращались со сцены возбужденные от успеха великие артисты, чьи имена заслуженно чтит история.

Советскому читателю известно, какую судьбу уготовил частный собственник недвижимости концертному залу Карнеги-Холл. В погоне за прибылью он готов был безжалостно разрушить этот прославленный храм искусства, на открытии которого 5 мая 1891 года присутствовал и дирижировал в концерте П. И. Чайковский, где стены содрогались от оваций в знак признательности за отличную игру С. Рахманинова, С. Рихтера и Д. Ойстраха, В. Клиберна и Э. Гилельса, где состоялись памятные американцам выступления ансамбля И. Моисеева.

Под энергичным давлением музыкальной общественности, которую возглавил специально созданный "Комитет граждан по Карнеги-Холлу", губернатор штата Нью-Йорк Н. Рокфеллер вынужден был подписать закон о выкупе здания концертного зала из частного владения и передаче его городу.