Конец независимости гавайского королевства

Калакауа уехал на лечение в Сан-Франциско и там умер. За день до своей кончины он пытался записать свое завещание на восковой валик фонографа, только что изобретенного Т. Эдисоном. Однако аппарат сохранил лишь первые слова короля: "Передайте моему народу, что я хотел..." Больше Калакауа ничего не успел сказать. Но гавайцы хорошо знали, чего добивался для своего народа король.

Спустя несколько недель после смерти Калакауа крейсер "Чарлстон" доставил тело государя в Гонолулу. Калакауа похоронили в королевской усыпальнице, и опустевший было трон заняла его сестра Лилиуокалани (сам Калакауа определил своим преемником брата Лелеиохоку, но тот умер еще до смерти правителя).

Это была истинная королева, не страдавшая слабостями, присущими покойному брату. Еще более решительно, чем он, Лилиуокалани пресекала попытки плантаторов полностью завладеть гавайским государством. Более того, она публично заявила, что не согласна с "кинжальной" конституцией, которую вынужден был принять брат.

Энергичная Лилиуокалани мечтала заменить ее другим основным законом, должным гарантировать избирательное право каждому гавайцу, независимо от размеров его состояния, и оберегать полинезийцев от эксплуататорских притязаний чужеземцев - хаоле.

Белые плантаторы, которых насчитывалось в стране менее двух тысяч, имели значительно больше политических прав, чем коренные гавайцы, в двадцать ран превосходившие их по числу. Более того, белое меньшинство населения владело более чем двумя третями всей обрабатываемой земли, притом что многие землевладельцы не только не были уроженцами Гавайев, но даже и их гражданами. Однако горстка хаоле пыталась отстоять и расширить свои привилегии. А тот, кто их ограничивал, становился врагом номер один. Впервые в истории перчатку им отважилась бросить женщина! Нет ничего удивительного, что плантаторы, откровенно поддерживаемые американским послом Стивенсом, решили выступить против энергичной, умудренной опытом королевы.

Партия плантаторов распалась на две группировки. Одна была за сохранение гавайского государства при ограничении функции его правителей до чисто представительских. Вторая, менее многочисленная, но зато более агрессивная, стремилась к уничтожению гавайского государства, свержению его правителей с последующим присоединением архипелага к Соединенным Штатам Америки. Считалось, что только так можно обеспечить свободное поступление гавайского сахара на американский рынок.

Дело в том, что с начала девяностых годов гавайские плантаторы вновь были вынуждены платить высокий налог за ввоз сахара в США, поэтому их сладкие, как сахар, прибыли резко пошли вниз. Именно эти темные деньги за белый сахар стали одной из основных причин переворота, осуществленного боевыми отрядами плантаторской партии всего через два года после вступления Лилиуокалани на гавайский трон.

Драматическими событиями переворот не изобиловал. Декларацию о свержении полинезийской правительницы и упразднении гавайского королевства член хунты плантаторов "обнародовал" перед пустым залом, куда в качестве публики пригласили шесть полицейских.

После переворота власть на Гавайях перешла в руки так называемого "временного правительства", вынудившего Лилиуокалани подписать декларацию об отказе от гавайского трона. Мятежники без промедления послали в Вашингтон делегацию, чтобы предложить Соединенным Штатам Америки аннексировать Гавайские острова.

Как ни странно, события в США развивались вовсе не так, как представляли себе господа из "временного правительства". Именно в тот момент, когда в американскую столицу прибыла миссия с Гавайев, в Белом доме произошла смена декораций. Новый американский президент Стивен Гровер Кливленд, на удивление подробно информированный о захвате власти на Гавайских островах горсткой чужеземцев, всего через пять дней после принятия присяги снял в конгрессе предложение об аннексии Гавайев. Более того, вместо переговоров с представителями нового правительства он послал в Гонолулу доверенное лицо - Джеймса Блаунта, который со всей объективностью должен был информировать его об истинном положении вещей.

Уполномоченный президента был объективен: он сообщил Кливленду, что все коренное население архипелага полностью отвергает так называемое "временное правительство", продолжая считать единственным главой государства свергнутую Лилиуокалани. Исходя из этого, Блаунт, пользуясь своими полномочиями, приказал спустить американские флаги, поднятые над Гавайями, а морская пехота из Гонолулу и других портов вернулась на своп корабли.

Мятежники чувствовали себя загнанными в угол. Так как Америка их не поддержала, а возвращать трои королеве Лилиуокалани они не собирались, был найден следующий выход из положения: они провозгласили независимое государство плантаторов, своего рода "океанийскую Родезию", которая с этого момента должна была называться Гавайской республикой.

"Назло" неблагодарной Америке, не принявшей их предложения, мятежники провозгласили Гавайскую республику 4 июля 1894 года, то есть в день американского государственного праздника. Президент Соединенных Штатов Кливленд продолжал поиски иного пути. Он надеялся вновь приступить к переговорам с законным главой гавайского государства королевой Лилиуокалани.

Тут в истории Гавайев вновь появляется имя полинезийского революционера - восторженного, но наивного дилетанта Роберта Уилкокса: при поддержке многочисленной армии гавайских патриотов он поднял новое восстание, целью которого было и на этот раз возвращение всей власти в руки коренных гавайцев. Две недели боев - и глубоко патриотическое, но плохо подготовленное выступление полинезийцев было подавлено. На этот раз восставших гавайцев судили чужеземцы из "временного правительства". Двести приговоров отличались чрезвычайной суровостью. Даже королева, не принимавшая участия в восстании против тех, кто ее сверг, была обвинена самозванцами из "временного правительства" в "заговоре" и осуждена на пять лет принудительных работ! Позже наказание было заменено домашним арестом. Она оказалась узницей одного из залов "Дворца Небесной птицы", который совсем недавно был ее официальной резиденцией. Так Гавайская республика избавилась от своего самого опасного противника, вернее, противницы.

Республика щедро отблагодарила тех, кто приложил руку к уничтожению гавайского государства. Их состояние быстро увеличивалось. Промышленность и торговля процветали. Урожаи сахарного тростника росли. Но все-таки странное это было государство, первое и единственное такого рода в целой Океании за всю ее историю.

Вопрос же о присоединении Гавайев к Соединенным Штатам Америки, несмотря на отказ Кливленда принять мятежников, не был снят с повестки дня. Постепенно в американском общественном мнении произошел раскол. Одни были ярыми сторонниками аннексии Гавайских островов. Второй лагерь, куда целиком вошла демократическая партия, выступал резко против присоединения. Президент заявил:

- Даже если бы я сам был за аннексию, я возражал бы против присоединения силой или обманом.- И добавил: - Я верю, что существует нечто поде международной морали.

Мой любимый писатель Марк Твен с бесподобным юмором показал, что принесла бы такая аннексия самим гавайцам.

В своей статье, носящей ироническое название "Почему нам следует аннексировать Сандвичевы острова", он призывает: "Аннексируем эти острова прямо сейчас... Давайте осуществим аннексию! Мы получили бы отличные гавани для наших тихоокеанских пароходов и удобно расположенные базы снабжения для военного флота; мы могли бы разводить там хлопок и кофе: раз не будет пошлин, дело это должно оказаться выгодным и дать немалые барыши. Кроме того, мы стали бы владельцами самого мощного вулкана в мире - Килауэа. Непременно осуществим эту аннексию! Что касается принца Билла и остальной знати, то их нетрудно усмирить: переселим их в резервацию! Что может быть приятнее для дикаря, чем резервация? Собирай себе каждое лето урожай кукурузы да выменивай библии и одеяла на порох и виски - дивная жизнь} Благодаря аннексии мы по дешевке получили бы пятьдесят тысяч туземцев с их нравственностью и прочими недугами в придачу. Никаких расходов на образование - они уже образованные; никаких забот по обращению их в христианство - они уже крещеные; даже на одежду не придется тратиться - по весьма очевидной причине.

Мы должны аннексировать Сандвичевы острова. Мы можем осчастливить островитян нашим мудрым, благодетельным правлением. Мы можем завести у них новинку - воров, от мелких карманных воришек до важных птиц в муниципалитетах и растратчиков государственных денег,- и показать им, как это забавно, когда таких людей арестовывают, предают суду, а потом отпускают на все четыре стороны - кого за деньги, кого в силу политических связей. Им придется краснеть за свое простое, примитивное правосудие. Мы можем образовать там суд присяжных, набрав заседателей сплошь из самых умилительно-простодушных тупиц. Мы можем учредить у них железнодорожные компании, которые будут скупать законодательные учреждения, как старое платье, и давить колесами поездов лучших местных граждан, а потом жаловаться, что убитые пачкают рельсы. Мы можем превратить эту группу сонных островов в оживленнейший уголок земного шара, украсить его нравственным величием нашей превосходной священной цивилизации. Аннексия - вот что необходимо бедным островитянам! "Братьям, во мрак погруженным, откажем ли в светоче жизни?""^*.

^* (М. Твен. Собрание сочинений. Т. 10, М., 1961, с. 662-663. )

Спор "аннексировать - не аннексировать" разрешили не президент Кливленд и мудрый Марк Твен, а, как это происходит слишком часто, война. В 1898 году США вступили в войну с Испанией. Бои с испанцами шли не только на Пуэрто-Рико и Кубе, но и на Дальнем Востоке, на Филиппинах. Но эти острова удалены от берегов Америки более чем на двенадцать тысяч километров. Американские военные суда, бороздившие Тихий океан, никогда не добрались бы до Филиппин, не будь у них базы на Гавайях.

На первый план стали выдвигаться стратегические интересы. Американцы припомнили, как Германия, колониальная империя которой быстро разрасталась, угрожала в свое время, что не оставит в покое и Гавайи, росла мощь государства на другом берегу Тихого океана - императорской Японии. Американцы с опаской думали: что будет, если Гавайями завладеет кто-нибудь из них? В результате верх в сенате взяли сторонники аннексии Гавайских островов - не дай бог, их приберет к рукам другая страна!

Испано-американская война окончательно решила судьбу независимого гавайского государства. В день, когда было объявлено перемирие с Испанией, американцы официально аннексировали Гавайи. На троне "Дворца Небесной птицы" не суждено было более появиться ни одному гавайскому королю или королеве.

Живы воспоминания о Лилиуокалани, живы сотни полинезийских песен, сочиненных правительницей, столь любившей музыку. Самую прекрасную из них, песню "Алоха оэ", известную всему миру, играл оркестр в тот печальный день 1917 года, когда гавайцы укладывали тело последней королевы независимых Гавайев в каменный саркофаг. Установив его в усыпальнице правителей в долине Кууану, скорбящие соотечественники возложили на него корону королевы. Корона Лилиуокалани соскользнула с крышки саркофага и упала на землю. И никто не поднял ее. С тех пор никто не брал в руки корону гавайских королей и не возлагал ее на голову полинезийского избранника, ибо с лишением власти Лилиуокалани пришел конец гавайской независимости, а с ее смертью навсегда умерло гавайское королевство.