Вашингтон с утра до ночи

Вашингтон

Снова жаркое вашингтонское лето. Сникли тяжелые глянцевитые листья магнолий, прогибается под шинами размягчившийся асфальт. В. конце 16-й улицы колышется в струях горячего воздуха, словно он не настоящий, а мираж, белокаменный особняк президента США. Снова пугающие индексы загрязненности воздуха, Снова воздушные тревоги, когда жителям, особенно тем, кто страдает сердечными заболеваниями, рекомендуют по возможности не выходить из домов. С присущим американцам оптимизмом, способностью все превращать в шутку диктор радиостанции, которую я слушаю, ведя машину, объявляет: «Не дышите слишком глубоко».

И стараясь побыстрее юркнуть из автомашин в охлажденные кондиционерами офисы правительственных учреждений, вашингтонцы лишний раз недобрым словом поминают «отцов-основателей» нации: какой черт их дернул заложить столицу США именно здесь, на берегах Потомака, где все «прелести» субтропического климата усугубляются еще и тем, что город находится как бы в чаше, прикрытой от ветров и с океана, и с суши.

Красив Потомак, особенно если смотреть на него с холма, на котором находится похожий на модернистский шатер Кеннеди-центр, главный театрально-концертный комплекс столицы. Река широкая, внушительная, с могучим течением вод, кудрявыми зелеными берегами и... обычной для сегодняшнего дня проблемой загрязненности - ни купание, ни рыбалка здесь теперь невозможны. А в 1608 году, когда капитан Джон Смит доплыл по Потомаку до того места, где позднее вырос Джорджтаун, старейшая часть Вашингтона, он был поражен чистотой воды, сквозь которую можно было видеть каждый камешек на дне, и восхищен обилием рыбы.

«Рыба шла так густо, высовывая головы из воды,- писал капитан,- что за неимением сетей мы пытались ловить ее прямо сковородками, что оказалось не наилучшей рыболовной снастью». В реку «впадают многие небольшие речушки и протоки, берега которых кишат выдрами, бобрами, ласточками, вьющими здесь гнезда. Лучше рыбы, большего ее изобилия и разнообразия никто из нас никогда не видел».

Не богатство животного мира, однако ж, и не живописность берегов послужили причиной того, что вскоре после окончания войны за независимость, в 1791 году, именно здесь, в месте слияния Потомака с его притоком рекой Анакостией, была заложена столица молодой заокеанской республики. Это решение явилось результатом политического компромисса и финансовой сделки.

Внутренние противоречия, прежде всего между плантаторским, рабовладельческим Югом и развивавшимся по торгово-промышленному пути Севером, с самого начала существовали в молодом государстве, представлявшем собой в то время конфедерацию тринадцати штатов, бывших английских колоний. Разгорелись они и вокруг вопроса о месте нахождения столицы государства. К этому времени пять американских городов - Нью-Йорк, Принстон, Трентон, Филадельфия и. Аннаполис - успели побывать в роли политико-административного центра страны.

Чтобы не давать преимущества кому-либо, решено было строить столицу заново, на голом месте. И снова разгорелись дебаты. Северяне хотели, чтобы столица находилась где-нибудь на северо-востоке страны, южане считали, что место должно быть найдено где-то южнее линии Мейсон - Диксон.

Параллельно разногласиям относительно места нахождении будущей столицы страны бушевали споры вокруг вопроса о погашении задолженности штатов по расходам на ведение освободительной войны. Богатые южные плантаторы считали, что каждый штат должен выплатить свой долг. Северяне, в то время люди победнее, полагали, что долги должны быть списаны.

Увязав одно с другим, плантатор из штата Мэриленд Томас Джефферсон, автор Декларации независимости, и банкир Александр Гамильтон, тогдашний министр финансов, подготовили сделку. Если вы проголосуете за наш законопроект о списании военных долгов, сказали они мэрилендским и виргинским плантаторам, мы вам устроим под боком столицу нового государства. Плантаторы смекнули, что на этом можно неплохо заработать и политически, и экономически, и дали свое согласие.

Знаменитые здания американской столицы: мемориал Томаса Джефферсона

Так вот и получилось, что американская столица раскинулась на стыке двух главных районов США - Севера и Юга, в душной, почти не продуваемой ветрами влажной долине, на площади, выкроенной из штатов Мэриленд и Виргиния.

Составить общий план главного города Соединенных Штатов было поручено французу, майору Пьеру Шарлю Ленфану, добровольцу армии североамериканских колонистов - инженеру, художнику и архитектору. Именно ему вашингтонцы обязаны планировкой своего города - радиально расходящимися широкими авеню, пересекающими сеть параллельных улиц, необычными для американского города пространственным размахом и обилием зеленых насаждений.

Весной 1800 года президент страны, законодатели и министры, многие из них проклиная свою судьбу, вынуждены были перебраться на новое, необжитое место, окруженное кишевшими комарами болотами. Столица, названная именем первого президента США - Джорджа Вашингтона, еще долгое время оставалась чем-то вроде непроходимой сельской местности с административными зданиями, разбросанными среди полей по сторонам широких, утопавших в грязи улиц. Положение усугубила англо-американская воина 1812-1814 годов, когда английский десант, захватив Вашингтон, разрушил почти все, что тут было построено. Пострадала и резиденция президента страны. Потом, после восстановления, для того чтобы скрыть следы темных подпалин, ее покрасили белой краской. Это, как говорят, и принесло дворцу президента США принятое теперь повсеместно название Белый дом.

Резиденция главы государства и правительства США - Белый дом

Когда в 1842 году на берегах Потомака побывал Чарлз Диккенс, он увидел обширную территорию, на которой возвышались лишь помпезное здание конгресса - Капитолий, особняк президента и еще десятка два административных зданий. «Его называют иногда Городом Грандиозных Расстояний, но гораздо резоннее было бы назвать его Городом Грандиозных Намерений,-записывал Диккенс,- так как, лишь забравшись на Капитолий и взглянув на город с высоты птичьего полета, можно вообще уразуметь обширные замыслы того, кто его планировал,- честолюбивого француза. Просторные авеню, начинающиеся неизвестно где и неизвестно куда ведущие; улицы в милю длиной, которым недостает только домов, мостовых и жителей; общественные здания, которым для полноты картины не хватает лишь проспектов, где они могли бы красоваться,- таковы характерные черты этого города. Впечатление такое, будто сезон окончился и большинство домов навсегда выехало за город вместе со своими хозяевами».

Здание конгресса - Капитолий

Американская столица тогда только строилась, и Диккенса можно было бы обвинить в неоправданном брюзжании, если бы не более глубокие причины той желчи, которой были пропитаны вскоре опубликованные в Англии его «Американские заметки».

Перо великого английского романиста направляли не только присущая ему склонность к сатирическому изображению жизни, но и искренняя горечь и разочарование. Писатель, творчество которого проникнуто глубоким состраданием к маленькому человеку, негодованием против всех, кто его притесняет и грабит, надеялся увидеть по ту сторону Атлантики систему более справедливую, более гуманную, чем у себя в стране. Действительность, представшая его взору, оказалась совсем непохожей на мечты о «земле обетованной», какой представлялась в то время Америка многим европейцам. Он увидел знакомый ему политический механизм, отличавшийся еще более грубым проявлением насилия, большим политическим цинизмом, еще более откровенным господством денег.

Особенно потрясен был Диккенс рабовладением - «чудовищной системой... опасные последствия которой для общества - как бы они ни были отдалены и как бы медленно ни надвигались - настигнут виновных столь же несомненно, как несомненно наступит день страшного суда». Недаром страницы «Заметок» заполнены цитируемыми объявлениями из американских газет тех дней типа: «Сбежала негритянка Каролина. Носит ошейник с отогнутым книзу зубцом», «Сбежал негр Мануэль. Неоднократно клеймен», «Сбежал негритенок примерно двенадцати лет. Носит собачий ошейник из цепи с надписью: «де Лампер»»...

Не обошел Диккенс своим вниманием и конгресс. Отметив, объективности ради, архитектурные достоинства Капитолия, «прекрасного здания в коринфском стиле, расположенного на холме, господствующем над окрестностями», английский писатель дал убийственную характеристику того, что происходило внутри его в двух палатах высшего законодательного органа заокеанской республики: «Я увидел в них колесики, двигающие самое искаженное подобие честной политической машины, которое когда-либо изготовляли наихудшие инструменты. Подлое мошенничество во время выборов; закулисный подкуп государственных чиновников; трусливые нападки на противников, когда щитами служат грязные газетки, а кинжалами - наемные перья; постыдное пресмыкательство перед корыстными плутами, которые домогаются возможности ежедневно и ежечасно сеять при помощи своих продажных слуг новые семена гибели, подобные драконовым зубам древности во всем, кроме остроты; поощрение и подстрекательство к развитию всякой дурной склонности в общественном сознании и искусное подавление всех хороших влияний; все это,- иначе говоря, бесчестные интриги в самой гнусной и бесстыдной форме - глядело из каждого уголка переполненного зала».

«Видел ли я среди них ум и благородство чувств - настоящее, честное, патриотическое сердце Америки?» - спрашивал Диккенс. И отвечал: «Кое-где алели капли его живой крови, но они тонули в общем потоке лихого авантюризма людей, занятых лишь погоней за прибылью и наживой».

Английский романист не считал британский парламент образцом для подражания. Но и он был удивлен грубостью и невоспитанностью, с какими вели себя в то время американские конгрессмены и сенаторы, их привычке прибегать к ругани, непечатным выражениям, к угрозам. «Тут больше ссорятся, чем у нас, и чаще обмениваются угрозами, чем это в обычае у джентльменов любого известного нам цивилизованного общества»,- записывал англичанин. Его особенно неприятно поразил пронизывающий американскую политику и, можно сказать, американский образ жизни культ силы, склонность решать жизненные проблемы ударом кулака или выстрелом из кольта. Он прямо выводил эту особенность из бесчеловечной системы рабовладения, из опыта жестокого истребления индейцев.

Как неожиданно современно звучат критические наблюдения Диккенса при сопоставлении с нынешними политическими нравами в США! А его слова - «лихой авантюризм людей, занятых лишь погоней за прибылью и наживой» - разве это не характеристика поведения Вашингтона в международных делах ныне, в начале 80-х годов XX века?

С тех пор прошло почти полтора столетия. Американская столица поднялась из болот и лугов, застроилась, выросла, приобрела респектабельность и лоск. Обилие зелени, широкие, прямые авеню, торжественность светлых фасадов правительственных зданий - в основном подражательной псевдоклассической архитектуры- делают центр Вашингтона весьма привлекательным, непохожим на все остальные города Америки.

Вашингтон и в других отношениях необычный город. В черте федерального округа Колумбия - территории, отведенной для столицы - не встретишь, например, небоскребов. Еще в первые дни его планирования по настоянию Томаса Джефферсона, ссылавшегося на парижские образцы, было принято решение не строить здесь высоких зданий. Позднее оно было оформлено постановлением о том, что ни одно вашингтонское строение не должно быть выше купола Капитолия.

В Вашингтоне почти нет промышленности. На предприятиях в черте города - пищевых, полиграфических и Монетном дворе - занято лишь около четырех процентов экономически активного населения.

Главная продукция Вашингтона, как напоминают вам здесь на каждом шагу,- это политика, те решения по вопросам внешней и внутренней политики, которые принимаются Белым домом, конгрессом, министерствами. Многообразной работой подготовки, обсуждения и штамповки правительственных законов и предписаний занята целая армия высокооплачиваемых служащих, тех, кто утром забивают пробками автомашин шоссе, ведущие в центр города, а вечером, не засиживаясь в своих офисах и снова переполняя машинами улицы, катят в тихие зеленые пригороды.

Говорят, что одно из соображений, которым руководствовались «отцы-основатели», решая строить столицу на ровном месте, отказавшись от услуг больших городов, заключалось в том, что процесс принятия государственных решений должен быть изолирован от воздействия «толпы» и «больших денег». Что касается «толпы», как именуют здесь трудовых людей, то их нет ни в Белом доме, ни в конгрессе, пи в каком-либо другом подразделении государственно-административного аппарата. И все же толпы порой заполняют вашингтонские улицы, «мешая работать» администраторам и законодателям. Приходят угольщики Аппалачей, требуя мер безопасности на шахтах, прикатывают на тракторах фермеры, протестуя против снижения закупочных цен на сельскохозяйственную продукцию, приезжают со всей страны участники движения за «замораживание» ядерных вооружений, обеспокоенные агрессивной, подталкивающей мир к ядерной катастрофе политикой Белого дома.

«Большие деньги»? Что ж, тут «отцы-основатели» покривили душой. Они сами были не из нищих - плантаторы, банкиры, предприниматели. И те «слуги парода», которые представляют сегодня американцев на Капитолийском холме, тоже, мягко говоря, не противники власть предержащих.

Среди четырехсот тридцати пяти членов палаты представителей и ста сенаторов, заседающих на Капитолийском холме, нет ни одного рабочего, ни одного настоящего фермера, нет вообще ни одного человека среднего достатка. В двух палатах высшего законодательного органа США представлены бизнесмены, в том числе немало миллионеров, землевладельцы, юристы.

«Утверждение о том, будто на политику правительства серьезное влияние оказывает воля народа, поскольку существует конкуренция между двумя политическими партиями,- пишет профессор Уильям Домхоф,- совершенно беспочвенно. Политическая жизнь, как правило, сводится к отбору честолюбивых адвокатов, выходцев из средней или крупной буржуазии, которые в подавляющем большинстве случаев лишены устоявшихся политических взглядов, но знают, как пробиться вперед с помощью риторики».

Да, в том, чтобы изолировать процесс принятия политических решений от влияния «толпы», конструкторы американской государственной машины и ее рулевые добились немалых успехов. Но что касается ограничения влияния денег, то сегодня оно кажется по меньшей мере смешным.

Не имея сотен тысяч, а лучше миллионов долларов, своих или предоставленных «доброжелателями», сегодня в США нельзя и думать о том, чтобы домогаться выборного поста. Эти деньги нужны для того, чтобы содержать штат помощников: сочинителей речей, организаторов встреч с избирателями, всевозможных функционеров, чтобы финансировать дорогостоящую рекламу, покупать время на телевидении, оплачивать перелеты самолетом по стране.

Расходы, связанные с проведением последней президентской избирательной кампании в 1980 году, достигли баснословной суммы - одного миллиарда долларов! Из них двести пятьдесят миллионов израсходовали кандидаты в президенты, триста пятьдесят миллионов - претенденты на посты в сенате и палате представителей, четыреста миллионов - желающие занять выборные места в штатах. Не менее красноречивы и данные «промежуточных выборов» 1982 года. Подсчитано, что избрание одного члена палаты представителей стоило в среднем от трехсот пятидесяти до четырехсот тысяч долларов, а одного сенатора - около четырех миллионов долларов!

Откуда же человек, желающий «послужить народу», берет такие огромные деньги? Они могут быть изъяты из семейной копилки, как это сделал Джей Рокфеллер, израсходовавший двенадцать миллионов долларов для того, чтобы переизбраться в 1980 году на пост губернатора штата Западная Виргиния. Необходимые сотни тысяч и миллионы долларов могут быть предоставлены корпорациями и отдельными богачами, объединяющимися в комитеты политических действий. Финансируют они, конечно, только тех, кто близок сердцу и карману активистов этих комитетов и от кого ждут «достойной службы» на государственном посту.

И все это сказывается на социальном составе конгресса и политических взглядах большинства американских законодателей.

«Я мог бы держать пари,- пишет в журнале «Харперс» большой знаток политической жизни Вашингтона Уолтер Шапиро, что в нынешнем составе палаты представителей конгресса заседают по меньшей мере сто миллионеров. Проведя всего полдня за финансовой отчетностью 1981 года, я пришел к убеждению, что примерно половина наших представителей в Вашингтоне имеют активы в полмиллиона долларов, что (согласно подсчетам Джона Холланда из «Ю. С. траст компани») дает возможность отнести их к категории самых богатых американцев, к которым принадлежит только 0,6 процента всего населения США».

Как забавный, почти что невероятный факт воспринимается сегодня свидетельство историков, сообщающих, что Авраам Линкольн, баллотируясь в палату представителей, затратил на свою кампанию всего семьдесят пять центов - выставил избирателям бочку сидра и что Томас Джефферсон, добиваясь избрания на пост президента, израсходовал только пятьдесят долларов.

«Денежные мешки», говоря по-сегодняшнему - транснациональные монополии, прежде всего военные корпорации, не ждали специального приглашения, они сами пришли в Вашингтон, Заглянув в телефонную книгу федерального округа Колумбия, вы увидите перечень представительств крупнейших американских корпораций: «Дженерал моторе», «Экзон», «Дженерал электрик», «Боинг», «Локхид», «Дженерал дайнемикс» и многих других, разместившихся рядом с Капитолийским холмом на улице Норт Кэпитал-стрит и немножко подальше - на улицах К я М и на той стороне Потомака, в городе-спутнике Александрия в новых зданиях из стекла и бетона, что как грибы после дождя растут вдоль шоссе Джефферсон Дэвис-бульвар.

Это лоббисты крупного бизнеса, прежде всего фабриканты оружия, важная составная часть государственно-политического механизма американской столицы, упоминания о которой не! встретишь в туристских путеводителях. Их усилия, в последнее время особенно успешные, направлены на то, чтобы обхаживать законодателей и администраторов, проталкивать одни законы и решения и блокировать другие, через комитеты политических действий вмешиваться в избирательную борьбу, шельмуя канди-датов-«голубей» и поддерживая не только словом, но и многотысячными, а то и миллионными пожертвованиями кандидатов - «ястребов».

Механизм выработки государственных решений в США все время разрастается и усложняется. Одним из его важных элементов стала в последние годы деятельность специальных научно-исследовательских институтов и различных центров при университетах. В Вашингтоне рост таких институтов и центров особенно заметен, Здесь - ближе к заказчикам, к тем, кто готов платить за рекомендации по вопросам внутренней и внешней политики. А заказчики эти все те же - Белый дом, конгресс, Пентагон, другие правительственные заведения, а также обе соперничающее в борьбе за власть буржуазные партии и многочисленные представительства монополий.

Пришедшая к власти в США в 1980 году администрация Р. Рейгана лихорадочно наращивает 'военные мускулы', стремясь проводить внешнюю политику 'с позиции силы'. Вот он, Пентагон, здание военного ведомства США, ставшее символом агрессивной американской военщины

Подъезжая по Массачусетс-авеню к Дюпон-сэркл, замечаешь с правой стороны большое светло-серое здание с выгравированной по фасаду надписью: «Брукингский институт». Брукингский институт, занимающийся разработками по вопросам экономики, внешней и военной политики, является как бы «мозговым центром» демократической партии. Отсюда руководство демократов черпает не только идеи, но и кадры - в последних правительствах демократической партии было немало питомцев этого института.

Неподалеку, на Коннектикут-авеню, расположился конкурент брукингцев - Американский предпринимательский институт, обслуживающий в основном республиканскую партию. Немало рекомендаций, направивших Америку на нынешний путь наращивания «военных мускулов», налоговых поблажек монополиям и свертывания социальных программ, было получено отсюда, впрочем, как и из находящегося тут же в Вашингтоне центра стратегических исследований при Джорджтаунском университете, а также из Стэнфордского университета в Калифорнии.

Федеральный треугольник - так называется центральная часть американской столицы, где находятся основные государственные учреждения. Его образуют расходящиеся радиалыю от Капитолийского холма Пенсильвания-авеню и Конститьюшн-авеню и замыкающая их ниже 17-я улица. По периметру этого треугольника и внутри его расположились здания главных федеральных учреждений, тех самых, что, по конституции США, облечены полномочиями выработки и осуществления политики страны.

На холме, как бы поглядывая на всех свысока, поднялся Капитолий - здание американского конгресса, высший законодательный орган страны. На другом конце прямой, как линейка, Пенсильвания-авеню - главной церемониальной магистрали американской столицы - скромно примостился Белый дом, резиденция главы исполнительной власти - президента страны. А между ними, вдоль авеню и на соседних улицах, выстроились тяжеловесными фасадами здания подотчетных президенту министерств - торговли, труда, юстиции, образования.

Конгресс и президент - два компонента государственного механизма США: законодательная и исполнительная власть. Имеется еще один, третий, наделенный самостоятельной ролью. Это судебная власть, воплощением которой является Верховный суд США. Согласно американской конституции, в основу функционирования государственного механизма страны заложен принцип разделения властей - законодательной, исполнительной и судебной. Считается, что взаимная зависимость трех элементов федеральной машины сделает принятие решений «более справедливым», уравновесит противоречивые интересы, подчинит их «общим интересам страны». Конгресс принимает законы, президент и находящееся в его подчинении правительство выполняют их, Верховный суд надзирает над конституционностью тех или иных решений и действий.

Так выглядит все на бумаге. На деле же эти составные части федерального механизма страны находятся в услужении того же правящего класса - буржуазии, обеспечивают ее общие классовые интересы. Тем не менее между президентом и конгрессом нередко возникают противоречия, происходят столкновения по тем или иным вопросам внутренней и внешней политики. Острые стычки разгораются нередко и внутри самого конгресса. Объясняется это тем, что при всей общности классовых интересов правящие крути США, как и любой другой капиталистической страны, неоднородны. Противоречия различных групп финансового капитала, борьба между консерваторами и либералами, расхождения в подходе к конкретным проблемам - все это вызывает постоянные коллизии в рамках федерального треугольника и далеко за его пределами.

Эти политические «разночтения» становятся особенно очевидными на переломных этапах истории, особенно тогда, когда курс администрации оказывается в тупике. Один из самых ярких примеров того - история с опубликованием газетой «Нью-Йорк таймс» в 1971 году «секретных бумаг Пентагона», которое ослабило позиции сторонников продолжения вьетнамской войны «до победного конца».

Внешне все это выглядело - и всячески афишировалось - как стихийный акт правдолюбцев: бывшего эксперта Пентагона Эллсберга, выкравшего документы, и «ревнителей правды» из редакции газеты, опубликовавших их. Дэниел Эллсберг, ныне один из активистов американского антивоенного движения, и впрямь действовал по велению сердца и разума. Наглядевшись на ужасы грязной войны, вплотную познакомившись с пентагоновскими планами тотального уничтожения свободолюбивых вьетнамцев, он восстал против своего «хозяина» - военно-промышленного комплекса.

Что же касается редакторов одной из наиболее влиятельных буржуазных газет США, то они руководствовались холодным политическим расчетом. Издатель газеты, миллионер Артур Окс-Сульцбергер, и его единомышленники и покровители принадлежали к этому времени к той все более значительной части истинных «хозяев» Америки, кто убедился в бесперспективности воины США в Индокитае. Во имя общих интересов правящего класса они были готовы пожертвовать не только провалившейся политикой, но и карьерой кое-кого из своих незадачливых слуг.

В те дни, когда на берегах Потомака побывал Чарлз Диккенс, Вашингтон был чем-то вроде большой деревни. И не только в плане его внешнего вида, но и по существу. Ничего, кроме государственных учреждений и жилья работающих в них чиновников и обслуживающей прислуги, здесь не было. У жителей «старых», естественно сложившихся американских городов - Нью-Йорка, Бостона, Филадельфии возникло несколько ироничное отношение к Вашингтону. Какой это город, говорили они, у него нет ни университетов, ни музеев, ни театров! Это насмешливое отношение «интеллектуалов» Северо-Востока к столице страны сохранилось и по сей день, хотя теперь оно во многом уже не оправдано. Сегодня Вашингтон - крупный научный и культурный центр. Наряду с. упоминавшимися научно-исследовательскими институтами в черте города расположено более десяти высших учебных заведений, в том числе Университет имени Вашингтона, Джорджтаунский и Говардский университеты, национальная Академия наук, Высшая сельскохозяйственная школа, Смитсоповский институт. Бесценными полотнами, рисунками, скульптурами, скупленными со всего мира, обладают вашингтонские музеи, среди которых выделяются национальная галерея, художественные музеи Хиршхорна, Коркорана, Фрира.

А вот по части театральной жизни американская столица до сравнительно недавнего времени действительно влачила полупервобытное существование. Постоянно действующих театров или даже концертных залов еще в 50-е годы нашего века здесь фактически не было, если не считать, конечно, старого театра Форда, известного не своими постановками, а тем, что именно в этом театре в ложе был застрелен президент Линкольн. На этой сомнительной славе театр до сих пор «делает бизнес» - пробавляется «мини-пьесами», воссоздающими жизнь того времени, когда свершилась эта поистине американская трагедия, да выставляет напоказ «тот самый пистолет» и дневники убийцы великого президента, агента южан-плантаторов актера Джона Уилкеса Бута.

Здесь пистолеты используются 'понарошку' для более убедительного шумового оформления в радиопостановке

Положение с театрально-концертной жизнью в американской столице несколько изменилось в 60 - 70-е годы. Именно тогда на высоком берегу Потомака был построен современный театральный комплекс, названный именем другого убиенного американского президента - Джона Фицджеральда Кеннеди.

Во время похорон президента Кеннеди. В центре - брат президента - сенатор Роберт Кеннеди, вскоре также сраженный пулей убийцы

Могила президента Джона Кеннеди на Арлингтонском кладбище

Произошло это, как признают сами американцы, не без внешнего влияния. Первый искусственный спутник Земли, запущенный Советским Союзом в октябре 1957 года, произвел на Америку чрезвычайно сильное впечатление. Волна удивления, раздумий, копания в собственной душе прокатилась по стране. Америка обнаружила, среди всего прочего, что в Советском Союзе уделяется больше внимания наукам, искусству, культуре в целом. Так рукотворная звезда советского производства, за движением которой по ночному небу следили в те дни люди во всех странах мира, дала неожиданно веские аргументы в руки тех американцев, которые дотоле безуспешно стучались в двери государственных учреждений и квартир меценатов, прося денег па поддержание театральных коллективов, создание музеев, изучение иностранных языков.

Эту сцену миллионы американцев видели на экранах своих телевизоров. Содержатель притона Джек Руби стреляет в Ли Харви Освальда, человека, которого обвинили в убийстве президента Кеннеди

...Весь день разъезжают по Вашингтону синие вагончики тур-мобилей. В похожих на открытые трамваи экипажах - в основном иногородние, приехавшие в столицу, чтобы на людей посмотреть и себя показать: ироничные ньюйоркцы, основательные люди из промышленного Приозерья, загорелые, сухощавые фермеры со Среднего Запада. Многие приехали с семьями, выделив на столичные достопримечательности дня три из очередного отпуска.

Туризм - это тоже важная отрасль вашингтонской индустрии, уступающая, может быть, только главному занятию столицы - деланию политики. За год город на берегах Потомака принимает тринадцать - четырнадцать миллионов человек. Апрель - излюбленный месяц туристов. В эти солнечные, но еще нежаркие, недушные дни они приезжают сюда, чтобы полюбоваться в скверах и парках столицы бело-розовым кипением пышно цветущих японских вишен (давний подарок Страны восходящего солнца - той самой страны, что вызывает сейчас такое беспокойство в конторах многих американских промышленных компаний своими современными «дарами» - автомашинами, телевизорами, карманными компьютерами).

Синие вагончики турмобилей начинают свой маршрут в центре города, там, где на зеленом, заросшем травой холме вознесся в небо высоченный, похожий на гигантский заточенный карандаш монумент Вашингтону. Они везут туристов дальше, к строгому, похожему на древнегреческий храм мемориалу Линкольна, где, поднявшись по ступеням, посетитель оказывается лицом к лицу с шестнадцатым президентом США. Мраморный Линкольн задумчив и печален, словно он пытается, но никак не может понять, что же случилось с ним самим, что происходит сейчас вокруг с его великой страной. Вагончики турмобиля остановятся и у мемориала Томасу Джефферсону - белокаменного, мягких, округлых очертаний здания, как бы воплощающего в своем облике тот дух гармонии, который отличал этого всесторонне одаренного человека, мыслителя, демократа, автора Декларации независимости, третьего президента Соединенных Штатов Америки.

Вашингтон, Джефферсоп, Линкольн смотрят па суету американской столицы с высоты своих великих деяний, невольно оттеняя мелкотравчатость, корыстолюбие и элементарную нечестность многих из тех, кто сегодня оказывается у руля управления страной. Да, материальный прогресс не всегда сопровождается прогрессом духовным, экономическое развитие порой оборачивается моральным оскудением. Темная тень сегодняшних дел и проделок ложится на белый мрамор торжественных мемориалов великим прошлого. Действительность наших дней так непохожа на их демократические, свободолюбивые мечты!

Экскурсант, знакомящийся с Вашингтоном, может побывать в здании Национального архива, где за пуленепробиваемым стеклом, окруженный для лучшей сохранности гелием выставлен оригинал Декларации независимости. «Все люди сотворены равными, все они наделены Всевышним неотчуждаемым правом на жизнь, свободу и стремление к счастью»,- провозглашает готическая каллиграфия основополагающего документа Америки. А перейдя улицу, турист может оказаться на экскурсии в Федеральном бюро расследований, где ему, между прочим, сообщат, что в одном из залов - туда, конечно, не пускают - находится главный компьютер общенациональной охранки, хранящий в своей памяти информацию о нескольких миллионах американцев. Что-то бульдожье, от самого Эдгара Гувера, бывшего директора ФБР, имя которого золотыми буквами обозначено на фасаде, есть в этом массивном, желтовато-сером бетонном здании, как бы придавившем всю площадь. Его торжественно ввели в строй в конце 1975 года, как раз в то время, когда американцы поеживались от вскрывшихся фактов злоупотреблений ЦРУ и ФБР, когда по телевидению передавались заседания сенатской комиссии, занимавшейся публичным расследованием, когда многие требовали, чтобы по крайней мере имени-то этого - Джей Эдгар Гувер - на фасаде не нашлепывали.

Неутомимый турист может часами слоняться по прохладным, выставившим напоказ неглубокую американскую старину коридорам Капитолия, взирая на бронзовые лики всеми забытых знаменитых законодателей прошлого, и даже, если повезет, встретиться со «своим» сенатором или конгрессменом, пожать ему руку, пожелать успехов в служении народу, а назавтра прочитать в газетах, что в этот самый день «слуга народа» проголосовал против ассигнований на нужды просвещения, помощи безработным и старикам и отдал свой голос тем, кто требует миллиардов долларов на создание ракет «MX», подводных лодок «Трайдент», бомбардировщиков «В-1».

Семья безработного

Да, экскурсия по Вашингтону, если только не взирать бездумно на строгие фасады зданий, ухоженные скверы и парки центральной части столицы, наводит на серьезные размышления.

Туриста, оплатившего самый продолжительный маршрут, синие вагончики увезут на ту сторону Потомака, в город-спутник американской столицы, фактически ее пригород - Арлингтон. По широкому мосту, открывающемуся конными статуями, он попадет на Арлингтонское национальное кладбище, где под развесистыми вязами четкими рядами, как солдаты на плацу, выстроились белые пронумерованные столбики.

Арлингтонское национальное кладбище - усыпальница военных. Гражданских лиц пускает в свои пределы неохотно. Кладбище открылось в 1864 году, и первые «поселенцы», которых оно приняло, были солдаты и офицеры, павшие на полях Гражданской войны между Севером и Югом. Последнее крупное «пополнение» прибыло в 60 - 70-е годы нашего века. Это были американцы, сложившие свои головы в Юго-Восточной Азии, в несправедливой войне против народов Индокитая. И, разъезжая в таких же синих вагончиках по асфальтированным дорожкам Арлингтонского кладбища - американский сервис и тут на высоте!- турист может задуматься над тем, как мало в истории Соединенных Штатов было войн справедливых, тех, в которых стоило проливать кровь, и как много несправедливых, захватнических.

Арлингтонское национальное кладбище - напоминание о том, что несут с собой войны

Обозревая с Арлингтонских холмов открывающуюся широкую панораму, турист увидит справа, ближе к сверкающей дуге Потомака, то, что стало для всего мира олицетворением этой несправедливой агрессивной политики - гигантский бетонный пятиугольник Пентагона, военного ведомства США. Начитанный американец вспомнит характеристику, которую дал Пентагону публицист Райт Миллс: «Самое яркое символическое воплощение масштабов и очертаний новой американской военной машины... В этом лабиринте из бетона и камня помещается мозг американских средств насилия».

Violence - «насилие»... Это слово стало одним из самых ходовых в лексиконе сегодняшней Америки. Насилие вовне, осуществляемое военной машиной США, насилие на улицах американских городов руками всевозможных преступников, насилие в политике, в отношениях между людьми. Об этом невольно думаешь, когда синие вагончики подвозят к главной достопримечательности Арлингтонского кладбища - могиле тридцать четвертого президента США Джона Фицджеральда Кеннеди.

Прямоугольная, выложенная грубо отесанными гранитными плитами площадка, прозрачный язычок вечного огня, вьющийся над расщелиной в камне, бронзовая доска с выгравированной; надписью: «Джон Фицджеральд Кеннеди 1917 - 1963». На гранитном парапете, дугой окаймляющем площадку перед могилой президента, начертаны слова из его речи: «Пусть все нации знают, хотят они этого или нет, что мы не пожалеем сил, возьмем на себя самое тяжелое бремя, не остановимся пи перед какими! жертвами для того, чтобы во всех землях, далеких и близких, утверждать свободу и демократию».

Эти слова были сказаны тогда, когда первые отряды американских военных «советников» отправлялись во Вьетнам, когда под лозунгами «защиты свободы», борьбы против «распространения коммунизма» начиналась разраставшаяся военная интервенция США в Юго-Восточной Азии.

И насилие, обрушившееся градом бомб, ливнями напалма и ядовитых дефолиантов на людей далекой страны, желавших жить по-своему, вдруг вернулось домой. Оно обернулось пулей так до конца и не раскрытого убийцы или убийц в техасском городе Далласе 22 ноября 1963 года. А неподалеку от довольно скромного мемориала президенту Кеннеди - другая могила, вызывающая тяжелые воспоминания у американцев. На зеленом, поросшем подстриженной травкой бугорке - небольшой белый крест. Надпись на мраморной пластине у его основания сообщает, что здесь похоронен брат президента Кеннеди, сенатор Роберт Фрэнсис Кеннеди, павший от руки убийцы пять лет спустя.

Идет время, свершаются события и появляются новые достопримечательности. Далеко не все из них относятся к разряду тех, которыми можно гордиться. Но что поделаешь. История сама расставляет памятники себе, нередко не обозначенные мемориальными досками, открывшиеся не под шум юбилейных речей.

Новичку, оказавшемуся в западной части американской столицы, близ Потомака, обязательно покажут белое многоэтажное здание с опоясывающими его стены сплошными лентами балконов.

«Это Уотергейт»,- скажут ему. «Уотергейт» в переводе на русский означает «водные ворота» или «ворота шлюза». Наверное, когда-то здесь на самом деле был речной шлюз. Сегодня для американцев, да и не только американцев, слово «уотергейт» означает один из самых громких политических скандалов в истории США. Открывшийся шлюз «уотергейтского дела» обрушил на страну водопад таких открытий и разоблачений, которые своим потоком вынесли из руководящих офисов многих политических деятелей, включая самого хозяина Белого дома.

А вначале вроде бы ничто не предвещало бурного потока. Казалось, произошло рядовое событие, совершенно ординарное уголовное преступление.

Ключ будущего политического скандала пробился на поверхность из белоснежного комплекса на берегу Потомака, состоящего из отеля, жилых квартир и учрежденческих помещений. 17 июня 1972 года около двух часов ночи работник охраны «Уотергейта» обнаружил пятерых мужчин, прятавшихся за столами в одной из комнат на шестом этаже, где находилась штаб-квартира руководства демократической партии. Неизвестные назвались водопроводчиками. В это, конечно, не поверили - и час был совершенно не подходящий для ремонтных работ, и внешность людей совсем не пролетарская. Их арестовали. Заговорили о том, что ночные мастера связаны с комитетом по переизбранию президента Никсона и что цель их вторжения в главную квартиру соперничающей партии заключалась в том, чтобы установить подслушивающие устройства и похитить конфиденциальные бумаги.

Белый дом немедленно опроверг предположение, что он имеет какое-либо отношение к этому делу или знал о нем. Вскоре состоялись выборы, на которых республиканец Никсон без труда отбил поползновения на президентский пост со стороны демократа Макговерна. И казалось, вопрос о ночных «водопроводчиках» закрыт самим ходом событий, превратившись в мелкую сноску на одной из страниц бесконечной книги происшествий, сенсаций и скандалов американской столицы.

Но не тут-то было. В 1973 году, уже после того как Никсон отпраздновал начало второго срока своего президентства, уотергейтский ручеек стал разрастаться в реку. Некие силы, заинтересованные в том, чтобы «сковырнуть» не устраивавшего их хозяина Белого дома, стали действовать настойчиво. Принадлежащая миллионерше Кэтрин Грэхем газета «Вашингтон пост» начала публиковать разоблачительные материалы, полученные ее корреспондентами Вудвардом и Бернстайном от анонимного осведомителя. Началась серия судебных процессов и сенатских расследований, объединенных одним, теперь уже не требовавшим объяснений словом «уотергейт». С мелких сошек, исполнителей «разведывательной операции», в основном бывших работников ЦРУ, внимание стало переключаться на крупных деятелей в руководстве республиканской партии в Белом доме. Становилась все очевиднее их причастность к этому скандальному событию и ко многим другим злоупотреблениям.

Бастующие печатники газеты 'Вашингтон пост'

Как камень, сорвавшийся со скалы, вызывает горный обвал, так раскрытие этого не столь уж экстраординарного по американским меркам случая беззакония породило лавину связанных с ним и сопутствующих ему разоблачений. Перед, казалось бы, ко всему привыкшей американской публикой открылся ящик Пандоры с ужасающим набором всевозможных противозаконных дел: слежкой за политическими противниками, шантажом я провокациями, созданием для этих целей специальной «команды грязных трюков», с получением крупных взяток от корпораций. И главное - с постоянным обманом общественности, когда благопристойный «имидж» - искусственно создаваемый образ высокопоставленного деятеля - оказывается разительно отличающимся от его истинного лица. Американцы были потрясены, узнав содержание некоторых разговоров президента со своими ближайшими помощниками, записывавшихся, на беду хозяина Белого дома, на магнитофонную пленку, которую пришлось передать комиссии. «Зловещая особенность Уотергейта,- писали американские политологи Остин и Найт Киплинджеры,- заключалась не в индивидуальной вине, но в институциированной коррупции, в коррумпировании самого политического процесса».

Восьмого августа 1974 года, более чем два года спустя после ночного происшествия в гостиничном комплексе «Уотергейт», перед лицом надвигавшегося «импичмента» - устранения от власти решением конгресса - президент Никсон должен был подать в отставку.

Об «Уотергейте» опубликованы в США десятки книг. Отписались неплохо подзаработавшие на этом «герои» событий, бывшие помощники президента и другие вчерашние деятели, оказавшиеся на недолгое время в довольно комфортабельных тюремных камерах. Внесли свою лепту журналисты и историки. И все же, думается, главная книга еще не написана. Не существует сегодня труда, анализирующего скрытые пружины «Уотергейта», объясняющего, каким кругам и почему потребовалось пойти на столь неприятные для всего «истэблишмента» саморазоблачения.

Пока что можно сказать следующее. Начало 70-х годов в США было временем нараставшего общественного брожения, широкого недовольства вьетнамской войной, усилившегося недоверия к администрации. В этих условиях разоблачение нечистых проделок руководства республиканской партии ложилось на благодатную почву, давало возможность нажить на этом политический капитал. И все же этого было недостаточно, чтобы влиятельные американские круги - в политике, прессе, деловом мире - позволили бы себе заняться столь рискованным публичным выносом сора из избы (которой в данном случае оказался президентский особняк).

Важным фактором явилось то, что к началу второго президентства Никсона сложилось нечто вроде разношерстной, организационно неоформленной коалиции влиятельных сил, заинтересованных в том, чтобы удалить своего самого высокопоставленного слугу с его поста. К ней принадлежали не только демократы, но и республиканцы. Объединяло их мнение, что чересчур амбициозный президент недостаточно считается с их интересами, что он забрал такую власть, что действует через головы конгресса и правительства, преимущественно руками своих помощников, что он насаждает «имперское президентство». Так противоречия среди различных групп правящего класса США еще раз напомнили о себе, обрушились шумным водопадом «уотергейтского скандала».

Намаявшись дня за два-три, почтительно осмотрев все, что положено в пределах федерального треугольника, побывав на Арлингтонском кладбище, оттопав положенные мили по коридорам картинных галерей, поглазев на летательные аппараты, от самолета братьев Райт до последнего космического корабля, в Музее аэронавтики и космоса, турист возвращается к себе в Канзас, Айову или Дакоту с твердо сложившимся представлением о столице. В его памяти остается город белоколонных фасадов, многочисленных памятников, широких авеню, зеленых, ухоженных бульваров и парков.

И по причине запрограммированности туристских маршрутов он так и не догадывается, что города на берегах Потомака по-настоящему не знает. Потому что видел он только его меньшую, представительскую часть. А Вашингтон в целом гораздо больше, сложнее, противоречивее.

Прежде всего Вашингтон - город черно-белый. Из семисот пятидесяти шести тысяч обитающих в пределах городской черты; жителей (с пригородами американская столица насчитывает почти три миллиона человек) три четверти - чернокожие американцы, негры. И это обстоятельство создает весьма своеобразный социальный уклад жизни города. «Белые воротнички», преимущественно люди со светлой пигментацией кожи, делают политику, большую и малую - заседают в конгрессе, трудятся в министерствах, работают в конторах юридических компаний. «Синие воротнички», в большинстве своем смуглолицые вашингтонцы, обслуживают первых - кормят их в кафетериях, стирают пыль с бронзовых статуй в коридорах конгресса, разгружают товары в супермаркетах.

За два последних десятилетия контрастность черно-белой картины Америки была несколько размыта: появилась группа чернокожих конгрессменов, черные низовые работники в государственных учреждениях, даже мэром столицы США был избран негр (против численного преимущества чернокожих избирателей в городе на берегах Потомака теперь ничего не поделаешь!). И все же лозунг, отлитый когда-то поэтом в чеканную фразу, остается здесь в силе: «Белую работу делает белый, черную работу - черный».

Когда-то белые и чернокожие вашингтонцы жили вперемешку, вторые рядом с первыми, слугами у которых они были. Сегодня расовая и социальная география американской столицы более четкая: преимущественно белый в дневные часы центр - тот самый федеральный треугольник, где «делается политика», охватывающие его с разных сторон черные районы и белые пригороды, чаще всего за пределами городской черты, в штатах Мэриленд и Виргиния.

«Другой Вашингтон» существует тут же, рядом с Вашингтоном туристским, рекламным, известным по путеводителям для приезжих, по ярким цветным фотоснимкам на почтовых открытках. Он встречает вас закопченными кирпичными стенами старых домов, замусоренными пустырями, чернокожими подростками, бесцельно слоняющимися по улицам, - одним словом, всеми аксессуарами негритянского гетто тут же неподалеку от центра, в районе улиц R и Т.

Есть среди чернокожих вашингтонцев и люди более состоятельные, те, что «отвоевали» большую часть 16-й улицы. Это представители довольно тонкого слоя негритянской буржуазии, «среднего класса», как говорят здесь. Но в целом «черные кварталы» столицы - это совсем другая жизнь, поразительно отличающаяся и от жизни парадного официального Вашингтона, и от быта уютных зеленых пригородов и внешне, и по существу. Здесь нет того довольства и достатка, здесь свили постоянное гнездо массовая безработица, лишения и сопутствующая им преступность.

Это тот «другой Вашингтон», о котором большой знаток жизни американской столицы Уильям Гейвин так писал в местной газете: «Вашингтон, незнакомый большинству белых, работающих в городе, и совершенно неизвестный «крупным журналистам», которые, как нам говорят, «освещают жизнь столицы». Ведущий репортер, который может с закрытыми глазами в снежный шторм провести вас по Белграду и Хельсинки, почувствует себя в незнакомом мире, если собьется с привычного пути и окажется в черных кварталах».

Отношения двух Вашингтонов непростые. Они чем-то напоминают отношения двух не очень-то доверяющих друг другу людей, оказавшихся после кораблекрушения в одной лодке. Надо грести вместе, надо считаться друг с другом и даже помогать друг другу, но и приглядывать друг за другом, потому что от партнера можно ожидать чего угодно.

Город хорошо помнит апрель 1968 года, когда черные кварталы взорвались, воспламененные неожиданной искрой - вестью об убийстве Мартина Лютера Кинга. Пылали подожженные магазины, горели перевернутые автомашины, гул взбудораженной толпы достигал окон Белого дома, запах дыма проникал в кондиционированные коридоры Капитолия, на ступенях которого были выставлены пулеметы. Это не забылось. И поэтому не удивляешься, когда из красочной брошюры, прославляющей столичный гарнизон, узнаешь, что у гвардейской части, известной жителям столицы по парадам, на которые она выходит в треуголках и кафтанах солдат революционной армии Вашингтона, есть и другая, более серьезная обязанность. В брошюре об этом говорится так: «Защищать городской район Вашингтона и правительственные учреждения от открытых и скрытых враждебных действий, подавлять гражданские беспорядки и восстанавливать спокойствие».

Сейчас в Вашингтоне спокойно. В нем черные и белые живут бок о бок, сосуществуют в государственных учреждениях, в магазинах, в гаражах, на бензоколонках. Ближе к ночи разъезжаются по своим районам. Вашингтон спокоен. Но, возвращаясь вечером с концерта в Центре искусств имени Кеннеди, проезжая темными кварталами в районе 25 - 26-х улиц, преуспевающий служащий пли юрист непроизвольно проверяет, хорошо ли закноплены двери автомашин. Так, на всякий случай.

Вечер. Сгустившуюся темноту улицы полосуют красно-синие отсветы фонаря полицейской автомашины. На углу 14-й и N - происшествие. Два здоровенных «копа» обрабатывают чернокожего парня: заломили ему за спину руки, защелкивают сверкнувшие наручники. Улица не проявляет к происходящему особого интереса. Озаряется фарами проезжающих автомашин, призывно мерцает неоновыми вывесками баров, темнеет подъездами домов, у которых несут свою службу вышедшие «на работу» женщины, в большинстве своем подростки.

14-я улица - это своего рода Бродвей одного из негритянских районов Вашингтона. В центре, неподалеку от Белого дома, она еще похожа на столичную улицу - выставляет напоказ старые каменные и новые стеклянные стены учрежденческих зданий, пестрит яркими вывесками полупорнографических книжных лавок, еще более сомнительных кинотеатров. А где-нибудь в районе пересечения с улицей Р опрощается до обычного унылого пейзажа негритянского гетто - уходят в обе стороны от нее кварталы обшарпанных домов, выщербленный асфальт, пустыри, покрытые битым кирпичом и мятыми консервными банками.

Странное, тревожное впечатление производил центр Вашингтона поздним вечером. Там, где находятся правительственные учреждения и магазины, где днем потоком шли автомашины, а тротуары были полны прохожих, сейчас тишина, темнота, пустота. Только изредка промелькнет темная фигура на тротуаре, и опять темнота и безлюдье. Чиновники и те, кто их обслуживает, покинули эту часть города. А тем, кто засиделся на работе, пройтись по улице, подышать свежим воздухом кажется немыслимым. Скорей спуститься в подвал, в гараж, завести автомашину, проверить, хорошо ли закрыты двери, и ехать домой.

Прогуливаться по центральному Вашингтону поздно вечером- такое может прийти в голову только безумцу или иностранцу, не знакомому со здешними нравами. Вечерняя прогулка в районе Белого дома или Капитолия - дело опасное. Сколько уже было описанных газетами случаев, когда подзадержавшегося на тротуаре сенатора или конгрессмена брали за грудки и, как следует отмутузив, вытряхивали все из его карманов.

Ночь. Пенсильвания-авеню. Ни души. За высокой железной оградой, в глубине территории,- подсвеченный прожекторами Белый дом. Там, внутри ограды, как пишут всезнающие газеты, по всему ее периметру - полицейские и агенты специальной службы, несущие неусыпную вахту.

Странная мысль приходит в голову, что хозяин этого белоколонного особняка - пленник в собственном доме. Человек, наделенный высшими полномочиями, руководитель страны, обладающий огромной военной силой, грозящей далеким и близким странам и народам, не может позволить себе самого элементарного - выйти на улицу своего города.

Высоко в синем небе, рядом с желтым диском луны, повис белый, освещенный конус мемориала Вашингтона. Два красных фонаря на нем как два воспаленных глаза. То один зажмурится, то другой. Словно говорят что-то таинственное и недоброе.