IV КРАХ "АМЕРИКАНСКОГО ИНДИВИДУАЛИЗМА"

До 1914 г. имя горного инженера Герберта Гувера было известно в Соединенных Штатах лишь немногим специалистам и в основном в связи с его деятельным участием в создании и эксплуатации предприятий горнодобывающей промышленности в Австралии, Азии и Европе. К 45 годам Гувер был уже миллионером. Именно к этому периоду относится разговор, о котором позднее вспоминал один из его друзей: "Я приближаюсь к такому моменту, когда буду располагать независимым доходом - достаточно большим,- сказал он (Гувер. - Э. И.).

- Что ты считаешь достаточным? - спросил я.

- Не так уж много, учитывая нынешнюю ценность денег, - сказал он. - Чтобы хватило на приличную жизнь, чтобы быть уверенным в будущем своей семьи, ну и чтобы оставалось немного на всякий случай...

- Ну, а затем?

- Точно не знаю. Но я уже свертываю работу за рубежом; ребята меня сменяют. Я заинтересован в какой-нибудь работе в общественных интересах - в Америке, конечно" (Will Irwin. Herbert Hoover; A Reminiscent Biography. Elkin Mathews and Marrol. London, 1929, p. 1231 )

Вплоть до 1924 г. Гувер не принадлежал ни к одной из ведущих политических партий и именовал себя независимым. В свое время он был настолько близок к президенту Вильсону, что тот даже взял Гувера с собой в Париж на мирные переговоры. Высокую честь сопровождать президента Гувер заслужил своей деятельностью на "благотворительной" ниве.

Расписывая заслуги Герберта Гувера на этом поприще, его американские биографы любят приводить внушительные цифры в миллионах тонн продовольственной помощи нуждающемуся и голодающему населению Европы, в миллионах спасенных от голодной смерти людей, в миллионах долларов стоимостного выражения оказанной помощи. Всемогущим властелином над всеми этими миллионами называется Гувер, воплотивший в себе, по утверждению американских авторов, американскую бескорыстность и щедрость. Лишь некоторые из них признают, что так называемая американская благотворительная помощь испытывавшим лишении союзникам в период первой мировой войны, а позднее и другим странам Европы была экономически выгодна самим Соединенным Штатам, поскольку она позволила, к удовлетворению американских оптовиков, взвинтить цены на сельскохозяйственную продукцию на мировом рынке. Об экономических выгодах, полученных американскими компаниями в результате расширившегося экспорта сельскохозяйственной продукции на европейский рынок, красноречиво свидетельствуют следующие цифры. В течение трех предвоенных лет США экспортировали в Европу более 5,5 млн. т зерна, мяса и сахара ежегодно. В 1917 - 1918 гг. объем ежегодного экспорта сельскохозяйственной продукции в Европу достиг 11,8 млн. т, а в 1918 - 1919 гг. превысил 16,3 млн. т (David Hinshaw. Herbert Hoover; American Quaker. Farrar, Straus and Company. New York, 1950, p. 95). Но основная выгода Соединенных Штатов от деятельности "продовольственной администрации" Гувера носила ярко выраженный политический характер. Сам Герберт Гувер не скрывал истинной цели деятельности своей организации.

"Моя миссия, - писал он, - имела крупное политическое значение помимо необычной задачи - положить конец потоку человеческих страданий, спасти миллионы жизней от голодной смерти, предотвратить появление на свет изуродованного и умственно искалеченного поколения детей и приняться за претворение в жизнь мер по реконструкции. Моя задача заключалась в защите нежных ростков демократии в Европе от иссушающих порывов времени и их возможных последствий - безработицы, анархии или коммунизма... Коммунизм был именно той ямой, в которую могли упасть все правительства в том случае, если бы их обезумевшие народы увлекли за собой Всадники Голода и Мора" (Herbert Hoover. The Memoirs, vol. 1. Years of Adventure, 1874 - 1920. The Macmillan Company, 1951, p. 433). Даже выступая в роли бескорыстного благотворителя и спасителя от голодной смерти населения Поволжья и других пораженных засухой районов молодой республики Советов, Гувер направлял Вильсону секретные послания, рекомендуя направить продовольствие в Россию лишь при условии прекращения ею военных действий против интервентов.

Буржуазные правительства Европы высоко оценили "благотворительную" деятельность Гувера. К 1928 г. он был почетным гражданином Бельгии, Финляндии, Польши, Эстонии. В признание заслуг Гувера перед буржуазным обществом 36 высших учебных заведений Европы присвоили ему почетные ученые степени. Но, самое главное, Герберта Гувера хорошо узнали и поняли в Америке те, от кого зависела его дальнейшая судьба. Будучи членом кабинета двух республиканских президентов - Гардинга и Кулиджа, Герберт Гувер получил возможность продемонстрировать монополистическому капиталу США свою твердую убежденность в том, что правительство, даже в чрезвычайной военной обстановке, не должно вмешиваться в чувствительный и сложный механизм частного бизнеса. Оно должно советовать, улаживать, согласовывать, но вмешиваться лишь в том случае, когда нет другого выхода. Представители "чувствительного и сложного механизма частного бизнеса" могли не беспокоиться - Гувер не собирался быть нарушителем их спокойствия. Первой в поддержку кандидатуры Гувера выступила газета "Чикаго трибюн", за ней последовали и другие ведущие газетные объединения США. Когда же в его поддержку выступил газетный концерн Скриппса - Говарда, выбор республиканского национального съезда был практически предрешен.

На съезде республиканской партии, открывшемся в июне 1928 г. в Канзас-Сити, соперников у Гувера не оказалось, и он был благополучно утвержден кандидатом на пост президента. По воспоминаниям современников, после утверждения кандидатуры Гувера президент Кулидж потерял всякий интерес к дальнейшей работе республиканского съезда. Когда Кулиджу сообщили о выдвижении на пост вице-президента сенатора Чарльза Кёртиса, он резко ответил, что ему до этого нет никакого дела, демонстрируя свое крайне отрицательное отношение ко всему происходившему в Канзас-Сити. Он был обижен "неблагодарностью" партии. Гувер так и не дождался официального благословения от своего расстроенного предшественника.

Восьмилетнее пребывание республиканских президентов Гардинга и Кулиджа в Белом доме оправдало все, казалось даже самые несбыточные, надежды "большого бизнеса" Соединенных Штатов. За эти годы монополистический капитал страны получил всё, к чему он стремился, и ему ни разу не было навязано что-либо такое, против чего бы он возражал. Отныне надежды и планы деловых и финансовых кругов США связывались с именем Гувера, и тот прекрасно понимал, что республиканская партия (членом которой он стал совсем недавно) может и впредь рассчитывать на щедрую поддержку этих кругов лишь в том случае, если ему, как избраннику партии, удастся оправдать эти надежды. Будучи опытным политическим и государственным деятелем, Гувер знал, что интересам "большого бизнеса" можно служить как активно, тар; и пассивно. За примерами активной деятельности федерального правительства в интересах монополистического капитала ему, как многолетнему члену республиканской администрации, не надо было далеко ходить. Достаточно было вспомнить решения правительств Гардинга и Кулиджа по вопросу тарифных ограничений, ограждавших внутренний рынок от конкуренции зарубежных промышленников и позволявших американским монополиям устанавливать высокие цены на внутреннем рынке, принятые конгрессом законы о предоставлении налоговых привилегий американским монополиям, открывавшие более широкие возможности для их дальнейшего роста и обогащения, федеральные законы, преследующие "агитаторов" и "смутьянов", и т. п.

Формы пассивного служения интересам монополистического капитала были менее разносторонними, но в конечном счете не менее эффективными. Здесь основным требованием было невмешательство в "сугубо внутренние дела делового мира", "предотвращение возникновения такой ситуации, при которой правительство может оказаться конкурентом частного лица в бизнесе", т. е. именно то, за что выступал Гувер (Richard Hofstadter. The American Political Tradition, p. 297).

В своей речи по поводу выдвижения его кандидатуры Герберт Гувер превозносил заслуги республиканской партии и ее президентов за последние восемь лет, предсказывал скорую ликвидацию нищеты и нужды в стране, восхвалял индивидуализм, лежащий, по его словам, в основе американской экономики и американского образа жизни, и со всей яростью обрушивался на социализм и его воображаемых сторонников среди политических деятелей Соединенных Штатов. Главные положения этой речи легли в основу политической платформы, одобренной республиканским съездом, и проходили красной нитью через все выступления Гувера в ходе предвыборной кампании 1928 г. Платформа республиканцев одобряла меры, предпринятые правительством Кулиджа, по защите внутренних рынков США от товаров иностранного происхождения, поддерживала империалистическую внешнюю политику США в районе Карибского моря, а в остальном представляла собой набор общих и малозначащих фраз.

Что же сказать о национальном съезде демократической партии и одобренных им кандидатах и политической программе? Еще до открытия съезда демократов в Хьюстоне 26 июня 1928 г. было ясно, кто является наиболее вероятным кандидатом демократической партии на пост президента США. Как и ожидалось, им стал губернатор штата Нью-Йорк Альфред Смит. Съезд утвердил представителя монополистических кругов восточных штатов США, противника "сухого закона", католика Альфреда Смита кандидатом в президенты США и представителя монополистических кругов южных штатов, сторонника "сухого закона", протестанта Джозефа Робинсона кандидатом в вице-президенты. С точки зрения боссов демократической партии, было найдено наилучшее в создавшейся ситуации компромиссное решение. Политическая платформа, утвержденная съездом, критиковала всю прошлую деятельность республиканских президентов, обещала увеличение пособий по безработице и выплату пенсий по старости, поддержку "сухого закона". Что касается вопросов государственной помощи фермерским хозяйствам и тарифной политики, то платформа демократов мало чем отличалась от платформы их основных политических соперников.

Съезд демократической партии подходил уже к концу, когда была получена телеграмма от Смита, в которой тот выражал свое несогласие с позицией делегатов в вопросе о "сухом законе" и подчеркивал необходимость "коренных изменений в существующих на сегодняшний день положениях сухого закона". По мнению многих делегатов съезда, считавших, что они и без того сделали огромное одолжение католику Смиту, выдвинув его кандидатом в президенты, такому поведению не было оправдания. Последствия этого своего шага Смит почувствовал уже в ходе предвыборной кампании, когда значительное число бывших делегатов съезда отказалось от активного участия в мероприятиях, имевших своей целью популяризировать личность и послужной список кандидата демократов.

Избирательная кампания 1928 г. была, по мнению американских историков, одной из наиболее нечистоплотных в истории США, хотя справедливости ради следует сказать, что применявшиеся в ее ходе чисто американские методы и формы межпартийной предвыборной борьбы не отличались сколько-нибудь существенно от форм и методов борьбы, ставших обычными для всех без исключения предвыборных кампаниях в США. Сплетни, оскорбления, подлоги щедро применялись соперничавшими лагерями, хотя кандидаты обеих ведущих партий воздерживались от взаимных личных обвинений. Явно играя на публику, оба кандидата, напротив, превозносили друг друга в своих официальных выступлениях. Трудно, однако, согласиться с мыслью о том, что эти два достойных джентльмена не принимали никакого участия в разработке планов по взаимной дискредитации и что, как впоследствии утверждал Гувер, во всем были виноваты некие недостойные лица из политических штабов обеих партий.

Действительно Гувер ни в одном из своих немногочисленных выступлений в ходе предвыборной кампании ни разу не назвал своего основного соперника по имени, но это вовсе не значило, что он воздерживался от попыток дискредитировать его косвенным образом. Особой известностью пользуется выступление Гувера 22 октября 1928 г. в цитадели Альфреда Смита - Нью-Йорке. Перед республиканской партией и ее кандидатом стояла ответственнейшая задача - нанести поражение демократической партии и Смиту в городе и штате, на поддержку которых кандидат демократов имел все основания надеяться. Для подрыва доверия к Смиту со стороны финансовых и деловых кругов Нью-Йорка и привлечения внимания этих же кругов к "разумности" его собственной позиции Гувер избрал тему государственного контроля за деятельностью трестов. В его выступлении фигурировали призывы обезопасить страну от "заразы, исходящей из революционных очагов Европы", и обеспечить "защиту американской системы от всех форм коллективизма". Предложения кандидата демократов, утверждал Гувер, "дышат социалистической опасностью". Он рисовал перед слушателями ужасные картины застоя и беспорядка в экономике Соединенных Штатов в случае государственного вмешательства в деятельность монополий. В высказываниях Гувера в ходе избирательной кампании повторялись мысли, уже не раз высказывавшиеся им в прошлом. Предостерегая правительство и конгресс от установления государственного контроля за монополиями, Гувер много лет назад пугал: "Сложится такая ситуация, когда при каждом вмешательстве федерального правительства в дела коммерческого бизнеса пятьсот тридцать один сенатор и конгрессмен превратятся практически в правление директоров этого бизнеса. При каждом вмешательстве местных властей штата в дела бизнеса сотня или две сенаторов и законодателей превратятся в фактических директоров данного бизнеса. Даже если бы они были сверхлюдьми и даже если в Соединенных Штатах не надо было бы заниматься политическими проблемами, ни одна столь многочисленная группа людей не смогла бы осуществлять компетентное руководство коммерческой деятельностью, поскольку это требует инициативы, оперативных решений и действий" (Herbert Hoover. On American Individualism, in Daniel Boorstin (ed.). An American Primer, p. 827. 834).

Гувер высказывал ранее и такое утверждение: "Если кто-либо займется изучением причин, замедливших восстановление Европы (после мировой войны. - Э. И.), и причин провала европейской демократии и замены ее диктатурой, то он обнаружит, что многое из этого вызвано подавлением частной инициативы, с одной стороны, и перегрузкой правительства вопросами руководства бизнесом - с другой" (Samuel Crowlher. The Presidency vs. Hoover. Doubleday, Doran. New York. 1928, p. 231). Точка зрения Гувера по этому вопросу была хорошо известна представителям американского делового мира, и своим повторением ее в различных словосочетаниях и в разное время Гувер уже никого не удивлял. Удивляло другое - на какой беззастенчивый обман американских избирателей шел Гувер в стремлении ублажить монополистические и финансовые круги США. В попытке одним ударом убить двух зайцев он утверждал, что Соединенные Штаты "вышли из войны с огромными потерями. Мы не получили от нее никаких выгод... Мы стали беднее, когда окончилась война" ("Congressional Record, Proceedings and Debates of the 1st session of the 06th Congress of the United Slates of America", vol. LVIII, Part 4, August 12, 1919, p. 3778 - 3784). Этим заявлением Гувер возлагал всю ответственность за участие в "неприбыльной" войне на демократическую партию, президента Вильсона и по ассоциации на нового кандидата демократов Альфреда Смита. Этим же заявлением Гувер одновременно "доказывал" ошибочность утверждений о щедро вознагражденной заинтересованности Уолл-стрита в участии США в мировой войне (ведь не могли же такие опытные финансисты и дельцы содействовать столь убыточному предприятию).

А вот что, вопреки словам Гувера, утверждали статистические данные, опубликованные в Соединенных Штатах: накануне мировой войны, т. е. в 1914 г., помимо государственного долга в 3 млрд. долл. отдельные американские штаты, города и частные компании были должны Западной Европе более 7 млрд. долл., в том числе Англии - 4 млрд. В ходе первой мировой войны Соединенные Штаты выплатили с помощью военных кредитов и поставок весь свой государственный долг и, в свою очередь, превратились в крупнейшего мирового кредитора. Союзники США в войне задолжали американскому правительству и частным банкам 20 млрд. долл. В числе должников после войны оказались Англия, Франция, Италия, Бельгия, Чехословакия, Югославия, Австрия, Эстония, Латвия, Литва, Венгрия и другие страны (The Nation", vol. 129, No. 3301, December 4, 1929, p. 658). Общая сумма чистого дохода (после вычета налогов), полученного американскими монополиями за годы первой мировой войны, составила колоссальную сумму в 27,3 млрд. долл. (А. Клод. Куда идет американский империализм. М., 1951, стр. 218 )В своих отчетах только за один 1916 г. 48 крупнейших американских корпораций показали прибыль в сумме 965 млн. долл. Так обстояло дело в действительности с "потерями" Соединенных Штатов в результате первой мировой войны. В. И. Ленин с полным основанием называл Соединенные Штаты страной, "которая одна полностью выиграла от войны, которая всецело превратилась из страны, имевшей массу долгов, в страну, которой все должны..." (B. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 218).

Гуверу лучше, чем многим другим государственным и политическим деятелям Соединенных Штатов, должны были быть известны действительные экономические выгоды, полученные американским монополистическим капиталом от участия США в войне, - ведь он был первым послевоенным министром торговли и одним из тех миллионеров, число которых возросло в Соединенных Штатах за период с 1914 г. по 1919 г. чуть ли не в шесть раз. Но он говорил лишь то, что хотели слышать от него в финансово-монополистических "верхах", и искренне рассчитывал, что в нужный момент там разберутся, кто же из кандидатов является наиболее приемлемым. И он вновь и вновь варьировал свое утверждение о том, что "отклонение от нашей американской системы в результате принятия грозящих ей разрушением принципов, предлагаемых нашими оппонентами, поставит под угрозу свободу нашего народа, ликвидирует равные возможности не только для нас, но и для наших детей" ("The New Day"; Campaign Speeches of Herbert Hoover, 1928. Stanford University Press,1928).

Франклин Делано Рузвельт, выставивший свою кандидатуру на пост губернатора штата Нью-Йорк, который освобождался в связи с уходом Альфреда Смита, заявлял в те дни, что если, согласно определению Гувера, Смит является социалистом, то социалистом следует считать и его, Рузвельта. Никаким социалистом Смит, конечно, не был, так же как не был им и Франклин Рузвельт. Но то, что иногда говорил Смит, звучало несколько странно для кандидата добропорядочной демократической партии и отпугивало консервативно настроенных избирателей. В пылу полемики с республиканским соперником (в отличие от него, Смит выступал, как правило, без заранее подготовленного текста), в стремлении завоевать популярность в либеральной и рабочей среде он, по всей видимости незаметно для себя и явно не желая того, переходил грань приемлемого для правящих кругов США. В эти моменты в Смите появлялось что-то от сына бедного ирландского эмигранта, бывшего разносчика газет и заводского подсобного рабочего, кем он был когда-то в юности. Эти неожиданные всплески прошлого в давно и бесповоротно изменившем своему классу Смите многих пугали. "Республиканское процветание способствовало тому, что в каждой кастрюле варится цыпленок, а в каждом дворе стоит автомобиль. Квалифицированность республиканцев наполнила обеденный судок рабочего и его бензобак, возвела всю страну в класс носящих шелковые чулки и превратила телефон, радио, водопровод и канализацию в стандартное оборудование домашнего хозяйства", - с иронией цитировал он республиканскую предвыборную литературу. "Вдумайтесь только на мгновение в эти слова и попытайтесь представить себе человека, зарабатывающего в неделю 17 долларов 50 центов и выезжающего в шелковых носках в своем собственном автомобиле в ресторан, чтобы поесть цыпленка" ( Marvin R. Weisbord, Campaigning for President, p. 113 - 114). Имея в виду, что названная Смитом цифра в 17 долларов 50 центов составляла в то время еженедельное жалованье заводского рабочего, нетрудно было себе представить недовольство "безответственными" заявлениями Смита со стороны представителей делового и финансового мира США, опасавшихся любого намека на быстро возраставшее относительное и абсолютное обнищание американских трудящихся.

Республиканская партия, пришедшая к избирательным урнам с лозунгом "Сохраним все, что имеем", одержала на выборах крупную победу. Гувер получил 21,4 млн. голосов избирателей против 15 млн., поданных за Смита. Гувер одержал и крупную психологическую победу над Смитом - 58% избирателей штата Нью-Йорк предпочли Гувера. Демократическая партия одержала, правда, в тот день хотя и незначительную на фоне поражения в национальном масштабе, но все-таки важную для себя победу: губернатором штата Нью-Йорк был избран ее кандидат - Франклин Д. Рузвельт. После окончания кампании 1928 г. демократическая партия осталась должна своим кредиторам 1 млн. 600 тыс. долл. Кое-кто из основных пожертвозателей в казну демократов, в частности миллионеры Джон Рэскоб(В 1928 г. финансист и банкир Джон Рсскоб, тесно связанный с такими крупными монополистическими объединениями, как "Дженерал моторс", "Дюпон де Немур", "Бэнкерс траст компании" и др., стал председателем Национального комитета демократической партии )и Бернард Барух, выразили готовность вывести партию из финансового кризиса, потребовав взамен право решающего голоса в формулировании партийной политики и формировании партийного аппарата.

В начале 1929 г. бывший кандидат демократической партии в президенты США Дэвис с горечью писал Ф. Рузвельту: "По-моему, мало что можно сделать в данный момент в смысле возрождения партии. Разбитой армии надо дать отлежаться в бивуаках и залечить свои раны" (Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, p. 129).

Человек, появившийся в Белом доме в марте 1929 г., отличался от своих предшественников, которых еще помнили старожилы президентского особняка. Старший дворецкий Белого дома Эрвин Гувер, чья долгая карьера в этом качестве окончилась в 1933 г., писал в своих воспоминаниях: "Когда у власти был Кулидж, мы считали его странным человеком, но с приходом Гувера нам пришлось изменить нашу точку зрения. Кулидж был тихим человеком и имел странные привычки, но Гувер был еще более странным. Он мог ходить по дому, не разговаривая ни с кем из прислуги. Никогда не пожелает доброго утра и даже не кивнет головой. Никогда не поздравит с рождеством или с Новым годом. Все дни для него были похожими друг на друга. Не было исключением и воскресенье, поскольку он работал в этот день так же, если не больше, как и в обычные дни. На его лице неизменно была недовольная гримаса или лежала печать озабоченности... Он походил на человека, постоянно опасавшегося потерять свою работу..." (Irwin Hood Hoover. Forty-Two Years in the White House, p. 184, 188)

Ставший благодаря своей собственной предприимчивости миллионером, Гувер на всю жизнь сохранил убеждение в том, что такого же успеха в личной карьере может добиться каждый, кто обладает энергией, инициативой и сильной волей. Однажды, когда Гувера спросили, о чем он мечтал в детстве, он ответил: "Быть в состоянии зарабатывать на жизнь своими собственными силами, без чьей-либо и какой-либо помощи со стороны" (Franklin D. Mitchell and Richard 0. Davieg (ed.). America's Recent Past, p. 221). Именно этими особенностями гуверовской психологии некоторые американские авторы пытались и пытаются до сих пор объяснить веру президента в "американский индивидуализм" и его полное неверие в эффективность коллективных или государственных мер по регулированию жизни общества и отдельных его членов. Возможно, что это жизненное кредо Гувера сыграло определенную роль впоследствии, когда перед ним, президентом США, встала задача выработки государственной политики в условиях экономического кризиса, потрясшего Соединенные Штаты и весь капиталистический мир.

А пока деловая Америка торжествовала долгожданную победу - на посту президента США оказался не просто ставленник монополистических кругов, как уже не раз было в прошлом, а выходец из этих кругов. "Отныне, - говорили они,- будет больше бизнеса в правительстве и меньше правительства в бизнесе. Нашей стране особенно нужен на посту президента человек, обладающий опытом бизнесмена" (David Hinshaw. Herbert Hoover. American Quaker, p. 168). В лице Герберта Гувера монополистический капитал Америки видел именно такого человека. Под стать Гуверу было и сформированное им правительство, справедливо названное прогрессивной печатью того времени "правительством миллионеров". На посту министра финансов остался банкир Э. Мэллон, занимавший этот пост с 1921 г., министром торговли стал финансист Р. Ламонт, тесно связанный с моргановским капиталом.

Еще в августе 1928 г. Гувер говорил: "Мы в Америке сегодня ближе к окончательной победе над бедностью, чем когда-либо за всю историю нашей страны. Работные дома исчезают из нашей жизни. Мы еще не достигли цели, но, если нам дадут возможность продолжить политику последних восьми лет, мы скоро с божьей помощью приблизимся к тому дню, когда бедность будет изгнана из нашей страны" (Eugene Lyons. Our Un-Rnown Ex-President: A Portrait of Herbert Hoover. Garden City, New York, Uoubleday, 1948, p. 267). Ему вторили представители крупнейших американских трестов. "Моя точка зрения в отношении 1929 года основывается на убеждении, что общая экономическая и промышленная ситуация вполне прочна, и я поэтому не вижу препятствий к тому, чтобы общий прогресс не продолжался и далее и не обеспечил бы для нас отличное развитие деловой активности и еще более высокое процветание",- заявлял в октябре 1928 г. президент "Дженерал моторс" Альфред Слоун. "Я с уверенностью заявляю, что в нашей стране создана основа, на которой может быть создано процветание, далеко превосходящее все, что мы испытывали до настоящего времени", - говорил в ноябре 1928 г. президент "Бэтлхем стил корпорейшн" Чарльз Шваб (Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, p. 162 - 163).

В хор поющих дифирамбы в адрес республиканского правительства включились даже их былые критики. "Более или менее бессознательная и бесплановая деятельность бизнесменов стала наконец более современной, более смелой и, в общем, более революционной, чем теории прогрессистов", - заявлял Уолтер Липпман. "Большой бизнес в Америке обеспечивает то, что ставили перед собой целью социалисты, - пищу, пристанище и одежду для всех. Вы увидите все это в годы администрации Гувера", - вторил ему недавний критик капиталистического строя Линкольн Стеффенс (Franklin D. Mitchell and Richard O. Davies (ed.). America's Recent Past, p. 169).

Тема "всеобщего благополучия" лежала в основе всех выступлений нового президента буквально с первого дня его пребывания в Белом доме. "У меня нет опасений за будущее нашей страны,- заявил Гувер в марте 1929 г. В своей речи по случаю вступления на пост президента.- Оно светится надеждой" (Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, p. 155).

Как уже отмечалось, республиканские предшественники Гувера в Белом доме проводили политику полного подчинения государственной деятельности интересам американских монополий. Растущая концентрация капитала и деловой активности в руках немногих крупных монополистов уже давно не вызывала даже слабой критики со стороны федеральных властей США. К 1929 г. всего лишь один процент американских банков контролировал более 46% банковских ресурсов страны (William E. Leuchtenberg in Franklin D. Mitchell and Richard O. Davies (ed.). America's Recent Past, p. 163). Процесс казался бесконечным - крупные компании и банки поглощали более мелкие и затем сами объединялись в еще более крупные концерны. С ростом корпораций и стимулируемым ими технологическим прогрессом росла и производительность труда. Часть прибылей отчислялась на расширение производственных мощностей и усовершенствования в области технологии производства, что, в свою очередь, приводило к еще более высокой производительности труда и увеличению объема производимой продукции. Экономический бум способствовал лишь колоссальному росту прибылей монополий и вместе с тем усиливал кризис перепроизводства.

Особенно сильное влияние на рост производительности труда оказало развитие электроэнергетической промышленности. К 1929 г. было электрифицировано уже 70% американских промышленных предприятий. Революционизирующую роль сыграло широкое использование дешевой электроэнергии в нефтеперерабатывающей промышленности, где применение электрохимических процессов обработки нефти позволило значительно увеличить количество бензина, получаемого из каждой тонны сырой нефти. С. расширением применения электроэнергии в промышленности росло ее значение и в быту, что, в свою очередь, вызывало возникновение новых отраслей электротехнической промышленности. Рынок был буквально завален бытовыми электроприборами, холодильниками, радиоприемниками, стиральными машинами, пылесосами. Но в условиях высоких цен на внутреннем рынке и растущей безработицы эта продукция не находила сбыта в стране.

Все увеличивающаяся часть прибылей крупных монополий обращалась в ценные бумаги, которые затем становились предметом спекуляции на бирже. С каждым годом биржа поглощала все большую долю нераспределенных доходов. Ежедневно через биржу менял владельцев огромный фиктивный капитал. Акции представляли ценность для продавцов лишь постольку, поскольку на них находились покупатели. Для покупателей они были ценны лишь тогда, когда на них можно было заработать. В стране усиленно рекламировалась идея легкости, с которой можно стать миллионером, вкладывая ежедневно несколько долларов в акции. К 1929 г. в игре на бирже принимало участие не менее 1 млн. человек, 90% всех сделок на бирже носило неинвестиционный, спекулятивный характер. Это привело к тому, что денежные средства, обычно обращавшиеся на рынке промышленных товаров и продовольствия, все в большей степени устремлялись на биржу и в конечном итоге оседали на банковских счетах богатевших буквально с каждым днем биржевых спекулянтов. С другой стороны, были налицо и внешние признаки преуспеяния игравших на бирже людей: в иллюзорном расчете на продолжающееся повышение стоимости принадлежащих им ценных бумаг их обладатели приобретали в кредит дома, предметы домашнего обихода, автомашины и другие символы разрекламированного правительством "всеобщего благополучия и процветания". Другие делали то же в расчете, что процветание коснется и их, закладывая под долговые расписки свое имущество и будущее жалованье. Американский еженедельник "Нэйшн" писал в июле 1929 г.: "Процветание и пропаганда способствовали широкому распространению среди большинства американцев политического кредо бизнесмена. Это кредо гласит: "Я убежден, что правительство должно способствовать процветанию бизнеса, и, если оно действительно это делает, частицы процветания подобно благодатному дождю с небес окропят всех стоящих внизу". В течение почти семидесяти лет... республиканская партия служила орудием осуществления этого кредо на практике в национальном масштабе" (Benjamin B. Kendrick, sr. The Republicans and the Rest of Us. "The Nation", vol. 129, No. 3343, July 31, 1929, p. 112).

Итак, внешне в американской экономике все обстояло благополучно: невиданными темпами росла деловая активность, расширялся объем внешней торговли, американские капиталовложения проникали в самые отдаленные уголки земного шара. "Города были крупнее, здания - выше, дороги - длиннее, состояния - огромнее, автомашины - быстрее, колледжи - больше, ночные клубы - веселее, преступления - более распространенными, корпорации - могущественнее, спекуляция - более неистовой, чем когда-либо ранее в истории страны, и растущие статистические данные способствовали возникновению у большинства американцев чувства удовлетворения и чуть ли не уверенности", - писали об этом периоде американские историки (Allan Nevins and Henry Steel Commager. A Pocket History of the United States, p. 410). Республиканцы пели дифирамбы своему президенту, превознося его опыт, знания и успехи и предсказывая новые экономические успехи под испытанным руководством республиканской партии. Казалось, что наступивший в конце 20-х годов "золотой век" американского капитализма будет продолжаться вечно.

Нельзя сказать, что в стране не было людей, не замечавших затоваренного рынка и низкой покупательной способности широких трудящихся масс. Как писал позднее с иронией председатель Коммунистической партии США Уильям 3. Фостер: "Небо было безоблачно, и лишь немногочисленные недовольные и потерявшие доверие коммунисты заявляли, что "процветание" - это карточный домик, построенный на развалинах, оставленных первой мировой войной. Но кто слушал этих неисправимых ворчунов?" (У. 3. Фостер. Очерк политической истории Америки. М., 1955, стр. 509 )В июне 1929 г. один из американских экономистов заявил в своем выступлении на национальной конференции по социальным вопросам в Калифорнийском университете: "Миф процветания, к тому же весьма сомнительного, приведет к неизбежной катастрофе. Американское процветание касается лишь 24% населения страны, и этим людям принадлежит все богатство нашей страны" ("The Nation", vol. 129, No. 3355, October 23, 1929, p. 461).

По официальным данным американской статистики, свыше 7 млн. рабочих семей Америки жили на доходы, составлявшие менее 1500 долл. в год; доходы еще 15 млн. рабочих семей были менее 2500 долл. в год. Таким образом, не менее 50 млн. американцев влачили полуголодное существование в "процветающей Америке" (Dwight Lowell Dumond. Roosevelt to Roosevelt, p. 295). Печать Америки свидетельствовала, что из каждой сотни городских жителей США 71 человек принадлежал к работающим по найму и 29 человек к деловому миру. В 1925 г. американский рабочий класс получил в виде жалованья 31 млрд. долл., или 38% общего национального дохода. Капиталисты получили в виде арендной платы, прибылей, дивидендов и жалованья около 33 млрд, долл., или 41% общего национального дохода страны ("The Nation", vol. 129, No. 3358, November 13, 1929). К 1929 г. 60% национального богатства США принадлежало 2% населения (Dwight Lowell Durnond. Roosevelt to Roosevelt, p. 409). Эксплуатация трудящихся Америки достигла колоссальных размеров уже при Кулидже и продолжала расти при его преемнике. В годы так называемого "всеобщего процветания" рабочие металлургических заводов получали 18 долл. за 70-часовую рабочую неделю. Женщины, работавшие на промышленных предприятиях страны, получали вдвое меньше. В промышленности и сельском хозяйстве страны трудилось не менее 2 млн. детей, не достигших 15-летнего возраста, которые получали жалкие гроши, работая по 11 часов в день (Franklin D. Mitchell and Richard 0. Davies (ed.), p. 164).

7 мая 1929 г. в газете "Нью-Йорк тайме" было помещено во всю страницу платное рекламное объявление, начинавшееся следующими словами: "Величайшим открытием Америки явилось то, что миллионер не может носить 10 тысяч пар ботинок стоимостью в 10 долларов каждая. Но 100 тысяч других людей могут, если у них найдется 10 долларов, чтобы заплатить за эти ботинки, и свободное время, чтобы было куда их надеть..." Это писалось в то время, когда в стране насчитывалось 14816 семей с ежегодным доходом, составлявшим свыше 100 тыс. долл.; 12 млн. семей бедняков (т. е. 42% всех американских семей) располагали все вместе тем же ежегодным доходом, что и 36 тыс. наиболее богатых семей в США. Денег, которыми располагали 16 млн. американских семей, не хватало даже на оплату нужд первой необходимости. Таков был вывод специального исследования, проведенного Брукингским институтом (Richard Hofstadter. The American Political Tradition, p. 301). Гувер продолжал не соглашаться с этими и подобными им данными и выводами специалистов о распределении доходов в американском обществе. Даже в 1934 г. он все еще пытался настаивать на своем убеждении, что распространение этой "подрывной" точки зрения является уловкой "тех, кто стремится уничтожить свободу" (Ibidem).

Видный деятель международного коммунистического движения Уильям 3. Фостер в своем "Очерке политической истории Америки" следующим образом охарактеризовал глубокие экономические и социальные причины, приведшие Соединенные Штаты и всю капиталистическую систему к кризису: "Мировой экономический кризис... был взрывом внутреннего противоречия капиталистической системы, предельно обострившегося под действием целого комплекса различных сил, неумолимо ведущих капитализм к гибели. Экономический кризис был, в первую очередь, следствием противоречия между ростом производительности труда рабочих и ограниченной покупательной способностью капиталистического рынка. Это был кризис относительного перепроизводства. Однако кризис не означал, что рабочие производили больше, чем мог потребить весь народ в целом; наоборот, он означал, что в результате действия грабительской капиталистической системы, основанной на погоне капиталистов за прибылью, эксплуатируемые массы не в состоянии купить все то, что они произвели в таком изобилии. Таким образом, в то время как миллионы людей во всем мире нуждались в самом необходимом, капиталистическая промышленность фактически прекратила работу, рынки были забиты товарами, которые обнищавшие и ограбленные трудящиеся массы не были в состоянии покупать. В этом нашли свое предельно яркое выражение бессмысленность и трагическая нелепость капиталистической системы".

23 октября 1929 г. еженедельник "Нэйшн" заявил, что "1929 год, во всяком случае до сих пор, был годом процветания бизнеса", и начал публикацию серии статей под общим заголовком "Процветание - хотите, верьте, хотите, нет". Но именно в этот день американскую биржу неожиданно охватила паника. Держатели акций мечтали лишь об одном - во что бы то ни стало и поскорее избавиться от них, цены на акции начали катастрофически падать. Ситуация осложнилась в еще большей степени на следующий день - в течение некоторого времени на бирже были лишь акции на продажу, но покупателей на них не находилось. За первую неделю биржевого кризиса обесценились акции на сумму 15 млрд. долл., к концу года общая сумма полностью обесценившихся акций достигла фантастического размера - 40 млрд. долл.! Миллионы мелких вкладчиков лишились всех своих сбережений, в результате разорения мелких и средних предприятий и компаний на улицу были выброшены миллионы рабочих. По данным залоговой службы Соединенных Штатов, в 1929 г. в стране насчитывалось 513 человек, доходы которых превышали 1 млн. долл. в год. В 1932 г. их осталось всего двадцать (Franklin D. Mitchell and Richard O. Davies (ed.). America's Recent Past, p. 164).

Но на первых порах люди отказывались верить в то, что начинался жестокий и длительный экономический кризис. 24 октября 1929 г. "Нью-Йорк тайме" писала: "Прошлой ночью банкиры и другие финансовые лидеры выразили уверенность в прочности структуры биржи, несмотря на события нескольких последних дней". Монополистические круги США и значительная часть американской прессы обманывали трудящиеся массы, заявляя, что кризис является лишь временным явлением. 29 октября Джон Д. Рокфеллер опубликовал заявление о том, что ситуация улучшается и он начинает вновь закупать акции. Известный экономист Стюарт Чейз писал 1 ноября 1929 г., что "биржа не повлияет на общее процветание". 2 ноября президент "Дженерал моторе" Альфред Слоун уверял страну в прочности американского бизнеса. Генри Форд оптимистично заявлял: "Сегодня дела обстоят лучше, чем они обстояли вчера". Вице-президент "Нэшнл Сити бэнк оф Нью-Йорк" Джордж Роберте вторил ему: "Условия для непрерывного процветания сейчас более благоприятны, чем в прошлом году". "Я не вижу сегодня на горизонте чего-либо такого, что могло бы вызвать у нас чрезмерную или большую тревогу", - утверждал президент Национальной ассоциации промышленников Джон Эджертон. Президент Американской федерации труда Уильям Грин заявил 22 ноября: "Все факторы, гарантирующие скорое и быстрое промышленное и экономическое возрождение, имеются налицо" (William Starr Myers and Waller H. Newton. The Hoover Administration; A Documented Narrative, Charles Scrilmer's Sons. New York, 1936, p. 21 - 22).

Экономический кризис 1929 - 1933 гг. Беда пришла в миллионы американских семей..

Напуганные масштабом и силой разразившегося кризиса, эти заявления поддерживали на первых порах даже те, кто совсем недавно предостерегал страну от проявления излишнего оптимизма в отношении состояния американской экономики. В стремлении выдать желаемое за действительное журнал "Нэйшн" писал 27 ноября 1929 г.: "Мы сегодня находимся в лучшем положении, чтобы оправиться от биржевого краха, чем если бы это произошло раньше. Спад деловой активности должен быть относительно умеренным и относительно непродолжительным".

События развивались с такой неожиданностью и быстротой, что даже противники президента Гувера г. первое время не смогли сориентироваться. Впрочем, скорее всего, в обстановке всеобщей паники и разорения им просто было не до политических интриг. В эти месяцы особенно ясно была продемонстрирована общность интересов и забот представителей финансово-монополистических кругов США, независимо от того, кандидатов какой партии они поддерживали ранее. Председатель Национального комитета демократической партии, крупный промышленник Джон Рэскоб заявлял в своем интервью газете "Нью-Йорк тайме": "Предусмотрительные вкладчики сейчас покупают акции в огромных количествах и получат приличную прибыль, когда эта истерия окончится и когда наш народ получит возможность в более спокойной обстановке оценить огромную устойчивость бизнеса благодаря прочности основных экономических условий в нашей великой стране". Отвечая на вопрос корреспондента, повлияет ли спад на бирже на общее состояние деловой активности в стране, Рэскоб заявил, что это влияние будет носить лишь временный характер, не более двух-трех месяцев, и что оно коснется лишь промышленности, производящей предметы роскоши ("The New York Times", October 30, 1929). Министр финансов Э. Мэллон предсказывал "возрождение активности" на весну 1930 г. В феврале 1930 г. министр торговли Р. Ламонт утверждал: "В сложившейся ситуации нет ничего такого, что заставляло бы волноваться... Имеются все основания считать, что текущий год будет нормальным" (Frederick L. Allen. Only Yesterday, p. 378). В марте сам Гувер предсказывал ликвидацию безработицы к концу весны. В мае президент обещал нормализацию ситуации в стране к осени 1930 г.

Однако, вопреки заверениям и надеждам, кризис обострялся с каждым месяцем. В самом начале 1931 г. бывший республиканский президент Кальвин Кулидж, по-видимому в результате долгого размышления, пришел к выводу о том, что "страна оказалась не в хорошем положении" (Denis W. Brogan. The Era of Franklin D. Roosevelt. New Haven, Yale University Press, 1950, p. 301). От Кулиджа иного и не ждали, но многие все еще ожидали чуда от его преемника в Белом доме. Ожидания оказались тщетными. Призывая страну не ударяться в панику и по-прежнему заверяя американцев в том, что в скором времени "все утрясется", президент Гувер не решался прибегнуть к решительным мерам, и в том числе к установлению правительственного контроля за деловой активностью в стране, из-за боязни вызвать негодование "большого бизнеса". Даже в обстановке сильнейшего экономического кризиса, когда государственное регулирование промышленности и финансов могло сыграть положительную роль, по крайней мере в облегчении участи миллионов американских трудящихся, президент Гувер продолжал заявлять о том, что он "категорически возражает против вмешательства правительства в какой-либо бизнес, поскольку это означало бы вступление в конкуренцию с нашими гражданами" (David Hinshaw. Herbert Hoover. American Quaker, p. 194). Гувер считал, что американская система (которую, как он заявлял, "враги именуют капитализмом"), будучи в основе своей здоровой и крепкой, нуждалась лишь в "беззаветной вере" в нее со стороны широких масс. Тяжелой осенью 1931 г. он даже выехал из Вашингтона в Филадельфию, чтобы своим присутствием на бейсбольном матче продемонстрировать американцам свою уверенность в скором окончании тяжелых времен.

"Мы должны спасти от голода и холода тех наших сограждан, которые испытывают серьезные трудности", - заявлял президент, но ничего практически не делал для облегчения участи голодающих и безработных. Гувер категорически возражал против выделения конгрессом безвозвратных субсидий голодающим фермерам, заявляя, что предоставление федеральной помощи может "оскорбить духовные чувства американского народа". "Гувер никогда не проявлял такой заботы в отношении "духовных чувств" бизнесменов, которые пользовались федеральными субсидиями или получали от министра (финансов) Мэллона кругленькие суммы в виде возмещенных налогов", - справедливо заметил американский историк Ричард Хофштадтер (Richard Hofstadter. The American Political Tradition, p. 303 - 304).

"...В период мирового экономического кризиса 1930-х годов, - писал Уильям 3. Фостер, - коммунисты были признанными руководителями огромных масс безработных в их борьбе за пособия и страхование по безработице" ("Коммунист", 1957, № 15, стр. 69), главными защитниками их интересов. В результате этой борьбы американским трудящимся удалось добиться выделения фондов помощи властями отдельных городов и штатов. Но федеральное правительство Гувера по-прежнему уклонялось от оказания необходимой помощи непрерывно растущему числу лишенных средств существования американских трудящихся. Президент при этом заявлял, что "процветание не может быть восстановлено налетами на государственную казну" ("The American Heritage Pictorial History of the Presidents", vol. 2, p. 770). В ходе своих встреч в Белом доме с представителями деловых кругов Гувер призывал к замораживанию заработной платы трудящимся, сокращая в то же время налоги на монополии с целью расширения объема капиталовложений в экономику. Джон Гэлбрайт, видный американский экономист, писал, что встречи президента с представителями монополий "создавали впечатление действительно впечатляющих действий", добавляя саркастически: "В условиях здоровой и работоспособной демократии необходимо какое-то средство стимулирования действий, когда сами действия невозможны. Г-н Гувер в 1929 г. был пионером в этой области государственного управления" (Ibid., p. 769).

К 1932 г. в стране насчитывалось уже почти 15 млн. безработных, разорилось более 5 тыс. банков и более 32 тыс. частных компаний. Национальный доход США упал с 80 млрд. долл. в 1929 г. до 40 млрд. долл. в 1932 г. (Allan Nevins and Henry S. Commoner. A Pocket History of the United States, p. 416 )В декабре 1930 г. закрылись двери нью-йоркского Банка Соединенных Штатов, располагавшего суммой вкладов в размере 180 млн. долл. Разорение этого старого и известного всей стране банка особенно сильно повлияло на состояние общественного мнения в стране. "Ну уж хуже, чем сейчас, быть не может",- говорили американцы в 1930 г. Но экономическое положение Соединенных Штатов продолжало ухудшаться.

Вот как описывает положение, сложившееся в стране к 1932 г., американский историк Артур М. Шлезингер: "Туман отчаяния повис над страной. Один из четырех американских рабочих был без работы. Фабрики, когда-то затемнявшие небосвод дымом своих труб, привидениями замерли в молчании, как потухшие вулканы. Семьи спали в сооружениях из промасленной бумаги и в норах, выложенных листами тонкой жести, и рыскали на городской свалке в поисках пищи подобно собакам. В октябре (1932 г.) департамент здравоохранения города Нью-Йорка сообщил, что более одной пятой учеников начальных школ страдают от недоедания. Тысячи беспризорных детей, этих маленьких дорожных дикарей, наводнили страну. Участники голодных походов безработных, озлобленные и доведенные до отчаяния, шли по холодным улицам Нью-Йорка и Чикаго. В сельской местности беспорядки переросли уже в насилие. Фермеры останавливали грузовики, перевозящие молоко по дорогам штата Айова, и выливали его в канавы. Толпы людей останавливали распродажу имущества за долги, выдворяли служащих банков и страховых компаний из городов, угрожали судьям и судам, требовали отсрочки платежей по долгам" (Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, p. 3).

Имя президента с ненавистью произносили многочисленные обитатели "гувервиллей" - трущоб, заселенных совершенно разорившимися американскими семьями. В те годы в разговоре часто фигурировали "одеяла Гувера" - старые газеты, которыми укрывались мерзнущие бедняки, "фургоны Гувера" - вышедшие из строя автомашины, в которые запрягали мулов, "гуверовские флаги" - вывернутые наизнанку пустые карманы. Ветераны первой мировой войны, настаивавшие на выплате единовременных пособий, тщетно направляли своих представителей к ограде Белого дома. Президент категорически отказывался принимать голодавших демонстрантов, но гостеприимно встречал в своей резиденции спортсменов и победителей литературных конкурсов. С горечью вспоминали многие предвыборное обещание Гувера о том, что в годы его президентства будут гарантированы всем по две машины в гараже. Гувер, скорее всего, имел в виду "по две семьи в каждом гараже", - иронизировал позднее Трумэн (Franklin D. Mitchell and Richard 0. Davies (ed.). America's Recent Past, p. 201). "Гувер действительно является великим инженером,- писал с горьким сарказмом один из миссурийских фермеров в письме, опубликованном в печати,- ему понадобилось всего четыре года для того, чтобы разрыть и высушить целую страну" (Ibid., p. 207). "Г-н Гувер до отвращения непопулярен в Вашингтоне, - писал обозреватель журнала "Нью рипаблик". - Я никогда не слышал, чтобы об обитателе Белого дома говорили более злобно, чем сейчас" (T. R. В., Washington Notes, "The New Republic", October 14, 1931. p. 219)

Магнаты монополистического капитала США, чьим интересам столь верно служило гуверовское правительство, понимали, что в создавшейся обстановке было бы неразумным и даже опасным оставаться в стороне от критики в адрес Гувера. Более того, если бы не было Гувера, его следовало бы придумать. Наличие объекта критики и всеобщей ненависти в лице президента было своеобразным громоотводом, гарантией тому, что многочисленные жертвы разразившегося кризиса не задумаются серьезно над тем, кто же был действительным его виновником, какая социальная система делала такие трагедии неизбежными. В числе наиболее рьяных критиков действий президента, его "нерешительности и неспособности покончить с ненормальным положением в стране" была буржуазная пресса США, не только не пытавшаяся вскрыть истинные причины экономического кризиса, но даже намеренно сосредоточивавшая внимание общественности на личности президента. В аналитических статьях и обзорах, в "солидных" трудах и карикатурах Гувер (именно Гувер, а даже не его "правительство миллионеров") фигурировал в качестве единственного виновника обрушившихся на страну невзгод и страданий. "Винить во всем Гувера", - призывала страну напуганная грозящими социальными последствиями кризиса крупная монополистическая буржуазия США. Оснований для таких опасений было достаточно - без средств к существованию осталось 45% рабочих промышленных предприятий, и наличие такой огромной армии безработных представляло серьезную опасность для всей капиталистической системы.

Экономический кризис существенно отразился на внутриполитической обстановке в стране. Уже в 1930 г. демократическая партия завоевала большинство мест в конгрессе и уверенно отвоевывала у республиканцев, ставших крайне непопулярными у избирателей, ответственные выборные посты на местах. Оправившись от панического страха, вызванного биржевым крахом и последовавшими за ним событиями, боссы демократической партии решили воспользоваться сложившейся ситуацией, чтобы отвоевать у республиканцев и Белый дом. Профессиональные пропагандисты демократической партии прозвали Гувера "президентом-бездельником" и с тех пор эта обидная кличка так и осталась за ним. Обстановка в стране и отношение общественности к республиканской администрации благоприятствовали реализации планов и надежд демократической партии. Как сказал пресс-атташе Национального комитета демократов Михельсон: "Стол был накрыт, нам оставалось только есть" (David Hinshaw. Herbert Hoover. American Quaker, p. 168).

14 июня 1932 г. республиканские делегаты собрались в Чикаго, чтобы проштемпелевать уже сделанный боссами партии выбор. Начавшееся было весной движение внутри партии за выдвижение кандидатуры Кулиджа было умело подавлено энергичными сторонниками Гувера. Не удалось захватить контроль над партийным аппаратом и предотвратить повторное выдвижение Гувера и "прогрессистам" из республиканской партии, возглавляемым сенаторами Норрисом, Лафоллетом и Костиганом. Чикагские безработные угрюмо наблюдали за тем, как роскошные лимузины подвозили делегатов к залу съезда. Атмосфера в городе была исключительно напряженной. Уолтеру Липпману удалось найти в городе лишь один портрет Гувера, висевший в витрине какого-то магазина. Работа съезда проходила согласно тщательно разработанному плану. Политическая платформа партии безоговорочно защищала внутреннюю и внешнюю политику президента Гувера, обвиняя во всех экономических невзгодах, выпавших на долю американского народа, положение в Европе и экономическую политику европейских правительств. На третий день работы съезда делегаты приступили к выдвижению кандидатур. Председательствующий торжественно провозгласил с трибуны кандидатуру Гувера, нимало не смущаясь, назвав его человеком, "стоявшим у штурвала государственного корабля" в трудные для страны годы и "проложившим безопасный курс сквозь туман и ураганы". Когда один из политических противников Гувера попытался выдвинуть кандидатуру другого делегата съезда, по "удачному стечению обстоятельств" вышли из строя на короткое время все микрофоны в зале. Другого делегата, решившегося предложить съезду кандидатуру бывшего президента Кальвина Кулиджа, попросту выдворила из зала полиция. Предпринятые организаторами съезда и политическими боссами партии меры предосторожности во избежание избрания другого кандидата оказались излишними. Подавляющее большинство делегатов съезда отдало свои голоса Герберту Гуверу. Без особых осложнений была утверждена и кандидатура "напарника" Гувера, Чарльза Кёртиса. Даже члены республиканской партии говорили о национальном съезде партии 1932 г. с чувством возмущения, а чикагская газета "Трибюн" назвала республиканскую платформу "наглым мошенничеством" (Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, p. 295).

Известный американский журналист Уилл Роджерс следующим образом охарактеризовал сложности, с которыми столкнулась республиканская партия накануне президентских выборов 1932 г.: "Единственное, что требуется от демократов,- это пообещать избирателю, что в случае их победы ими будут предприняты определенные шаги. Но от республиканцев требуется, чтобы они сообщили, что именно будет ими сделано, а затем объяснили, почему этого не было сделано до сих пор" (Marvin R. Weisbord. Campaigning for President, p. 123). Эта особенность предвыборной обстановки, несомненно, играла на руку демократической партии, которая, так же как и республиканская партия, не имела какой-либо конкретной программы действия на случай победы на выборах.

К президентским выборам 1932 г. демократическая партия пришла с реальной надеждой сменить республиканцев у власти. В связи с бедственным финансовым положением партии, с одной стороны, и ее растущей популярностью в стране - с другой, один из сенаторов-демократов заявлял в те дни: "Наше несчастье заключается в том, что у нас есть голоса, но нет денег. В создавшейся ситуации наилучшим выходом, по-моему, было бы продать президенту Гуверу миллион голосов за половину той суммы, которую он собирается истратить, чтобы заполучить их. Мы можем пожертвовать голосами, а деньги нам пригодятся" (Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, p. 430).

Едва успел завершиться республиканский съезд, как в Чикаго начали съезжаться делегаты демократической партии. Как отмечали в те дни журналисты, в основной своей массе они были моложе и энергичней республиканцев. Созданию более оживленной атмосферы на съезде способствовала также и чувствовавшаяся на каждом шагу уверенность в близкой победе над республиканцами. Хотя у демократов недостатка в кандидатах не было, губернатор штата Нью-Йорк Франклин Делано Рузвельт с самого начала считался самым вероятным победителем. Но одно дело - делать публичные заявления такого рода в надежде повлиять своей убежденностью на колеблющегося избирателя, а другое дело - искренне верить в свои собственные утверждения.

Американское общественное мнение следовало тщательным образом подготовить к мысли о том, что в президентском кресле может оказаться неспособный передвигаться без чужой помощи инвалид (В 1921 г. в результате заболевания полиомиелитом Ф. Д. Рузвельт остался инвалидом и не мог самостоятельно передвигаться), но что это обстоятельство не должно оказаться решающим при подаче голосов. Подготовке общественного мнения придавалось исключительно важное значение, и ближайшие помощники Рузвельта созвали консилиум из трех крупных медиков-специалистов. Результаты медицинского осмотра Рузвельта были затем широко разрекламированы в прессе, тем более что эксперты пришли к единодушному выводу - Рузвельт со всех точек зрения способен к выполнению любых функций, "какими бы ответственными они ни были". Что касается его неспособности самостоятельно передвигаться, то медики также единодушно заключили, что этот физический недостаток в конкретной ситуации так же несуществен, как, к примеру, "искусственный глаз или преждевременная лысина". У 49-летнего Рузвельта было много преимуществ по сравнению с другими кандидатами - известная всей стране фамилия, личная и политическая популярность человека, одержавшего внушительные победы над республиканцами и победившего даже тяжелую болезнь, широкие личные и родственные связи среди влиятельных в стране лиц. Активно проводившиеся в 1931 - 1932 гг. ведущими американскими газетами опросы общественного мнения показывали, что симпатии большинства американцев склонялись в пользу Рузвельта. Проведенный в 1932 г. газетным концерном Скриппса - Говарда опрос не только подтвердил результаты всех предшествовавших ему опросов, но и оказал серьезное влияние на политические круги и широкую общественность США.

Наиболее серьезными соперниками Рузвельта на съезде были недавний его союзник и покровитель Альфред Смит, пользовавшийся поддержкой делегатов из восточных штатов страны, и южанин Джон Гарнер, спикер палаты представителей, которого поддерживали штаты Юга США. После третьего тура голосования, не давшего решающего большинства ни одному из ведущих претендентов, Гарнер согласился с предложенным ему постом вице-президента и передал Рузвельту голоса своих сторонников. Это и решило исход борьбы на съезде. Франклин Рузвельт был утвержден кандидатом на пост президента США. Политическая платформа, принятая съездом, отвергала "сухой закон", предусматривала меры по решению целого ряда проблем экономического характера, в том числе безработицы, выступала за усиление антитрестовских законов и контроля за деятельностью монополий, требовала сокращения государственных расходов. По своему духу платформа демократической партии выглядела противоположностью республиканской программы действий, в основе которой по-прежнему лежал воспетый Гувером американский индивидуализм. В последний день работы съезда в Чикаго, вопреки установившейся традиции, прилетел сам Рузвельт, чтобы лично присутствовать при утверждении его кандидатуры. Появившись на трибуне зала съезда, он заявил: "Я приступил к работе по решению стоящих перед нами задач с нарушения абсурдной традиции, заключающейся в том, что кандидат должен оставаться в притворном неведении о происшедшем в течение нескольких недель, прежде чем он будет официально об этом уведомлен... Вы утвердили мою кандидатуру, и я знаю об этом и нахожусь здесь, чтобы поблагодарить вас за эту честь... И пусть это также будет символичным, что, делая это, я нарушаю традицию. Пусть отныне нарушение глупых традиций будет задачей нашей партии" (Marvin R. Weisbord. Campaigning for President, p. 319). Перед микрофонами, разнесшими его бархатистый голос по всей стране, Рузвельт впервые обещал американскому народу "новый курс".

Избирательная кампания в разгаре. Теодор Рузвельт в характерной для него позе воинствующего проповедника

Немедленно после завершения работы съезда демократической партии Рузвельт выехал в поездку по стране и вплоть до самого дня президентских выборов разъезжал по тридцати шести штатам от восточного побережья до западного, выступив с двадцатью семью программными речами и множеством коротких выступлений. Благодаря группе энергичных и способных советников, специализировавшихся в различных областях политики и экономики, выступления демократического кандидата были содержательными и отвечали на многие беспокоившие американскую общественность вопросы. Но, подчеркивая высокий интеллектуальный и профессиональный уровень подобранного Рузвельтом "мозгового треста", не следует недооценивать политический опыт и личные способности самого кандидата демократов, которому при любых обстоятельствах принадлежало решающее слово. Проведя столь насыщенную и требовавшую значительного физического напряжения предвыборную кампанию, Рузвельт добился еще одного необходимого для исхода его борьбы результата - он развеял слухи о своей физической непригодности к выполнению сложных и ответственных обязанностей президента США. Важным психологическим моментом было само появление на трибуне энергичного, остроумного человека, не сломленного тяжелейшим недугом, который оставлял людей инвалидами на всю жизнь. Вид кандидата демократов вселял уверенность в толпы людей, встречавших рузвельтовский поезд на станциях, полустанках и заброшенных платформах: если уж он смог преодолеть такую болезнь, возможно, ему удастся излечить и заболевшее общество. Американцы утеряли веру в будущее. Всем своим видом Рузвельт говорил, что этого не стоит делать, если хочешь выжить.

Излагая свою программу действий, он не переставал критиковать республиканскую администрацию и лично Гувера за бездействие в условиях сложной экономической ситуации в стране. "Крах наступил в октябре 1929 года, - заявлял Рузвельт в одном из своих выступлений в октябре 1932 г. - Президент имел в своем распоряжении все средства правительственного вмешательства с этого дня и вплоть до 31 декабря 1931 года он абсолютно ничего не делал для исправления сложившейся ситуации. Но он не только сам ничего не делал, но и занял такую позицию, при которой и конгресс ничего не мог делать" (David Hinsliaw. Herbert Hoover. American Quaker, p. 271). В случае его избрания Рузвельт обещал американцам то, чего, по его словам, не смог обеспечить Гувер, а именно руководство и активные действия. Из намечаемых им к проведению мер кандидат демократов особо выделял государственную помощь фермерам и безработным, организацию общественных работ для молодежи, реформу банковской системы и установление "экономического конституционного порядка", при котором все люди будут пользоваться правом зарабатывать себе на жизнь. Обещания Рузвельта носили очень неконкретный, общий характер, но выдвинутая им программа способствовала возникновению надежд на долгожданные перемены.

Вопросы внешней политики играли второстепенную роль в предвыборной кампании 1932 г. Оба основных кандидата понимали, что не эти вопросы будут решать исход борьбы, и касались их в своих выступлениях лишь вскользь.

После того как республиканский национальный съезд утвердил его кандидатуру, Гувер не намеревался проводить особенно насыщенной предвыборной кампании и собирался ограничиться тремя-четырьмя программными выступлениями. В июле 1932 г. он заявил своему государственному секретарю Стимсону, что, по его мнению, Рузвельт не является сильной личностью и вряд ли может рассчитывать на широкий успех в стране. Гувер считал, что Рузвельта не поддержат деловые круги восточных штатов США, и это будет практически равнозначно для него поражению на выборах. Но к августу президент был вынужден изменить свое отношение к личности Рузвельта и его шансам на победу в выборах. "Мы сможем победить на этих выборах, - сказал Гувер Стимсону, - если только нам удастся возбудить страх перед тем, что можно ожидать от Рузвельта". В любом случае, продолжал Гувер, он готов использовать все имеющиеся в его распоряжении средства, чтобы одержать победу на выборах, так как был уверен, что его победа необходима в национальных интересах (Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, p. 431). За три месяца, оставшиеся до дня выборов, т. е. с августа по ноябрь, Гувер выступил с девятью программными речами.

Основной темой его выступлений были защита республиканской администрации от обвинений оппозиции в том, что она содействовала началу экономического кризиса в США ("Не мы начали мировую войну и панику в Европе", г. Кливленд, 15 октября 1932 г.), и критика демократической партии и ее кандидата за философию, подобную той, "которая отравила всю Европу" (г. Сент-Пол, 5 ноября 1932 г.). Как будто позабыв о том, что он сам когда-то признавал торговлю с Советской Россией невозможной, поскольку ее экономическая система "не в состоянии" обеспечить промышленное производство, экспорт и импорт, Гувер теперь называл товарный демпинг из этой страны одной из основных причин поразившего США кризиса. Рузвельт в его выступлениях выглядел опасным радикалом и демагогом. Во время одного из таких выступлений Гувера жестоко освистали. "Он вредит себе и партии. Это превращается в фарс. Он устал физически и умственно",- был вынужден заметить с горечью один из сопровождавших президента видных членов республиканской партии (Ibid., p. 437).

Приближался день выборов, Гувер оставался верен себе до последнего дня. Выступая в Мздисон-сквергарден, президент заявлял: "Эта предвыборная кампания представляет собой нечто большее, чем спор между двумя людьми, нечто большее, чем спор между двумя партиями. Это спор между двумя философиями государственного правления" (Sidney Warren.The Battle for the Presidency, р.243). В своем выступлении в Солт-Лейк-Сити накануне дня выборов Гувер предостерег американцев по национальному радио от веры в "фальшивых богов, рядящихся в радужные цвета надежд", и осудил "разрушительные силы групповщины, практикуемые нашими оппонентами". Результаты предстоящих выборов, заявил он, отразятся на благополучии многих будущих поколений. "На улицах сотен городов, тысяч населенных пунктов вырастет трава. Сорняки покроют поля миллионов фермерских хозяйств" (Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, p. 437).

8 ноября 1932 г. республиканская партия, как и ожидалось, потерпела жесточайшее поражение. За Рузвельта проголосовало на 7 млн. человек больше, чем за Гувера (22,8 млн. против 15,7 млн.). Кандидат от социалистической партии Н. Томас получил около 900 тыс. голосов, кандидат коммунистов Уильям Фостер - свыше 103 тыс. Остальные четыре кандидата более мелких партий разделили между собой 176,5 тыс. голосов. Ночью 8 ноября Гувер направил Рузвельту в Нью-Йорк телеграмму следующего содержания: "Поздравляю вас с предоставленной вам возможностью послужить стране и желаю вам успешного пребывания на посту президента. В целях, близких всем нам, я буду всегда готов оказать любое содействие" ("The New York Times", November 9, 1932 ).

Герберт Гувер поздравляет Франклина Д. Рузвельта с победой на выборах. На 12 лет в Белом доме утверждается новый хозяин

Итак, до дня официальной смены республиканцев у власти оставалось четыре месяца (Согласно соответствующей статье конституции Соединенных Штатов, официальной датой вступления президента на пост было 4 марта года, следующего за годом президентских выборов (которые проводятся в первый вторник после первого понедельника ноября високосного года). В 1933 г. по инициативе президента Рузвельта, считавшего, что разрыв в четыре месяца между выборами и вступлением на пост слишком велик, была принята 20-я поправка к конституции США, согласно которой датой официального вступления президента на пост объявлялось 20 января года, следующего за годом выборов). По прошествии этих четырех месяцев и в течение последующих двух десятилетий власть в стране будет принадлежать демократической партии, За исключением двухлетнего отрезка времени, в годы президентства Трумэна, демократы будут отныне партией большинства в обеих палатах американского конгресса вплоть до 1952 г.

После президентских выборов 1932 г. экономическое положение Соединенных Штатов продолжало ухудшаться еще более быстрыми темпами, что, как уверял себя и других Гувер, являлось свидетельством разочарования деловых кругов США в результатах выборов. Подобными утверждениями утешал себя не только Гувер. Многие его единомышленники рассуждали так: несмотря на масштаб рузвельтовской предвыборной кампании, мало кто в стране имел ясное представление о личности будущего президента. Большинство американцев вообще знали Рузвельта лишь по фотографиям в газетах и сильному, приятному голосу, излагавшему по радио предвыборную программу демократической партии. Было известно, что он происходит из аристократической семьи, основоположник которой был одним из первых голландских поселенцев в Америке, и что финансовое положение этой семьи прочно. Но этих сведений было недостаточно для того, чтобы деловые крзгги США обрели в нем уверенность. Напротив, их настораживали усиленно циркулировавшие слухи о намерении будущего президента чуть ли не национализировать промышленность и банки в Соединенных Штатах.

В разгар подготовительной работы в связи с предстоявшим приходом демократов к власти на Фраыклина Рузвельта было совершено покушение. Покушавшийся, безработный Джузеппе Зангара, стрелял в него приблизительно с расстояния в десять метров. Стоявший рядом с машиной Рузвельта мэр Чикаго Энтони Чермак был смертельно ранен и через несколько дней скончался. Легкие ранения получили несколько человек, но Рузвельт остался невредим.

В начале февраля 1933 г. закрылись все банки в штате Мичиган, а затем и в десяти других штатах. Паника вновь охватила оплот финансового мира Америки- банки Нью-Йорка. Стремясь вынудить своего соперника сделать опрометчивый шаг, Гувер пытался заручиться обещанием Рузвельта, что тот будет продолжать ею экономическую политику. Дважды Гувер и Рузвельт встречались для обсуждения вопросов, связанных с тяжелым положением в стране и с мерами по борьбе с ним, но Рузвельт был полон решимости не связывать ни себя, ни будущее правительство никакими обещаниями. Он был убежден в том, что судьба Гувера предрешена, и демонстрировать в этих условиях какую-либо близость к нему было бы по меньшей мере неразумным. В свою последнюю ночь в Белом доме президент Гувер устало произнес: "Дальше идти некуда. Мы больше ничего не можем сделать" (Theodore G. Joslin. Hoover off the Record. New York, 1934, p. 180 )Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, p. 437.

5 марта 1933 г. были закрыты все банки США; собравшимся у их дверей мелким вкладчикам капитала кризис принес разорение

Один из его критиков позднее скажет: "Г-н Гувер никогда не был президентом Соединенных Штатов. В течение четырех лет он был председателем правления директоров" (John Emmet Hughes. The Living Presidency. Coward, McCann and Geoghegan. 1973, p. 82). Председателем правления директоров капиталистического предприятия, можно добавить, которым акционеры этого предприятия - представители промышленно-финансовой олигархии США - с готовностью пожертвовали во имя спасения от банкротства всей капиталистической системы.