Глава пятая. "Город на холме" пуританина Джона Уинтропа, эсквайра

'Город на холме' пуританина Джона Уинтропа, эсквайра

На утихавшее море, пробившись сквозь аспидные тучи и космы белесого тумана, упал робкий луч, засеребрив в отдалении пенившиеся волны, - первый проблеск солнца, порадовавший пассажиров "Арабеллы" с тех пор, как 29 марта 1630 г. они покинули Англию. Немногие находившиеся в тот миг наверху возбужденно закричали, призывая остальных выйти скорее к ним. Палуба быстро наполнилась людьми. На их бледных лицах, обращенных к расширявшемуся прорыву в тучах, засияли улыбки. Губы шептали хвалу всевышнему. Молодые женщины незаметно поправляли волосы, разглаживали сборки платьев, измятых в тесноте корабельных помещений. Дети протискивались к борту, родители останавливали их.

Гул голосов стих, когда на палубе показалась леди Арабелла, а за нею ее брат Чарлз, сэр Ричард Сэлтонстолл и другие джентльмены. С ними шел Джон Уинтроп, эсквайр¹, глава экспедиции и губернатор колонии, которую путешественникам предстояло основать в Америке. Губернатор почти не выделялся среди собравшихся людей. Темное строгое одеяние, которое оживляли только белый отложной воротник и манжеты. Ничем не замечательное лицо с седеющей заостренной бородой. Небольшие карие глаза. Однако в ровной спокойной походке, в осанке и взгляде этого человека проявлялись несомненная внутренняя сила и твердость, вызывавшие безотчетное уважение, даже почтение к нему. Он смотрел на окружавших с участием, но и со строгим вниманием. Чувствовалось, что к нему можно обратиться с любым делом или вопросом, но что по отношению к нему нельзя допускать фамильярность.

¹ (Эсквайр - дворянское звание, распространявшееся также на мэров, мировых судей, старших чиновников и адвокатов высшего разряда.)

Перед леди Арабеллой и ее спутниками расступились. Они прошли в носовую часть корабля и вместе со всеми стали наблюдать, как ветер и солнце справлялись с отступавшим ненастьем. Довольно скоро по знаку губернатора вся группа спустилась вниз. Леди Арабелла, сопровождаемая служанкой, отправилась в свою каюту. Мужчины прошли к Уинтропу. Собралось около 20 человек. Когда все разместились на скамьях, хозяин, став у стола, обратился к ним:

- Уповая на бога, радуясь наступившей перемене погоды, как знаку его благоволения к задуманному и осуществляемому нами, продолжим начатое дело. Я уже говорил, что мы избрали путь, предначертанный господом нашим Иисусом Христом. Мы вверили себя морской стихии и будущим испытаниям в неведомом краю, чтобы основать Новый Иерусалим. Пока нас не прервали, я нарисовал вам мыслимый мною, по слову бога, его образ. Продолжу.

Губернатор взял со стола лежавшие на нем бумаги, нашел глазами нужное место. Начал читать: "Мы должны иметь в виду, что будем подобны городу на холме и глаза всех будут устремлены на нас: поэтому, если мы будем кривить душой перед Богом в деле, которое мы начали, и, таким образом, вынудим Его лишить нас помощи, которую Он нам сейчас оказывает, мы ославим себя и станем притчей во языцех для всего мира, мы откроем уста врагов для хулы путей Господних и всех деяний во имя Бога"¹.

¹ (The Puritans. P. Miller, Т. H. Johnson (Ed.). New York, 1963, vol. I, p. 195 - 197.)

Присутствовавшие понимали, что речь идет о пророчестве Исайи: "...гора дома Господня будет поставлена во главу гор, и возвысится над холмами, и потекут к ней все народы... И будем ходить по стезям Его. Ибо из Сиона выйдет закон, и слово Господне из Иерусалима". Думали, моля: "О, господи, помоги в деле новом, в деле трудном, в святом деле!". И вновь старались следить за словами губернатора. Он продолжал читать. Иногда останавливался, чтобы взглянуть на слушавших. Когда закончил чтение, поднял голову, чуть вздернул подбородок, как бы призывая напрячь внимание. Заговорил:

- Все это накладывает на нас обязанность должным образом руководить людьми и жизнью колонии. Человеческое несовершенство и греховность, непрекращающиеся козни Антихриста лягут преградами. Прочитанный документ назван мной: "Основы христианского милосердия". Но не забудем: "Всемогущий Бог в своей святости и мудрости так определил условия человеческого существования, чтобы во все времена кто-то был беден, а кто-то богат, кто-то стоял выше и обладал властью и достоинством, а другие - ниже и находились в подчинении"¹.

¹ (Ibid.)

Одобрительно закивали. Мысль не вызывала возражений...

Мысль, которую не стал бы проповедовать Уильям Брэдфорд своим спутникам на "Мэйфлауэре" в 1620 г. Мысль, которую у себя, в Иовом Плимуте, Брэдфорд в 1630 г., в принципе разделяя, выразил бы скорее всего иносказательно, в виде библейской притчи. Мысль, которая стала для Брэдфорда безоговорочно его собственной после преодоления немалых сомнений, беспокоивших его еще в 40-е годы. Преодолению этих сомнений во многом помогло присутствие по соседству поселенцев, возглавляемых Джоном Уинтропом.

Конгрегация, к которой принадлежал Уильям Брэдфорд, покинула родину в начале царствования Якова I. При его преемнике обстоятельства, побудившие сепаратистов к бегству, изменились к худшему. Они становились нестерпимыми даже для людей, прежде достаточно умеренных в своем религиозном протестантизме и оппозиции к абсолютистским претензиям Стюартов. Интересы многих пуритан, связанные с развитием в стране буржуазных отношений, и их духовные убеждения приходили в острое противоречие с политикой царствовавшего теперь Карла I (1625 - 1649). Эта политика включала: повышение налогов, создание монополий, укрепление англиканской церкви, покушение на личную безопасность и имущество граждан. Иначе говоря, она становилась па пути развития тех социальных сил, которые в религиозной форме олицетворял пуританизм, а в политической - парламент. И не только становилась па пути, но способствовала их ослаблению.

В попытке достичь своих целей король находил поддержку у официальной церкви, особенно в лице влиятельного епископа Уильяма Лода. Его проповеди и выступления в парламенте были направлены на защиту абсолютизма и супрематии, его деятельность - па всеобъемлющее включение соотечественников в лоно англиканизма, на усиление власти церковных иерархов, на введение единообразного культа, на придание большего блеска богослужению. Все это так отдавало возвращением к католичеству, что Лода, его сторонников и соратников называли англо-католиками.

Центром оппозиции королевской политике стал парламент. Его претензии Карлу I были сформулированы в 1628 г. в "Петиции о праве". В следующем году парламент особенно резко выступил против церковной политики монарха. В отместку тот распустил парламент, и беспарламентское правление длилось до 1640 г.

Нестерпимое желание избавиться от гнета и сознание бессилия в борьбе с королевской властью и официальной церковью вызвали у части пуритан намерение разрешить проблему - как когда-то сделали сепаратисты - эмиграцией в Америку, что определялось к тому же расширением английской колонизации заморских стран и размежеванием в пуританском движении.

Церковная политика Карла I, направленная на искоренение сепаратизма, и враждебность к сепаратистам пресвитериан привели к тому, что представители крайнего английского протестантизма частично были истреблены, частично упрятаны в тюрьмы. Кое-кто из них скрывался или бежал из страны. В то же время экономический, политический и духовный гнет монархии приводил некоторых пуритан к радикальным взглядам. В основном людей, которые являлись или жертвами несправедливых преследований, или испытывали особые экономические затруднения, или, глубоко преданные своим религиозным убеждениям, задыхались в атмосфере принудительного "англо-католичества".

Люди верующие, они искали оправдание своей позиции в Священном писании. И такое оправдание усматривали в верховенстве "бога над цезарем": хотя при выборе жизненного пути следует считаться с установленной властью (она от бога), идти следует внимая "слову божьему", Как и другие группы обособлявшихся верующих, они были убеждены, что единственные узрели "путь божий". От пресвитериан их главным образом отличало выдвижение конгрегационалистского принципа построения церквей, независимых от государства, любой другой светской власти и друг от друга. С сепаратистами, которых продолжали считать вредными раскольниками, они расходились в том, что не отрицали категорически синодов (в качестве совещательных органов), считали англиканскую церковь исправимой, даже полагали возможным принятие конгрегацией священника, назначенного ей епископом. (При том, что священник должен был придерживаться "истинной веры" и, чтобы стать пастором, избираться общиной). Иначе говоря, если пуритане-конформисты надеялись преобразовать англиканскую церковь, находясь в ее лоне, то пуритане-конгрегационалисты пытались создать отдельные церкви - "истинные", по сосуществующие с церковью "греховной". Это было неосознанной попыткой соединить идею конгрегационализма с идеей общегосударственной церкви - противоречивый и непрочный симбиоз идей, порожденный ситуацией конца 20-х годов XVII в.

Не очень разбираясь в тонкостях пуританских разногласий, а порой специально их не замечая, власти нередко преследовали пуритан-конгрегационалистов, обвиняя их в сепаратизме.

Так английское протестантское движение - пуританство, не будучи сплоченным с самого начала, обнаруживало тенденцию к дальнейшему разделению. Грани, правда, были очень подвижны и, может быть, потому, а также в связи с пуританской окраской английской революции 40 - 60-х гг. XVII в., тех, кто принадлежал к конгрегационалистскому течению, позже, когда они оказались в Америке, начали именовать просто "пуританами". Под таким названием они вошли в историю.

В июне 1628 г. под эгидой Новоанглийской компании, намеревавшейся заняться колонизацией территории на север от Нового Плимута, пуритане-конгрегационалисты отправили в Америку первую партию поселенцев, которых возглавил Джон Эндикотт. 4 марта 1629 г. при содействии людей, имевших связи при дворе, пуритане получили королевскую хартию на право заселения побережья Массачусетской бухты, где уже обосновался Эндикотт. Образовали Компанию Массачусетской бухты, которую составили 26 членов. Среди них: трое титулованных дворян, четверо рыцарей (личное дворянство), остальные достаточно зажиточные горожане, главным образом торговцы. В апреле-мае 1629 г. компаньоны отправили в Америку партию колонистов, которые присоединились там к группе пуритан, уехавших ранее. В 1630 г. начали готовиться к отъезду сами учредители компании, избрав своим руководителем Джона Уинтропа.

Джон родился в 1588 г. в графстве Суффолк. Его отец, Адам Уинтрон, учился в Кембридже и стал финансовым контролером двух университетских колледжей. Однако прежде всего он был рачительным хозяином своего поместья Гротон. По своим религиозным взглядам он принадлежал к умеренным пуританам.

Джон учился в Кембридже и стал юристом. В 1618 г. наследовал отцовское имение. К этому времени он уже в третий раз женился (две его первые жены умерли). Начав самостоятельную жизнь, Джон успешно практиковал в качестве судьи у себя в графстве, а с 1627 г. - в Лондоне. Как пуританин значительно более ревностный, чем отец, и как юрист Джон не мог примириться с существовавшими порядками (правительство проводило активную политику подчинения судей своей власти). Еще в 1624 г. он входит в число подателей петиции, в которой доказывалась "необходимость реформ" и приводился список пороков, царивших во всех областях государственной жизни (казнокрадство, судебная волокита, произвольное налогообложение и т. д.). Джон поддерживал дружеские отношения с некоторыми членами парламента - пуританскими оппозиционерами.

Несмотря на все усилия, в условиях общего кризиса хозяйственные дела Джона Уинтропа стали приходить в упадок. У него появились долги. Он вынужден был к тому же разделить имение с тремя взрослыми сыновьями. Весной 1629 г. король распустил парламент, а Джои лишился места в суде опеки. Oн успокаивал себя и жену Маргарет рассуждениями о том, что "имеющий Христа имеет всё" и ему не страшны бедность и унижение, но одновременно искал способ поправить свое материальное положение. Деятельность Массачусетской компании представлялась ему успешной и многообещающей. "Мы можем радоваться этому в столь тяжелые и бедственные времена", - писал он Маргарет. И продолжал: "Моя дорогая жена, я глубоко убежден, Бог сильно накажет нашу страну, и очень скоро; но пусть будет утешением: самое страшное, что может произойти, явится средством... привести пас ближе к Господу нашему Иисусу Христу и укрепит Его царство. Если Господь сочтет нужным. Он предоставит убежище и укрытие для пас и наших близких..."¹. Сходные мысли содержались в последующих письмах.

¹ (Ibid., vol. II, p. 465 - 466, 467.)

Решение уехать созрело окончательно в конце июля - начале августа 1629 г. В конце июля Уинтроп и его свояк Эмануэл Даунинг отправились из Суффолка в Линкольншир для встречи в Семпрингхэме с родственниками графа Линкольна, ведущими деятелями Массачусетской компании: А. Джонсоном и Дж. Хэмфри¹. По дороге, когда проезжали болото, лошадь Уинтропа споткнулась и чуть не утопила всадника. Но он выбрался невредимым. Впоследствии Уинтроп и многие его биографы считали происшедшее божественным знамением, определившим ему, специально спасенному, ведущую роль в делах компании и колонии.

¹ (Другие участники встречи неизвестны.)

Во время бесед в Семпрингхэме, длившихся несколько дней, обсуждались, судя по всему, проекты переселения в Америку и, в частности, кандидатура возможного руководителя новой экспедиции. По возвращении домой Уинтроп, как принято считать, созвал членов своей семьи и друзей-соседей, которым изложил содержание документа, носившего название "Доводы в оправдание колонизации Новой Англии"¹.

¹ (Settlements to Society. J. P. Green (Ed.). New York, 1966, p. 62 - 63; The Puritan Tradition in America. A. T. Vaughan (Ed.). Colombia (S. Carolina), 1972, p. 25 - 33. Авторство документа точно не установлено; обычно приписывается Уинтропу.)

Первые два довода диктовались религиозными мотивами: создание в Новой Англии плацдарма для борьбы против царства Антихриста, основанного в Америке иезуитами, явилось бы большой заслугой перед богом; протестантские церкви Европы находятся в состоянии разброда, и им угрожают те же несчастья, которые обрушились па английскую протестантскую церковь: не предназначает ли господь Америку "в качестве убежища для тех, кого он намерен спасти от всеобщих бедствий"?

Следующие доводы (3 - 6) относились к материальным сторонам жизни: Англия перенаселена, народ страдает от голода и нищеты, от политического неустройства, духовного брожения, хозяйственной неустойчивости; даже состоятельные люди не могут жить прилично и быть уверены в будущем; трудно дать образование детям и невозможно оградить их от разлагающих влияний; люди бедствуют на нескольких акрах земли, тогда как в "саду бога", за пределами Англии, они могут иметь сотни акров земли, гораздо более плодородной.

Довод седьмой состоял в утверждении, что для христианина нет дела более похвального, чем "поддержать особую церковь, переживающую еще свое детство", а также соединить свои усилия с усилиями других истинно верующих, которые собираются покинуть Англию. Довод восьмой: если "благочестивые, богатые и преуспевающие люди" готовы отправиться в Америку и поддержать указанную церковь, то это "послужит предприятию". И последний: следует полагать, что именно вмешательство бога в пользу истинной церкви уже обеспечило присоединение к предприятию "мудрых благочестивых людей" и священников, а также тех, кто ему содействует, "внося свои деньги, давая полезные советы и оказывая помощь другими способами".

Однако как бы ни были убедительны общие политические, религиозные и экономические доводы в пользу колонизации Новой Англии, всякий, думавший об отъезде, для окончательного решения взвешивал, разумеется, свои личные "за" и "против". Старший владелец Гротона составил "Частные соображения", или "Особые соображения, относящиеся к случаю Джона Уинтропа"¹: 1) его отъезд обусловливает отъезд других лидеров предприятия; 2) материальные затруднения лишают его возможности сохранять, оставаясь в Англии, прежний образ жизни²; 3) его просят ехать, ценя его влечение к исполнению религиозного долга, влечение, которое он замечает в себе и сам; 4) "если он упустит этот шанс, то талант к исполнению общественных обязанностей, которым его наградил Бог, будет погребен", 5) его жена и старшие сыновья согласны отправиться с ним.

¹ (The Puritan Tradition in America, p. 33 - 35.)

² (Доходы Уинтропа составляли тогда 600 - 700 ф. ст. в год - по тем временам достаточно крупную сумму.)

Изложенные документы весьма красноречивы и дают достаточно полное представление о мотивах пуританской эмиграции, о способах ее духовного обоснования, а также о личных мотивах Уинтропа. При этом бросается в глаза одна особенность, которая ярче всего отличала пуританскую эмиграцию от эмиграции пилигримов. В среде последних, не считая деления на "святых" и "чужаков", по сути дела были только две общественные категории: свободные колонисты, в основном малоимущие или бедные, и сервенты, весьма немногочисленные. В эмиграции пуритан сервенты составляли значительно большую часть переселявшихся, и, кроме того, сразу и совершенно явственно в руководящий слой свободных колонистов вошли имущие влиятельные люди, включая дипломированных священников, которые принимали активное участие во всем деле.

Третья экспедиция пуритан в Америку готовилась к марту 1630 г. Однако в море тогда вышли только два корабля - "Мэри энд Джон" (140 пассажиров) и "Лайон" (80) - из Плимута и Бристоля. Остальные собирались в Саутгемптоне, куда 10 марта прибыл с сыновьями Уинтроп, чтобы возглавить эскадру в 11 судов (700 человек, 240 голов крупного рогатого скота, 60 лошадей) - самую большую из покидавших Англию для целей колонизации.

Среди пассажиров выделялись титулованные дворяне (Арабелла и ее брат Чарлз, дети графа Линкольна), сэр Ричард Сэлтонстолл, эсквайры Джон Уинтроп и Айзек Джонсон, а кроме них: четыре джентльмена, 17 человек, именовавшихся "мистер", и два священника: Джон Вильсон и Джордж Филлипс.

28 марта Уинтроп с борта флагмана эскадры - "Арабеллы" - отправил жене последнее письмо, написанное им в Англии. Он подробно извещал о последних приготовлениях к отъезду, а также замечал: "... с каждым днем настроение наше повышается - при виде того, как Бог сопутствует нам". Удручало губернатора только расставание с женой: "Мне очень тяжело оставлять тебя, но я знаю, кому я поручаю заботы о тебе, Ему самому..."¹

¹ (The Puritans, vol. II, p. 470.)

29 марта, когда корабли уже стояли на рейде у острова Уайт, на борт "Арабеллы" поднялся священник Джон Коттон - эрудит, известный всей Англии богослов, почитаемый пуританами священник-нонконформист. Его лишили права исполнять духовные обязанности. Это его не остановило. На "Арабелле" он произнес прославившую его потом проповедь, известную под названием "Божественное благословение колонии". Заключил Коттон ее словами: "...не пренебрегайте строительством стен и укреплений, чтобы защитить себя, но пусть имя Божье будет вашей цитаделью, а Его благоволение - скалой-убежищем, словом, которое поддерживает небо и землю, пока они существуют. Аминь"¹.

¹ (Settlements to Society, p. 66.)

В субботу 12 апреля 1630 г. "Арабелла" подошла к американскому берегу. Хотели обосноваться в Сейлемской бухте, где уже жили участники двух первых пуританских экспедиций. Но как по расположению, так и из-за присутствия там большого количества людей Сейлем показался неудобным для расселения вновь прибывших. Тогда на реке Чарлз основали поселок Чарлзтаун, вскоре возникли Брэдфорд, Вотертаун, Роксбэри и другие.

Прибытие 'Арабеллы'

Среди бесчисленных забот Уиптропа постигло тяжелое несчастье: утонул его сын Генри. Губернатор, однако, нашел в себе силы справиться с горем ради общего дела и продолжал энергично исполнять свои обязанности руководителя. Своим горем он поделился только с Маргарет 1 "Будь благословен Господь, или добрый Бог и милостивый. Отец, который еще сохраняет мне жизнь и здоровье, чтобы я мог приветствовать тебя... Мы перенесли долгое и беспокойное путешествие, но Господь сделал для нас его безопасным и легким... Я так перегружен делами, что у меня нет времени для писания писем и других моих частных забот. Я пишу сейчас только для того, чтобы ты знала - я жив и думаю о тебе, несмотря на все мои дела... У нас произошло много неприятных и печальных событий; и рука Господа покарала и непосредственно меня. Мой сын Генри, мой сын Генри! О, бедное дитя... Но, несмотря на все случившееся, я, слава Богу, не предаюсь отчаянию... Твой верный муж Дж, Уинтроп"¹.

¹ (Earle A. M. Margaret Winthrop, New York, 1898, p. 147 - 148.)

23 августа па "Арабелле" состоялось собрание. Уинтроп был утвержден губернатором, а эсквайр Томас Дадли избран его заместителем.

Хартия, пожалованная Массачусетскй компании королем, предусматривала такое избрание, а также решение других важнейших дел колонии общим собранием свободных колонистов. Текущими жe делами должен был заниматься магистрат: губернатор, его заместитель и избранные общим собранием ассистенты в количестве не менее пяти человек - всего не менее семи человек. Пользуясь тем, что многие колонисты были незнакомы с хартией или вообще не имели о ней представления, а также тем, что первых ассистентов избрали еще в Англии члены компании, Уинтроп и его помощники, собравшись 23 августа, присвоили себе функции общего собрания колонистов. Свои полномочия они расширили, возложив на магистрат судебные функции. В сентябре был создан институт констеблей - полицейских и судебных исполнителей, назначаемых магистратом. Значительная власть концентрировалась в руках губернатора, который между собраниями ассистентов руководил колонией единолично.

Примечательно, что на первом же собрании ассистентов наряду с самыми насущными вопросами жизни возникающей колонии решался вопрос о материальном обеспечении священников: строительстве для них домов и выделении запасов за счет казны колонии.

В сентябре 1630 г. руководители колонии и основная часть колонистов перебрались из Чарлзтауна на место бывшей индейской деревни Шавмат. Здесь основали поселок Бостон и организовали местную конгрегациона листскую церковь.

Первое время массачусетская колония, как и новоплимутская в свое время, испытывала большие трудности. Многие болели, главным образом цингой и оспой, многие умерли (около 200 человек, среди них самые знатные - леди Арабелла и ее муж Айзек Джонсон). Съестных припасов не хватало. Погибал неухоженный скот, на отбившихся от стада животных нападали волки. В пламени пожаров сгорали палатки, наскоро построенные хижины, стога. Попытки неопытных людей ловить рыбу приводили к частой гибели в море. Страх перед индейцами вызвал несколько ложных тревог, всполошивших все поселения. В то же время недостаток людей и их слабость не позволили возвести предполагаемое укрепление между Бостоном и Роксбэри. Положение ухудшилось с наступлением холодов и снегопадами. Далеко не всем нравилось сосредоточение всей власти в руках магистрата. В результате около ста человек вернулись с кораблями на родину.

Положение бедных поселенцев было особенно трудным, так как жизнь в Массачусетсе, как постепенно стали именовать колонию, строилась с самого начала на основе частных взаимоотношений. Массачусетс не знал того периода коллективизма, который пережили Виргиния и Новый Плимут. Каждый имел то, чем располагал и что мог купить, включая рабочие руки. Если в Виргинии и Новом Плимуте сервенты надеялись на получение участка земли после окончания срока контракта, то в Массачусетсе подобная возможность даже не предполагалась.

Колонии в Северной Америке, Конец XVI - первая треть XVII в.

К самому раннему периоду истории колонии относится документ, гласивший:

"1. Властью магистрата запрещается сервентам, будь то мужчина или женщина, отдавать, продавать или обменивать что-либо без разрешения их хозяев: все время службы - под страхом штрафа или телесного наказания, налагаемого в соответствии с тяжестью поступка.

2. Все работники должны работать весь день, имея необходимое время для еды и отдыха. (Когда? Сколько? - Л. С.)

3. При побеге сервентов от их хозяев или при намерении кого-либо из обитателей поселения, подозреваемого в дурных намерениях, покинуть его без разрешения в обязанность местных властей других поселений, констеблей и двух главных обитателей этих поселений, если в них еще нет органов управления, входит организовать за беглецами погоню - по земле или по морю, используя для этого, если необходимо, лодки и пиннасы за казенный счет, и вернуть их назад силой оружия.

4. Указанной выше властью устанавливается также, что фримены каждого из поселков могут в случае необходимости сговариваться между собой о размере оплаты всех работников и сервентов... Те, кто будет платить больше договоренной суммы, подвергнутся наказанию...

5. Оплата труда сервентов и работников может производиться зерном в размере, устанавливаемом двумя незаинтересованными фрименами, избранными: один - хозяином, другой - сервентом или работником, которые должны учитывать качество и размер проделанной работы. Если они не смогут договориться, будет избираться третий - властями соседнего поселка... (А если не оказывалось "незаинтересованного" фримена? - Л. С.)

6. Если какой-либо сервент сбежит, не вынеся тирании и жестокости своего хозяина или хозяйки, в дом какого-либо фримена из того же поселка, он может в нем оставаться под защитой этого фримена до тех пор, пока не будет отдан должный приказ о его освобождении; при этом предусматривается, что взявший его под защиту сразу же сообщит об этом хозяину, от которого бежал сервент, а также властям ближайшего поселка или констеблю. (Тирания заведомо предполагалась! - Л. С.)

7. Ни один из сервентов не должен быть передай другому хозяину больше, чем на год, - пи при жизни его хозяина, ни после смерти этого хозяина исполнителями его воли - без решения магистрата или разрешения двух ассистентов...

8. Если хозяин выбьет глаз или зуб своему сервепту, мужчине или женщине, или каким-либо другим образом искалечит его, он должен, если это не результат чистой случайности, отпустить сервента на свободу и компенсировать ему увечье каким-либо образом по решению суда. (Искалеченный случайно оставался сервептом и не получал никакой компенсации! - Л. С.)

9. Каждый сервент, который служил верно и добросовестно своему хозяину семь лет, не должен быть отпущен безо всего; если же он не проявил верности, добросовестности и усердия на своей службе - при хорошем обращении с ним хозяина, он не будет отпущен на свободу, пока власти не сочтут, что он выполнил свои обязательства"¹.

¹ (Foundations of Colonial America. W. K. Kavenagh (Ed.). New York, 1973, vol. I, p. 404 - 405.)

Действенность статей, защищавших сервентов и работников, сводилась зачастую к нулю. Ни сервенты, ни работники не участвовали в рассмотрении дел в качестве равноправной стороны, а тем более в качестве представителей власти. Интересы же магистрата, члены которого имели сервентов и нанимали работников, совпадали, как правило, с интересами других хозяев.

19 октября 1630 г. магистрат созвал собрание. Губернатор и ассистенты, как видно, боялись, что покинувшие поселение и вернувшиеся па родину могли сообщить о несоблюдении магистратом хартии. Тем не менее магистрат не собирался отступать далеко: на собрание созвали только влиятельных и состоятельных колонистов и провели на нем решение, по которому функции общего собрания ограничивались избранием членов магистрата. Ассистенты же получили право, как гласило решение, "избирать из своего числа губернатора и его заместителя, которые совместно с ассистентами должны издавать законы, а также избирать специальных лиц для их осуществления"¹. Таким образом, хотя состав магистрата теперь зависел от воли собрания, власть его осталась нерушимой. Как показало время, состав ассистентов определялся чаще всего мнением губернатора и его помощника.

¹ (Ibid., vol. I, p. 239.)

Отстояв свои позиции в области административной, члены магистрата приступили к искоренению в колонии духовной крамолы. Этим занимался еще первый руководитель приехавших в Америку пуритан, упоминавшийся Джон Эндикотт. Он выслал из колонии братьев Браунов, приверженных официальной церкви, сделал почти невозможным пребывание в Массачусетсе англиканина Джона Мортона, поселившегося там еще до появления пуритан. Когда в колонии обосновался Уинтроп и члены его экспедиции, положение Мортона стало нестерпимым. Кончилось тем, что он был обвинен в многочисленных преступлениях, его имущество было конфисковано, дом был сожжен, а сам он, как и Брауны, выслан в Англию. Это произошло в декабре 1630 г., но через два месяца магистрат столкнулся с новой крамолой и более опасной.

5 февраля 1631 г. на корабле "Лайоп" в колонию прибыл священник Роджер Уильяме. Его встретили очень радушно. Священников в Массачусетсе недоставало, К тому же один из них - Фрэнсис Брайт - покинул ее навсегда вместе с другими недовольными, а Джои Вильсон собрался покинуть ее на время. Приблизительно через месяц после прибытия Уильямса в Бостон местная конгрегация, по совету Вильсона, решила избрать его своим проповедником¹. Это являлось выражением высшей степени уважения и доверия. Вопреки ожиданиям Роджер Уильяме отклонил предложение. Более того, он отказался вообще вступать в бостонскую церковь и заявил, что пуритане Массачусетса недостаточно определенно порвали с официальной церковью метрополии и первоочередная задача - завершить разрыв, заявив о нем публично.

¹ (Проповедник, по пуританским нормам,- заместитель или помощник пастора (teacher).)

" Это был сепаратизм! Мало того, Уильяме обвинил магистрат в узурпации права наказания за проступки, обозначенные в первых четырех заповедях: идолопоклонство, богохульство, несоблюдение субботы, клятвопреступление¹. Таким образом, священник, сознательно отказываясь от материальных благ, связанных с местом проповедника, смело выступил против политики поддержания религиозного единообразия и церковной дисциплины административными мерами светской власти.

¹ (Речь идет о заповедях "Деколога" (десятисловия), начертанных, по библейскому преданию, на скрижалях (см, Исход, Второзаконие, Евангелие от Марка). Порядок заповедей в старинных текстах варьируется. Выше имеются в виду те, которые по-английски обозначаются как "The First Table of the Law".)

Как ни было велико возмущение Уинтропа, еще не уехавшего Вильсона и других руководителей колонии, они, отвлекаемые заботами по организации жизни поселений, стесняемые авторитетом Уильямса, не прибегли сразу к быстрым решительным действиям против объявившегося бунтаря. Священник благополучно перебрался в Сейлем, где главенствовал Эндикотт. Его и там пригласили занять место проповедника. Как записал в своем "Журнале" Уинтроп¹, "на заседании, проходившем в Бостоне (в связи с информацией, полученной губернатором о приглашении яштелями Сейлема мр. Уильямса на пост проповедника.- Л. С.), было написано письмо мр. Эндикотту, в котором... присутствовавшие на заседании выражали удивление лицемерием сейлемцев, собравшихся избрать Уильямса, не посоветовавшись с членами магистрата, и надежду на то, что те воздержатся от избрания, как бы этого им ни хотелось,- до того, как этот вопрос будет обсужден".

¹ (Winthrop's Journal History of New England. J. K. Hosmer (Ed.). New York, 1908, vol. I, p. 61 - 62 (ссылки па это издание, далее обозначаемое буквой У, даются в тексте с указанием тома и страницы).)

Уже поздно. Уильямса избрали. Вмешиваться в дела "независимой" церкви магистрат воздержался. В Сейлеме Уильяме завоевал уважение и любовь большинства прихожан. Но в Бостоне ему не простили нанесенного удара. Сейлемский священник, испытывая давление со стороны магистрата, вынужден был покинуть свою паству. Он нашел убежище в Новом Плимуте.

Братья Брауны, Мортон, Уильяме - это означало религиозную нетерпимость во всех направлениях: правее и левее принятого руководителями Массачусетса.

На весеннее перевыборное собрание 18 мая 1631 г. (такие собрания предусматривались хартией) магистрат допустил еще некоторое количество поселенцев (всего присутствовало около 120 человек). Собравшиеся утвердили предложенный магистратом текст присяги фрименов. Присяга обязывала "подчиняться и следовать законам и установлениям сообщества, содействовать миру в сообществе, а также не предпринимать никаких попыток к изменению или перемене управления, иначе как в соответствии с существующими законами сообщества"¹. Иначе говоря, колонистов приучали к тому, что они прежде всего, если не всегда, должны выполнять распоряжения местных властей и уважать местные законы, а не распоряжения и законы метрополии.

¹ (Bancroft G. History of the United States of America, from the Discovery of the Continent. Boston, 1876, vol. I, p. 287.)

Очень важным было одобренное собранием решение, согласно которому фрименами могли стать только члены церквей¹. В Массачусетсе к тому времени имелись всего три немногочисленные конгрегации (в Сейлеме, Бостоне и Уотертауне). Никаких других церквей, кроме конгрегационалистских, не существовало. Членами церквей являлись наиболее состоятельные и влиятельные люди колонии². Членство в церкви накладывало на прихожан обязательства, определяемые священниками. Авторитет последних в пуританской среде был чрезвычайно велик, а нормы поведения были очень строги. Члены магистрата принадлежали к ведущим членам церкви и уважаемым знатокам Священного писания. Иначе говоря, указанное выше решение собрания узаконило отбор по религиозному признаку, более того,- по признаку членства в конгрегационалистской церкви, а ему предшествовал отбор по пуританским добродетелям, которые устанавливали священники и люди, уже состоявшие в конгрегации. При этом намерение лидеров колонии строить "город на холме", в котором все подчинялось бы слову Священного писания, толкуемого священниками, единодушие магистрата и священников, а также почти авторитарная власть первого создавали атмосферу теократического режима. Тому подтверждение - судебная практика магистрата.

¹ (Foundations, vol. I, p. 294.)

² (Из 131 совершеннолетнего колониста (мужчины и женщины), прибывшего в Бостон в 1630 г., которых удалось идентифицировать и которые прожили там до 1633 г., к этому году членами церкви стали только 71, включая женщин, которые политическими правами не пользовались и не могли стать фрименами.)

Власти Массачусетса выжили из колонии поселенца Кристофера Гардинера, сочтя его недоброжелателем "их церкви и государства"¹. Гардинер был джентльменом. Когда дело касалось сервентов, поступали куда более жестоко. Так, 14 июня 1631 г. разбиралось дело сервента Рэтклифа по обвинению в оскорблении местных церквей и местной власти. Его приговорили к бичеванию, штрафу в 40 ф. ст., отрезанию ушей и изгнанию из колонии (У., I, 64). 6 сентября за то же преступление бичевали, а затем изгнали из колонии некоего Генри Линна (У., I, 67). Его настроения обнаружили, вскрыв письма, отправленные им на родину. Как и в деле Рэтклифа, обращает на себя внимание обвинение одновременно в нелояльности по отношению к церкви и власти.

¹ (Tracts and Other Papers Relating Principally to... The Colonies in North America... P. Force (Ed.). New York, 1947, vol. II (Morion T. New England Canaan), p. 123.)

Не прижившись в Массачусетсе, колонию покинули приехавшие туда члены одной из левых религиозных сект - фемилисты (У., I, 66). Это случилось в начале июля 1631 г., а чуть позже возник религиозный спор в Уотертауне (У., I, 66, 71 - 72).

Старейшина уотертаунской церкви Ричард Браун высказал мнение, что римско-католические церкви с оговорками можно считать истинными, т. е. не находящимися во власти Антихриста. В дело вмешался Уинтроп и старейшина бостонской церкви Ноэлл. В Уотертауне, памятуя о независимости своей церкви, кто-то из поселенцев спросил прибывших к ним бостонских руководителей, на каком основании они себя утруждали. Создалась явная неловкость. Губернатор постарался заверить, что он и Ноэлл только соседи-верующие, заинтересованные в церковном мире, но не намеренные навязывать свои взгляды. Все уладили полюбовно, но попытка незаконного вмешательства в спор, касавшийся "чужой" церкви, вызвала подозрительность верующих и не была ими забыта.

Особенность теократической направленности политики руководителей колонии заключалась в том, что она осуществлялась не передачей административно-судебной власти священникам, а путем совместного участия магистрата и священников в контроле над всеми сторонами жизни колонии. Они подчиняли ее определенно понятым и соответственно применяемым религиозным догматам, используя, если считалось необходимым, принудительные административные меры, к которым прибегал магистрат.

Идеологической опорой и средством пропаганды в проведении внутренней политики Уинтропу и его сподвижникам служила прежде всего Библия, в частности слова Ветхого завета: "... Господь судия наш, Господь законодатель наш, Господь царь наш; он спасет нас"¹. Широко использовались высказывания протестантских теологов о божественном происхождении власти, обязательном ей подчинении, о предпочтительности аристократического образа правления, например, таких авторитетов, как Кристофер Гудман и Уильям Перкинс: "Святой Петр изрек: "Бойтесь Бога, чтите цезаря". А потому признаем и подтвердим, что существование правителя предписано Богом для пользы людей и что Бог, ниспослав нам правителя, предоставил нам множество огромных удобств; "В любом обществе один человек должен быть выше или ниже другого; по не быть равным""².

¹ (Исайя, XXXIII, 22.)

² (Puritans Political Ideas. E. S. Morgan (Ed.). Indianapolis, 1965, p. 15, 51.)

Последовательные и упорные в защите идеи о божественном происхождении власти, о необходимости подчинения ей, руководители колонии отступали, когда дело касалось правительства метрополии.

3 апреля 1632 г. магистрат запротоколировал: "Томас Кнауэр был заковал в кандалы за угрозу суду, что он в случае, если его накажут, будет жаловаться в Англию, чтобы выяснить там, правильно ли наложенное на него взыскание"¹. Поступая таким образом, руководители колонии не находили противоречия в своем поведении. Напротив, были убеждены в своей последовательности. Ведь в принципе они признавали законность королевской власти. Формально не порывали даже с англиканской церковью. Но король и подвластная ему церковь "погрязли в заблуждениях". Они же, пасторы конгрегационалистской пуританской церкви и ее члены-магистраты, следовали "слову божьему", т. е. руководствовались "истиной" (скромности и кальвинистской догмы ради добавлялось: "в меру воли господа").

¹ (Dunn R. S. Puritans and Yankees. Princeton, 1962, p. 15.)

При несомненной тенденции к автономии, при уже созданных конгрегационалистских церквах, за чем стояла политическая и религиозная оппозиция массачусетских пуритан официальным английским властям, светским и духовным, пуритане тогда не намеревались добиться государственно-политической независимости колонии или хотя бы в какой-то мере подготовить ее. Прошел всего год с момента отъезда эмигрантов из Англии. Не все их близкие перебрались в Америку. Еще тысячи нитей связывали колонистов со старыми очагами. Они едва пустили корни на новой земле. Только верность королю придавала законные основания хартии и самой колонии, к которой были враждебно настроены даже ее соседи и соотечественники - виргинцы, не говоря об иностранных претендентах па Америку. Колония с большим трудом устраивалась, уповала па поддержку с родины. Она, вероятно, погибла бы, не выручи ее первый пришедший из Англии корабль, доставивший самое необходимое. Все это, однако, не мешало магистрату стремиться к установлению желаемого порядка на подвластной территории, фактически не контролируемой королевским правительством. Последнее помогало идти намеченным путем без помех извне.

Ко второй половине 1631 г. жизнь колонии стала налаживаться. В июне пришел "Уайт эйнджел" с запасом продовольствия и скотом. Собрали богатый урожай. В начале ноября на "Лайоне" прибыло около 60 новых колонистов. В их числе жена и остававшиеся до того в Англии дети Уинтропа (дочь Энн, полутора лет, умерла в пути), а также священник Элиот. Все большее число поселенцев справляли новоселье. В апреле 1632 г. купили 2 тыс. бушелей¹ виргинского зерна, привезенного голландским капитаном. Но как раз на то же благополучное время в развитии колонии (вторую половину 1631 г.- начало 1632 г.) пришлись дела Рэтклифа, Линна и Кнауэра. Эти правонарушители не являлись, подобно Гардинеру, "чужаками", они принадлежали к числу тех, кто составлял основную массу колонистов. Вряд ли они оставались совсем одиноки в своих суждениях. Вопрос о компетентности и правомерности вмешательства Уинтропа в дела Уотертаунского прихода волновал многих. То был вопрос принципиальный. Речь шла о покушении на исходную точку конгрегационализма - независимость церкви, тем более от светской власти.

¹ (Бушель - 35,24 л.)

Пробуждению общественной инициативы колонистов способствовало избавление от страха перед голодом и другими напастями жизни в девственной стране. У поселенцев появилась возможность внимательней посмотреть на то, что делается вокруг, на устанавливаемые магистратом порядки; выпадало время поразмыслить над стесняющими ограничениями, несправедливостью, совершаемой по отношению к соседу или другу; регулярнее стало взаимное общение, по отдельным вопросам создавалось групповое или коллективное мнение. У магистрата начали возникать трудности при решении дел, которые затрагивали интересы колонистов.

Смелее других в защиту этих интересов выступили вновь уотертаунцы. Насторожившись после наезда в их поселок губернатора, они не позволили магистрату узурпировать право налогового обложения (У., I, 74 - 75).

В феврале 1632 г. в Бостоне объявили о денежном сборе на строительство военных укреплений в Ныотауне. Жители Уотертауна выдвинули возражения. Насколько можно судить, они не были против участия в пожертвованиях, но опять поставили принципиальный вопрос: правомочен ли магистрат устанавливать налоги? Налоговый вопрос волновал их, наверное, еще в Англии. Позиция парламента и практика акционерных компаний говорили им, что вопрос о налогах должен решаться налогоплательщиками. Собрание фрименов Уотертауна сочло, что, выполнив распоряжение магистрата, колонисты создадут прецедент и "закабалят себя и свое потомство". Важная подробность: собрание поселян созвали пастор и старейшина - оборотная сторона гражданства, неразрывно связанного с принадлежностью к церкви: гражданская оппозиция может при определенных условиях стать одновременно религиозным "расколом", и наоборот.

На демарш уотертаунцев магистрат ответил ловким ходом. Губернатор к ним не поехал. Главных оппозиционеров вызвали в Бостон, что лишало их непосредственной поддержки земляков. На совещании им объяснили: магистрат - не просто собрание уважаемых лиц, выносящих суждения по тому или иному вопросу; магистрат - тот же парламент, чьи постановления обязательны для исполнения, ибо ассистенты - полномочные избранники фрименов; фримены вправе одобрять и критиковать решения и деятельность магистрата, вправе вносить любые предложения, но делать это следует па ежегодных общих собраниях. Оппозиционеры "объяснением полностью удовлетворились". "Их извинения были приняты и их оскорбительное поведение было прощено".

Логично, справедливо, полюбовно. Да, если бы предшествующая деятельность магистрата не убеждала в том, что он стремится играть скорее роль короля, чем парламента. Если же магистрат и был своеобразным парламентом, то и он не обошелся без "короля" - Уинтропа. Поэтому, когда 8 мая 1632 г. состоялось общее собрание (У., I, 79 - 80), фримены единодушно решили, что "губернатор, его заместитель и ассистенты должны избираться всем собранием, состоящим из губернатора, его заместителя, ассистентов и фрименов, и что губернатор будет всегда избираться из числа ассистентов"¹. Это означало возвращение фрименам их права на избрание губернатора и его заместителя, которое магистрат отнял у них в 1630 г. Губернатором опять стал Уинтроп. Его заместителем - Дадли, которые не рискнули противостоять воле всего собрания, чем и сохранили свои посты.

¹ (Foundations, vol. I, p. 294.)

Не прошел бесследно и недавний демарш уотертаунцев: обсуждался вопрос о налогообложении. Постановили выделять от каждого поселка по 2 человека (всего 16), которые вместе с магистратом должны были готовить для ежегодных собраний рекомендации по сбору средств на общественные нужды. На 50 человек увеличилось число фрименов. Иначе говоря, "аристократический" магистрат испытал нажим со стороны фрименской "демократии" (большинство колонистов, не будучи членами церквей, не имели гражданских прав).

Несмотря на испытанный нажим, реальная власть руководителей колонии не была поколеблена. Остались на своих постах не только Уинтроп и Дадли, но и все остальные ассистенты. Избрали ассистентами старшего сына Уинтропа - Джона Уинтропа Младшего, а также видных деятелей компании - Джона Хэмфри и Уильяма Коддингтона, приезда которых ожидали со для на день¹. Включение в магистрат этих влиятельных и состоятельных людей должно было увеличить его авторитет. Уинтропу удалось отвести предложение "народа" о назначении командиров милиции отдельных поселений составом местных отрядов. Губернатор, как видно, опасался, что предложенный порядок увеличит независимость поселков от магистрата и ослабит его контроль над вооруженными силами колонии.

¹ (Коддипгтон приехал только в следующем году, а Хэмфри - через год.)

Вторая половина 1632 г. прошла в заботах. Строили укрепления вокруг поселков, размещали новых колонистов, поселившихся в Ньютауне, в числе которых в августе прибыла группа последователей известного пуританского священника Томаса Гукера (жил в эмиграции в Голландии). В начале августа отсидел в кандалах за пьянство колонист Джемс Вудворд. В начале сентября некоего Гопкинса за продажу индейцу ружья, пистолета и пороха приговорили к бичеванию и выжиганию на щеке клейма. Тогда же военный руководитель капитан Андерхилл провел учебную тревогу, которая показала слабость военной подготовки и военной организации бойцов и офицеров милиции. Это вынудило к принятию срочных мер по обеспечению безопасности колонии.

В начале июля 1632 г. бостонская конгрегация разослала другим конгрегациям, включая плимутскую, письма с просьбой дать ответ на три вопроса: "1. Может ли один и тот же человек быть одновременно членом магистрата, т. е. представителем гражданской администрации, и церковным старейшиной-управителем? 2. Если не может, то какие из полномочий он должен сложить с себя? 3. Может ли быть в церкви несколько пасторов? На первый вопрос получили единодушный ответ: нет, не может. На два других: определить трудно" (У., I, 83).

В те же дни в конгрегации Уотертауна обнаружились сепаратисты. Угрожая принятием строгих мер, им предложили немедленно одуматься. Они подчинились. Упорствующего Джона Мейстера отлучили от церкви. Через несколько дней сдался и он (У., I, 83).

В начале августа возник конфликт между губернатором и его заместителем (У., I, 84 - 88). Дадли обвинил Уинтропа в превышении власти и привел целый ряд примеров, которые показывали, что губернатор принимал решения, предварительно не советуясь со своим заместителем и другими ассистентами.

Описанные события лета 1632 г. весьма многозначительны. Колонисты в качестве членов независимых церквей явно сопротивлялись политике магистрата оказывать влияние на жизнь конгрегаций и контролировать ее. При этом они четко разграничивали главное и второстепенное в защите своих гражданских и церковных прав. Отсюда столь определеннный ответ на первый из поставленных им вопросов и альтернативный на два других.

Быть может, не имелось прямой связи между обсуждением этих вопросов и появлением в то же самое время сепаратистов, и именно в Уотертауне. Но нельзя забывать, что сепаратизм - крайний рубеж независимости церквей: от государственной власти и друг от друга. Не просто результатом сведения личных счетов, не только оппозицией одиночки являлась распря между Уинтропом и Дадли, Заместитель губернатора имел поддержку среди других ассистентов. Рассказывая о случившемся в своем "Журнале", Уинтроп с разочарованием констатировал, что заседавшие разошлись, не приняв никакого решения (У., I, 88). Он, вероятно, ждал, что ассистенты защитят его. Вспомнив ход предшествующего общего собрания, можно предположить, что обвинения Дадли, направленные против Уинтропа, отражали в какой-то мере недовольство губернатором со стороны части колонистов.

Характерно, что руководители колонии, проводя свою авторитарную политику, ссылались на Библию и религиозные авторитеты, узурпируя право па их "истинное" толкование. Противники же политики магистрата ссылались в основном на более доступные пониманию и конкретные источники своих прав и претензий: английские законы, хартию (административное устройство) и принцип конгрегационализма (церковное устройство).

"Он расположен очень удобно - на полуострове, омываемом с юга бухтой Роксбэри, па севере - рекой Чарлз; сзади болота, площадью не более половины квадратной мили; таким образом, небольшая изгородь охраняет их скот от волков. Они особенно нуждаются в лесе и лугах, которых здесь никогда не было; поэтому они вынуждены привозить строительный лес и топливо с островов на лодках, а сено - на лихтерах¹. Из-за отсутствия леса они избавлены от трех неприятностей: волков, гремучих змей и москитов. Те, кто живет разведением скота, вынуждены селиться за полуостровом на материке, так как на полуострове слишком мало места, но для тех, кто торгует с Англией, покупая товары, которые здесь необходимы, это место очень подходит, так как является главным портовым и торговым центром... Город хотя и не самый большой и богатый, но самый заметный и посещаемый, так как является центром поселения, где ежемесячно собирается магистрат. Здесь живет губернатор. Земля здесь очень хороша для маиса и фруктовых деревьев и имеет хорошие источники воды"².

¹ (Лихтер - грузовое судно типа баржи.)

² (Earle A. M. Op. cit., p. 171 - 172.)

Таков был Бостон - столица английских колонистов Массачусетса - по описанию Уильяма Вуда, жившего там с 1629 по 1633 г. Но Бостон был одновременно "Новым Иерусалимом" - столицей пуританского "Нового Израиля", т. е. воплощением их попыток основать богоугодный "город на холме". Как шли дела в этом направлении?

Планы и проекты основания "Нового Иерусалима" известный американский ученый В. Паррингтон назвал "планами и проектами Утопии", которую пуританам "предстояло создать на свободных просторах Америки"¹.

¹ (Паррингтон В. Л. Указ. соч., с. 37.)

В "пуританской Утопии", как мы видели, с самого начала предполагалось четкое деление обитателей "города на холме" на бедных и богатых, на свободных и сервентов, на правящую "аристократию" и управляемый народ при исключительном влиянии конгрегационалистской церкви в лице ее священников как толкователей "слова божьего". Так оно и складывалось в Массачусетсе. Одновременно предполагалось, что "Христово воинство", проникнутое "истинной" верой и единым желанием праведной жизни, приняв социальное неравенство как незыблемую, богом данную основу "сообщества", добровольно и беспрекословно подчинится своим руководителям, которые поведут его самоотверженно и бескорыстно по "пути господнему", сверяя свои шаги со Священным писанием. Эта часть проекта "пуританской Утопии" и была утопичной.

Говоря словами колониста Джонсона, Иисус Христос собирался создать в Америке "новые небеса и новую землю, новые церкви и новое сообщество"¹. Однако английские эмигранты привезли с собой за океан многовековые национальные традиции, социальные различия, человеческие страсти. От некоторых из них они не хотели отказываться, от некоторых отказаться не могли - в силу материальных интересов и человеческой природы. Не все были пуританами, пуританами-конгрегационалистами. В Виргинии и Новом Плимуте уже жили их соотечественники с другими воззрениями, вокруг обитали "дикари". "Истинная" вера и "праведная жизнь" понимались далеко не всеми одинаково.

¹ (Johnson's Wonder - Working Providence. Jameson (Ed.). New York, 1910, p. 25.)

Если социальное неравенство и признавалось незыблемой основой общества, то составлявшие его люди стремились сохранить или занять в нем возможно лучшее положение. Если Уинтропа устраивало выпавшее на его долю "призвание" состоятельного человека и губернатора колонии, сервента Рэтклифа вовсе не устраивало "призвание", выпавшее на его долю, как и печальный жребий оказаться высеченным, оштрафованным, изгнанным и без ушей. Это крайние социальные ступени. Были еще: высланный Мортон, наказанный Лини, старейшина Браун, даже Дадли, понимавшие свое "призвание" иначе, чем того хотелось Уинтропу. Были: уотертаунцы и Уильямс, несогласные с магистратом в вопросе о взаимоотношениях церкви и светской власти. К этому следует прибавить религиозную нетерпимость и следование суровым, а порой безжалостным образцам Библии в определении наказаний, что вряд ли нравилось многим.

Иными словами, утопичность "пуританской Утопии", где ожидали социальной гармонии, начала проявляться с первых дней строительства "города на холме" - как любых планов и проектов создания социальной гармонии при наличии социального неравенства. Никакие способы оправдания или сокрытия этого неравенства не могут уничтожить вызываемых им противоречий, идеологической, политической и классовой борьбы. Противоречия и борьба только меняют форму, усиливаются или ослабевают. Начав именно такую борьбу в Англии против социального неравенства в феодальном обществе, олицетворяемом и поддерживаемом королем и англиканской церковью, пуритане не избежали ее в Массачусетсе, устанавливая отношения социального неравенства на буржуазной основе. При политике, проводимой магистратом, она могла только усилиться, а он не мог проводить иной политики, насаждая социальное неравенство.

Уинтроп не раз вспоминал слова пророка Исайи: "Не могу исцелить ран общества"¹. Но, думая о них, губернатор и его единомышленники имели в виду поведение Дадли, неспокойных поселенцев Уотертауна, людей, караемых за уголовные преступления. Они не замечали самой глубокой раны. Вернее, она представлялась им не столько рапой общества, сколько раной нравственности. Эта рана - подневольное положение сервентов. Проявляемое ими возмущение, которое выражалось в побегах, поджогах, порой кражах или пьянстве, воспринималось как "пороки черни". В таком виде фиксировалось в документах. Однако социальный инстинкт губернатора, инстинкт представителя имущего класса, инстинкт, приобретенный еще в Англии, давал о себе знать. Тем более здесь, в Массачусетсе, где Уинтроп и другие руководители колонии сами должны были обеспечивать охрану своих интересов и отвечавшего этим интересам режима.

¹ (Исайя, III, 7.)

Яркой иллюстрацией к сказанному является запись в "Журнале" Уинтропа о гибели в августе 1633 г. двух сервентов из Роксбэри, утонувших в море (У., I, 103 - 104). Автор "Образца христианского милосердия" упоминает об этом не только без сожаления, но с явным злорадством и усматривает в ней "кару божью".

За что же бог покарал не названных даже по имени (как и в большинстве других случаев) сервентов? За "непристойное" поведение одного из них, который заявил, что "если бы ад был в десять раз горячее, то он и тогда предпочел бы находиться в нем, а не служить своему хозяину" (У., I, 103 - 104). Он полагал, что, прояви он большую осмотрительность, ему удалось бы приехать в колонию свободным работником и получать за свой труд хорошую плату.

У губернатора не вызвало ни малейшего удивления непомерное по такому поводу отчаяние человека, с которым хозяин тем более "обращался очень хорошо". Губернатор не удосужился подумать, за что же бог покарал второго сервента, ничем как будто не провинившегося. Кроме того, "обращаться очень хорошо" со своим сервентом для Уинтропа означало только не калечить сервента и не доводить до гибели явными физическими истязаниями (вспомним постановление 1630 г.). Поэтому, делая запись через некоторое время о побеге сервента как о поступке, достойном осуждения и наказания (вне сомнений), Уинтроп не назвал мотивов побега (У., I, 119). Бегство сервента рассматривалось как преступление в принципе заведомо более тяжкое, чем возможные действия хозяина, которые побудили бы сервента к побегу.

Жителя Роксбэри, огорчавшегося совершенной ошибкой, превратившей его в сервента, легко понять. Избавиться от контракта он не мог ни при каких условиях. Таков был нерушимый закон. Хозяев, почему-либо предоставлявших волю своим сервентам раньше истечения срока контракта, подвергали штрафам. Но не зажил бы безмятежно и в достатке сервент из Роксбэри, будь он и свободным работником. Ему пришлось бы трудиться "весь день", а "необходимое время для еды и отдыха", не считая ночи, составляло бы у него максимум два с половиной часа¹.

¹ (Morris R. B. Government and Labor in Early America. New York, 1947, p. 390, 59.)

Не удалось бы ему и разбогатеть. Магистрат то и дело устанавливал максимум, выше которого не могла подниматься оплата труда свободных наемных работников. Такой максимум был установлен, в частности, в ноябре 1633 г. Магистрат отдал распоряжение, чтобы заработок специалистов-строителей не превышал 2 шиллингов в день, а прочих работников -18 пенсов (У., I, 112 - 113). Подобная мера, по словам Уинтропа, вызывалась необходимостью пресечь вредоносное действие высокой оплаты труда, которая стимулировала пьянство, курение и праздность работников, а также непомерное потребление ими товаров, что вело к росту цен и без того высоких. Иначе говоря, работники были повинны не только в дурном поведении, но и в нехватке товаров и росте цеп, а отсюда - в вызванном этим недовольстве колонистов. Чтобы заглушить недовольство, писал Уинтроп, магистрату и пришлось установить максимум цен.

Но поскольку виновными в поднятии цеп считались работники, а не купцы, которые их действительно повышали, а также трудности доставки, то максимум цен не распространялся на особенно дефицитные товары. И не высказывалось никакого опасения, что купцы или состоятельные колонисты могут скупить гораздо больше товаров, чем работники, и одновременно предаваться тем же порокам, если не большим,

Логика Уинтропа соответствовала кальвинистской теории "земного призвания". Призвание работников - работать. "Излишняя" оплата их труда порождает праздность и пороки, т. е. мешает следовать определенному богом "призванию", а значит служить собственному и общему благу в системе богом же определенных человеческих отношений, способствует грехопадению. Призвание торговцев - торговать. Торговля ведется для получения прибыли. Чем больше прибыль, тем вернее путь призванного торговать, тем больше его вклад в пользу общества, тем усерднее служение.

Но члены магистрата ввели все же максимум цен? Он мог задеть кого-то из колонистов, в частности "богатого джентльмена" Джона Хейнса и других "состоятельных людей", прибывших в ноябре на "Гриффине" (У., I, 106) и, возможно, сбывавших втридорога привезенные с собой товары.

Защита интересов местных "аристократов" считалась важней абстрактного принципа и выгод новичков, даже состоятельных. Тем более что только таким образом можно было отстоять сам принцип свободного предпринимательства в условиях еще складывавшихся в колонии буржуазных отношений. В ином случае купцы лондонского отделения Массачусетской компании или какие- либо другие английские купцы, имея опыт, широкую клиентуру и значительные капиталы, подавили бы конкуренцию местных "аристократов". То, в чем "аристократы" вынуждены были ограничить себя и других состоятельных людей, вводя максимум цен, они компенсировали за счет сервентов и работников.

Любопытная деталь. И в Англии, и в Массачусетсе, когда пуританам по тем или иным причинам приходилось порицать или сдерживать безудержную спекуляцию, проявление какой-либо другой экономической предприимчивости, ведущей к обогащению¹, они обычно апеллировали к образу Христа, изгонявшего менял из Храма, и приводили его слова: "Трудно богатому войти в царство небесное"². В рассказе Уинтропа о мерах по ограничению роста цен апелляция к образу Христа отсутствует, как и вообще какое-нибудь морализирующее рассуждение. Быть может, у губернатора не было на это времени. Но у него достало времени на осуждение "порочных" работников, которые "много тратят на табак, крепкие напитки и т. д., что наносит большой ущерб сообществу", па осуждение их "жадности", приведшей к росту цеп.

¹ (Не следует забывать, что просто обладание богатством, феодальные способы его приобретения и его расходование ради внешнего блеска порицались равным образом, ибо принцип состоял в утверждении буржуазной предприимчивости.)

² (Евангелие от Матфея, XXI, 12; XIX, 23, 24.)

Когда речь шла о сервентах и работниках, то от принципа их максимальной эксплуатации не отступали, не отступали и от практики осуждения и наказания "пороков черни". Для сервентов, вся жизнь и весь труд которых находились в руках хозяина, практиковались главным образом телесные наказания; для работников - те жe телесные наказания, штрафы и дополнительный принудительный труд. Такой труд использовался в качестве наказания и для рядовых колонистов. В 1633 г., например, за кражу строительных материалов магистрат приговорил одного из поселенцев к бичеванию, двойному возмещению убытков и трехгодичной службе в качестве сервента. Его дочь, как видно соучастницу кражи, приговорили вместе с ним к 14 годам службы¹. Так "аристократы" приобретали дефицитные рабочие руки.

¹ (Morris R. В. Op. cit., p. 346.)

Учитывая вышесказанное, нетрудно представить себе, чьим интересам служило постановление, принятое в том же 1633 г., согласно которому никто "не имел права бездельничать и тратить время без пользы" под страхом наказаний, налагаемых судебным решением магистрата, и согласно которому местным констеблям предписывалось проявлять "особую бдительность в выявлении нарушителей, особенно скандалистов, гуляк и курильщиков"¹. Постановление не только давало властям право преследовать "порочных" лиц, но и вело к прямому произволу.

¹ (Foundations, vol. I, p. 410.)

А вот другие факты, относящиеся к тому же 1633 г. Уинтроп, как мы знаем, располагал достаточными средствами, которые, когда считал это необходимым, расходовал и на общественные нужды. Но в пуританском мире роль бессребреника не считалась героической. Признавалось похвальным жертвовать на церковь и на бедных, но в меру: не разоряя себя (не нанося ущерба своему "призванию"), не развращая церковь (дабы не уподобилась католическому "капищу"), не поощряя пороков и праздности бедных (не мешая их "призванию"). Поэтому жертва губернатора во имя "пуританской Утопии" не осталась без вознаграждения. Постановлением магистрата от 7 июля Уинтропу причиталось получить из казны 150 ф. ст. - за личные труды и заслуги, а кроме того, 200 - 300 ф. ст. - в возмещение истраченного им на общественные нужды (У., I, 102),

На "Гриффине" вместе с упоминавшимися "состоятельными людьми" прибыли также священники: Джои Коттон, Томас Гукер и Сэмюэл Стоун. Это были видные представители новой волны пуританской эмиграции. Ее вызвали усилившиеся гонения на нонконформистов после назначения Лода архиепископом в августе 1633 г.

Коттона, хорошо знакомого руководителям колонии, дворянина по происхождению, человека не бедного, попросили остаться в Бостоне, тем увеличив число тамошних "аристократов", и сразу приняли в местную конгрегацию, избрав проповедником. Гукер и Стоун отправились в Ньютаун. Как только эти люди оказались в Америке, первой заботой магистрата и старейшин стало устройство их жизни. Учитывая путевые расходы Коттона и траты па строительство дома, из которого оп решпл переехать, конгрегация постановила выдать ему 160 ф. ст., собранных у прихожан (У., I, 106 - 111), Тогда же утвердили размеры содержания для священника Вильсона. То же происходило в Ньютауне, где Гукер и Стоун стали соответственно пастором и проповедником.

Разумеется, нет ничего предосудительного в возмещении расходов на общественные нужды, понесенных губернатором, как и в вознаграждении его за труды, действительно немалые, тем более если учесть, что он исполнял свои нелегкие обязанности, превозмогая тяжелое горе- гибель двух детей. Нет ничего странного в содержании приходом своих священников. Не может удивить и различие в доходах губернатора, священников и работников. Это различие сохранилось повсюду и через 350 лет после описываемых событий. Мы просто отмечаем обнаруживавшиеся признаки социального неравенства. А где есть социальное неравенство, есть недовольные. Где растет неравенство, растет недовольство.

В "Журнале" Уинтропа отмечен ряд фактов, относившихся к концу 1633 г., которые можно рассматривать как симптомы этого недовольства.

Обратимся к записи от 5 декабря: "Господь дал Коттону возможность после долгих раздумий установить с помощью Священного писания, что содержание священника, так же как другие нужды церкви, должны оплачиваться из общих сумм или казны, которая должна пополняться из еженедельных поступлений; с этим согласились" (У., I, 116). "С этим согласились". Но все ли? Кого-то ведь убеждал Коттон? С этим согласились, по не соглашались с другим. Так, пастор сейлемской церкви Скелтон и вернувшийся летом в Сейлем Роджер Уильяме возражали против намечавшегося по какому-то делу созыва в Бостоне совещания священников. Они усмотрели в замысле бостонцев покушение на независимость церквей и попытку синодального управления ими.

Продолжалась борьба вокруг вопроса о прерогативах губернатора и полномочиях магистрата. Ньютауп, где обосновался Дадли, отказывался, как когда-то Уотертаун, посылать людей или вносить деньги для сооружения укреплений, возводившихся вокруг Бостона (У., I, 113 - 114). На совещании, где обсуждался размер содержания священников, недавно приехавший ассистент Коддингтон обвинил Уинтропа в том, что тот присвоил себе право распределять земельные участки и "лишил остальных свободы" (У., I, 114). Коддингтон мог стать союзником Дадли по каким-то личным мотивам. Его, как и некоторых других состоятельных людей, могла не устраивать политика магистрата и губернатора, сдерживавшая спекуляцию и неограниченный захват земель. Может быть, он имел в виду конкретную меру - постановление от 3 марта 1633 г., согласно которому отдельным лицам запрещалось без разрешения магистрата покупать землю у индейцев. Коддингтон был одним из главных купцов колонии, и его, наверное, коснулись ограничения в области торговли. Так или иначе оппозиция Уинтропу внутри магистрата усиливалась.

Упомянутое выше постановление от 3 марта затрагивало отношения колонистов с индейцами. Заселяя Массачусетс, европейцы занимали землю аборигенов. Однако руководители пуритан, заняв земли, необходимые для ближайших нужд, побаиваясь индейцев, а также испытывая многочисленные трудности начального периода колонизации, старались не провоцировать осложнений с соседними племенами. Если кто-либо претендовал на участок, который находился заведомо в пределах территории, которую индейцы считали непосредственно им принадлежавшей, магистрат стремился, чтобы осуществлялась "законная" сделка и участок был "куплен" (как и в других колониях, когда использовался такой прием) за какую-нибудь мелочь. Колонистам помогало то обстоятельство, что племена в районе Массачусетской бухты к приезду пуритан буквально обезлюдели от болезней, завезенных туда ранее европейцами, особенно от оспы. Наиболее сильные и воинственные индейские племена - могавки, пекоты, наррагансеты - обитали в еще не освоенной части колонии. Местные индейцы отступали. Их права на землю, как и права на нее других индейцев, взялся защитить Роджер Уильяме.

Перед отъездом в Америку будущие колонисты Нового Плимута и Массачусетса одной из главных целей своей "миссии в дебри" объявляли обращение в христианство "дикарей". Однако пи в той, ни в другой колонии этим делом практически никто не занимался. Важнее было занять землю индейцев, обосноваться на ней и избежать возможных столкновений. Роджер Уильямс всю свою жизнь убеждал, спорил, пропагандировал "слово бога", искал "истину" и жаждал донести ее до людей. Он не мог пройти мимо тех, кто "блуждал в потемках". Христианин, он верил в благо обращения, в спасение "невинных душ" индейцев. Но Уильяме не был фанатиком. Отправной точкой его миссионерской деятельности являлись сами индейцы, к которым он питал человеческую симпатию, нравы и права которых уважал. Он действовал во имя бога, но для индейцев. Поэтому священник стремился понять их и помочь им, найти в них настоящих "братьев", а не силой победить их души. Уильяме призывал не к милосердию "Христа ради" - в том виде, как это делают, прося милостыню. Оп требовал, чтобы колонисты считались с правами и правами индейцев, прежде всего с жизненно важным для них' правом на землю, где они родились и которая их кормила.

В специальном "Трактате", представленном магистрату Нового Плимута, Уильяме оспаривал законность владения землей в колониях, основанного на чьем бы то ни было пожаловании, дарении и т. д., если на это нет согласия местных жителей - индейцев: "И королевский патент не может дать такого права, как ничто другое, кроме договоренности с туземцами" (У., I, 116).

"Трактат" сыграл немалую роль в тех расхождениях пилигримов с Уильямсом, которые заставили его покинуть Новый Плимут и вернуться в Массачусетс. Здесь он не остался безмолвным. Скоро до Уинтропа дошли слухи о существовании недопустимого "Трактата".

Прослышав о нем, Уинтроп срочно затребовал рукопись и вызвал к себе Дадли для совещания. Оба они были шокированы не только тем, что писал Уильяме, но и дерзостью, с которой он отрицал королевские прерогативы па пожалование земель в Америке. Уильяме осмеливался называть Якова I и Карла I узурпаторами, богохульниками и лгунами. Это явно противоречило избранной пуританами дипломатии в отношении королевской власти, которую они признавали во всех областях, кроме религиозной.

В магистрате решили посоветоваться "с самыми рассудительными священниками". Те "очень строго осудили заблуждение и самонадеянность мистера Уильямса". Постановили вызвать его на следующее судебное заседание магистрата. Уведомленный об этом, Уильяме против всяких ожиданий прислал "очень смиренное" письмо. Он объяснял, что "Трактат" написан не для широкого распространения - только, чтобы ознакомить с проблемой губернатора Нового Плимута. Он предлагал даже сжечь рукопись. Ту же позицию занял Уильяме на заседании магистрата. Дело тем, казалось, закончилось (У., I, 116 - 117).

Оно и закончилось бы, если бы теоретические вопросы права, затронутые Уильямсом, не касались реальных сторон жизни Массачусетса. Не прошло и месяца, как Уинтроп получил сильно озаботившее его сообщение об убийстве индейцами капитана Джона Стоуна. Последний сравнительно недавно отправился на своей пиннасе из Бостона торговать на реку Коннектикут, где пекоты препятствовали прохождению европейцев в их владения. По этой или какой-то другой причине возникла ссора. В завязавшейся стычке непрошеный гость и семь человек его команды погибли. Уинтроп и остальные члены магистрата очень хотели покарать индейцев. Однако пекоты славились храбростью и были далеко. Так как Стоун приехал в Бостон из Виргипии, направили туда донесение о случившемся, подстрекая тамошнего губернатора свести с индейцами счеты. Сами же решили "обсудить дальнейшие шаги" (У., I, 118).

Именно гибель Стоуна, как видно, побудила руководителей колонии вернуться к обсуждению "Трактата" Уильямса. Пекоты, разумеется, не читали его, но действовали согласно изложенному там принципу: земля, на которой жили наши предки и живем мы, - наша земля; мы ее хозяева, мы ею правим, мы вершим на ней суд. На этот раз "Трактат" обсуждался магистратом совместно с бостонскими священниками, что должно было придать возможному решению большую весомость (одно из частных проявлений теократических тенденций). "Трактат" осудили и постановили потребовать от Уильямса отречения от изложенных в "Трактате" идей. Как повел себя его автор, неизвестно, но известно, что он остался защитником и другом индейцев.

К 1634 г. в колонии начала работать первая водяная мельница, принадлежавшая Даммеру из Роксбэри. В Бостоне в марте построили рынок, где колонист Сэмюэл с Коуль открыл первый постоялый двор, а купец Джон Коган построил первую лавку. Был принят закон, который запрещал давать землю бывшему сервенту, пока не будет доказано, что он проявлял верность во все время своей службы у хозяина¹. Утвердился "суд графства": два ассистента в определенные промежутки времени наезжали в поселки для разбора мелких уголовных дел и местных тяжб. При обнаружении серьезных преступлений они передавали дело суду магистрата. Этот суд приговорил в 1634 г. колониста Роберта Вея к принудительному труду в качестве сервента на Уильяма Элма - до тех пор, пока не отработает долга в 4 ф. ст.; тогда же констебли получили приказ без какого-либо расследования подвергать порке сервента, прежде уже наказанного за побег, а теперь задержанного без специальной отпускной записи вне пределов земли его хозяина².

¹ (Myers G. Je Olden Blue Laws. New York, 1921, p. 15.)

² (Morris R. B. Government and Labor..., p. 356 - 357, 438.)

К обычному уголовному наказанию за совершенный проступок или преступление стали нередко добавлять позорящее. Провинившихся обязывали нашивать на одежду яркого цвета букву, с которой начиналось слово, определявшее проступок: "Д" (Drunkard - пьяница), "А" (Adulterer, -ess - прелюбодей, -ка) и др. При строгости нравов и ханжестве пуритан носитель такого знака подвергался очень часто жестокому остракизму, порой пожизненному, особенно тяжелому для женщин в суровом необжитом краю¹.

¹ (Обычай, нашедший яркое отражение и осуждение в романе американского писателя Н. Готорна "Алая буква".)

В апреле 1634 г. магистрат распорядился во всех поселениях провести перепись, осмотр и обмер домов, а также земельных участков (У., I, 122), чтобы "имелась достаточная гарантия для каждого свободного жителя, его наследников и доверенных лиц принадлежности ему имеющегося наследственного имущества или того, которое он имеет в этих домах и на этой земле, или которым располагает в качестве свободного арендатора"¹. Кроме прямого назначения, распоряжение служило и другим целям. Подходило время созыва очередного общего собрания. На нем ожидали обсуждения вопросов, уже поднимавшихся Дадли и Коддингтоном, выдвижения новых требований о принятии во фримены. Наличие данных о законности домо- и землевладения могло помочь Уинтропу и его сторонникам в политике ограничения числа фрименов, их пополнения из среды наиболее лояльных или состоятельных колонистов.

¹ (Morris R. B. Studies in The History of American Law. New York, 1930, p. 71.)

Цели поддержания и укрепления власти губернатора и магистрата служило отданное тоща распоряжение о приведении к присяге на верность существующему режиму не только фрименов, но и остальных свободных колонистов (У., I, 122). Той же цели служило нововведение, которое намеревался осуществить Уинтроп. Рассылая извещения о созыве общего собрания, он предписывал, чтобы вместо всех фрименов колонии в Бостон собрались только по два делегата от каждого поселка (У., I, 122), Здесь произошла осечка.

Делегаты поселков действительно прибыли. Но заранее и не для того, чтобы заменить собой остальных фрименов. Они потребовали выдать им скрываемую от колонистов хартию для ее досконального изучения. Делегаты убедились в наличии у фрименов прав, позволявших им ограничить власть магистрата, в незаконности предписания губернатора и настояли, чтобы он объяснил свой поступок. Уинтроп отвечал, что все растущее число фрименов неизбежно затруднит работу общих собраний; что для подготовки новых законов необходимы достаточно знающие или подготовленные люди, а не просто имеющие право голоса; таких людей и должны направлять поселки в Бостон в качестве своих представителей (У., I, 122 - 123). Какова при этом будет роль общего собрания, Уинтроп не уточнял, но, как можно понять, она должна была ограничиться тем, что на современном языке называется "штамповкой" готовых законов. Законы же, явно надеялся Уинтроп, будут составляться под непосредственным руководством и контролем губернатора и ассистентов, чей авторитет не мог не оказывать влияния на делегатов.

14 мая 1634 г. началось общее собрание, длившееся три дня и проходившее "при большом возбуждении присутствовавших"¹. Главным оратором от делегатов выступал Израэл Стоутон. Приняли вновь отредактированный текст присяги фрименов². В ней отсутствовало упоминание о лояльном отношении к королю, но каждый фримен "данного сообщества" обязан был поклясться в том, что он "добровольно признает себя подданным правительства этого сообщества", а также "в верности и преданности этому правительству", в оказании ему помощи и поддержки "лично и своим состоянием", а также в выявлении заговорщиков. Но было там и требование при обсуждении главных вопросов, которые решаются фрименами, "высказывать свое мнение и голосовать в соответствии с влиянием собственной совести... не считаясь с авторитетом какого-либо лица или своими симпатиями".

¹ (The Puritan Tradition in America, p. 152.)

² (Foundations, vol. I, p. 294 - 295.)

Собрание приняло во внимание предложение Уинтропа о делегатах: "...фримены каждого места поселения будут иметь право избирать двух или трех человек от каждого поселка перед каждым общим собранием для обсуждения вопросов, которые, по их мнению, должны рассматриваться на общем собрании... Депутаты, избранные фрименами от поселков для защиты интересов этих поселков при решении дел всего сообщества, будут представлять своих избирателей и голосовать от их имени при обсуждении и принятии законов, при распределении земли и т. д., а также при решении других дел сообщества, которые должны решаться фрименами, исключая только избрание магистратов и других должностных лиц, когда каждый из фрименов должен голосовать лично" (У., I, 123, сноска 1).

Как можно видеть, инициатива Уинтропа обернулась против него. В обязанность делегатов входило "защищать интересы своих поселков", "представлять своих избирателей и голосовать от их имени". Роль общих собраний не уменьшалась, а увеличивалась. Как предписывалось хартией, они должны были впредь созываться четыре раза в год. Только общее собрание могло принимать фрименов, только оно, в составе всех фрименов (или большинства), на своей весенней сессии, могло избирать (или снимать) членов магистрата и важнейших должностных лиц. Исключительной компетенцией собраний стало решение вопросов: о введении налогов, распределении земли, окончательном утверждении прав на земельные владения и другое имущество. Все эти прерогативы собрания фиксировались в упоминавшейся присяге фримена. Число фрименов возросло до 200.

Уже на текущем собрании 24 его участника (вероятно, из представителей, приехавших заранее) выступали не только от своего имени, но и как полномочные делегаты отдельных поселков (их было по три человека: от Ньютауна, Уотертауна, Чарлзтауна, Бостона, Роксбэри, Дорчестера, Сагуса и Сейлема).

Утвердив свое право законодателей, учредив институт делегатов, фримены не остановились на этом. Демонстрируя собственную власть и наказывая амбициозность Уинтропа и его единомышленников, новым губернатором они избрали... Дадли! Заместителем губернатора - Людлоу, а новым ассистентом - Джона Хейнса. Предвидя интриги и сведение счетов, избирали впервые тайно, создав прецедент. После этого тайное голосование стало правилом. Деятельность прежних ассистентов подвергли суровой критике. Однако, как видно, учитывая, что их деятельность проходила в трудное время и требовала больших усилий, направленных на общее дело, всех вновь избрали в магистрат. Но была, вероятно, опасность, что Уинтропа и кое-кого еще могли вывести из числа ассистентов, Во всяком случае Коттон для чего-то прочел на собрании проповедь, в которой доказывал, что член магистрата не может быть лишен своего поста без доказанного обоснования его непригодности к исполнению соответствующих обязанностей - из-за неспособности или по морально-этическим соображениям. Коттон пояснил: как не может быть лишен своего земельного надела без должного законного обоснования его владелец (V., I, 124 - 125). Уинтропа оставили в магистрате, но отвергли выдвинутый Коттоном принцип несменяемости ассистентов, чью должность он (это видно из его пояснения) рассматривал как собственность.

Известный американский ученый Перри Миллер назвал события, происшедшие на общем собрании в мае 1634 г., "революцией"¹. Он употребил это слово не в его максимально прямом значении. Тем не менее, употребив его, несомненно, хотел подчеркнуть значительность происшедших событий. Многие американские историки именно эти события считают началом представительной системы в управлении Массачусетсом, подчеркивая демократичность ее установления волей фрименов. Однако американские историки иногда забывают, что идея представительства исходила от Уиптропа, а фримены составляли меньшую часть колонистов. Тем не менее майские события 1634 г., действительно, весьма значительны. Они обнаруживали в общественном организме колонии тенденции к развитию буржуазной демократии, той демократии, которая в Англии ярко проявила себя в ходе революции, противоборствуя монархии и абсолютизму, а здесь, в Массачусетсе,- авторитарней политике Уинтропа и его магистрата. Так в капле английского общества, занесенной предреволюционными ветрами в Америку, развивались в специфической обстановке экономические и социальные процессы, вызвавшие те самые ветры, которые занесли эту каплю на американскую землю. Главной специфической чертой местного - развития было отсутствие непосредственного давления на колонистов Массачусетса элементов феодальной системы отношений, давления, вызвавшего революционный взрыв у них па родине.

¹ (Miller P. Orthodoxy in Massachusetts. Boston, 1959, p, 231.)

Возвращаясь к общему собранию, отметим, что Уинтроп встретил свое поражение мужественно и достойно. Он записал: "Это собрание приняло много хороших постановлений" (У., I, 125). Вероятно, правомерно объяснить такую позицию высокими гражданскими добродетелями бывшего губернатора, его смирением перед "волей всевышнего". Однако одновременно напрашивается мысль о том, что занятая им позиция - результат его неразрывной связи с формировавшимся общественным организмом. Связи не только персональной - социальной.

Принципиальная буржуазная основа создававшихся общественных отношений была неосознанно искомой всеми - при самом различном отношении к частностям, В отличие от Англии, с одной стороны, и Нового Плимута - с другой, где многое в буржуазном развитии затушевывалось (в Англии - сохранявшимися элементами феодально-общественных отношений и традиционными представлениями, а в Новом Плимуте- элементами плебейского "секстантства"), буржуазное развитие Массачусетса шло в более "чистом" виде - с соответствующей пуританской идеологией. В последней ее социальная суть пробивалась, как мы видели, при обращении строителей "города на холме" к "образцам христианского милосердия", которые становились на деле обществом нового социального неравенства.

Так расходились между собой возникавшие в Массачусетсе буржуазные отношения и "пуританская Утопия" английских эмигрантов. Процесс своеобразный и весьма поучительный, но отнюдь не исключительно массачусетский, новоанглийский или даже американский. Дело тут не в "некоторых просчетах" и "промахах", как писал Паррингтон. Такова судьба утопий.