III ИЛЛЮЗИЯ "НОРМАЛЬНОСТИ"

Конец первого двадцатилетия текущего века вошел в историю США как период серьезных социальных потрясений, явившихся прежде всего результатом роста классовой сознательности трудящихся масс. Первая мировая война и особенно свершившаяся в России пролетарская революция оказали сильнейшее влияние на активизацию борьбы американских трудящихся за свои права. Война, принесшая огромные прибыли монополистическому капиталу США, лишь усугубила тяжелое экономическое положение американских рабочих и фермеров. В стране ширилось забастовочное движение. Бастовали строительные рабочие и докеры, транспортники и обувщики, судостроители, шахтеры и металлурги, полицейские и телефонистки, бастовала вся трудящаяся Америка. К ноябрю 1919 г. число бастующих достигло 2 млн. человек. В борьбе с рабочим движением вильсо-новское правительство не брезговало провокациями, шантажом. Подстрекаемые правительством к решительной борьбе с "бастующими большевиками", американские черносотенные и ультрапатриотические организации совершали бандитские налеты на помещения американских коммунистов и социалистов. Реакционная буржуазная пресса США, находившаяся на полном содержании монополистического капитала, чуть ли не ежедневно сообщала стране о "раскрытии" всевозможных "коммунистических заговоров по свержению правительства США". В газетах печатались фотографии бородатых "коммунистов", под которыми помещались провокационные подписи типа: "Неужели мы позволим им править Америкой?" Вильсоновский министр юстиции А. М. Палмер в своих публичных выступлениях предупреждал 20 млн. американцев, владевших облигациями займов военного времени, 9 млн. владельцев ферм, 11 млн. владельцев текущих счетов в банках, что они могут лишиться всей своей собственности в случае "завоевания Америки коммунистами". Лиц, обвинявшихся в симпатиях к Советской России, к коммунизму, депортировали из страны, бросали за решетку. По личному указанию Палмера из страны было выслано несколько сот человек, более 6 тыс. человек брошено в тюрьму. Один из сенаторов заявлял в эти дни с трибуны сената США: "Мой девиз в отношении красных - высылай или расстреливай. Я считаю, что нам следует посадить их всех на каменный корабль, оснастив его свинцовыми парусами, и пусть их первой остановкой будет преисподняя" (John G. Stoessinger. Nations in Darkness. Random House. New York, 1972, p. 121). Реакция активизировалась по всей стране, ширились антисемитизм и расизм, набирал силу воссозданный в 1915 г. Ку-клукс-клан.

Оплот американского расизма - Ку-клукс-клан на марше. Для этих оголтелых реакционеров даже Эйзенхауэр и Кеннеди были 'красными'

"Политической надстройкой над новой экономикой, над монополистическим капитализмом (империализм есть монополистический капитализм),- писал В. И. Ленин,- является поворот от демократии к политической реакции... Монополии соответствует политическая реакция... И во внешней политике, и во внутренней, одинаково, империализм стремится к нарушениям демократии, к реакции. В этом смысле неоспоримо, что империализм есть "отрицание" демократии вообще, всей демократии... Будучи "отрицанием" демократии, империализм так же "отрицает" и демократию в национальном вопросе..." (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 30, стр. 93 )

Внутриполитическая обстановка в США накануне президентских выборов 1920 г. осложнилась начавшимся в мае первым экономическим кризисом послевоенной эпохи.империализма. Внезапное падение оптовых цен захватило врасплох американских промышленников и коммерсантов, испытывавших в то время значительные трудности в сбыте готовой продукции. Страна была завалена товарами, которые не находили покупателей. Кризис перепроизводства вызвал необходимость существенного сокращения промышленного производства, что не замедлило сказаться на сокращении объема внешней торговли. Прибыли американских корпораций, достигавшие 8 млрд. долл. в 1919 г., составили менее 1 млрд. долл. в 1921 г.; свыше 50% компаний полностью разорились, число обанкротившихся компаний достигло в 1921 г. 19700 ("The Nation", vol. 129, No. 3355, October 23, 1929, p. 460). Экономический кризис привел к серьезному ухудшению положения американского рабочего класса, общая безработица возросла с 7,2% в 1920 г. до 23,1% в 1921 г., резко упала реальная заработная плата трудящихся (П. К. Фигурнов. Марксистско-ленинская теория кризисов. М., 1939, стр. 83).

Экономический кризис 1920-1921 гг. еще более осложнил положение правящей демократической партии. Политические и промышленно-финансовые круги страны, традиционно поддерживавшие демократов, не имели никаких сомнений на тот счет, что Вудро Вильсон выбыл из политической игры и что в создавшейся обстановке делать ставку на него означало бы сдачу своих позиций без боя. Сложность предвыборной ситуации заключалась не столько в том, что демократическая партия лишалась Вильсона, сколько прежде всего в том, что она не располагала достойным и перспективным, с точки зрения боссов, кандидатом на пост президента. Сам Вильсон категорически отказывался назвать рекомендуемого им преемника и настаивал на созыве съезда без предварительного согласования кандидатуры будущего лидера партии. Заявляя публично о своем невмешательстве в работу национального съезда, Вильсон в глубине души надеялся и верил, что, оказавшись в безвыходном положении, делегаты съезда будут в конечном итоге вынуждены вновь обратиться к нему.

Не менее сложной была обстановка и в республиканской партии, лидеры которой вплоть до дня созыва своего национального съезда так и не смогли решить вопроса о том, кто же является наиболее перспективным и сильным кандидатом. Это привело к тому, что созванный в июне 1920 г. республиканский съезд зашел в тупик, когда ни один из предлагавшихся на его рассмотрение кандидатов не смог заручиться поддержкой большинства собравшихся делегатов. Надо сказать, что ряд перспективных, с точки зрения руководства республиканской партии, кандидатов, в частности фаворит военно-промышленных кругов генерал-майор Леонард Вуд и губернатор штата Иллинойс, зять железнодорожного магната Пульмана Фрэнк Лоуден, вышли из игры после скандальных разоблачений в прессе их финансовых взаимоотношений с крупными трестами. Журналистам - "макрекерам" удалось, по всей вероятности не без помощи конкурентов генерала, раздобыть сведения о том, что из истраченных Вудом на свою предвыборную кампанию средств (в размере 1252 тыс. долл.) более половины было ассигновано мыльным королем из штата Огайо Проктером. Среди кандидатур, приемлемых для руководства республиканской партии, был и миллионер Герберт Гувер. Однако его попытка воспользоваться сложной ситуацией в партии и выставить условия своего согласия баллотироваться не понравилась республиканским лидерам. Кандидатура излишне честолюбивого Гувера была отвергнута.

К концу пятого дня работы республиканского съезда боссы партии, собравшись в наполненной табачным дымом комнате чикагского отеля "Блэкстоун", решили рекомендовать делегатам кандидатуру сенатора Уоррена Г. Гардинга из штата Огайо. (Именно с этих пор американский политический словарь обогатился новым термином- "прокуренная комната", символизирующим закулисные сделки между партийными боссами.) Как свидетельствуют американские авторы, Гардинга вызвали в эту комнату и спросили, готов ли он поклясться перед богом, что в его прошлом нет никаких темных моментов, препятствующих выдвижению его кандидатуры на пост президента США. Вместо ответа Гардинг попросил разрешения ненадолго удалиться, поскольку, по его словам, ему необходимо было "проконсультироваться с господом богом". Возвратившись в комнату по прошествии десяти минут, Гардинг решительно заявил, что его прошлое не запятнано и ничто, по его мнению, не может быть использовано против него (Malcolm Moos. The Republicans. New York, 1956, p. 316 - 317). Трудно сказать, для чего понадобились Гардингу целых десять минут, но даже в течение этого времени он так и не "вспомнил" о своей второй семье, существование которой не было секретом для близких друзей и, конечно, давно перестало быть секретом для вездесущих газетчиков. "Большинство участников сговора по выдвижению кандидатуры" Гардинга принадлежали или были связаны с тем или иным промышленным или финансовым монополистическим объединением и представляли интересы стальных, угольных, нефтяных, текстильных, медных магнатов и финансового капитала", - подчеркивал американский историк У. Уайт (W. A. White. Puritan in Babylon; The Story of Calvin Coolidge. New York, 1938, p. 208).

Республиканский съезд согласился с рекомендацией участников сговора в "прокуренной комнате" и утвердил кандидатуру благообразного сенатора из штата Огайо. Кандидатом на пост вице-президента неожиданно для всех и для него самого был утвержден губернатор штата Массачусетс Кальвин Кулидж. До недавнего времени Кулидж был неизвестен рядовым американцам и, будучи губернатором штата, не игравшего сколько-нибудь значительной роли во внутриполитической жизни США, не мог рассчитывать на серьезный личный успех. Но в сентябре 1919 г. его имя стало ежедневно появляться на страницах американских газет в связи с его ролью в подавлении забастовки полицейских в Бостоне. Сомнительная реклама, как ни странно, сыграла на руку Кулиджу, и с тех пор его имя и провозглашенное им кредо "законность и порядок" стали пользоваться известностью в стране.

В своей предвыборной платформе республиканская партия критиковала всю восьмилетнюю деятельность президента Вильсона, но высказывалась весьма неопределенно в отношении основной внешнеполитической проблемы последнего года - Версальского мирного договора и участия США в Лиге наций. Интересно отметить, что сам Гардинг не решался вплоть до завершения президентской кампании 1920 г. выступить ни с критикой, ни в поддержку идеи вступления США в Лигу наций, боясь потерять голоса избирателей, придерживавшихся противоположных точек зрения. Как вспоминал впоследствии видный республиканский деятель Уэнделл Уилки, в своих частных беседах Гардинг "давал каждому такой ответ, который тому хотелось услышать". И лишь после получения окончательных результатов президентских выборов Гардинг открыто назвал Лигу наций "ныне покойной" (Wendell L. Willkie. One World. Pocket Books, Inc., New York, 1943, p. 172). Тремя годами позже он поставил точку над "i", заявив, что американский народ "никогда бы не согласился взять на себя моральные или правовые обязательства, которые связали бы бережно охраняемую свободу действий при возникновении непредвиденных ситуаций. Если наш народ когда-либо решит участвовать в войне, то он сделает свой выбор в соответствии с нашим национальным самосознанием в выбранное им время и в соответствии с положениями своей конституции, не давая предварительных обязательств и не ожидая ответа или согласия какой-либо другой державы" (Warren G. Harding. Speeches and Addresses Delivered during the Course of His Tour From Washington, D. C. to Alaska and Return to San Francisco, June 20 to August 2. 1923, U. S. Senate, 1923, p. 368).

Демократы, собравшиеся на свой съезд в том же июне 1920 г., утвердили свою политическую платформу, полностью одобрявшую восьмилетнюю деятельность Вильсона на посту президента США, но также предпочли не акцентировать внимания на сложной проблеме своего отношения к Лиге наций. Целый ряд вопросов, связанных с послевоенным международным сотрудничеством Соединенных Штатов, был также оставлен открытым.

После продолжительной борьбы делегаты съезда утвердили кандидатом от демократической партии на пост президента США губернатора штата Огайо Джеймса М. Кокса. Вопрос с кандидатурой вице-президента был разрешен значительно быстрее - демократы вспомнили энергичного заместителя министра военно-морского флота в правительстве Вудро Вильсона. Поддержанная Коксом, эта кандидатура не вызвала возражений со стороны делегатов национального съезда, и кандидатом на пост вице-президента США от демократической партии был утвержден не пользовавшийся особой личной известностью, но обладавший популярной в стране фамилией 38-летний Франклин Делано Рузвельт.

Развернувшаяся после съездов предвыборная борьба требовала огромных средств. Недостатка в пожертвователях республиканская партия не ощущала, чего нельзя было сказать о ее основных конкурентах - демократах. Лицемерное заявление республиканского Национального комитета о том, что он не будет принимать пожертвований, превышающих 1 тыс. долл., всерьез никем воспринято не было, так как хорошо было известно, что с готовностью принимаются и гораздо более крупные суммы. Внушительную сумму внесли в кассу республиканцев нефтяные монополии США. Всего им удалось собрать невиданную до тех пор сумму в размере 5 млн. долл., что, несомненно, сыграло немаловажную роль в исходе борьбы за Белый дом. На Уолл-стрите уверенные в победе Гардинга над Коксом дельцы с готовностью заключали пари на победителя в пропорции семь к одному.

Избирательная кампания 1920 г. существенно отличалась целым рядом моментов от предшествовавших ей кампаний. Во-первых, она была первой послевоенной избирательной кампанией в Соединенных Штатах. Монополистический капитал страны нуждался в "передышке" для оценки сложившейся в результате первой мировой войны ситуации на международной арене и определения форм и направлений своей дальнейшей политической и экономической экспансии. Правящие круги США нуждались в "передышке" и для того, чтобы попытаться разобраться с тем, что было и чего не было сделано в чрезвычайных условиях участия их страны в мировой войне. Действительно нуждался в отдыхе уставший от войны и связанного с ней усиления эксплуатации американский народ. В этих условиях предвыборное обещание республиканцев обеспечить стране в случае избрания их кандидата "возвращение к нормальным временам" нашло весьма широкую и отзывчивую аудиторию. Во-вторых, в отличие от предыдущих кампаний, в 1920 г. американским избирателям был предложен выбор сразу из двух "темных лошадок" из штата Огайо, выдвинутых двумя ведущими партиями США. Ни губернатор штата Огайо Джеймс Кокс, избранный демократическим съездом из числа 23 возможных кандидатов, "разыгрывавшихся" в первом туре голосования, ни сенатор из штата Огайо Уоррен Гардинг, навязанный республиканскому съезду партийными боссами из "прокуренной комнаты", не пользовались известностью в стране и, следовательно, не могли рассчитывать на свою победу в силу каких-то прошлых личных заслуг перед американским государством. В кампании 1920 г. в большей степени, чем когда-либо раньше, развернулась борьба между влиятельными группировками, стоявшими за кандидатами.

Задолго до начала президентской избирательной кампании 1920 г. представители деловых кругов США, заинтересованные в развитии экономических и финансовых связей с Советской Россией, уполномочили инженepa В. Вандерлипа вступить в переговоры с соответствующими советскими организациями по вопросу о предоставлении концессий. Вандерлип обратился с письмом в Совет Народных Комиссаров, в котором писал, что республиканская партия надеется победить на предстоящих выборах. "Наша политика,- писал он,- не будет повторять те глупости, которые ввязывали Америку в европейские дела, мы займемся своими интересами. Наши американские интересы приводят нас к столкновению с Японией, с Японией мы будем воевать... Чтобы воевать, нам надо иметь в своих руках нефть, без нефти мы вести современную войну не можем. Не только надо иметь нефть, но надо принять меры, чтобы противник не имел нефти. Япония в этом отношении находится в плохих условиях. Под боком около Камчатки есть какая-то губа (я забыл ее название), где есть источники нефти, и мы хотим, чтобы у японцев этой нефти не было. Если вы нам продадите эту землю, то я гарантирую, что в народе нашем будет такой энтузиазм, что ваше правительство мы сейчас же признаем. Если не продадите, а дадите только концессии, я не могу сказать, чтобы мы отказались рассматривать этот проект, но такого энтузиазма, который гарантировал бы признание Советского правительства, я обещать не могу" (См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 42, стр. 92 - 93).

В результате переговоров с советскими организациями был подготовлен проект соответствующего соглашения. Исходя из политических и экономических интересов пролетарского государства, Советское правительство изъявило готовность предоставить концессии американскому капиталу. По настоянию Вандерлипа, выражавшего точку зрения поддерживавших Гардинга финансово-монополистических кругов США, факт подготовки проекта соглашения должен был оставаться в тайне до окончания президентских выборов. Но сведения о существовании такого проекта проникли в американскую печать. Гардинг немедленно выступил с заявлением, опровергающим утверждение, что он ведет через Вандерлипа переговоры с Советской Россией. "Его опровержение было очень категорическое, почти следующего характера: Вандерлипа не знаю и никаких сношений с Советской властью не признаю. Но совершенно понятно, чем было вызвано такое опровержение. Накануне выборов в буржуазной Америке прослыть сторонником соглашения с Советской властью для Гардинга значило потерять, может быть, несколько сот тысяч голосов, и поэтому он поспешил опубликовать, что он никакого Вандерлипа не знает",- так охарактеризовал В. И. Ленин действия кандидата республиканской партии незадолго до выборов (Там же, стр. 96).

В ходе избирательной кампании 1920 г. впервые была предпринята попытка проведения весьма широкого опроса общественного мнения. Еженедельник "Литерари дайджест" разослал по всей стране несколько миллионов почтовых открыток своим подписчикам, запрашивая их мнение об основных кандидатах на пост президента и их шансах на победу. Результаты опроса продемонстрировали явное преимущество республиканского кандидата.

На национальных выборах 1920 г., в которых впервые приняли участие американские женщины, за Гардинга проголосовали более 60 % избирателей, принимавших участие в выборах (16,1 млн. человек). Кандидат демократов Джеймс Кокс получил 9,1 млн. голосов избирателей. Остальные четыре кандидата, представлявшие более мелкие партии, получили в общей сложности более 1,4 млн. голосов избирателей, львиная доля которых (915 тыс.) была подана за кандидата социалистической партии Юджина Дебса, отбывавшего в то время тюремное заключение за антивоенную пропаганду.

Особенностью президентских выборов 1920^ г. явилось то, что в них приняло участие всего лишь 58% контингента лиц, имеющих право голоса. Это значило, что на избирательные участки не явилось более 24 млн. избирателей и что, несмотря на полученное Гардингом подавляющее большинство голосов, за него проголосовало лишь 35 % общего числа зарегистрированных избирателей (Arthur M. Schlesinger and Erik McKinley Eriksson. The Vanishing Voter. "The New Republic", October 15, 1924, p. 162 - 167). Подобно Вильсону, Гардинг был избран президентом Соединенных Штатов меньшинством американцев. Но так или иначе, после восьмилетнего перерыва в Белый дом въезжал кандидат республиканцев. Что же касается демократической партии, то в довершение кб всем невзгодам и невезению на следующий день после выборов за неуплату арендной платы в Нью-Йорке из снимаемого ими помещения были выброшены на улицу сотрудники ее Национального комитета ("The New York Times", November 3, 1920).

Многие историки пытались позднее разобраться с обстоятельствами появления Уоррена Гардинга на американской политической арене. Согласно имеющимся данным, в конце 80-х годов XIX в. Гардинг стал издателем газеты "Марион стар" в небольшом провинциальном городке в штате Огайо. Приобретя эту газету с помощью влиятельных друзей - местных боссов республиканской партии, Гардинг вскоре превратил ее в рупор своих покроврттелей, активно выступая, в частности, против кандидатуры Т. Рузвельта в ходе президентских выборов 1912 г. До 1915 г. сфера деятельности Гардинга ограничивалась родным штатом Огайо, где он особо отличился как рьяный защитник интересов магнатов стальной промышленности. В 1915 г. с помощью группы местных финансовых заправил во главе с Гарри Догерти Уоррен Гардинг становится сенатором США. Об активности Гардинга в конгрессе свидетельствует в своих мемуарах известный американский политический обозреватель Артур Крок: "В качестве сенатора он (Гардинг. - Э. И.) не принимал никакого участия в выработке законопроектов. Я не могу припомнить ни одного, который связывался бы с его именем" (Arthur Krock. Memoirs; Sixty Years on the Firing Line. Popular Library. New York, 1968, p. 115).

В 1919 г. Гарри Догерти и его "банда" (так позднее прозвали в Вашингтоне эту группу нечистых на руку дельцов) решили протащить Гардинга в Белый дом, хотя тот не пользовался даже поддержкой всех членов делегации своего штата на национальном съезде республиканской партии. В своих мемуарах, изданных в 1932 г., Догерти писал: "Мы живем в крутую эпоху. Ни один человек в нашей стране не становится президентом по воле миллионов... Все президенты делаются организацией". Такой организацией, способной "делать президентов", Догерти считал республиканский комитет штата Огайо, единоличным боссом которого являлся он сам. Без ложной скромности Догерти признал впоследствии: "Летом 1919 г. я убедился в том, что его (Гардинга. - Э. И.) час пробил и что он должен немедленно включиться в предвыборную борьбу, а нам следует заняться консолидацией сил вокруг него" (Harry M. Dougherty. The Inside Story of the Harding Tragedy. New York, 1932, p. 8, 24). Уже на позднем этапе борьбы многочисленных фракций в республиканской партии, пытавшихся протащить своих кандидатов, Догерти предсказал с прозорливостью опытного политического организатора, а вернее, с цинизмом не брезгующего никакими средствами для достижения своей цели политического интригана: "Съезд зайдет в тупик, и после того, как другие кандидаты выложатся, двенадцать или пятнадцать человек, измученных бессонницей... усядутся где-то около двух часов утра вокруг стола в прокуренной комнате одного из отелей и решат вопрос о кандидате. И когда настанет это время, выбор падет на Гардинга" ("The 1964 Guide to Conventions and Elections", p. 240 - 241). Именно так все и произошло. Более опытные кандидаты республиканской партии выбыли или взаимно исключили друг друга из игры, в частности, потому, что стоявшие за ними политические и деловые круги не хотели уступать ни в предсъездовской борьбе, ни в зале работы национального съезда. В этих условиях мог одержать верх лишь человек, чья кандидатура не встречала особого сопротивления со стороны партийных боссов, хотя, возможно, и не вызывала их особого энтузиазма. Именно таким человеком оказался обладатель приятного тембра голоса и "внешности президента" Уоррен Г. Гардинг.

Биограф Гардинга С. Г. Адаме писал, что Гардинг, возможно, был "второразрядным сенатором", но, "как потенциальный президент, он относился к десятому разряду" (Marvin R. Weisbord. Campaigning for President; A New Look at the Road to the White House. New York. 1966, p. 91). Еще будучи сенатором, Гардинг старался не говорить и не делать чего-либо такого, что могло бы не понравиться представителям "большого бизнеса". Но уже в те годы он пользовался репутацией выпивохи и игрока, хотя, впрочем, и "неплохого парня". Как утверждают американские историки, в один из весьма редких в его жизни моментов творческого вдохновения Гардинг изобрел термин "нормальность" ("normalcy"), по "недосмотру" языковедов отсутствовавший до тех пор в английском языке. Это слово стало лозунгом республиканской партии в ходе предвыборной кампании 1920 г.

"Наша партия голодала в течение восьми лет. Рядовые члены партии жаждали получить теплые места и стремились обеспечить для себя посты. Они верили в то, что я смогу им помочь. И я был готов сделать все, что мог", - писал позднее Догерти, вспоминая о тех днях, когда формировалось правительство Гардинга 17 Harry Daugherty. The Inside Story of the Harding Tragedy, p. 70. На правах единоличного вершителя судеб при обязанном ему своей политической карьерой президенте Догерти принялся за распределение наиболее ответственных в стране постов.

Республиканский кабинет был сформирован из лиц, в той или иной мере связанных с финансово-монополистическим капиталом США и уже имевших возможность доказать "большому бизнесу" свою готовность рьяно отстаивать его интересы. Министром финансов, по настоянию Догерти, был назначен крупный банкир и промышленник, один из богатейших людей в США, Эндрю Мэллон, которого сам Гардинг называл "вездесущим финансистом вселенной". Государственным секретарем стал Чарльз Эванс Юз, министром торговли миллионер Герберт Гувер, министром военно-морского флота миллионер Денби ( Нью-йоркская газета "Уорлд" как-то подсчитала, что члены кабинета Гардинга, взятые вместе, владели или имели контроль над огромной суммой в более чем 600 млн. долл). Не были забыты и люди, оказавшие те или иные услуги Гардингу и республиканской партии в ходе избирательной кампании. Министром почт США был назначен У. Хейс, единственной заслугой которого перед американским обществом было то, что ему удалось, используя свои обширные связи в деловых кругах, изыскать пути финансирования республиканской кампании 1920 г. Министерство юстиции избрал для себя и возглавил сам Догерти, который, не теряя времени, вскоре начал шантажировать нарушителей "сухого закона", предлагая им выбирать между выплатой ему крупной взятки и возбуждением против них судебного дела (Как стало известно позднее, до того, как стать министром юстиция, Гарри Догерти имел долги на сумму в 27 тыс. долл. Расходуя ежегодно сумму, вдвое превышавшую его годовое жалованье, Догерти умудрился за три года пребывания на этом посту положить иа свой счет в банке около 75 тыс. долл. "Министерством легкого поведения" называли американцы ведомство, которым руководил Догерти).

Еще до того, как послушные делегаты республиканского съезда согласились с рекомендацией политических дельцов из "прокуренной комнаты", один из сенаторов-старожилов Капитолия цинично заметил, что сенату нужен такой человек на посту президента страны, который бы "подписывал любые законопроекты, направляемые ему сенатом, а не направлял свои законопроекты на подпись в сенат" (Harold Faulkner. From Versailles to the New Deal. New Haven, Yale University Press, 1950, p. 41). Гардинг оказался именно таким человеком. Уже первые законы, подписанные Гардингом, убедили монополистические круги США и их представителей в конгрессе в том, что они не ошиблись в своем выборе. По инициативе Эндрю Мзллона республиканское правительство значительно сократило подоходный налог, отменило государственный контроль за деятельностью синдикатов и трестов и закон военного времени о налоге на сверхприбыль, что не замедлило сказаться на усилении эксплуатации широких трудящихся масс и росте и без того высоких прибылей американских монополий. Отмена одного лишь налога на сверхприбыль дала крупным монополиям США более 1,5 млрд. долл. дополнительных прибылей в год. "Представление Гардинга о нормальности сводится к возврату к старым добрым временам Марка Ханны и Мак-Кинли. Оно заключалось в довольно удачном сочетании двух политических курсов - во-первых, свободы частного предпринимательства от правительственного ограничения и, во-вторых, щедрых субсидий частному предпринимательству. Правительство удалилось из бизнеса, но бизнес вторгся в большинство направлений правительственной политики и формулировал их",- констатировали американские историки А. Невинс и Г. С. Коммаджер (Allan Nevins and Henry Steel Commager. Op. cit., p. 405 - 406).

Спустя два месяца после принесения торжественной присяги на пост президента США Гардинг подписал указ о передаче контроля над нефтяными резервами военно-морского флота из министерства военно-морского флота в ведение министерства внутренних дел, во главе которого был поставлен близкий друг президента и ставленник Догерти Альберт Фолл. Последний не замедлил тут же передать право на их эксплуатацию крупным нефтепромышленникам Догени и Синклеру, финансировавшим предвыборную кампанию республиканцев и приплатившим, кроме всего прочего, кругленькую сумму в размере 400 тыс. долл. самому Фоллу за умелее осуществление этой операции. Сами нефтепромышленники не без оснований рассчитывали на получение в результате передачи им лицензии на эксплуатацию этих нефтяных месторождений не менее 100 млн. долл. Коррупция в правительстве достигла небывалых разма-хов уже в первый год пребывания Гардинга в Белом доме. Директор Управления помощи ветеранам "полковник" Чарльз Форбс использовал в личных интересах 250 млн. долл., отпущенные конгрессом на нужды ветеранов. Хранитель имущества иностранцев Томас Миллер расхищал поступления в бюджет вверенного ему учреждения с безнаказанностью близкого к Гардингу и Догерти человека. Ставленники и друзья Догерти обогащались, похищая и нелегально распродавая спиртные напитки с государственных складов.

Еще до того, как стали известны стране неблаговидные дела близких к президенту людей, Уолтер Липпман, как бы предвосхищая развитие событий, предупреждал: "Если господин Гардинг хочет, чтобы из него получилось нечто определенное... он должен консультироваться с теми, кому он доверяет,- таков единственный открытый для него путь. И это хороший путь, если он знает, кому доверять, и худший путь, если он не знает, кому доверять" (Walter Lippmann. Hail and Farewell. "Vanity Fair", April 1921).

Бывший президент Вильсон скептически относился к умственным способностям своего преемника, называя его человеком с "одноэтажным разумом" (Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, The Age of Roosevelt. Boston, 1957, p. 50). Один из близких к Гардингу людей, сенатор Пенроуз, как-то посоветовал друзьям будущего президента: "Не выпускайте Уоррена из дома. Не позволяйте ему делать какие-либо заявления. Если он отправится в поездку, ему обязательно кто-нибудь задаст вопросы, а Уоррен достаточно глуп, чтобы попытаться ответить на них" ("The American Heritage History of the Presidency", p. 728). Официальные выступления президента, располагавшего некоторым журналистским опытом, оставляли, по воспоминаниям одного из видных американских сенаторов, Мак Аду, "впечатление армии помпезных фраз, продвигающейся по необъятной территории в поисках мысли" (Lanrin L. Henry. Presidential Transitions, p. 141). Современники Гардинга писали позднее, что с новым президентом в Белом доме воцарилась атмосфера сонного провинциального городка. Дочь Теодора Рузвельта вспоминала, что в кабинете президента царила атмосфера расстегнутых жилетов, задранных на стол ног и плевков в урны через всю комнату (Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, p. 50).

Гардинг, по всей видимости, сознавал свою неприспособленность к выполнению обязанностей главы государства. В одном из своих неофициальных выступлений в 1922 г. Гардинг вспомнил слова своего отца, заметившего как-то слабовольному сыну: "Ты не умеешь говорить "нет"" (Ibidem).

Плоды президентского слабоволия получили широкую гласность лишь после смерти Гардинга. Внимание общественности было привлечено к разоблачению скандальных историй, в которых оказались замешанными лица из ближайшего окружения президента, и в первую очередь министр юстиции Догерти. Его дважды привлекали к суду за взяточничество и мошенничество, но оба раза жюри не смогло вынести единодушный приговор, и судебное дело прекращалось. Был начат судебный процесс по делу о злоупотреблениях в Управлении помощи ветеранам, возглавляемом Форбсом. Министр внутренних дел Фолл был приговорен к штрафу в 100 тыс. долл. и годичному тюремному заключению за злоупотребление служебным положением, взятки и мошенничество в руководимом им министерстве (Уже много позже, в своих мемуарах, изданных в 1932 г., Г. Догерти, пытаясь обелить посмертно президента Гардинга и оправдать своих бывших партнеров по злоупотреблениям, заявлял, что деятельность лиц, разоблачавших коррупцию в правительстве, была инспирирована "международным коммунизмом и Советским Союзом". Видные демократы Брукхарт, Уилер и другие политические деятели, принимавшие активное участие в специальных комиссиях по расследованию злоупотреблений в период администрации Гардинга, назывались "безответственными лицами", выполнявшими инструкции, полученные ими от их "товарищей из Кремля" )(Harry M. Daugheritj. The Inside Story of the Harding Tragedy, p. 214, 228). За сенсационными разоблачениями вскоре последовали неожиданные самоубийства и несчастные случаи со смертельным исходом. По странному стечению обстоятельств среди жертв оказались лица, тесно связанные с министром юстиции, министром внутренних дел и даже с президентом и самым непосредственным образом замешанные в мошеннических операциях и хищениях. Дж. Смит, доверенное лицо Догерти, получавший взятки от его имени, покончил жизнь самоубийством (а скорее, был умерщвлен), покончил жизнь самоубийством С. Крамер, адвокат Управления помощи ветеранам, внезапно умерли адвокат хранителя имущества иностранцев Тёрстон, доверенное лицо Догерти С. Хейтли, один из ответчиков по делу имущества иностранцев Джон Кинг.

Трудно сказать, в какой степени президент Гардинг был информирован о скандальной деятельности близких к нему людей, но еще труднее предполагать, что ему ничего не было известно о ней. Тем лицемернее звучали слова президента, обращенные к жителям Солт-Лейк-Сити, которые собрались, чтобы послушать приехавшего в их город президента. Выступая в этом городе, Гардинг заявил: "Если бы я мог настоять на соблюдении всем американским народом одного-единственного правила, под которое подпадали бы действия каждого из них как индивидуума и каждой политической или корпоративной единицы, таким правилом было бы умение при всех обстоятельствах расходовать несколько меньше своего дохода. Не спускайте глаз с тех, кто руководит от вашего имени вашими правительственными учреждениями, вашим городом, вашим графством, вашим штатом, вашим национальным правительством. Доведите до их сведения, что вы придерживаетесь правила бережливости и экономности в ваших личных делах, и требуйте, чтобы они применяли его в процессе управления вашими общенародными делами. Если они не оправдают ваших надежд, найдите других должностных лиц на их замену" (Warren G. Harding, Speerhes and Addresses, p. 145). В другом городе Гардинг призывал американцев хотя бы изредка задавать себе вопрос: "Что я могу сделать для моего города?", вместо того чтобы вопрошать: "Что я могу получить от моего города?" (Ibid., p. 31). (Эти слова Гардинга в несколько иной интерпретации были повторены почти через сорок лет тридцать пятым президентом США Джоном Кеннеди. То, что ставшее с тех пор афоризмом высказывание Кеннеди не было оригинальным, каким-то образом прошло мимо внимания американских историков.)

Однако, прежде чем началась волна скандальных разоблачений и прежде чем американцы начали задавать себе вопрос, какую роль во всех этих неблаговидных делах играл президент, Гардинг скоропостижно скончался. По свидетельству историков, это произошло следующим образом. В июне 1923 г. президент с женой в сопровождении многочисленных друзей, советников и представителей прессы отбыл на Аляску. Как потом вспоминали находившиеся с ним в течение всей поездки по стране газетчики, президент казался чем-то обеспокоенным. Эта обеспокоенность особенно усилилась после его беседы с женой министра внутренних дел Фолла. с которой он встретился в пути. Уже будучи на Аляске. Гардинг получил длинное шифрованное послание из Вашингтона и в последующие два дня, по наблюдению все тех же газетчиков, казался на грани серьезного психического кризиса. Президент даже спрашивал у одного из близких ему людей, что делать президенту, когда он узнает о предательстве друзей. "Мне не доставляют беспокойства мои враги. Я могу и сам неплохо справиться с моими врагами. Но мои проклятые друзья, мои богом проклятые друзья, Уайт, вот кто вынуждает меця проводить бессонные ночи" (James David Barber. The Presidential Character, p. 191).

По возвращении президентского кортежа с Аляски было объявлено, что Гардинг страдает пищевым отравлением. Спустя пять дней, 2 августа 1923 г., президент Гардинг скончался. Его смерть, по признанию многих его современников и более поздних историков, была как нельзя кстати, так как разраставшийся скандал угрожал компрометацией президенту и многим членам его кабинета. Действительные обстоятельства и причины смерти Гардинга еще долго волновали газетчиков и интересовали американскую общественность. В воспоминаниях и в печати назывались и пищевое отравление, и кровоизлияние в мозг, и осложнение после воспаления легких, и апоплексический удар, и закупорка кровеносных сосудов (См., в частности: Ф. Кент. Политические нравы Соединенных Штатов. М., 1930; Herbert Agar. The American Presidents. From Washington to Harding. London, 1936; "The New York Times", August 3, 1923; Frederick Lewis Allen. Only Yesterday. Bantam Bonks, New York, 1946, etc).

"Я не знаю, - писал впоследствии Кулидж, - по каким причинам ухудшилось его (Гардинга) здоровье, Правда, он был очень грузен. Позднее стало известно, что он узнал о предательстве тех, кому он доверял, и он был вынужден призвать их к ответу. Не является секретом, что это очень серьезно опечалило его, возможно даже в большей степени, чем он мог вынести... В июне он отправился на Аляску - и в вечность" (Calvin Coolidge. The Autobiography. London, 1920, p. 168). Наиболее близкие к Гардингу лица и практически единственные свидетели его смерти - г-жа Гардинг и его личный врач генерал Сойер - скончались столь же внезапно и вскоре после президента.

Видный американский историк Клинтон Росситер, называя имена Пирса, Бьюкенена, Гранта и Гардинга, как наиболее слабых государственных деятелей США, занимавших пост президента, пишет: "Быокенен был человеком с богатым опытом. Грант - несомненно крупным генералом, а Гардинг - добрым человеком, но каждый из них по-своему являлся чуть ли не бедствием для президентского поста" (Clinton Rossiter. The American Presidency, p. 80). Биограф президента С. Г. Адаме откровенно признал: "Кончина Гардинга не была безвременной трагедией. Он умер вовремя" ("The American Heritage History of the Presidency", p. 724). Этой эпитафией можно и завершить историю краткого пребывания в Белом доме двадцать девятого президента США Уоррена Г. Гардинга.

"Вице-президент является фактически пятым колесом в телеге... Этот пост - не что иное, как ступенька к забвению. Боюсь, что моя звезда закатилась,..) - заявил Теодор Рузвельт после того, как он был избран вице-президентом США. Но, став после убийства Мак-Кинли президентом, Рузвельт уже утверждал обратное. "Высока честь и велико достоинство этого поста,- говорил он,- ни один человек, недостойный стать президентом, не должен его занимать" ("The 1964 Guide to Conventions and Elections", p. 223). Высказывая свою новую точку зрения на должность вице-президента, Рузвельт, вне всякого сомнения, хотел подчеркнуть, что, вопреки традиционному отношению к подбору кандидатуры вице-президента США, государственный деятель, занимающий этот пост, по своим личным и деловым качествам достоин быть и президентом. Стремление Рузвельта представить в лучшем свете личность вице-президента было столь же очевидным, сколь и понятным. Выдвигая и утверждая кандидатов на этот пост, национальные съезды ведущих партий в США меньше всего думали о не столь уж редких в американской истории случаях, когда вице-президент был вынужден заменять внезапно скончавшегося или павшего от руки убийцы президента. На партийных съездах вопрос о вице-президенте обычно решался под занавес, когда делегаты уже окончательно измотаны многодневными дебатами и спорами, устали от бесконечных театрализованных выступлений сторонников того или иного кандидата, оглохли от непрекращающегося шума, свиста и криков с галерок, занятых гостями. Кроме того, вопрос о вице-президенте является по традиции вопросом чисто тактического плана, вопросом внутрипартийной механики и правильной расстановки политических сил с целью обеспечения победы кандидатов и партии на предстоящих выборах. В результате такого подхода к избранию кандидатуры вице-президента на этом посту нередко оказывались лица, мало подходящие по своим личным качествам для выполнения функций верховного администратора страны. К категории именно таких лиц и принадлежал вице-президент Кальвин Кулидж, известный под именем "молчаливый Кэл". Гарри Догерти, приписывавший себе инициативу многих решений Гардинга, вспоминал в 1932 г., что именно по его предложению президент пригласил Кулиджа принимать участие в заседаниях кабинета министров. "И г-н Кулидж более чем оправдал мои предсказания, что он может оказаться полезным. Он был замечательным слушателем... Он никогда не вмешивался с предложением своей точки зрения, если его об этом не просили",- такая характеристика была дана министром юстиции вице-президенту США (Harry M. Dougherty. The Fnside Story of the Harding Traeedy, p. 278). Что касается роли председательствующего в сенате, отводимой вице-президенту конституцией США, то и здесь Кулидж, по свидетельству американских историков, "демонстрировал власть этого поста скорее сознательным отсутствием и пассивностью, чем какими-либо активными действиями" (Irwin. G. Williams. The Riso of the Vice-Presidency. Washington, D. C., 1956, p. 125).

В ночь на 3 августа 1923 г. в небольшой коттедж в городке Плимут, штат Вермонт, была доставлена с нарочным телеграмма Догерти, извещавшая вице-президента Кулиджа, гостившего у своего отца, о кончине президента Гардинга. В телеграмме Кулиджу предлагалось незамедлительно принести присягу на пост президента. Выход был найден неожиданно быстро: отец вице-президента, являвшийся местным судьей, принял присягу у своего сына на библии, принадлежавшей покойной матери Кулиджа. Спешить в Вашингтон не было смысла. В 2 часа 47 минут утра 3 августа 1923 г. Кальвин Кулидж стал тридцатым по счету президентом Соединенных Штатов (17 августа Кулидж был вынужден повторно принести присягу на пост президента в Вашингтоне с соблюдением всех формальностей, поскольку печатные органы демократической партии не замедлили подвергнуть сомнению законность принесения присяги Кулиджем в неофициальной, семейной обстановке).

Перед Кулиджем стояла сложная задача: по возможности без особого шума избавиться от наиболее отъявленных и беззастенчивых взяточников и мошенников из числа сподвижников покойного президента, пока не вспомнили, что многие из них получили теплые местечки в правительстве с его, Кулиджа, молчаливого согласия. Обещав американцам сохранение статус-кво, новый президент в то же время хотел показать, что под этим обещанием вовсе не имеется в виду проявление прежнего, терпимого отношения к коррупции. Но Кулидж был далек от мысли проводить тщательную чистку пораженного коррупцией государственного аппарата. С занимаемых ими постов были уволены лишь несколько человек, дальнейшее пребывание которых на государственной службе могло бросить тень на нового хозяина Белого дома. Министру юстиции Догерти президент предложил подать в отставку лишь в марте 1924 г. Другая задача, стоявшая перед Кулиджем, заключалась в том, чтобы по возможности в кратчайший срок провести такие меры, которые способствовали бы повышению серьезно пошатнувшегося авторитета республиканской партии. Нельзя было упускать из виду одно немаловажное обстоятельство - до очередных президентских выборов оставалось немногим больше года. Монополистический капитал США мобилизовал все свои возможности для того, чтобы обелить деятельность администрации Гардинга, столь рьяно защищавшей его интересы. Буржуазная пресса США с подозрительным единодушием ополчилась против лиц, выступавших с разоблачениями близких к Гардингу людей. Сенаторов Уолша и Уилера, расследовавших коррупцию в стенах министерства юстиции, нью-йоркская газета "Трибюн" называла "скандалистами из Монтаны", другая нью-йоркская газета - "Ивнинг пост" - именовала их "злобными пачкунами". Газета "Нью-Йорк тайме", несмотря на свою традиционную близость к демократической партии, к которой принадлежали эти два сенатора, называла их "очернителями репутации". Американской общественности активно внушалась мысль о том, что, несмотря на "ошибки" отдельных лиц, было бы несправедливо и непатриотично бросать тень на республиканское правительство и что лица, настаивающие на разоблачении коррупции, "ничуть не лучше большевиков". Наиболее реакционные представители монополистических кругов США "доказывали", что разоблачение Фолла, Синклера, Догерти и других связанных с ними лиц являлось результатом "гигантского международного заговора... интернационалистов, а может, их следовало бы называть социалистами и коммунистами" (Frederick Lewis Allen. Only Yesterday, p. 178 - 179).

В своей внешней политике Кулидж оставался верен крайне консервативной и изоляционистской внешней политике своего предшественника. Вскоре после того, как он стал президентом, а точнее в декабре 1923 г., Кулидж уполномочил своего государственного секретаря Юза заявить, что Соединенные Штаты не намерены признавать Советскую Россию до тех пор, пока большевики не выплатят компенсации США за конфискованную в результате революции американскую собственность и пока не прекратят "подрывной коммунистической пропаганды". Так же как и Гардинг, Кулидж категорически выступал против вступления США в Лигу наций.

Сменив Гардинга на посту президента США, Кулидж поспешил объявить, что намеревается выставить свою кандидатуру на предстоящих президентских выборах 1924 г. Учитывая краткость оставшегося до выборов срока, Кулидж чуть ли не немедленно начал предпринимать необходимые меры, дабы американские избиратели не связывали его имени со скандальными происшествиями, имевшими место при Гардинге. Уже в 1924 г. была издарга биография Кулиджа, описывавшая президента как богобоязненного, честного, бережливого и принципиального государственного деятеля, представлявшего полную противоположность Гардингу по своим взглядам на жизнь. Сам Кулидж также старался при случае противопоставить себя людям, "живущим не по средствам", но никогда при этом не называл конкретных имен. Даже в изданной в 1929 г. автобиографии Кулидж вновь и вновь возвращается к этому вопросу. Рассказывая о годах своего пребывания на посту вице-президента, он, в частности, писал: "Я был поставлен перед необходимостью жить в пределах дохода, несколько превышавшего мое жалованье, и должен был нести расходы по обучению моих сыновей". "Нет достоинства более внушительного и независимости более значительной, чем умение жить в пределах своих возможностей", - фарисейски восклицал он в той же автобиографии (Calrin Coolidge. The Autobiography, p. 158 - 159). Справедливости ради следует отметить, что бережливость, граничащая со скупостью, была действительно присуща Кулиджу, но это качество проявлялось лишь в тех случаях, когда дело касалось личных средств президента. В вопросах расходования государственных средств Кулидж был крайне расточителен, о чем свидетельствует в своих воспоминаниях Э. X. Гувер, прослуживший старшим дворецким в Белом дом? в течение 42 лет и имевший возможность наблюдать за повседневной жизнью девяти американских президентов. "Было бы вполне справедливым сказать, что правление Кулиджа было наиболее дорогостоящим для правительства из всех существовавших до настоящего времени. Причин тому было много. Семья Кулиджей была первой, в отношении которой был применен закон об оплате правительством официальных расходов президента. Этот закон был принят при Гардингax, но они не успели им воспользоваться... Возможно, эти увеличившиеся расходы были особенно заметны, поскольку они контрастировали с личными расходами президента. В отношении последних соблюдалась исключительно строгая экономия" (Irwin Hood Hoover. Forty-Two Years in the While House p. 125 - 126).

Однако внешне все обстояло иначе, чем при Гардин-ге. Сложившееся в республиканской среде представление о Кулидже как человеке, воспитанном на бережливости и уважении к патриархальной добродетели, способствовало распространению убеждения, что он не подведет республиканскую партию и ей не придется вновь изворачиваться в попытках скрыть неприглядные факты личной жизни президента или оправдывать его колоссальные долги. (После смерти Гардинга обнаружилось, что бывший президент неудачно играл на бирже и оставил долги на огромную по тем временам сумму - 180 тыс. долл.) Молчаливость Кулиджа воспринималась как признак серьезности и рассудительности. Рассказывали, что в родном доме президента над камином висело в рамке четверостишие следующего содержания:

Старая, мудрая сова сидела на дубе. 

Чем больше она видела, тем меньше говорила. 

Чем меньше говорила, тем больше слышала. 

Почему же мы не можем походить на эту старую птицу? 

(M. E. Hennessy. Calvin Coolidge: From a Green Mountain Faun to the White House. New York. 1924, p. 147 )

На каком-то этапе определения круга перспективных кандидатов на пост президента внимание боссов республиканской партии вновь привлек миллионер Герберт Гувер, считавшийся хорошим экономистом, энергичным администратором и большим докой в европейских делах. Но с Гувером возникли непредвиденные трудности, заключавшиеся в том, что он никак не мог решить, к какой партии ему хотелось бы принадлежать. В марте 1924 г. он все еще называл себя "независимым прогрессистом". Когда же в апреле он наконец решился примкнуть к республиканцам, на организацию его предвыборной кампании практически не оставалось уже времени, и от серьезного рассмотрения его кандидатуры республиканцам пришлось на время отказаться.

В этих условиях ни для кого не явилось неожиданностью, что делегаты республиканского национального съезда довольно быстро утвердили на пост президента США "мистера статус-кво" Кальвина Кулиджа. Предлjжение председательствующего на съезде считать утверждение кандидатуры Кулиджа единогласным было встречено с негодованием группой делегатов, поддерживавших кандидатуру сенатора Лафоллета. Но их возмущенные выкрики не обескуражили председателя. С завидным хладнокровием он провозгласил: "Решение выдвинуть Кальвина Кулиджа на пост президента Соединенных Штатов утверждается единогласно, за исключением всего лишь нескольких голосов" (Harold U. Faulkner. From Versailles to the New Deal, p. 212). Протест оппозиции был заглушен аплодисментами сторонников Кулиджа. В обстановке необычного для национальных съездов спокойствия и благодушия республиканцы утвердили своего кандидата на пост вице-президента - генерала и банкира Чарльза Дауэса.

Республиканский съезд одобрил также политическую платформу партии на предстоявших президентских выборах. Ее основными темами были требования более низких налогов для богатых и более высоких таможенных тарифов, ложившихся дополнительным бременем на плечи американских трудящихся. Тема борьбы с коррупцией была затронута в общих выражениях, причем в тексте платформы настойчиво проводилась мысль о том, что коррупция присуща не только республиканской партии. В платформе содержались требования наказания виновных в злоупотреблениях лиц, но там же одновременно осуждались попытки очернить невиновных и подорвать веру в непогрешимость руководителей государства. За исключением нескольких сенаторов, никто в республиканской партии не хотел акцентировать внимания избирателей-республиканцев на этой щекотливой теме накануне выборов.

Либеральный еженедельник "Нью рипаблик" следующим образом отозвался о платформе республиканцев: "Они твердо придерживаются старого заблуждения о том. что высокие таможенные тарифы, обогащая индустрию, повышают ее покупательную способность и тем самым обеспечивают рынок для сельскохозяйственных продуктов. Пусть фермер платит на 50% дороже цены на мировом рынке за свою одежду, бакалейные товары и за все необходимое для его фермерского хозяйства. Те, кто его эксплуатируют, получат достаточно денег, чтобы приобретать продаваемые фермером масло и яйца, овощи и фрукты с большей легкостью, чем они могли это делать раньше. Разрешите мне воспользоваться вашим кошельком. Я обогащу вас потом, оплачивая ваш труд частью его содержимого. Таково в общих чертах предложение, делаемое фермеру бизнесменами, написавшими республиканскую платформу" ("The New Republic", Jane 25, 1924, p. 117).

Национальный съезд демократической партии, состоявшийся в июне 1924 г. в Нью-Йорке в зале Мэдисон-сквер-гарден, проходил очень бурно. Как это уже нередко происходило в прошлом, ведущие претенденты выбывали один за другим в ходе ожесточенной съездовской борьбы. "Темные лошадки" с надеждой взирали на крушение лидеров, полагаясь на извечный слепой случай (а возможно, и даже вернее, на очередной сговор в "прокуренной комнате"), который определит их судьбу. Борьба между кандидатами и поддерживавшими их группировками и фракциями осложнилась присутствием в зале в качестве делегатов большого числа членов активизировавшего в последние годы свою деятельность Ку-клукс-клана (К 1924 г. в этой расистской организации насчитывалось около 4,5 млн. "белых лиц мужского пола, граждан Соединенных Штатов, местных уроженцев нееврейского происхождения". (В таких выражениях определяет членство Ку-клукс-клана его устав.)). Направленные на национальный съезд местными организациями демократической партии западных и южных штатов, куклуксклановцы, поддерживаемые значительным числом других делегатов, воспрепятствовали включению в текст политической платформы осуждения Ку-клукс-клана и его расистской политики. Присутствие большой группы оголтелых расистов существенно отразилось на работе национального съезда. Делегаты не покидали Нью-Йорк в течение шестнадцати дней, было проведено свыше ста туров голосования, не давшие преимущества ни одному из ведущих претендентов. На различных этапах голосования внезапно возникали и так же внезапно исчезали имена этих претендентов. Всего в ходе съезда было обсуждено 60 возможных кандидатов. В 103-м туре, измученные многодневной борьбой, делегаты утвердили кандидатом на пост президента от демократической партии нью-йоркского юриста Джона Дэвиса. Кандидатом на пост вице-президента был выдвинут губернатор штата Небраска Чарльз Брайан, родной брат многолетнего фаворита демократов Уильяма Дженнингса Брайана.

Выдвинув кандидатуру юриста, близкого к финансовым кругам Уолл-стрита, и в частности к финансовому дому Моргана, демократическая партия лишилась основного козыря своей предвыборной пропаганды - возможности акцентировать внимание американских избирателей на тесных связях республиканского правительства с промышленно-финансовыми кругами и на процветающей на этой благодатной почве коррупции. В связи с выдвижением кандидатуры Дэвиса либеральная американская печать припомнила целый ряд не столь давних судебных дел, возбужденных новоиспеченным кандидатом демократической партии по иску своих клиентов с Уолл-стрита и приведших к аресту и осуждению лидеров рабочего движения США. Читателям, в частности, напоминалось, что Дэвис являлся не только юристом Уолл-стрита, но и директором ряда крупных банковских и промышленных корпораций, среди которых были "Нэшнл бэнк оф коммерс", "ЮС раббер компани" и др. ("The Nation", vol. 119, No. 3091. October 1, 1924, p. 324, 327).

"Американская политическая продажность", как называл В. И. Ленин одну из характерных черт внутриполитической обстановки в Соединенных Штатах в эпоху империализма (B. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, стр. 355), была слишком опасной темой межпартийной предвыборной борьбы, и выдвижение кандидатуры Дэвиса удачно предотвратило ее дальнейшее развитие. В своей речи по поводу утверждения его кандидатуры Дэвис, как и следовало ожидать, ни словом не обмолвился о необходимости борьбы с ростом монополий и засильем монополистического капитала в правительственном аппарате страны. Политическая платформа демократической партии, утвержденная делегатами съезда, содержала требования создания государственного торгового флота, проведения переговоров между ведущими державами мира по вопросам разоружения, предоставления независимости Филиппинам и проведения общенационального референдума по вопросу о вступлении Соединенных Штатов в Лигу наций.

Впервые в истории страны весь ход работы съезда демократической партии транслировался по радио. Многочисленные радиослушатели в различных уголках страны получили возможность познакомиться с особенностями внутриполитической борьбы в США и, надо сказать, были неприятно поражены балаганной зрелищностью съезда и обилием словесной грязи, выливаемой не только на политических противников, но и на представлявших конкуренцию коллег по партии. "Ораторов, выступавших на съезде, так же как маленьких мальчиков далекой старины можно было лишь видеть, но не слышать. Можно было сидеть на галерке, наблюдать за жестикуляцией выступавших и интересоваться, о чем же они там говорят. В этом году все изменилось. Видели немногие, но зато слышали миллионы. Усилители доносили малейшие хрипы голосовых связок оратора в самые далекие уголки зала Мэдисон-сквер-гарден, откуда стоявший на трибуне оратор казался всего лишь муравьем в муравьиной куче.

...Возможно, лишь немногие ораторы сознательно изменили манеру своих выступлений, большинство же из них забыли о существовании более обширной аудитории в эфире и обращались непосредственно к сидевшим в зале делегатам. Необходимо что-то сделать до начала следующих президентских выборов, чтобы научить политических деятелей мастерству радиооратора и радиодемонстрации... Новинка приестся со временем, и через четыре года возможно будет меньше радиослушателей, а те, которые все-таки будут слушать, станут более нетерпеливыми и менее внимательными. А может быть, изобретатели зайдут настолько далеко с радиоизображением, что круг будет завершен и вся нация получит возможность не только слышать по радио, но и видеть съезды "в эфире""? - пророчески вопрошал в эти дни журнал "Нэйшн" ("The Nation", vol. 119, No. 3079, July 9. 1924. p. 31). Если верить историкам, неприятный осадок, оставшийся у американских избирателей от трансляции по радио хода демократического съезда, существенно повлиял на исход президентской кампании 1924 г.

Либерально настроенные члены обеих ведущих партий были разочарованы результатами своих национальных съездов. Собравшись в начале июня 1924 г. в Кливленде, они возродили "прогрессистскую" партию, совсем было угасшую со смертью Теодора Рузвельта. Новым лидером партии и ее кандидатом в президенты был избран сенатор Роберт Лафоллет.

Платформа "прогрессистов" призывала не допускать установления контроля трестов над правительством и экономикой Соединенных Штатов, выступала за повышение налогов на наследство и чрезмерно высокие прибыли, требовала установления общественной собственности на водные ресурсы, наиболее важные для экономики страны природные богатства и железные дороги, требовала снижения тарифов, поддерживала идею отмены воинской повинности, существенного сокращения вооружений и объявления войны вне закона, подвергала осуждению внешнюю экспансию американского капитала. Критикуя политику республиканского правительства, предоставившего монополиям практически ничем не ограниченную возможность оказывать выгодное им влияние на внешнюю политику США, Роберт Лафоллет заявлял, что "с начала администрации Гар-динга - Кулиджа наша внешняя политика формировалась в основном с учетом интересов либо "Стандард ойл", либо "Морган энд компани" (" The Nation", vol. 119, No. 3091, October 1, 1924). Политическая программа "прогрессистов" получила поддержк-у социалистической партии США, Американской федерации труда (АФТ), а также либеральной интеллигенции, широких фермерских масс, мелкой городской буржуазии и рабочих. Еженедельник "Нэйшн" писал в эти дни: "На сегодняшний день испытывается нужда в честном человеке, в искренности которого ни у кого не может возникнуть сомнений, который бы доказал, что он готов заплатить любую цену за свои убеждения и что он беззаветно предан общественным интересам. Такого человека сегодня нельзя найти ни в республиканском, ни в демократическом лагере, так как Роберт Лафоллет уже покинул республиканцев". Но даже этот журнал, всегда выступавший за безоговорочную поддержку "прогрессистской" партии и ее кандидата, подверг суровой критике политическую платформу "прогрессистов" за "непростительное отсутствие требования признать Россию" ("The Nation", vol. 119, No. 3078. July 2, 1924, p. 4, 64).

Программа "прогрессистской" партии была типичным образцом политической демагогии буржуазного реформизма, хотя и содержала отдельные, отвечающие веянию времени предложения и требования. Поддержка, оказанная программе "прогрессистов" либеральной общественностью, а также отдельными рабочими и фермерскими объединениями и организациями, всерьез напугала и республиканцев, и демократов. Кандидат на пост вице-президента от республиканской партии Дауэс "пугал" американских избирателей возможными последствиями победы "прогрессистской" партии - этих, как он заявлял, "красных революционеров, пытающихся разрушить существующие общественные институты, и в том числе конституцию США" (The New Republic", September 24, 1924. p. 111). "Вопрос заключается в том,- заявлял он,- стоите ли вы на скале здравого смысла с Кальвином Кулиджем или же на зыбучих песках социализма с Робертом Лафоллетом" (Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, p. 60). Страх демократической партии перед популярностью "прогрессистов" также имел серьезные основания. "Прогрессистская" партия, как показал исход выборов, лишила демократов значительного числа голосов избирателей. Испытывавшие серьезные материальные трудности "прогрессисты" с самого начала предвыборной борьбы не питали особых надежд на избрание своего кандидата, но всерьез рассчитывали на то, что им удастся помешать избранию Кулиджа.

Поведение Кулиджа в ходе предвыборной кампании 1924 г. может служить красноречивым примером того, как следует избегать "тонкого льда" в выступлениях перед избирателями. Президент побил все рекорды осторожности, не затронув ни одного спорного вопроса, волновавшего в те годы широкую американскую общественность- будь то "сухой закон" или деятельность Ку-клукс-клана. Кулидж не обмолвился ни единым словом относительно обвинений республиканской партии в коррупции, но зато охотно распространялся на абстрактные и совершенно безопасные темы. Он высказывался в пользу лишь того, что не вызывало сомнений практически ни у кого,- режима экономии, снижения государственной задолженности, необходимости процветания страны, уважения Библии, защиты конституции и гражданских прав. Ни один из лидеров республиканцев: ни Кулидж, ни Дауэс, ни Юз, ни Гувер - не проронили в своих выступлениях ни единого слова в осуждение потрясших страну скандальных историй, игнорируя после республиканского съезда само существование Фолла, Догени, Синклера, Догерти, Форбса, Миллера. Республиканская партия и ее официальные ораторы вели себя так, как будто ни скандалов, ни их гншовников никогда и не было (В марте 1928 г. при возобновлении следствия по делу о нефтяном скандале выяснилось, что значительная часть суммы, фигурировавшей в решениях высших судебных инстанций США в качестве мошеннической наживы, осела в казне республиканской партии). Лишь в феврале 1921 г. (за четыре месяца до своего выдвижения на новый срок), выступая в Нью-Йорке, Кулидж заявил, что питает отвращение ко взяточничеству, и обещал наказывать виновников мошеннических операций независимо от их партийной принадлежности. (Позднее было подсчитано, что в своих 82 речах, произнесенных за четыре года своего второго срока на посту президента, Кулидж ни разу не возвращался к этой теме.) Республиканские ораторы утверждали в своих выступлениях, что Кулидж является честным человеком и можно не сомневаться в том, что он оставит на государственных постах лишь честных людей. Этот аргумент, видимо, успокоил многих избирателей.

Незадолго до президентских выборов 1924 г. журнал "Литерари дайджест" на основе результатов проведенного им опроса общественного мнения в стране предсказал победу республиканскому кандидату. Предсказание журнала оправдалось и на этот раз: Кальвин Кулидж получил чуть ли не вдвое больше голосов, чем его основной соперник, кандидат от демократической партии Дэвис (15,7 млн. голосов против 8,3 млн.). "Прогрессисты" и их кандидат Роберт Лафоллет собрали около 5 млн. голосов. Однако, говоря о внушительной победе Кулиджа, не следует забывать, что в президентских выборах 1924 г. приняли участие лишь 52% зарегистрированных избирателей. Кулидж пополнил список президентов, избранных меньшинством американского народа.

"35 лет назад он (Кулидж. - Э. И.) завязал сношения с аппаратом республиканской партии в штате Массачусетс и при поддержке организации был выбран на самый, пожалуй, мелкий политический пост - члена муниципалитета маленького города... Никогда, ни при каких обстоятельствах, он не делал ничего, что противоречило бы воле организации. Он поднимался по политической лестнице от одной должности к другой - из члена муниципалитета он стал членом палаты делегатов, затем сенатором штата, помощником губернатора, губернатором... Везение и реклама, с помощью которой удалось превратить забастовку полицейских в Бостоне из отрицательного для него факта в положительный, сделали его вице-президентом, "рука божья" сделала его президентом, а процветание страны и пропаганда обеспечили ему избрание в 1924 г." - так охарактерр!-зовал политическую карьеру Кулиджа Ф. Кент в своей книге "ПохЯитические нравы Соединенных Штатов" ( Ф. Кент. Политические нравы Соединенных Штатов М., 1930, стр. 49 - 50).

Четырехлетний срок пребывания Кулиджа в Белом доме совпал с периодом экономического бума в Соединенных Штатах. Деловые круги страны, оказавшие существенную поддержку Кулиджу в ходе президентских выборов 1924 г., ожидали от него благодарности и не разочаровались в своих ожиданиях. Правительство Кулиджа установило предельно низкие закупочные цены на сельскохозяйственное сырье, подлежащее использованию в промышленности, и предельно низкую заработную плату рабочим, занятым в промышленности. Президент "возражал против страховых пособий по безработице на основании того, что рабочие получали бы в этом случае жалованье, которое они "не заработали", - щепетильность, которую он никогда не проявлял, когда дело касалось "заработков" биржевых спекулянтов", - пишет с сарказмом видный американский рхсторик У. Бинкли (Wilfred E. Hinkley. American Political Parties; The Nalional History. Alfred A. Knopf. New York, 1902, p. 351). С целью защиты интересов и высоких доходов американских промышленников правительством Кулиджа были установлены высокие таможенные тарифы на ввозршую в страну иностранную готовую продукцию. Налоги на корпорации и подоходные налоги регулярно понижались, дальнейшая концентрация производства и рост монополий всячески поощрялись. (Концентрация монополистического капитала происходила особенно активно в автомобильной, химической, радио- и электроэнергетической промышленности, а также в бурно расцветавшей кинопромышленности.) Одновременно с этим правительство Кулиджа активно способствовало принятию законов, направленных против растущего рабочего движения в стране. "Не осталось и следов былой маскировки. Правительство и большой бизнес стали идентичными понятиями", - писал Г. Фолкнер в своей книге "От Версаля до нового курса" (Harold U. Faulkner. From Versailles to the New Deal, p. 223). По словам Стюарта Чейза, бизнесмен являлся "властью в последней инстанции по вопросам руководства американским обществом" (Frederick L. Allen. Only Yesterday, p. 183).

Образ 'дяди Сэма' - излюбленный символ буржуазной Америки - хорошо знаком многим поколениям американцев

"Основным занятием Америки является бизнес",- заявил президент Кулидж в начале 1925 г., выступая перед Обществом американских редакторов газет (Max Lerner. America as a Civilization, New York, 1957, p. 8). И деловая Америка особенно исступленно и целеустремленно занималась бизнесом - "делала деньги". "Вся страна была охвачена "денежным безумием" - церкви, школы, дома, все. Вместо того чтобы пытаться помочь своим собратьям, американцы пытались нажить на них деньги", - писал, характеризуя обстановку в стране в эти годы, Артур Шлезингер (Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, p. 75). Как и ожидалось от став-ленника монополистического капитала, Кулидж обожествлял бизнес, делал из него религию Америки. Ему принадлежит высказывание: "Человек, который строит завод, сооружает храм... Человек, который работает там, поклоняется божеству" (Ibid., p. 57). Чарующей музыкой звучало для магнатов монополистического капитала и другое высказывание Кулиджа в бытность его вице-президентом: "Мы оправдываем все большее и большее накопление капитала, поскольку мы верим в то, что из этого источника исходит поддержка науки, искусства, просвещения и благотворительности... принося благотворные результаты всему народу" ("Boston Herald", November 28, 1920).

За годы пребывания Кулиджа в Белом доме национальный долг США был полностью ликвидирован, значительно выросли американские государственные и частные капиталовложения за рубежом. Все это записывалось республиканцами в актив президента и партии. В заслугу Кулиджу ставилось и заключение международного соглашения, объявлявшее вне закона войну как средство разрешения международных споров. Под давлением мирового общественного мнения, все настойчивее требовавшего всеобщего разоружения, роспуска армий, прекращения военного производства, империалистические державы были вынуждены заключить пакт Келлога - Бриана (названный так в честь его соавторов - государственного секретаря США Фрэнка Келлога и министра иностранных дел Франции Аристида Бриана). Всесторонняя программа разоружения была разработана и выдвинута Советским Союзом в ноябре 1927 г. в Женеве, но летом 1928 г. США и Франция выступили с контрпредложением об объявлении войны вне закона. Однако, подписав пакт, США, Англия и Франция заявили о своем "праве" вести "оборонительные войны". Сенат США не замедлил вынести частное определение по этому вопросу, заявив, что Соединенным Штатам принадлежит исключительное право уточнения, что именно является "самообороной" в каждом конкретном случае. Под прикрытием пакта и демагогических пацифистских заявлений США и другие империалистические страны приступили к осуществлению далеко идущих планов перевооружения и усиления своих армий и флотов. Таковы были истинные цели заключенного пакта, но подобные "детали" до сведения американской общественности не доводились, и президент Кулидж прибавил к своим фиктивным свершениям еще одно - предотвращение будущих войн.

Несмотря на бурное развитие событий вокруг него и вопреки огромному числу приписываемых ему деяний, президент Кулидж оставался все же заурядным деятелем, поставленным во главе страны стечением обстоятельств и волей американского монополистического капитала. Большинство американских историков утверждают даже, что Кулидж был одним из наиболее бездеятельных и неэнергичных президентов за всю историю Соединенных Штатов. Об этом свидетельствуют высказывания многих его современников. "За все время моей работы здесь,- писал уже упоминавшийся служитель Белого дома,- никто из президентов не спал больше, чем он" (Irwin Hood Hoover. Forty-Two Years in the White House, p. 268). В опубликованной через несколько лет "Автобиографии" сам Кулидж утверждал, что основным правилом жизни является "не делать никогда того, что может за тебя сделать другой". Оправдывая свое прозвище, "молчаливый Кэл" рекомендовал ни при каких обстоятельствах не говорить ничего лишнего. "То, чего я не говорю, - поучал он,- никогда не доставляет мне неприятностей" (Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, p. 57). "Способность г-на Кулиджа к безделью развита до чрезвычайно высокого предела, - считал Уолтер Липпман. - Это далеко не праздное безделье. Это непреклонное, решительное, настороженное безделье, которое стало постоянным занятием г-на Кулиджа... Безделье - это политическая философия и партийная программа г-на Кулиджа" (Harold U. Faulkner. From Versailles to the New Deal, p. 205). Когда Кулиджа спросили, благодаря чему ему удается так хорошо выглядеть, президент совершенно серьезно ответил: "Благодаря тому, что я избегаю сложных проблем" (James David Barber. The Presidential Character, p. 147). По воспоминаниям одного из политических деятелей, имевшего возможность наблюдать за Кулиджем в течение рабочего дня президента, все, что было сделано им за этот день, свелось к отбору фотографий его личности и указаниям, в каком количестве их следует отпечатать (Richard S. Kirkendall (ed.). The Truman Period as a Research Field. University of Missouri Press, 1967, p. 216).

Заявление Кулиджа о том, что он не хочет баллотироваться в президенты в 1928 г., явилось полной неожиданностью для республиканской партии, переживавшей невиданный подъем и активно пожинавшей плоды экономического бума в стране. По воспоминаниям современников, заявление президента явилось неожиданностью даже для его близких. Формулировка отказа обсуждалась в течение многих месяцев политическими деятелями, радиокомментаторами и газетными обозревателями, гадавшими, что же именно имел в виду президент, сказав, что он "не хочет" баллотироваться на очередных президентских выборах. Означало ли это заявление, что Кулидж не выставит своей кандидатуры ни при каких обстоятельствах? Или же оно означало, что Кулидж будет готов ее выставить, если его об этом попросят?

Позже в своей "Автобиографии" Кулидж следующим образом пытался разъяснить занятую им позицию "Делая свое публичное заявление, я был осторожен в выборе слов. Некоторые утверждали, что они были озадачены, пытаясь понять, что же именно скрывалось за моими словами: "Я не хочу выставлять свою кандидатуру на выборах". Были и другие, которые настойчиво требовали, чтобы я заявил, что в случае выдвижения моей кандидатуры я откажусь от этого предложения. Заявление такого рода не соответствовало бы моему представлению о требованиях, налагаемых президентским постом" (Calvin Coolidge. The Autobiography, p. 243 - 244). Несмотря на крайнюю запутанность и двусмысленность, это разъяснение Кулиджа свидетельствовало о том, что он продолжал надеяться на выдвижение его кандидатуры на съезде республиканской партии и принял бы это предложение. Но этого, к его нескрываемому разочарованию, не произошло.

Непонятная игра, затеянная президентом, пришлась не по душе боссам республиканской партии, разделявшим известное положение Аристотеля о том, что "очевидная невозможность всегда предпочтительней сомнительной возможности". В партии складывалась слишком уж серьезная ситуация, и не реагировать на нее было крайне рискованно. Не дождавшись уточнения относительно действительных намерений президента, республиканские лидеры принялись за энергичные поиски подходящей замены Кулиджу. Далеко им искать не пришлось - министр торговли в кабинете Кулиджа Герберт Гувер уже давно не скрывал своего интереса к Белому дому. По настоянию влиятельных в партии лиц Гувер предпринял несколько неудачных попыток выяснить отношение Кулиджа к перспективам предстоявших президентских выборов и даже публично высказался за переизбрание Кулиджа на новый срок. Убедившись в намерении Кулиджа продолжать свою непонятную игру, руководство республиканской партии приняло решение истолковать заявление президента буквально. В феврале 1928 г. Герберт Гувер официально включился в предсъездовскую борьбу.