Город автокороля

Форд

Я сидел перед картой, ломая голову над неразрешимым вопросом: как добраться до автомобильной столицы Америки без колес? И вовсе не потому, что Детройт был бы оскорблен видом принадлежащего корпункту «Правды» «олдсмобиля».

А это Детройт. В фордовском музее собраны самодвижущиеся повозки всех времен и народов

Дело в том, что еще со времен «холодной войны» 50-х годов американские власти поделили для нас, советских людей, всю территорию Соединенных Штатов на два вида районов - «открытые» и «закрытые». Первые ты можешь посетить, если заблаговременно, за двое суток, не считая выходных и праздников, уведомишь государственный департамент о всех деталях поездки: номер машины, номера дорог, места ночевок. Все точно и конкретно, чтобы тот, кому нужно, мог, если ему понадобится, «висеть у тебя на хвосте». Заезжать во вторые - они составляют примерно четверть от общей площади страны - возбраняется. Посещать их разрешается лишь в особых случаях, в порядке исключения.

С Детройтом - случай из наихудших. Какой-то злонамеренный бюрократ соорудил такую головоломку, что если делать все по правилам, то не видать мне его как своих ушей. Детройт-«закрытый город». Можно было бы ограничиться его пригородом Дирборном, где находятся штаб-квартира «Форда» и один из крупнейших заводов этой компании. Дирборн - город «открытый». Но в «закрытом районе». Как перескочить через запретные земли? Конечно, самолетом. Но аэропорта в Дирборне нет. Пришлось бы лететь в тот же Детройт, где нога советского человека ступать не должна.

Неужели уезжать из Америки, не побывав на родине массового автомобильного производства в дни, когда оно переживает такие драматические времена, когда говорят даже, что под вопросом само будущее Детройта.

Карта, над которой я ломал голову, лежала на столе в комнате помощника посла. Мимо проходил сам хозяин дома - посол СССР в США Анатолий Федорович Добрынин. Полюбопытствовал, чем это я так озабочен. Услышав объяснение, сказал просто: «Надо попросить у государственного департамента исключение».

Так, благодаря ходатайству советского посольства и тому, что американское внешнеполитическое ведомство не сочло мой визит в Детройт опасным для США, я смог отправиться в город, откуда в начале века по дорогам Америки, тарахтя моторами, обдавая прохожих ядовитым дымком, покатили тысячи, потом десятки тысяч, потом миллионы самодвижущихся повозок, меняя сами эти дороги, страну и образ жизни народа.

О том, что такое для американца автомашина, сказано и написано много. Авто здесь не просто средство передвижения, автомобиль для американца - это зачастую и его колыбель, и смертное ложе, дом на колесах, уединенное место свиданий. Машина вросла в здешний быт, порождая сопутствующие ей все новые и новые формы организации жизни.

На обочине шоссе, за забором, отгораживающим поле размером со стадион, поднялся в небо огромный экран. Это драйвин-тиетер - въездной кинотеатр. Зрители въезжают в этот зал под открытым небом на своих автомашинах, получают репродуктор и смотрят кино, не слезая с сиденья.

Существуют и въездные банки. Деньги со сберегательной книжки получаешь тоже не вылезая из машины. Подъезжаешь к кирпичной пристройке сбоку банка, опускаешь стекло, бросаешь заполненный листок из чековой книжки в металлический раструб, и через несколько минут из него же извлекаешь конверт с деньгами. Переговоры с кассиром ведешь по радио. Лицо его видишь на телеэкране тут же, над раструбом чекоприемника.

Есть въездные закусочные, нехитрую снедь - заряженные сосисками или хамбургерами булочки в пластмассовых коробках - получаешь в окошке, вытянув руку из окна автомашины.

Появились уже автоцеркви. Устроены они на манер въездного кинотеатра, только вместо экрана - амвон, а на нем священник. Слушай себе через репродуктор проповедь, воспаряй душой к богу, не забывай при этом прогревать мотор для дальнейшего автопробега.

«Двор у соседа всегда зеленее»,- гласит английская поговорка. С каких-то пор ухоженность дворика у соседа, как символ статуса, для американца заменили блеск и размеры автомашины. «Видно, Смит плохой доктор, если он ездит на маленьком «форде фалконе» выпуска 60-х годов» - примерно так рассуждали американцы. И незадачливый Смит, чтобы не потерять пациентов, покупал большой, великолепный «крайслер империал». «С Джонсоном лучше не связываться. Какой он юрист, если около его дома стоит старенький «шевроле»»,-рассуждали жители благополучного пригорода. И прозревший Джонс приобретал новейший «линкольн континентл».

С подобным механизмом общественного мнения привыкли считаться не только врач, адвокат или другой обеспеченный человек. Почти каждый американец раньше старался купить машину побольше. Настолько большую, насколько позволяли его деньги. О стоимости бензина особенно не задумывались. Еще лет десять назад он был здесь дешевый, и казалось, что нефти этой, что била фонтаном на богатейшем и нищем Ближнем Востоке, неисчерпаемые моря.

Сегодня положение иное. «Мы еще не придумали способа для того, чтобы отлучить типичного американца от автомобиля, который он так любит»,- сказал занимавший в то время пост министра энергетики США Джеймс Шлесинджер.

«Отлучать» американца от автомобиля потребовалось потому, что мир вступил в период, который назван был «периодом энергетического кризиса». Времена дешевого топлива навсегда ушли в прошлое. Упрочившие свои позиции нефтепроизводящие страны круто повысили цены на главное экспортное сырье. Начался процесс, болезненные последствия которого по сей день ощущаются в экономике Запада.

Применительно к автомобилю резкое вздорожание бензина (в четыре-пять раз за последние восемь лет) впервые заставило задуматься над тем, сколь нерационален с общественной точки зрения тяжелый американский автомобиль. Две - две с половиной тонны металла, могучий мотор в двести - двести пятьдесят лошадиных сил, а везут они всего одного человека. Каждая миля - треть литра сожженного бензина. Каждая машина - душегубка, отравляющая городской воздух.

И стал американский автомобиль ужиматься - уменьшаться в габаритах, легчать по весу, сбавлять число рысаков, загнанных под его капот. И вот уже как «машину будущего» рекламирует «Форд» свой сверхкомпактный «эскорт» с четырехцилиндровым двигателем вместо привычного шести-восьмицилиндрового. Появились на свет правительственные законы, ограничивающие допустимый выброс углекислоты в воздух и устанавливающие минимальное количество миль на галлон израсходованного бензина. В стране, где общественный транспорт был почти целиком вытеснен индивидуальным автомобилем, стали возрождаться коллективные формы использования машины. В коридорах вашингтонских учреждений я видел на стенах написанные от руки объявления - автовладельцы сколачивали группы для совместных поездок в одной машине. Конечно, на паях.

Ужимается американский автомобиль. И в этом проявляется нечто большее, чем последствия энергетического кризиса или чем судьбы американской машины. Как бы ни бушевали «люди Рейгана», «ужимается» и сама Америка. Скромнее становится место «первой капиталистической державы» в мире, во многом она уже и не первая. Времена экономического, политического и военного господства США в мире становятся преданием прошлого.

От Вашингтона до Детройта часа полтора лёта. Растаяли в глубокой синеве ночи огни американской столицы. Прошли внизу мелкие, словно щепотки рассыпанной соли, огоньки близлежащей Балтиморы, и к стеклу иллюминатора прильнула бездонная темнота. Но ненадолго. Не успели пассажиры отстегнуть ремни, выпить по чашечке кофе со сладкой плюшкой - нехитрой снедью, предоставляемой авиапутешественникам на коротких маршрутах,- как за стеклом снова стало разгораться световое представление. Пошли к невидимой черте горизонта россыпи бесконечных огней, заполыхали оранжево-красные пятна, похожие на пожарища. Только в самом низу, под нами, зияла темная пустота. Там угадывалась водная поверхность. Мы влетели в небо обширного промышленного района, раскинувшегося на берегах Великих американских озер.

Буффало, Кливленд, Гэри, Детройт - для американца названия этих городов ассоциируются с жаром доменных печей, едким дымом химических заводов, со скрежетом металлообрабатывающих станков, с ровным бегом нескончаемого конвейера, выбрасывающего из ворот завода тысячи и тысячи сверкающих лаком автомашин. Как в свое время в Англии Манчестер, Шеффилд или Лидс, они стали пионерами промышленной революции в Америке. История и природные условия предопределили району Приозерья роль первоначальной базы массового промышленного производства в стране. В их пользу работала близость к заселенному раньше других восточному побережью. Великие озера и впадающие в них реки служили дешевыми, не требовавшими больших капиталовложений транспортными артериями, Под боком было необходимое сырье - железная руда в штате Миннесота, уголь в Пенсильвании и Огайо. Требовались только трудолюбие, предприимчивость, изобретательность. А этих качеств осваивавшим Новый Свет выходцам из других стран было не занимать.

...Все шире разливалось внизу море огней, уходя куда-то вверх к невидимой линии горизонта. Самолет снижался. И в сумятице светящихся точек - белых, зеленых, красных - начинал проступать геометрический рисунок - то ли огромная печатная схема из тех, что используются сейчас в телевизорах, то ли светящаяся мозаика. Словно россыпи драгоценных камней, разбросанных по бархатному камзолу ночи. Светлые нити бусинок, замысловатый узор янтарных, изумрудных, рубиновых камешков. Потянулись беспросветно темные заводи - озеро Эри.

Под нами разворачивалось гигантское людское обиталище, край больших городов, сросшихся в один гигантский мегалополис. Там, внизу, были миллионы домов и несчетные башни небоскребов. Закручивающиеся серпантином ленты шоссе, поднявшиеся спинами железных динозавров огромные мосты, дышащие огнем заводы. И в который раз сознанием овладевала простая и каждый раз волнующая мысль о фантастических творческих возможностях человека - хрупкого, бренного, но бесконечно сильного своим неистребимым желанием строить, придумывать, творить... А за окном ультрамариновыми бусами бежали посадочные огни.

Уже в аэропорту Детройт напоминает о своей основной профессии.

В людном зале на ярко освещенном стенде неспешно вращаются, давая осмотреть себя со всех сторон, новенькие, сверкающие лимузины. «Форд эскорт», «джей кар» компании «Дженерал моторе», «додж миранда» - все небольшие автомашины из тех, что здесь называют компактными. И только «Крайслер», как бы презрев времена дорогого бензина, демонстрирует длинный черный лимузин «ле барон». Зеленоватое стекло стен, алюминий, мягкий шелест фонтана в зале, бесшумное движение эскалаторов- всем настроением аэропорта автомобильная столица Америки старается убедить тебя, что все в порядке, «бизнес эз южиал» (Бизнес как обычно (англ.).), как говорят американцы.

А потом уже, когда катишь на такси из аэропорта в мотель, тебя просвещают подсвеченными вывесками на фасадах кирпичных корпусов вдоль шоссе - «Дженерал моторе», «Форд», «Крайслер», «Юнайтед Стейтс стил».

«Юниройял» - химическая компания, выпускающая шины,- выставила на обочине дороги огромную, размерами с трехэтажный дом, покрышку, а конкурирующая фирма «Файерстоун» - таких же размеров светящийся щит, сообщающий, сколько уже выпущено в этом году в Америке автомашин. Мелькнули цифры: 4595002. Для октября негусто. Ведь в лучшие годы здесь производилось в год до десяти миллионов легковых автомашин.

«Сламп!» - коротко откомментировал мое замечание таксист-негр. Потом, встречаясь с рабочими, руководителями автокомпаний, профсоюзными деятелями, я все время слышал это слово «сламп» (спад или его более сильный синоним - кризис).

А Билл Витик сказал так: «Дюже погано. Лайк грейт дипрешен».

Билл Витик, Василий Григорьевич Витик, как он просит величать его, и его брат Джон, он же Иван Григорьевич,- мои добрые детройтские друзья. Познакомился я с ними несколько лет назад, когда первый раз собирался в главный автомобильный город Америки. Позвонил Биллу Аллену, корреспонденту газеты американских коммунистов «Дейли Уорлд» в штате Мичиган. Просил оказать содействие, познакомить с людьми.

Они распространяют газету американских трудящихся 'Дейли уорлд'

- Вам помогут братья моей жены - Билл и Джон,- сказал ветеран-журналист.- Рабочие-автомобилестроители. Пенсионеры. Свои ребята. К тому же говорят по-русски.

И дал мне номер телефона братьев Витиков. Не успел разместиться в мотеле, как раздался звонок телефона.

- Геннадий? Это я, Василий. Когда хочешь меня видеть?

Голос был немолодой, надтреснутый. И я сразу представив себе моего нового заочного знакомого: сухощавый старичок, si очках, наверное, в латунной оправе, мастеровой человек из тех, что, поудобнее направив свет железной лампы, работают у верстака. Договорились встретиться на следующий день утром. Василий Григорьевич обещал приехать за мной в мотель в десять утра.

Мотель «Конгрэшнл», что на окраине Дирборна, рядом с шоссе, по которому день и ночь катят автомашины, мало чем отличается от тысяч подобных же заведений по всей стране. Двухэтажная П-образная постройка с расчерченной на прямоугольники асфальтированной площадкой во внутреннем дворе для стоянки автомашин. Двери номеров по фасаду. К верхним ведут железные лестницы и балкон во всю длину.

Порождение автомобильного века, мотель обеспечивает привычный отдых сотням тысяч, миллионам путешествующих за; рулем, тем, кто приехал по делам, отправился с семьей в поездку по стране, мчится навестить прихворнувших стариков-родителей. И где бы он ни был этот мотель - в дымном промышленном Дирборне или в напоенном хвойным ароматом Секвойя-парке, в жаркой пустыне Аризоны или на крайнем севере в Аляске, - он будет все таким же: площадка для парковки автомашин, индивидуальные двери по фасаду.

Утром, как было условлено, вышел во двор, чтобы встретить! новообретенного детройтского друга.

Разорвав пелену туч, несмелое осеннее солнце с беспощадной четкостью рисует словно бы давно уже знакомую картину. Кирпичная стена примыкающей к мотелю закусочной, бензоколонка напротив, трепещущие разноцветные флажки на веревках рядом, где выставлены на продажу подержанные автомашины, А мимо катят грузовики с ящиками, нефтеналивные цистерны, легковые автомашины. Типичный пейзаж трудового пригорода любого американского города.

Хожу, поглядываю на часы, а Василия Григорьевича нет как нет. Разные люди приезжают, паркуются во дворе мотеля, а моего мастерового не видно. Вот уже давно прохаживается у темно-вишневого «доджа дарта» крупный, дородный человек, похожий на министра. Раза два прошли мы мимо друг друга. Человек иногда поглядывал на меня с немым вопросом.

- Василий Григорьевич, это вы? - спросил я «министра»,

- Я, - ответил «министр».

На этот раз Василий Григорьевич приехал вместе с братом Иваном. Если Василий чем-то похож на министра, то Иван - скорее на бывшего боксера - широкоплечий, круглолицый, со стриженной под бобрик круглой головой. Иван - он помоложе ему шестьдесят пять - сидит за рулем; Василий, что двумя годами старше, - на заднем сиденье. Предлагают отправиться в Музей Форда. Почему бы и нет? Ведь известно, чтобы понять сегодняшний день, надо знать и вчерашний, и позавчерашний.

Когда-то давно, в конце прошлого века, из города Самбора, что в Прикарпатье - тогда это была часть Австро-Венгерской империи,- отправился в дальний путь отец Джона и Билла Витиков. Отправился искать счастья, гонимый нуждой, безземельем. Была еще одна причина отъезда на чужбину: не хотел украинец идти в австро-венгерскую армию. Высадился паренек в Нью-Йорке, прошел через все мытарства, которые выпадали на долю почти каждого, кто вступал на берег неподалеку от статуи Свободы.

Модернистская скульптура перед фасадом банка 'Чейз Манхэттен' в Нью-Йорке

Постепенно перебрался на запад, Был грузчиком, шахтером, потом стал работать в котельной фордовского завода. Так вот и появились в Детройте американцы по фамилии Витик. Так же как американцы с фамилиями Зворыкин, Зубок, Манишевич, Ла-гардия, Лю... Они были русскими, украинцами, белорусами, поляками, евреями, итальянцами, китайцами, а стали американцами.

Грузчик в порту города Саванна

Недалеко от Вашингтона до Детройта. Миль восемьсот на северо-запад, а совсем другой колорит. Куда делось пышное увядание природы, провожавшее нас в окрестностях американской столицы. Серое небо, далеко зашедшая осень с оголившимися деревьями, растительность скромная» даже чахлая. Повеяло чем-то родным, северным. И на всем печать дыхания промышленности: запах жженой резины в воздухе, приземистые фабричные корпуса вдоль шоссе, переплетение железнодорожных рельсов на товарной станции, обрывки старых шин, куски картонных ящиков, валяющиеся по краям дороги. Совсем нет зеленой, ухоженной земли, образцово-показательного свечения золотой осени, оставшихся позади, в Вашингтоне.

Мягко катит наша машина по шоссе. Привычно, четко ведет ее меньшой из братьев Витиков. А старший философствует.

- Уся экономика от аутомобил,- говорит Василий Григорьевич.

Он мешает английские, русские, украинские слова, но упорно не хочет переходить на английский. Встретились русские, и он говорит по-русски. Американец Уильям Витик демонстрирует лояльность стране своих предков.

- В Америке все основано на автомашине, все вращается: вокруг автомашины,- не без пафоса рассуждает старый рабочий.- Ведь автомобиль - это не только машина. Это и авторемонтные станции, и бензоколонки, и бензин, и дороги... А цемент и асфальт для дорог, металл для корпусов, резина для колес, стекло? А страховые компании, адвокаты, дорожная полиция? Кабы машины немае, все зупенилось бы.

А вообще-то что такое машина? - мудрствует Василий Григорьевич.- Железо, клей да резина. Ее специально лепят так, чтобы года через три развалилась на куски. К тому времени, когда выплатишь последний взнос по покупке машины. А что было бы, если бы машины служили лет десять - пятнадцать? Застой.

Беда.

Солнечные блики скользили по его лицу, высвечивая глубокие морщины щек, бежали по мословатым пальцам рук, и «министр» превращался в пожилого, много повидавшего, много потрудившегося на своем веку крестьянина.

- Трамвей тут був,- вступает в разговор Витик-младший, когда мы выехали на центральную улицу Дирборна.

Трамваев в Америке давно уже нет. Остались, кажется, только в Сан-Франциско. Да и то как туристская достопримечательность - взбегают па горки и катятся вниз, прикрепленные к движущейся под мостовой цепи. И городской транспорт, автобус например, тоже почти вымер. Господствует индивидуальный автомобиль.

Кругом на больших щитах названия тех, кто его производит - четырех «китов» американского автомобилестроения: «Дженерал моторс», «Форд», «Крайслер», «Америкэн моторе».

Но чаще всего здесь встречается начертанное старомодными витиеватыми буквами, так, как оно писалось на радиаторах первых машин этой компании, имя «Форд». Потому что Дирборн - вотчина Форда.

По обеим сторонам дороги простирались ухоженные зеленые поля.

- Это земли Форда,- объясняют братья. Справа потянулся охвативший обширную территорию высокий кирпичный забор, из-за которого доносился рев моторов.

- Испытательный полигон «Форда». Здесь обкатывают новые машины.

Среди зеленых полей выросло многоэтажное, высокое стеклянное здание с развевающимися на флагштоках флагами многих стран мира. Похоже на здание ООН в Нью-Йорке. «Всемирная штаб-квартира компании «Форд»»,- написано четкими буквами на фасаде многоэтажного зеленоватого короба.

На горизонте, таинственно поблескивая темными стеклянными плоскостями, поднялись коричневато-золотистые кубы какого-то модернового здания.

- Гостиница «Хайятт ридженси»,- говорят братья.- Тоже построена на деньги Форда и принадлежит ему.

Можно подумать, все здесь: заводы, гостиницы, магазины, земля, даже само небо - принадлежит всемогущему Форду.

В романе «Автомобильный король» Эптон Синклер рассказывает о том, как в конце прошлого века механик-самоучка, служащий энергетической компании «Эдисон пауэр», живший на окраине Детройта, построил самодвижущуюся повозку. Как в дождливый день 4 июня 1896 года он выволок из сарая, в котором раньше хранился уголь, странный тарантас без оглобель, Как, пыхнув дымком, затарахтел самодельный двигатель внутреннего сгорания, и повозка сама собой двинулась вперед, покатила на высоких тонких колесах, сопровождаемая шумной стаей ликующих ребятишек. А на высоком сиденье, держа одной рукой кругообразный руль, а другую положив на рычаг ременной передачи, сидел этот странный, вызывавший кривотолки соседей сын местного фермера-переселенца из Ирландии Генри Форд.

«Мой «бензиновый жучок»,- напишет много позднее Генри Форд I,- был первым и долгое время единственным автомобилем в Детройте. Он считался чем-то мешавшим людям жить, поскольку производил шум и пугал лошадей. Кроме того, он закупоривал уличное движение. Если я оставлял свою машину где-то в городе, вокруг собиралась толпа раньше чем я успевал снова ее завести. Если я оставлял ее без присмотра хотя бы на минуту, какой-нибудь любознательный человек обязательно старался поездить на ней. В конце концов я стал возить с собой цепь и приковывать ее к фонарному столбу всегда, когда оставлял машину где-либо. Затем возникли неприятности с полицией. Трудно сказать, почему, ибо в те дни, насколько мне известно, не существовало законов, ограничивающих скорость на дорогах. Тем не менее мне пришлось получить специальное разрешение от мэра города и таким образом в течение некоторого времени я имел честь быть единственным шофером в Америке, обладающим водительскими правами».

Музей Форда встречает узорчатыми литыми воротами ограды Букингемского дворца, за которой возвышается старомодное кирпичное здание с башней и шпилем. Очень знакомое здание.

- Индепенденс-холл. Точная копия,- говорит Василий Григорьевич.

Индепенденс-холл - Зал независимости - знаменитое здание в городе Филадельфия, где в 1776 году восставшие колонисты приняли написанную Томасом Джефферсоном Декларацию независимости- документ, провозгласивший рождение нового государства. Оказывается, Форд сначала хотел просто купить Индепенденс-холл и перенести его сюда, в Дирборн, кирпичик по кирпичику. Но кто-то догадался, что историческую реликвию, национальную гордость американцев надо пощадить, что она должна остаться на своем месте. На этот раз всемогущий доллар вынужден был отступить.

Музей Форда - это колоссальный пакгауз, куда со всей страны свезли технику, предметы материальной культуры Америки в ее развитии. Старые стиральные машины, чугунные печи, первобытные электроплиты, ружья, паровые двигатели, первые самолеты, последний могучий локомотив.

На стендах изобилие всякой всячины - кремневые ружья и индейские томагавки, старинные часы и знаменитые скрипки. Выстроились бок о бок ставшие коллекционной редкостью боль-шеколесные велосипеды и неуклюжие зерноуборочные комбайны, лоснящиеся рычагами паровые двигатели и похожие на сундуки радиоприемники. Стоят рядком первые тракторы «Фордзоп», «Фергюсон», названия которых знаешь из книг по истории. Висит под потолком маленький алюминиевый «дух Сент-Луиса» - самолет, на котором в 1927 году Чарльз Линдберг перелетел через Атлантический океан. Неподалеку громоздкий фордовскнй «трехмоторник», который под командованием адмирала Ричарда Берда совершил в 1928 году полет над Южным полюсом.

И конечно, автомашины. Вот уж где раздолье для автолюбителя! Каких только нет. И первые, только что отпочковавшиеся от пролетки, и окрашенные в яркие цвета гоночные машины с длиннющими, двенадцатицилиндровыми моторами, и тот самый президентский «линкольн континентл», на котором 22 ноября 1963 года, не зная, что это его последний день, ехал по улицам Далласа Джон Ф. Кеннеди. Прозрачный пуленепробиваемый колпак, накрывающий его сегодня, был тогда снят.

А вот любопытный экспонат, не вызывающий столь мрачных воспоминаний. Первый в мире светофор. Он висит под потолком, неказистый, вытянутый черный ящик с тремя круглыми, как и сегодня, красным, желтым и зеленым стеклами.

- Я був тогда молодый,- говорит Василий Григорьевич.- Висел он на перекрестке Вудворт-авеню и Форд-стрит. А переключал его полицейский из будки. Смотрел туда-сюда. Если на авеню было, скажем, четыре машины, а на стрит - две, то давал зеленый свет тем, кто едет по авеню. Собиралось больше машин на Форд-стрит - и он открывал им дорогу.

Дощечка сообщает, что изобрел светофор суперинтендант Детройтского отделения полиции У. Л. Поте в 1920 году.

История техники делает порой зигзаги. С удивлением рассматриваешь большой, похожий на телегу первых переселенцев электрогрузовик, построенный в 1898 году и четверть века исправно несший службу на одном из заводов. Еще недавно его восприняли бы как ископаемое чудовище. Сегодня автостроители снова экспериментируют с электромобилем - простым по конструкции и управлению, а главное - не загрязняющим воздуха.

Венчает экспозицию локомотив-исполин, последний из железных бизонов парового века. Огромный, высотой до ажурного потолка выставочного зала, растянувшийся чуть ли не во всю его длину, он вознесся над посетителями своим могучим черным туловищем, гордясь мускулатурой в восемь тысяч лошадиных сил! На боку локомотива - кнопка. Нажмешь ее, и через невидимые репродукторы в зал врывается ушедший век - шип пара, перестук колес и заливчатый, такой волнующий, словно голос твоего детства, паровозный гудок.

- Ностальгия,- вплетается в симфонию звуков густой мужской голос из репродуктора.- Что-то неповторимое, присущее только веку пара, что навсегда останется в памяти нашего поколения.

Бизонов в Америке истребили люди. Стального гиганта вместе с железными дорогами уничтожает автомобиль. Расчувствовались мои провожатые:

- Помнишь, Джон, как мы первый раз ехали поездом из Детройта в Нью-Йорк? Ты тогда сильно перепугался, когда паровоз дал гудок.

Джон и Билл предлагают продолжить экскурсию, направиться в Гринфилд-Вилладж.

Деревня Гринфилд начинается тут же, рядом с музеем. Это тоже музей, но только под открытым небом.

Сев в вагончики, которые тащит желтый паровоз времен Гражданской войны между Севером и Югом, можно проехаться по искусственному городку, на улицах которого выстроились здания-знаменитости со всех концов страны. Вот лаборатория Эдисона, привезенная из штата Нью-Джерси. Неподалеку дом братьев Райт из штата Огайо. Вот дом Бербанка из Массачусетса,

На этот раз настойчивость и доллары мистера Форда взяли свое. Все сволокли сюда, в Дирборн. Есть даже здание суда из городка Поствилл в штате Иллинойс, в котором начинал свою юридическую карьеру будущий президент США Авраам Линкольн. Внутри простецкого двухэтажного дома, обшитого потемневшими от времени досками, все, как было в то время, когда судил да рядил «честный Эйб». Красного дерева возвышение для судьи, скамья для подсудимых, стулья для присяжных. На стол небрежно, будто судья только что вбежал, брошены цилиндр и.трость. Но самый главный экспонат - в соседней комнате. Под стать президентскому «линкольну континентлу». Защищенное стеклянным футляром - опять этот прозрачный колпак, отсутствовавший в то время, когда он был так нужен! - старое кресло-качалка с потемневшей обивкой. В верхней части изголовья - расплывшееся черное пятно. 14 апреля 1865 года в этом кресле лидер победоносных северян был смертельно ранен. Случилось это во время спектакля в вашингтонском театре Форда... Неподалеку в киоске продаются копии газеты «Нью-Йорк геральд» от 15 апреля 1865 года, сообщающей подробности о гибели президента, вызывавшего такую ненависть рабовладельцев.

От великого до смешного - один шаг. В Соединенных Штатах от великого до преступного - всего лишь полшага. С удивительным безразличием коллекционирует Америка все, что стоит здесь рядом,- великое и позорное, замечательное и постыдное, возвышенное и отвратительное, особенно если на этом можно сделать бизнес. А доходы Музей Форда и Гринфилд-Вилладж приносят немалые. На каждом шагу, чуть ли не за каждый павильон надо платить.

Но будем объективны. Не непосредственная денежная выручка главное назначение этого музейно-увеселительного комплекса в окрестностях автомобильной столицы США. Рассказывая и показывая впечатляющую историю бурного роста науки и техники, быстрого превращения страны из сельскохозяйственной в индустриальную, он воспевает предприимчивость, сметку, изобретательность американцев, разжигает патриотические чувства.

И главный герой, купающийся в лучах славы,- сам Генри Форд I. Собственно говоря, почти вся обширная экспозиция служит как бы пьедесталом, на котором возвышается сам.

Вот он катит навстречу нам, сухощавый, остроглазый, в модном котелке, одной рукой сжимая похожий на рычаг руль своего первенца - «квадрацикла». Снимок во всю стену вводит в зал, где, как драгоценные реликвии, перед вами предстают и самодельные отвертки, которыми фермерский сын чинил часы соседям, и первый массовый автомобиль Форда модели «Т», и последняя модель компании «форд эскорт». А в соседней «деревне» собраны реликвии больших габаритов - сельский дом, в котором герой родился, кирпичный сарай, из которого выехала первая в Детройте безлошадная повозка, мастерская, в которой Генри приучал к техническому ремеслу своего сына Эдсела.

Генри Форд I на своем 'квадрацикле'

В противоположность тому что думают многие американцы, Форд не изобрел автомобиля. Почти на десять лет раньше того дня, когда по детройтской улице протарахтел «квадрацикл», мотоцикл с бензиновым двигателем построил в Германии Даймлер. Год спустя патент на трехколесный автомобиль с таким же мотором взял соотечественник Даймлера - Бенц. Появились к этому времени первые автомобили и в других странах.

Что действительно сделал Форд и что теперь прочно ассоциируется с его именем-это организация массового производства автомашин. В этом смысле он стоит у истоков массового производства вообще и зарождения как следствие общества массового потребления. Механик-самоучка оказался дальновидным стратегом бизнеса и блестящим организатором производства. В то время - начало нашего века - автомашина была экзотической новинкой, предметом роскоши. Первые автопромышленники делали ставку на индивидуальное производство дорогостоящих, сверкающих латунью, обитых кожей механических экипажей, В основном они строились для состязаний в скорости. «Озарение», снизошедшее на Генри, заключалось в том, что гораздо большие доходы можно получить, если выпускать тысячи - сотни тысяч дешевых автомашин, чем единицы дорогих. Но для того чтобы наладить поток, надо было изменить всю привычную для механических мастерских организацию работы. И он первым применил конвейер.

Этот первый автоконвейер и образ самого основателя династии автокоролей ярко рисует американский писатель Э. Д. Док-тороу в своем романе «Рэгтайм».

«В Хайленд-парке, штат Мичиган, первый автомобиль модели «Т» шатко съехал с конвейерной линии в траву под ясными небесами. Черный и нескладный коробок, высоко стоящий над землей. Изобретатель смотрел на него издали. Котелок-«дерби» на затылке. Челюсти пережевывают соломинку. В левой руке карманные часы. Работодатель множества людей, среди которых порядочно иностранцев, он твердо верил, что большинство человеческих существ тупы и неспособны к достойной жизни. Он изобрел и разработал идеи разбивки рабочих операций на простейшие элементы так, чтобы любой олух мог их производить. Вместо того чтобы обучить каждого сотням всяких манипуляций, связанных с постройкой автомобиля, вместо того чтобы таскаться туда-сюда за разными деталями, почему бы этому каждому не стоять па одном месте, делая одну и ту же операцию снова и снова, между тем как детали будут проплывать мимо него на движущихся рельсах. В этом варианте мы совершенно независимы от умственных способностей трудящихся. Человек, который всовывает винт, не накидывает на пего гайку - так говорил изобретатель своим сотрудникам. Человек, который накидывает гайку, не закручивает ее. Идея этих движущихся поясов осенила его однажды па бойне, где он увидел, как коровьи туши, висящие на стропах, проплывают над головами мясников. Он передвинул языком соломинку из одного угла рта в другой и посмотрел на часы. Часть его гения состояла в том, что он казался своим сотрудникам и своим конкурентам не таким сметливым, как они сами. Носком ботинка он повозился в траве. Ровно через шесть минут идентичный автомобиль появился на съезде, задержался на один момент, словно показываясь холодному утреннему солнцу, а потом скатился вниз и стукнулся в задок первача. До этого Генри Форд был простым производителем машин. Сейчас он испытал такой мощный экстаз, какого до него не сподобился ни один американец, не исключая и Томаса Джефферсона. Он заставил машину повторять саму себя до бесконечности. Производители работ, менеджеры и помощники ринулись к нему с рукопожатиями. На их глазах были слезы. Он выделил шестьдесят секунд на выражение чувств, а затем отослал всех по рабочим местам».

То, о чем поведал Доктороу, произошло в 1913 году. Машина, на сборку которой раньше уходило двенадцать с половиной часов, изготавливалась теперь за восемьдесят три минуты. В середине 20-х годов заводы Форда выпускали ежегодно около двух миллионов автомобилей модели «Т».

Под синкопированные ритмы «рэгтайма» - раннего фортепианного джаза- «жестяные Лиззи», как прозвали американцы неприхотливые фордовские машины,- покатили по дорогам страны, меняя эти дороги, лицо страны, сам образ жизни людей, их привычки.

Началась «автомобильная эра» в истории Америки с ее высокой мобильностью и расточительностью природных ресурсов.

С легкостью человека на подъем и с его почти рабской зависимостью от «железного повелителя».

С небоскребами, тянущимися ввысь, и небом, затянутым смогом.

С прекрасными шоссе и непробиваемыми пробками на них в часы «пик».

С гибелью на этих дорогах за годы «автолюбви» Америки более двух миллионов человек - в три с половиной раза больше числа погибших во всех войнах, которые вела страна за двести лет.

С автомобильными расходами, во многих семьях превысившими расходы на питание.

Штамповать автомашины принялись многие предприимчивые американцы - Олдс, Паккард, Бьюик, Додж, Крайслер, Шевроле, Виллис. Появились десятки автокомпаний, в том числе превзошедшая Форда по объему производства компания «Дженерал моторе». Страна была насыщена, а затем и перенасыщена автомашинами: в 1920 году - одно авто на тринадцать человек, в 1930 году - одно на пятерых американцев, в 1950 году - одно на четырех, в 1970 году - одно на двух.

В 1980 году на двести тридцать миллионов американцев приходилось сто двадцать миллионов легковых автомашин. Страна, население которой составляет лишь 5,3% от населения земного шара, располагала почти сорока процентами легкового автопарка мира.

Возникла гипертрофированная экономика, в которой на производство, продажу и обслуживание автомашин приходится примерно пятая часть всех рабочих рук и пятая часть общенационального дохода. Автопромышленность и связанные с нею отрасли поглощают две трети производимой в стране резины, треть всего цинка, четвертую часть всей стали, одну шестую алюминия. Автомашины стали съедать почти сорок процентов всей потребляемой страной нефти.

Всесокрушающее наступление американского автомобиля, помогая осваивать огромную страну, таило в себе зерна будущих проблем.

Как в век динозавров, в борьбе за существование побеждал тот, у кого были острее зубы и кто сам был больше. За восемьдесят лет «Форд мотор компании из механической мастерской на окраине Детройта превратилась в транснациональную компанию с капиталом, превышающим бюджет иного государства. Более двадцати заводов в Северной Америке, заводы и торговые представительства почти в ста странах мира. Полмиллиона рабочих и служащих (половина из них - за рубежом), занятых производством и сбытом легковых автомашин, грузовиков, тракторов, а также выполнением заказов Пентагона на аэрокосмическую продукцию,- таковы сегодняшние параметры компании. Решающее слово в управлении ее делами принадлежит отпрыскам автокороля - внукам основателя династии - Генри II, Бенсону, Вильяму и правнуку Эдселу, «зарабатывающим» в год на одних eel дивидендах двадцать миллионов долларов.

Вспомнилось, как в предыдущий приезд в Детройт мне удалось побывать на заводе в местечке Ривер-Руж, самом большом и самом старом из заводских комплексов «Форда». По территории предприятия мы разъезжали на машине. Тянулись кирпичные корпуса инструментального и модельного цехов, автосборочного завода, стекольного, сталелитейного, поднимались в небо шипящие ядовитым желтоватым газом коксовые батареи. На реке Руж разгружались суда, названные именами ныне живущих отпрысков автомобильного короля. На железнодорожном узле стояли готовые к отправке составы с погруженными на платформы в два ряда «мустангами» и «эскортами».

Автомобильный завод Ривер-Руж

- Завод «Руж» - это город в городе, в котором трудятся двадцать семь тысяч человек,- с заученным восторгом повествовал сидевший за рулем краснолицый, очень оборотистый человек из отдела связи с гостями.- Здесь у нас все свое. Своя система энергоснабжения, система водоснабжения, своя железная дорога, своя пожарная станция, своя полиция. Сталь мы производим сами, железная руда, уголь, известь поступают сюда с фордовских шахт в Мичигане, Западной Виргинии и Кентукки. Стекло тоже свое.

'Страна голубой травы' - славящийся своими лугами район штата Кентукки

В районе Дымчатых гор в штате Теннесси

Неукротимое стремление владело автокоролем - если уж нельзя завоевать всю страну, то хотя бы стать независимым от нее в пределах «своего царства», устроить все по-своему, в соответствии со своими представлениями о добре и зле.

Идеи у старика Генри были! И не только в области конструкции автомоторов и организации работы конвейера. Он считал, что все люди делятся на две категории: меньшинство, родившееся для того, чтобы думать, творить, и большинство, предназначенное использовать мускулы, тем более счастливое, чем примитивнее и однообразнее работа. Он без устали доказывал, что человек должен жить в неустанном труде, скромности, страхе божьем, и считал профсоюзы дьявольской выдумкой. Будь на то его воля, он выжег бы их каленым железом по всей стране, как не допускал их создания на своих заводах.

...Мы шли по цехам автосборочного завода, темноватым, шумным, окружающим тебя со всех сторон металлом. Железный пол, стальные рельсы конвейера с движущимися шасси автомашин, снующие грузоподъемники, готовые сбить тебя с ног.

Провожатый сыпал цифрами.

- В машине двенадцать тысяч частей. Один и тот же «мустанг» может иметь более двух миллионов комбинаций - сочетаний различных моторов, разных коробок передач, различных сидений, разного оборудования. Каждая машина делается в соответствии с заказом покупателя. Фактически мы выпускаем индивидуальные машины.

Мимо нас проплывали части будущих автомобилей. Справа продвигалась по рельсам рама автомашины. Откуда-то сбоку по подвесной дороге приплывал кузов и, направляемый руками рабочих, «садился» на раму. На другом: «перекрестке» в машину встраивался двигатель. Дальше пришлепывались колеса.

Но ведь двигатель может быть разным: и обычным для этой модели - четырехцилиндровым, и шести, и даже восьмицилиндровым. Колеса тоже могут быть разными - простыми, из особой резины, «спортивными», имитирующими спицы. За тем, чтобы соответствующая деталь попала в нужную минуту на нужный «перекресток», следят электронно-вычислительные машины.

И все же общее впечатление от автосборочного цеха - это не царство технического прогресса с людьми в белых халатах у мерцающих огоньками пультов, а первородный индустриальный ад, где работающий подобен грешнику, жарящемуся на раскаленной сковороде. Справа из дыры в железном полу, над которым движутся обрастающие деталями автомашины, торчат курчавая черная голова и руки, в руках подобие электродрели - автоматический гаечный ключ. Машина еще надвигается на человека, а он уже прилип к ее днищу своим автоключом. Машина движется и тянет за собой присосавшегося к ней рабочего. Еле успев завинтить гайку, он бросается к нависающей новой машине. Здесь живое существо - конвейер, существо огромное, неумолимое, подчиняющее себе всех и вся. Человек - всего лишь механический придаток к нему.

Их много, этих голов, высовывающихся из ям «преисподней»,- черных и каштановых, со слипшимися от пота льняными кудрями и медно-рыжих. Действия людей подобны движениям простейшего рычага: корпус влево-вправо, руки с автоключом вверх-вниз. Вспомнился трогательно-смешной герой чаплинского фильма, который, очумев от конвейера, бегал по заводу и все время норовил закрутить гаечным ключом пуговицы на костюмах встречных и даже их носы.

Конечно, конвейер - дитя нашего века. Без него невозможно было бы массовое производство товаров. Но какие античеловеческие формы принимает конвейер в обществе, где главной пружиной является стремление к наживе! Встречаясь потом с детройтскими рабочими и профсоюзными активистами, мы слышали множество историй о тяжелых, нередко трагичных последствиях продолжающегося из года в год ускорения конвейерной ленты, изматывающего труда на ней в течение десяти, а то и двенадцати часов в день, историй ранней инвалидности, душевного расстройства и, как минимум, полной апатии человека ко всему в жизни, когда после смены он добирается домой и замертво валится в постель.

Срабатывал безжалостный экономический механизм. Предпринимателю выгоднее выплачивать рабочему сверхурочные, но иметь меньший штат, поскольку на каждого работающего компания делает отчисления в пенсионный, медицинский и прочие фонды. А рабочий, подстегиваемый инфляцией, как говорится, рад «подзашибить». Вот и получалось, что вместо установленной законом сорокачасовой рабочей недели трудились люди на заводах «Форда», «Дженерал моторс», «Крайслер» пятьдесят-шестьдесят часов.

Одни работали на пределе физических и нервных сил, другие безнадежно выстаивали в очередях на биржах труда.

Так было в «лучшие времена», когда еще не навалился на страну тяжелый экономический спад. В поте лица своего добывает хлеб насущный американский автомобилестроитель, о высоких заработках которого так любят говорить адвокаты компаний.

...Железо, железо со всех сторон. Лязг движущегося конвейера, завывание механических отверток, шипение вспышек электросварки.

Вот и конец процесса сотворения автомашины.

Молодая женщина заправляет ее пятью галлонами бензина. Человек в белом халате, похожий на художника, наносит кисточкой последний штрих, покрывая возможные царапины (баночки с разноцветными красками покачиваются перед ним на специальном станочке). Вот новичок проходит в душевой отсек, где его обдают бьющими со всех сторон струями воды. В него садится человек, поворачивает ключ зажигания. И, вздрогнув, как новорожденный от шлепка, с заколотившимся сердцем-мотором еще один железный конь обретает самостоятельную жизнь.

Сверкающие лаком, белые, красные, желтые, серебристо-серые, они выкатывались во двор, в равнодушное свечение детройтского полдня. Каждые пятьдесят шесть секунд из ворот цеха выбегал новый «мустанг».

Так было до тех пор, пока не разразилась беда. Произошло нечто вроде аварии на шоссе, когда машина идет на полной скорости. Вдруг забарахлил мотор, обмякли тормоза, спустили шины, и бесподобный американский автомобиль, большой, комфортабельный, с двумя сотнями лошадей под его капотом, неумолимо понесло в кювет.

Но, если разобраться, ничего неожиданного в случившемся не было. Тучи над Детройтом собирались уже давно.