Америка в пути

Америка в пути

Почти беззвучно работает мотор, шелестит ветер, стискивая бока автомашины. Летит, летит навстречу асфальтовое полотно дороги. Рядом, справа, илет красный «форд», слева, немного позади нашей «кордобы» с прицепом, прилип потрепанный оранжевый фургон «тойота». Из-за него выглядывает большой черный «линкольн континентл». Завораживающе-усыпляющ этот синхронный бег множества автомашин. Мы словно связаны невидимыми нитями, мы как будто стоим на месте. И десятки автомашин впереди, взблескивающие лакированными спинами, и те, что разноцветными жучками уходят к горизонту в зеркальце заднего обзора, они тоже вроде бы стоят на месте. Мы все стоим, а асфальтовое полотно шоссе, захватываемое тысячами яростно вращающихся колес, стремительно летит навстречу вместе с ярко раскрашенными бензозаправочно-закусочными комплексами, вырастающими по временам по сторонам шоссе, вместе с плоскими корпусами заводов и лабораторий, вместе с пролетающими над головой бетонными арками мостов.

Смотрю на спидометр. Стрелка на отметке «60». Мы все идем на скорости шестьдесят миль 1 в час. На пять миль быстрее сегодняшнего лимита для американских дорог. Это можно себе позволить. На такое превышение скорости дорожная полиция смотрит сквозь пальцы. За большее - карает. Штрафует из расчета один доллар за каждую, сверх шестидесяти, милю лихачества.

В зеркале над ветровым стеклом замечаю вишневую точку. Она увеличивается в размерах, превращаясь в стремительный гоночный автомобиль. В самом левом ряду, нагоняя нас, мчит какой-то пижон на горбоносом «феррари». С авиационным треском двенадцатицилиндрового двигателя обходит всех и исчезает впереди за поворотом. Не проходит и пяти минут, как, завывая сиреной, сверкая красно-синим фонарем на крыше, несется полицейская автомашина. Выскочив из засады, она преследует лихача. А в небе стрекочет вертолет - корректируя действия наземных стражей движения, несут свою службу вертолетчики.

Мчат, мчат автомашины. Пять линий в одну сторону, пять - в другую. Крутятся тысячи колес, отбрасывая назад ленты шоссе. Словно два гигантских беличьих колеса.

Вцепившись в руль, впившись глазами в несущееся навстречу пространство, спешат куда-то американцы - аккуратные седоватые доктора и юристы в белоснежных сорочках (отутюженный темно-серый пиджак покоится на вешалке у бокового стекла), длинноволосые юнцы в ярких расписных майках (таких зрелый автомобилист остерегается, старается держаться от них на дистанции), положительные, задумчивые, озабоченные «синие воротнички» - рабочий люд. Катят в одиночку, с женами, целыми семьями в «стейшен вагонах» - машинах с кузовом «универсал»,- багажное отделение завалено чемоданами, свертками, к стеклам прилипли носами ребятишки.

Куда несутся они? Куда торопятся? О чем думают? Что их тревожит, озадачивает? О чем они мечтают, на что надеются?

- Вступив в 80-е годы, американцы чувствуют себя пассажирами поезда, идущего в гору, пассажирами, которые сидят спиной к его движению,- сказал известный политолог Теодор Уайт.- Они видят все, что осталось позади,- Вьетнам, Уотер-гейт, скандальные разоблачения ЦРУ, но никто не знает, что их ждет за перевалом.

- Американцам не свойственно оглядываться назад. Это противно их национальному характеру,- доказывал мне вашингтонский «ястреб» от журналистики Роулэнд Эванс.- Вьетнам, Уотергейт - все это уже осталось позади, забыто. Как автомобилист, американец смотрит только вперед, на шоссе, А дорога наша резко поворачивает вправо.

Ехать спиной к движению - позиция хотя и способствующая размышлению, осмысливанию пройденного, но не самая удобная. Не отдавать себе отчета в том, что осталось позади, что происходит но сторонам,- дело тоже не очень разумное. Это хорошо знает опытный водитель - он внимательно смотрит вперед, но нет-нет да и поглядывает в зеркальца заднего и бокового обзора.

Как же на самом деле воспринимает Америка самое себя в предпоследнее десятилетие XX века, на двести седьмом году своего государственного существования? Ответить на этот вопрос непросто. Страна меняется, по-иному начинает она смотреть на себя.

Отправляясь в поездку вдоль и поперек Америки, Эрскин Колдуэлл писал два десятилетия назад: «Как выглядит жизнь в Соединенных Штатах Америки в шестидесятые годы нашего века?

Сплошное движение. Сплошное прозябание. Открыто всю ночь. Закрыто до начала сезона. Добро пожаловать, кто бы вы ни были. Только для белых. Вход для цветных. Непомерное богатство и отчаянная нищета. Агрессия и реакция. Благочестивая набожность и разнузданное беспутство. Покупайте сегодня, уплатите завтра. В рассрочку. В кредит. Кое-что за ничто. День проработал - за день получил. Программы обдуманной ненависти и планы преданной дружбы.

Что нужно, чтобы во всем этом разобраться? Как приступить к делу?

Поездить и посмотреть, разумеется».

Кое-что в этом штриховом портрете страны уже устарело. Вряд ли где-нибудь, даже на глубоком Юге, встретишь теперь вывески «Только для белых» или «Вход для цветных». Но в остальном размашистые зарисовки с натуры выглядят удивительно современно. Серия острых, схваченных на лету кинокадров создает образ страны, которую видишь и сегодня,- страны контрастной, противоречивой, жизнедеятельной и бессильной, богатой и безразличной к беднякам, доброй характером людей и жестокой организацией своего общества.

И конечно, справедлив, как и двадцать лет назад, совет писателя: для того чтобы во всем разобраться, надо поездить, посмотреть.

Подвывает на подъемах мотор. Шелестит ветер, стараясь задержать бег послушной педалям автомашины. В зеркальце вижу выпуклый лоб идущего у меня на прицепе трейлера. Оказывается, это не так уж трудно - ехать по шоссе, волоча за собой алюминиевый дом на колесах. Нужна лишь небольшая сноровка. Нельзя резко тормозить. Переходя из линии в линию, нужно выбирать побольше простора на шоссе. А так - все как обычно, как будто и нет у тебя позади громоздкого «хвоста».

Сверкающими зайчиками вспыхивают на шоссе сигарообразные трейлеры. Растянувшись кавалькадой, катят по шоссе пятнадцать «сухопутных яхт». Каждая запряжена крайслеровской «кордобой». Косятся рабочие на бензоколонках: «Ездят тут всякие! Кому, кроме богатея, по карману такие трейлеры, такие автомашины?»

Но мы не виноваты. Мы - временные обладатели дорогого кочевого оборудования, современного эквивалента конных фургонов, коими двигались на запад первые поселенцы. Мы - это иностранные корреспонденты, аккредитованные в Вашингтоне и Нью-Йорке. Нас удостоили чести стать участниками автопробега, организованного американскими властями. Маршрут разработан Управлением по иностранным связям США. Рекламирующая трейлеры и кочевой образ жизни компания «Уилли Байам фаундейшн» снабдила нас мобильными домами и новенькими, прямо с конвейера, автомашинами. Цель поездки, как сформулировано в проспекте, врученном каждому,- «показать страну, познакомить с ее достижениями и проблемами».

Днем мы делаем двести - двести пятьдесят миль по неизмен-но отличному шоссе. Вечером становимся на прикол в парках, на специальных площадках, где к каждому квадрату подведены вода, электричество и канализация. И в предзакатный час, когда уходящее солнце оранжевыми пучками пробивается сквозь кроны сосен, вдыхая аромат хвои и горьковатый дымок костров, слушаем рассказы местных краеведов о красотах штата, его истории. Города, обещанные проспектом, проблемы страны, сама жизнь остаются где-то рядом, обозначенные четкими - белым по зеленому - указателями на шоссе: «Янгстаун», «Чаттануга», «Атланта».

Наши опекуны выполняют социальный заказ - показать, как здесь выражаются, «светлую сторону жизни». Что ж, и на том, как говорится, спасибо. Любая поездка по стране помогает что-то увидеть, узнать, понять. Как ни стандартно образцовое американское шоссе, а по сторонам его разворачивается меняющаяся по мере продвижения на юг земля - сначала она в прохладных зарослях цветущего кизила, потом в свечении бронзово-ствольных сосен, встающих на песчаных откосах, а во Флориде пойдут уж и апельсиновые рощи под знойным светло-голубым небом. Как ни выборочны подготовленные организаторами пропагандистского путешествия встречи, а знакомишься с живыми людьми, порой необычными, как тот сторож на парковочной площадке в Саванне, который оказался дипломированным физиком, сбежавшим из лаборатории, выполняющей военные заказы. Да и как ни заорганизовывай поездку, живую жизнь не загонишь в рекламные рамки, не превратишь в подобие глянцевых открыток, что выставлены на вертушках в любом американском аэропорте, во всех придорожных кафетериях компании «Говард Джонсон».

А туда, куда не ведет дарованная властями поездка, отправимся корреспондентским маршрутом «Правды». Если это слишком далеко - слетаем самолетом. Пусть трейлерный автопробег станет как бы началом большого путешествия по стране.

Шумит воздух, негодуя на врезающиеся в него металл и стекло. Летят навстречу дорожные знаки, мосты, бензоколонки. Мелькают указатели съездов. Путешествие началось.

Мы приедем в город на берега Гудзона, который для внешнего мира давно стал символом заокеанской державы, хотя многие его жители скажут, что Нью-Йорк - это еще не Америка.

Посетим переживающий тяжелые времена Автоград - Детройт.

Поколесим дорогами пшенично-кукурузного Среднего Запада.

Заглянем в индейские резервации, где жизнь в ее внешних проявлениях почти столь же первобытна, как во времена Монтигомо Ястребиного Когтя.

Побываем в вашингтонских «коридорах власти» и поблизости от них, где разместились те, кто толкают Соединенные Штаты Америки еще дальше вправо, на путь гонки вооружений и опасных военных авантюр.

Воспользуемся гостеприимством калифорнийцев, участников нарастающего движения за предотвращение ядерной войны.

Мы будем перемещаться в пространстве и во времени, сравнивая сегодняшнюю Америку с той, какой она была десять, двадцать и двести лет назад. Ведь только так можно хотя бы подойти к ответу на главные вопросы: почему страна такая, какая она есть, куда она движется? Ох до чего же это самонадеянно и неосторожно - пытаться войти в эту широкую, закручивающуюся водоворотами, сшибающуюся встречными течениями реку с двойным именем- «Страна- Время». Но что поделаешь? Другого достойного пути нет. Кому нужны сегодня легкие, как ветерок, путевые зарисовки, что пользовались таким спросом лет двадцать назад. Все эти «Десять дней в Штатах», «Америка из окна вагона», «В тени небоскребов»...

...За Чарльстоном шоссе забирает в горы. Дорога превращается в подобие качелей - вознесет машину вверх, на перевал, и бросит вниз, снова вверх, к клубящемуся грозовыми тучами небу, и опять вниз, в прохладную голубизну долины. Начинаются предгорья Аппалачей. Главные горы восточной части Северо-Американского материка поднимаются пологими зелеными хребтами, слева от дороги. А справа, когда авто в очередной раз взбегает на перевал, открывается широкая равнина - долина реки Огайо, младшего брата Отца вод - Миссисипи.

Заглатывает мили радиатор машины. Качают аппалачские качели: вверх-вниз, снова вверх и снова вниз. Прилив-отлив, прилив-отлив. Словно перепады на реке с двойным именем «Страна - Время».

А их было немало за последние четверть века, этих перепадов общественного климата, этих приливов и отливов политической жизни страны. Были годы, когда река народной жизни переполнялась, бурные воды подмывали ее берега и, казалось, могут изменить ее русло. Но наступал отлив, воды таяли, словно уходили сквозь песок, река мелела, обнажая дно.

Приливы общественной активности рождали надежды, спады, сеяли разочарование. Как мне понятны чувства болевшего за свою страну Синклера Льюиса: «Такова уж моя участь - постоянно переходить.-, от оптимизма к пессимизму и обратно, но то же самое выпадает на долю каждого, кто пишет или говорит об Америке - самой противоречивой, самой немыслимой и самой волнующей стране современного мира».

Мое первое знакомство с США произошло в мае I960 года. Страна, встречи с которой я ожидал с волнением и острым любопытством, предстала фиолетовой грядой нью-йоркских небоскребов - величественной и мрачноватой, выросшей впереди, когда машина, доставлявшая меня из аэропорта, взбежала на крутую грудь моста Трайборо-бридж. Из суматохи первых впечатлений, событий, знакомств с калейдоскопической быстротой стал складываться пестрый мозаичный облик земли и народа.

Это было время, когда Америка оттаивала после заморозков маккартизма. Люди начали говорить, не оглядываясь через плечо. Ударив по струнам банджо и гитар, вышли на улицы самодеятельные барды, слагая смелые, жалящие «хозяев жизни» и саму систему баллады. «Времена меняются»,- пели, подхватив куплеты певца и поэта Боба Дилана, участники антимилитаристских, антирасистских демонстраций. Страна была взбудоражена драматическими событиями «негритянской революции» и «бунтом молодежи». Одни с симпатией и надеждой, другие с ненавистью следили за маршами чернокожих американцев в Монтгомери, Бирмингеме, Джексоне, за волнениями студентов Колумбийского, Калифорнийского, Висконсинского университетов.

Выпускная церемония

Потом все эти потоки захлестнула и вобрала в себя вздымавшаяся волна массовых выступлений против грязной войны во Вьетнаме. Могучая волна, смывавшая за борт недальновидных политических капитанов, заставлявшая менять курс национального корабля.

Оказавшись снова за океаном пятнадцать лет спустя, я увидел Америку, напоминавшую чем-то пловца, выброшенного на берег после кораблекрушения. Человек лежит, изнеможенный, на песке, с удивлением оглядываясь вокруг и стараясь осмыслить то, что произошло. Первое в истории США военное поражение, «уотергейтский скандал», запятнавший имя президента, вскрывшиеся злоупотребления разведывательных органов - все это породило растерянность, недоверие к институтам власти, тяжкие раздумья.

Тогда, в мае 1975 года, газеты еще публиковали фотографии бегства американцев и их местных прислужников из Сайгона (теперешний Хошимин). Запомнилось фото на первой полосе «Нью-Йорк тайме»: вертолет над башенкой на крыше американского посольства, а с него, как виноградная гроздь, свисают люди, последние «ягодки» оторвались, падают. Вскоре на экранах телевизоров американцы увидели оказавшихся ненадолго в свете юпитеров «рыцарей ночи» - юля и изворачиваясь, переходя от напускного покаяния к привычной агрессивности, вызванные в сенатскую комиссию бывшие руководители ЦРУ и ФБР лепетали что-то о том, что слежка, провокации, убийства, которыми они занимались, совершались «в национальных интересах». Мастера грязных операций отделались легким испугом. Но кое-кому из американцев показалось тогда, что и впрямь наступает эра демократии, гласности, подотчетности правительства пароду.

Что действительно казалось тогда, и отнюдь не только наивным, людям, это то, что официальная Америка сделала выводы из уроков истории, что она повзрослела, помудрела, осознала пределы своей силы, стала понимать жизненную необходимость мирного сотрудничества между народами. Миллионы американцев, сотни миллионов людей во всем мире приветствовали советско-американские договоренности об ограничении гонки ядерных вооружений, о развитии экономических, научных и культурных связей.

Но вот новые «заморозки» на берегах Потомака, «прыжок в прошлое», как выразился тот самый журналист-«ястреб», который так старался убедить меня в отсутствии у американцев исторической памяти. Снова призывы к «крестовому походу» против коммунизма, снова безумные планы «победоносной ядерной войны». А во внутренних делах - столь же регрессивное стремление: вернуться к первобытному капитализму начала века, не обремененному социальными программами, не признающему государственного регулирования.

К рулю управления страной в 1980 году пришли сторонники «простых решений» и «энергичных действий». Очень похожие на тех грубиянов-задир, решающих сложные жизненные проблемы выстрелами из револьверов «кольт», которые так поразили Нарлза Диккенса, полтора века назад совершившего путешествие за океан.

Что же происходит с главной страной капитализма на рубеже ее третьего столетия? Почему такой зигзаг совершает своенравная река - «Страна - Время»? Пусть говорит дорога. Пусть ответят на эти вопросы Нью-Йорк и Детройт, Вашингтон и Лос-Анджелес. Пусть выскажутся встреченные в пути банкир и индеец из резервации, прогрессивный журналист и отставной генерал-ультра, рабочий-автомобилестроитель и священник. Давайте приглядимся, прислушаемся, постараемся понять, какова она, Америка начала 80-х годов нашего века.

Последуем же совету Уолта Уитменаз

Ты, дорога, я иду по тебе, глядя в оба, но, мне думается,                                                                                                            я вижу не все,
Мне думается, в тебе много такого, чего не увидишь глазами.

Полтора века назад вышел поэт на немощеный, неасфальтированный, не знавший автомобилей американский тракт. То было время, когда в заокеанской республике еще не угасла окончательно вера в демократические обещания Декларации независимости, а на горизонте уже сгущались тучи приближавшейся Гражданской войны. В «Песне большой дороги» звучала вера в человека, в его силы и возможности, столь дефицитная в Америке сегодня:

Иду, куда вздумаю,- сам себе полный хозяин,
наделенный неограниченной властью, 
Прислушиваясь к тому, что мне скажут другие, внимательно
вникая в их речи,
Размышляя, изучая, обдумывая снова и снова, 
Мягко и учтиво, но с непреклонной решимостью освобождаю 
Себя от тех пут, которые могли бы меня удержать, 
Большими глотками я глотаю пространство, 
Запад и Восток - мои, Север и Юг - мои, 
Я больше, чем я думал, я лучше, чем я думал, 
Я и не знал, до чего я хорош.