Анатолий Софронов. Семь линий

Я хотел хорошо отнестись к американскому телевидению. И не смог. Но отношение это выработалось не сразу. Первое знакомство с телевидением у меня произошло еще в городе Кливленде, когда нас с Борисом Изаковым в течение двадцати минут перед телекамерой интервьюировала женщина-комментатор. Мы сидели в студии и слушали выступление комментатора по внутренним вопросам, объяснявшего, почему подорожала жизнь в США. Потом мы смотрели рекламу нового сорта пива. В стороне от экранов на параллельных брусьях вертелась молодая гимнастка - она должна была выступать после нас. Ее по-хозяйски разглядывал какой-то полный мужчина. Таким образом, мы были зажаты между пивной рекламой и параллельными брусьями. Нас это не удивило и не обидело. И даже муха, летавшая над нами во время интервью, без пропуска проникшая в студию, не нарушала нашего благодушного настроения. Друзья потом шутили: "Выступая, вы были под мухой". Женщина-телекомментатор была любезна, она тепло приветствовала нас по случаю приезда в город Кливленд. Задала много вопросов. Мы спокойно отвечали. В заключение она спросила:

- Правда ли, что советские писатели получают задания из Кремля, что им писать?

Я ответил, что с тех пор, как стал писателем, пишу только то, что сам захочу, избирая любую близкую для меня тему.

Интервью закончилось. Телекамера направила свое око на гимнастку. Мы вышли из студии в хорошем настроении. Никаких претензий к американскому телевидению у нас не было. Борис Изаков даже спросил:

- А не выпить ли нам этого нового пивка, черт возьми?

Вторая встреча с американским телевидением произошла в Лос-Анджелесе. Вот тут-то все и сломалось. И мы здесь ни при чем. Мы отправлялись в телевизионный центр Лос-Анджелеса с самыми благими намерениями. У нас не было никаких возражений против американской телевизионной техники, далеко шагнувшей вперед. Телепередачи идут по семи линиям, или, как говорят специалисты, по семи каналам. В Америке много телевизоров с экранами разных размеров. Правда, они . не очень дешевы, но это уже не наше дело. Это дело тех, кто продает и кто покупает телевизоры.

В солнечный, жаркий день мы подъехали на двух черных, сверкающих под жгучим южнокалифорнийским солнцем "кадиллаках" к ультрасовременному зданию Лос-Анджелесского телецентра. Белое, очень большое, с тонкими, прямыми оградами, с большими окнами, широкими лестницами, здание производило самое хорошее впечатление.

Нам улыбались, и мы улыбались ответно. Проходя по длинным и очень высоким коридорам, мы видели ровные ряды аккуратно сложенных декораций. На дверях висели надписи: "Студия 32", "Студия 34", "Студия 38"...

Эти цифры тоже кое о чем говорили.

Мы вошли в темный репетиционный зал с мягкими, низкими, расположенными полукругом креслами. Впереди- врезанная, как может круг быть врезан в круг, сцена. С двух сторон зала небольшие телеэкраны. Идет репетиция нового фильма. Что это за фильм? Каков сюжет? Какова идея? Какие актеры заняты в картине? Все эти вопросы мы задаем переводчику. Но он молчит.

На сцену обыкновенной мускульной силой выкатывается двухцветный, красный снизу, белый сверху, новенький автомобиль - модель 1956 года. К нему направляется один из лучших комедийных актеров Америки - Джек Бени. Обращаемся к переводчику:

- Главную роль играет Джек Бени?

- Что вы! Нет, конечно.

- А кто же?

- "Крейслер".

- Новая ваша звезда?

- Нет, звезда старая, модель новая!

- Какая модель?

- Модель автомобиля.

- Не понимаем.

- Как все-таки с русскими трудно! Главную роль играет автомобиль марки Крейслера.

- Как же он может играть главную роль?

- Ну, его показывают! Рекламируют. Рекламируют!.. Понимаете?

- А при чем здесь Джек Бени?

- Как при чем? Он с другими актерами разыгрывает сценки вокруг этой темы.

- Неужели написан специальный сценарий?

- Конечно!

- Кто же их пишет?

- Извините, писатели пишут, ваши коллеги.

- По собственному желанию?

На нас смотрели, как на выходцев с того света.

- По собственному желанию?! Заказывают им!

- Кто заказывает?

Теперь па нас смотрели уже снисходительно:

- Крейслер заказывает и другие.

- Автомобили?

- Да нет же! Автомобильные компании! Да вы лучше смотрите. Пропустите интересный эпизод.

Мы обернулись к сцене. Декорация изображала небольшую квартиру. На красном диване сидит скучающая женщина. Раздается звонок. Женщина торопливо идет открывать дверь. Входит муж. Он говорит:

"Моя дорогая, я тебе купил подарок!"

Жена бросается мужу на шею:

"Спасибо, мой любимый! Но где же он? Где же он?" - говорит она, пританцовывая.

"Он не может войти в дом, он "крейслер", он автомобиль".

"О мой дорогой! Ты не мог придумать ничего лучшего! "Крейслер" - лучшая автомобильная марка в мире!!"

Последние слова, игнорируя своего любимого супруга, она говорит уже крупным планом в кинокамеру.

И вот счастливая пара мчится по автостраде, напевая песенку об автомобиле "крейслер". Золотистые волосы супруги рассыпались на плече любимого супруга.

К сожалению, я не запомнил, с чем рифмуется в этой песенке слово "крейслер".

...А на сцене продолжалось действие. Перед кинообъективом стоял молодой русоволосый певец с чуть приплюснутым носом.

- Сын знаменитого Бинга Кросби,- сказал переводчик.

Молодой Кросби, пританцовывая, пел песенку об автомобиле "крейслер".

Когда он закончил, на сцену вышел другой певец. Мы узнали его. В самом начале нашей поездки мы слышали его в Нью-Йорке, на Бродвее, в ночном ресторане "Латинский квартал". Фрэнк Лайн - очень хороший певец, с отличными актерскими данными. Песенка молодого Кросби перешла в дуэт. Дуэт накладывался на изображение нового сиденья автомобиля "крейслер". Сиденье крупно изображалось на экране.

Дуэт отзвучал, но мелодия продолжалась - на экране демонстрировался новый радиоприемник, поставленный в автомобиле "крейслер"...

Я закрыл глаза,- начинала болеть голова. Вдруг я услышал нежный звук скрипки. Открыв глаза, я увидел на сцене маленькую девочку в розовом платье, стоявшую около Фрэнка Лайна. В руках у нее была скрипка. Девочка робко играла. Зал студии наполнила волнующая знакомая мелодия. Но это же мелодия Крейслера!

- Великий Крейслер посвящает свои мелодии своему тезке! - воскликнул Фрэнк Лайн.

Я снова закрыл глаза. На сцене появился новый герой. Это был уже автомобиль "додж", модель 1956 года... За ним последовал автомобиль "дю-сито"...

Наконец репетиция закончилась. Нас пригласили на сцену познакомиться с героями фильма.

- С автомобилями?

- Да нет же, с людьми!

Мы стояли, оглушенные, среди этих людей с обыкновенными лицами и обменивались любезностями. Не знаю, почувствовали ли безусловно талантливый Фрэнк Лайн, приславший позже нам комплект своих пластинок, и отличный комедийный актер Джек Бени, и другие, что нам было трудно говорить, стоя на сцене телевизионного центра в Лос-Анджелесе, но это было так.

Не находилось темы для разговора. И странное дело - нам было немного стыдно, как будто мы присутствовали при каком-то неприличном зрелище. Чуть прикрытые бархатными занавесками, стояли в стороне подлинные "герои" этого представления - автомобили "крейслер", "додж" и другие. На них никто не смотрел.

Уже позже, находясь в столице Аризоны, городе Феникс, после одной из пресс-конференций мы разговорились с молодым человеком в костюме шерифа и с его женой. Они подошли к нам и сказали:

- Хорошо отвечали, весело. Поздравляем с успехом.

- Это особенно приятно слышать из уст человека, олицетворяющего власть в этом штате.

- О нет, я не шериф,- смущенно проговорил молодой американец,- я веду телевизионную программу. Зрители привыкли видеть меня в этой форме.

Мы присели за небольшой столик и разговорились.

- Из чего же состоит программа телевидения в Аризоне? - спросили мы телешерифа.

- Вряд ли она вас заинтересует. Все больше реклама.

- Ваша жена тоже работает на телевидении?

- Она актриса.

- Играет в театре? Или снимается?

- О нет! Я делаю то же самое, что и мой муж,- сказала с грустью молодая женщина.

- Неужели вас не тянет к настоящему искусству?

- Разве в этом дело? На что-то надо существовать. Мы вынуждены делать то, на что есть спрос,- печально говорил "шериф".

Разговор этот в Аризоне происходил уже после нашего посещения телецентра в Лос-Анджелесе, где мы прошли соответствующую обкатку.

В Лос-Анджелесе мы на прощание сфотографировались с актерами, работающими в телевидении, на фоне... автомобиля, правда старенького, допотопного, безжалостно осмеянного своими блестящими потомками.

Мы вышли из здания Лос-Анджелесского телецентра. Все так же ярко светило солнце. Вдали высокие пальмы качали метелками Казалось, что они, как механические веники, смахивают пыль с голубых небес. Жизнь снова приобретала свою прелесть.

Наш флегматичный провожатый Фрэнк Клукхон, подойдя к нам,спросил:

- Ну как, господа, довольны?

- Чрезвычайно! - сказал Виктор Полторацкий, глотая пилюли от головной боли.

Мы сейчас покажем вам центральный промышленный район города, а затем поедем на автосборочный завод.

- Крейслера? - потерявшим всякий пафос голосом спросил Полторацкий.

- Нет, господа, "Шевроле",- успокоил Клукхон.- Завод компании "Дженерал моторс". Поедем в автобусе. Легковые машины ушли.

Мы махнули рукой. Нам уже было совершенно безразлично, на чем и как ехать,- хоть в молочной цистерне! Понуро мы направились к большому автобусу, возле которого, приветливо улыбаясь, стоял шофер.

- Альберт Зуринскас,-сказал он, подавая каждому из нас руку.- Я очень рад, что мне посчастливилось возить русских журналистов.

Было что-то очень приятное в лице шофера. Мы ответно улыбнулись. Улыбнулись и поехали. И покатился наш автобус по автострадам и улицам Лос-Анджелеса, по городу, который из-за его разбросанности американцы называют "большой деревней", по городу, главная улица которого тянется более тридцати пяти миль, по городу, в котором, пожалуй, как нигде в Америке, развит автомобильный транспорт.

Альберт Зуринскас гордо сидел за баранкой, изредка поглядывая на нас. Мы проезжали район Виндзор- сквера, район красивых особняков, вокруг которых вздымались пальмы и эвкалипты.

- Эти пальмы из Бразилии, а эвкалипты из Австралии.

- А чьи особняки?

- Население района делится на три категории. Первая- те, кто когда-то был в силе, ворочал капиталами, а теперь состарился и живет в этих тихих кварталах. Вторая категория - те, кто считает модным жить здесь. И третья - те, кто сам здесь не живет, а держит землю для спекуляции.

Автобус покатился дальше. Скоро сравнительно чистое небо закрылось серой пеленой. Мы въехали в центральный промышленный район Лос-Анджелеса. Туман, или смог, как дым, зло ест глаза. Закрываем окна. Автобус едет мимо прямоугольных фабричных и заводских корпусов. Вот корпуса гигантских холодильников. Заводы Вестингауза, вырабатывающие электрооборудование. Акционерные компании по выпуску сельскохозяйственных машин. Лесные склады, на которых лежит красное калифорнийское дерево для мебельных фабрик. Корпуса автомобильных заводов. Корпуса фабрик прохладительных напитков.

Где-то на повороте, задержавшись у светофора, мы увидели негра возле поржавевшей, старой машины. Он расположил на земле маленькие деревянные тележки с вырезанными из дерева лошадками. На таких повозках добирались в Калифорнию завоеватели этого буйного края. Проносятся мимо негра тысячи новеньких машин, огромные грузовики, ревущие, как аэродинамические трубы, а он стоит в залатанной полосатой ковбойке, прислонившись к ржавой дверце своего допотопного "бьюика", и с надеждой смотрит, не остановится ли роскошная машина, не выйдет ли туристка или турист в темных очках, не раскошелится ли на эту деревянную реликвию, отдаленно напоминающую старую Калифорнию...

Интересна и драматична история этого района. Даже самый схематичный рассказ о ней вызывает в нашей памяти героев романов Теодора Драйзера, знатока психологии мастеров наживы и головокружительных авантюр. Здесь тоже были свои титаны, финансисты и гении золотого тельца, может быть еще в более стремительном темпе маневрирующие миллионами долларов, играющие судьбами десятков тысяч людей.

Центральный промышленный район совсем молод. В 1922 году сюда из Чикаго приехало несколько предприимчивых людей. У них был не очень крупный капитал. Критическим взглядом осмотрели они земли вдоль реки Лос-Анджелес, на которых зеленела сочная капуста, а среди густого разнотравья паслись калифорнийские телки и бычки. О нет, не пейзаж интересовал предприимчивых чикагцев! Не капуста, не бычки и не телки должны были пленять их взоры. Дельцы не теряли времени. Они купили 260 акров земли, граничащей с рекой Лос-Анджелес. Провели железную дорогу. Расширили свои земельные владения. Заодно скупали скот и отправляли его на чикагские бойни. Первые годы показали, что отдаленность от города мешает развитию дела. Это даже отразилось на финансовом состоянии компаньонов. Но дело было пущено в ход. Отступления быть не могло. В 1928 году они, напрягшись, купили новые земли, перешагнули через реку и продвинулись к городу. Собрав достаточное количество земли, начали продавать ее промышленным компаниям по цене ниже установленной с одним условием: каждая компания, купившая землю, должна обеспечить определенный тоннаж своих изделий для транспортировки по железной дороге, во главе которой стояли чикагские дельцы. Так они стали лидерами центрального промышленного района. Сейчас в районе расположено до 700 промышленных предприятий. 99 процентов всех американских компаний имеют здесь свои предприятия: "Дюпон", "Дженерал моторе", "Дженерал электрик", "Карпентер"... Десятки, сотни названий. Только за последние три года построены десятки фабрик и заводов. Сталь. Масло. Резина. Стекло. Пудра. Текстиль. Содовая вода. Нет только золотых приисков. Да они, пожалуй, и не требуются.

...Автобус катил мимо каменных, лишенных каких-либо украшений корпусов. И вдруг справа от дороги открылся пустырь. Кучи мусора, рыжая, выгоревшая трава, горы щебня. Серо-желтое марево пыли.

- Эти земли готовы принять новые заводы,- сказал сопровождавший нас представитель администрации центрального промышленного района,- вы видите только пустыри, но под ними уже проложены все тепловые, силовые и энергетические коммуникации. Земля ждет покупателей.

У дороги рушили старые здания. Мощные самосвалы с мусором проносились мимо нас по автостраде, каждая миля которой обошлась в один миллион долларов.

В нашем молниеносном рейсе много, конечно, не увидишь, не узнаешь, как живут, чем дышат семьдесят тысяч рабочих, занятых в промышленности этого района,- семьдесят тысяч судеб, а за ними еще их семьи, их дома... Не слышали мы в Калифорнии и имени писателя, который бы с такой же смелостью и таким же размахом, как Теодор Драйзер, охватив орлиным взором эту жизнь, подернутую густым, выедающим глаза туманом, проник бы в ее глубины. И создал картину, хотя бы отдаленно приближающуюся к романам Драйзера. Не связали ли крылья этим орлам различные телевизионные и кинематографические компании сценариями, рекламирующими "крейслеры", "доджи", "плимуты"?

Раздумьям суждено было прерваться. Автобус остановился. Перед нами распахнулись ворота. Мы вошли на территорию завода "Шевроле". Нас встретил директор, большой, несколько сумрачный человек, Джордж Роде, и пригласил позавтракать. Даже если бы я забыл меню этого обычного завтрака, то стоило бы обратиться к газете "Лос-Анджелес тайме", чтобы понять, как стремились увековечить репортеры наше пребывание. Репортер писал: "Сразу же вся группа уселась за столы в одной из трех закусочных завода. Ленч состоял из фруктового коктейля, салата из зелени, блюд из морских продуктов, картофеля с петрушкой, моркови и гороха, а также различных пирожков..."

Мы поглощали блюда из морских продуктов, картофель с петрушкой и вели с директором Родсом беседу.

- Сколько машин выпускает завод в день?

- Пятьсот.

- Сколько рабочих на заводе, если не секрет?

- Не секрет... Тысяча. У нас автосборочный завод. Детали к автомашине получаем от двенадцати тысяч поставщиков. Добавлю,- сказал Роде, видимо привыкший отвечать на вопросы,- в час с наших конвейеров сходит сорок семь легковых машин и пятнадцать пикапов.

- Скажите, господин директор, почему каждый год меняется форма машин?

Роде пожал плечами:

- Мода! Другие фирмы меняют моду - меняем и мы.

- Но от кого эта мода зависит?

- От женщин.

- От женщин?

- Иногда и от мужчин. Некоторым мужчинам красивая машина необходима хотя бы для того, чтобы привлечь внимание женщины.

Мы смотрели на Родса: этот мрачноватый человек говорил серьезно или шутил?

- А может, для того, чтобы чаще сменялся автомобильный парк?

Теперь Роде с любопытством взглянул на нас:

- Это уже дебри, в которые нам не стоит забираться.

- Не будем забираться. А что меняется в форме автомобиля?

- Шире кабину делаем. Окраску меняем. Сейчас пошла мода на двухцветные... Форма имеет большое значение. В двадцать восьмом году выпустили "бьюик" слишком широкий, похожий на беременную женщину... Его никто не покупал.

Сравнение "бьюика" с женщиной нас несколько покоробило, но мы пошли дальше.

- Скажите, господин Роде, мы были в телевизионном центре, там рекламировались автомашины. Как это делается? Вы платите за определенные часы?

- Мы не платим, мы их содержим.

- И актеров?

- И актеров.

- И музыкантов?

- И музыкантов.

- И писателей?

- Да уж, и писателей приходится содержать.

Роде развеселился. Ему, видимо, нравилось отвечать коротко и несколько цинично. И вдруг он спросил:

- А разве вы против того, чтобы менять форму машин?

- Мы-за.

- Правильно,- сказал Роде.- У нас уже есть почти готовая модель пятьдесят седьмого года и в дереве - модель пятьдесят восьмого года.

Блюда из морских продуктов и картофель с петрушкой были съедены. Роде поднялся:

- Приглашаю вас, господа, осмотреть завод. У вас мало времени, прошу не отставать.

Мы отправились в путешествие по заводу. Первое, что бросилось в глаза,- это очень быстрый ход конвейеров. В воздухе мелькали боковины, дверцы, шасси автомобилей. Стоял гром и грохот. Сверкали искры от рихтовки. На одном конвейере машины одновременно окрашивались в разные цвета. Сопровождающий нас руководитель отдела сбыта и рекламы Гарри Блэйр сказал:

- Все детали точны, потому подгонки деталей нет. Машины идут на заводской двор, оттуда в магазины.

Мы шли вдоль конвейеров. Рабочие не смотрели на нас. Мы уловили только несколько торопливо брошенных взглядов. Здесь были те, кто делал автомобили, но кого мы не встретили на съемке рекламного фильма и ни разу не видели на экране телевизора. Напрашивались всякие сравнения, но мы опустим их, предоставив лучше место сообщению американского журнала "Тайм", избравшего президента компании "Дженерал моторс" Харлоу Кэртиса "самым выдающимся человеком 1955 года за его руководство американским бизнесом в холодной войне против коммунизма". Журнал "Тайм" сообщил о том, что компания "Дженерал моторс" явилась первой, которая получила в год более одного миллиарда долларов прибыли. Стоит ли уж тут задавать вопросы об актерах, музыкантах, писателях, продающих свои таланты всемогущему богу рекламы? И стоит ли распространяться по поводу того, кому и почему выгодна "холодная война"? Вряд ли сборщик, повторяющий в бешеном темпе одно и то же движение на конвейере, ни разу в глаза не видевший "самого выдающегося человека США 1955 года" Харлоу Кэртиса, заинтересован в "холодной войне". Но далекий и недосягаемый для сборщика патрон, где-то там восседающий на вершине миллиардных прибылей, заинтересован и делает, как свидетельствует журнал "Тайм", все для того, чтобы снова разгорелось пламя "холодной войны".

Мы стояли на заводском дворе, наблюдая, как из ворот цеха почти каждую минуту выскакивали разноцветные автомобили. Для шоферов это были самые короткие маршруты. Проехав метров двести, они оставляли машину, торопливо шли в цех, чтобы через несколько минут снова, прямо с конвейера, нажав на еще теплый стартер, вытолкнуть машину в этот пестрый, как зебра, мир.

Фрэнк Клукхон сказал:

- А теперь, господа, вы будете совсем довольны, мы поедем в Диснейленд, на землю Уолтера Диснея.

Это было действительно заманчиво. Имя талантливого американского кинорежиссера, создателя многих фильмов для детей, тонкого художника, автора картин "Бемби" и недавно демонстрировавшегося в Советском Союзе фильма "Белоснежка и семь гномов", привлекало. Совсем недавно в Париже мы смотрели новый фильм Диснея - "20 тысяч миль под водой".

- Можете впадать в детство, господа,- проговорил Клукхон, пропуская нас по одному в автобус.

Альберт Зуринскас, с которым мы предварительно сфотографировались около автобуса, снова надел кожаные перчатки. Мы тронулись в путь. Путь от завода до?

Диснейленда оказался длинным. Увиденное сегодня - как в телевизионных передачах: поворот на одно деление - и новая программа.

В синем воздухе вился геликоптер. Под ним раскинулся Диснейленд. Широкий подъезд. Небольшая толпа у кассы. Пестрые одежды из дешевой ткани. Большой плакат у ворот.

Нас встречали. Фотокорреспонденты налетали как стая.

- Уанс мор!^* - кричали они наперебой.

^* (Еще раз! (Англ.))

Нам хотелось быть с ними равными, мы щелкнули американских фотокоров из наших "Зорких". Кажется, снимок получился. Фотоперестрелка закончилась.

Хорошая выдумка, отличающая Уолтера Диснея в его фильмах, помогла и здесь. Он остроумно использовал павильоны старых, ранее отснятых фильмов для детского городка. Кое-что прибавлено, рационально спланировано. Вы идете улицей деревянного городка. Видите полицейских в форме, которую носили в XIX веке. На причале качается старый пароход "Марк Твен" - такие пароходы когда-то ходили по Миссисипи...

Диснейленд открыт всего лишь полтора года назад. Стоимость строительства - 17 миллионов долларов. Администрация в два года рассчитывает вернуть эти деньги. А дальше? Дальше пойдет чистая прибыль. Диснею и его компаньонам. В среднем каждый день бывает 10-12 тысяч посетителей. Билет для взрослого стоит 1 доллар, для ребенка - 50 центов. По годовой статистике, на одного ребенка, посещающего Диснейленд, приходится пятеро взрослых.

Вот высится модель межпланетного снаряда. Около него толпятся дети и взрослые. Из зарослей, склонившихся над синей рекой, слышно рычание льва. По реке скользят лодки. Странно, что люди, сидящие в лодках, спокойно проплывают рядом с берегом.

- Пойдемте посмотрим на львов,- просим мы провожатых.

- Это невозможно.

- Мы не боимся.

- Все равно невозможно. Самих львов нет. Рычание их записано на пленку.

По крутым холмам - вверх и вниз - бегут маленькие паровозики. Мимо едут конки и дилижансы. Стоит пиратский корабль с изображением черепа и двух скрещенных костей на черно-желтом флаге. Звучит музыка. Продают сувенирные гангстерские пистолеты и ковбойские костюмы, резиновых пищащих "Бемби" и маленьких гномов

Выходим на площадку. Перед нами небольшой загон, в котором четверо индейцев в национальных костюмах сидят возле вигвама. Спрашиваем:

- Что они здесь делают?

- Мы их показываем.

- Как "показываем"? Это же люди!

- Ну, они служат у нас. Но вы не сомневайтесь, они настоящие индейцы. А вот этот, в белых перьях с черной опушкой, их вождь Падающая Звезда.

Клукхон, почувствовав наше недоумение, вдруг предложил:

- Может быть, хотите поговорить с ними?

Мы перелезли через деревянную изгородь, подошли к индейцам.

Падающая Звезда, пожилой, с темно-коричневым, морщинистым лицом человек, протянул нам руку, застенчиво улыбнулся.

- Мы из Советского Союза, журналисты,- сказал Борис Полевой.

Остальные индейцы недоверчиво протягивали нам руки.

Виктор Полторацкий вытащил пачку "Казбека".

- Хорошо бы выкурить нам трубку мира, но, кажется, здесь ее нет?

- Нет,- сказал Падающая Звезда.

- Закурим "Казбек", в нем тоже мирный табак.

Не нашлось спичек. Падающая Звезда прикурил от папиросы Полторацкого.

- Смотрите, они кого-нибудь из вас скальпируют,- попробовал пошутить Клукхон.

Индейцы неподвижно стояли у вигвама. Мы простились с ними и направились к выходу.

- Господа, вам понравилось быть детьми? - спросил Клукхон, когда автобус тронулся в путь.

- Очень! - сказал самый старший из нас, Борис Из а ков.

- Теперь вы должны вновь стать взрослыми,- продолжал Клукхон.- Дело в том, что около гостиницы собрались пикетчики.

- И много?

- О да! Много! - патетически воскликнул переводчик Чихачев.

Мы намотали ремни фотоаппаратов на руки, зажав аппараты в кулаке. На всякий случай! Но около входа в гостиницу пикетчиков уже не было. Переодетой в штатское полицией они были оттеснены метров на двести от отеля.

Вечером нам предстоял визит к профессору Стивенсу, побывавшему недавно с женой в Советском Союзе.

Просматривая в номере одну из газет, я натолкнулся на отдел "Домашние дела". В ней под названием "Нарушение светских правил" была небольшая заметка. "Несколько раз,- писал автор,- я замечал, к своему удивлению, что мужчины к обеду вдевают в петлицу пиджака белую гвоздику. Белую гвоздику носят только, когда надевают смокинг. Для черного пиджака за обедом подходит только красная гвоздика".

Захватив газету, я пошел в номер к Борису Полевому.

- Борис, у нас сегодня званый обед, а у меня нет смокинга и нет белой гвоздики.

Полевой тревожно посмотрел на меня,- в Лос-Анджелесе стояла очень жаркая погода. Я показал ему газету. Как быть?

- Да, - сказал Полевой, - но что же делать? А что, ежели мы все-таки поедем так? Может, не осудят?

- Осудить-то, может, и не осудят, но все ж...

Полевой взял газету в руки.

- Мы не можем вмешиваться в их внутренние дела. Вот газета, например, сообщает о том, что некоторые дамы на пляжах протестуют по поводу того, что мужчины появляются в слишком обтянутых костюмах и что "эксперты обсуждают создавшееся положение". Мы же не будем принимать участие в работе экспертов?

- Не будем, - согласился я.

- Или вот на страницах этой же газеты поднята дискуссия по поводу того, как готовить коктейль "Мартини": надо ли вливать сначала джин или вермут? Надо ли взбивать этот коктейль или мешать? Ты как думаешь?

- Я еще не решил для себя этого вопроса.

- Я тоже,- сказал решительно Полевой.- Знаешь, поедем-ка без гвоздики! - Он отложил газету "Лос-Анджелес экзамайнер".

И мы поехали в черных костюмах, без белой и красной гвоздик. Двери открыл нам Стивене. При виде его я легонько толкнул Полевого в бок.

- Вижу,- шепнул он мне.

Хозяин дома стоял перед нами в черном пиджаке и тоже без гвоздики. Нам сразу стало легко.

Посреди комнаты, в белом платье, в прозрачных туфлях, стояла миловидная женщина, приветливо улыбаясь. Это была жена хозяина дома Джен Стивене.

Арнольд Стивене, плотный, чуть седеющий, общительный человек, сразу заговорил:

- Мы еще полны впечатлений о Москве, о встречах с профессорами Бакулевым, Вишневским. У вас прекрасные хирурги. Я бы, знаете, с удовольствием еще побывал в Москве. Джен, покажи снимки.

Джен вышла из комнаты и принесла пачку фотографий. Узнаем знакомые места.

- О, вы были в Кремле?

- Да, вот Царь-колокол. Видите? - говорил Стивене.- Нам очень понравились люди, гулявшие тогда так же, как и мы, по Кремлю. Они узнали, что мы американцы, и дружески приветствовали нас.

- В Москву мы летели из Вены. Пассажиры были почти все русские. Признаюсь, нам показались они вначале сумрачными, но вскоре все стали улыбаться. Старались что-то делать для нас,- говорила Джен.

- Там летело больше мужчин, они ухаживали за моей женой,- пошутил Стивене.

- Ничего подобного! Они к тебе тоже хорошо отнеслись. А вообще ты должен быть доволен, что за женщиной, которая является уже бабушкой, ухаживают.

Мы широко раскрыли глаза: Джен-бабушка?

- Да, да, бабушка. Старшая дочь моя замужем...

Стивене горделиво улыбался:

- А вы посмотрите ее работы, она ведь у меня рисует.

-Рядом с гостиной была маленькая комнатка-студия. На стенах висело несколько рисунков карандашом, портрет Стивенса в красной ковбойской рубахе. Портрет был удачен. На столике лежали гипсовые слепки рук и ног. Рядом с ними стояло несколько небольших флакончиков французских духов. Небольшое костяное распятие. Перламутровые пуговицы на картонке. Какие-то коробки, назначение которых обычно известно только их хозяйкам.

Продемонстрировав свои работы, Джен ушла хлопотать по хозяйству. Мы остались со Стивенсом. Он снова вернулся к разговору о поездке в Советский Союз.

- Встречи с вашими людьми убедили меня в том, что мы можем дружить. У вас хорошие, отзывчивые люди, прекрасные специалисты. Наши страны должны добиться лучшего взаимопонимания. Вернувшись в США, я сделал несколько докладов о поездке в Советский Союз. И еще буду делать. У нас очень интересуются вашей жизнью... А какой у вас Киев! Какие сердечные люди там! Честное слово, мы должны общаться хотя бы по профессиям. Например, у врачей есть много общего... Я ведь знаю, что значит жизнь. Сам прошел нелегкий путь, пока стал самостоятельным человеком. Мать у меня была бедной учительницей... Но теперь я врач. У нас большая разница между этими профессиями. Вы слышали, наверно, что в Америке много гангстеров? К сожалению, это так. Но знаете,- тут Стивене хитро улыбнулся,- в Соединенных Штатах главные бандиты - врачи. Лечение у нас очень дорого. Знаете ли вы, для того чтобы женщина родила в больнице, она должна заплатить шестьсот долларов. Это кругленькая сумма, двухмесячный заработок квалифицированного рабочего. Я зарабатываю хорошо. У меня был большой дом, но из-за налогов вынужден был продать его. Купил вот этот, поменьше. У нас высокие налоги.

Все, что говорил Стивене, было интересно. В нем привлекала какая-то простота, свойственная многим американцам, с которыми нам приходилось встречаться в домашней обстановке.

Стивене тихо продолжал:

- У меня было уже два сердечных припадка. К сожалению, и врачи недолговечны... У нас трое детей. Я обязан думать об их будущем. На собранные деньги я купил ранчо и несколько сот голов скота. Когда я это сделал, почувствовал облегчение. Если что случится, будущее семьи обеспечено.

Вошла Джен.

- Тебя вызывают из госпиталя,- сказала она.

Стивене торопливо вышел и вскоре вернулся.

- Приходится ехать к больному. Извините меня. Поручаю вас Джен.

Он простился с нами.

В отель отвозила нас Джен. Набросив на плечи легкую накидку - вечер оказался прохладным, - она выкатила из гаража длинную машину и почти профессиональным жестом шофера пригласила нас занять места.

Мы помчались по гулким автострадам Лос-Анджелеса. Мы ехали, перебрасываясь шутками о том, что, видимо, техника в США такова, что женщины становятся бабушками раньше, чем в других странах света.

Неожиданно обернувшись, Джен спросила:

- Муж рассказывал вам о том, что у нас есть ранчо и несколько сот голов скота?

- Рассказывал.

- Говорил, что этим ранчо он увлечен сейчас больше, чем медициной?

- Нет, не говорил.

- Тогда послушайте.

Джен надавила широкую кнопку сигнала. В воздухе послышался чуть печальный, зовущий звук.

- Вот еще одно достижение нашей техники.

- Но это же точно воспроизведенное мычание теленка?!

- Вы угадали. Когда мы приезжаем на ранчо и отправляемся в степь, нам хочется видеть наших коровушек. Очень трудно их собрать всех. Ковбоев содержать дорого. Помогает техника. Я нажимаю этот сигнал - и коровы, верные инстинкту материнства, бросаются к машине. Тут их можно и пересчитать и делать с ними все, что вы хотите.

- Бедные коровы!

- Да. Мы их немножко обманываем... Но это не самый большой обман в мире.

Джен ловко подкатила к гостинице. Мы сердечно простились с этой милой женщиной, в доме которой провели несколько хороших часов.

Войдя в номер, я открыл окно. Ночная прохлада потянулась в душную, нагретую за день комнату. Снизу, из окон ресторана, доносились звуки джаза. Вокруг гостиницы было безлюдно и тихо. Какой пестрый день, какая пестрая жизнь! Автоматически я включил телевизор. Немедленно с экрана на меня закричал какой-то молодой человек. Он чистил зубы и что-то орал. Я повернул рычажок - один боксер нещадно колошматил другого, бессильно повисшего на канатах. Я снова повернул рычажок - какой-то атлетического типа мужчина демонстрировал на себе новые нейлоновые купальные трусики; ногами и руками он делал плавательные движения. Не надо, не надо! Еще поворот рычажка - медленно поворачиваясь перед глазами, проплыло новое сиденье автомашины "крейслер". Скорей, скорей другую линию! Здесь на меня направили пистолет... Я нервно выключил телевизор. Не то, все не то! Живут в домах люди своей жизнью, со своими заботами, горестями и радостями. А эти семь линий так далеки и от человека, работающего на конвейере завода "Шевроле", и от вождя индейского племени Падающей Звезды! Далеки от шофера автобуса, пожелавшего сфотографироваться с русскими журналистами, далеки от негра, торгующего деревянными реликвиями прошлого, и даже от этой благополучной семьи профессора Стивенса.

Ревущие, стонущие, грохочущие, свистящие семь линий далеки от человека и от искусства.

Я очень хотел хорошо отнестись к американскому телевидению. И не смог.

1956