Глава X Имя Вильсона снова на авансцене

Вильсон неоднократно высказывал мысль, что приговор ему вынесет история. Его надежда сбылась, правда, далеко не сразу. Если под приговором Вильсон имел в виду весьма похвальную оценку его политики, то она появилась лишь после второй мировой войны. Но задолго до этого американские буржуазные историки начали между собой острый спор о том, как характеризовать деятельность бывшего американского президента.

Представители направления историографии США, труды которых выдержаны в духе официальной провильсоновской пропаганды, всемерно превозносили своего кумира и идеализировали его политику. Ч. Сеймур, касаясь выступления Вильсона в конгрессе 8 января 1918 г., в котором были изложены "14 пунктов", писал: "Не столько благодаря определенным условиям... сколько благодаря духу, вдохновлявшему речь (Вильсона. - 3. Г.), она стала для либералов всего мира чем-то вроде Magna charta (Великой хартии вольностей. - 3. Г.) международных отношений будущего" (1 Архив полковника Хауза, т. 3, с. 244.). По словам Р. С. Бэйкера, Вильсон проводил резкую грань между желаниями правителей и их народов. Он хотел быть "представителем народов, а не правительств" (2 Бекер Р. С. Вудро Вильсон. Мировая война. Версальский мир. M.- Пг., 1923, с. 131.).

Историки официального направления награждали Вильсона самыми лестными эпитетами. О нем говорили как об "истинном поборнике демократии", "апостоле свободы", "пророке человечества". Дж. Геррон даже уподобил его Иисусу Христу.

Вильсон, однако, подвергался и самой ожесточенной критике. Его взяли под обстрел представители "ревизионистского" направления в американской историографии, сложившегося в середине 20-х годов. Оно возникло на почве неудовлетворенности определенных кругов американской буржуазии во главе с Лоджем результатами Парижской мирной конференции и заинтересованности США в поддержке ослабленной в то время Германии. Историки-"ревизионисты" утверждали, что вследствие симпатий Вильсона к Англии и нажима на него со стороны Моргана и других американских монополистов, снабжавших страны Антанты займами и военным снаряжением, США оказались втянутыми в войну. Между тем, как заявлял один из основоположников этого направления, Г. Барнс, американцам незачем было участвовать в ней. Он считал, что у США не было серьезных разногласий с Германией и поэтому они только "таскали каштаны из огня для Англии и Франции" (3 Barnes Н. Е. The Genesis of the World War. New York, 1927, p. 650.). В 1929 г. вышла в свет книга К. Грэттена "Почему мы сражались?". По мнению этого автора, одна из причин, приведших к вступлению Соединенных Штатов в войну, заключалась в стремлении Вильсона помочь лагерю Антанты. Вильсон, писал он, "довел внешнюю политику своей страны до такого пункта, когда путь к войне был открыт" (4 Grattan С. H. Why We Fought? New York, 1929, p. 60.).

После установления гитлеровской диктатуры в Германии наиболее реакционные американские круги стали настойчиво призывать к осуществлению политики "изоляционизма", что означало фактическую поддержку фашистского агрессора. Большую услугу сторонникам "изоляционизма" оказала специальная сенатская комиссия, которая под руководством Дж. Ная расследовала в 1935-1936 гг. причины участия США в первой мировой войне. "Ревизионисты" широко использовали материалы этого расследования и с еще большим усердием доказывали, что у США не было весомых причин для вступления в 1917 г. в войну с Германией. Так, Ч. Тэнзилл в книге "Америка вступает в войну", впервые опубликованной в 1938 г., писал, что достаточно было закрыть "гавани Америки для вооруженных торговых судов воюющих стран, чтобы британское правительство немедленно убрало орудия со своих торговых кораблей, а Германия перестала топить пассажирские суда врага"(5 Tansill Ch. C. America Goes to War. Gloucester (Massachusetts), 1963, p. 259.). Обращает на себя внимание то, что Тэнзилл пытался снять ответственность за вступление США в первую мировую войну с крупного американского капитала. Он заявлял, что вина за это ложится на Вильсона, который руководствовался в своей политике не интересами США, а интересами стран Антанты. Еще более виновным Тэнзилл считал Хауза, оказавшего, по его словам, решающее влияние на президента "в принятии столь трагического и рокового решения" (6 Ibid., p. 429.).

С началом второй мировой войны, развязанной фашистской Германией, и особенно с вступлением в войну США влияние "ревизионистов" резко упало. Верх взяли историки официального направления, а это способствовало росту симпатий к Вильсону, повышению его авторитета. Политика президента США во время первой мировой войны изображалась теперь в качестве образца, которому нужно было следовать в условиях войны с фашистской Германией. Типичной в этом отношении является книга Д. Перкинса "Америка и две войны", изданная в 1944 г. Ее автор утверждал, что перед США в обеих войнах по существу стояли одни и те же задачи (7 Perkins D. America and Two Wars. Boston, 1944, p. 51 - 52.).

После окончания второй мировой войны прежние резкие разногласия между историками официального и "ревизионистского" направлений в оценке политики Вильсона заметно ослабли, а затем стали сходить на нет.

Если раньше Вильсон был притчей во языцех для последователей Лоджа и историков-"ревизионистов", то затем в правящих кругах США и в американской буржуазной историографии стал утверждаться всеобщий пиетет к нему. Это убедительно подтвердили результаты опроса историков и политологов, проведенного профессором Гарвардского университета А. Шлезингером-младшим дважды, в 1948 и 1962 гг. В обоих случаях Вильсон значился на четвертом месте среди "великих президентов" США (после Линкольна, Вашингтона и Ф. Рузвельта) (8 Viewpoints: The Presidency: The Power and Glory. Ed. Klein M. Minneapolis, 1973, p. 143; Barber J. D. The Presidential Character: Predicting Performance in the White House. Englewood Cliffs, 1972, p. 18.). Видные американские историки А. Невинс и Г. Коммейджер пришли к заключению, что "Вудро Вильсон во многих отношениях был наиболее замечательной фигурой в американской политической жизни со времен Джефферсона" (9 Nevins A., Commager H. S. America. The Story of a Free People. London, 1976, p. 386.).

Нельзя сказать, что просчеты Вильсона совершенно изгладились из памяти буржуазных историков, но они, за небольшим исключением, старались не распространяться на эту тему. Если же заходил разговор о его ошибках, то считалось, что, вооружившись историческим опытом, их можно будет избежать. При этом расточались похвалы тем аспектам деятельности Вильсона, которые более всего импонировали правящим верхам. Речь шла об убежденности Вильсона в мессианской миссии США в мире и о глобальных масштабах его внешней политики, его внутренних реформах, призванных укрепить существующий в стране строй. Восхвалялась его способность подчинять своему влиянию трудящиеся массы, используя для этого меры социального маневрирования.

В трудах буржуазных историков Вильсон во все большей мере предстает как идейный вождь не только американского, но и мирового капитализма. Поэтому особенно поучительным признано стремление Вильсона противопоставить свои взгляды идеям социализма. По мнению Джона Фостера Даллеса, в этом как раз и состояла основная заслуга Вильсона. В речи по радио 28 декабря 1948 г. по случаю 92-й годовщины со дня рождения Вильсона тогдашний государственный секретарь США заявил: "Единственным средством постоянной обороны против угрозы (!) коммунистической революционной тактики является моральное (!) контрнаступление такого рода, на котором настаивал Вильсон..." (10 The Wilson's Reader. Sel. and Ed. Farmer F. New York, 1956, p. 261.).

Вдохновитель политики "с позиции силы" не мог претендовать на приоритет, выдвигая тезис о том, что вильсонизм следует взять на вооружение для борьбы с революционным движением в мире. Задолго до него подобное утверждала газета "Нью-Йорк тайме". На следующий день после смерти Вильсона она писала: "Его великой целью был мир. Вильсоновский мир направлен против ленинской катастрофической революции" (11 The New York Times, 4.II.1924.). Сторонники официального и "ревизионистского" направлений, занятые спорами между собой, не обратили тогда серьезного внимания на приведенное заявление ведущей американской газеты. Однако в разгар "холодной войны" о нем вспомнили. Так, П. Сибери в книге "Власть, свобода и дипломатия", вышедшей в 1963 г., утверждал, что главный противник вильсонизма - ленинизм. Либерализм Вильсона, заявлял этот автор, не только представляет собой "альтернативу большевизму... но и подтверждает также поразительную жизненность Америки, ее способность служить образцом в политике" (12 Seabury P. Power, Freedom and Diplomacy. The Foreign Policy of the United States of America. New York, 1963, p. 241.). Такую же точку зрения высказал профессор университета Флориды У. Карлетон. В книге "Революция в американской внешней политике. Ее глобальная сфера", опубликованной в 1964 г., он писал, что " 14 пунктов" Вильсона явились "ответом Ленину и создали базу для идеологии западной демократии в ее борьбе с коммунизмом... Даже теперь, в 1960-е годы, идеология, как и долгосрочная программа Запада, продолжает в значительной степени оставаться вильсоновской" (13 Carleton W. G. The Revolution in American Foreign Policy. Its Global Range. New York, 1964, p. 26.).

"Превосходство" вильсонизма над ленинизмом пытался обосновать профессор А. Линк, автор многотомного труда о жизни и политической деятельности этого президента США и составитель огромного по объему издания его работ и писем. Несмотря на некоторые критические замечания в адрес Вильсона, в целом этот автор дает ему исключительно высокую оценку, характеризуя его как политического деятеля мирового масштаба. По мнению Линка, главным во взглядах Вильсона на международные отношения был "идеализм". Поэтому в его концепции центральное место занимает миссия США в мире "не для достижения богатства и силы, а для выполнения замечательного плана служения человечеству, руководства в моральных целях и, главным образом, для продвижения вперед дела мира и всеобщего братства" (14 Link A. S. Wilson the Diplomatist: A Look at His Major Foreign Policies. Baltimore, 1957, p. 15-16.). Говоря о "14 пунктах" Вильсона, Линк отзывается о них как об "ответе демократии в ее первом серьезном столкновении с международным коммунизмом". Этот автор заявляет, что В. И. Ленин якобы "взывал к всемирному голоду с той целью, чтобы начать всеобщую классовую войну для разрушения западной цивилизации в ее демократической и христианской форме", между тем как Вильсон "взывал к миру во имя всего возвышенного и святого в демократической и христианской традиции, с тем чтобы спасти западную цивилизацию" (15 Ibid., p. 104.).

Проблема противоборства вильсонизма с ленинизмом занимает большое место в буржуазной историографии США. Со времени Октябрьской революции в России, пишут Л. Гарднер, У. Лафебр и Т. Маккормик, "Ленин выступил против Вильсона, либеральный капитализм - против большевизма. Все остальные вопросы рассматривались под этим углом зрения" (16 Gardner L., LaFeber W. F., McCormick Th. J. Op. cit., p. 334.). Данная проблема, однако, столь сложна и многогранна, что она требует специального исследования. Сейчас следует лишь указать, что, несмотря на огромные успехи мирового социализма, американские буржуазные авторы продолжают превозносить Вильсона и одновременно стараются принизить роль В. И. Ленина и Великой Октябрьской революции в судьбах мира. В подтверждение сказанного сошлемся на статью профессора Р. Грегори, опубликованную в сборнике "Творцы американской дипломатии от Теодора Рузвельта до Генри Киссинджера". Грегори ставит в заслугу Вильсону то, что тот "выступал против революционного социализма". Автор статьи разделяет мнение Вильсона о социалистической революции в России, заявляя, что "революция возникает тогда, когда вооруженное меньшинство, будучи не в состоянии заручиться поддержкой народа, пытается захватить в свои руки контроль. Цель революции во всех случаях состояла в подавлении масс".

Рассматривая взгляды 28-го президента США, Грегори отмечает, что он "продолжал верить в эволюционную демократию" и что, по его мнению, "реформированный и гуманный капитализм... может служить экономическим оружием демократии". Характерно еще одно утверждение указанного автора. Называя Вильсона "символом американского дипломатического идеализма", он пишет, что "его преемники, сражаясь во второй мировой войне и заложив фундамент глобальной политики во время "холодной войны", могли полагать, что они придерживаются истинного духа вильсонизма" (17 Gregory R. To Do Good in the World: Woodrow Wilson and America's Mission. - Makers of American Diplomacy from Theodore Roosevelt to Henry Kissinger. Ed. Merli F. J., Wilson Th. A. New York, 1974, p. 75, 62, 76.). Подобное мнение излагает и Р. Келли. Он заявляет, что "Ленин обращался к (трудящимся. - 3. Г.) массам мира с призывом подняться на революцию и открыть путь к всемирному уравнительскому(?!) коммунизму". Между тем "Вильсон выступил вперед, чтобы дать, в сущности, ответ западных капиталистических демократий на призыв Ленина. Он хотел доказать страдавшим народам Европы, что Запад действительно может обеспечить либеральное и гуманное мирное урегулирование"

(18 Kelley R. Op. cit., p. 683.). Приведем, наконец, еще одно высказывание, авторами которого являются М. Дабофски, Э. Сиохэрис и Д. Смит. В книге "Соединенные Штаты в двадцатом столетии" они заявляют, что "Вильсон с его возвышенным стилем и концепциями сделался моральным лидером западного либерального мира. Однако его принципы подверглись тяжелому испытанию, а его лидерству бросила вызов большевистская революция в России. Несомненно, коммунистический вождь В. И. Ленин стал его главным соперником. Вильсон, провозвестник либеральной демократии и ограниченных изменений, встретился лицом к лицу с Лениным - провозвестником социальной революции и радикальных перемен" (19 Dubofsky M., Theoharis A., Smit D. Op. cit., p. 124-125.).

Американские буржуазные историки пытаются найти оправдание участию США в вооруженной интервенции против Советской России. Не имея возможности отрицать данный факт, они говорят, что Вильсон очень нехотя принял решение об организации этого вторжения. Как пишет Р. Уорт, "США, являвшиеся такой же сильной капиталистической державой, как Англия и Франция, все время находились позади своих агрессивных антибольшевистских партнеров, часто выступая как действующий против своей воли соучастник борьбы" (20 Warth R. D. The Allies and the Russian Revolution. Durham, 1954, p. 188.) с молодой Республикой Советов.

Подобную же позицию занимают и другие авторы. "Вильсон, - заявляет Г. Смит, - ненавидел коммунизм, но он противился использованию посторонних сил для свержения коммунистов... Только летом 1918 г. он с величайшей неохотой согласился на отправку некоторой части американских и союзных войск в Сибирь и на Север России, с тем чтобы помешать предполагаемой (там. - 3. Г.) активности немцев. Вильсон также думал, что присутствие американских войск в Сибири предотвратит эксплуатацию Японией в своих корыстных целях ослабленной России" (21 Smith G. The Aims of American Foreign Policy. St. Louis, 1969, p. 36.).

Видный специалист по истории американо-советских отношений ветеран дипломатии США Дж. Кеннан подчеркивает, что тотчас после Октябрьской революции между США и нашей страной возникли глубокие идеологические противоречия. Вместе с тем он пытается оправдать интервенционистскую политику Вильсона, считая главными виновниками интервенции страны Антанты и Японию. "Решение об отправке американских войск (в Россию. - 3. Г.) в Вашингтоне ни в коем случае не было принято охотно или, как кто-то может сказать, самостоятельно. Оно ни в коем случае не мотивировалось стремлением использовать эти войска для нанесения ущерба Советскому правительству. Это решение было принято исключительно в связи с мировой войной, и прежде всего в целях ее продолжения" (22 Kennan G. K. The United States and the Soviet Union, 1917 - 1976,-Foreign Affairs, 1976, July, vol. 54, N 4, p. 671.).

Дальше всех в оправдании антисоветской политики Вильсона пошел Е. Трэни. Он полностью снимает с него ответственность за участие США в вооруженной интервенции против Страны Советов. "Давление, особенно со стороны англичан, в пользу американской поддержки интервенции (союзников. - 3. Г.) в России, имевшее место между ноябрем 1917 и июлем 1918 г., было маскированным, непрерывным и в конечном счете решающим. Короче говоря, если бы не давление союзников, не было бы американской интервенции".

Трэни считает, что отрицательное влияние на позицию Вильсона оказал Лансинг, В результате, как считает этот историк, "Вильсон убедился, что он находился почти в состоянии изоляции" (23 Trani E. P. Woodrow Wilson and Decision to Intervene in Russia. A Reconcideration. - The Journal of Modern History. Chicago, vol. 48, N 3, September 1976, p. 445, 452.) по вопросу об антисоветской интервенции.

Определенный интерес представляют суждения профессоров Корнеллского университета У. Лафебра и Р. Поленберга. Характеризуя "14 пунктов" Вильсона, они подчеркивают, что мотивами для оглашения данной внешнеполитической программы США являлись "страх перед большевизмом и жажда экономической экспансии" (24 LaFeber W., Polenberg R. Op. cit., p. 108.). Лафебр и Поленберг особо отмечают, что Вильсон публично оправдывал вооруженную антисоветскую интервенцию империалистических держав. Президент США, утверждают они, "не мог видеть лучшей альтернативы" (25 Ibid., p. 110.).

Д. Траск, являющийся руководителем исторического отдела государственного департамента, в книге "Победа без мира. Американская внешняя политика в двадцатом столетии" придерживается распространенной в США версии, согласно которой Вильсон вплоть до лета 1918 г. противился организации интервенции. Он повторяет официальное заявление вильсоновской администрации, что отправка американских войск в Россию якобы была вызвана необходимостью защиты военных складов в Архангельске и Владивостоке, а также желанием ускорить выезд из России чехословацких военнопленных. Единственно новое, что Траск прибавляет к этим трафаретным измышлениям, - это то, что у Вильсона был скрытый мотив для интервенции: "ограничить англо французское и японское вторжение в глубь России" (26 Trask D. F. Victory without Peace. American Foreign Relations in the twentieth Century. Huntington (New York), 1975, p. 71.). Свою версию насчет интервенции США выдвигает А. Офнер. Он верно отмечает, что интервенция носила антисоветский характер. "Для Вильсона, - пишет он, - реальная цель интервенции была не в удовлетворении требований Англии и Франции о военной помощи, но в создании коалиции русских (контрреволюционеров. - 3. Г.) против большевиков и восстановлении Временного правительства Керенского или равноценного ему (правительства. - 3. Г.)" (27 Offner A. A. The Origins of the Second World War. American Foreign Policy and World Politics, 1917-1941. New York, 1975, p. 31.).

По-иному подошли к оценке антисоветского курса Вильсона авторы книги "Президентский стиль. Некоторые гиганты и пигмей в Белом доме". Придерживаясь традиционной версии в оценке вильсоновских взглядов на интервенцию, они тем не менее резонно отмечают, что интервенционистская политика Вильсона явилась одной из самых его серьезных неудач. Она, утверждают эти исследователи, "неблагоприятно сказалась на наших (американских. - 3. Г.) будущих отношениях с Советским Союзом" (28 Rosenman S., Rosenman D. Presidential Style. Some Giants and a Pygmy in the White House. New York, 1976, p. 252, 239.).

Американские буржуазные историки особенно подчеркивают, что именно Вильсону принадлежат большие заслуги в разработке принципиальных положений внешней политики США. Так, к примеру, Г. Смит утверждает, что "14 пунктов" - это "единственное наиболее важное в истории американской внешней политики изложение (ее задач. - 3. Г.)" (29 Smit G. Op. cit., p. 35.). По мнению Лафебра и Поленберга, "Вудро Вильсон оказал наибольшее влияние на современную американскую внешнюю политику, чем любой другой деятель в двадцатом столетии" (30 LaFeber W., Polenberg R. Op. cit., p. 77. ).

Вильсона, пожалуй, превозносят более всего за то, что он добивался установления доминирующей роли США на мировой арене. Известный американский историк У. Лангер в статье, посвященной 100-летию со дня рождения этого президента, изобразил его чуть ли не пророком, возвещавшим руководящее положение США в мировых делах. По мнению Вильсона, отмечал Лангер, "на долю США выпала священная миссия руководства другими народами" (31 Longer W. From Isolation to Mediation. - Woodrow Wilson and the World of Today. Ed. Dudden A. P. Philadelphia, 1957, p. 25.). Этот же мотив отчетливо прозвучал в оценке, данной профессором Э. Робинсоном. "Следует помнить, - писал этот автор,- что... в результате смелой политики Вильсона европейская драка, начавшаяся из-за мелочных династических амбиций и национальной вражды, с вступлением Соединенных Штатов превратилась в мировой конфликт, в котором соединенные силы демократии и международного мира боролись против автократии и агрессии... Благодаря руководству Вильсона Соединенные Штаты, а не Англия, Франция или новая Россия стали лидером и источником света для народов" (32 Robinson E. E. The Internationalist. - The Greathess of Woodrow Wilson, 1856-1956. Ed. Alsop E. B. New York, 1956, p. 174.) мира.

Вильсон, являвшийся, по меткому определению B. И. Ленина, "идолом мещан и пацифистов" (33 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 224.), выступил с широко разрекламированной программой мирного урегулирования. Эту программу также всемерно восхваляют историки США. Если верить их утверждениям, она была призвана установить на земле свободу народов. Чтобы не быть голословными, сошлемся на высказывание C. Велса, Р. Форелла и Д. Траска. Эти авторы считают, что вильсоновская программа мира базировалась на трех принципах: "Во-первых, любое постоянное урегулирование (послевоенных проблем, - 3. Г.) должно быть миром без взаимной вражды, миром, который устранит главные причины прошлых войн, включая тайные союзы и гонку вооружений, помешает развитию национализма и экономического соперничества. Во-вторых, Вильсон верил, что Соединенные Штаты должны служить образцом для всего мира... Все народы, полагал президент, стремятся к американским институтам, как-то: демократическое правительство, всеобщее избирательное право, капиталистическая экономика и либеральное буржуазное общество. Наконец, урегулирование должно основываться на всемирной организации мира", деятельность которой "побуждается моральной силой" (34 Wells S. F., Forell R. H., Trask D. F. The Ordeal of World Power. American Diplomacy since 1900. Boston, 1975, p. 118.). Примерно такую же точку зрения излагает профессор университета в Беркли Р. Зонтаг. "Вильсоновская программа, - пишет он, -опиралась на веру, что, если народы мира свободны в выборе своих правительств, тогда союз этих правительств может сохранить мир. Сочетание самоопределения (народов. - 3. Г.), демократии и Лиги наций сделает возможными сокращение вооружений, устранение экономических барьеров, открытую дипломатию и как наивысшее благо - мир" (35 Sontag R. A Broken World. 1919-1939. New York, 1971, p. 6.).

Представляя мирную программу Вильсона в столь привлекательном свете, американские историки не могут не задумываться над тем, почему же она потерпела провал. Пытаясь дать объяснение этому факту, они вынуждены упрекнуть Вильсона в том, что он оказался слишком несговорчивым. Упомянутый выше А. Офнер напрямик заявляет, что ответственность за срыв ратификации Версальского мирного договора несет Вильсон. "Несомненно, что его (Вильсона. - 3. Г.) позиция была бескомпромиссной. Перед лицом мощной сенатской оппозиции она была своевольной и политически нереальной" (36 Offner A. A. Op. cit., p. 43.) - таково мнение этого автора. Аналогичное суждение высказывает Л. Кэнфилд в своей книге "Президентство Вудро Вильсона. Прелюдия к мировому кризису". Он считает, что если бы место Вильсона к октябрю 1919 г. в результате отставки или смерти этого президента занял вице-президент Маршалл, то в результате компромисса между законодательной и исполнительной властью США вступили бы в Лигу наций. А это, как полагает Кэнфилд, "значительно усилило бы ее (Лигу наций. - 3. Г.). Разумно предположить, что тогда не было бы ни Муссолини, ни Гитлера, ни второй мировой войны, и мы бы сегодня не жили в условиях кризисной ситуации в мире" (37 Canfield L. H. Op. cit., p. 264.). Дж. Гарати также считает, что Вильсон допустил большую ошибку, не пойдя на компромисс с сенатом. "Поражение Лиги наций (т. е. неучастие в ней США. - 3. Г.) было трагедией как для Вильсона, чей крестовый поход за (установление. - 3. Г.) мирового порядка базировался на мире и справедливости, так и для всего человечества, вынужденного перенести еще более ужасную и дорогостоящую войну" (38 Garraty J. A. The American Nation. A History of the United States. New York, 1979, p. 618.).

Тезис, согласно которому отказ США вступить в Лигу наций привел ко второй мировой войне, не выдерживает критики. Хотя США и не являлись членами Лиги наций, они фактически проводили ту же самую политику, что Англия и Франция, действовавшие в рамках этой организации. И те и другие поощряли агрессию фашистских государств, что явилось одной из причин второй мировой войны. Из приведенных высказываний Кэнфилда и Гарати следует еще один принципиально неверный вывод. Оказывается, если бы Вильсон был более покладистым или паралич привел бы его к смерти, то вся мировая история пошла бы по иному пути. Не трудно заметить, что здесь имеет место явно преувеличенная оценка роли личности в истории, в данном случае роли Вильсона.

Американские историки поднимают на щит политику Вильсона в Латинской Америке и на Дальнем Востоке. Так, Д. Перкинс и К. Ван Деузен, приукрашивая латиноамериканскую политику Вильсона, стремятся доказать, что последний "наносил удары по господству военщины в Латинской Америке и укреплял там демократию". Согласно их утверждениям, Вильсон, оказывается, очень симпатизировал целям мексиканской революции и усилиям народа Мексики "построить лучший социальный порядок" (39 Perkins D., Deusen Cl. G. van. The United States of America: A History, vol. 2 (1865 to the Present). New York, 1962, p. 369.). Такие же высказывания содержатся и в книге Дж. Риппи "Латинская Америка. Современная история". Если верить этому автору, политика Вильсона базировалась здесь на принципах альтруизма. Вильсон, заявляет Риппи, был "признанным антиимпериалистом, который, питая отвращение к "дипломатии доллара", ревностно содействовал демократии в Латинской Америке" (40 Rippy J. F. Latin America. A Modern History. Ann Arbor (Michigan), 1958, p. 398.). Приукрашиванием политики Вильсона в латиноамериканских странах занимается Л. Хилл. "Общепринятые тенденции внешней политики, как, например, выгода, защита материальных и национальных интересов, - пишет Хилл, - не имели для него (Вильсона. - 3. Г.) существенного значения. Он настаивал на том, чтобы главное внимание в руководстве международными делами было уделено морали, и мечтал о новой эре, когда внешняя политика США будет определяться моральными целями и идеализмом" (41 Hill L. Emissaries to a Revolution. Executive Woodrow Wilson's Agents in Mexico. Baton Rouge, 1973, p. 3.). Несколько иную трактовку политики Вильсона в Латинской Америке дает С. Белл, автор книги "Справедливое завоевание. Вудро Вильсон и эволюция новой дипломатии". Считая, что Вильсон стремился к конституционности, стабильности и прогрессу в Центральной Америке, он заявляет, что президента США все время страшила опасность "революции, которая разрушила бы желанную общность наций" (42 Bell S. Righteous Conquest. Woodrow Wilson and the Evolution of the New Diplomacy. Port Washington (New York), 1972, p. 61.) этого района. Империалистическая политика Вильсона в Латинской Америке столь очевидна, что при мало-мальской объективности ее нельзя не признать. Но так поступает сравнительно небольшая часть американских буржуазных историков. К ним в определенной мере можно отнести Дж. Мартина, написавшего книгу "Политика США в Карибском бассейне". Он полагает, что поначалу Вильсон и государственный департамент проявили добрые намерения в отношении карибских стран. Однако кончили они тем, что "опозорились перед миром, как апостолы подлинного империализма, которому (раньше. - 3. Г.) противодействовали" (43 Martin J. B. U. S. Policy in the Caribbean. Boulder (Colorado), 1978, p. 21.).

В ложном свете представляется политика вильсоновской администрации на Дальнем Востоке. Р. Кэрри, написавший специальную работу о дальневосточной политике США в 1913-1921 гг., заявляет, что целью Вильсона являлось "служение Китаю" и что своим отношением к этой стране он показал образец того, как следует "помочь развитию конституционных свобод в мире" (44 Curry R. W. Op. cit., p. 40.). Кэрри отнюдь не одинок в идеализации политики Вильсона в Китае. Подобным же образом поступает и ряд других американских буржуазных историков.

Необходимо также отметить, что Вильсону приписывается чуть ли не решающая роль в достижении независимости польского, чехословацкого и югославского народов. В качестве примера можно сослаться на труд профессора Флоридского университета В. Мэмети о политике США в Центральной и Юго-Восточной Европе в годы первой мировой войны. Хотя Мэмети и признает, что американское правительство в течение длительного времени отстаивало целостность Австро-Венгерской империи и противилось образованию в Европе новых государств, однако он уверяет читателей, что политика Вильсона преследовала благородную цель - освобождение народов, находившихся под властью Габсбургов. "Победа над Центральными державами - именно в этом заключается крупнейший вклад союзников в свободу народов Центральной и Восточной Европы. Вильсоновская Америка способствовала победе союзников, а большевистская Россия - нет" (45 Mamatey V. S. Op. cit., p. 384.) - таков вывод этого историка.

Характеристика трудов американских авторов по вопросу о внутренней политике Вильсона требует отдельного обстоятельного анализа. Поэтому ограничимся лишь краткими замечаниями. Они сводятся к тому, что и в данном случае буржуазные историки дают высокую оценку этой сфере деятельности Вильсона. Они особо выделяют его заслуги в проведении ряда реформ и в руководстве им демократической партией. А. Невинс и Г. Коммейджер в этой связи отмечают, что "Вильсон в течение трех лет провел куда больше важных законодательных мер, чем любой другой президент со времен Линкольна. Он выявил неожиданные возможности в руководстве конгресса исполнительной властью и в руководстве президентом партией" (46 Nevins A., Commager H. S. Op. cit., p. 390.). Как известно, федеральная банковская система, учрежденная в 1913 г., функционирует и поныне. Это, очевидно, и дало основание Л. Гулду прийти к выводу, что данная реформа "представляет собой наиболее важное и длительное наследие "Новой свободы" и президентства Вудро Вильсона" (47 Gould L. L. Op. cit., p. 155.).

Возникшее после второй мировой войны и укрепившееся затем "неолиберальное" направление американской буржуазной историографии считает, что США развивались благодаря реформам и это, мол, постоянно придает американскому капитализму новые силы. Не удивительно, что его представители видят в Вильсоне образец государственного деятеля именно потому, что проведенные им реформы были предназначены для упрочения буржуазного строя в стране.

Видное место среди историков-"неолибералов" принадлежит Р. Хофстэдтеру. Характеризуя реформы Вильсона, он заявлял, что ""Новая свобода" по существу представляла собой попытку среднего класса при поддержке аграриев и рабочих приостановить эксплуатацию общества, концентрацию богатств, рост контроля над политической жизнью со стороны (отдельных. - 3. Г.) членов общества и восстановить, насколько это возможно, конкуренцию в бизнесе". Хофстэдтер считает, что Вильсон являлся убежденным сторонником мира, горячо любил его. Особенно лестно он отзывается о "14 пунктах". В этом документе, утверждает историк, Вильсон "заложил более разумную и более либеральную... базу для мира, чем кто-либо другой из числа руководителей воюющих стран". По его мнению, Вильсон только в последний период пребывания у власти потерпел неудачу, отказавшись пойти на компромисс с сенатом по вопросу о Лиге наций. Но Хофстэдтер находит оправдание Вильсону в том, что из-за усталости и болезни тот "потерял способность правильно разбираться" (48 Hofstadter R. Op. cit., p. 255, 274, 276.) в сложившихся обстоятельствах.

Еще дальше в оценке Вильсона пошел самый влиятельный историк-"неолиберал" - А. Шлезингер-младший. Он называет Вильсона "великим и творческим президентом", связывая с его именем утверждение "прогрессивной эры" в США и зарождение идеи коллективной безопасности. Вильсон, Ф. Рузвельт и Дж. Кеннеди являются героями Шлезингера, и он восторгается ими. "Традиционная внешняя политика демократической партии...- пишет этот идеолог "неолиберализма", - является политикой, объединяющей реализм и идеализм. Эти лидеры (названные выше президенты. - 3. Г.) приобрели огромное влияние на всей планете потому, что они поняли : основным компонентом могущества государства является способность управлять совестью и разумом мира" (49 Schlesinger A. M. The Crisis of Confidence Ideas, Power and Violence in America. Boston, 1969, p. 153, 265.).

В период "холодной войны" в США значительным влиянием стала пользоваться школа "реальной политики". Историки этой школы выступали активными сторонниками курса "с позиции силы". Они стали критиковать прежнюю внешнюю политику США, в том числе в период президентства Вильсона, за то, что в ней якобы преобладали моральные принципы, а не твердость. Симптоматично, однако, что в последующем "реалисты", в сущности, отказались от критики в адрес Вильсона. Они решили взять на вооружение внешнеполитическую концепцию этого президента. Р. Осгуд в статье "Вудро Вильсон. Коллективная безопасность и уроки истории" писал следующее: "Мы рассматриваем нашу нынешнюю поддержку Организации Объединенных Наций и нашу руководящую роль в антикоммунистической каолиции как подтверждение проницательности Вильсона" (50 Osgood R. Woodrow Wilson, Collective Security, and the Lessons of History. - The Phylosophy and Policies of Woodrow Wilson, p. 188.). Положительную характеристику политики Вильсона дает также один из создателей школы "реалистов" - Г. Моргентау. Он считает, что Вильсон, предприняв поход за "всеобщую демократию", показал классический пример "новой взаимосвязи между внутренней и внешней политикой Америки". Моргентау призывает США следовать этому примеру и выполнить тем самым роль "борца за демократию" (51 Morgenthau H. J. A New Foreign Policy for the United States. New York, 1969, p. 81.). Так современные американские буржуазные историки различных направлений хором восхваляют Вильсона, его политический курс на международной арене и в самих Соединенных Штатах.

...В дни празднования юбилея двухсотлетия образования США тогдашний президент Американской исторической ассоциации Р. Моррис в интервью журналу "Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт" заявил, что в США "в критических условиях у руля правления оказываются выдающиеся фигуры. Счастьем можно считать появление Теодора Рузвельта, Вудро Вильсона и Франклина Д. Рузвельта. В нужное время мы имели людей с искрой божьей, способных оценить ситуацию, осознать вызов и привлечь много новых лиц в правительство. Это были замечательные времена, когда правительство находилось во главе народа и вело страну вперед". По мнению Морриса, США "снова понадобятся люди, стремящиеся продемонстрировать свое умение быть лидерами, взять на себя ответственность и готовые обеспечить резкий подъем, которого требует наш нынешний всеобщий кризис" (52 Morris R. B. The United States is Still the Last Best Hope of Man. - U. S. News and World Report, vol. LXXXI, July 5, 1976, p. 77.).

Моррис прав, утверждая, что США переживают всеобщий кризис. Но напрасны его надежды на то, что новые Вильсоны или Рузвельты смогут вывести американский капитализм из кризисного тупика. Важной особенностью нынешнего этапа общего кризиса капитализма, подчеркивает Гэс Холл, является "оскудение экономических, политических и идеологических резервов, которыми располагает империализм... Американский империализм перевалил через вершину своего исторического развития. Этот факт станет еще более отчетливым, когда Соединенные Штаты начнут отсчитывать годы третьего века своей независимости" (53 Гэс Холл. Барометр предвещает ненастье. США на пороге 200-летия. - Проблемы мира и социализма, 1976, № 4, с. 15, 18.). История давно вынесла свой приговор: будущее принадлежит силам мира, демократии и социального прогресса.