Первый американец

Первый американец

Впервые я познакомился с американцем не на земле Америки. Собственно говоря, в момент нашего знакомства он вообще находился не на земле. Он висел над моей головой где-то там, под звездами, в густом ночном небе. И хотя нас разделяло приличное расстояние километров в пять-шесть, присутствие этого американца я ощущал всеми фибрами своей души. Я даже видел его: подсвеченные мерцанием приборной доски скулы, хищный вырез ноздрей, жилистая рука, нажимающая на бомбосбрасыватель. Образ, рисовавшийся в моем воображении, был, конечно, неоригинален. Его подсказали виденные когда-то фильмы военных лет, то, как в них изображались пилоты гитлеровского «люфтваффе».

В те яркие июньские ночи лета 1953 года, когда небо сверкало мириадами звезд, а земля звенела неумолчным хором цикад, он прилетал ближе к полуночи. Прилетал с неизменностью убийцы-маньяка.

- Хангон (воздух)! - кричал часовой во дворе. И мы спешили поближе к выдолбленному в скале убежищу. А высоко под звездами уже слышался назойливый голос его моторов. Потом в темно-синем небе вспыхивали светящиеся кольца.

- Сработали кассеты,- говорил Борис.- Пошли. И считал:- Одна, другая, третья...- Всего получалось девять кассет по сорок бомб .в каждой, итого - триста шестьдесят...

Из-за Тедонгана, оттуда, где Восточный Пхеньян, доносились глухие отзвуки разрывов.

Утром чуть свет мы мчались на газике туда, где падали бомбы. Был период летних ливней. Свежие круглые воронки успели уже на треть наполниться рыжей, глинистой водой. Кое-где из нее торчали расщепленные бревна, доски, валялись обломки черной черепицы - все, что осталось от землянок. На стеблях поломанной, скошенной вихрем кукурузы сидела на корточках женщина в белом, неподвижная, словно изваяние.

Вернувшись в корпункт, я садился за машинку. Так хотелось, чтобы в корреспонденцию вошло все! И ночной гул моторов под звездами, и воронки, заполняющиеся водой, и женщина в белом. Но коллега-журналист, поднаторевший уже к этому времени в тассовском ремесле, решительно отвергал мои художест-пенные поползновения.

- Пиши так! - говорил он, сверкая круглыми очками на круглом молодом лице: - Вчера американские воздушные пираты совершили очередной варварский налет на Пхеньян. На мирный город было сброшено триста шестьдесят бомб весом...

Пхеньян к этому времени был почти целиком разрушен. Остались лишь печные трубы, обломки стен да бугрившиеся черепичными крышами землянки среди зарослей кукурузы. Мы, тассовцы, работали в фанерном домике, притулившемся к склону горы. Б нем имелись два стола, две некрашеные деревянные кровати, две пишущие машинки. В углу, опираясь на стабилизатор, стояла зеленая бомба, точнее говоря, ее вертикальная половинка с жестяными перегородками, на которых размещались наши немногочисленные книги («Бактериологическая бомба. Используется в качестве этажерки»,- грозно значилось в описи имущества корпункта).

А он все прилетал и прилетал, бросая на землю свои взрывающиеся визитки, на осколках которых порой можно было прочитать: «Made in USA».

Потом я забыл о нем, моем Первом американце. Семь лет спустя, оказавшись на берегах Гудзона, я увидел не воображаемых, а живых американцев. Они теснились вокруг меня в вагонах метро, деловито спешили в свои офисы на улицах Манхэттена, терпеливо стояли в длинной очереди в мюзик-холл «Рокфеллер-центра», где выступали голоногие «ракеты».

Они были очень разные - белые и чернокожие, русые и черноволосые, потомки англичан и африканцев, голландцев и индейцев. Они говорили с разным акцентом, по-разному относились ко мне, советскому журналисту, и как-то совсем не ассоциировались в моем сознании с тем - Первым, хищным, швырявшим бомбы.

И все же я с ним встретился. Как говорится, лицом к лицу. Произошло это в ходе трейлерной поездки. То, что это именно Он, тот самый ночной налетчик, я узнал совершенно случайно, где-то на пятнадцатые сутки нашего путешествия, когда мы были на Юге. Хотя познакомился с самого начала поездки, еще в городе Дейтон, штат Огайо, где мае, журналистов из дюжины стран мира, учили, как водить на прицепе такие громоздкие на вид дома на колесах.

На территории музея военной авиакосмической техники в городе Дейтон, штат Огайо

Командовал нашей разноплеменной компанией американец с классической англосаксонской фамилией Хьюм. Наш Лидер, как представили его в начале пути. Это был высокий худощавый старик неопределенного возраста, каких немало в Америке. Отставной полковник, узнали мы позже. Путешествовал он вместе с женой, худенькой веснушчатой старушкой. Совершал поездку в собственном трейлере, в таком же алюминиевом и обтекаемом, как наши, но покрупнее габаритами. В нем чета жила круглый год - зимой в Мексике (тепло - экономия на отоплении и дешевые продукты), летом - на северо-востоке США, в штате Мэн (там прохладнее - не нужен кондиционер и ближе к сыну, служащему на военной базе). Помимо того что мистер Хьюм таким образом экономил на электроэнергии, на квартплате и земельной ренте, он еще и подрабатывал - получал вспомоществование от выпускающей трейлеры автокомпании «Уилли Байам фаун-дейшп», продукцию которой рекламировал образом своей жизни. Все это мы постепенно узнали от самого Лидера. Хотя человек он оказался суховатый, немногословный.

На территории музея военной авиакосмической техники в городе Дейтон, штат Огайо

Разговорились мы с ним неожиданно. В пыльном городке Уилмингтон, в штате Северная Каролина, куда под вечер прибыл наш караван, мою машину вдруг повело к тротуару, затрясло. Прокол! Мистер Хьюм взялся помочь с починкой. Ремонтная станция - она же бензоколонка - оказалась неподалеку. Парень в комбинезоне с помощью какого-то шприца ловко заделал дыру в шине. Мы с Хьюмом стояли рядом. Над по-южному лохматыми кронами деревьев догорал закат. Тишина и безделье располагали к разговору.

Я полюбопытствовал, как можно жить постоянно в трейлере.

- Привыкаешь. Человек ко всему привыкает,- философски заметил он.- Я же военный.

- Какой род войск?

- Авиация.

Теперь был его черед задавать вопросы.

- Наверное, вы повидали мир? - почтительно начал он.

Я сказал, что работал в Корее, потом в США, потом... При слове «Корея» он насторожился:

- В какой Корее?

- В Северной.

- Где?

- В Пхеньяне.

- Когда? Я ответил.

- А я в это время был в Южной,- признался он.- Летал бомбить Пхеньян. Ковровые бомбежки. Работенка не слишком трудная. Шли высоко, ночных истребителей у корейцев не было.

...Над головой моей разверзлось звездное пхеньянское небо. Я услышал назойливый гул авиационных моторов, далекие отзвуки взрывов. Увидел наполняющиеся водой воронки. Застывшую, словно ослепшую, женщину в белом.

Наверное, он прочитал что-то на моем лице.

- Я же выполнял приказ,- привел он обычный довод тех, кто творит неправое дело.- К тому же я не видел земли... Что там, кто там... Даже бомбосбрасывателя не нажимал. Он срабатывал автоматически в той точке, где перекрещивались два радарных луча: один из Южной Кореи, другой - из Японии.

Он смотрел на меня ясным, незамутненным взором невинного ребенка. Оттого, что он оказался таким обыденным, домашним, стало как-то еще больше не по себе.

И может быть, впервые в жизни я всем своим существом ощутил, каких чудовищных рубежей достиг мир, если, не видя лиц жертв, нажатием кнопки, а то и просто действием автоматического устройства можно уничтожать целые города.

Нет, он не стал для меня Главным американцем, олицетворением страны, этот Первый, неожиданно встреченный в пути. К этому времени я знал слишком многих американцев, людей трудолюбивых, талантливых, динамичных, отличающихся умением работать, чтобы увидеть в облике отставного пентагоновца символ великого народа. Но кое на какие мысли знакомство с бывшим летчиком, разбомбившим Пхеньян, все же наводило, С новой силой поразила мысль о том, какой круг совершила история Соединенных Штатов, если страна, родившаяся в революционной борьбе за независимость, одной из первых провозгласившая право народов на самоопределение, стала сегодня «всемирным полицейским», главным противником тех, кто хочет жить по-своему.

...На ночь, выпустив для устойчивости металлические «ноги», подключившись к системе жизнеобеспечения, располагаемся в трейлерах.

Забавная это штука, алюминиевый дом на колесах. Метров десять в длину, метра два в ширину, фактически однокомнатная квартира. Хоть и тесноватая, но со всеми удобствами. Два раскладных дивана, превращающиеся в кровати, газовая плита с четырьмя конфорками, холодильник, туалет с душем, многосекционная телевизионная антенна, поднимающаяся вращением ручки на потолке. Газовое отопление, регулируемое термостатом. Кондиционер для охлаждения воздуха. Оказался зимой на севере - пользуйся отопительной системой, попал в разгар лета в аризонскую пустыню - включай «эйркондишн». Обо всем подумали конструкторы, ничего не забыли. Имеются даже кольца с винтами перед носом трейлера, пользуясь которыми патриотичный американец, остановившись в лесопарке, может поднять на алюминиевом флагштоке - он тоже прилагается - флаг США.

Для богатого человека дорогой трейлер - полезная забава вроде яхты или личного самолета. Для многих среднеобеспеченных американцев дом на колесах (особенно из тех, что попроще, пластмассовых) - суровая необходимость. Сколько их видишь на шоссе - и маленькие, одноосные, похожие на кибиточки, что катят на прицепе старых побитых автомашин, и переоборудованные грузовички, где дом - это кузов с поднимающейся гармошкой крышей, и огромные дома-бараки, которые волокут, занимая две линии, попыхивая черным дымом, дизельные тягачи.

Не сидится людям на месте. Катит куда-то беспокойная Америка. Старается нагнать, перехватить ускользающие рабочие места. Бежит от сумасшедшей стоимости земли, от бешеных цен на жилье.

История любой страны - движение. Движение времени, людей, событий. В истории США этот компонент представлен особенно красочно. Отправлялись за океан отверженные Европы, шли на Запад волны переселенцев. Да и сама страна в ее нынешнем виде родилась из движения - плавания каравелл Христофора Колумба.

Хорош обтекаемый трейлер «эйрстрим» (воздушный поток)'. Но до чего же надоедает кочевая жизнь! Устаешь от тесноты, от необходимости экономить воду. Хочется домой, в квартиру, которая никуда не движется. Как люди могут жить годами на перекладных?

Ночью алюминиевый ковчег вздрагивает от порывов ветра. Дождь барабанит по крыше, словно над головой полог палатки. И кажется, что сухопутная яхта снялась с якоря, отправилась в путь по волнам.

По наитию дуй до берега.
Ищешь Индию - найдешь Америку.

Так сказал поэт А. Вознесенский, воспевая тех, кто дерзает, кто ищет.

...Они плыли все дальше и дальше по Хмурому морю, как назывался тогда Атлантический океан. Плыли, преодолевая штормовые затяжные ветры, три каравеллы во главе с «Санта-Марией». Маленькие суденышки, по нынешним понятиям, не больше современной морской яхты. Плыли, не зная хотя бы приблизительно расстояния, которое предстояло преодолеть, не будучи даже уверенными в том, круглая ли Земля, как утверждал их командор, могучий генуэзец, находившийся на службе испанских королей, считавший, что, продвигаясь на запад, они должны попасть к берегам желанной Индии, или плоская, как блин, за краями которого человека подстерегает нечто вроде всепоглощающей пустоты. Плыли уже больше двух месяцев, а земли все не было - ни побережья континента, ни островка. Среди экипажей назревал бунт. Капитаны двух других каравелл сигналами попросили встречи с флагманским судном и умоляли Колумба повернуть обратно. Он дал им слово: если сорок восемь часов спустя флотилия все еще будет находиться в открытом море, он прикажет плыть домой. На следующий день дозорный на мачте увидел впереди землю.

Сальвадор (Спаситель) - так назвал Колумб этот островок в Багамском архипелаге. Он исследовал также соседние Гаити и Кубу. Последняя, решил он, и есть описанная Марко Поло Япония. Его несколько удивило отсутствие городов, но пряности были, так же как были хлопок, яркого оперения птицы и бронзовокожие туземцы, которые жестами и мимикой старались убедить пришельцев, что дальше, в глубине острова,- горы золота, серебра, россыпи бирюзы и жемчуга. Поскольку новооткрытый континент был, по мнению мореплавателей, Индией, за наивно-гостеприимными «дикарями» - нескольких из них, отловив как лошадей, привезли на показ в Испанию - закрепилось название индейцев.

Двенадцатое октября 1492 года. День, когда дозорный «Санта-Марии» увидел поднимающийся за волнами берег. От этой даты берет свое начало современная история Нового Света. Представление европейцев о мире мгновенно расширилось. К трем известным частям света - Европа, Азия и Африка - добавилась четвертая - обширная, неизведанная, манящая, названная впоследствии по имени исследователя Америго Веспуччи Америкой. (Хотя, конечно, справедливее было бы назвать ее Колумбией - имя, которое закрепилось за одной из латиноамериканских стран.) Начался растянувшийся на несколько столетий период европейской колонизации западного полушария.

Рассказы и легенды о фантастических богатствах новооткрытых земель разнеслись по Старому Свету. В Испании, Португалии, Англии, Франции срочно снаряжались флотилии. Финансируемые королевскими дворами, благословленные церковью, отправлялись в дальний путь искатели приключений и быстрого обогащения. Вслед за путешественниками-первооткрывателями шли конкистадоры-завоеватели, негоцианты, плантаторы. Мечом и «огненной водой», силой и обманом утверждали они на отставшем в экономическом развитии континенте «более высокую цивилизацию». Постепенно Южная и Центральная Америка, а также нынешняя Мексика оказались в основном в руках испанцев и португальцев. В Северной Америке обосновались англичане и французы.

Довольно скоро расчетливые сыны Европы смекнули, что истинное богатство Нового Света не золото и рубины, которые им удавалось отнять у поверженных ацтеков и инков, а беспредельные плодородные земли Американского континента. Экспедиции-налеты стали уступать место долговременной колонизации. Теперь уже в неведомые дали за океан начали отправляться те, кто решил поселиться на новой земле, сделать ее своим домом. Особенно преуспели в этом дети туманного Альбиона.

Открывавшаяся пришельцам земля действительно поражала воображение щедростью природы, разнообразием и диковинностью животного и растительного мира. Солнечным апрельским утром 1607 года, когда три потрепанных штормами парусника под командованием капитана Кристофера Ньюпорта стали на якорь у входа в Чесапикский залив, англичанин Джордж Перси записывал в дневнике: «Люди, посланные на берег, обнаружили шелковистые луга, высоченные деревья и такие чистые воды, что виден был каждый камешек на дне». С деловитостью истинного британца Джордж Перси отмечал все, что заслуживало внимания хозяйского глаза: прекрасную клубнику, «раза в четыре больше и лучше, чем наша в Англии», устрицы «очень большие и приятные на вкус», «индюшачьи гнезда с множеством яиц», индейское поселение, где аборигены угостили чужестранцев кукурузными лепешками и табаком, раскуриваемым в глиняных трубках с медными чашечками.

Так начался первый день первой английской колонии на американской земле, названной Виргинией. Что же касается кукурузы и табака, то кроме них индейцы подарили человечеству такие не известные ранее за пределами западного полушария культуры, как картофель, батат, фасоль, томаты, подсолнечник, какао.

Индейские дети

Новый континент неудержимо манил к себе. В дальний тяжелый путь, заканчивавшийся нередко погребением в волнах, отправлялся страждущий люд раздираемой социальными антагонизмами и войнами Европы.

Плыли согнанные с земли английские крестьяне, преследуемые официальной церковью шотландские пресвитерианцы и французские гугеноты, спасающиеся от голода и национального гнета ирландцы. Зачастую среди покидавших навсегда свою родину были те, кто решал простую дилемму: что лучше - сидеть в тюрьме или попытать счастья в сказочном Эльдорадо? (Для англичанина, очень желавшего попасть в Америку, самый простой способ заключался в том, чтобы совершить небольшую кражу. За это преступник вознаграждался шестимесячным заключением и принудительным путешествием за океан.)

Собрав нехитрый скарб, они уезжали навсегда, чтобы там, за океаном, начать новую жизнь, без лендлорда, без сборщика податей и шерифа, без фанатичных, грозящих расправой оранжистов. Новую жизнь на неограниченных просторах свободной земли, где все, как казалось, будет зависеть от них самих, от их трудолюбия и стойкости. Там, думалось им, удастся создать совершенно новый мир, где всем будет обеспечен достаток, где все будут равны и свободны.

Так родилась американская мечта. Казалось даже, что мечта эта материализуется в положениях закона, когда, поднявшись на победоносную борьбу за независимость, бывшие английские колонии объявили в сноси Декларации независимости: «Все люди сотворены равными, все они наделены Всевышним неотчуждаемым правом на жизнь, свободу и стремление к счастью».

Правда, уже тогда реальная действительность молодого государства - Соединенных Штатов Америки - должна была заставить вдумчивого человека усомниться в универсальности положений Декларации, написанной будущим американским президентом, последователем английских философов и французских просветителей Томасом Джефферсоном. Слишком много людей в заокеанской республике были лишены права «на свободу и стремление к счастью». Позорный институт рабовладения бросал черную тень на весь облик американской демократии. Истребление коренных жителей - индейцев мало чем отличалось от охоты на зверей. В неравноправном положении находилась половина белого населения страны - женщины, лишенные политических прав (до сих пор конгресс США, блокируемый реакционерами, не может принять поправку к конституции о равных правах женщин). Да и само равенство, декларируемое историческим документом, все больше и больше казалось насмешкой в условиях ускорившегося процесса социального расслоения американцев.

Жизнь в который раз показала, что есть декларации, манифесты и есть объективная реальность - живой организм экономических и общественных процессов, развивающихся по своим внутренним законам. Что сколь бы благородны и возвышенны ни были личные устремления творцов этих деклараций, их объективно-историческое назначение - привлечь массы на поддержку буржуазной революции, после свершения которой начинается новый этап общественно-экономического развития, с новыми, объективно складывающимися условиями, весьма далекими от той лучезарной утопии, которая виделась в мечтах мыслителям - предтечам перемен.

До определенной поры трагическое столкновение мечты и действительности отодвигал великий исход на Запад. Неосвоенные земли за Аппалачским хребтом, бескрайние степи и густые леса, где паслись несметные стада бизонов и охотились индейские племена, могли поглотить сотни тысяч, миллионы беспокойных, непоседливых людей, обеспечить применение их энергии, самортизировать социальные противоречия.

«Иди на Запад, парень!» - этот ставший хрестоматийным призыв служил напутствием все более широкому потоку людей, покидавших обжитой восточный край, разорившимся фермерам, золотоискателям, преследуемым за «ересь» мормонам, поздним пришельцам из Европы - ирландцам, полякам, украинцам. Сжигая лес и выкорчевывая пни, пионеры засевали новые поля пшеницей и кукурузой, строили дороги, прокладывали каналы, создавали на берегах рек и озер, в самых удобных для транспорта местах поселения и города. «Южным маршрутом» из Африки невольничьи суда везли прародителей сегодняшних чернокожих американцев - рабов, направлявшихся после аукционов живого товара в портах на хлопковые плантации Юга. Сопровождавшееся жестоким истреблением индейцев освоение «дикого Запада» катило все дальше, к побережью Тихого океана, не умолимо приближая конец того уникального, что несколько столетий отличало Новый Свет от Старого,- наличия свободных, «никому не принадлежащих» земель.

Поднявшись у входа в нью-йоркскую гавань с факелом в руке и в терновом венке на голове, зеленоватая, словно покрывшаяся тиной, статуя Свободы взывала к обездоленным Старого Света:

Пусть придут ко мне 
Твои усталые, нищие,
Твои мятущиеся толпы, 
Жаждущие дышать свободно. 
Отчаявшиеся отбросы 
Твоих переполненных берегов, 
Пусть придут бездомные, 
Разметанные бурей. 
Я поднимаю факел 
У золотых ворот.

И они плыли и плыли. Из Англии, Ирландии, Голландии, Германии, Италии, Австро-Венгрии, России.

Крылатый корабль «американской мечты» дал течь. С ходу он ударился о скалы тех же бед и несправедливостей, от которых бежали пасынки Старого Света: имущественного неравенства, эксплуатации, политических и религиозных притеснений. Иначе и быть не могло. Как генетический код, заключенный в ДНК, воспроизводит запрограммированные природой черты живого существа, как из насыщенного раствора выпадают кристаллы определенной, присущей данному веществу формы, так и завезенная переселенцами вместе с детьми и скарбом, вместе с баулами и надеждами привычная им модель общества рождала те же экономические и социальные противоречия, что раздирали европейские нации. Хозяевами жизни в «земле обетованной» становились не пионер-землепроходец, не трудолюбивый фермер, не изобретатель парохода или хлопкоочистительной машины, а земельный спекулянт, алчный промышленник, продажный политикан. Особенно бурно процесс выделения «шлака» в американском «тигеле», выплавлявшем якобы единую нацию, пошел после Гражданской войны между Севером и Югом (1861 - 1865 гг.), которая утвердила в стране капиталистические отношения.

Не мог не видеть этого и такой чуткий и наблюдательный человек, как Уолт Уитмен, ранние произведения которого были озарены светом революционно-демократических надежд. С горечью и разочарованием писал он о культе наживы, коррупции и тирании, охвативших страну, о духовной нищете верхов.

Среди последних произведений поэта есть любопытные заметки, рисующие нравы американского общества во второй половине XIX века.

«Живу в Нью-Йорке, в верхней части города, почти ежедневно хожу в Центральный парк...- записывал Уитмен.- Я часто разговариваю с К. К., одним из полисменов в парке, у выхода на Девяностую улицу. Однажды он особенно разговорился, и беседа оказалась для меня очень интересной. Наш разговор перешел в область социологии и политики. Мне было любопытно узнать, как эти вопросы, хотя бы с их чисто внешней стороны, представлялись моему приятелю,- он обладал острым умом и добрым нравом и видел в течение ряда лет широкие слои общества, мне мало известные. По его наблюдениям, кастовый дух, присущий Европе фальшь и цинизм так и колют глаза. Среди официальных лиц, администраторов, конгрессменов, законодателей, олдерменов, министров и т. д. или кандидатов на эти посты, девятнадцать из двадцати, по мнению полисмена, - просто играют в хитрую игру. Свобода, Равенство, Единение и все громкие слова о Республике в их устах были только приманкой, ловушкой, крючком, на который, как рыбу, ловят народ».

С чувством глубокой личной неприязни пишет поэт о нуворишах, произраставших на почве бурно развивавшихся капиталистических отношений,- «удачливые биржевики, капиталисты, подрядчики, бакалейщики, богатые мясники, галантерейщики, ловкие политические комбинаторы». Им уже мало богатства и власти, чтобы отгородиться от «простого народа», они, копируя замашки «высшего общества» Старого Света, навешивают на дверцы экипажей, на конную сбрую фамильные гербы.

Американский эксперимент ставился в «чистых условиях». Казалось бы, имелось все для того, чтобы он увенчался успехом. Но с точки зрения основных особенностей общественно-экономических отношений страна пришла к тому же, что уже было в Старом Свете. Почти сто лет спустя после Уолта Уитмена американский прозаик Луи Бромфилд, возвращаясь к тем дням становления капиталистических Соединенных Штатов, скажет устами героя своего романа «Ферма» - Джемми: «На его глазах республикой, демократией стали управлять как коммерческим предприятием, и она быстро превратилась в вотчину лавочников и менял, которые вкладывали в нее капитал, рассчитывая получить дивиденды в виде законов, тарифов и земельных наделов».

Когда каравеллы Колумба бросили якорь у Багамских островов, на территории нынешних Соединенных Штатов Америки проживало два-три миллиона индейцев. Это была обширная, слабо заселенная земля, жители которой вели примитивный образ жизни. Сегодня США - самая мощная капиталистическая держава, главная страна капитализма. Четвертое место в мире по численности населения - 232,6 миллионов человек, четвертое - по размерам территории - 9,4 миллиона квадратных километров. Огромный экономический и военный потенциал - только к началу 80-х годов по объему валового национального продукта США уступили совокупному производству всех западноевропейских стран.

«Соединенные Штаты,- писал В. И. Ленин,- не имеют равного себе соперника ни по быстроте развития капитализма в конце XIX и начале XX века, ни по достигнутой уже ими наибольшей высоте его развития, ни по громадности площади, на которой применяется по последнему слову науки оборудованная техника, учитывающая замечательное разнообразие естественно-исторических условий...» (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 27, с. 133.)

Сегодняшняя Америка впечатляет размахом промышленного производства, высокой продуктивностью сельского хозяйства, научными достижениями, вызывает глубокое уважение трудолюбием, талантливостью, деловитостью своих людей. Но сегодня, на двести седьмом году государственного существования Соединенных Штатов, американец на тысячи миль дальше от осуществления мечты о гордом, свободном и независимом человеке, чем это казалось в то время, когда, преодолев бурные воды, первый поселенец начинал строить на новой земле свою бревенчатую хижину.

И как эпитафия на памятнике этим несбывшимся надеждам звучат слова великого американского романиста Уильяма Фолкнера:

«Была американская мечта: земное святилище для человека-одиночки; состояние, в котором он был свободен не только от замкнутых иерархических установлений деспотической власти, угнетавшей его как представителя массы, но и от самой этой массы... Потом мы потеряли Мечту. Она оставила нас... То, что мы слышим теперь,- это какофония страха, умиротворенности и компромисса, напыщенный лепет, громкие и пустые слова, которые мы лишили какого бы то ни было смысла - «свобода», «демократия», «патриотизм»...»

...Утих ветер, перестал раскачивать алюминиевый ковчег. Дождь тоже сгинул, как ночные привидения. За окошком трейлера занимается розовое утро, предвещая жаркий солнечный день. Пора подниматься, готовиться в путь.

Выдвигаю из стены приемник, включаю. За светящейся шкалой оживает Америка, ворочается, дышит. Сентиментальные народные баллады под банджо и гитару. Проникновенные голоса радиопроповедников, призывающих подумать о душе, воспарить над суетой сует. Энергичная, сопровождаемая музыкой реклама: «Спешите, спешите! Широкая распродажа джинсов по случаю Дня Вашингтона. Майки «Бермудский треугольник» с двадцатипроцентной скидкой».

Вашингтонские 'блюстители порядка'

Уверенный баритон и сочное сопрано бодро выстреливают последние известия:

- Промышленное производство снова упало, снизившись до уровня 1977 года. Безработица в стране перевалила за десять миллионов человек.

- Хорошие погодные условия грозят рекордным урожаем. Если они сохранятся, многие фермеры не смогут избежать разорения из-за убыточных цен на зерновые.

- Электронная компания «Эппл» разработала компьютер для детей, заменяющий родителей и учителя. Ребенок может задавать ему вопросы, проверять арифметические вычисления и даже изучать Библию.

- По данным последнего исследования, двадцать три миллиона взрослых американцев функционально неграмотны. Они не в состоянии прочитать объявление, произвести простейший подсчет или правильно написать адрес на конверте.

Жизнь Соединенных Штатов Америки, вступивших в предпоследнее десятилетие XX века, поражала калейдоскопической пестротой и глубокой внутренней противоречивостью. Научно-технический прогресс, вместо того чтобы облегчать жизнь, только туже затягивал узлы социальных конфликтов. Роботы на автозаводах «съедали» людей, век информации, одолевавший человека круглосуточными телепрограммами, порождал аполитичность и невежество, общество массового потребления сосуществовало с массовой нищетой и отверженностью. И не казалось таким уж нереальным то, что в 60-е годы родилось под пером писателя Рэя Брэдбери как мрачная фантастика: чудовища выходят из экрана огромного, во всю стену телевизора и начинают уничтожать людей.