Глава восьмая. "Мы там будем!"

Кливленд, осень 1979 года

Отель "Стофер" в Кливленде расположен на Паблик-сквер, недалеко от того места, где я проходил собеседование, чтобы получить свою первую работу в "Дрессер индастриз". Я показал это старое серое здание Питу Тили, когда мы направлялись в гостиницу. Он угрюмо кивнул; у пресс-секретаря кандидата в президенты "со звездочкой" ^* голова была занята другими мыслями.

^* (Кандидатом "со звездочкой" (или безымянным кандидатом) называют того человека, который в опросах общественного мнения набирает настолько мало голосов, что его имя не выделяется в сообщении о его "шансах", а помещается под общим заголовком "все остальные".- Дж. Б.)

"Не ожидайте, что на вашей пресс-конференции соберется большая толпа,- предупредил он, взглянув из окна нашей машины на пустынные улицы деловой части города.- Нам повезет, если мы вытянем хоть кого-нибудь в такой день".

Было воскресенье, и моросил мелкий дождь. По одному каналу телевидения транслировался матч финала чемпионата США по бейсболу между командами Балтимора и Питтсбурга, а по другому - передавалась игра команды "Кливленд браунз".

Вопрос: Почему вы при такой конкуренции проводите пресс-конференцию?

Ответ: Потому что кандидату на пост президента полагается устраивать пресс-конференции, когда он приезжает в какой-либо город, даже если это происходит в такое дождливое воскресенье.

Вопрос: До президентской предвыборной кампании еще 13 месяцев. Почему вы уже развернули вашу кампанию во всю мощь?

Ответ: Потому что кандидат "со звездочкой" или начинает заранее, или не начинает вообще. Старая мысль о том, что "должность ищет человека", больше не соответствует действительности. Нет никаких по- настоящему неожиданных "поисков" кандидата в президенты, никаких "темных лошадок", способных переменить ход событий при выдвижении кандидатур на национальных партийных съездах в последнюю минуту.

Мы только что завершили длительный неспокойный полет в небольшом самолете из Де-Мойна. В международном аэропорту Гопкинса нам не устроили никакой торжественной встречи. На улицах не собрались толпы людей. Не играл оркестр, в небо не взлетали разноцветные воздушные шары. Когда мы подъехали к гостинице, выяснилось, что наши регистрационные карточки предварительной брони где-то затерялись.

- Джордж Буш,- повторил портье регистраторше, сидевшей за конторкой.- Он приехал выступать на Национальной конференции христиан и евреев.

- Буш?

- Б-у-ш.

- Я не думаю... Подождите, кажется, нашла. Группа Буша. Посол Буш, мистер Бейтс, мистер Тили. Извините за задержку, мистер Буш.

- Я - Тили,- сказал Пит.

- Добро пожаловать в Кливленд, мистер Тили.

Добро пожаловать в самый центр президентской политической деятельности, на самое дно, но глядя вверх.

Целыми месяцами Пит Тили, Дэвид Бейтс и я перелетали, как кузнечики, из одного города в другой: из Хьюстона в штат Айова, затем из Айовы в штат Нью-Гэмпшир, затем обратно, домой в Хьюстон, чтобы сменить белье, и затем, замыкая круг, снова отправиться в Айову.

35-летний Пит был неплохим экспертом по средствам массовой информации, преждевременно поседевшим от напряжения, которое требуется при постоянном общении с прессой в качестве представителя двух американских сенаторов и НКРП, чем он занимался до перехода в мою команду, ведущую кампанию за президентский пост. Он также изобретал новые слова и стал автором одной памятной фразы о моей кампании, которая вошла затем в "Политический словарь Сафайра".

Дэвид, мой главный помощник в поездках, был молодым адвокатом из Хьюстона, обладающим невозмутимым характером и способностью отделять главные проблемы от второстепенных. Прежде чем год закончился, мы за 329 дней преодолели 250 тысяч миль и провели 850 политических мероприятий. Эти цифры должны были еще больше возрасти после того, как мы вступили в период предварительных выборов и кокусов: Новая Англия, Юго-Восток, Средний Запад в разгар зимы; Пенсильвания и Техас ранней весной; Огайо, Нью-Джерси и Дальний Запад, когда сходил снег и уже приближалось лето.

По новым правилам, кандидат в президенты должен определиться к июню, с тем чтобы, имея достаточное число поддерживающих его делегатов, превратить фактическое голосование на партийном съезде в простую формальность. Прошло много лет с тех пор, когда в 1952 году на национальном съезде республиканской партии во время борьбы Эйзенхауэра с Тафтом разыгралось настоящее сражение за выдвижение кандидата в президенты. У демократов такая ситуация не возникала с 1960 года, когда им пришлось выбирать между Кеннеди и Джонсоном.

Однако до июня еще оставались непреодоленные мили и непроведенные мероприятия. Время от времени мы заезжали в штаб-квартиру нашей избирательной кампании в Александрии, Виргиния. Это было помещение в районе с невысокой арендной платой, расположенное на другом берегу Потомака, вдали от вашингтонских штаб-квартир кандидатов, обосновавшихся в районах с дорогостоящими помещениями.

Временами руководитель моей кампании Джим Бейкер и Маргарет Татуайлер, составлявшая расписание моей деятельности, советовали мне произнести какую-нибудь речь или пополнить фонды в каких-нибудь других штатах, кроме Айовы или Нью-Гэмпшира. Маргарет - молодая, динамичная женщина родом из Бирмингема, с мягким южным акцентом - возникала перед нами в определенные дни с программой, включавшей от пяти до пятнадцати мероприятий на наш выбор, со своими рекомендациями. Среди них встречались такие, например, как встреча в "Ротари-клуб" в Мичигане, земляничный фестиваль во Флориде, партийный съезд в одном из штатов Новой Англии... Такова типичная панорама деятельности участника предвыборной президентской кампании в США.

Однако вне зависимости от того, куда мы могли заехать в эти первые дни кампании, наш путь неизменно приводил нас в Айову, а затем в Нью-Гэмпшир.

До тех пор пока благодаря Джимми Картеру они не попали в заголовки газет в 1976 году, кокусы в Айове оставались самым тщательно охраняемым американским политическим секретом. Для широкой публики президентские предвыборные кампании всегда начинались (а для некоторых кандидатов и заканчивались) в Нью-Гэмпшире. Однако ранняя победа Картера в Айове, в то время как его соперники расходовали свое время и концентрировали свои силы и ресурсы в Нью-Гэмпшире, сделала его широко известным кандидатом с реальными шансами на успех.

Вне зависимости от того, что скажет о его президентстве история, Джимми Картер быстрее других понял новую динамику президентской кампании. В 1976 году Картер доказал, что старые политические учреждения - штатные и местные иерархии и "машины" - больше не контролируют процесс выдвижения кандидата в президенты. До этого, в 1972 году, Макговерн организовал низовое движение в демократической партии с целью нанести поражение фаворитам на съезде в Майами-Бич. Однако Макговерн был фигурой, хорошо известной в национальном масштабе. Картер же показал, что даже малоизвестный кандидат, если он понимает новые правила игры, тоже может добиться выдвижения своей кандидатуры.

По новым правилам, кандидаты более не выдвигаются на национальных съездах партийными лидерами, контролирующими большие группы делегатов. Кандидаты утверждаются в провинции, на местах, где ведется кампания за голоса делегатов на праймериз, кокусах, съездах на уровне штатов. При старой системе кандидата определяли политические лидеры. При новой системе слово предоставляется средствам массовой информации. Из утопающих в табачном дыму залов место действия перенесено под ослепляющие юпитеры.

Некоторые кандидаты, полагавшие, что понимают эти новые правила, уцепились за идею, что для завоевания голосов избирателей и делегатов достаточно привлечь средства массовой информации. Профессиональные политические менеджеры называют это "оптовой продажей" кандидата - так они относятся к попытке контакта с массовой аудиторией через основные каналы средств массовой информации. Однако представление кандидата стране с помощью средств массовой информации - это лишь часть новой динамики, а для кандидата "со звездочкой" даже не самая главная ее часть. По крайней мере не в начале кампании 1980 года. В этот период Джим Бейкер объяснял журналисту из "Ньюсуик", что каждый день ему звонит множество наших сторонников, обеспокоенных тем, что я не использую возможности средств массовой информации. Эти люди говорили, что малоизвестный кандидат должен проводить больше времени на главных рынках средств массовой информации, а его лицо должно появляться в вечерних программах новостей. "Я же доказывал, что это не тот путь, который годится для такого человека, как Джордж Буш, для его выдвижения кандидатом в президенты,- заявлял Джим.- Чтобы решить проблему завоевания популярности, когда вы претендуете на пост президента, надо как можно раньше одержать победу, как это сделал Картер. Нельзя одержать победу на этом раннем этапе, прохаживаясь в холле отеля "Уолдорф-Астория" в Нью-Йорке".

Победить пораньше значило победить в Айове. Этого также нельзя было добиться, стоя в холле отеля "Форт Де-Мойн". Для этого надо было все долгие дни вставать в 6 часов утра или даже раньше, оставаться на ногах до 10 часов вечера или позже, встречаться с отдельными людьми или небольшими группами. И выполнять такие маленькие требования, как, например, не выходить из графика, не опаздывать, выполнять свои обязательства, какими бы незначительными они ни были. Одна из моих любимых историй о кампании 1980 года связана с тем, как я завоевал голос учительницы начальной школы в Эксетере, штат Айова. "Я слышала выступление Буша, но на меня оно не произвело впечатления,- сказала она одному журналисту.- Правда, он обещал прибыть в 7 часов и начать выступление в 7 часов 30 минут, и он выполнил свое обещание!"

Это не значит, что мы игнорировали важнейшие предвыборные собрания в Айове. Рич Бонд, наш 30-летний руководитель местной избирательной кампании, так описывал процесс составления нашего графика: "Комитет штата каждую неделю присылал календарь мероприятий республиканской партии. Мы изучали мероприятия, связывались с председателем и говорили: "Мы там будем!""

Мне кажется, что в политической кампании ничего не может быть важнее личного контакта - лицом к лицу - надо не просто говорить с людьми (или с народом), но и слушать то, что люди могут сказать тебе.

План нашей кампании в Айове выглядел таким образом: начать пораньше, вести кампанию лицом к лицу, "перебегать" соперников. Она не включала привлечение внимания в Вашингтоне, но в результате ведения такой "розничной" кампании в течение более чем года мы добились определенных успехов. Как раз перед тем, как я покинул Де-Мойн, чтобы поехать в Кливленд, на собрании организации республиканской партии штата Айова было проведено неофициальное голосование присутствующих. Я оказался впереди. Одно это гарантировало, что голосование не будет воспринято серьезно ни национальной прессой, ни моими соперниками. Они должны были списать его как случайный, ненаучный, ничего не доказывающий опрос, и это было нам на руку, потому что первым принципом предвыборной стратегии в штате, где происходят первичные выборы или кокус, служит "закон минимальных ожиданий Маккарти".

Когда Маккарти добился лучших, чем ожидалось, результатов в борьбе с президентом Джонсоном на первичных выборах в Нью-Гэмпшире в 1968 году, несмотря на то, что Джонсон оказался впереди, средства массовой информации назвали итоги выборов победой Маккарти. Все, что требовалось от меня для "победы" в Айове, это добиться большего, чем предсказывали средства массовой информации. Я вел кампанию за лидерство, но даже если я оказался бы вторым с небольшим отрывом от лидера и опередил других более известных кандидатов - Говарда Бейкера, Джона Коннэлли и Роберта Доула,- то это вывело бы меня из всей группы в качестве главного конкурента Рональда Рейгана на этапе выдвижения кандидата в президенты.

Айова стала сюрпризом в кампании демократической партии 1976 года. План нашей игры состоял в том, чтобы сделать ее сюрпризом в предвыборной кампании республиканской партии 1980 года.

Деньги сами по себе не могут выиграть президентскую кампанию. Если бы это было не так, то в 1964 и 1968 годах президентом был бы избран Нельсон Рокфеллер, а Джон Коннэлли мог бы выиграть выдвижение в кандидаты от республиканской партии в 1980 году или по крайней мере мог бы добиться более лучших результатов, чем те, которые у него оказались в действительности. Однако, учитывая марафонский характер современной предвыборной кампании, кандидат, вступающий в гонку за президентство без достаточной финансовой поддержки, наталкивается на непреодолимые препятствия.

Ко времени завершения моих кампаний они стоили: в Айове - 462 388 долларов, в Нью-Гэмпшире - 264 857 долларов. А ведь это было лишь началом больших затрат на гонку за президентское кресло.

Ключ к правильному финансированию победы в президентской гонке не сводится лишь к умению собрать деньги, но в большей мере заключается в знании того, как, где и когда их израсходовать. Хотя это очевидно в теории, но на практике политическая кампания похожа на федеральное правительственное агентство. Если не контролировать ее строго, финансовая сторона обретет свою собственную жизнь.

Большинство предвыборных организаций имеют тенденцию становиться очень громоздкими, с раздутыми штатами профессиональных сотрудников. Чем более громоздкими они становятся, тем больше в их деятельности участвует людей, обладающих правом расходовать денежные средства,- и при отсутствии строгого руководства сверху происходят перерасходы. Мне приходилось слышать ужасные истории о кандидатах в президенты, чьи кампании заводили их в огромные долги из-за того, что они теряли контроль над финансовой стороной кампании. Организация "Буш в президенты" должна была действовать с жестким - буквально зверским - контролем над своим бюджетом.

На протяжении 1978 и 1979 годов мне пришлось провести серию бурных совещаний с Джимом Бейкером и моими главными доверенными по сбору фондов Бобом Мосбахером и Фредом Бушем (отнюдь не родственником, а, как и Боб, давним другом). После консультаций с нашими лидерами кампаний в штатах - Джорджем Уитграфом в Айове и Хью Греггом в Нью-Гэмпшире мы прикинули минимальные и максимальные расходы на успешное проведение кампании на раннем этапе. Под "успешным проведением" я имел в виду или полную победу в гонке, или достижение таких показателей, которые, будут достаточны для продолжения кампании.

Мы не тешились иллюзиями относительно того, что произойдет, если Джордж Буш останется кандидатом "со звездочкой" после Айовы и Нью-Гэмпшира. Первая волна взносов в политическую кампанию поступает от друзей, родственников и тех, кто искренне верит в кандидата. После этого уже от успеха самой кампании зависит привлечение взносов со стороны тех, чей энтузиазм по отношению к кандидату, будучи искренним, объясняется еще и стремлением быть в одной упряжке с победителем.

Республиканская кампания 1980 года должна была обернуться соревнованием между двумя лидерами гонки - Рональдом Рейганом и тем кандидатом, который лучше всего покажет себя на ранних стадиях. Если бы я победил в Айове или Нью-Гэмпшире или занял бы там второе место, деньги бы поступили. Если бы я не превзошел ожиданий средств массовой информации, мне пришлось бы закрыть счета моей кампании и занять место на зрительских трибунах для наблюдения за другими.

Первоначально в Кливленде на вечер понедельника 15 октября был намечен прием в частном доме с целью сбора средств в фонд нашей кампании. Октябрь был перегружен мероприятиями, и предполагался только один 24-часовой перерыв - остановка в Хьюстоне. Он намечался на четырнадцатое число - обычное воскресенье, и вот я распаковывал свои чемоданы в отеле "Стофер".

Но Джим Бейкер позвонил мне в Де-Мойн тринадцатого. Он добавил в мое расписание еще одно мероприятие. Я неожиданно получил приглашение выступить в Кливлендском отделении Национальной конференции христиан и евреев. Опыт подсказывал мне, что неожиданное получение приглашения выступить на торжественном ужине означало, что тот, кто первоначально намечался для такого выступления, по каким-либо причинам не смог этого сделать. Кого я буду замещать? Генри [Киссинджера] или Збига [Бжезинского] ? Неважно. Это была золотая возможность высказать свои внешнеполитические взгляды перед престижной аудиторией из 1200 лидеров из разных общин.

Пришлось распроститься с планами отдохнуть хоть бы сутки дома. Однако, как заметил Джим, что может изменить еще одна ночь, проведенная в отеле?

Рассказывают историю о том, что произошло с Эдом Маски, когда он перегрузил свою программу мероприятиями и разозлился на свою команду по какому-то поводу во время президентской гонки 1972 года. В конце концов, когда лицо кандидата стало пунцовым, один из членов его команды, Марк Шилдз, как говорят, перегнулся через письменный стол Маски и сказал: "Сенатор, я знаю, что мы ведем жесткую кампанию, но помните, что мы из тех, кто держит вашу сторону!"

Я вновь и вновь убеждал себя в этом, в то время как маленький самолет, несущий нас в Кливленд, швыряло и бросало из одной воздушной ямы в другую потоками осеннего воздуха. Джим Бейкер был одним из тех, кто держал мою сторону.

Пит Тили был настроен слишком пессимистично. Моя пресс-конференция привлекла больше, чем одного случайного репортера. На ней присутствовали две группы телевизионных операторов и три репортера из местной прессы. Однако все равно встреча принесла разочарование.

Я надеялся получить вопросы по внешней политике, поскольку им я предполагал посвятить свою будущую речь. Однако, за двумя исключениями - вопроса об импорте стали и еще одного о ЦРУ,- все, чем интересовались собравшиеся, был текущий ход президентской кампании. Может ли Рейган выиграть при первой же баллотировке? Что можно сказать о соперничестве Кеннеди с Картером?

Это был тот самый синдром средств массовой информации, на который за четыре года до этого жаловался Джимми Картер. Тогда Картер сказал, что, по-видимому, единственной вещью, которой интересовались сопровождавшие его журналисты, была тактическая сторона гонки: кто впереди, кто отстает. Он однажды произнес речь о состоянии экономики только для того, чтобы после нее его спросили о каком-то опросе общественного мнения, который не имел ничего общего с его выступлением. Когда же он ответил на этот вопрос, пресса воспользовалась этим и полностью проигнорировала его речь; затем, добавив к нанесенному удару еще и оскорбление, в редакционной статье его упрекнули за то, что он говорил не на ту тему.

У Джимми Картера и у меня было мало сфер совпадения наших политических взглядов, но здесь наши взгляды сходились. Мне потребовались месяцы на осознание того, что ответы на вопросы о ходе кампании уводили внимание аудитории от ее сути. Однако хуже всего было то, что прежде, чем я это наконец-то осознал, я успел усложнить свою проблему, сообщив аудитории и прессе в Айове, что моя предвыборная кампания набирает размах. Именно тогда и родилась одна из двух фраз-определений, которые позже возвращались ко мне, как привидения. "Шаманская экономика" - это словосочетание было пущено в оборот Питом Тили, а я сам несу ответственность за заимствование из еженедельных телевизионных репортажей Дона Мередита "футбол в понедельник вечером" выражения "большой момент" для краткого обозначения того, что я считал раскручиванием кампании.

Однако в то октябрьское воскресенье в Кливленде до "большого момента" было еще далеко. После пресс- конференции я на несколько часов вернулся в свой номер, чтобы немного отдохнуть перед выступлением на Национальной конференции христиан и евреев. В нашем расписании для обозначения таких свободных часов использовался специальный термин "время остановлено", и он полностью отвечал моему настроению. Я позвонил Барбаре, чтобы сообщить ей о нашем благополучном прибытии в Кливленд и рассказать о хороших результатах неофициального голосования в Айове. Она смогла понять по тону моего голоса, что я смертельно устал. После двух недель, проведенных целиком в дороге, и почти полугода интенсивной кампании я дошел до такого состояния, когда все гостиничные номера становятся неотличимыми друг от друга.

В каждой политической кампании наступает период, когда кандидат, даже если он и убежденный оптимист, оказывается в подавленном состоянии. И не в результате опросов, а сам по себе. Иногда такое состояние длится всего несколько часов, иногда оно захватывает целые дни. Иногда оно проходит после хорошего ночного сна или тридцатиминутной пробежки трусцой; в других случаях оно давит и влияет на выступление кандидата, его поведение в ходе телевизионных интервью и отношение к своей кампании в целом.

У кандидата могут возникнуть сомнения относительно всего того, что ему требуется сделать в ходе кампании, и он начинает задавать себе вопросы, подобные тем, которые появились у меня после телефонного разговора с Барбарой: "Чем я занимаюсь здесь, в воскресенье после полудня, когда я мог бы быть у себя дома?" Или он может задать себе главный вопрос: "Зачем мне нужна эта гонка?"

В начале кампании 1980 года Роджер Мадд поставил в тупик Теда Кеннеди, спросив его во время телевизионного интервью: "Почему вы хотите стать президентом?" Кеннеди много потерял из-за того, что не смог быстро найти четкий, вразумительный ответ. Но каждый кандидат в президенты, будучи честным с самим собой, должен спрашивать себя: "Что бы я ответил Роджеру Мадду, если бы он попытался застать меня врасплох таким вопросом?"

На этот вопрос есть готовые, как бы вытащенные фокусником из рукава ответы, полностью соответствующие обстановке телевизионного эпизода, длящегося от 30 до 60 секунд. Во время кампании 1960 года Джон Ф. Кеннеди объяснял, что если вы вступаете в политику, то это объясняется тем, что вы хотите чего-то достичь, а если вы хотите достичь чего-либо значительного, то местом для этого может быть лишь Белый дом. Губерт Хэмфри говорил, что он вел борьбу за президентство по тем же причинам, по которым он делал все остальное, потому что "это у него в крови". Тэо Рузвельт мог бы сказать Мадду, что он считает себя человеком, облеченным миссией спасти душу Америки, и что Белый дом был для этого самой подходящей кафедрой. (Хотя его племянник Франклин Делано Рузвельт не был бы способен дать такой ответ, так как - по мнению Уолтера Липпмана - был всего лишь "приятным человеком, который, не имея для этого никаких существенных качеств, очень хотел стать президентом". Это доказывает, что не только кандидаты в президенты совершают грубые ошибки в предвыборные годы.)

Джимми Картер заявил как-то, что, после того как он стал губернатором Джорджии, он получил возможность встретиться с некоторыми национальными лидерами - Никсоном, Фордом, Тэдом Кеннеди, Хэмфри,- после чего задался вопросом: "Что они могут предложить стране такого, чего не могу я?"

Нечто подобное произошло и со мной, после того как я вернулся в Хьюстон в 1977 году и стал вести частную жизнь. К этому времени я провел на государственной службе уже больше десяти лет. Я накопил большой опыт работы в центрах, где формируется политика,- в конгрессе, в Организации Объединенных Наций, в Национальном комитете республиканской партии, в Китае, в ЦРУ. Я видел работу внутреннего механизма Белого дома при двух администрациях, и у меня появились собственные соображения по поводу того, как надо вести дела, если мне представится эта возможность.

Изучив список президентских кандидатов, названных в 1980 году, я увидел в нем имена людей, чья квалификация была не лучше моей и чей опыт работы в правительственных учреждениях или в частном бизнесе не был столь значительным.

Я также заметил и кое-что другое. Джимми Картер все больше походил на президента, неспособного удержаться на этом посту на второй срок. В 1976 году его лозунгом было: "Почему не самый лучший?" Он вел свою кампанию, выдвинув лозунг, что американский народ заслуживал лучшего руководства, чем то, которое осуществлялось из Вашингтона.

Однако Картер-президент не выполнил того, что обещал Картер-кандидат. В конце периода своего пребывания у власти он свалил провал своей администрации на страну. В телевизионном выступлении в конце 1979 года он назвал в качестве причин основных проблем страны двузначные цифры темпов инфляции, высокие банковские ставки, безработицу, экономическую стагнацию. А все это вместе определил как "кризис доверия" и "болезнь духа" нации.

Такая речь казалась невероятной в устах американского президента. Я более чем когда-либо уверился в том, что ни Картер, ни демократическая партия не смогут справиться с проблемами, встающими перед страной в 80-е годы: Белому дому требовалась свежая кровь, ему был нужен человек, верящий в систему и доверяющий народу.

Поколение, которое выросло в условиях Великой депрессии и второй мировой войны, обладало такими качествами. Каким бы плохим ни представлялось положение страны, мы ни на одну минуту не сомневались в том, что американские политические и экономические институты - и прежде всего наш национальный дух - выведут нас из трудностей. Вне зависимости от того, одобряли ли вы или нет его программы "Нового курса", в них-то в 30-е и 40-е годы и воплотился гений руководства Франклина Рузвельта. Таким же было руководство Дуайта Эйзенхауэра в 50-е годы. Как президенты оба они - и ФДР и Айк - сохраняли веру в нашу систему, доверие к народу, обладали оптимизмом относительно будущего страны, и этот оптимизм и во время войны, и в мирные годы был заразительным.

Я считал это главным содержанием президентского руководства в 30-е, 50-е и 80-е годы. Америке нужен был в Овальном кабинете Белого дома человек, который мог бы восстановить веру народа в наши институты, лидер, который мог бы возродить национальный дух.

К 1 мая 1979 года, когда я объявил о выдвижении своей кандидатуры, у меня сложился ответ на воображаемый вопрос Роджера Мадда о том, почему я собираюсь стать президентом: во-первых, потому что среди претендентов на этот пост я не вижу ни второго Рузвельта, ни второго Эйзенхауэра; во-вторых, потому что нам требовалось значительно большее, чем то, что было у Картера "самым лучшим", для решения тех серьезных проблем, которые стояли перед страной, в области внутренней и внешней политики; и, наконец, потому что по своему опыту работы в правительственных учреждениях и в частном бизнесе, а также по своей философии и по своему характеру я лучше других кандидатов был подготовлен к тому, чтобы вести за собой Америку в 80-е годы.

Мой приезд в Кливленд в ходе кампании в середине октября был важен не только из-за участия в ужине Национальной конференции христиан и евреев и в вечере сбора средств в фонд кампании, назначенном на понедельник, но также и по личным причинам. В Огайо у меня жили родственники. И Марвин Пирс, отец Барбары, и мой собственный отец были уроженцами этого штата. Мой дед Сэм Буш также активно участвовал в партийной деятельности в штате, правда в демократической, однако личные симпатии к нему сохранились.

Другим штатом, в котором у меня существовали подобные связи, был Мэн, где на 2 ноября был назначен съезд республиканской партийной организации штата. Именно там Говард Бейкер планировал дать ход своей предвыборной кампании с помощью средств массовой информации и победы в баллотировке на конвенте. Штат Мэн подвергался обработке не только командой Бейкера, но и сотрудниками Джона Коннэлли.

Проводилось всего лишь неофицальное голосование, однако, если бы я на этом собрании республиканцев штата Мэн оказался на четвертом месте, уступив Бейкеру, Рейгану и Коннэлли, это стало бы плохой новостью: во-первых, лидерами могли стать Бейкер и Рейган, достигнув той цели, которой я добивался в Айове. Во-вторых, поскольку кандидаты "со звездочкой" постоянно балансируют на натянутом канате, это могло отразиться в Айове, повлиять на настрой наших добровольных активистов на местах (не говоря уже о тех, кто делал взносы в наш денежный фонд). В-третьих, с Мэном меня связывали семейные корни. Техас был моим домом, я прожил там более 30 лет, но самые счастливые годы моего детства я провел в Уокерспойнте, где все еще жила моя мать и куда каждое лето приезжала вся наша семья.

Мы поздно начали организационную работу в Мэне, поэтому было мало надежды на то, что я смогу прийти первым в неофициальном голосовании. Казалось, что Бейкер обеспечил себе успех. Но добровольцы из колледжей, выступавшие под лозунгом "Буша в президенты!", собрались в Портленд отовсюду и развернули свою деятельность на улицах вокруг зала, где происходил съезд, а также на его галереях. Они компенсировали своим энтузиазмом то, что другие кандидаты обеспечивали себе тщательной организацией.

После моего прибытия в Портленд утром в субботу Рон Кауфман, один из руководителей нашей кампании в Новой Англии, посвятил меня во все последние новости: сторонники Бейкера заполучили контроль над повесткой дня съезда. Очевидно, они в оптимистическом свете обрисовали Говарду его сильные позиции среди восьмисот делегатов. Он был настолько уверен в исходе неофициального голосования, что пригласил целый самолет вашингтонских политических обозревателей и телевизионные группы сопровождать его в поездке в Портленд. Поскольку в субботу новости выходят позже, это означало, что съезд получит широкое освещение средствами массовой информации.

Второй новостью, которую сообщил мне Кауфман, было то, что Бейкер будет заключительным выступающим перед голосованием. Организаторы конвента устроили то, что средства массовой информации называют выходом каждого кандидата по регламенту "конкурсов красоты". Мы все должны были выступать перед делегатами, при этом последнее слово сохранялось за Говардом.

Наконец, мне было сказано, что, поскольку Бейкер и Коннэлли были лучше подготовлены к данному мероприятию, мои шансы на занятие приемлемого места - в лучшем случае третьего - зависели от того, какое впечатление я произведу с трибуны съезда.

Ожидая за кулисами своей очереди появиться на трибуне, я пробежал глазами наброски своей Речи - речи с большой буквы. Каждый президентский кандидат составляет свою главную Речь, ту самую, которую он постоянно отрабатывает и шлифует на протяжении всей кампании. В ней концентрируется все то, что он хочет довести до сведения общественности, суммируются его предвыборные тезисы, выражается его позиция по основным проблемам, содержится призыв поддержать его.

Самая известная подобная Речь в новейшей американской политической истории произнесена Рональдом Рейганом. Впервые она прозвучала перед национальной телеаудиторией в его кампании против Голдуотера в 1964 году. Она пережила несколько политических циклов между 1964 и 1980 годами, но ее центральный тезис, что "Америка представляет собой последнюю надежду людей на Земле", и утверждение, что Америка подошла к "рубежу, когда приходится делать выбор между индивидуальной свободой и властью государства", остались неизменными.

Стиль Рейгана отличался яркой индивидуальностью. Мой собственный стиль не был постоянен и зависел от того, писал ли я свое выступление заранее или импровизировал. Те, кто пишет выступления для кандидатов, естественно, хотят, чтобы кандидат не отступал от текста. Но, возвращаясь к дням своей кампании в Техасе, я вспоминаю, что мне было удобнее, когда передо мной были лишь общие наброски, я мог реагировать на поведение аудитории и ориентироваться на месте.

В Портленде в этот день царила атмосфера, характерная для съездов. 800 делегатов были с боков и сзади окружены местами для зрителей, которые, несмотря на дезорганизацию в других отношениях, внушительно представляли кампанию Буша. По мере того как я говорил, я чувствовал, что стихийный энтузиазм наших молодых сторонников (голосистые студенты в потертых джинсах) оказывает все большее впечатление на делегатов.

В самой речи внимание было сосредоточено на проблемах, связанных с национальным руководством, и провалах администрации Картера: внутренняя экономика вышла из-под контроля, не хватало определенности во внешней политике. Я сделал упор на синдром после- вьетнамской вины, по-видимому затронувший демократическую партию и Белый дом при администрации Картера, закончив свою речь фразой, которая неизменно производила эффект на протяжении всей моей кампании: "Меня тошнит всякий раз, когда я слышу, как люди извиняются за Америку. Я устал от этого".

Эта тема не отличалась оригинальностью - каждый кандидат, выступавший в этот день, перечислял провалы Белого дома, в котором хозяйничал Картер. Но, понимая, что надо было приложить специальные усилия, чтобы пробиться к душам делегатов, я формулировал свои мысли в виде привычных клише, как если бы я обращался к уличной толпе, а не к сидящей в креслах аудитории замкнутого пространства.

Когда я закончил свое выступление, раздалась овация, хотя трудно было сказать, какое участие в ней принимали мои одетые в джинсы активисты и какое - делегаты конвента. Но я отметил, что некоторые из делегатов поднялись со своих мест и аплодировали мне стоя, что было обнадеживающим знаком, обещающим такое количество голосов при баллотировке, какое позволило бы нам занять почетное третье место.

На трибуне меня сменил Говард Бейкер, он комкал в руках програмку. Затем перешли к голосованию и к подсчету голосов. Как и полагалось на "конкурсах красоты", итоги объявлялись в обратном порядке.

После того как были названы имена кандидатов, занявших шестое, пятое и четвертое места, было объявлено, что на третьем месте оказался Коннэлли. А когда было сообщено, что второе место досталось Бейкеру - это значило, что я был первым! - джинсовые мальчики Буша устроили в зале съезда настоящее светопреставление.

К счастью для меня, основной кандидат на общенациональном уровне хотя и занял здесь четвертое место, в Портленде не появился. Он следовал совету Джона Сирса, ответственного за стратегию его кампании, и избегал появляться на публике одновременно с другими кандидатами. В противном случае, если бы он появился и произнес свою речь, то заголовки в политических разделах газет на следующий день выглядели бы так: "Рейган увлекает за собой всех делегатов в Мэне" вместо "Буш опрокидывает расчеты в Мэне".

Казалось, что все начало становиться на свои места. Мы сравняли счет с помощью наших противников. Поскольку Говард обеспечил, сам того не желая, подробное освещение моей кампании средствами массовой информации, даже Джордж Гэллап должен был вскоре признать, что Джордж Буш освободился от звездочки.

Когда 1 мая 1979 года я вступил в президентскую гонку, Джек Джермонд и Джил Уитковер, оба из числа ведущих вашингтонских политических обозревателей, специализирующихся на прогнозах, выступили с памятной статьей. Я все еще помню ее. Президентская кампания Джорджа Буша, писали Джермонд и Уитковер на первой странице "Вашингтон стар", является первой в истории кампанией, которая прошла свой пик еще до того, как была объявлена.

Джек и Джил ошиблись на 8 месяцев. Пиком моей кампании фактически стал вечер 21 января 1980 года, когда прошли кокусы в избирательных округах Айовы. Когда приступили к голосованию, стало ясно, что наша организация в этом штате и активисты-добровольцы вызвали большую бурю. Всего за семь недель до этого местные газеты "Реджистер" и "Трибюн" провели свой опрос, согласно которому Рейгана предпочитали 50 процентов избирателей, а Буш шел за ним следом с 14 процентами. Когда же были подведены итоги голосования на кокусе, оказалось, что я занял первое место, получив немногим более 2 тысяч голосов, или 31,5 процента всего их количества, а Рейгану досталось 29,4 процента.

Таким образом, наконец развернулась гонка двух кандидатов, а Бейкер, Коннэлли, Доул, Фил Крейн и Джон Андерсон далеко отстали. Все получилось именно так, как мы надеялись. На следующее утро, ознакомившись со всеми программами последних известий, я вылетел в Нью-Гэмпшир в сопровождении корреспондентов национальных средств массовой информации и телевизионных групп, заполонивших весь самолет.

Это была пьянящая обстановка. "Ньюсуик" опубликовал лестную для меня статью, восхвалявшую "сочетание тяжкого труда и сообразительности", открывавшее "серьезную возможность", что мне "удастся на съезде республиканской партии в этом году совершить то, чего добился в 1976 году Джимми Картер от демократической партии,- показать прекрасно настроенную личную организацию, завидный аппетит к проведению кампании на местах и желание пройти весь путь к выдвижению своей кандидатуры на пост президента".

После Айовы результаты опросов общественного мнения кардинально изменились. Перед Айовой 13 января Институт Гэллапа по результатам общенациональных опросов отдавал Рейгану 45 процентов голосов, Бушу - 6 процентов. Через 11 дней лидерство Рейгана снизилось до 33-27 процентов.

Произошла такая же резкая летучая перемена во мнениях среди вашингтонских политических экспертов. Внезапно большинство этих ученых мужей стали предсказывать Рейгану поражение. Один из таких экспертов, Ричард Ривз, выразил эту точку зрения в редакционной статье, которая изображала Джимми Картера огорченным моей победой в Айове, поскольку Картер "потерял своего любимого республиканского соперника".

"Бывший калифорнийский губернатор создавал для м-ра Картера хороший фон,- писал Ривз.- Президентские опросы показывают, что он все заимствовал от Рейгана, все, кроме республиканского консерватизма".

Это может послужить уроком того, насколько серьезно кандидаты и избиратели должны относиться к опросам общественного мнения и заключениям экспертов. В свое время постичь этот урок будет суждено и Джимми Картеру, но я испытал его первым в холодных политических снегах Нью-Гэмпшира.

Хорошие новости в связи с Айовой заключались в том, что кампания республиканской партии 1080 года за избрание президента превратилась в соревнование двух кандидатов, что полностью соответствовало нашему плану игры. Плохой же новостью для меня было то, что другим кандидатом был новый Рональд Рейган.

Сам Рейган не изменился, но его подход к кампании стал другим. Губернатор почти не вел свою кампанию в Айове, следуя уже упомянутой стратегии Джона Сирса, согласно которой лидер должен держать дистанцию, отделяющую его от остальных кандидатов. Но когда эта стратегия не оправдалась, Рейган прибыл в Нью-Гэмпшир в такой спешке, будто терпел поражение.

Но это, конечно, ему не угрожало. За блеском моего успеха в Айове, превозносимого средствами массовой информации, скрывалась политическая реальность того, что Рейгану, хотя он и не проводил своей кампании в этом штате, не хватило всего 2 процента голосов для победы в кокусах. Теперь же он повел свою кампанию в полную силу, используя в качестве своей базы солидную штаб-квартиру в Нью-Гэмпшире, созданную еще в 1976 году, когда он соперничал с президентом Фордом.

Из-за того что я полагал, что уже "разогнался", я также допустил ошибку, проглядев традиционное значение сюрпризов и оплошностей на праймериз в Нью-Гэмпшире. Для политических юнцов моложе 25 лет даю краткую справку:

1964 год. Барри Голдуотер, основной кандидат республиканской партии, терпит поражение от Генри Кэбота Лоджа, посла, находившегося в то время еще в Сайгоне.

1968 год. Джордж Ромни, объяснявший в Нью-Гэмпшире, почему он изменил свое отношение к вьетнамской войне, говорит, что прошел "промывание мозгов", заставившее его поддерживать эту войну.

1972 год. Эд Маски, основной кандидат в президенты от демократической партии, переиграл в своей реакции на нападки в его адрес в редакционной статье издателя Уильяма Лоуба, пролив слезы на снег перед издательством "Юнион-лидер" в Манчестере.

Затем наступил 1980 год. Политическим упрямцам всех возрастов, следившим за событиями на первичных выборах в Нью-Гэмпшире, наиболее запомнилось то, что произошло в субботний вечер 23 февраля, накануне дебатов между Рейганом и Бушем в школьном здании в Нашуа. И больше всего запомнилась одна фраза: "Я заплатил за этот микрофон, м-р Грин".

Джон Брин, а не Грин, был редактором издаваемой в Нашуа газеты "Телеграф" и спонсором дебатов между двумя кандидатами, назначенных в здании школы. Искажение его имени было ошибкой со стороны моего соперника, но, как показало освещение этого мероприятия в прессе, это была единственная ошибка, допущенная Рональдом Рейганом в тот вечер.

Идея организовать дискуссию между двумя кандидатами была выдвинута командой Рейгана после моего подскока в опросе общественного мнения в Айове. Они связались с руководителем моей кампании в Нью-Гэмпшире бывшим губернатором Хью Греггом. Ему эта идея понравилась, мне тоже, ибо это подтверждало, что я был главным соперником Рейгана в борьбе за выдвижение.

Хью ознакомил с идеей дискуссии Рейган - Буш издателя и редактора "Телеграфа", выходящего в Нашуа. Они согласились выступить спонсорами и назначили дату: 23 февраля. Тем временем Лига женщин-избирательниц из Манчестера, Нью-Гэмпшир, взялась за организацию дебатов с участием всех кандидатов.

Дискуссия в лиге состоялась 20 февраля. Как и большинство дебатов, в которых участвуют три и более кандидатов, было мало времени, чтобы сказать что-нибудь новое по обсуждаемым проблемам. Я покидал ее с ощущением, что не помог себе, но и не повредил; такое же ощущение сохранялось в отношении других участников, возможно за исключением Джона Андерсона.

Джон впервые представил себя диссидентом-республиканцем с "новыми идеями" еще в Айове. Перебежав по политической сцене справа налево, он стал фаворитом и некоторых средств массовой информации. Я слушал Джона во время дебатов, и мне не давали покоя два вопроса: во-первых, что случилось с консервативно настроенным Джоном Андерсоном, которого я знавал по конгрессу? Во-вторых, кроме предложения о введении налога в 50 центов на галлон бензина, о каких новых идеях он говорит?

Пройдет четыре года, прежде чем Уолтер Мондейл спросит у кандидата "с новыми идеями" образца 1984 года Гэри Харта, "в чем их суть". Если бы эта телереклама показывалась в 1980 году, этот вопрос можно было задать Андерсону. В любом случае Джон, по-видимому, не пользовался большим успехом среди тех, кто голосовал за республиканцев на первичных выборах. Однако на мероприятиях типа дебатов в Манчестере, где присутствовали представители прессы, ему удалось укрепить свою позицию как кандидата Дунсберри.

После дискуссии в Манчестере я начал выкраивать время в ежедневном расписании для подготовки к моему появлению с Рейганом в Нашуа. Но в этот момент положение начало усложняться.

Прежде всего, Федеральная комиссия по выборам выступила с правилом, по которому газета не может быть спонсором дискуссии Рейган - Буш. В ней должны принять участие и все остальные кандидаты. Тогда команда Рейгана, настаивая на участии только двух кандидатов, согласилась взять финансирование встречи на себя. Таким образом, шоу будет происходить, как и намечалось, в средней школе Нашуа в субботу вечером.

Однако в субботу во второй половине дня до Пита Тили стали доходить слухи о том, что в средней школе собираются появиться и другие претенденты: или для того чтобы выйти на сцену, или чтобы провести пресс- конференцию.

"Это Джон Сирс,- сказал Пит.- Он обзванивает их, пытаясь уговорить, чтобы они пришли".

Я ничего не понимал. Ведь именно Сирс и другие советники Рейгана, которые первоначально хотели исключить других кандидатов, настаивали на обратном. "Это дискуссия, спонсором которой согласилась выступить "Телеграф",- сказал я Питу.- Сейчас мы не можем изменить правила".

"Все, о чем я говорю,- это то, что я слышу,- сказал Пит.- Нет никаких сведений о том, что произойдет, когда мы приедем туда вечером".

Случилось же так, что другие кандидаты - Боб Доул, Говард Бейкер, Джон Андерсон, Фил Крейн - появились там, как и предсказывал Пит, и их неожиданное появление дало толчок к политической цепной реакции.

События стали развиваться вскоре после того, как мы приехали в школу и прошли в отведенную нам комнату. Джим Бейкер и я гадали о том, что могли замышлять другие кандидаты, когда пришел Джон Сирс и сказал, что, по его мнению, было бы хорошо открыть дискуссию для всех желающих. Джим сказал, что он не считает это хорошей идеей. Дэвид Кин, один из моих главных помощников по проведению кампании, согласился с Бейкером. Аудитория собралась смотреть дебаты Рейгана против Буша, а не повторение дискуссии в Манчестере. Я настаивал, что основные правила установила "Телеграф" и не нам их изменять.

Сирс ушел. Джон Брин, ведущий дискуссии, в это время говорил представителям прессы, столпившимся в коридоре, что его газета запланировала дебаты двух кандидатов и что он не поддастся давлению их расширить. Таким было его настроение, когда мы поднимались по ступенькам к сцене: первым Брин, затем я, потом Рейган, за которым следовали Доул, Бейкер, Андерсон и Крейн.

Тут же из аудитории раздались возгласы, призывающие дать остальным кандидатам возможность участвовать в дискуссии. Однако Джон Брин держался твердо. Когда Рейган начал излагать свою позицию по этому вопросу, Брин вмешался, приказав звукооператору "выключить микрофон м-ра Рейгана". Это было ошибкой. Ему нельзя было говорить такое. Если Брин забыл, что Рейган финансировал дискуссию, то Рейган помнил это. Его инстинктивно вырвавшаяся фраза: "Я заплатил за этот микрофон, м-р Грин", сделала все последующее неважным, включая нашу двустороннюю дискуссию, начавшуюся после того, как другие кандидаты в конце концов сдались и покинули сцену.

Общее политическое мнение после этого события свелось к тому, что я допустил существенную ошибку не тем, что сказал что-то лишнее, а потому, что не сказал необходимого. Я чувствовал, что моя позиция была прочна: основные правила дискуссии были уже установлены и я намеревался следовать именно им. Однако то, чему я научился в тот вечер и чего не знал раньше, состояло в том, что политические кампании имеют свои собственные уникальные правила. По мнению общественности, было несправедливо исключать других кандидатов. И лишь позже я понял, что было бы лучше, если бы я сказал Джону Брину: если губернатор Рейган не против, я не возражаю против того, чтобы другие кандидаты придвинули свои стулья и присоединились к дискуссии.

Ну, а если бы я так и поступил? Изменился бы результат первичных выборов в Нью-Гэмпшире? Маловероятно. Цифровые данные, с которыми мы познакомились после голосования, показывали, что Рейган был нацелен на полную победу еще до инцидента в Нашуа.

На первичных выборах в Нью-Гэмпшире 26 февраля Рейган получил 50 процентов голосов. Я был вторым с 23 процентами. Все остальные претенденты далеко отстали. Наконец-то началось соревнование двух делегатов, к которому мы стремились. Однако по мере того, как Рейган одерживал победы на первичных выборах на Юге и Среднем Западе, пресса заранее предсказала результат кампании: Рейган обеспечил себе выдвижение от республиканской партии.

Почему же я все еще участвовал в гонке? Действительно ли я собирался стать вице-президентом?

Этот вопрос возникал практически на каждой пресс- конференции. В политических кругах распространился слух, что я использовал избирательную кампанию как средство завоевания второго места в бюллетене. Какая другая причина могла бы заставить соперника упорно цепляться за безнадежное дело?

Мой ответ - не только прессе, но и моей команде - состоял в том, что мое положение не было столь безнадежным, как оно выглядело. Мы аккуратно тратили деньги, и даже после Нью-Гэмпшира в нашем фонде еще было около трех миллионов. Сконцентрировав наши усилия на ключевых штатах, мы могли надеяться на такой же прорыв, как и в Айове. Всегда был шанс, что команда Рейгана совершит тактическую ошибку, а мы сможем преподнести еще один сюрприз.

Когда по системе громкого оповещения нашего самолета транслировалась песня Кенни Роджера "Картежник" и музыка подходила к строке "Ты должен знать, как их держать, и должен знать, как их бросать", мы пели все. Чтобы доказать скептически настроенной прессе, что мы все еще боремся, я заимствовал еще одну фразу из рекламы баскетбольной команды "Вашингтон буллите" в финале чемпионата США 1979 года: "Пока эта толстая леди поет, опера еще не закончена".

Это делалось не только для прессы или для того, чтобы поддержать моральный дух моей команды (или мой собственный). Я действительно имел это в виду. Когда кто-либо - пресса, сотрудники моей команды или благожелательные, но пессимистично настроенные друзья - спрашивали, почему я не относился к избирательной кампании "реалистически", я отвечал, что политический "реализм" не обязательно диктуется прессой или опросами общественного мнения. Наше появление в Айове для ведения избирательной кампании в 1979 году не было "реалистическим" по тем же причинам, по которым в глазах некоторых экспертов не было "реалистическим" даже включение в гонку Рейгана. Они все почти списали его после того, как в 1976 году на съезде республиканской партии кандидатом в президенты был назван Форд.

Я был и остаюсь оптимистом, убежденным в том, что, какой бы плохой ситуация ни казалась, из нее может получиться что-нибудь хорошее. Это врожденная черта моей натуры. Но если оптимизм является плюсом для человека, проходящего трудный этап в обычной жизни, то, как я обнаружил, он может создать для кандидата в президенты определеннее проблемы, причем не тактические, а общего плана.

В моем случае оптимизм означал, помимо прочего, провозглашение лозунгов "большой момент" и "Америка должна быть готовой к 80-м годам". Доброжелательные друзья пытались давать мне советы и в этой области. Они говорили, что это были чисто снобистские выражения ^*, которые создавали впечатление, будто в моей кампании нет никакой сути, и если я потеряю однажды момент движения, я потеряю все.

^* (Обвинения в снобизме и элитаризме сопровождали меня на протяжении всей избирательной кампании и даже после нее. Один эксперт по связям с общественностью советовал мне не носить рубашки оксфордского стиля, чтобы избежать упрека со стороны прессы, будто я принадлежу к "элите". Узнав, что я не надевал таких рубашек уже больше чем двадцать лет, они переключали свое внимание на мои полосатые ремешки для часов. Критике подверглось также то, что я играл в теннис. После того как я объяснил, что больше занимаюсь бегом трусцой, чем теннисом, один из политических репортеров сказал, что бег трусцой представляет неудачную политическую стратегию (лично мне казалось, что он является физическим упражнением), так как это создает впечатление, будто я выставляю себя "как кандидат в команду на Олимпийские игры, а не в президенты". Такая же реакция последовала, когда мой пресс- секретарь, отвечая на вопросы, рассказал о моем увлечении популярной музыкой вплоть до стиля кантри-вестерн. Некоторые авторы, несмотря на то что я прожил в Техасе больше 30 лет, пришли к заключению, что я выставлял себя любителем музыки кантри-вестерн лишь для того, чтобы избавиться от обвинения в "элитаризме". В конце концов я спросил одного из специалистов по средствам массовой информации, почему - хотя они и учились в университетах "Лиги плюща" - два Рузвельта, два Тафта и Джон Ф. Кеннеди не были обвинены в принадлежности к "элите", когда выставляли себя кандидатами в президенты. Тот ответил, что не знает, почему так было, но что в моем случае эти обвинения были связаны с "предвзятостью"; это привело меня к выводу, что мне придется смириться с глупым обвинением в заговоре с целью захватить правительство и терпеть это обвинение впоследствии.- Дж. Б.)

После Нью-Гэмпшира критика в адрес моей предвыборной кампании достигла пика: меня обвинили в том, что у меня не было "видения будущего".

Эта критика не была обоснованна. Мой взгляд на будущее Америки - на то направление, в котором я хотел вести страну,- разъяснялся в дюжине речей и программных выступлений на протяжении всей кампании.

Это был (и есть) взгляд, сформированный моей политической философией - консервативной философией, основанной на идее, что Америка является маяком надежды для мира и маяком свободы, справедливости и благоприятных возможностей для всех своих граждан.

За рубежом это означает уважение наших обязательств по отношению к нашим друзьям и союзникам, а также обеспечение интересов Америки с помощью политики с позиции силы. Говоря словами, произнесенными при инаугурации Джоном Ф. Кеннеди, надо было быть достаточно сильными, чтобы "никогда не вести переговоров из страха" и "никогда не бояться вести переговоры".

Здесь же, в Соединенных Штатах, это означает признание правительства в качестве последнего, но отнюдь не первого средства в решении разных проблем. Я верю, как верили Джефферсон и Линкольн, что единственная задача правительства - это сделать для людей то, что они не могут сделать для себя сами; что политическая и социальная свобода связана с экономической свободой и что истинная роль президента состоит в том, чтобы разработать внутреннюю социальную программу для улучшения качества жизни американцев с помощью свободного, конкурентного рынка не только товаров, но и идей.

Ничто из сказанного выше не означает, как утверждают некоторые либералы, что только они "относятся с состраданием" и "с отзывчивостью" к тем гражданам страны, которые ущемлены социально и экономически. Напротив, центральной темой всех речей, посвященных внутренней политике, которые я произнес на протяжении кампании 1980 года - и моих выступлений в бытность конгрессменом,- является моя преданность идее, что каждый индивид имеет право на справедливую возможность выполнить предназначение, данное ему Богом.

Мое "видение" пронизывало все, что я говорил как кандидат и делал на протяжении почти двадцати лет своей работы на общественных постах; однако каким-то образом вместе с проблемами оно затерялось в том отражении, которое наша кампания получала в средствах массовой информации.

Эта проблема возникла не во время кампании 1980 года. В 1976 году проблемами, которые привлекли наибольшее внимание прессы, были не внешняя политика президента Форда и не позиция Джимми Картера по вопросу о распространении ядерного оружия, а "ошибка" Форда по поводу Польши в дебатах с Картером и признание Картера журналу "Плейбой" о "соблазне в его сердце".

Я помню, как поздней осенью 1976 года смотрел отрывок воскресной телепередачи "60 минут", в которой помощник Картера по связи с общественностью Джеральд Рафшун объяснял, как он собирается опровергать обвинения в том, что его кандидат уклоняется от обсуждения проблем. Рафшун утверждал, что фактически в каждом выступлении по телевидению Картер касался одной или нескольких проблем, но его мнение не доходило до аудитории. Решение, по его словам, состояло в том, чтобы улучшить телепередачи, введя в них голос диктора, предваряющий замечание Картера словами "Джимми Картер говорит о проблеме..." каждый раз, когда речь заходила бы о новой проблеме.

Может быть, таким должен был быть и мой подход к вопросу о "видении будущего" в 1980 году - предварять каждое публичное выступление заявлением: "Мое видение будущего заключается в том, что..." - и затем просто излагать позицию, которую я занимал. Или, может быть, мне стоило объявить себя кандидатом "новых идей", как в том же году сделал Джон Андерсон, а четыре года спустя - Гэри Харт.

Однако моя проблема с таким подходом сегодня, как и в 1980 году, состоит в том, что я испытываю неловкость, прибегая к риторике ради риторики.

Видение будущего? Как может кто-то стремиться стать президентом США без всеобъемлющего взгляда на мир, какой он есть, и на то, каким он должен быть, или без глубокой уверенности в том курсе, которого страна должна придерживаться в будущие годы?

Новые идеи? Это еще одна риторическая выдумка. В этой фразе ложно то, что кандидаты, которые ею пользуются, делают это так, как будто они обнаружили патентованное лекарство для всех проблем страны - не "новые идеи", а новые панацеи. Однако если опыт последних 50 лет чему-то учит, так это тому, что "новая идея" относительно того, как сформулировать внешнюю политику или развить экономику, не является хорошей только потому, что она новая.

Джим Роудс, бывший губернатор штата Огайо, произвел на меня впечатление этим фактом политической жизни, когда я встретился с ним вскоре после того, как решил бороться за президентство. Цель моего визита заключалась не в том, чтобы просто попросить поддержки, а чтобы узнать его откровенное мнение о том, как добиться успеха в правительстве и в политике.

Как республиканец и губернатор одного из главных промышленных штатов Джим Роудс был уникален. Начать с того, что он противоречил стереотипу о том, как выглядит и действует республиканец-губернатор. Крупный, осанистый - кличка Большой Джим точно обрисовывала его,- Роудс опровергал шаблонное обвинение демократов, что республиканцы представляют собой элитарную партию членов "загородных клубов". С грубоватой речью и хорошим чувством юмора, он был непобедим в Огайо в 60-е и 70-е годы как в избирательных кампаниях, так и в опросах общественного мнения. Его прямота и язвительность одинаково эффективно привлекали и рабочих, и фермеров штата.

Итак, однажды утром я был у Джима Роудса, пил апельсиновый сок и рассказывал ему о моей президентской кампании и программе для Америки - излагал свое "видение будущего". Я прошелся по всему списку: внешняя политика, национальная оборона, экономика. Я говорил то ли об усилении НАТО, то ли о макроэкономике, когда мой хозяин, который сидел, откинувшись в кресле, заявил, что с него хватит.

Будучи кандидатом, вы обычно можете сказать, когда люди вас не понимают. Через какое-то время они или начинают ерзать в своих креслах, или их взгляд становится отсутствующим. Однако с Большим Джимом не надо было ждать так долго.

"Прекрати молоть чепуху, Джордж,- сказал он, отодвигая свое кресло назад и поднимаясь на ноги,- потому что, если ты серьезно намерен попытаться стать президентом, ты должен хорошо понять несколько вещей. То, о чем ты говоришь, правильно, но я хочу показать тебе, за что люди голосуют, что они действительно хотят знать".

С этими словами Большой Джим достал толстый тисненый кожаный бумажник из своего кармана, бросил его на стол и сказал: "Все это здесь, мой друг. Рабочие места. Кто сможет положить деньги людям в карман: ты или кто-то другой? Рабочие места. В них все, Джордж. Рабочие места. Рабочие места. Рабочие места".

Старый друг дал мне одну "новую идею" для ведения кампании. Обсуждение экономической теории подходит для программных документов, но с этого момента всякий раз, когда я хотел суммировать для аудитории свои экономические взгляды, я цитировал Джима Роудса, доставал свой бумажник, поднимал его вверх и говорил: "Рабочие места! Рабочие места!! Рабочие места!!!"

По-видимому, это доходило до рабочих аудиторий. После поражения в Нью-Гэмпшире нам удалось продолжить кампанию, победив в ведущих промышленных штатах - Массачусетсе, Коннектикуте, Пенсильвании и Мичигане. "Новая идея" кампании "Большого Джима" действительно имела под собой основу, а вот "большой момент" - определенно нет.

Стратегия Джона Андерсона заключалась в том, чтобы утверждать, что он единственный кандидат в гонке, который представляет альтернативу Рейгану, шедшему впереди всех кандидатов. Если вам не нравится политика Рейгана, настойчиво утверждал он, то вам не должна нравиться и политика Буша, ведь "Джордж Буш - это просто Рональд Рейган в костюме фирмы "Брукс бразерс"".

Он был не прав насчет костюма - я носил одежду фирмы "Артур Адлер",- однако он был точен в утверждении, что Рейган и я не очень расходились во взглядах на проблемы. Однако, когда гонка превратилась в соревнование "Рейган против Буша", сопровождавшая нас пресса сконцентрировала свое внимание на различиях в наших позициях. Обычно в этой связи упоминались три вопроса: поправка о равных правах, аборты и экономическая политика.

o Поправка о равных правах [для женщин.- Ред.]. Я поддерживал первоначальную поправку о равных правах для женщин до того, пока не истекло время ее принятия. Конгресс продлил этот срок с целью позволить штатам изменить свои позиции в пользу поправки. Я считал, что это помеха законодательству. Поправка обсуждалась по всем правилам, но была отклонена (как затем было отклонено и продление срока). Рейган и я считали (и до сих пор считаем), что лучший путь - гарантировать равные права женщин через законодательные меры, а не конституционные поправки.

o Аборты. Я против абортов, кроме случаев изнасилования, кровосмешений или когда под угрозой оказывается жизнь матери. Ни Рейган, ни я не одобряли решения Верховного суда по делу "Роу против Уэйда". Мы были согласны, что нужна какая-то форма конституционной поправки, чтобы отменить это решение.

o "Шаманская экономика". Это словосочетание было вставлено в одну из речей в ходе первичных выборов в Пенсильвании. Экономический план Рейгана призывал к сокращению налогов в рамках стимулирования экономики со стороны предложения. Я соглашался с необходимостью сокращения налогов, но добавлял, что оно может быть проведено только в связи с сокращением размера государственного и федерального дефицита. Поскольку Рейган также приветствовал ослабление правительственного и бюрократического сверхрегулирования, это словосочетание отражало словесные различия без различий по существу.

"Шаманская экономика" стала расхожей фразой моей кампании, которая, как выяснилось, получила долгую самостоятельную политическую жизнь. Демократы пытались использовать ее в свою пользу на общих выборах, однако без большого успеха.

В то же время, учитывая темпы ведения современных предвыборных кампаний, нет никакой гарантии, что любой кандидат в президенты не употребит какую-то фразу или не ответит на какой-то вопрос так, чтобы не возник эффект бумеранга. По любому поводу.

Теперь президентская кампания начинается на следующий день после того, как заканчивается предыдущая (а иногда и до того, как они заканчиваются: первый вопрос о кампании 1988 года был задан на моей первой пресс-конференции в 1984 году). Длительность гонки, количество первичных выборов, кокусов, речей, дискуссий, пресс-конференций, интервью и т. д.- все эти факторы делают трудным, если не невозможным, для кого-нибудь бороться за пост президента, не сделав грубого зевка или не сболтнув что-нибудь где-то по пути.

Я внес в это свою лепту. Некоторые мои ошибки объясняются неправильной оценкой. Другие были обусловлены непониманием или неправильными представлениями. Избежать как ошибок, так и обмолвок, которые могут произойти во время избирательной кампании, можно лишь в том случае, если вы будете смотреть на этот процесс как на суровое испытание в экстремальных условиях.

Кандидату в президенты приходится принимать где-то от одной до двух дюжин решений в день. Они могут варьироваться по важности от того, как реагировать на последние события во внешней политике, до того, на каком из двух мероприятий надо присутствовать, учитывая нехватку времени. Если кандидат решит присутствовать на мероприятии А - на избирательном митинге сторонников партии,- то одна группа советников скажет ему, что он сам не должен произносить никакой "проповеди"; если же он выбирает мероприятие Б - местное благотворительное мероприятие,- то другая группа советников скажет ему, что он ничего этим не выиграет, так как проигнорирует свою политическую базу.

В это время за дверью его комнаты ждут репортеры местного телевидения для интервью, которое должно начаться через пять минут, а составитель речей кандидата только что появился с предложением вставить в речь абзац по поводу внешнеполитических событий. Пока кандидат просматривает материал, раздается "срочный" междугородный звонок от местного руководителя предвыборной кампании с другого конца страны, который докладывает, что продажа билетов на мероприятие по сбору средств в избирательный фонд пойдет лучше, если сказать представителям прессы, что "на нем планируется важное экономическое заявление". Кандидат говорит, что перезвонит этому местному руководителю своей кампании, вносит некоторые изменения в предложенный абзац речи ^*, затем говорит своему пресс-секретарю, что готов к интервью.

^* (Для кандидата на пост вице-президента в партийном бюллетене проблема несколько усложняется. Любую позицию по последним политическим событиям он должен согласовывать с кандидатом в президенты, с тем чтобы их позиции не расходились в разные стороны.- Дж. Б.)

Входит телерепортер со своей группой. Они расставляют свое оборудование, гример старается удалить лоснящееся пятнышко со лба кандидата; в этот момент советник шепчет последние наставления перед тем, как заработает телекамера: оказывается, что в список вопросов для интервью случайно не включена проблема местного значения. Кандидат должен знать о ней, даже если у него нет по ней собственного мнения. Если он борется за пост президента, он должен быть знаком со всеми проблемами на всех уровнях. Однажды в Орегоне молодая женщина спросила о моей позиции по поводу Восточного Тимора. Когда я сказал ей, что недостаточно знаком с ситуацией на Восточном Тиморе, чтобы дать немедленный ответ, она сказала: "Вы не знаете? И вы хотите руководить американской внешней политикой?"

Очевидно, что кандидат, который хочет сократить количество ошибок и оговорок, не должен все брать на себя. Однако независимо от того, какой у него был сложный день или под каким давлением он находился, когда он должен принять ключевое решение, сказанное Гарри Трумэном о президентстве должно быть отнесено и к избирательной кампании: ответственность лежит на кандидате, а не на его советниках по ведению кампании.

Изменил бы я общий процесс? В некоторых отношениях - да. Начать с того, что расходы на борьбу за выдвижение кандидатом в президенты вышли из-под контроля, а ограничения, налагаемые федеральным законом о финансировании избирательных кампаний, не удерживают некоторых кандидатов от накопления огромных долгов, для выплаты которых требуются долгие годы.

С проблемой космических издержек связан и тот факт, что борьба за выдвижение в президенты ведется на протяжении четырех лет. В некоторой степени это обусловлено похожим на "лошадиные скачки" характером освещения политических событий. Первые опросы общественного мнения о гонке 1988 года были проведены еще в ходе партийных съездов 1984 года. Однако по большому счету инициаторами изменений этого процесса должны быть политические деятели и партии, а не пресса. Кроме того, это не были бы скачки, если бы лошади и жокеи не пробовали свои силы за четыре года до того, как будет дан старт. Как кандидат, который получил преимущество благодаря раннему старту в кампании 1980 года, я выступил бы последним за ограничение времени на ведение кампании, даже если при нашей системе это было бы возможно.

Что касается самого процесса отбора кандидатов, то, с моей точки зрения, для выбора кандидата в президенты праймериз лучше, чем кокусы, а кокусы лучше, чем закрытые съезды. Все, что приближает процесс выборов к народу, все это к лучшему.

Короче говоря, наш процесс отбора кандидатов в президенты может испытывать давление, может быть хаотичным, иногда даже несправедливым, однако я не согласен с критиками, которые считают, что он нуждается в солидной перестройке,- особенно с теми, которые утверждают, что телевидение благодаря своей многомиллионной аудитории делает необязательным путешествие кандидата по стране с "розничной распродажей" своих идей.

При всех ее недостатках суть нынешней системы в том, что она вытаскивает кандидатов в президенты - так же как и президентов - из изолированной политики с помощью телевидения и электронных компьютеров и вводит их в контакт с живыми людьми. Кандидат может вступить в избирательную кампанию со своими собственными идеями о том, какие проблемы волнуют народ. Однако из реакции аудитории на мои речи, ответы на вопросы, индивидуальные и групповые дискуссии я снова и снова узнавал о проблемах, которые люди считали важными, но которые не выявляются в опросах общественного мнения.

В ходе президентской кампании сообщения идут в обоих направлениях. Президент - в то время еще губернатор - Рейган нашел проблему номер один своей кампании за выдвижение кандидатом в президенты от республиканской партии в результате неожиданной реакции аудитории на одну из его фраз в речи, произнесенной в Сан-Сити, штат Флорида. Эта фраза, выражавшая сильную оппозицию по отношению к Договору о Панамском канале, подняла аудиторию на ноги. До этого момента данная проблема оставалась в "спячке". Губернатор и его сотрудники были удивлены реакцией аудитории, однако быстро поняли: хотя эта проблема раньше не появлялась на поверхности ни в одном опросе общественного мнения, она глубоко волновала тех, кто голосовал на первичных выборах за республиканцев, и стала боевым девизом сторонников Рейгана.

Я приобрел собственный опыт в данной области в первые же месяцы кампании 1980 года. В политических кругах Вашингтона распространился слух, что после Вьетнама и "Уотергейта" Центральное разведывательное управление потеряло свою политическую популярность. Наплыв голливудских фильмов и телевизионных постановок, изображавших сотрудников ЦРУ тупицами, поддерживал эту точку зрения. Она была принята в Вашингтоне в такой степени, что некоторые демократы считали критику ЦРУ верным средством для прокладывания себе дороги в Белый дом.

Я получил от своих друзей совет: если надо будет упомянуть о своей работе в ЦРУ, то лучше это сделать мимоходом, не заостряя внимания на этом вопросе. "Не распространяйся об этом,- советовал один из друзей.- Это - проигрышная карта". Я обдумал все и пришел к заключению, что проигрышная это карта или нет, но работа в ЦРУ входит в мою биографию и ее не надо стыдиться. Поэтому я включил рассказ о своей работе в качестве директора ЦРУ в стандартную предвыборную речь, завершая ее перечислением успехов этого агентства и обещанием, что в случае своего избрания я укреплю американскую разведывательную сеть во всем мире.

Реакция? Каждый раз, когда я излагал эти взгляды в республиканской или смешанной аудитории во время первичных выборов, их встречали аплодисментами. Они стали тем откровением об общественном мнении, которое кандидат не может почерпнуть из опросов, из консультаций с политическими экспертами или ведя свою кампанию из звуко- и светонепроницаемых телестудий.

Это не значит, однако, что встречи с людьми во время кампании дают кандидату действительное понимание настроения избирателей...

Субботним вечером перед предварительными выборами в Мичигане 20 мая 1980 года губернатор Билл Милликен и я только закончили обильный греческий ужин с шиш-кебабом и пахлавой в центре Дейтройта. Мы прогуливались после ужина в сопровождении нескольких сотрудников моей команды, когда натолкнулись на группу телерепортеров и журналистов. Это не было запланированное мероприятие с участием средств массовой информации. Но, впрочем, ни один предпринятый кандидатом в президенты за 72 часа перед голосованием шаг не может быть со всей искренностью представлен как аполитическое действие. Даже если он ничего не делает - летит домой или отдыхает в своем гостиничном номере,- кто-нибудь обязательно придаст этому политический оттенок. (Находится ли он в плохом настроении или излишне самоуверен?)

Во всяком случае, Билл и я продолжали свой путь, сопровождаемые телекамерами, когда неожиданно к нам подошла - лучше сказать, напала на нас - пара людей среднего возраста: мужчина, бормотавший что-то неразборчивое, и женщина, эмоционально восклицавшая: "Буш - ты пустышка!" Она кричала и размахивала своим пакетом с покупками перед моим лицом таким образом, что пришлось вмешаться агенту службы охраны. "Я не буду голосовать за тебя, даже если твоим конкурентом будет Кастро!" Затем, так же неожиданно, она и ее муж исчезли, смешавшись с толпой наблюдателей. Агент охраны успокоился.

Билл покачал головой.

- Что ты думаешь об этом, Джордж? - спросил он.- Она "за" или "против"?

- Неясно,- ответил я.- Зарегистрируй ее как еще не сделавшую свой выбор.

Через три дня мы выиграли выборы в Мичигане с большим перевесом: в городских и сельских районах среди рабочих и фермеров. Под словом "мы" я имею в виду Билла Милликена и меня, потому что только благодаря ему, поддерживавшему меня своей теплой личной дружбой, последние первичные выборы в этой кампании принесли победу мне. Один из наиболее популярных губернаторов Мичигана за всю историю штата, положивший на карту весь свой престиж, Милликен поддержал мою кандидатуру даже после того, как подсчет голосов делегатов-республиканцев в национальном масштабе показал, что Рейган далеко впереди.

Я вернулся к себе в тот вечер настроенный оптимистично и полагая, что Мичиган может многое изменить, перетянуть чашу весов. Но последние известия, переданные в 23 часа, поставили все на свои места. Рейган, сообщал диктор, набрал достаточное число голосов делегатов в Небраске, чтобы оказаться во главе списка кандидатов, и, да, Джордж Буш выиграл первичные выборы в Мичигане.

Итак, Мичиган ничего не значил с точки зрения выдвижения кандидата в президенты. Однако он не должен был пройти незамеченным теми, кто вращается вокруг выдвинутого кандидата в президенты и кто размышляет о том, как составить наиболее сильный список из республиканцев, который мог бы соперничать осенью с Джимми Картером и Уолтером Мондейлом.

Мы завершили нашу кампанию через десять дней, объявив об этом на пресс-конференции в Хьюстоне. Я сам наконец примирился с тем, что мы потерпели поражение, но некоторые члены моей семьи и близкие друзья переживали это несколько дольше.

Все мои дети на протяжении кампании работали сверхурочно. Нейл поехал в Нью-Гэмпшир, Марвин - в Айову, а Джордж ездил по всей стране, как и наша младшая Дороти. Джеб, бегло говорящий по-испански, и его жена-мексиканка Колумба активно работали среди испаноязычных избирателей во время первичных выборов в Пуэрто-Рико, Флориде и Техасе. Вместе с моим давним другом и сотрудником Доном Рудсом Джеб был одним из тех, кто настаивал на борьбе до конца, на ведении кампании в стиле Аламо ^*, когда стреляют до последнего патрона.

^* (Техасский форт Аламо в Сан-Антонио был захвачен мексиканскими войсками 6 марта 1836 г. после 13-дневной осады. Весь гарнизон из 187 человек был взят в плен.- Прим. ред.)

Дело же заключалось именно в том, что у нас действительно кончились патроны. Несмотря на наши усилия - сокращение расходов на рекламу и переезды в последний месяц кампании,- у нас оказался дефицит в 400 тысяч долларов. Сюда входило и жалованье преданных работников, которые затем продолжали служить бесплатно на добровольной основе в то время, пока шла наша гонка. Вообще-то - по крайней мере так говорили мне опытные в политических вопросах люди - 400 тысяч долларов - это небольшая стоимость поражения в президентской кампании по современным стандартам. Тем не менее я был полон решимости целиком выплатить этот дефицит, включая задержанное жалованье, и намеревался сделать это в кратчайший срок.

Так что пришлось вернуться к последнему сбору фондов. В какой-то степени это была наиболее трогательная часть кампании, потому что невозможно высказать большую преданность и дружбу, чем внести денежные средства на кампанию, которая не просто обречена на поражение, но уже потерпела поражение. Последней остановкой был дом Клинта Фрэнка в Иллинойсе накануне национального съезда республиканской партии. Там-то мы полностью и закрыли наши бухгалтерские счета. Мы отправились в Детройт уже без долга - за исключением того, который не может быть оплачен долларами.