Мустанги

Доберетесь в Ловелл - попытайтесь увидеть мустангов. Там, в окрестностях, они есть. Возьмите проводников. Конечно, вам может не повезти. Я, признаться, сам их не видел. Но попытайтесь..." Это был совет друга, и мы завернули в Ловелл.

Возможно, не всем известно, что мустанг - это не какой-то зверь, а всего лишь обычная одичавшая лошадь. К давней свободе, когда не надо было держать на хребте седока или ходить в упряжке, возвращаются лошади очень быстро. И очень ценят свободу. В Прикаспии лет сто назад одичали лошади сторожевых казачьих отрядов. Хитрость (а может быть, не очень строгий пригляд людей) давала возможность казачьим коням скрываться. И они становились вольными дикарями. Попытки лет тридцать назад вернуть их в оглобли и под седло не дали желаемых результатов. С большим трудом пойманные лошади отказывались есть и голодовкой вернули себе свободу - дикарей отпустили.

Неопытный глаз вряд ли их отличит от обычных спокойных и покладистых лошадей. Но попробуйте подойти, и вы сразу поймете: это мустанги. Осторожны, пугливы... Одичавшие лошади пережили в Америке золотой век, когда богатейшие степи были пустынны. Потом люди стали мустангов теснить, на них беспощадно охотились. Сейчас мустангам оставлены самые дикие, неуютные уголки, вот такие, как этот в штате Вайоминг, где нам посчастливилось выследить лошадей. Мы поднимались с холма на холм и наконец в зеленой долине увидели маленький табунок. Почуяв опасность, лошади скрылись

Америка - родина лошадей. Отсюда по перешейку, соединявшему некогда Азию и Америку, они перешли и широко расселились в степных районах Земли. У себя же на родине в ледниковый период лошади вымерли. До времен Колумба континент был полностью безлошадным. Лошадей на эту землю по деревянным трапам с деревянных каравелл свели конкистадоры. Лошадь помогала европейцам покорить новую землю и все, что на ней обитало. Ацтеки, увидев всадников, посчитали, что человек и лошадь - это одно странное беспощадное существо. Индейцы других племен быстро поняли, что лошадь может служить им так же, как и пришельцам. Они стали превосходными всадниками, даже более ловкими, нежели бледнолицые. И теперь уже поселенцам, покорявшим пространство в воловьих повозках, индеец и лошадь казались одним существом, стремительным, неуловимым и мстительным.

Лошади между тем норовили уйти из-под седел и бледнолицых, и краснокожих. Отбиться от рук и скрыться было очень легко, земля для лошадей как будто и была предназначена - на тысячи миль безлюдные вольные степи. Лошадь вернулась на давнюю родину и нашла свое место среди оленей, бизонов, степных птиц и волков. Человек тоже тут расселялся. Но пространства хватало на всех. Ковбой лишь удали ради пускался вскачь за мустангами. Ему иногда удавалось набросить лассо, но управиться с дикой лошадью мог лишь очень умелый, выносливый человек. Объездить мустанга, вернуть лошадь в послушный табун была высшая аттестация для ковбоя. А поскольку профессия эта слабых людей не терпела, редкий пастух не мог похвастать укрощенным мустангом.

Табуны дикарей, в свою очередь, похищали у пастухов, казалось, покорных и преданных лошадей. Чуть отбилась кобыла, табун ее диких подруг призывно ржал, и древний инстинкт свободы брал верх - одним мустангом становилось в прериях больше... Такая игра с человеком продолжалась довольно долго, лет триста-четыреста. Романтическая дикая лошадь стала частью американской истории. Путешествуя во времена Эдисона и братьев Райт, мы могли бы увидеть романтику прерий. В то время два миллиона примерно мустангов еще паслись в предгорьях и на равнинах. Сегодня лишь кинокамера может выследить табунок дикарей, чтобы размножить былую романтику по миллионам экранов. Газеты, касаясь судьбы мустангов, снабжают статьи ироническими или сердитыми заголовками: "Слишком они свободны...", "Прекратить бойню!", "Мы теряем страницу нашей истории". На специальной карте только пустыни помечены значком присутствия там мустангов: Калифорния, Аризона, Юта, Невада, Вайоминг...

Ловелл - местечко в северной части Вайоминга. Оно лежит в разрыве подковы высоких гор. За ночь мы одолели хребет и днем в кафе с названием "Дикая лошадь" ждали проводников.

"Вы их узнаете сразу. Зайдут два ковбоя - пояса, шляпы, джинсы, сапоги с высокими каблуками..." Мы сидим лицом к двери, готовые в каждый момент подняться. Заходят по трое и по двое, и на всех: пояса, шляпы, джинсы, сапоги с высокими каблуками. Может быть, эти? Нет. Тоже проходят к табуреткам у стойки, просят лимонного соку, лениво обсуждают местные ловеллские новости. Сдвигаем на край стола "ответный опознавательный знак" - весь арсенал фототехники - и, глядя на дверь, начинаем подумывать: а нет ли в Ловелле другого кафе с таким же названием?

Наконец-то... Это, ясно, они. Пояса, джинсы, шляпы, высокие каблуки... Здороваемся... Проводники признаются, что вчера был у них повод "намаслитъся" и сейчас бы лучше не кофе, а соку лимонного... Минут через пять разговор обретает нужное направление.

Да, оба они, и Вилли Питерсон, и Джин Нан, имеют отношение к мустангам. Раньше ловили - "улучшить породу своих лошадей", теперь охраняют мустангов. ("Конгресс принял закон: охранять!") Тут, в диких местах, не вся земля частная. 70 тысяч гектаров неудобных, бесплодных земель принадлежат государству. Вилли Питерсон - управляющий этих земель. Джин Нан ему помогает.

Мустангам землю тут отвели потому, что только они способны на ней прокормиться.

- Их примерно сто пятьдесят...

- Иногда я думаю, не воздухом ли они питаются там, в горах?..

О мустангах эти два человека знают много, и не только по нынешней службе.

- Их всех прижали к стенке...

Привлекая к рассказу ковбоев газетные данные, можно себе представить эту картину "прижимания к стенке".

Судьба мустангов чем-то напоминает судьбу индейцев. И тех и других истребляли и теснили в глубь территории. Когда и до новых земель доходила колючая проволока собственности, мустангов и индейцев теснили дальше. Последним рубежом для тех и других стали пустыни. "Законные уголки" для индейцев были названы "резервациями", для мустангов - "ранчо". Различие в судьбах состоит лишь в том, что индейцы, проигрывая битву за свою землю, отчаянно дрались. Лошадей могла сохранить только выносливость. С травянистых степей остатки их скрылись в гористых пустынях и поразительно приспособились к жизни.

Но их находили и тут. Убийство мустангов называлось "спортивной охотой". Но доконало их промышленное убийство. Уже не на лошади, а на крепком фордовском вездеходе мчались за табуном стрелки. Жеребые кобылицы и жеребята сдавались первыми в состязании с мотором. Иногда мотор берегли - на лошадь бросали лассо с привязанной на конце шиной. Можно представить отчаянный бег мустанга с таким "автоматом преследования". Лошадь в конце концов падала. Связав, ее тащили на грузовик и, когда кузов был полон, добычу доставляли на живодерню. По шести центов за фунт (на консервы для кошек, овчарок и пуделей) продавалась былая романтика. 20 центов - цена баночки кока-колы, полтинник - билет в автобусе, 40 центов - проезд в метро. 6 центов за фунт получал охотник за мясо мустанга. И все же "охота" давала хорошую прибыль.

Когда мустанги поняли, что их спасение только в горах, охотники стали применять самолеты. Оснащенный сиреной или просто связкой жестяных банок под крыльями, самолет сгонял лошадей на равнину. Если табун пытался свернуть, с самолета палили из ружей дробью. А в засаде был все тот же вместительный фордовский грузовик, все те же веревки с не знающей устали шиной. "Если не всех загнанных лошадей можно было забрать, проволокой им стягивали ноздри - при новой погоне они далеко уйти не могли".

После минувшей войны каждый год их ловили примерно 100 тысяч. Владелец частного самолета в Неваде, некий Честер Уттер по прозвищу "Чаг", признается: "За четырнадцать лет охоты я поймал 40 тысяч мустангов". Он очень гуманный, этот Честер по прозвищу "Чаг". "Я делал аукцион. Хочешь - купи на мясо, хочешь - держи на ранчо, а хочешь - отвези, выпусти. Находились сентиментальные, выпускали". Купить и выпустить - такой трогательный, но, увы, бесперспективный путь спасения, возможно, облегчал кому-нибудь совесть, но мустангов он не спасал, ибо "Чаг" свое дело знал хорошо.

Газеты писали о добром старике Роберте Брислоу (прозвище "Вайомингский козленок"). Жалея мустангов, старик открыл для них загородки своего ранчо. Поразительна чуткость животных. Вид человека внушал им панический страх, но к старику они доверчиво подходили и "брали овес из шляпы". 80-летний "Вайомингский козленок" давал гонимым приют, передышку. На большее сил у него не нашлось.

Не такой оказалась Вильма Джонсон - "Дикая лошадь Анна" (без прозвищ американцы не могут!). Увидев однажды ручеек крови, 60-летняя жительница Рино пожелала узнать: что же такое везет грузовик? Она-то и рассказала американцам, какие консервы покупают они собакам и кошкам. О мустангах заговорили как о "части американской истории". "Мустангов под охрану закона!" Напор был сильным, и конгресс принял недавно закон, запретивший охоту на лошадей. (Кара за нарушение суровая - 2 тысячи долларов штраф и тюремное заключение.)

Тут, в Ловелле, еще до принятия закона на "мирские деньги" был учрежден некий приют для мустангов - ранчо "Дикая лошадь". Вилли Питерсон и Джин Нан следят на нем за порядком...

- Хотите увидеть... - Вилли Питерсон смотрит на нашу обувку. - Это в горах. Есть змеи. Много колючек. И к тому же это ведь дело везения... Согласны?.. О'кэй!

Переносим в красный "пикап" снаряжение. Свою машину бросаем у входа в кафе и едем в горы...

Это, пожалуй, не горы, а крутые холмы, красноватые, в крапинах белого камня. Кусты можжевельника, редкие и угольно-черные при ослепительном солнце, лишь оттеняют наготу камня. Холм, понижение и опять холм. Белесое небо. Сухой воздух. Пыль за машиной. Дождей эти земли почти не знают. Влаги недостает даже для возвращения в землю того, что росло и умерло на холмах, - можжевельник, высыхая, будет стоять корявым облезлым остовом многие годы.

Огибаем озеро Сайке, гору Сайке, бревенчатую хижину самого Сайкса - первого белого человека, жившего тут лет сто назад. Рубленый дом с одним окошком и закопченным очагом пережил обитателя. Никто, кроме Сайкса, женатого на индианке, не счел удобной для жизни эту пустыню.

- Теперь их надо смотреть...

Едем небыстро. Холмы для дороги местами разрыты. Красная осыпь скрывает гребни, где может мелькнуть силуэт жеребца. На высоких точках мы делаем остановки - как следует оглядеться.

- Прошлый раз проездили бесполезно, - говорит сидящий за рулем Вилли. Он мудро считает: такие слова полезны - легче переносится неудача.

Но мы их увидели!.. Увидели жеребца. На красном глинистом гребне он стоял в позе чуткого стража. Красный холм, и на нем четко очерченный силуэт. От дороги в километре или немного больше. Несомненно, он увидел нас раньше, чем мы его. Черный и неподвижный. В бинокль видно: чуть шевелятся уши...

Издалека делаем несколько снимков и разделяемся. Двое с машиной занимают высокую точку - приковать внимание жеребца. А двое - Джин" Нан и фотограф - по каменной осыпи катятся вниз, чтобы вылезть на холм уже близко от жеребца. Согласовывать действия можно лишь жестами. Джин сразу все уяснил: ему надо выбраться первым по возможности дальше - пусть жеребец именно там увидит опасность...

Вот шляпа Джина показалась из-за камней. Жеребец тоже наверняка увидел приземистую фигуру. Теперь живее! По камням, по колючкам округлых кактусов, в обход рвущих штаны и рубашку островков можжевельника. Скорее на холм под защиту зеленого кустика.

Жеребец занят Джином, и можно как следует рассмотреть его метров с двухсот. А вон и те, кого он так бережет. Внизу, на полоске зеленой травы, у подножия холмов пасутся лошади. Одну из них сосет жеребенок. Обычные лошади. Мирно щиплют траву, и кажется странным, что надо подбираться к ним осторожно.

Поднимись сейчас над кустом - жеребец подаст им сигнал. Вольная дикость сквозит в этой темной фигуре. Полчаса на одном месте, не поменял позы, кажется, не переступил даже. Как изваяние!

Раньше в степях такие вот молодцы водили огромные табуны. Заботливый, властный, ревнивый. Силу и эту обязанность быть всегда начеку полагается подтверждать. Чуть соперник переступит границу - немедленно в бой. Вздыбясъ, оскалив зубы, два жеребца наносят удары копытом, норовят укусить, бешено скачут вокруг табуна. Только сильный имеет право продолжить род... И тут загнанные людьми мустанги не изменили своей природе. На мускулистой груди жеребца в бинокль различаются шрамы - дрался... От людей же надо скрываться. Надо понять, что они замышляют, и вовремя увести этот крошечный табунок - неокрепшего жеребенка и четырех кобылиц. Поразительное терпение и сознание долга! С промежутками в минуту сделано больше десятка снимков, и на каждом поза будет одна и та же.

Кобылицы и жеребенок внизу пасутся. Замечаешь теперь: нет в них спокойствия привычных тебе лошадей. То и дело поднимают от травы головы, слушают. Жеребец пока не считает нужным их потревожить - фигура стоящего на холме Джина загадочна, но неопасна как будто...

Посмотрим теперь, что будет. Подъем во весь рост, взмах рукой Джину - "двигайся вдоль каньона!". Жеребец сразу увидел опасность, и очень большую. Громкое ржание! Там, внизу, встрепенулись, заметили Джина, с оглядкой, медленно двинулись по лощине. И только теперь, на ходу, поняли, что есть опасность и более близкая. Жеребец не покинул холма. Ржание почти беспрерывное и притоптывание на месте заставили кобылиц ответно заржать. Они могли бы галопом пронестись по каньону. И хотелось, чтобы они показали, на что способны. Но был у четырех кобылиц жеребенок - неокрепшая, тоненькая лошадка. Они почти прижались друг к другу, прикрывая с двух сторон жеребенка. Крадучись, упругой рысцой, лошади миновали опасное место и скрылись за поворотом. Только теперь жеребец мог подумать и о себе. Но он не спешил, хотя видел: прямо к нему бежит человек... Человека и лошадь разделяют примерно сто метров. Снизу на фоне неба дикий конь походил на пружину, сжатую до предела. Спокойное ржание из-за холма, по-видимому, означавшее: "все в порядке", распрямило пружину... Возможно, не все бы нашли совершенной его фигуру. Но очень красив на красных холмах этот дикий бегун с черным длинным хвостом, с черной косматой гривой, толчками кидающий тело по крутизне. Две минуты - и вон уже табунок... Кобылицы перевалили гребень и скрылись, а он остался. И будет теперь оттуда смотреть.

Подошел Джин. В свои пятьдесят с лишним лет сколько лошадей, укрощенных и диких, видел этот пастух, однако он тоже взволнован.

- Бьютифул хоре...

С такой же интонацией произносится русский вариант этих слов...

- Красивая лошадь... Очень!

Фотограф садится вытряхнуть из ботинок колючки и камни, прикладывает губы к ссадинам на руках. Джин, улыбаясь, хлопает по своим сапогам с высокими каблуками: "Вот что надо для этих мест!" Потом он манит фотографа пальцем и тычет в землю носком сапога - между пучками сухой травы лежит, туго свернувшись, змея. Без объяснения ясно, что это гремучка - кончик хвоста похож на трубку противогаза, кольца жесткие и подвижные. "Погремушкой" змея упреждает: "Пройдите мимо".

Да, в ботинках и полотняных штанах не очень уютно лазить в этих колючках... Жеребец наблюдает за нами издалека. Джин предлагает еще подойти. Разделяемся. Делаем круг километра в четыре. Но зря. Мустанги ушли. С холма видим их силуэты и легкую пыль...

Четыре часа охоты. В пестроте красноватых оттенков земли находим глазами букашку-автомобиль. С холма на холм, пугая сереньких ящериц и пугаясь зловещих змеиных трещоток, выходим к дороге.

Вилли сразу включает мотор и везет нас к ручью. Первый раз за все путешествие пьем воду не из бутылки, не из стакана, а из ладоней. До чего ж хороша эта вода, не побывавшая в трубах, не подслащенная, ничем не сдобренная, вода из дикого ручейка...

На обратном пути Вилли вдруг резко притормозил. Достает бинокль. Шарит глазами по сиреневым уплывающим в сумерки косогорам.

- Смотрите..

Знакомый нам силуэт. Но далеко-далеко. Сейчас на ветрено-красном закате неподвижная черная лошадь кажется нарисованной тушью.

- Наш?..

- Нет...

Вилли и Нан считают, что там пасется другой табун. В нем два жеребенка и пять кобылиц.

- Ну как, стоило их сохранить? - Вилли это спрашивает просто так, заранее зная ответ.