Два дня в Гарлеме

В Гарлеме

Сколько раз слышал: «Белому в Гарлеме лучше не появляться». А я иду по улицам этого негритянского района Нью-Йорка, чувствую себя уверенно, спокойно. Потому что сегодня у меня есть надежный провожатый - Антар Мберри, поэт, коммунист, человек, для которого эти стены, этот асфальт - родной дом. Он часть этой чуждой для «белого» Нью-Йорка жизни. Его здесь хорошо знают. А если что случится, он сможет постоять и за себя, и за меня. Недаром ведь Антар - чемпион среди любителей по бирманскому боксу (комбинация бокса и каратэ).

Поэт-коммунист Антар Мберри

Дождь, дождь, он не прекращается со вчерашнего дня. Промокли башмаки, холодеет отсыревшая спина под плащом. В такую погоду здесь как-то особенно печально. Липнут к башмакам раскисшие бумаги, расползается по тротуарам мусор. С обеих сторон старые четырех-пятиэтажные дома из тех, что здесь называют «браух хаузес» - коричневые дома. Фасады обезображены черным плетением пожарных лестниц. Два-три обжитых дома, четвертый - пустой, с темными окнами. Да и те, в которых еще живут люди, дышат какой-то неприкаянностью, словно вопиют, взывая к состраданию морщинистым камнем своих стен. Рассказывая о Гарлеме, Антар рисует картины гораздо более мрачные, чем та, которую, подбирая аккуратно слова, рисовали мне вчера в центре вспомоществования.

- Какие изменения по сравнению с шестидесятыми годами? Сейчас у нас гораздо хуже. Сейчас ведь безработных процентов девяносто, среди молодежи.

- Неужели девяносто?

- Да, что-то около этого.

- А в шестидесятые годы?

- Тогда было процентов тридцать. Закрываются школы, кинотеатры,- говорит он,- разваливаются, не ремонтируются дома. Недавно хотели закрыть еще одну больницу. Только протесты населения предотвратили это.

-Кто-то преднамеренно хочет убить Гарлем,- убежденно продолжает Антар.- Почему? Чтобы разобщить людей. Потому что Гарлем - это как бы пальцы, сжатые в кулак. Это, при всей их неорганизованности, объединение обездоленных чернокожих американцев.

- Посмотрите направо,- говорит мой провожатый.- Вон в том подъезде, видите, за стеклянной дверью стоит человек? Это дозорный. Я знаю, в этом доме торгуют наркотиками. Покупатель открывает одну дверь, нажимает кнопку звонка. Из-за другой двери его рассматривают в «глазок». Если человек не покажется подозрительным, если он тем более знакомый, ему предлагают опустить в щель деньги. Через эту же щель выдают пакетик с героином, марихуаной или кокаином. Вон, видите, вышла девушка? Я совершенно уверен: она идет домой с покупкой.

- Страшное бедствие! - сокрушается Антар.- К потреблению наркотиков может пристраститься человек почти любого возраста. Есть наркоманы и девяти лет, и девяноста лет от роду. Наркотиками торгуют у школ, кинотеатров, фабрик в обеденный час. Торгуют почти открыто. Рядом может стоять полицейский и смотреть в другую сторону. Те коробейники, что орудуют на улицах или торгуют в подъездах домов,- это посредники, зарабатывающие на несчастье людей тысячи долларов. А большие акулы, что заправляют этим бизнесом издалека, огребают миллионы.

- Если бы вы знали, как наркомания калечит души людей, подменяя недолговременным ощущением эйфории настоящее счастье, убивает в людях волю, стремление бороться за лучшую жизнь! Я уверен: распространение наркотиков не только коммерция, это и политика.

Гарлем. Негритянское гетто Нью-Йорка. Узнав это впервые из детской книги, я представил себе кварталы, отделенные от остального города какой-то преградой, то ли глухой кирпичной стеной, то ли заграждением из колючей проволоки. Стены, конечно, не оказалось. Гарлем вырастает из «белого» Нью-Йорка и растворяется в Нью-Йорке «цветном». И все же невидимая преграда существует. Стена социальная, еще более непреодолимая, чем заграждение из колючей проволоки, разделяющая два Нью-Йорка. А вообще-то примерные границы Гарлема определить можно. Негритянское гетто охватывает кварталы в северной части полуострова Манхэттен от реки Гарлем на западе до Гудзона на востоке, от 110-й улицы на юге до 155-й на севере. Выше 155-й начинается район, населенный другими национальными меньшинствами, в том числе испаноязычными американцами, индейцами. Ниже 110-й лежит «белый» Нью-Йорк. Границы эти условны и подвижны. Они все время перемещаются, а состав смешанных национальных общин постоянно меняется, словно движущаяся разноцветная головоломка.

В Гарлеме оседают те, кого отвергают другие районы огромного города, не принимая цвета кожи человека или его тощего кошелька. Селятся здесь потому, что тянутся к своим, к людям, близким не только смуглостью лица, но и привычками, традициями, образом жизни. А вообще-то когда-то давно здесь была стоянка индейцев, а затем процветающая деревенька голландских переселенцев. Это они и назвали ее Гарлем - именем, которое волей истории стало символом одного из самых темных пятен на лике Америки, символом сегрегации, расовой дискриминации.

Я снова в Гарлеме, в самом его центре, на 125-й улице, которая для негритянского гетто то же, что 42-я для «белого» Нью-Йорка,- «плежер-стрит» - «улица удовольствий» - цепь кинотеатров, магазинов, магазинчиков, кафетериев, всевозможных забегаловок. Я не был здесь почти пятнадцать лет. Тогда, в мае 1968 года, она была наполнена гулом голосов, душераздирающим воем полицейских сирен. Гарлем бурлил, как и черный Юг, охваченный демонстрациями борцов за гражданские права, как и дотоле тихие университетские городки, взбудораженные антивоенными, антимонополистическими выступлениями наиболее активной части молодежи.

Приехав сюда, чтобы посетить охваченный студенческими волнениями Колумбийский университет - он находится рядом, поднимаясь над бурым кирпично-асфальтовым морем негритянского гетто зелеными холмами Морнингсайдхейтс,- я попал тогда на митинг. Это была своего рода смычка двух миров: благополучный мир студентов, выходцев из обеспеченных семей, нашел вдруг общий язык с раскинувшимся у подножия холмов миром отверженности и лишений. Объединила их вьетнамская война, грязная война, в которой не хотели умирать ни черные, ни белые американцы. Воодушевило их нараставшее в то время в Америке ощущение необходимости перемен.

Звучали горячие, страстные речи. Сменяя друг друга, к микрофону поднимались студенты и жители гетто. Они требовали прекращения сотрудничества Колумбийского университета с Пентагоном, говорили о том, что вьетнамская война поглощает те самые миллионы долларов, которые так нужны Гарлему, призывали объединиться во имя общих целей. Гарлем-сквер, узкий клин земли на пересечении 125-й улицы с Седьмой авеню, был переполнен. Уже подкатывали машины с рубиновыми фонарями на крыше. Уже шныряли джентльмены в штатском, выделявшиеся не столько зеленой капелькой значка в петлице костюма, сколько красными, загорелыми шеями.

Гарлем в те дни был напряжен, как туго закрученная пружина, остр, как лезвие бритвы. И это чувствовали полицейские, боявшиеся появляться на его улицах в одиночку. В страдальческих глазах Гарлема горели огоньки, как тлеющие угли, что воспламенялись в те дни пожарами и бунтами в черных гетто Нью-Йорка и Детройта, Чикаго и Лос-Анджелеса, Ньюарка и Кливленда.

То время открытого выражения чувств и больших ожиданий ушло. Волна общественного кипения пошла на убыль, оставив после себя надгробные памятники на могилах Мартина Лютера Кинга, Малькольма икс, Медгара Эверса и других вожаков негритянского движения и кое-какие уступки Вашингтона черно» жим американцам, те, что так успешно отбирались у них обрат» в последние годы, оставив у вчерашних студентов-бунтарей чувство горечи и разочарования, а у иных не радующую своими открытиями мудрость. Оказалось, что изменить Америку, выкорчевать глубокие корни расизма гораздо труднее, чем добиться снятия вывесок «Только для белых» и «Для цветных» над фонтанчиками питьевой воды, что изменить систему, сделать ее человечнее много труднее, чем бросить занятия, протестуя против засилья генералов и адмиралов в совете попечителей университета, или в знак протеста против того же оккупировать кабинет ректора.

Тогда, в мае 1968 года, 125-я улица сверкала витринами дешевых закусочных, гремела дробными ритмами африканских мелодий из репродукторов магазина грампластинок, гудела гулом голосов надвигавшейся демонстрации. Сейчас она притихшая, унылая, особенно в такой беспросветный дождливый день, похожая на того пожилого негра с сутулой спиной, что вышел из дверей дома и уходит вдаль по промокшему, уставленному корзинами с мусором тротуару.

Почему Гарлем затих? Ведь условия жизни людей здесь ее* ли и изменились, то не к лучшему. Безработица для большинства жителей скорее правило, чем исключение, предприятия закрываются, с жильем плохо, наверное, хуже, чем было.

По мнению Маргарет Брайан из городского управления чело-веческих ресурсов - муниципальной организации, занимающейся помощью обездоленным, наступил естественный спад. Более требовательные участники движения либо добились чего-то лично, либо стали старше. Тогда они давили на систему, старались ее расшатать. Сейчас пытаются действовать изнутри в рамках системы.

- Люди не могут бунтовать, митинговать все время,- говорит миссис Брайан.- В любом движении бывают подъемы и спады.

В этом объяснении - признание того, что Гарлем может снова взорваться.

Естественная «усталость» после годов кипения, думается, не единственная причина затишья на негритянском фронте США (Затишья относительного, ибо оно то и дело взрывается вспышками гнева «черной» Америки, как это случилось, например, летом 1980 года в Майами.)

И поднявшиеся на морском берегу дорогие отели города Майами

На какое-то время огонь борьбы за гражданские права США был локализован мелкими экономическими и политическими уступками Вашингтона чернокожим американцам. Программа «построения великого общества» в годы президентства Линдона Джонсона по большому счету оказалась очередным социально-политическим блефом. Но в определенной степени она помогла правящим кругам разрядить обстановку. В конце 60-х-начале 70-х годов разрыв в уровне доходов «черной» и «белой) Америк стал сокращаться, на Капитолийском холме появились конгрессмены-негры, даже мэром американской столицы стал негр (сказалась арифметика расового состава населения Вашингтона, три четверти жителей которого - негры).

Рядом с Капитолием. Белую работу делает белый, черную работу - черный

Одной из причин наступившего спада явилось и то трагическое обстоятельство, что движение чернокожих американцев было в значительной степени обезглавлено. Убийство Мартина Лютера Кинга в 1968 году лишило американских негров, да и не только их, своего самого яркого, самого перспективного лидера. Пули «таинственных» убийц косили одного за другим вожаков негритянского движения, причем наиболее радикальных.

Но действию «профилактических мер» двуединого характера - уступкам и репрессиям - приходит конец. Крохи экономических подачек 60-х годов уже съедены свертыванием социальных программ во второй половине 70-х - начале 80-х годов. А лидеры, которых косили под корень? Что ж, на месте вырубок всегда вырастают новые деревья.

Вглядываюсь в черное лицо 125-й. Ищу зримые перемены. Вот тот кинотеатр на противоположной стороне улицы - стеклянный щит над входом померк, половина букв, обозначающих шедший здесь когда-то фильм, обвалилась,- он тогда был живым. Кафетерий рядом - входная дверь заколочена фанерой - тоже функционировал. Нет, все-таки, как говорится, есть и «позитивные перемены»! Напротив Центра вспомоществования - старого, облупившегося дома - поднялся в небо помпезный небоскреб наподобие башни, что-то вроде огромной шахматной туры. Он сложен из розоватого гранита с проемами темного стекла. Золотые буквы над подъездом объявляют, что это гарлемское представительство властей штата. Говорят, тут находятся различные офисы, в том числе и американских конгрессменов, представляющих этот район на Капитолийском холме. Гранитно-стеклянная башня - как воплощение авторитарности власти, как символ благих намерений переделать и возродить Гарлем. Намерений вынужденных, стимулированных социальными потрясениями. Намерений не сбывшихся. И надо же так придумать! За спиной небоскреба, за пустырем, на котором он поднялся,- вереница унылых, кричащих о беде домов: черные проемы пустых окон, сорванные с петель двери. Домов, покинутых людьми, почему-то оставленных ими, хотя здесь столько людей, у которых нет крыши над головой.

- Жильцы, обитавшие здесь,- объясняет миссис Брайан,- задолжали хозяевам. Хозяева задолжали городским властям, не выплачивали налогов. В результате людям пришлось отсюда убраться.

- Но ведь это довольно крепкие, капитальные дома. Почему не отремонтировать их, не сдать внаем?

- Чтобы отремонтировать, нужен капитал. А капитал сюда не идет. Гарлем с точки зрения капитала «хай крайм эриа» - район высокой преступности.

Миссис Брайан хорошо знает эти улицы. Неподалеку отсюда она выросла. Здесь четверть века назад начинала свою работу.

- Вон там была небольшая лавочка, где можно было в обеденный перерыв купить сандвич,- говорит она.- Закрылась. Там был недорогой магазин одежды. Обанкротился.

Оказывается, бизнес тоже бежит из Гарлема. Все по той же причине - хай крайм эриа. Возможность не только ограбления но и более серьезных потерь при очередном взрыве страстей. Страховые ставки здесь значительно выше, чем, скажем, в среднем Манхэттене, на Мэдисон-авеню. Вот и бегут из Гарлема мелкие бизнесмены: одни разорились, не выдержав конкуренции с крупными корпорациями, другие - в страхе перед новыми негритянскими бунтами. Бегут домовладельцы. Бегут, как крысы с тонущего корабля, думая лишь о своих капиталах и «естественно» не задумываясь о социальных последствиях.

- Заколдованный круг,- сокрушается миссис Брайан.- Гарлем ветшает, потому что это район высокой преступности, Высокая преступность потому, что высокая безработица. Закрываются предприятия, магазины - безработица увеличивается, а следовательно, и условия, порождающие преступность, усугубляются.

Да, общественно-экономический механизм действительно дьявольский. Но смысл его, думается, еще более бесчеловечен, чем полагает Маргарет Брайан. Негритянское гетто ветшает, «опускается на дно» не только потому, что вкладывать капиталы в этот район опаснее, что прибыль здесь сомнительнее. Как говорил мне мой друг, старейший американский журналист Арт Шилдс, спекулянты недвижимостью преднамеренно доводят Гарлем «до ручки», для того чтобы скупить по дешевке обветшавшие, покинутые людьми дома и потом, когда неспокойная, опасная «голытьба» будет вытеснена отсюда, построить на их месте дорогие кооперативные здания. Действует, объяснял Шилдс, механизм не только экономический, но и политический. Задача - в этом его оценка совпадала с тем, что мне сказал АН-тар Мберри,- рассеять Гарлем как нью-йоркскую цитадель «черной» Америки.

Смуглолицая миссис Брайан, дочь Гарлема, дослужившаяся до среднего поста в городской иерархии и старающаяся помочь хоть чем-то своим обездоленным согражданам, встретила меня у входа в «Центр поддержания доходов», что напротив небоскреба-туры на 125-й улице. Здесь могут получить какие-то крохи те, кто исчерпал право на получение пособий или перебивается случайной работой. Все, кто приходят сюда,- это часть той, «другой Америки», которую «открыл» в свое время американский социолог Майкл Харингтон,- Америки, живущей ниже официально установленной черты бедности.

Мы ходили по этажам и закоулкам Центра вспомоществования. Переполненные людьми темноватые залы с низкими потолками, комнатушками с работниками за столами, интервьюирующими посетителей. Особенно гнетущее впечатление произвел зал на первом этаже, перегороженный зигзагообразными загонами из висящих на столбиках цепей. В извивающихся - для того чтобы вместить больше посетителей - загонах толпились люди, другие сидели на железных стульях у стен зала. Люди разных возрастов и все смуглолицые. Вот сидит здоровенный негр лет тридцати, в зеленой курточке из кожзаменителя, в шапочке, похожей на лыжную, бессильно свесив с колен большие руки.-Девушка-негритянка с пышной прической, которую здесь называют «афро», дремлет, бросив на спинку стула синий пиджачок. Старик, обросший белесой щетиной. Мать с ребенком - круглая головка вся в завитушках, мальчонка надрывно плачет.

Мне хотелось поговорить с людьми, но мои провожатые не советовали. «Мы не знаем, как они отнесутся к вам,- говорили они.- Люди в беде не любят рассказывать о себе. Мы здесь охраняем «прайвиси» - личную жизнь посетителей».

Ну что ж, нельзя так нельзя, в чужой монастырь со своим уставом .не ходят. Мы выходили из зала, протискиваясь сквозь толпившихся и сидевших на стульях людей. Кто-то тронул меня за локоть.

- Скажите, почему я здесь сижу полдня и до сих пор не получил чека?

- Что было ответить?

- Не знаю, я иностранец. Спросите эту леди. Руководительница Центра миссис Пьере с профессиональной

выдержкой и холодной вежливостью объяснила: «Посидите, подождите, и вы получите свой ордер».

Интерес человека переключился на меня:

- Иностранец? Откуда?

- Из Советского Союза.

- Из России? Неужели?

В глазах человека читалось нескрываемое любопытство. На вид ему было лет тридцать. Крепкий, крупный негр в потертой курточке и джинсах. Разговор получился сам собой. Спросил его, что за чек он ждет. Ответил, что обещали оплатить хотя бы часть стоимости жилья, что он безработный уже больше года. Куда ни придет, даже если прочитал в газете объявление о том, что требуется рабочая сила, не принимают.

- Почему?

- Судимость.

- За что?

- За подстрекательство к мятежу.

- Но за последнее время мятежей вроде не было?

- Были.

- Когда?

- В 1977 году. Помните затемнение, когда отказала электросеть на востоке страны и города погрузились в темноту? Много тогда было волнений, столкновений, разгрома магазинов. Я лично в этих делах не участвовал. Но как докажешь, что ты невиновен, если тебя схватили как первого подвернувшегося под руки бросили в полицейскую машину.

К нашему разговору прислушивался сосед этого человека, Тоже молодой, но довольно хрупкой конституции чернокожий американец, довольно модно, хотя и дешево, одетый. На нем было легкое бежевое пальтишко, белая шляпа, дымчатые, просветляющиеся в нижней части, очки.

- Я никого не подстрекал, но и у меня нет работы,- сказал он.- Два года ничего не могу найти. Специальность? Учился в колледже, получил образование специалиста по рекламе. Куда ни приду, говорят: недостаточная квалификация. Но я-то знаю; отказывают, потому что черный. Два года как вернулся из ар' мин, а никому не нужен.

- Был ли во Вьетнаме? Не спрашивай, человек, был там, Страшная это каша. Рад, что выбрался живым. Эти вьетнамцы, они маленькие, как дети, и отчаянные, как дьяволы. И вообще нам нечего было там делать, во Вьетнаме...

Разговор получился, и очень даже просто. Вопреки предосторожностям моих провожатых гарлемцы готовы были говорить, рассказывать о себе. Они были настроены дружелюбно, открыты для вопросов и сами хотели порасспросить меня.

На прощание не нашедший себе применения специалист рекламе сказал:

- Вы, говорите, работаете в Вашингтоне. Так скажите президенту: нам нужны не подачки, нам нужна работа.

На прощание миссис Брайан провожала меня до станции метро. «Бьемся как рыба об лед» - так сказала она о своей работе, Хорошая, добрая женщина, она болеет за родной Гарлем. И как ей хочется найти здесь какие-то перемены к лучшему, показать их иностранцу.

- Вон, посмотрите,- показала она на протянувшиеся вдоль улицы несколько прилавков, на которых лежали овощи.- Пря на улице открылся небольшой рынок. Фермеры теперь привозят сюда летом свои товары, минуя спекулянтов-скупщиков. И фермеры выгадывают, и покупатели.

На газетном киоске у спуска в метро заметил объявление! «Марш за свободу. Таппело, Миссисипи, 25 ноября. Мы требуем! положительных действий сейчас же. Остановить террор ку-клукс-клана! Боритесь против дискриминации! Наш телефон 56-45-391».

Значит, где-то продолжаются марши-демонстрации, подобные тем, о которых в 60-е годы заставил говорить всю страну Мартин Лютер Кинг.

Комната в мотеле 'Лоррейн' в городе Мемфисе, где скончался сраженный пулей снайпера выдающийся негритянский лидер Мартин Лютер Кинг

Рассказал моей провожатой о недавней встрече с «драконом» ку-клукс-клана. Вспомнил его слова о том, что он готовится к расовой войне, когда сто девяносто миллионов белых должны будут «раз и навсегда покончить» с проблемой черных и прочих «цветных». Миссис Брайан потемнела лицом. Потом сказала:

- Если они перейдут к широким действиям, это объединит наших людей - черных, тех, кто говорит на испанском языке, индейцев. Многие из чернокожих парней были во Вьетнаме, в Корее. Их научили обращаться с оружием. И я посоветовала бы «дракону» не забывать об этом.

И как бы успокаивая себя и меня, добавила:

- Надеюсь, этого не произойдет. Надеюсь, что социальное развитие общества нагонит развитие технологии, и кровопролития не будет.

Самая детальная информация дезинфекция и дезинфицирующие средства тут.