Глава десятая. Тюрьма наизнанку

Если когда-либо военная тюрьма располагалась не там, где надо, так это военно-морская тюрьма на Флашинг-авеню, в самом сердце гетто Бедфорд-Стивезан в Нью-Йорке. Здание, в котором размещается тюрьма, находится напротив бруклинских флотских доков. Тюрьму предполагалось закрыть, но это не было сделано из-за огромного притока заключенных, вызванного войной во Вьетнаме.

В бруклинской тюрьме торговля наркотиками и их употребление приняли огромные масштабы. Был случай, когда под суд военного трибунала были отданы сразу 17 из 24 морских пехотинцев, ожидавших в тюрьме наказания за разные совершенные ими проступки.

Нет такого наркотика, который нельзя было бы достать в бруклинской тюрьме или прилегающем к ней сент-олбэнском военно-морском госпитале.

В беседе с членом палаты представителей Биаджи двадцатилетний морской пехотинец из города Сиракьюс, оказавшийся в бруклинской тюрьме за употребление наркотиков, заявил, что он впервые попробовал наркотики, когда находился на лечении в сент-олбэнском госпитале.

Биаджи. Вы стали наркоманом во время пребывания в сент-олбэнском госпитале?

Морской пехотинец. Нельзя сказать, что я стал наркоманом, но именно в госпитале я начал употреблять наркотики. Там их достать нетрудно.

Биаджи. Где вы брали их? У гражданских служащих?

Морской пехотинец. Иногда и у них,

Биаджи. И у военнослужащих?

Морской пехотинец. Да.

Биаджи. Вы платили за них?

Морской пехотинец. Да.

Биаджи. Сколько?

Морской пехотинец. Три-четыре доллара за дозу. Иногда даже шесть долларов.

Биаджи. На какие деньги вы покупали наркотики?

Морской пехотинец. На свое жалование. Больше мне денег расходовать было не на что.

Биаджи. Как вы оказались в госпитале?

Морской пехотинец. Я повредил колено во время службы во Вьетнаме.

Биаджи. Что у вас с коленом?

Морской пехотинец. Мне пришлось удалить коленную чашечку. После операции меня хотели отправить обратно во Вьетнам.

Биаджи. Можно ли купить наркотики здесь, в тюрьме?

Морской пехотинец. Да.

Биаджи. Откуда вы это знаете?

Морской пехотинец. Я сам покупал их здесь, и не раз.

Биаджи. Сколько вы платите за дозу?

Морской пехотинец. Пять долларов.

Биаджи. Какой наркотик вы покупали?

Морской пехотинец. Героин.

Биаджи. Кто торговал наркотиками?

Морской пехотинец. Военнослужащие.

Биаджи. Открыто?

Морской пехотинец. Практически - да.

Биаджи. Как попадают наркотики сюда, на базу ВМФ?

Морской пехотинец. Не знаю.

Биаджи. Мог бы я купить наркотик здесь?

Морской пехотинец. Достаточно знать, у кого их можно купить.

Биаджи. Кого мне нужно было бы знать?

Морской пехотинец. Наши ребята находят нужных людей.

Биаджи. Кто же торгует наркотиками? Можете вы назвать этого человека?

Морской пехотинец. У всех есть наркотики. Мне кажется, что здесь, в госпитале, все употребляют наркотики.

Биаджи. В госпитале?

Морской пехотинец. Да. С тех пор как я попал сюда, я не видел еще такой палаты, где бы не было людей, употребляющих наркотики. Повторяю, мне кажется, что все здесь, в госпитале, употребляют наркотики.

Точно такая же картина выявилась в беседах с заключенными тюрьмы в Бруклине. Вот запись беседы с 19-летним моряком, отбывавшим наказание за самовольную отлучку в течение 6 дней^*.

^* (По американскому законодательству отсутствие военнослужащего в части без уважительных причин сроком до 30 суток считается длительной самовольной отлучкой, хотя и наказывается не в дисциплинарном порядке, а по суду военного трибунала. Самовольное отсутствие в части свыше 30 суток считается дезертирством. - Прим. ред.)

Биаджи. Вы употребляете наркотики?

Моряк. Здесь нет. А вообще да.

Биаджи. Можно ли достать наркотики в здешней военно-морской базе?

Моряк. Можно.

Биаджи. Кто торгует наркотиками?

Моряк. Не знаю, но я видел наркотики у заключенных.

Биаджи. Какие это были наркотики?

Моряк. Героин.

Наркотики, которые так свободно приобретаются на территории военно-морской базы в Бруклине, попадают сюда из прилегающего бруклинского гетто, находящегося в районе Бедфорд-Стивезан, Этот район известен расовыми волнениями и самой высокой в Нью-Йорке преступностью. Один из офицеров охраны в тюрьме рассказал Биаджи: "Наркотики попадают сюда из прилегающего района. Многие солдаты начали употреблять наркотики именно здесь, чаще всего после пребывания во Вьетнаме".

В тех случаях, когда у заключенных нет денег, то возможно приобретение наркотиков в обмен на сигареты или другие вещи.

Биаджи. Употребляете ли вы наркотики?

Офицер. Нет.

Биаджи. Можно ли купить здесь наркотики?

Офицер. Говорят, что охранники доставляют наркотики для заключенных.

Биаджи. То есть перепродают их заключенным?

Офицер. Если у вас есть запас сигарет, скажем, то можете получить...

Биаджи. Какая связь между сигаретами и наркотиками?

Офицер. Если у вас нет денег, то сигареты могут заменить их.

Еще один морской пехотинец, с которым беседовали авторы этой книги, ожидал суда военного трибунала за торговлю наркотиками. У него было обнаружено 1400 доз марихуаны, и он продавал этот наркотик больным в госпитале, где сам находился на излечении.

С заключенным, находящимся под следствием в бруклинской военно-морской тюрьме, первым беседует начальник тюрьмы подполковник Тиф. Он считает, что самой большой трудностью для него в содержании заключенных является борьба с употреблением наркотиков. Главную причину широкого распространения наркотиков среди заключенных Тиф видит в месторасположении тюрьмы. Когда тюрьма находилась на территории бруклинских судоверфей, удавалось не допускать попадания наркотиков в тюрьму.

В свое рабочее время Тифу приходится заниматься делами об употреблении наркотиков. Как правило, по рекомендациям Тифа дела злостных наркоманов передаются в суды военного трибунала. Те, кто случайно оказался в числе потребителей наркотиков, наказываются в дисциплинарном порядке, вплоть до увольнения со службы.

В среднем в тюрьму, начальником которой является Тиф, ежемесячно поступает более 180 человек, в большинстве своем за самовольные отлучки. Одним из помощников начальника тюрьмы является старший сержант Лисон Маккой. На этой должности он пробыл уже три года. К моменту написания этой книги Маккой, как и Тиф, ожидал перевода на новую должность.

По словам Маккоя, перед персоналом военных тюрем стоят три основные задачи: содержание заключенных под стражей, выявление социальных причин правонарушений и перевоспитание заключенных.

В штабе Бруклинского округа морской пехоты имеются два высококвалифицированных юрисконсульта. Эти люди и занимаются выявлением причин самовольных отлучек, за которые морские пехотинцы подвергаются тюремному заключению. "Если мы не смогли найти причину правонарушения, - говорит Маккой, - значит, не сумели выполнить свою задачу. Очень часто причина кроется в семейных делах заключенного, в финансовых неурядицах дома". Тиф, Маккой или кто-нибудь из сержантов беседует с доставленными в тюрьму солдатами и принимает решение о мере наказания. Эти беседы носят характер допроса следователем арестованного перед разбором дела в суде. Разница состоит в том, что гражданский человек может быть освобожден под залог, а морской пехотинец, совершивший проступок, обязательно находится под стражей до вынесения судебного решения по его делу.

Авторам данной книги довелось присутствовать на одной из бесед с только что поступившими в тюрьму заключенными.

Первым был молодой морской пехотинец, находившийся в самовольной отлучке 28 дней. Еще два дня, и его стали бы считать дезертиром. Атмосфера на первичной беседе с заключенным строго официальная. Эта беседа скорее выглядит как заседание дисциплинарной комиссии. Подполковник Тиф сидит за широким столом, а рядом с ним в положении "смирно" стоят его помощники. Заключенному зачитывается статья 31 Единого военно-дисциплинарного кодекса, а потом начинается допрос.

Тиф. Почему вы оказались в самовольной отлучке?

Заключенный. Заболел отец.

Тиф. Пытались ли вы связаться с командованием своей части?

Заключенный. Да, но со мной не захотели разговаривать. Я потратил 40 долларов на телефонные переговоры, а затем бросил это дело.

Тиф. С кем вы разговаривали?

Заключенный. С дежурным сержантом. Он каждый раз говорил мне, что командира нет или что он занят.

Тиф. Вы лжете. Не может быть, чтобы вам, так и не удалось поговорить с кем нужно. А раньше вы бывали в самовольных отлучках?

Заключенный. Нет, раньше со мной этого не случалось.

Тиф. Опять лжете. В прошлый раз за самовольную отлучку вас понизили в звании на одну ступень. Я запомнил вас.

Заключенный. Вы правы.

Тиф. Помнится, вы и до этого были в самовольной отлучке, когда служили на Гавайях. Не так ли?

Заключенный молча кивает в знак согласия.

Тиф. Значит, наказание на вас не подействовало. Почему же вы все-таки вернулись в часть?

Заключенный. Я думал, что меня уволят по семейным обстоятельствам.

Тиф. Снова лжете. Дело ведь в том, что еще два дня отсутствия в части - и вас стали бы судить как дезертира.

Заключенный молчит.

Тиф. Пойдете под суд военного трибунала.

Хотя на беседах с поступающими в тюрьму заключенными помимо начальника (в данном случае подполковника Тифа) присутствуют другие офицеры или сержанты из тюремного персонала, решение принимает начальник. В отношении другого морского пехотинца, арестованного за самовольную отлучку, Тиф принял решение ходатайствовать об увольнении его со службы. Третьего заключенного, находившегося в самовольной отлучке, которую он объяснил семейными обстоятельствами, Тиф приказал понизить в звании на одну ступень, лишить увольнения на две недели и оштрафовать. Еще одного заключенного - пуэрториканца, обвиняемого в дезертирстве, Тиф решил отдать под суд военного трибунала.

Тиф и Маккой - редкое явление среди персонала военно-морских тюрем, хотя командование морской пехоты заверяет общественность в своем стремлении добиться укомплектования тюремного персонала опытными и знающими специалистами по правовым вопросам и вопросам воспитания. До настоящего времени большинство охранников и других служителей в тюрьмах составляют кадровые морские пехотинцы, очень часто участники войны во Вьетнаме. Этим объясняются напряженные отношения между тюремщиками и заключенными, большинство из которых совершили самовольные отлучки, чтобы избежать отправки во Вьетнам. Именно на этой почве рождаются грубость и жестокость в обращении тюремного персонала с заключенными.

Обвинения в жестоком обращении авторы этой книги слышали от многих заключенных бруклинской тюрьмы, хотя Тиф и Маккой отрицали эти факты.

Кроме того, большинство заключенных бруклинской тюрьмы жаловалось на качество и скудность пищи.

Морской пехотинец. Они говорят, что кормят нас удовлетворительно. Однако очень часто некоторые из заключенных остаются совершенно без пищи, особенно если им приходится быть последними в очереди в столовую.

Авторы. Нам рассказывали, что заключенные получают хорошее питание.

Морской пехотинец. Они говорят одно, а на самом деле происходит совсем другое. Я думаю, что вас просто обманывают.

Один из заключенных, нервно поглядывая вокруг, подошел к авторам этой книги, осматривавшим столовую, и шепотом произнес:

"Один парень нашел муху в галете. Он хотел поговорить с вами и обратился за разрешением к охраннику. А тот сказал, что все это ерунда, отобрал галету и выбросил ее в ведро для отходов".

Действительно, не все арестованные получают пищу регулярно. Некоторых в порядке наказания оставляют на так называемом "штрафном пайке". В этих случаях заключенный получает только хлеб и картофель. В сухопутных войсках официально считается, что такое наказание не может превышать двух недель. В морской пехоте никаких ограничений такого рода вообще нет.

Один из заключенных в бруклинской тюрьме рассказал, что за пять месяцев его трижды оставляли на "штрафном пайке": один раз в течение пятидесяти семи дней, во второй раз - четырнадцати дней и в третий раз в течение семи дней.

29-летний солдат, участник войны во Вьетнаме, прослуживший в морской пехоте два с половиной года, был отправлен в сент-олбэнский госпиталь с связи с болезнью печени. Как-то в столовой он в пылу гнева бросил поднос с едой на пол, и за это его отправили в тюрьму. Там ему был назначен "штрафной паек".

Этот солдат признал, что, если бы ему пришлось выбирать между "штрафным пайком" и пайком, который выдают во Вьетнаме, он выбрал бы "штрафной паек" не потому, что лучше пища, а потому, что во Вьетнаме идет война.

Моральное воздействие - один из основных методов "воспитания" заключенных в бруклинской тюрьме, как, впрочем, и в других тюрьмах. И вместе с тем имеются жалобы заключенных на побои, которым их подвергают охранники.

Морской пехотинец, находившийся в тюрьме в течение пяти месяцев, рассказал, что его трижды избивали охранники.

"Знаете ли вы другие случаи избиения заключенных охранниками?" - спросили его.

"Был такой заключенный, по фамилии Стюарт, - ответил морской пехотинец. - Его всегда избивали. Однажды ему надели наручники, подняли руки над головой и стали бить по лицу. По крайней мере четыре-пять раз в неделю Стюарта пороли прямо в камере".

Один из заключенных, находившийся в бруклинской тюрьме, рассказал, что охранники часто заставляют их стоять в положении "смирно" в течение всего дня.

"Иногда бывает так, что заключенный вызывает личную неприязнь у охранника. Тогда бедняге приходится тяжело. Охранник умышленно раздражает его, чтобы спровоцировать на проступок и тогда бросить в карцер".

Многие заключенные из числа участников войны во Вьетнаме впадают в полную апатию и прострацию. Один из таких морских пехотинцев оказался в тюрьме за самовольную отлучку из части. Эта отлучка была вызвана нежеланием вернуться на фронт во Вьетнам. Когда его спросили, не является ли страх причиной проступка, он ответил:

"Я испытывал страх с первого до последнего дня пребывания во Вьетнаме. Отправляясь впервые во Вьетнам, я представлял себе наше пребывание там как ковбойские приключения, пока не увидел, как гибнут мои товарищи, пока сам не был ранен. Тогда я понял, что Вьетнам - не место для американцев, тем более что в Штатах у нас хватает своих проблем. Поступая на службу в морскую пехоту, я рассчитывал сделать карьеру. Теперь я знаю, что это мне не по силам. Нам говорят, что во Вьетнаме мы воюем за свою страну. Что касается меня, это неверно. Я просто старался спасти свою жизнь".

Людей, охваченных таким отчаянием, среди заключенных, содержащихся в бруклинской и других тюрьмах, очень много.