II ОТВЕРГНУТЫЙ "МЕССИЯ"

Когда же и при каких обстоятельствах всплыла кандидатура Вудро Вильсона и вмешательству каких сил он был обязан своим выдвижением в кандидаты на пост президента США? Ведь к тому времени, когда Вильсон появился на американской политической арене, ему было уже за 50 лет. Начиная в таком позднем возрасте активную политическую карьеру, трудно было рассчитывать на успех. Как свидетельствуют американские историки, до 1910 г. сам Вильсон всерьез и не помышлял о политической карьере, хотя читательский успех его первых историко-политических трудов в какой-то степени вскружил голову молодому Вильсону, и в одном из писем своей будущей жене он признавался в 1885 г.: "Я действительно очень сожалею, что лишен возможности осуществить первое и основное стремление и цель моего сердца - принять активное и, если возможно, руководящее участие в общественной жизни и посвятить себя, будь у меня на то способности, карьере государственного деятеля... Я обладаю сильным инстинктом руководства и, несомненно, ораторским темпераментом, - без ложной скромности заявлял он,- мной одолевает страсть изложить великие идеи миру...

Я считаю, что имеющиеся у меня литературные таланты играют вспомогательную роль по сравнению с другими моими способностями и что моим способностям писать отводилась с самого начала роль прислужницы моих способностей говорить и организовывать..." ( Saul К. Padovcr. Wilson's Ideals. American Council on Public Affairs. Washington. D. C.. 1942, p. 39).

В 1906 г. в жизни Вильсона, бывшего в то время президентом Принстонского университета, произошло любопытное событие, оказавшее, как выяснилось в дальнейшем, заметное влияние на его судьбу. В феврале 1906 г. в ходе званого ужина в Лотос-клаб в Нью-Йорке полковник Джордж Харви представил гостям присутствовавшего там Вудро Вильсона как будущего кандидата в президенты Соединенных Штатов от демократической партии и как единственного человека, способного нанести поражение Теодору Рузвельту. Выданная Харви характеристика Вильсону могла показаться несведущему в тонкостях политики человеку нередко проявляемым в такого рода случаях знаком уважения к почетному гостю. Но те, кто знали полковника, восприняли его слова как серьезную заявку определенных кругов Соединенных Штатов на место в Белом доме для их кандидата. Полковник был опытным политическим журналистом, издателем еженедельников "Харперс уикли" и "Норс Американ ревью" и главой издательского дома "Харпер энд бразерс". Но многим из присутствовавших на ужине было известно и большее, а именно то, что полковник был весьма близок со многими влиятельными финансистами с Уолл-стрита, и особенно с Дж. П. Морганом, финансировавшим издательский дом "Харпер энд бразерс". Впрочем, и сам полковник не пытался скрывать того, что кандидатура Вильсона привлекла внимание таких крупных представителей делового мира США, как Томас Райан и Огюст Бельмонт, а также газетных королей Адольфа Окса из "Нью-Йорк тайме" и Уильяма Лаффана из "Сан". Пробный шар, пущенный полковником, неожиданно для многих вызвал положительные отклики довольно значительного числа американских газет. Бросалось, однако, в глаза, что благожелательно среагировавшие газеты и их издатели были тесно связаны с теми политическими и деловыми кругами страны, которые не скрывали своего отрицательного отношения к перспективе прихода в Белый дом "сильного президента" и которые, помимо всего прочего, уже давно выступали за необходимость ухода Брайана с поста лидера демократов и передачи власти в партии в руки консерваторов. Редактор "Трентон Трго Америкэн", в частности, писал: "Под его (Вильсона.- Э. И.) знаменем могут собраться силы, убежденные в том, что действительный прогресс наступает эволюционным, а не революционным путем" ("Harper's Weekly", April 21, 1942, p. 564).

Воодушевленный оказанной ему поддержкой, Вильсон уверовал в свою звезду и активно включился в участие в политических мероприятиях, никоим образом не связанных с функциями университетского президента. Он благосклонно принимал приглашения выступить перед различными аудиториями с изложением своих идей и взглядов относительно принципов деятельности правительства и политических партий, охотно делился своими соображениями насчет того, какие шаги следует предпринять в целях, как он заявлял, "предотвращения сползания страны к опасному социализму". 17 декабря 1906 г., действуя по поручению стоявших за ним кругов, полковник Харви попытался выяснить поточнее взгляды Вильсона по целому ряду вопросов, прямо или косвенно затрагивавших интересы этих кругов. В своем письме Вильсону Харви был предельно откровенен. Он писал, что, по мнению ведущих представителей финансового мира США, "страна устала от излишнего правительственного вмешательства" и что эти лица проявляют интерес к кандидатуре Вильсона, полагая, что смогут содействовать его избранию на пост президента (Richard Hofstadter. The American Political Tradition, p. 247). По получении этого послания Вильсон с готовностью изложил в письменном виде и представил на рассмотрение представителей делового мира США свою позицию по ряду политических и экономических доктрин, постаравшись, разумеется, сформулировать их в приемлемом для своих потенциальных покровителей виде.

Интерес к кандидатуре Вильсона возник не случайно. Развитие событий в последний год свидетельствовало о том, что на президентских выборах 1908 г. основная борьба развернется между двумя старыми соперниками - республиканцем Т. Рузвельтом и демократом У. Брайаном. Политические позиции обоих возможных кандидатов были хорошо известны; не представляя никакой угрозы интересам монополий, они не предоставляли им и сколько-нибудь широкой возможности выбора. В деловых кругах США считали, что настало время иметь в Белом доме человека, который, не обладая опытом государственной деятельности и не будучи знакомым с тонкостями политической борьбы, был бы послушным исполнителем их воли. В создавшихся условиях ряд видных представителей этих кругов и решил сделать ставку на профессора Принстонского университета Вудро Вильсона и оказать ему необходимое содействие в предстоящей предвыборной борьбе. Но когда Теодор Рузвельт отказался от выдвижения своей кандидатуры в пользу Тафта, необходимость в Вильсоне отпала. В 1910 г. Вильсон, поддерживаемый и вдохновляемый все тем же полковником Харви и его единомышленниками, включился в борьбу на губернаторских выборах в штате Нью-Джерси и одержал победу. Помнившие о заявлении полковника в Лотос-клаб отдавали себе отчет, что Вильсон сделал еще один важный шаг на пути в Белый дом. Одна из херстовских газет писала в июле 1910 г.: "Вудро Вильсон будет кандидатом демократов в президенты в 1912 г., если объединенные силы Уолл-стрита и политических кругов смогут это сделать" ("Chicago Record-Herald". July 8, 1910). Для самого Вильсона его победа на выборах в Нью-Джерси также означала возможность продолжить столь успешно начатую политическую деятельность уже в национальном масштабе. Ведь именно он писал в 1885 г. в своей книге "Правление конгресса; исследование американской политики", что "пост губернатора штата очень схож с уменьшенным президентским постом или, вернее, президентский пост очень схож с большим губернаторским постом. Приобретение навыков исполнения обязанностей на одном из них позволяет исполнять обязанности другого". Более того, он был даже убежден, что "президентов, отвечающих требованиям существующей структуры федерального правительства, лучше всего выбирать из числа наиболее способных и наиболее опытных губернаторов штатов" (Saul Padover. Wilson's Ideals, p. 39).

Вполне вероятно предположение, что первоначально внимание боссов демократической партии было привлечено к Вильсону его сочинениями, в которых анализировались деятельность американской государственной машины, роль президента в современной Америке и роль лидера вообще. К 1910 г. Вильсон был автором десяти крупных политических и исторических исследований, в числе которых были уже упоминавшаяся выше книга "Правление конгресса...", а также "Государство: основы исторической и практической политической деятельности" (1888), "Лидеры человечества" (1890), "Джордж Вашингтон" (1896), многотомная "История американского народа" (1902), "Конституционное правление в Соединенных Штатах" (1908) и др. Можно было соглашаться или не соглашаться с положениями и утверждениями, изложенными в этих сочинениях, но у лиц, знакомых с трудами Вильсона, возникало убеждение, что он хотя, возможно, только теоретически, но был подготовлен к выполнению президентских функций в гораздо лучшей степени, чем кто-либо из занимавших ранее этот пост политических деятелей.

Кое в чем взгляды профессора Вильсона совпадали с точкой зрения, особенно активно высказывавшейся в последние годы в весьма влиятельных деловых и финансовых кругах США. Это в первую очередь касалось убеждения Вильсона в необходимости роста могущества Соединенных Штатов и повышения влияния американского государства во внешнем мире. Выражая свою точку зрения характерным для него витиеватым языком, Вильсон фактически излагал позицию монополистического капитала США, стремившегося к установлению политического и экономического господства над новыми районами мира. С учетом этого можно было и не придавать особого значения гиперболизированному представлению Вильсона о роли президента Соединенных Штатов, следующим образом описанной им ещё в 1907 г.: "Президент не может быть той домашней фигурой, какой он был в ходе столь продолжительного периода в нашей истории. Наше государство по своей силе и ресурсам вышло на первое место в мире. Другие государства мира смотрят на него с подозрением, полузавидуя ему, полуопасаясь его, и с глубоким беспокойством задают себе вопрос, что же оно намеревается делать со своей огромной силой... Поэтому наш президент должен быть всегда представителем одной из великих держав мира... Мы не можем больше скрывать нашего президента от чужих глаз, как простое должностное лицо внутригосударственного масштаба. Мы больше не должны считать его простым исполнителем, каким он был в 30-х и 49-х годах (XIX в.). Он должен всегда стоять во главе всех наших дел, и его пост должен быть столь же крупным и влиятельным, как и человек, его занимающий" (Clinton L. Rossiter. The American Presidency. Harcourt, Brace and Company. New York, 1956, p. 64).

Что же касается возможных путей развития современного американского общества, то взгляды Вильсона по этому вопросу были настолько общи и путаны, что, даже несмотря на проскальзывавший в них кое-где радикализм, они не вызывали сколько-нибудь серьезных опасений у представителей делового мира. Будучи губернатором штата Нью-Джерси, Вильсон позволял себе от случая к случаю в демагогических целях демонстрировать свою независимость от людей, которым он был обязан выдвижением на этот пост. Так, выступая перед нью-йоркскими банкирами в январе 1910г., Вильсон, явно рассчитывая на завоевание популярности в кругах мелкой и средней буржуазии, "журил" финансовый мир США за его недальновидную политику: "Беда сегодня заключается в том, что вы, банкиры, слишком уж недальновидны. Вы не знаете страны и что в ней происходит, и страна вам не доверяет... Вы не проявляете интереса к мелкому получателю кредита и мелкому предпринимателю, которые оказывают влияние на будущее страны, но уделяете всяческое внимание крупному получателю кредита и крупным предприятиям... Вы, банкиры... не видите ничего, кроме своих интересов... Вам следует быть более дальновидными и видеть то, что будет на пользу стране в конечном итоге" (Richard Hofstadter. The American Political Tradition. Vintage Books, New York, 1958, p. 251). Но представители деловых и финансовых кругов США не усматривали в заявлениях Вильсона какой-либо реальной опасности для себя. Более того, их даже устраивало то, что полностью отвечавшая их интересам политика администрации штата проводится в жизнь человеком, которого трудно было бы обвинить в явной близости к финансово-монополистическим кругам.

Вильсон мог сколько угодно заявлять о своей вере в твердый и эффективный контроль за деятельностью монополий, пока он широковещательно отрицал принципы государственного контроля, доведенные, по его словам, до радикальных пределов республиканской партией. Подобными заявлениями Вильсон, по сути дела, заверял деловой мир США, что он ни в коем случае не намеревается заходить в своем "радикализме" так "далеко", как это делал Теодор Рузвельт. И эти заверения были поняты и восприняты.

В Вильсоне не смогли толком разобраться лишь либерально настроенные демократы, самонадеянно усматривавшие в нем своего единомышленника и союзника. Появление Вильсона на посту губернатора Нью-Джерси было встречено с энтузиазмом, в частности, тогдашним лидером демократов Брайаном. Правда, Брайан одно время не мог понять, каким образом, считаясь "прогрессистом", Вильсон смог заручиться поддержкой "Харперс уикли", "Нью-Йорк сан", "Нью-Йорк уорлд", "Нью-Йорк ивнинг пост", т. е. изданий, тесно связанных с "большим бизнесом" США. Когда такие газеты и журналы поддерживают с энтузиазмом человека, выставившего свою кандидатуру на пост президента, общественности следовало бы разобраться в причине такого энтузиазма, писал Брайан в издававшемся им журнале "Коммонер" в конце декабря 1910 г. ("Commoner", December 10 and 30, 1910). Но сомнения недолго мучали Брайана. Вильсон, заинтересованный в получении голосов стоявших за Брайаном сельскохозяйственных штатов Запада, сумел убедить доверчивого лидера демократов в том, что предлагаемые им реформы являются всего лишь развитием идей, выдвигавшихся либеральным крылом демократической партии в последние пятнадцать лет.

Не взволновали монополистический капитал Америки и заявления, которые стал делать "пресвитерианский священник" (так прозвали Вильсона в деловых кругах США) в ходе предвыборной кампании 1912 г., хотя в своих рассуждениях о взаимоотношениях между государством и трестами он начал допускать и некоторые, с точки зрения этих кругов, перегибы. Сожалея о "добром старом времени", Вильсон говорил в одном из своих предвыборных выступлений в 1912 г.: "Было время, когда корпорации играли очень незначительную роль в нашей деловой активности, но сейчас они играют основную роль, и большинство людей являются слугами корпораций. Вы знаете, что происходит, когда вы являетесь слугой корпорации. Вы не располагаете доступом к людям, действительно определяющим политику этой корпорации. Если корпорация занимается деятельностью, которой ей не следовало бы заниматься, вы не имеете права голоса в этом вопросе и должны подчиняться приказам и зачастую вынуждены с позорным смирением сотрудничать в деятельности, которая, по имеющимся у вас данным, противоречит общественным интересам. Ваша индивидуальность поглощается индивидуальностью и волей могущественной организации... В действительности мы находимся во власти огромной безжалостной системы... Американская индустрия больше не является свободной, какой она когда-то была. Американская предприимчивость не пользуется свободой: человеку, обладающему только небольшим капиталом, становится все труднее начинать какое-нибудь дело и все невозможнее конкурировать с крупным дельцом. Почему? Потому что законы нашей страны не запрещают сильному подавлять слабого. В этом кроется причина, и в связи с тем. что сильные раздавили слабых, они теперь доминируют в промышленности и в экономической жизни страны" (Woodrow Wihon. The New Freedom. J. M. Dent and Sons, Ltd, London. 1913. p. 7 - 16).

В отличие от Теодора Рузвельта, считавшего монополии неотъемлемой составной частью современного общества, но проповедовавшего установление эффективного государственного контроля над их деятельностью, Вильсон призывал восстановить "добрую старую конкуренцию", т. е., как казалось несведущим в подобных вопросах избирателям, практически предлагал чуть ли не ликвидировать тресты. "Я борюсь не за того человека, который преуспел в жизни, а за того, который хочет преуспеть, - за человека, который стучится и ломится в закрытую дверь возможностей", - с демагогическим пафосом восклицал Вильсон в одном из своих выступлений (Franklin D. Mitchell and Richard O. Daries (ed.). American Recent Past, John Wiley and Sons, Inc., New York, 1969, p. 25). Многие из его предвыборных выступлений этого периода вошли позднее в книгу, озаглавленную им "Новая свобода" и представлявшую собой, по меткому выражению одного из американских историков, "коллективное стенанье" мелкой и средней американской буржуазии (Richard Hofstadter. The American Political Tradition, p. 250), голоса которой Вильсону были особенно нужны для победы в предстоявшей избирательной кампании. Но люди, разбиравшиеся в тонкостях политической борьбы в ходе предвыборной кампании, не воспринимали всерьез эти заявления Вильсона, как, впрочем, и все другие предвыборные обещания кандидатов. Уж так повелось в Соединенных Штатах, что за заведомую нереальность или невыполнение предвыборных заверений и посулов с уже обосновавшегося в Белом доме человека никогда серьезно не спрашивалось.

Идея "тихой, бескровной революции", в результате которой, по словам Вильсона, должно было возникнуть справедливое общество, формулировалась им настолько расплывчато, что очень немногие из слушавших Вильсона вообще понимали, о чем шла речь. Надо сказать, что на протяжении всей непродолжительной, но богатой событиями политической карьеры Вильсон был исключительно непоследовательным в своей критике засилья монополий в политической и общественной жизни страны. Еще до своего официального вступления на пост президента Вильсон заявлял в феврале 1912 г., что американское правительство должно способствовать "организации общественных интересов против особых интересов" (Saul Padover. Wilson's Ideals, p. 25), подразумевая под "особыми интересами" тресты. В июне 1912 г. он сравнивал задачи, стоявшие перед государственными деятелями США, с задачами, стоящими перед хирургом. "Многое подлежит удалению из нашей нынешней жизни, однако мы должны проявлять особую осторожность, чтобы не повредить какие-либо здоровые ткани при удалении пораженных..." (Ibid., p. 43 - 44 )Предлагая себя на роль хирурга, Вильсон делал заявку на руководство демократической партией, которая, по его убеждению, нуждалась в новых лидерах, способных привести ее к победе в национальном масштабе.

В конце 1911 г. и в течение всего 1912 г. Вильсон предпринимал энергичные попытки заручиться широкой поддержкой у американского избирателя. Темы его выступлений были разнообразны. Он мог выступить вечером по вопросу о проблемах, стоящих перед фермерами южных штатов, а на следующий день обхаживать нью-йоркских богачей-евреев (у которых ему, кстати говоря, удалось заручиться не только моральной, но и серьезной финансовой поддержкой: в числе сторонников Вильсона и щедрых пожертвователей в казну демократической партии были, в частности, представители банкирского дома Куна-Лэба). Много проблем беспокоило американскую общественность в эти годы, и по большинству из них выступал Вильсон, хотя он и не смог дать определенного ответа ни на один вопрос.

Именно в эти напряженные месяцы Вильсон убедился в необходимости проявлять особую осторожность в заявлениях, в той или иной степени затрагивающих интересы монополий. Увлеченный идеей завоевания симпатий рядовых избирателей, Вильсон позволил себе высказать критические замечания в адрес монополистического капитала и предоставляемых ему государством привилегий. Предупрежденный друзьями и поддерживающими его газетами, что так поступать не следует, Вильсон поспешил заявить, что он мало смыслит в денежных и банковских вопросах и намерен подходить в будущем к рассмотрению этой проблемы "с осторожностью и беспристрастностью".

Признание президента было срочно размножено печатным способом близкими сторонниками Вильсона и распространено среди представителей деловых и финансовых кругов США, дабы убедить их в отсутствии сколько-нибудь серьезной угрозы их интересам. "Вильсон, по всей видимости, старается играть нотой пониже или же пытается умаслить реакционеров в своей партии,- считал мэр г. Толедо Брэнд Уитлок, известный своими "прогрессистскими" убеждениями,- хотя пора уже знать, что добиться расположения привилегированного класса можно, лишь униженно сдавшись на его милость" (Arthur S. Link. Wilson. The Road to the White House. Princeton, New Jersey, Princeton University Press, vol. 1. 1947, p. 475). По словам одного из биографов Вильсона, будущий президент и организаторы его избирательной кампании принимали любую поддержку, которой они могли только заручиться. "Не может быть и тени сомнения в том,- писал Артур Линк, -.что Вильсону не удалось бы стать кандидатом демократов без поддержки крупных политиканов и политических боссов: Роджера Салливана, Тома Таггарта, Кларенса В. Уотсона, Томаса Мартина и Джона Г. Бэнкхеда" (Трое из упомянутых А. Линком лиц, будучи активными членами Национального комитета демократической партии, были президентами крупных компаний). (Ibid., p. 405 and 465).

Демократическая партия и сам Вильсон пытались скрыть от широкой общественности страны действительные источники финансовых средств на избирательную кампанию, заявляя во всеуслышание, что все расходы были покрыты за счет пожертвований рядовых американцев. Однако, как стало известно позднее, половина всей суммы взносов в кассу демократической партии поступила от 155 представителей монополистического капитала, причем сорок из них внесли большую сумму, чем 88 с лишним тысяч мелких пожертвователей. Публично отказываясь от пожертвований в казну демократической партии со стороны крупных магнатов типа Моргана, Бельмонта, Райана, Вильсон в то же время охотно принимал финансовую помощь от других, менее одиозных фигур монополистического мира. Среди наиболее крупных "пайщиков" были видные промышленники и банкиры: Ч. Крейн, К. Додж, Б. Барух, С. Маккормик и др. Вряд ли можно считать случайным то, что, "обрушиваясь" впоследствии на крупные тресты, Вильсон старательно обходил лиц и тресты, проявившие щедрость при финансировании его избирательной кампании.

К выборам Вильсон пришел с завоеванной в ходе активной предвыборной кампании поддержкой со стороны прессы. Его поддерживали все 34 газеты газетного концерна Скриппса, издававшиеся в 16 штатах, и многие церковные издания. Что касается рядовых американских избирателей, то им импонировал демагогический лозунг "новой свободы", своевременно отштампованный боссами демократов и переданный ими Вильсону в качестве партийного знамени на предстоявших выборах. Изобиловавшая реверансами в сторону "маленького человека", призывами отстоять демократические завоевания прошлых поколений, программа "новой свободы" способствовала возрождению призрачной надежды мелкой и средней буржуазии США и американских фермеров на "сосуществование" с монополиями в условиях свободной конкуренции. Видимости чуть ли не полярной противоположности интересов и целей демократической партии и ее кандидата, с одной стороны, и монополистического капитала США - с другой, в немалой степени способствовали и демагогические заявления, подобные тому, которое было сделано губернатором штата Мичиган демократом Ч. Осборном: "Итак, Уолл-стрит против Вильсона. Даже больше того. Все зловещие силы Америки объединятся в конечном счете с Уолл-стритом и г-ном Тафтом" ("The New York Times", July 4, 1912). Расчет сторонников Вильсона строился на том, что демагогическая болтовня, правильно понятая монополистическими кругами как необходимый атрибут избирательной кампании, и только, может сыграть в то же время немаловажную роль в привлечении на его сторону голосов рядовых избирателей. Отдельные положения вильсоновской "новой свободы" вошли составной частью в платформу демократов, утвержденную на съезде в Балтиморе в июне 1912 г. Во внешнеполитической части платформы демократы осудили практически в тех же самых выражениях, что и в платформе 1908 г., империалистическую внешнюю политику республиканской администрации и высказались за предоставление независимости Филиппинам и статуса самоуправляемой американской территории Аляске и Пуэрто-Рико.

В стремлении привлечь на свою сторону по возможности большее число голосов Вильсон нередко, подобно ловкому цирковому канатоходцу, был вынужден балансировать на политической "проволоке". Он высказывался за предоставление гражданских прав женщинам и одновременно предпринимал отчаянные попытки, чтобы успокоить тех, кто возражал против каких-либо мер в этой области. Столь же осторожен он был в поддержке или осуждении "сухого закона", иммиграционных законов и различных религиозных групп. Будучи южанином, Вильсон разделял взгляды расистов, населяющих южные штаты США, но, стремясь привлечь важные для него голоса черных избирателей, обещал неграм в случае своего избрания на пост президента "содействовать защите их интересов". Правда, дальше такого рода общих заверений Вильсон так и не пошел.

Реформистское, прорузвельтовское крыло республиканской партии, создавшее "прогрессистскую" партию, отдавало себе отчет в популярности кандидатуры Вильсона среди влиятельных представителей "большого бизнеса" США, в кругах либерально настроенной общественности и у значительного числа рядовых американцев. Успешный исход борьбы против Вильсона требовал особых усилий от "прогрессистов". Их платформа включала большинство реформ, когда-либо ранее предлагавшихся вниманию американских избирателей. В их числе были меры, предусматривавшие усиление государственного контроля над монополиями, предоставление права голоса женщинам, регистрацию лоббистов, усовершенствования в области судопроизводства, системы здравоохранения, почтовой службы и т. д.

"- Мы спасем капитализм реформами - говорит эта партия,- писал В. И. Ленин в 1912 г., характеризуя программу, выдвинутую "прогрессистским" крылом республиканской партии.- Мы дадим самое передовое фабричное законодательство. Мы введем государственный контроль за всеми трестами (в Америке это значит за всей промышленностью!). Мы введем государственный контроль за ними, чтобы не было нищеты, чтобы все получали "приличную" заработную плату. Мы установим "социальную и промышленную справедливость". Мы клянемся и божимся всеми реформами... мы не хотим только одной "реформы": экспроприации капиталистов!" (B. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 22, стр. 194 )

Разоблачая истинный характер и цели рузвельтовского буржуазного реформизма, В. И. Ленин далее писал: "В Америке все национальное богатство исчисляется теперь в 120 биллионов (тысяч миллионов) долларов, т. е. около 240 биллионов рублей. Из них около трети, около 80 биллионов рублей, принадлежит двум трестам, Рокфеллера и Моргана, или подчинено этим трестам! Не больше 40 000 семей, составляющих эти два треста,- владыки 80 миллионов наемных рабов.

Понятно, что, при наличности этих современных рабовладельцев, все "реформы" - пустой обман. Рузвельт заведомо нанят миллиардерами-ловкачами для проповеди этого обмана. "Государственный контроль", обещаемый им, превратится - при сохранении капитала за капиталистами - в средство борьбы со стачками и удушения их" (Там же).

В. И. Ленин исключительно верно распознал и обнажил сущность рузвельтовской программы как попытки спасти капитализм посредством буржуазных реформ. Позднее биограф Теодора Рузвельта Уильям Тейер "защищал" память покойного президента от критики со стороны тех, кто не понял сущности рузвельтовского реформизма: "Рузвельт был особенно далек от революционеров, представлявших грубый, плебейский класс. Он посвятил свою жизнь предотвращению Революции. Все его действия в конфликте между Трудом и Капиталом имели своей конечной целью их примирение" (William R. Thayer. Theodore Roosevelt, p. 212). По свидетельству другого американского историка, С. Уоррена, Рузвельт использовал "прогрессистскую" партию "в основном в качестве средства для нанесения поражения Тафту и удовлетворения своих собственных политических устремлений..." (Sidney Warren. The Battle for the Presidency. J. B. Lippincott Company. New York, 1968, p. 215).

Предвыборная кампания 1912 г. подходила к концу, когда в октябре в г. Милуоки было совершено покушение на Теодора Рузвельта. Он поспешил извлечь политическую выгоду даже из этой ситуации. Превозмогая боль, Рузвельт обратился к избирателям со следующими словами: "Друзья, прошу вас по возможности сохранять тишину. Я не знаю, отдаете ли вы себе полный отчет в том, что я ранен, но нужно нечто большее, чтобы убить сохатого... Первым делом, я хочу сказать о себе следующее - у меня слишком много важных забот, чтобы беспокоиться и заботиться о моей смерти; я не могу говорить с вами неискренне в данный момент, всего лишь пять минут спустя после того, как в меня стреляли. Я говорю вам чистую правду, заявляя, что забочусь совсем о другом. И это отнюдь не забота о моей собственной жизни..." (Harold Howland. Theodore Roosevelt and His Times, p. 229 - 230 )

Это необычное выступление стало сенсацией кампании. Популярности Рузвельта во многом способствовали и распространившиеся по стране слухи о том, что "истекающий кровью" Рузвельт защитил покушавшегося на него человека от ярости толпы (Sidney Warren. The Bailie for the Presidency, p. 205). Рана оказалась неопасной, и вскоре Рузвельт продолжал произносить пылкие речи с трибун.

Трезво оценив шансы двух своих основных соперников, Вудро Вильсон решил сосредоточить огонь на Т. Рузвельте. Обязанный всей своей политической карьерой поддержке крупного капитала, Вильсон обвинял Рузвельта в тесных связях с монополиями. В одном из выступлений кандидат демократов заявлял: "Некоторое время назад я говорил, что г-н Рузвельт пропагандирует план установления контроля над монополиями, который поддерживается Юнайтед Стейтс стил корпорейшн. Г-н Рузвельт отрицал, что его поддерживает больше, чем один член этой корпорации. Он имел в виду деньги. Я же подразумевал идеи. Я не утверждал, что он получает деньги от этих джентльменов; мне было все равно, откуда он получал свои деньги, но гораздо важнее для меня было, откуда он получал свои идеи. Он получил свои идеи относительно контроля над деятельностью монополий от джентльменов из Юнайтед Стейтс стил корпорейшн" (Woodrow Wilson. The New Freedom, p. 161). Сторонники Вильсона пугали избирателей тем, что в случае своей победы на выборах Т. Рузвельт останется в Белом доме на третий, четвертый срок, а затем в результате "неизбежной кровавой революции" в США воцарится деспотизм "этого опасного человека".

5 ноября 1912 г. стало днем триумфа демократической партии. Впервые за последние двадцать лет победу на президентских выборах одержал кандидат этой партии. Вильсон набрал около 6,3 млн. голосов, Рузвельт - 4,1 млн., а Тафт - около 3,5 млн. На следующий день "Нью-Йорк тайме" писала: "Вчера Вудро Вильсон был избран президентом, а Томас Р. Маршалл - вице-президентом таким большинством голосов выборщиков, которое сравнимо лишь с результатами того года, когда Хорас Грили потерпел поражение от Гранта (В 1872 г. герой гражданской войны президент Грант был переизбран на второй срок подавляющим большинством голосов выборщиков и избирателей, нанеся сокрушительное поражение кандидату либеральной республиканской партии Хорасу Грили). До сего дня тот год всегда принимался за отправной при сравнении степени сокрушительности поражений, но ниспровержение республиканской партии в текущем году оттеснило прежний базисный год на второе место... Почти повсюду Тафт шел третьим вслед за Рузвельтом, захватившим большинство старого республиканского контингента избирателей, и во многих штатах количество голосов, поданных за Тафта, было ничтожным" ("The New York Times", November 6, 1912). (Газета "Нью-Йорк таймc" сочла целесообразным "не заметить" успеха социалистической партии США и ее многолетнего кандидата Юджина Дебса, которого В. И. Ленин называл одним из любимых вождей американского пролетариата (B. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27. стр. 234). Юджин Дебс собрал в результате выборов 1912 г. почти 900 тыс. голосов.) Как и следовало ожидать, победа Вильсона была встречена весьма спокойно в деловых кругах страны. Она даже не отразилась на курсе акций на бирже, понижение которых, казалось бы, должно было быть естественной реакцией капитала на приход к власти столь "радикально настроенного" главы государства.

В числе ближайших соратников вновь избранного президента, собравшихся вокруг него на следующее утро после выборов, был руководитель вильсоновской предвыборной кампании и председатель Национального комитета демократической партии Уильям Маккомбс. Он приехал специально для обсуждения с Вильсоном вопроса о будущем назначении на ответственные государственные посты лиц, оказавшихся наиболее полезными в ходе только что завершившейся кампании. Можно предположить, что именно в то утро боссы демократической партии и связанные с ними представители крупного капитала США впервые познакомились с теми чертами вильсоновского характера, которые со временем трансформировались в убежденность Вильсона в участии неземных сил в его появлении на американской политической арене. "Пресвитерианский священник" заговорил с неожиданной твердостью и непреклонностью. "Прежде чем мы продолжим этот разговор, - заявил Вильсон Маккомбсу, - я хочу, чтобы вы уяснили себе, что я вам ничего не должен". Маккомбс пытался возразить, заявляя, что лица, рассчитывающие на получение того или иного поста, оказали значительные услуги партии и лично Вильсону, содействовав его победе на выборах. Но Вильсон решительно ответил: "Независимо от того, сделали ли вы много или мало, помните, что на то была божья воля, чтобы я стал следующим президентом Соединенных Штатов. Ни вы, ни какой-либо другой смертный или смертные не смогли бы помешать этому" (William F. Maccombs. Making Woodrow Wilson President 1921 p. 208). Впоследствии многие американские историки будут приводить этот разговор в качестве доказательства обоснованности своих утверждений об исключительной честности, принципиальности и неподкупности Вильсона. Но, как показали дальнейшие события, Вильсон отнюдь не забыл о тех, кому он был обязан своим избранием. Об этом, в частности, свидетельствует хотя бы его неизменная благосклонность по отношению к "Харвестер траст" и другим крупным монополистическим объединениям, чьи владельцы принимали деятельное участие в обеспечении победы Вильсона на выборах. Вместе с тем Вильсон был действительно глубоко убежден в том, что своей победой он обязан, в основном, неземному благоволению и, следовательно, никто из окружавших его лиц не имеет особых прав рассчитывать на его благодарность. По утверждению современников и лиц, близко знавших президента, образ мессии, посланца божьего, несущего бремя обязанностей по восстановлению справедливости на земле, ассоциировавшийся в представлении Вильсона с его собственной личностью, с каждым месяцем все в большей степени довлел над его поведением и решениями.

Конец 'республиканского двадцатилетия' . Президент У. Тафт сопровождает своего преемника В. Вильсона (слева) на церемонию инагурации

В числе тех, с кем Вильсон поспешил в первую очередь разорвать близкие отношения, оказался полковник Харви, чей излишне явный контакт с монополистическими кругами, как опасался Вильсон, дискредитировал президента в глазах "прогрессистски" настроенных демократов. Разрыв с Харви, и это Вильсон прекрасно понимал, не грозил серьезными последствиями для его политического будущего. Он рвал лишь с посредником капитала, а не с самим капиталом. Будучи уже в Белом доме, Вильсон мог безболезненно пожертвовать "стародавней дружбой", тогда как "прогрессистское" крыло все еще пользовалось большим влиянием в демократической партии и в конгрессе, и его поддержка могла еще оказаться необходимой президенту. Не ожидавший такого шага со стороны Вильсона, Харви снял с титульного листа своего журнала "Харперс уикли" предвыборный лозунг Вильсона и с тех пор отзывался о президенте как о неблагодарном человеке, готовом пожертвовать друзьями ради собственной политической выгоды. Вильсон сознательно пытался создать представление о себе как о "воинствующем праведнике", жертвующем друзьями во имя высоких идеалов. Ему казалось, что своими словами и действиями он лишь подтверждает то высокое мнение, которое складывалось о нем, по его собственному убеждению, в стране. На самом деле от попыток Вильсона высокопарными заявлениями об общественной пользе объяснить выгодные лишь ему лично действия нередко разило самым циничным расчетом и безграничной самоуверенностью и самовлюбленностью. Бывший президент Тафт вскоре стал отзываться о Вильсоне как об "оппортунисте с диктаторскими замашками" (Laurin L. Henry. Presidential Transitions. The Brookings Institution. Washington, D. C., 1960, p. 59).

Вильсон был первым в XX столетии президентом США, избранным меньшинством принимавших участие в выборах избирателей,- за него подали свои голоса 6,3 млн. человек из общего числа голосовавших избирателей, превышающего 15 млн. человек. В самих выборах приняли участие лишь 62% лиц, имевших право голоса. Это обстоятельство подтолкнуло Вильсона к мысли о необходимости установления более тесного контакта с американской общественностью, от которой, по его мнению, он был вправе ожидать большего внимания к своей личности и намеченной им программе действий. Одним из первых актов Вильсона на посту президента было установление практики еженедельных встреч с представителями американской прессы. Собрав вашингтонских журналистов на свою первую пресс-конференцию 15 марта 1913 г., Вильсон попросил их вступить с ним "в партнерство" по информированию американцев о планах и намерениях Белого дома. Это отнюдь не значило, что новый президент собирался делиться с прессой всеми своими замыслами. Ведь не кто иной, как Вильсон, признавал "полезность" введения в заблуждение прессы, когда это диктовалось необходимостью. Один из его ближайших советников, полковник Хауз, писал в своем дневнике, что президент, по его собственному заявлению, считал себя вправе лгать репортерам, когда они задавали вопросы, касающиеся внешней и внутренней политики правительства. Вводя в заблуждение представителей прессы, Вильсон обманывал и всех тех, кто читал их корреспонденции, т. е. широкую американскую общественность, но в этом Вильсон не мог признаться даже самому себе. Для начинающего "мессии" такое признание было бы гибельным.

Через месяц после официальной церемонии принесения присяги президент Вильсон лично зачитал свое программное послание конгрессу. Этого не делал ни один американский президент со времен Джона Адамса, т. е. с 1800 г. Такое начало четырехлетнего пребывания в Белом доме было призвано служить свидетельством намерения нового президента не следовать в своей деятельности установившимся канонам. Продолжая играть роль человека, у которого слова не расходятся с делами, Вудро Вильсон вскоре развил бурную деятельность по претворению в жизнь ряда обещанных им в ходе избирательной кампании и зафиксированных в политической платформе демократов реформ.

Для того чтобы получить представление о том, какое значение придается предвыборным обещаниям кандидатов и политическим платформам, утверждаемым национальными съездами, можно предоставить слово одному из видных американских историков, Теодору Уайту, специализирующемуся в области анализа президентских выборов. В своей книге "Как создавался президент в 1960 г." Теодор Уайт, в частности, писал: "В сложной политической жизни хорошо известно, что ни одна платформа, как и ни одна программа, выдвинутая любой из ведущих американских партий, не ставит перед собой никакой цели, кроме выражения эмоций. Платформы являются ритуалом со своей собственной историей и, будучи написанными, представляют интерес в основном для исследователей, которые анатомируются их как археологические политические останки. Сам процесс подготовки платформы действительно льстит многим людям, предоставляет многим группам, оказывающим давление на политику, возможность высказаться на публику, позволяет лидерам такого рода групп давления доложить рядовым членам о предпринятых ими отважных усилиях кого-то убедить. Но в действительности все платформы бессмысленны: программа любой партии представляет собой то, что предусматривает сделать и во что верит кандидат, избранный партией руководить ею" (Theodore While. The Making of the President, 1960. London 1962 p. 193).

В этой цитате нуждается в некотором разъяснении лишь заключительная фраза. История президентских выборов в Соединенных Штатах представляет достаточное количество доказательств того, что кандидатов в президенты выбирает не партия как массовая организация, а политическое руководство партии, кучка партийных боссов. Оставаясь, как правило, в тени, эта группа влиятельных в партии лиц определяет, кто из лиц, в силу тех или иных причин попавших в их поле зрения, наиболее полно отвечает ее требованиям и требованиям могущественных финансово-промышленных кругов, стоящих вне и над любой из конкурирующих буржуазных партий. Следовательно, независимо от содержания предвыборных обещаний кандидата, в случае своей победы он сможет осуществить лишь то, что не встретит возражений со стороны действительных, а не номинальных руководителей политической и экономической жизни государства. Если кто-то и питал иллюзии в отношении внутренней политики администрации Вильсона в первый год ее пребывания у власти, то последующее развитие событий быстро их рассеяло. Президент строго придерживался границ невидимого, но реального "порога допустимости" правительственной деятельности в рамках всевластия монополистического капитала. "Господин Вильсон не разрушает, а гармонизирует... Бизнесу нет оснований опасаться г-на Вильсона, коль скоро он будет продолжать свой теперешний курс",- убежденно констатировала газета "Сатердей ивнинг пост" (Isaak F. Marcosson. Wilson and Wall Street, "Saturday Evening Post", February 21, 1914).

А в конце весны 1914 г. президент Вильсон, напуганный начинающейся депрессией в экономике страны, стал открыто обхаживать монополистические и финансовые круги США, заверяя их представителей в своих самых дружеских к ним чувствах. К концу 1914 г. он окончательно отказался от дальнейших заигрываний с "прогрессистскими" элементами в стране, объявил о завершении программы "новой свободы" и решительно встал на путь создания опоры деятельности своей партии в консервативных деловых кругах США. Отныне президент говорил не только о нецелесообразности, а уже о невозможности борьбы с трестами, поскольку "они необходимы, если современное общество предполагает успешно развиваться" (Richard Hofstadler. The American Political Tradition, p. 245). В письме одному из бостонских банкиров он писал: "Конечно, я согласен с вами, что бизнесмены нашей страны, в целом, являются "честными, великодушными, патриотичными и человеколюбивыми", как и любая другая группа людей в нашей стране. Мы обосновываемся, и я думаю, что период подозрений и обвинений нами уже пройден" (Arthur S. Link. Wilson: The Road to the While House vol 2 p. 447). Несколько позднее Вильсон заявил: "Я не только никогда не говорил, что большой бизнес плох, потому что он большой, но неоднократно повторял в своих выступлениях в ходе предвыборной кампании практически противоположное, что ни я, ни какой-либо другой разумный человек не опасался большого бизнеса только из-за того, что он большой" (Ibidem). В течение лета 1914 г. Вильсон усиленно консультируется с представителями "большого бизнеса", приглашая их в Белый дом и советуясь с ними по вопросам экономической политики. В июле 1914 г., будучи в Белом доме по приглашению президента, Джон Пирпойнт Морган-младший получает заверение Вильсона в том, что в своей политике он движим лишь стремлением оказать содействие бизнесу страны, как большому, так и малому ("The New York Times", July 3, 1914).

Убедив, таким образом, деловой мир в своей полной лояльности, к концу лета 1914 г. Вильсон провел через конгресс ряд законопроектов, предусматривавших, в частности, снижение тарифов на широкий круг импортных товаров, усовершенствование банковского дела и др. Начало первой мировой войны положило конец даже такому ограниченному внльсоновскому реформизму (Отношение Вильсона к буржуазному реформизму проявилось особенно отчетливо в отрицательной позиции, занятой президентом по законопроекту, ограничивающему использование детского труда в промышленности, и по предоставлению гражданских прав женщинам. Не кто иной, как Вильсон, содействовал осуществлению мер по сегрегации белых и цветных государственных служащих США).

Правительство Соединенных Штатов сразу же высказало свое отношение к разразившейся на Европейском континенте войне. Буквально в первые дни войны Вильсон объявил о нейтралитете США, заявив, что страна будет оставаться нейтральной как де-юре, так и де-факто до конца военного конфликта. Было бы ошибкой, однако, утверждать, что Соединенные Штаты заняли такую позицию, поскольку не были готовы к этому давно вызревавшему в недрах европейской политики взрыву. Политика нейтралитета была избрана как наиболее полно отвечавшая интересам монополистических кругов США, заинтересованных в "свободе рук" в условиях, когда другие империалистические державы оказались вовлеченными в ожесточенную борьбу между собой и были лишены возможности помешать дальнейшей политической и экономической экспансии американского капитала за рубежом. Ссылки на традиционную изоляционистскую политику США и нецелесообразность вмешательства в европейские дела были призваны в создавшейся международной ситуации замаскировать истинные цели американского империализма. А эти цели и намерения сводились к следующему- дождаться неизбежного взаимного истощения воюющих между собой группировок и получить в результате реальную возможность не только влиять на исход военного конфликта, но и извлечь из него наибольшие политические и экономические выгоды для правящих кругов США. Но нейтралитет предусматривал воздержание правительства США от каких-либо решений или акций, которые могли рассматриваться как противоречащие статусу нейтральной державы.

На первых порах Вильсон согласился с рекомендацией своего государственного секретаря Уильяма Брайана и в течение некоторого времени отказывался утверждать займы и кредиты какой-либо из воюющих сторон. 15 августа 1914 г. Брайан объявил с согласия президента собранным специально для этого представителям прессы: "В связи с запросами об отношении правительства на случай, если американскими банкирами будут получены просьбы о предоставлении займов иностранным правительствам в период военных действий в Европе, делается следующее заявление: "Нет никаких оснований к тому, чтобы займы не предоставлялись правительствам нейтральных государств, но, по мнению правительства, любые займы со стороны американских банкиров иностранному государству, находящемуся в состоянии войны, противоречили бы истинному духу нейтралитета"" ("The New York Tunes", August 16, 1914).

Некоторое время спустя в одной из своих статей Брайан вновь выступил против займов воюющим государствам, заявив, что "деньги являются наихудшим из всех видов контрабанды - так как они главенствуют над всеми другими вещами" (Arthur S. Link. Wilson. The Road to the White House vol 3 p. 63 - 64). Такое решение явно противоречило интересам финансовых кругов США, и об этом открыто говорили их представители в вильсоновском кабинете. "Наступает великое процветание, - писал министр финансов Мак Аду. - Оно будет во много раз сильнее, если мы сможем предоставить кредиты в разумных пределах нашим клиентам... Для поддержания нашего процветания мы должны его финансировать. В противном случае оно прекратится, а это будет гибельным для нас" (Richard Hofstadter. The American Political Tradition, p. 260). Брайану, так и не понявшему, кто же является действительными хозяевами страны, и упрямо отстаивавшему свою точку зрения, пришлось вскоре уйти с поста государственного секретаря. Новый государственный секретарь США, Роберт Лансинг, сменивший наивного и излишне щепетильного Брайана, к своему удовольствию, обнаружил, что президент, по-прежнему настаивая на словах на необходимости сохранения полного нейтралитета, уже не возражал против государственного кредитования военных заказов союзников. "Строгий нейтралитет" сменился "строгим соблюдением законности", развязавшим руки силам, которые стремились превратить европейскую бойню в доходное для американских монополий дело.

Осенью 1914 г. запрет на кредиты был официально снят, и уже к лету 1915 г. американская экономика, находившаяся до этого в состоянии упадка, ощутила стимулирующее влияние военных заказов. Рост объема этих заказов потребовал новых капиталовложений в экономику страны; политическое и экономическое могущество американского монополистического капитала увеличивалось буквально с каждым месяцем войны. "Оставаясь в стороне от европейской войны, американские монополии оказывались в весьма выгодном положении. Нужда воюющих сторон в боеприпасах, продовольствии и военном снаряжении создавала самую благоприятную возможность для США получать огромные прибыли от военных поставок воюющим государствам, преимущественно странам Антанты" ("Очерки новой и новейшей истории США". Под редакцией Г. Н. Севостьянова, т. 1. М., 1960, стр. 455). Именно благодаря выполнению военных заказов Соединенным Штатам удалось уже за первые два с половиной года войны, т. е. к апрелю 1917 г., в несколько раз сократить свой национальный долг европейским странам.

Первые четыре года пребывания Вильсона в Белом доме ознаменовались дальнейшим укреплением позиции империализма США в Западном полушарии. Выступив с осуждением "традиционной провинциальности", новый президент Соединенных Штатов проявил себя как верный продолжатель империалистического курса своих республиканских предшественников Т. Рузвельта и У. Тафта. Спустя неделю после торжественной церемонии принесения присяги Вильсон зачитал своему кабинету подготовленное им заявление об основных принципах политического курса США по отношению к странам Центральной и Южной Америки. В заявлении содержалось лицемерное утверждение о желании американского правительства поддерживать дружеские, добрососедские отношения со своими южными соседями. Правительства этих республик заверялись в отсутствии у Соединенных Штатов каких-либо особых интересов в этом районе мира и в желании американского правительства развивать сотрудничество, однако далее отмечалось, что такое сотрудничество возможно "лишь в том случае, когда оно неизменно подкрепляется организованной деятельностью законного правительства, основанной на букве закона, а не на произвольном или незаконном применении силы". Новое американское правительство, говорилось далее, не может "питать симпатий по отношению к тем, кто стремится к захвату государственной власти для удовлетворения своих личных интересов или честолюбия" (Laurin L. Henri. Presidential Transitions, p. 95).

Смысл этого и других подобных ему документов сводился к предупреждению латиноамериканских правительств о том, что правительство Соединенных Штатов не потерпит ни при каких обстоятельствах действий или решений, противоречащих национальным интересам США, а точнее говоря, угрожающих интересам американского монополистического капитала. Завуалированность угроз, содержавшихся в дипломатических документах, резко контрастировала с циничной откровенностью конкретных шагов вильсоновской администрации. В 1915 г. американская морская пехота высадилась на острове Гаити. Осенью 1915 г. между Соединенными Штатами и Гаити был заключен договор, установивший фактический американский протекторат над островом. Американские вооруженные силы стали полными хозяевами страны, осуществляя контроль над политической жизнью и подавляя попытки местного населения добиться независимости. В 1916 г. в Доминиканской Республике был утвержден с помощью американских штыков угодный США военно-диктаторский режим; в том же году Соединенные Штаты вынудили Данию продать им Виргинские острова за 25 млн. долл. Действуя в интересах монополистического капитала США, правительство Вильсона не раз направляло военно-морскую пехоту с целью подавления движения за независимость в странах Латинской Америки. Но даже в этих условиях президент Вильсон считал возможным демагогически заявить в 1916 г.: "Единственным оправданием применения Америкой физической силы является то, что она применяет ее от имени интересов человечества" (Saul Padover. Wilson's Ideals, p. 7). "Идеализированная демократическая республика Вильсона,- подчеркивал В. И. Ленин,- оказалась на деле формой самого бешеного империализма, самого бесстыдного угнетения и удушения слабых и малых народов" (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 37, стр. 192 - 193).

К президентским выборам 1916 г. демократическая партия пришла значительно окрепшей, список свершений правительства демократов пополнился за последние годы рядом принятых под давлением ширящегося рабочего движения реформ, улучшавших условия труда в промышленности (введение восьмичасового рабочего дня, ограничение применения детского труда), и облегчавших тяжелое экономическое положение фермерских хозяйств. Но демократическая партия особо ставила в заслугу своему лидеру и президенту то, что ему удалось избавить США от необходимости вмешиваться в "европейскую войну". Предвыборные плакаты демократов особо превозносили роль, сыгранную в этом вопросе Вильсоном. "Он спас нас от войны" - такими словами завершалась политическая платформа демократов, практически целиком посвящавшаяся перечислению заслуг и восхвалению президента Вильсона. Национальный съезд демократической партии, состоявшийся в Сент-Луисе в июне 1916 г., не принес никаких сюрпризов. Кандидатура Вильсона была утверждена делегатами при одном голосовавшем против. Кандидатура вице-президента Маршалла была утверждена единогласно.

Внутреннее положение в лагере политических противников Вильсона - республиканцев и "прогрессистов"- было намного сложнее. В связи с началом войны в Европе Теодор Рузвельт внес коррективы в свою позицию по целому ряду политических и экономических проблем и начал зондировать возможность своего возвращения в республиканскую партию в надежде быть выдвинутым ею кандидатом в президенты. Не исключал он и возможности выдвижения его кандидатуры совместно республиканцами и "прогрессистами". Однако все попытки сторонников Рузвельта договориться об этом с руководством республиканской партии ни к чему не привели - там не могли ни забыть, ни простить "предательства" Рузвельта в 1912 г. Потеряв надежду прийти к обоюдовыгодному согласию по этому вопросу, "прогрессисты" вновь выдвинули своим кандидатом Теодора Рузвельта, но тот вскоре официально объявил, что не намерен баллотироваться в президенты и будет поддерживать кандидата республиканцев, так как считает наиважнейшей задачей американского народа нанести поражение Вильсону.

Противником Вудро Вильсона на этот раз стал член Верховного суда США Чарльз Эванс Юз. В отличие от Вильсона, бывшего эрудированным и довольно способным оратором, кандидат республиканцев был немногословен и сух. Не питавший к нему особых симпатий, Теодор Рузвельт прозвал Юза "бородатым айсбергом" и утверждал, что тот принадлежит к категории республиканцев, которые сами с удовольствием отдали бы свои голоса Вильсону. Республиканская платформа критиковала внешнеполитический курс президента Вильсона, обещала "честное соблюдение нейтралитета" и защиту интересов американцев, но в детали предлагаемой ими внешней и внутренней политики республиканцы предпочитали не вдаваться, учитывая, по всей видимости, сложность международной ситуации.

Демократическая партия и Вильсон нуждались в серьезной финансовой поддержке для оплаты своих расходов по предстоявшей избирательной кампании. И Вильсон обратился лично к Г. Форду, который, как было известно Вильсону, не раз выступал сторонником его "мирных инициатив". Но Форд отказался предоставить Вильсону необходимую материальную помощь, согласившись лишь разослать письма всем покупателям и собственникам фордовских машин в США с призывом оказывать всяческую поддержку Вильсону. Последнему ничего не оставалось, кроме как согласиться. Позднее Вильсон саркастически заметил, что патриотизм Форда измеряется количеством проданных им автомашин. Казну демократической партии пополнили другие представители монополистического капитала, чей "патриотизм" измерялся полученными или ожидаемыми от правительства Вильсона благами и привилегиями.

7 ноября 1916 г. Америка проголосовала, но имя ее избранника оставалось неизвестным в течение почти двух суток. Сомнения в победе охватили демократическую партию до такой степени, что на каком-то этапе выборов Вильсон даже заявил об испытываемом им чувстве облегчения в связи с освобождением от тяжелых обязанностей и сложной ответственности президента Соединенных Штатов. Кое-кто из американских историков даже утверждает, что Вильсон уже делился со своими близкими друзьями планами о назначении победителя Юза на время, оставшееся до дня принесения последним торжественной присяги, государственным секретарем США, с тем чтобы тот побыстрее вошел в курс государственных дел (Laurin L. Henry. Presidential Transitions, p. 275). Республиканцы во многих частях страны уже праздновали свою победу на выборах, а некоторые газеты демократов с горечью признавали поражение своего кандидата. К утру 8 ноября положение демократической партии начало несколько улучшаться, но ситуация оставалась неясной вплоть до вечера 9 ноября, когда при завершении подсчета голосов выяснилось, что избиратели Калифорнии отдали предпочтение Вильсону. Это и решило исход президентских выборов 1916 г. Преимущество Вильсона над Юзом выразилось всего лишь в 600 тыс. голосов (9,1 млн. против 8,5 млн.). Американские историки склонны приводить множество причин, объясняющих победу Вильсона на выборах 1916 г., называя в их числе меры, предпринятые президентом в области внутренней политики якобы с целью ограничения влияния трестов, проведенные им реформы в области рабочего законодательства и пр. Но основной причиной, по их утверждению, явилась та настойчивость, с которой Вильсон требовал от Германии уважения американского нейтралитета и прекращения нападений германских подводных лодок на пассажирские суда в открытом море.

В 1972 г. в Лондоне вышла в свет книга английского писателя Колина Симпсона, содержавшая сенсационные сведения об обстоятельствах потопления немецкой подлодкой английского пассажирского корабля "Лузитания". Гибель почти 1200 человек, среди которых были 124 американских гражданина, вызвала в свое время такой взрыв негодования американской общественности, что президент Вильсон был вынужден в довольно резкой форме потребовать от кайзеровского правительства Германии недопущения подобных акций в дальнейшем во избежание ответных мер со стороны Соединенных Штатов. Активизация американской помощи противникам Германии, а тем более вступление США в войну на их стороне не входило на данном этапе в планы германского правительства. Тот факт, что Германия на некоторое время прекратила эти нападения, был расценен как прямой результат предпринятых лично Вильсоном усилий, что не замедлило сказаться на росте его авторитета и популярности в стране. В наши дни, спустя много лет после гибели "Лузитании", располагая новыми данными об этой трагедии, остается лишь гадать о том, к каким последствиям могла привести публикация этих данных, стань они известными тогда мировой общественности. Хорошо известно, что потопление этого крупнейшего в то время в мире лайнера стало практически основным доводом против сил, стремившихся не допустить вступления США в мировую войну, и чуть ли не основным тезисом пропаганды империалистических кругов США, рассчитанной на убеждение американской общественности в неизбежности и справедливости возмездия за этот преступный акт кайзеровской Германии. Найденные в наши дни в вашингтонских и лондонских архивах материалы дают основания для вывода о том, что потопление "Лузитании" явилось результатом не только пиратских действий Германии в открытом море, но и преднамеренных действий английского правительства, рассчитывавшего любой ценой вовлечь Соединенные Штаты в войну с Германией на своей стороне. Наличие в США влиятельных политических сил и деловых кругов, заинтересованных в прямом вмешательстве в империалистическую войну, способствовало облегчению задачи, стоявшей перед английским правительством.

К. Симпсон разыскал документы, свидетельствующие о том, что отплывший из нью-йоркского порта пассажирский лайнер "Лузитания" был вооружен и имел на борту груз боеприпасов, вопреки категорическому запрещению госдепартамента США и положениям международного права. Вооружив лайнер и разместив на нем груз боеприпасов, английское правительство при попустительстве официальных американских властей практически отправило на верную гибель около двух тысяч мирных граждан. Согласно К. Симпсону, 30 апреля 1915 г., т. е. в день отправления "Лузитании" из нью-йорского порта, газета "Нью-Йорк геральд" поместила платное объявление немецкой общины Нью-Йорка, призывавшее американцев не плыть на "Лузитании". Это объявление должно было появиться на страницах газеты намного раньше, но его публикация была по непонятным причинам задержана на несколько дней по настоянию государственного департамента США. "Чертовски грязной историей" назвал делю "Лузитании" глава английской следственной комиссии лорд Мерси, и он имел на то основания.

В сентябре 1917 г. сенатор Лафоллет заявил во всеуслышание, что "Лузитания" перевозила боеприпасы и что президенту Вильсону было об этом известно. Сенат США предпочел замять это дело. Материалы расследования по делу "Лузитании", проведенного американским судом, вместе с другими документами, относящимися к этому делу, были переданы в архивы казначейства США в запечатанном конверте с пометкой "Открывать только президенту Соединенных Штатов" (Colin Simpson. Le Lusitanie, Edition France-Empire, 1972, et "Paris-Match", No. 1229, 21 Octobre, 1972). Следовательно, Вильсону было известно не только существование этих документов, но и их содержание. То, что все обстоятельства, связанные с гибелью "Лузитании", сохранялись в секрете от американской общественности, свидетельствовало о готовности Вильсона втянуть Соединенные Штаты в войну в угоду интересам американских империалистов и промышленно-финансовых монополий.

А тем временем, продолжая разыгрывать роль миротворца, Вильсон обратился в декабре 1916 г. к воюющим державам с демагогическим призывом прекратить военные действия и объявить "мир без победы". Однако форма сделанного Вильсоном предложения с самого начала исключала возможность согласия с ним воюющих сторон. И предложение Вильсона, и выдвинутые несколько ранее германским кайзером Вильгельмом мирные предложения были не более чем "комедиантской игрой в мир", "игрой для одурачения собственных народов" (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 30, стр. 257). Своим лицемерным предложением Вильсон стремился ввести в заблуждение мировое общественное мнение в отношении действительных интересов американского капитала. "...Выступление Вильсона,- писал В. И. Ленин,- явная ложь и лицемерие, ибо Вильсон есть представитель буржуазии, нажившей миллиарды на войне, есть глава правительства, доведшего до бешенства вооружение Соединенных Штатов..." (Там же, стр. 255 )

Через несколько месяцев после своего переизбрания Вильсон разорвал дипломатические отношения с Германией и отдал распоряжение о вооружении торгового флота США в связи с решением кайзеровского правительства возобновить акции немецкого подводного флота у берегов Великобритании, Франции и Италии. Объявленный вскоре Вильсоном "вооруженный нейтралитет" не обеспечивал надежной защиты интересов американского монополистического капитала, заинтересованного в расширении финансовых и коммерческих связей с воюющими странами Европы и требовавшего в этой связи государственной гарантии безопасности морских торговых путей. К весне 1917 г. государственный долг европейских стран Соединенным Штатам достиг 2 млрд. долл. Американские банки в погоне за прибылью не отказывали в кредитах и Германии, хотя размеры этих кредитов значительно уступали объему военной помощи, оказываемой союзникам, - к весне того же 1917 г. Германия получила от США кредитов на сумму 27 млн. долл. ("Documentary History of the United Slates". The New American Library. New York, 1965, p. 241).

В условиях, когда американский капитал в столь внушительных размерах был вложен в экономику европейских стран, когда эти страны закупали в США колоссальными партиями военные материалы, когда военные заказы союзников, изменившие весь профиль американской экономики, сулили и впредь невиданные прибыли, монополистические круги США настаивали на вступлении Соединенных Штатов в войну на Европейском континенте. Широкие круги американской общественности, напротив, выступали против вмешательства США в войну, несмотря па искусно осуществлявшуюся монополиями пропаганду необходимости такого шага. В начале 1917 г. конгрессмен Эрнст Ландин организовал опрос общественного мнения по этому вопросу среди избирателей своего округа. Им было получено 8800 ответов, в 90% которых американцы высказывались против участия их страны в войне. Но американский капитал рассуждал иначе. Ближайший советник и друг Вильсона полковник Хауз, находившийся в Лондоне в качестве личного представителя президента, заявлял: "Америка должна вступить в войну, и чем раньше, тем лучше" ("Paris-Match", No. 1229, 21 Octobre, 1972). Вильсон принял самые решительные меры, чтобы заставить замолчать наиболее активных противников войны. Некоторые из них, в частности лидер американских социалистов Юджин Дебс и пять других руководящих сотрудников аппарата социалистической партии, были надолго упрятаны в тюрьму за антивоенную деятельность.

2 апреля 1917 г. президент Вильсон обратился к конгрессу США с посланием, в котором предлагал объявить войну Германии. В послании, в частности, говорилось: "Нейтралитет уже невозможен и нежелателен, когда речь идет о мире во всем мире и свободе его народов; угроза этому миру и свободе заключается в существовании деспотических государств, поддерживаемых организованной силой, которая всецело контролируется их волей, а не волей народов этих государств. В этих условиях о нейтралитете не может быть и речи..." ("U.S. 65th Congress, Ist Session, Senate Documents", vol. 10, No 5 )Палата представителей и сенат США подавляющим большинством голосов одобрили объявление войны Германии. 6 апреля 1917 г. Соединенные Штаты вступили в первую мировую войну. Вильсон так и вошел в историю Соединенных Штатов как миротворец, вынужденный пиратскими действиями Германии в открытом море нарушить свои предвыборные обещания американским избирателям. К созданию именно такого представления о себе сознательно стремился и сам Вильсон. Идолом мещан и пацифистов называл его В. И. Ленин (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 224).

В действительности (и об этом ярче всего свидетельствует дело "Лузитании") совершавшиеся немецкими подводными лодками пиратские акты в открытом море были скорее поводом, нежели причиной вступления Соединенных Штатов в первую мировую войну. Одна из важных причин была названа выше: это беспокойство монополистического капитала США за судьбу американских капиталовложений на Европейском континенте. Но и это было не все. Основной причиной нервозности "большого бизнеса" Америки и вильсоновского правительства были Февральская революция 1917 г. в России и растущие антивоенные настроения в этой стране, отвлекавшей на себя значительную часть германской армии, а также рост революционного движения в измученной войной Европе. Создавшееся на Европейском континенте положение грозило нарушением равновесия сил; возникала опасность роста политической, экономической и военно-стратегической мощи одних государств за счет других. Финансово-монополистический капитал США не хотел этого допустить ни при каких обстоятельствах. В этом вопросе Вильсон полностью разделял точку зрения бывшего президента Теодора Рузвельта, считавшего, что основой безопасности Америки является не нейтралитет, а участие Соединенных Штатов в "наведении порядка в мире".

Первая мировая война явилась кульминационным моментом начавшейся еще в конце XIX в. ожесточенной борьбы между ведущими империалистическими державами за новые рынки сбыта и сферы прибыльного приложения капитала. Все империалистические державы приняли в конечном итоге участие в мировой войне - прежде всего из опасения, что после ее окончания они могут быть исключены из участия в новом разделе мира. Основным вопросом первой мировой войны был вопрос о том, кому удастся выжить в этой империалистической борьбе и какие выгоды можно будет извлечь из неизбежно следующей за войной перекройки границ. В первой мировой войне участвовали девять империалистических государств, за столом мирных переговоров встретились лишь шесть. Секретные договоры, заключенные империалистическими державами и опубликованные правительством молодой Советской республики после победы Великой Октябрьской социалистической революции, явились свидетельством волчьего аппетита международного империализма, развязавшего первую мировую войну и принявшего в ней участие не в интересах мира и свободы, как это пытались представить мировому общественному мнению политические деятели обеих группировок империалистических держав, а в целях грабежа.

"Эта война вполне разоблачила себя, как империалистская, реакционная, грабительская война и со стороны Германии и со стороны капиталистов Англии, Франции, Италии, Америки, которые теперь начинают ссориться из-за дележа награбленной добычи, из-за дележа Турции, России, африканских и полинезийских колоний, Балкан и т. п. Лицемерные фразы Вильсона и "вильсонистов" о "демократии" и "союзе народов" разоблачаются удивительно быстро, когда мы видим захват левого берега Рейна французской буржуазией, захват Турции (Сирия, Месопотамия) и части России (Сибирь, Архангельск, Баку, Красноводск, Ашхабад и т. д.) французскими, английскими и американскими капиталистами, - когда мы видим все усиливающуюся вражду из-за дележа награбленной добычи между Италией и Францией, между Францией и Англией, между Англией и Америкой, между Америкой и Японией", - писал В. И. Ленин в своем "Письме к рабочим Европы и Америки" (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 37, стр. 455 - 456). Один из видных современных американских историков, Н. Левин, справедливо отмечает, что "вильсонизм сформулировал американские национальные интересы в либерально-интернационалистических терминах как ответ на две доминирующие силы времени - войну и революцию" (N. Levin. Woodrow Wilson and World Politics: America's Response to War and Revolution, 1968, p. 2).

Ложь и лицемерие сопровождали основные внешнеполитические акции правительства Вильсона и после вступления Соединенных Штатов в войну, и в ходе подготовки Версальского мирного договора. "Четырнадцать пунктов Вильсона", демагогически представленные мировой общественности в качестве американской программы восстановления мира во всем мире, были в действительности очередной попыткой США не допустить раздела мира без участия американского империализма. "Мирная программа" президента Вильсона несла и дополнительную, но не менее важную нагрузку - в ней содержалась в завуалированной форме попытка убедить правительство Советской России в необходимости продолжать войну до полной победы союзников.

На завершающем этапе первой мировой войны Вильсон, по-видимому, еще в большей степени уверовал в свою роль мессии, несущего мир и благополучие изнуренным продолжительной войной народам Европы. Как известно, за Вильсоном и раньше замечалось стремление преподать себя вершителем судеб человечества, в тесном общении с неземными силами ищущим пути его спасения. Уолтер Липпман, близко знавший Вильсона, писал, что президент считал себя исполнителем воли "некоей существовавшей вне его самого разумной силы" 51 Walter Lippmann. Woodrow Wilson's Approach to Politics. "The New Republic", December 5, 1955, p. 15. Эти качества американского президента особенно проявились после заключения перемирия в ноябре 1918 г. и в процессе подготовки мирного договора. В 1918 г. в ежегодном послании конгрессу США Вильсон объявил о своем намерении выехать в Париж для участия в мирной конференции. Решение президента вызвало бурю негодования в среде законодателей. "Критика (в адрес Вильсона. - Э. И.) была настолько резка, что постороннему лицу могло показаться, что Вильсон нарушает сразу все десять заповедей",- писал один из президентских биографов. Возможно, не все десять, но одну из основных заповедей Белого дома - не покидать Западного полушария - Вильсон действительно решил нарушить. Основными критиками президентского решения, как и следовало ожидать, были республиканцы. 3 декабря 1918 г., накануне отплытия Вильсона в Париж, один из наиболее ярых критиков Вильсона, сенатор Л. Шерман, внес на рассмотрение сената проект резолюции, согласно которой пост президента США объявлялся вакантным, а вся исполнительная власть в стране передавалась в руки вице-президента. Аналогичный проект резолюции был внесен и на рассмотрение палаты представителей. Возня республиканцев вокруг его поездки в Париж мало беспокоила Вильсона, ослепленного грандиозностью своих планов и замыслов по преобразованию послевоенного мира. Оба проекта застряли навечно в одном из комитетов конгресса, а республиканцы, отказавшись от критики конституционности поездки Вильсона, перешли к критике политического курса правительства демократов.

Вильсон уже пересекал Атлантический океан со своими советниками (среди которых, кстати говоря, не было ни одного видного республиканца), когда бывший президент Теодор Рузвельт предупредил во всеуслышание "союзников и врагов" США о том, что "господин Вильсон не имеет в данный момент никаких полномочий выступать от имени американского народа" (Herbert Agar. The United States; The Presidents, the Parties and the Constitution, p. 670). Это было последним политическим заявлетшем Рузвельта. Через четыре недели - 7 января 1919 г.- он скончался.

В окружении плеяды молодых дипломатов и экспертов, среди которых были 30-летний Джон Фостер Даллес, 26-летний Аллен Даллес, 28-летний Уильям Буллит, 30-летний Уолтер Липпман, 39-летний Джозеф Грю и другие восходящие "звезды" американской внешней политики и разведки, Вильсон прибыл в Париж с "четырнадцатью пунктами" - основными принципами американской "программы мира", призванной способствовать утверждению политического господства США на международной арене. Уверенность президента в своей личной популярности в Соединенных Штатах и непогрешимости, так же как и в универсальности проповедуемых им идей, была настолько велика, что он даже не счел необходимым заручиться поддержкой своей "мирной программы" со стороны республиканского большинства обеих патлат американского конгресса. По твердому убеждению Вильсона, действия в обход конгресса не могли считаться предосудительными в сложившихся чрезвычайных условиях, тем более что он был даже готов, по его словам, обратиться в случае необходимости "к народам Европы через голову их правительств" (James David Barber. Presidential Character, p. 44). Уже будучи в Европе, Вильсон, претендуя на роль нового пророка, патетически восклицал: "Каковы причины того, что Иисусу Христу до сих пор не удалось убедить мир следовать его учению в своих делах? Причины этого лежат в том, что он проповедовал идеал, не создав каких-либо практических средств для его достижения. Поэтому я и предлагаю практический план претворения в жизнь его целей" (Alexandre L. and Juliette L. George. Woodrow Wilson and Colonel House. John Day. New York, 1956, p. 230).

"Толстая четверка" (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 226), так назвал В. И. Ленин лидеров богатейших стран - президента США Вудро Вильсона, премьер-министра Великобритании Ллойд Джорджа, премьер-министра Франции Клемансо и премьер-министра Италии Орландо, собралась в Париже в атмосфере взаимного недоверия и тревоги. Оснований для недоверия было достаточно - недавние союзники до остервенения оспаривали друг у друга колониальные территории и причитающиеся им репарации. Причиной их тревоги был рост революционного и рабочего движения во всем мире, повсеместное распространение идей пролетарской революции и силы примера первого в мире государства рабочих и крестьян. Выступая в апреле 1919г. на чрезвычайном заседании пленума Московского Совета рабочих и красноармейских депутатов с докладом о внешнем и внутреннем положении Советской Республики, В. И. Ленин следующим образом охарактеризовал обстановку за столом мирных переговоров в Париже: "Это - звери, которые награбили добычу со всего мира и теперь не могут помириться... Они решают, кому больше дать, и пять месяцев дерутся между собою... и додерутся эти звери до того, что останутся только одни хвосты" (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 38, стр. 258 - 259). Страны Антанты отчаянно пытались выторговать для себя местечко потеплее в том послевоенном мире, в котором, как заявлял Вильсон, "финансовое руководство будет нашим (т. е. американским. - Э. И.). Промышленное руководство будет за нами. Торговое преимущество будет нашим. Другие страны мира будут следовать нашему руководству и направлению" (F. R. Dulles. America's Rise to World Power, 1898 - 1951 New York p. 128).

Грызня между империалистическими державами за раздел мира не помешала им, однако, объединиться против молодого пролетарского государства. "Союз четырнадцати государств" против Советской России явился авантюрой мирового империализма, организованной правящими кругами США, Англии и Франции с тем, чтобы воспрепятствовать распространению идей социалистической революции, "удушить нас с максимальной быстротой, желая сначала расправиться с русскими большевиками, а потом со своими собственными" (B. И. Ленин. Полн. Собр. соч., т. 37, стр. 224). Военные авантюры международного империализма против пролетарского государства дополнялись политическим и экономическим давлением на капиталистические страны, чтобы вынудить их выступить против республики Советов. "Агенты Вильсона", говорил В. И. Ленин, "играют роль жандармов, они ставят ультиматум Швейцарии: не дадим хлеба, если вы не вступите в борьбу с большевистским правительством. Они заявляют Голландии: не смейте допускать к себе советских послов, иначе - блокада. У них орудие простое - веревка голода. Вот чем они душат народы" 59 Там же, стр. 216. В крови были потоплены Баварская Советская Республика и Венгерская Советская Республика, где всевозможные "благотворительные" и другие американские организации действовали рука об руку с контрреволюцией. Империалистические страны Запада, и в том числе Соединенные Штаты, вели ожесточенную борьбу против Советской России, изредка пытаясь демагогическими объяснениями и лживыми оправданиями замаскировать свою непримиримую ненависть к пролетарской республике (Политика правительства США в отношении Советской России подробно освещается в монографиях А. В. Березкина "Октябрьская революция и США (1917 - 1922 гг.)". М., 1967, и Л. А. Гвишиани "Советская Россия и США, 1917 - 1920". М., 1970). Выступая в сенате США, сенатор Джеймс Рид заявлял: "Если Россия поднимется против вступающих в страну войск (Антанты. - Э. И.), это явится доказательством того, что Россия уже огерманизирована" ("U. S. Congress, Senate, Congressional Record, 65th Congress 2nd session", August 22, 1918, p. 9348).

Представители прогрессивной американской общественности требовали от правительства Вильсона прекращения интервенции и установления дипломатических отношений с Советской Россией. 4 января 1919 г. в американском буржуазно-либеральном еженедельнике "Нэйшн" была опубликована статья под заголовком: "Требуем справедливости по отношению к России". В этой статье, в частности, говорилось следующее: "Мы требуем по возможности скорого вывода всех американских войск из Владивостока, северной и южной России и одновременно полного прекращения всех враждебных действий против нее. Мы требуем аннулирования объявленных планов организации военной экспедиции на Украину. Мы требуем признания Советского правительства и, в качестве немедленного последствия этого шага, качала переговоров в целях установления торговых отношений с Россией. Мы требуем признания дипломатических и других аккредитованных представителей Советского правительства и лишения Бориса Бахметьева, так называемого русского посла, предоставляемых ему в настоящее время дипломатических и финансовых привилегий. Мы требуем немедленного прекращения враждебной пропаганды, ведущейся правительством Соединенных Штатов и какими-либо его ведомствами. Мы требуем у правительства Соединенных Штатов оказать давление на своих союзников с тем, чтобы они отказались от своей нынешней политики в России, и обеспечить, в случае необходимости прибегнув к угрозе полного отмежевания от их планов, вывод с территории России всех союзных войск. Мы требуем допуска представителей Советского правительства на мирную конференцию (в Версаль. - Э. И.)" ("The Nation", January 4, 1919).

Выступая в городке Сиу-Фоле в сентябре 1919 г., президент Вильсон, как будто и не было недавней грызни за добычу между империалистическими державами и как будто не он был одним из основных организаторов иностранной интервенции против Советской России, лицемерно заявлял: "Иногда люди называют меня идеалистом. Ну что же, для меня это служит свидетельством того, что я американец. Ведь Америка является единственной идеалистической страной в мире" (Цитируется по: "Oxford Dictionary of Quotations", 2nd Edition Oxford University Press. London, p. 571). Происшедшие двумя месяцами позже события продемонстрировали всему миру отнюдь не идеализм, а откровенный цинизм расчетов американских империалистов. Придя к выводу, что в результате ратификации Версальского мирного договора и являющейся составной его частью Конвенции об учреждении Лиги наций Соединенные Штаты потеряют право решающего голоса при решении жизненно важных для них международных проблем, сенат Соединенных Штатов отверг договор и свел тем самым к нулю всю "миротворческую" деятельность Вильсона в течение последних нескольких лет.

Лидером республиканской оппозиции в сенате был Генри Кэбот Лодж, являвшийся не только политическим противником президента Вильсона, но и человеком, питавшим к нему личную неприязнь. Выступление Лоджа перед сенаторами 12 августа 1919 г. сыграло, по убеждению ряда американских историков, значительную роль в отказе сената ратифицировать Версальский мирный договор и существенно повлияло в последующем на решение демократической партии отказаться от выдвижения кандидатуры Вильсона на новый четырехлетний срок. Нет сомнения в том, что своими выступлениями в сенате Лодж претворял в жизнь намерение республиканской оппозиции подорвать политический престиж президента. Однако дело было не только и не столько в личных антипатиях Лоджа и его сторонников и даже не в том, что, проводя свой внешнеполитический курс, Вильсон счел возможным не консультироваться с республиканскими политическими деятелями, располагавшими большинством в обеих палатах конгресса. Вильсон, по убеждению влиятельных кругов монополистического капитала, витал в облаках, поглощенный своими идеями "социальной гармонии", и не уделял должного внимания насущным нуждам американского капитала, заинтересованного в получении реальной политической и экономической выгоды в условиях новой расстановки сил на международной арене. Правящий класс Америки явно предпочитал конкретные и немедленные блага аморфным обещаниям на неопределенное будущее. В планах крупного капитала США Вильсону не нашлось места.

Еще в 1908 г. в своей книге "Конституционное правление в Соединенных Штатах" Вильсон писал: "Стоит ему (президенту. - Э. И.) завоевать однажды восхищение и доверие страны, и никакая другая сила не сможет оказать ему сопротивления, никакое объединение сил не сможет легко одолеть его" (Woodrow Wilson. Constitutional Government in the United States. Columbia University Press. New York, 1917, p. 68). Это утверждение Вильсона, относящееся к 1908 г., меньше всего относилось в 1919 г. к Вильсону, только что вернувшемуся из шестимесячной поездки в Европу.

Лодж выступал в сенате с уверенностью, твердо зная, что он может рассчитывать на поддержку влиятельных кругов США: "Я убежден, что нам не нужно, чтобы иностранные государства говорили нам, когда нам следует проводить работу в интересах свободы и цивилизации. Я думаю, что мы можем гораздо успешнее идти к победе под нашим собственным руководством, чем под руководством других" ("Congressional Record, Proceedings and Debates of the lst session of the 66th Congress of the United States of America", vol. LVIII, part 4, August 12, 1919, p. 3778 - 3784). Американский монополистический капитал был заинтересован в дальнейшем расширении своих рынков сбыта и сфер влияния и в превращении Соединенных Штатов в ведущую мировую державу. Допустить, чтобы международная организация, а следовательно, другие государства определили степень, время и географический район участия США в "наведении порядка и обеспечении мира и безопасности во всем мире", означало бы для него утрату необходимой и единственно отвечавшей его интересам "свободы рук".

Потерпев поражение в сенате, Вильсон отправился в изнурительную поездку по стране в надежде заручиться поддержкой американской общественности и вынудить тем самым своих политических противников одобрить Версальский мирный договор и его личную "мирную инициативу". С видом мученика за идею Вильсон заявлял: "Даже если потребуется от меня отдать жизнь, я с готовностью пожертвую ею, чтобы спасти [Версальский] договор" (Richard Hofstadter. The American Political Tradition, p. 277). В течение трех недель президент проехал от Вашингтона до Сиэттла и выступил перед тридцатью восемью аудиториями; нервное напряжение, вызванное событиями последних месяцев, вскоре сказалось на состоянии его здоровья - Вильсона разбил паралич. До окончания своего президентского срока он уже почти не поднимался с постели. Государственными делами в стране в течение семнадцати месяцев занималась супруга больного президента.

В феврале 1913 г., т. е. незадолго до начала своего восьмилетнего пребывания в Белом доме, Вильсон писал в письме к Митчелу Палмеру, ставшему позднее министром юстиции США: "Четыре года - слишком большой срок для президента, не являющегося истинным представителем народа, навязанного народу и не исполняющего своих обязанностей лидера. Четыре года - это слишком короткий срок для президента, осуществляющего или пытающегося осуществить колоссальные реформы, но не успевшего их завершить" (Letter to A. Mitchell Palmer. Washington, February 5, 1913; from "Congressional Record, 64th Congress, lst session", vol. 53, p. 12620). Восемь лет спустя парализованный Вильсон символизировал своим состоянием не только духовное и физическое бессилие демократической партии, но и тщетность попыток реформировать капитализм перед лицом революционных событий, потрясавших мир. Обращаясь в последний раз в качестве президента к членам конгресса, Вильсон устало произнес: "Мне больше нечего сказать".