VI ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПОКЕР

Трижды за первые 45 лет XX столетия вице-президенты США занимали президентские посты в результате внезапной смерти своих предшественников, но впервые президентом страны стал человек, обладавший столь незначительным политическим опытом и так разительно отличавшийся по своим личным качествам, способностям от того, чьим преемником он оказался. В первый день своего пребывания на посту президента Трумэн сказал нескольким близким к нему журналистам: "Ребята, если вы когда-нибудь молитесь, молитесь сейчас за меня. Не знаю, падал ли на вас когда-нибудь стог сена, но, когда они мне вчера сказали, что произошло, мне показалось, что на меня обрушились луна, звезды и все планеты" (William White, Majesty and Mischief: A. Mixed Tribute to F. D. R. McGraw-Hill Books Company. Inc. New York, 1901, p. 21). Именно так и должен был себя чувствовать человек, всего за десять лет до этого появившийся на национальной политической арене в неожиданной для него роли сенатора от штата Миссури. Клинтон Росситер приписывал Трумэну следующие слова: "В Соединенных Штатах есть по меньшей мере миллион человек, которые выполняли бы обязанности президента лучше меня, но этот пост достался мне, и я делаю все, на что способен" (Clinton Rossiter. The American Presidency, p. 125). Подобные попытки самоанализа у Трумэна были нечастым явлением.

Получив сообщение о смерти Рузвельта, посол СШЛ с Москве Аверелл Гарриман нанес визит главе Советского правительства и информировал его о происшедшем, а также о том, что, согласно конституции США, присягу на пост президента принес вице-президент Гарри С. Трумэн. Посол охарактеризовал нового президента как человека, способного, в принципе, продолжать политический курс своего предшественника. Гарриман, однако, отметил, что Трумэн не имеет опыта в вопросах внешней политики и будет вынужден полагаться на рекомендации своих советников 3 C. L. Snlzberger. If Roosevelt Had Lived, "The International Herald Tribune", April 13, 1970. Посол не был одинок в такой оценке способностей Трумэна. Современники нового президента и даже авторы, уполномоченные им самим на создание биографических произведений о нем, склонны были относить Трумэна к заурядным политическим деятелям. Но в то же время многие из них высказывали убеждение, что именно такой человек, не обладающий выдающимися качествами, и нужен на посту президента США. Джон Гарнер, бывший вице-президентом США в первые восемь лет президентства Рузвельта, считал, что Соединенным Штатам вообще противопоказан президент, обладающий блестящими личными качествами, поскольку ему будет грозить опасность остаться непонятым рядовыми американцами. Приводя это высказывание Гарнера, некоторые авторы заключили, что в "Гарри Трумэне народ имеет президента, не претендующего на обладание выдающимися качествами", и что "именно в этом заключены истоки его способности к руководству" (Frank McNaughton and Walter Hehmeyer. This Man Truman. McGraw-Hill Book Company. New York, 1915, p. 212). Другие считали заурядность Трумэна гарантией того, что он будет понимать нужды простых людей, и утверждали, что именно в этом качестве заключено "наибольшее достоинство Трумэна" (Jonathan Daniels. The Man of Independence. J. B. Lippincott Company. New York, 1950, p. 202).

Но большинство американцев задавали друг другу тот же вопрос, который задал президенту Рузвельту адмирал Леги всего лишь несколько месяцев назад, когда он впервые услышал имя вероятного кандидата на пост вице-президента: "А кто такой этот Трумэн?"

Появление Гарри Трумэна на провинциальной политической арене относится к 1922 г., когда его, разорившегося в результате экономического кризиса совладельца галантерейного магазина, представили полновластному хозяину штата Миссури миллионеру Тому Пендергасту. Этому знакомству суждено было сыграть решающую роль в биографии Трумэна, хотя на первых порах Пендергаст никак не мог запомнить имени представленного ему Трумэна и попросту именовал его "тот малый, который разорился вместе с Эдди Джекобсоном" (Джекобсон был партнером Трумэна и совладельцем галантерейного магазина). Ни Трумэн, ни кто-либо из представителей семьи Пендергастов впоследствии ни словом не обмолвились об обстоятельствах знакомства и достигнутой в результате встречи договоренности. Но сам Пендергаст когда-то говорил: "Меня называют боссом. А по существу это означает лишь то, что у меня есть друзья и что сначала ты делаешь что-либо для людей, а потом они делают что-нибудь для тебя" (Frank Mason. Truman and the Pendergasts. Regency Books. Evanston. 1903, p. 30). Помимо того что он являлся боссом "без сомнения, одной из самых бесстыдных и продажных организаций" (Cabell. Phillips. The Truman Presidency; The History of a Triumphant Succession. The Maciuillan Company. New York, 1900, p. 18 )в истории американского боссизма, Том Пендергаст владел рядом компаний по производству строительных материалов и, будучи их владельцем, был, естественно, заинтересован в получении по возможности большего количества оптовых заказов. Это можно было обеспечить в первую очередь распределением ключевых постов в местных административных органах среди верных членов своей организации. Когда наставало время местных выборов, Пендергаст подбирал кандидатов на вакантные посты в муниципалитете или в штате с осмотрительностью шахматиста, решающего, с какой фигуры ему ходить. Для обеспечения победы его организации на выборах 1922 г. Пендергаст нуждался в человеке, имевшем широкий круг родственных и приятельских связей в округе, желающем занять административный пост (квалификация не имела решающего значения) и не обладающем каким-либо политическим опытом. Иметь политический опыт, по убеждению Пендергаста, значило быть замешанным в недостойных делах. Пендергасту же, в условиях серьезной конкуренции со стороны республиканцев и наличия большого числа конкурентов в своей демократической партии, нужен был человек, не успевший запятнать свою репутацию и, следовательно, лишающий противников возможности критиковать его с этих позиций. Выбор босса пал на недавно возвратившегося из-под Вердена артиллерийского капитана Гарри Трумэна, сумевшего, будучи в армии, скопить на посту администратора солдатской столовой достаточную сумму денег, чтобы открыть на паях в родном городе галантерейный магазин. Бизнесмена из Трумэна не вышло, и, прогорев на своем магазине, он с готовностью согласился попробовать силы на выборном посту судьи округа Джексон Каунти (Округ Джексон Каунти включал почти полностью такой крупный город, как Канзас-Сити, а также ряд более мелких городов, в том числе Индепенденс, в котором жил Трумэн. В окружной администрации Джексон Каунти было три должности судьи. В отличие от общепринятого представления о судьях как о представителях закона в штате Миссури судьями назывались административные чиновники, осуществляющие наблюдение за общественными строительными работами с правом вынесения решений (отсюда, по-видимому, и наименование поста) относительно предлагаемых к строительству объектов. Судьи Джексон Каунти обладали правом подписи контрактов на проведение строительных работ, проверки качества их исполнения, приемки завершенных объектов и утверждения перспективных планов общественного строительства).

В ходе предвыборной кампании Трумэн объездил весь округ, встречаясь с избирателями в классическом стиле американских кандидатов, т. е. пожимая на ходу руки, изредка целуя маленьких детей, бросая шутливые фразы и уходя от обсуждения действительно серьезных вопросов. Как же проходили выборы в Джексон Каунти? "Банды хулиганов систематически избивали служащих избирательных участков и лиц, осуществлявших наблюдение за проведением выборов, разбивали избирательные урны и даже прибегали к похищениям и убийствам с целью сохранения господства пендергастовской организации в Канзас-Сити в течение большей части двадцатых и тридцатых годов" - так описывал обстановку в округе один из биографов Трумэна (Ibid., p. 19).

Пендергастовская машина обеспечила избрание Трумэна в окружные судьи. Канзасский журналист Фрэнк Мейсон, опубликовавший в 1963 г. книгу "Трумэн и Пендергасты", пытался защитить Трумэна от обвинений в том, что тот был ставленником Пендергаста и исполнителем его воли на всех постах, полученных при поддержке организации. Интересно читать, каким образом Мейсон объясняет характер взаимоотношений между Трумэном и Пендергастом, не видя в этом объяснении ничего предосудительного. "Основное, что Т. Джей (инициалы Тома Пендергаста. - Э. И.) получил от пребывания судьи Трумэна на посту, так это абсолютную гарантию того, что большинство должностных постов в Джексон Каунти будут отданы преданным членам организации, с которой Трумэн решил себя связать" (Frank Mason. Truman and the Pendergasts, p. 88). Ни для кого не было секретом в штате Миссури, что подрядчики, получавшие от должностных лиц контракты на строительные работы, были обязаны затем покупать строительные материалы по завышенным ценам у принадлежавших Пендергасту компаний. С точки зрения журналиста Мейсона, договоренность между Трумэном и Пендергастом была всего лишь деловым соглашением между чиновником и бизнесменом. Более того, Мейсон считает, что, не согласись Трумэн с предложением семьи Пендергастов о деловом сотрудничестве, последние нашли бы, конечно, другого кандидата и округу могло быть в конечном итоге хуже. Трумэн был близок к Пендергастам (таков ход рассуждений Мейсона) и хорошо знал их отрицательные качества. "Подчас,- теоретизировал Мейсон,- человек, всю глубину нечестности которого вы хорошо знаете, может быть более полезен, чем другой человек, являющийся загадкой с незапятнанной репутацией" (Ibid., p. 89). Отсюда, по-видимому, следовал вывод о том, что Трумэну даже принадлежит заслуга в установлении тесного контакта с организацией Пендергаста и использовании ее в интересах округа.

Позднее сам Трумэн, частично признавая то, что хорошо было известно всей Америке, говорил: "Я обязан всей своей политической биографией организации Пендергаста. Я знаю, что эта организация поощряла некоторые дурные дела". Но, спешил добавить он, "в моих отношениях с Томом Пендергастом и его организацией не было ничего дурного" 11 Ibid., p. 111. Трумэн часто и в различных выражениях говорил на эту тему даже после того, как стал президентом США. Мейсон считал, что фраза Трумэна о том, что он был обязан всей своей политической карьерой пендергастовской организации, должна быть понята примерно так же, как утверждение кого-либо об окончании им определенного учебного заведения или получении займа от банка. Один из близких к Трумэну журналистов, по его собственному утверждению, "много раз спрашивал (Трумэна.- Э. И.), действительно ли Пендергаст был честным человеком. Трумэн неизменно отвечал выразительным "да". Он заверял меня, что ни разу не слышал хотя бы об одном позорном поступке Пендергаста. Я верил ему тогда и верю по сей день..." (William P. Helm, Harry Truman; A Political Biography. Duell, Sloan and Pearce. New York. 1947, p. 4, 219-220). Остается непонятным, с какой стати упомянутый журналист "много раз" возвращался к этому вопросу, неужели ему не было достаточно одного выразительного "да" Трумэна? Может, все-таки Трумэну он так и не поверил?

Став окружным судьей, Трумэн решил восполнить пробел в своих знаниях (никакого специального образования у него не было) и в 1923 г. стал посещать вечерние юридические курсы в Канзас-Сити. Вскоре он их бросил, придя к выводу, что зря теряет время. Много лет спустя, став уже президентом страны, Трумэн давал такой совет молодым людям, решившим посвятить себя политической карьере: "Получите по возможности лучшее образование, а затем постарайтесь оказаться полезными своим соседям. Познакомьтесь со всеми в своем районе. Затем я попытался бы узнать кое-что о праве и банковском деле, фермерстве и о том, как люди работают на фабриках, а потом посвятил бы все время изучению того, как ладить с людьми" (William Hillman. Mr. President. Farrnr, Straus and Young, 1952, p. 196). Трумэну, несомненно, удалось оказаться полезным своим "соседям", и он в совершенстве овладел мастерством ладить с нужными людьми.

Хотя на очередных выборах окружных судей Трумэн потерпел поражение, семья Пендергастов не отказалась от своего кандидата - он просто выбыл на время из политической игры. В течение двух лет, с 1924 по 1926 г., Трумэн с различной степенью успеха пробовал свои силы в качестве распространителя подписки на членство в автоклубе, одного из основателей компании по финансированию строительных работ и т. д. В 1926 г. с помощью своих старых покровителей Трумэн победил на выборах окружных судей и стал на этот раз председательствующим судьей в округе.

Трумэн, никогда не вдававшийся в детальное описание своих функций на посту судьи, вспоминал в автобиографических заметках, что в Джексон Каунти "имелось около 900 назначаемых постов и они могли служить фундаментом политической организации. Т. Пендергаст был заинтересован в том, чтобы иметь по возможности больше друзей на ключевых постах, но он всегда считал, что, если человек не выполняет должным образом возложенные на него обязанности, его следует убрать и назначить того, кто будет их выполнять. Я всегда придерживался такой же политики" (Ibid., p. 185). Судя по дальнейшей политической карьере Трумэна, расхождений между Пендергастом и Трумэном в отношении тех, кого следовало убирать, а кого назначать на их места, не было.

Между прочим, автобиографические заметки Трумэна, тщательно им продуманные и профильтрованные, легли в основу многих биографических книг о тридцать третьем президенте США, написанных по его собственному заказу либо же по заказу руководства демократической партии. Наличием общего источника сведений и объясняется поразительное сходство между этими книгами, сходство не только между приводимыми в них примерами "безупречного послужного списка" Трумэна, но и между высказываемыми в его пользу доводами и объяснениями. Никто из этих авторов, будь то Ф. Мейсон или Дж. Даниэле, У. Хелм или У. Хиллман, Ф. Макноутон или У. Хехмейер, так и не решился переступить пределов тех сведений, которые были любезно предоставлены самим Трумэном в письменном виде или в ходе дружеских бесед (Всего Трумэну посвящено около двух десятков книг американских авторов, причем большинство из них вышли в свет в конце 40 - начале 50-х годов. В 1972 г., незадолго до смерти Г. Трумэна, в свет вышла "интимная" биография президента, написанная его дочерью Маргарет. Ничего нового к уже известным сведениям о жизни Трумэна она практически не добавила).

В 1934 г., уверившись во всесилии пендергастовской организации, Трумэн решил попытать счастье на выборах в палату представителей конгресса США от штата Миссури, но оказалось, что Пендергасты уже обещали свою поддержку кому-то другому. В создавшейся обстановке Трумэну "пришлось согласиться" с предложением босса о выдвижении его кандидатуры на выборах в сенат США. В своих автобиографических заметках Трумэн настойчиво проводит мысль о том, что он согласился на это под сильным давлением Пендергаста, уговаривавшего его чуть ли не целую ночь. "В действительности,- пишет один из близких к Трумэну авторов, - он был ошеломлен и обрадован этим предложением и его сомнения в ту ночь были стратегией, родившейся при мысли, что теперь организация нуждалась в нем в такой же степени, в какой он сам в ней нуждался" (Cabell Phillips. The Truman Presidency, p. 22).

Хотя до конца своих дней Пендергаст оставался ярым врагом Рузвельта и его "нового курса", он не мог допустить того, чтобы контролируемые им промышленные предприятия в штате Миссури оставались в стороне от широкого потока правительственных заказов. С точки зрения своей заинтересованности в получении государственных подрядов на осуществление строительных работ и поставку необходимых материалов Пендергаст нуждался в поддержании самого тесного делового контакта с правительственными учреждениями в Вашингтоне. Задачу поддержания такого контакта он, по всей видимости, и предполагал возложить на Трумэна.

1934 год был годом триумфальных побед демократической партии на местных, муниципальных и штатных выборах. Популярность Рузвельта среди рядовых избирателей Америки была в эти годы настолько велика, что подчас единственное предъявляемое ими требование к кандидату было заявление о полной поддержке президента Рузвельта и его политики. "Я всем сердцем и душой за Рузвельта" - этими словами начал свою предвыборную кампанию кандидат в сенаторы Трумэн, и тема его личной приверженности идеям Рузвельта проходила красной нитью через все его выступления перед избирателями штата Миссури. Члены пендергастовской организации повсюду следовали за кандидатом своего босса, организовывая "стихийные" демонстрации в его поддержку и обеспечивая всеми доступными им средствами "энтузиазм" избирателей. В ноябре 1934 г. Трумэн был избран сенатором от штата Миссури.

С первых же дней своего пребывания в Вашингтоне сенатор Трумэн столкнулся с серьезными трудностями. Журналист, которому он предложил пост своего административного помощника, отклонил эту честь. "Я нe счел возможным работать на лицо, связанное с Томом Пендергастом. Я мог бы лишиться будущего, как только об этом распространился бы слух",- объяснил впоследствии свое решение этот человек (Franc Mason. Truman and the Pendergas, p. 123).

В июне 1935 г. в газете "Канзас-Сити стар" появилось интервью с сенатором Трумэном, в котором он довольно туманно утверждал, что, несмотря на частые телеграммы Пендергаста с указанием о том, как ему голосовать по тем или иным вопросам, обсуждавшимся в сенате, он всегда голосовал "в интересах миссурий-цев". Свидетельством продолжавшейся тесной связи Трумэна с миссурийским боссом и его организацией стало обсуждение в сенате США кандидатуры Мориса Миллигана, личного врага Пендергаста, на пост районного прокурора в штате Миссури. Дело было в том, что Миллиган был инициатором судебного преследования Пендергаста по обвинению в уклонении от налогов, и Трумэну поступило указание во что бы то ни стало провалить Миллигана. При обсуждении этого вопроса в сенате Трумэн заявлял, что прокурором должен стать человек, "приемлемый для демократов, проживающих в данной общине" (Cabell Phillips. The Truman Presidency, p. 29). Сенат утвердил Миллигана прокурором. Единственным сенатором, голосовавшим против утверждения, был Гарри Трумэн. Год спустя Пендергаст признал себя виновным во взяточничестве и в нарушении законов о налогообложении и был осужден на несколько лет тюремного заключения. Главным обвинителем на процессе Пендергаста выступал Морис Миллиган (Трижды кандидатура М. Миллигана выдвигалась президентом Рузвельтом на пост прокурора Восточного района штата Миссури и вопреки противодействию сенатора Трумэна сенат США трижды ее утверждал. В 1945 г. Миллиган не был выдвит нут на четвертый срок - ставший к тому времени президентом Г. Трумэн этого просто не допустил. Позднее Миллиган описал все эти события в своей книге "Миссурийский вальс").

Роль Трумэна во всей этой истории была настолько неблаговидна, что в конце 1939 г. президент Рузвельт счел необходимым предложить ему накануне года очередных выборов в сенат скромный пост в одной из федеральных комиссий, полагая, что Трумэн больше не решится выставить своей кандидатуры в сенат. Но, заручившись поддержкой оставшихся на свободе членов семьи Пендергастов и их политической организации, Трумэн заявил, что он намерен продолжать борьбу за сенаторское кресло в 1940 г. Ему вновь удалось одержать победу, и, как и раньше, решающую роль в этом сыграли те силы, которым он был обязан всей своей политической карьерой. Сын Тома Пендергаста, Джим Пендергаст, встал во главе несколько пошатнувшейся, но все еще могущественной организации в Канзас-Сити.

Руководству демократической партии было известно, что Рузвельт хотел бы иметь в качестве своего "напарника" на новый четырехлетний срок Генри Уоллеса, с которым он уже выступал в 1940 г. Однако у вице-президента Уоллеса было много врагов в политических кругах страны, и особенно в южных штатах, считавших его опасным радикалом и чуть ли не рупором американских левых. Уже к 1943 г. консервативным демократам из южных штатов удалось довести до сведения Рузвельта, что в случае выдвижения кандидатуры Уоллеса на второй срок они будут вынуждены отколоться, поставив тем самым под угрозу победу самого Рузвельта на очередных президентских выборах. Но дело, конечно, было не только в самом Уоллесе как неприемлемом для демократов-южан вице-президенте. К 1944 г. в политических кругах страны не скрывали кто опасений, а кто и надежд по поводу того, что 62-летний Рузвельт не доживет до конца своего четвертого срока. А это означало, что человек, избранный вице-президентом, почти наверняка станет президентом США до 1948 г. Делегация демократов из южных штатов во главе с сенатором из Алабамы Джоном Бэнкхедом посетила Трумэна до начала работы национального съезда и категорически заявила о своем несогласии с кандидатурой Уоллеса. "Черт подери,- заявил один южанин,- человек, которого выдвинут на этом съезде, может в один прекрасный день стать президентом. Юг знает об этом. Президенту Рузвельту, возможно, не удастся дослужить до конца своего срока. А мы ни в коем случае не согласимся на Уоллеса. Все теперь зависит от тебя, Гарри. Ты или никто" (Frank McNaughton and Waller Hehmeyer. This Man Truman p. 151 - 152).

Рузвельт настаивал на кандидатуре Уоллеса, но в конце концов убедился в бесплодности своих попыток оказать влияние на руководство демократической партии. Как уже известно, национальный съезд демократической партии, собравшийся в Чикаго в июне 1944 г., единогласно утвердил на пост президента кандидатуру Франклина Рузвельта. Перед тем же как перейти к обсуждению кандидатуры на пост вице-президента, председатель съезда Сэмюэль Джексон зачитал делегатам личное письмо Рузвельта, в котором президент излагал свою точку зрения "в отношении выбора кандидатуры на пост вице-президента". В письме Рузвельт заявлял: "Генри Уоллес работал вместе со мной в течение последних четырех лет в качестве вице-президента, предшествующие восемь лет в качестве министра сельского хозяйства и задолго до этого. Я его люблю и уважаю, и он является моим личным другом. По этим причинам" будь я делегатом съезда, я бы голосовал за его выдвижение. Но в то же время мне не хочется выступать в роли человека, как бы диктующего свою волю съезду. Очевидно, что решающее слово принадлежит съезду. И съезд должен - а я полагаю, что это так и будет - взвесить все "за" и "против" в отношении избранной им кандидатуры" (Jonathan Daniels. The Man of Independence, p. 248 - 249). В процессе подготовки съезда демократической партии кандидатура Гарри Трумэна называлась все чаще, хотя основными претендентами на пост вице-президента считались Генри Уоллес и сенатор от штата Южная Каролина Джеймс Бирме.

Незадолго до созыва съезда в игру вступил председатель демократической партии Роберт Ханнеган, близкий друг Трумэна, тоже миссуриец, которому Трумэн в свое время оказал серьезную поддержку. В своих мемуарах Трумэн утверждал, что все закулисные переговоры о его кандидатуре велись без его ведома. Один из журналистов приводит даже такие его слова: "Я не хочу, чтобы меня выдвигали в кандидаты. Я хочу быть сенатором от штата Миссури, и только им" (William Helm. Harry Truman, p. 219 - 220). Трудно, однако, представить себе, чтобы подобное заявление диктовалось чем-либо, кроме тактических соображений.

Зал, в котором проходил национальный съезд демократов, был заполнен сторонниками Уоллеса, и казалось, в этой обстановке нельзя было и мечтать о том, чтобы попытаться провести кандидатуру другого человека. По согласованию между влиятельными в партии консервативно настроенными демократами в зал были вызваны пожарники, объявившие о необходимости удаления из зала лишних людей. В связи с начавшейся по этому поводу перепалкой между делегатами голосование по кандидатуре вице-президента было перенесено на следующее заседают. И все же предварительно согласованная в известных "прокуренных номерах" чикагских гостиниц кандидатура Трумэна была утверждена большинством голосов. Бывший сенатор Джордж Норрис следующим образом отозвался о закулисной игре на съезде в своем письме к Уоллесу: "Я задумываюсь над тем, какую роль в этой игре отводили вероятности того, что он (Рузвельт) умрет прежде, чем дослужит до конца своего следующего срока, если он будет переизбран... Не потому ли машина (имеется в виду консервативное руководство демократической партии. - Э. И.) горела таким желанием нанести вам поражение?.. Политиканов, в жилах которых течет холодная кровь, не трогают патриотические чувства. Они являются игроками в мире политики" (Jonathan Daniels. The Man of Independence, p. 234). Что касается самого Трумэна, то он, по-видимому, тоже подумывал о такой вероятности. Один из близких к Трумэну людей, служивший когда-то вместе с ним в армии, вспоминал об эпизоде, имевшем место в сентябре 1944 г., т. е. вскоре после того, как кандидатура Трумэна была утверждена демократическим съездом. По свидетельству этого человека, выходя как-то вместе с Трумэном из Белого дома, он остановился и обратился к Трумэну со следующими словами: "Послушай, приятель. Обернись назад и посмотри. Ты будешь жить в этом доме очень скоро". "Боюсь, что да",- последовал ответ Трумэна (Ibid., p. 255).

Взгляды Трумэна по вопросу о роли государства в рамках капиталистической системы были хорошо известны в монополистических кругах страны. Еще будучи сенатором, Трумэн заявил в 1942 г.: "Лично я твердо верю в индивидуальную инициативу и убежден в том, что Соединенные Штаты так быстро достигли нынешнего уровня развития в основном благодаря существованию свободы действий для индивидуальной инициативы. Я против государственных чиновников, будь то лица, избранные из деловых кругов, или нет, которые определяли бы, кто будет производить и сколько должно быть произведено..." (Frank McNaughton and Waller Hehmeyer, This Man Truman, p. 103 )Однако, став кандидатом партии на пост вице-президента, Трумэн старался не акцентировать внимания избирателей на тех вопросах, по которым он слишком уж явно расходился во взглядах с Рузвельтом. В ходе предвыборной кампании 1944 г. Трумэн выступал в роли верного защитника политики правительства Рузвельта в области как внутренней, так и внешней политики. Он яростно критиковал республиканских президентов прошлых лет за то, что их правительства "были настолько заняты оказанием помощи большому бизнесу, что у них не оставалось времени для фермеров...". "Мы, демократы,- демагогически заявлял Трумэн в одном из своих выступлений в ходе предвыборной кампании,- не будем называть проявлением антиамериканизма оказание помощи фермеру и рабочему в трудные времена..." (Ibid., p. 175 )

Усилиями самого Трумэна и близких к нему политических деятелей и журналистов характер взаимоотношений между Рузвельтом и Трумэном в период, предшествовавший съезду демократов в Чикаго, и в период предвыборной кампании в значительной степени оброс легендой. Воспользовавшись тем, что Рузвельт не оставил никаких дневников или заметок, относящихся к этому периоду. Трумэн, Ханнеган и другие близкие к ним лица приписывали Рузвельту всевозможные высказывания и поступки, не опасаясь опровержений. В этих условиях остается полагаться лишь на официальные документы из рузвельтовского архива и тех авторов, которые имели к ним доступ. Эти авторы отмечают, что, даже став вице-президентом, Трумэн не пользовался особым расположением Рузвельта и весьма редко получал приглашения в Белый дом. Согласно материалам президентских архивов, Рузвельт всего лишь дважды принимал своего вице-президента, причем в беседах с ним не поднимал вопросов государственного значения. Редкие встречи Рузвельта с Трумэном можно было бы, конечно, объяснить тем, что после принесения четвертой присяги на пост президента Рузвельт был в Вашингтоне в общей сложности немногим более одного месяца. Однако факты говорят о том, что, даже находясь в Вашингтоне, президент уклонялся от встреч с вице-президентом. Таким образом, Трумэн практически не относился к кругу близких к президенту людей, принимавших активное участие в решениях важных политических вопросов в первые месяцы исторического 1945 г. Как свидетельствуют американские официальные источники, вице-президент США не был в курсе дел относительно совершенно секретных исследований американских ученых, которые работали в те годы над созданием атомной бомбы.

Трумэн писал, что ему никогда не удавалось получать того поста, к которому он стремился. (С характерными для него недомолвками Трумэн, однако, умолчал о том, что при поддержке пендергастовской машины ему в конечном итоге удавалось получать более высокий пост, чем тот, на который он рассчитывал.) Когда-то давно, по его словам, он хотел быть окружным сборщиком налогов, а стал окружным судьей, позднее стремился попасть в конгрессмены, а "пришлось" стать сенатором, хотел остаться сенатором, а его "заставили" стать вице-президентом. Впрочем, став президентом США, Трумэн более не жаловался на свою "невезучесть". Отныне он упивался своим всесилием. Ему доставляло удовольствие видеть вокруг себя людей, готовых услужить ему. Вот как Трумэн самодовольно описывал свой обычный ужин: "Сегодня вечером ужинал в одиночестве. Проработал в кабинете Ли Хаус до ужина. Вошел дворецкий и официальным тоном произнес: "Господин президент, ужин подан". Я вхожу в гостиную в Блэр Хаус. Барнетт, облаченный во фрак с белым галстуком бабочкой, отодвигает мой стул, пододвигает его к столу. Джон, во фраке с белым галстуком бабочкой, приносит мне стакан с соком. Баркетт уносит пустой стакан. Джон приносит мне тарелку. Барнетт подает мне отбивной бифштекс. Джон приносит мне спаржу. Барнетт приносит мне морковь и свеклу. Мне приходится есть в одиночестве и в тишине при свечах. Я звоню. Барнетт уносит тарелки и масло. Входит Джон с салфеткой и серебряным подносом для сметания крошек - на столе крошек нет, но Джон тем не менее должен смести их со стола. Барнетт приносит тарелку с чашей для полоскания пальцев и салфетку... Барнетт приносит мне немного шоколадного крема. Джон приносит мне кофе по-турецки (у нас дома это маленькая чашка кофе - на два глотка), и мой ужин окончен. Я полоскаю руки в чаше и иду в рабочий кабинет. Вот это жизнь!" (William Hillman. Mr. President, p. 143 )

В своем первом заявлении в качестве президента Трумэн обещал продолжать политику Рузвельта и с этой целью просил кабинет остаться в том же составе, в каком он существовал при Рузвельте. То же самое Трумэн повторил и в ходе своего первого совещания с членами кабинета. Однако некоторые члены рузвельтовского кабинета, вспоминая об этом периоде, писали, что Трумэн в первый же год своего пребывания в Белом доме хотел избавиться от тех людей, которые составляли в прошлом ближайшее окружение Рузвельта, и заменить их своими ставленниками, не имеющими возможности сравнивать личные качества и политическую мудрость двух президентов. Возможно, в какой-то степени они и были правы, но дело было не только или, вернее, не столько в том, что Трумэн опасался невыгодных ему аналогий с Рузвельтом. Монополистический капитал США, вынужденный в условиях рузвельтовского буржуазного либерализма и усиления государственного контроля военного времени несколько умерить свои аппетиты, с приходом Трумэна в Белый дом вновь воспрял и стал требовать от нового президента устранения с пути сторонников "нового курса". Первым был вынужден уйти государственный секретарь Стеттиниус. На его место был назначен сенатор Джеймс Бирнс, неудачливый соперник Трумэна на демократическом съезде 1944 г. За Стеттиниусом последовали другие члены рузвельтовского кабинета. За восемь лет пребывания на посту президента Трумэн сменил в общей сложности 24 члена кабинета (На своем посту министра обороны оставался с 1947 г. (с 1944 по 1947 г. он был министром военно-морского флота) вплоть до своей печально известной гибели Джеймс Форрестол, по утверждению Г. Уоллеса уже в сентябре 1945 г. страдавший серьезным психическим расстройством. Как это ни странно, но именно этот находившийся на грани полного помешательства человек пользовался наибольшим доверием нового президента. То, что Форрестол был психически больным человеком, не скрывал и его близкий друг, журналист Артур Крок ) (Arthur Krock. Memoirs, p. 230 - 237 )- больше, чем кто-либо до него. При этом абсолютное большинство назначавшихся на высшие государственные посты лиц неизменно являлись либо финансистами и промышленниками, связанными с крупнейшими корпорациями юристами, либо же военными. Остальные посты были распределены между старыми друзьями Трумэна из родного штата Миссури и южных штатов, оказавших ему столь важную поддержку на национальном съезде демократов в 1944 г. В числе высших государственных чиновников США в эти годы оказались представители чуть ли не всех крупнейших монополистических объединений, корпораций и ведущих банков страны. Председатель Коммунистической партии США Уильям 3. Фостер писал в годы пребывания Трумэна на посту президента, что "монополисты Уолл-стрита не довольствуются управлением правительством, так сказать, на расстоянии. Они вторглись в самое его нутро, устроив своих доверенных людей на многие высокие посты в правительстве и во всех министерствах. Своих людей прямо с Уолл-стрита они посадили и в кабинет при президенте и на другие важнейшие посты. Они назначили целую свору реакционных генералов и адмиралов на виднейшие правительственные должности и устроили многих представителей высшего офицерства непосредственно в органы управления промышленностью" (Уильям 3. Фостер. Закат мирового капитализма. М.,. 1951, стр. 66-67). Об установлении полного контроля монополий над государственным аппаратом США открыто писали в эти годы восторженные апологеты "большого бизнеса": "Скоро станет не только возможным, но довольно обычным для крайне богатых промышленников заключать долгосрочные или краткосрочные альянсы с политическими деятелями..." (William S. White. Majesty and Mischief, p. 189 )Заявления подобного характера основывались на реалистической оценке фактов. Около 70% правительственных контрактов, связанных с военными заказами и оценивавшихся в 175 млрд. долл., пришлось на долю ста крупнейших американских корпораций (Franklin D. Mitchell and Richard O. Davies (ed.). America's Recent Past, p. 280). Прибыли американских корпораций после вычета налогов составляли в 1944 г. около 10 млрд. долл. (по сравнению с 5 млрд. долл. в 1939 г.). Именно в годы второй мировой войны возникла основа сотрудничества "большого бизнеса" с Пентагоном, которое при покровительстве трумэновской администрации оформилось в послевоенный период в тесный альянс, получивший позднее название "военно-промышленного комплекса".

Рузвельтовский "новый курс" был заменен Трумэном претенциозно названным "справедливым курсом", положившим начало энергичному наступлению монополистического капитала на буржуазный либерализм рузвельтовской администрации и на демократические права, завоеванные американскими трудящимися за два с лишним десятилетия активной политической и экономической борьбы. Усилившийся контроль монополий над правительством не мог не отразиться и на внешнеполитическом курсе Соединенных Штатов.

Трумэн пришел в Белый дом менее чем за месяц до капитуляции фашистской Германии и окончания военных действий на Европейском континенте. Уже на одиннадцатый день своего пребывания на посту президента он заявил, что если русские не будут готовы сотрудничать с США в вопросах, касающихся Восточной Европы (что следовало понимать, как "идти на уступки США"), то "они могут идти ко всем чертям" ("The International Herald Tribune", April 13, 1970).

Вряд ли стоило бы вспоминать сейчас эти слова Трумэна, тем более имея в виду, что новый президент разборчивостью в выражениях вообще никогда не отличался, если бы не то, что именно этим заявлением открывается новая страница в истории советско-американских отношений, положившая начало "холодной войне". В своей книге "Тщетный крестовый поход" американский историк Сидней Лене писал: "Корни крестового похода лежали в попытках Черчилля и Клемансо задушить русскую революцию силой оружия с 1918 по 1920 г. То, что Западу не удалось уничтожить, он пытался почти в течение двадцати лет подвергнуть изоляции и остракизму. Это кредо в течение двадцати лет находилось в спячке, но возродилось в полную силу после второй мировой войны... С 1917 г. коммунизм представлял "великую угрозу" в жизни Америки; а с 1946 г. антикоммунизм стал великой целью нашего национального существования и основной догмой внешней и внутренней политики США" (Sidney Lens. The Futile Crusade. Quadrangle Books, Chicago, 1964).

Выше уже приводилось одно из высказываний бывшего в то время сенатором Трумэна, относящееся к 1941 г. Позднее, в 1943 г., выступая перед выпускниками военного училища, сенатор Трумэн заявлял: "Я стою за Россию. Они ежедневно убивают немцев и спасают жизнь американцев" (Jonathan Daniels. The Man of Independence, p. 229). Но, став президентом США, Трумэн возглавил реакционные круги страны, выступавшие за пересмотр достигнутых между союзниками соглашений о послевоенном сотрудничестве и за "продолжение разговора с русскими с позиции силы". То, что такой подход к советско-американским отношениям в послевоенный период полностью соответствовал личным взглядам президента, видно хотя бы из следующих высказываний Трумэна в различных главах его двухтомных мемуаров: "Сила - это единственное, что русские понимают" (т. I, стр. 412), "Я был уверен, что Россия поймет твердые, решительные язык и действия гораздо лучше, чем дипломатические любезности" (т. I, стр. 552), "Мы должны были перевооружиться сами и перевооружить наших союзников и вместе с тем вести дела с Россией таким образом, чтобы они не восприняли наши действия, как проявление слабости" (т. II, стр. 171), "Я узнал, что русские понимают только силу" (т. II, стр. 185), "В наших делах с русскими мы узнали, что нам следует исходить с позиции силы и что любое проявление слабости грозит смертельной опасностью" (т. II, стр. 214) (Harry S. Truman. Memoirs, vol. 1 an 2. Doubleday and Co., Inc. Garden City, New York, 1955 - 1956).

Принято считать, что начало "холодной войны" было положено выступлением Уинстона Черчилля в Вестминстерском колледже в городке Фултоне, расположенном з родном штате президента Трумэна, куда последний пригласил тогда уже бывшего премьер-министра Великобритании для чтения лекций, гарантировав ему гонорар в 4 тыс. долл. Однако есть основания утверждать, что начало "холодной войны" было положено самим президентом Трумэном уже в апреле 1945 г. В одном из серьезных исследований, посвященных "атомной дипломатии" Трумэна, американский историк Г. Алпровиц пишет, что уже в апреле 1945 г. президент Трумэн и государственный секретарь Бирнс сделали ставку в своей внешней политике на подрыв договоренности, достигнутой между СССР, США и Великобританией в ходе Ялтинской конференции о послевоенном сотрудничестве, и отказ от рузвельтовской политики поддержания дружеских отношений с СССР. Г. Алпровиц пишет, что "уже к началу третьей недели апреля 1945 г. (напоминаем, что президент Рузвельт скончался в конце второй недели апреля. - Э. И.) он (Трумэн) и большинство его старших советников пришли к общему согласию о том, что рузвельтовская политика "сотрудничества" должна быть пересмотрена и что наиболее разумной стратегией на данном этапе в отношениях с Россией будет твердая позиция на переговорах и решительный язык" (Gar Alperovitz. Atomic Diplomacy: Hiroshima and Potsdam. London 1966, p. 120). Одним из активных сторонников политики "с позиции силы" в отношении Советского Союза стал Аверелл Гарриман, покинувший позднее пост посла США в СССР и ставший сначала одним из ближайших советников президента по вопросам внешней политики, а затем заместителем государственного секретаря США. Гарриман был тогда убежден, что Советский Союз настолько нуждается в американской экономической помощи, что будет вынужден уступать США в вопросах внешней политики. В апреле 1945 г. государственный департамент США рекомендовал, чтобы Соединенные Штаты "сохранили за собой осуществляемый ими контроль... за предоставлением кредитов (Советскому Союзу.- Э. И.), с тем чтобы быть в состоянии защищать американские жизненные интересы в решающий период немедленно после войны". В этом случае, полагали в Вашингтоне, США будут располагать возможностью "занять твердую позицию" по важным вопросам, "практически ничем не рискуя" (W. Millis (ed.). The Forrestall Diaries. New York, 1951, p. 41). Бирнс, а с ним и министр военно-морского флота Джеймс Форрестом и министр финансов Джон Снайдер полностью разделяли и настойчиво проводили в жизнь утверждение реакционных кругов США о том, что "стране надоели либеральные эксперименты нового курса" и что "настала пора окопаться и консолидировать силы". Бирнс (В начале 1947 г. по настоянию Трумэна Бирнсу пришлось уйти в отставку. Он ушел, жалуясь на то, что русских оказалось "невозможно испугать" ), в частности, считал, что Соединенные Штаты располагают достаточной мощью, чтобы вынудить Советский Союз уйти из Восточной Европы "с соблюдением всех норм приличия" (Ibid., p. 23 - 25, 234).

Несколько позднее эта точка зрения нашла отражение в статье, подписанной лишь буквой "X", в июльском номере журнала "Форин афферс" за 1947 г., где впервые была публично высказана идея о "необходимости длительного, терпеливого, но твердого и бдительного сдерживания советских экспансионистских устремлений". Под псевдонимом "X" скрывался бывший советник-посланник США в СССР Джордж Кеннан. "Ясно,- писал Кеннан,- что Соединенные Штаты не могут ожидать, что в обозримом будущем им удастся быть в политически интимных отношениях с Советским Союзом. Следует продолжать рассматривать Советский Союз в качестве конкурента, а не партнера на политической арене" ("Foreign Affairs", July 1947). На совещании со своими ближайшими советниками 23 апреля 1945 г., т. е. тогда, когда советские войска вели уже ожесточенные бои в столице фашистской Германии, Трумэн пришел к заключению, что настало время занять "твердую позицию" в отношении Советского Союза. Джордж Аллен, ставший впоследствии директором ЮСИА, писал, что Трумэн был даже еще более решительно настроен, чем Бирнс, настаивая на необходимости "положить конец устаревшей политике умиротворения России" (Jonathan Daniels. The Man of Independence, p. 311).

В период между 1945 и 1949 гг. Соединенные Штаты заключили двусторонние оборонные пакты, направленные против Советского Союза и других социалистических стран, с 42 государствами мира.

Реакционным кругам Соединенных Штатов, выступавшим за коренной пересмотр политики президента Рузвельта в отношении СССР, не составило особого труда получить согласие Трумэна на прекращение поставок по ленд-лизу Советскому Союзу в день капитуляции фашистской Германии. И президент Трумэн, и его ближайшие помощники рассчитывали на то, что, прекратив поставки СССР по ленд-лизу, им удастся усилить нажим на СССР, с тем чтобы заставить Советское правительство согласиться с требованиями правительства США по вопросу о послевоенном устройстве Восточной Европы. Политический и экономический шантаж не возымели действия - Советское правительство настаивало на выполнении обязательств, взятых на себя американским правительством в ходе Ялтинской конференции. К концу мая 1945 г. Трумэн пришел к выводу о том, что настало время обновить арсенал американской дипломатии в отношениях с Советским Союзом. 24 апреля 1945 г. Трумэн получил письмо от своего военного министра Генри Стимсона, просившего встречи с президентом для обсуждения "совершенно секретного вопроса". В ходе состоявшейся беседы Стимсон информировал Трумэна о завершении работы над созданием атомной бомбы и о предстоящем в ближайшие месяцы испытании этого нового мощного вида оружия. С этих пор убеждение в том, что атомная бомба станет решающим оружием в арсенале американской дипломатии, стало доминирующим в кругу наиболее близких к президенту людей. Так, видный американский физик Л. Сцилард вспоминал позднее свой разговор в конце мая 1945 г. с только что назначенным тогда на пост государственного секретаря США Джеймсом Бирнсом, который заявил, что, обладая атомной бомбой и продемонстрировав ее мощь, Соединенные Штаты "вынудят Россию быть более сговорчивой" (Leo Szilard. A Personal History of the Atomic Bomb. University of Chicago "Round Table", No. 601, September 25, 1949, p. 14 - 15).

Оговоренная в принципе встреча на высшем уровне между И. В. Сталиным, Г. Трумэном и У. Черчиллем неоднократно переносилась Трумэном под всякими предлогами в надежде на то, что к этому времени будут проведены испытания атомной бомбы и американская делегация получит в свое распоряжение внушительное орудие давления на Советский Союз. Лишь получив твердое заверение своего военного министра о том, что испытания атомной бомбы следует ожидать буквально со дня на день, президент Трумэн в прекрасном расположении духа отбыл в Потсдам. Уже находясь на месте, накануне своей первой встречи с представителями Советского Союза, Трумэн конфиденциально делился с одним из своих ближайших помощников: "Если она взорвется, а я думаю, что это так и будет, то я, несомненно, смогу занести молот над этими парнями" (Jonathan Daniels. The Man of Independence, p. 266). Мало кто из цитирующих эту фразу авторов сомневается в том, что президент имел в виду Pie столько японцев, сколько Советский Союз. 16 июля 1945 г. президент Трумэн получил сообщение об успешном завершении испытания атомной бомбы на полигоне в Аламогордо, в штате Нью-Мексико. С этого дня поведение Трумэна изменилось даже внешне в такой степени, что обратило на себя внимание Черчилля. Как вспоминал впоследствии Г. Стимсон, Черчилль заметил ему, что, "по всей видимости, произошло какое-то событие, значительно укрепившее позицию Трумэна, так как тот теперь противостоял русским крайне энергичным и решительным образом, заявляя, что некоторые их требования не будут выполнены и что Соединенные Штаты категорически возражают против них". Сам Трумэн признавался тому же Стимсону, что атомная бомба "дала ему совершенно новое чувство уверенности" (Stimson Diary. Vale University Library, New Haven, July 21, 1945). 24 июля 1945 г. в начале одного из заседаний Трумэн подошел к И. В. Сталину и, согласно собственным воспоминаниям президента, вскользь упомянул ему о том, что "мы обладаем новым оружием небывалой разрушительной силы" (Harry S. Truman. Memoirs 1945 - Year of Decisions, vol. I. New American Library. New York, 1965, p. 458). Упоминая в своих работах об этом кратком эпизоде, некоторые авторы высказывают мнение, что решение Трумэна информировать И. В. Сталина объяснялось желанием избежать возможных обвинений в будущем в сокрытии от союзников такой важной новости, имевшей крупное стратегическое значение. Но в то же время Трумэн не считал возможным полностью раскрывать свои карты. "Небрежность" Трумэна в ходе упомянутого разговора с И. В. Сталиным была тщательно продумана - новый вид оружия не был назван ни ядерным, ни атомным. Трумэн, как можно судить по его мемуарам и воспоминаниям современников, был разочарован спокойствием, с которым это сообщение было встречено главой делегации СССР. Разочарован был и Черчилль, внимательно наблюдавший за тем, как И. В. Сталин среагирует на эту важную новость. По-видимому, пришли к выводу Трумэн и Черчилль, Сталин не понял, о чем шла речь, и не придал значения словам президента. Они явно заблуждались. По возвращении в Москву И. В. Сталин рассказал об этом эпизоде В. М. Молотову и Г. К. Жукову, добавив при этом: "Надо будет переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы" (Г. К. Жуков. Воспоминания и размышления. М., 1969, стр. 732).

По словам уже упоминавшегося Г. Алпровица, после окончания военных действий на Европейском континенте Трумэн придерживался одновременно двух тактических линий в своих взаимоотношениях с Советским Союзом: "...он продолжал свои попытки оттянуть советское вступление в войну (с Японией), надеясь, что ее можно будет быстро закончить с помощью атомной бомбы и, с другой стороны, до избрания своего курса, он избегал предпринимать какие-либо действия, которые могли бы поставить под угрозу русское объявление войны (Японии), если бы испытания атомной бомбы закончились провалом" (Gar Alperovitz. Atomic Diplomacy: Hiroshima and Potsdam, The Use of the Atomic Bomb and the American Confrontation with Soviet Power. London, Seeker and Warburg. 1966, p. 120). В ходе Потсдамской конференции Советский Союз подтвердил свою готовность выполнить данное им на Ялтинской конференции обещание о вступлении в войну с Японией не позже трех месяцев со дня подписания капитуляции фашистской Германией. Но теперь, располагая атомной бомбой, Трумэн опасался, что вступление СССР в войну с Японией явится сильнейшим психологическим шоком для японцев и они немедленно капитулируют. Такой исход мало устраивал Трумэна и его советников, так как в этом случае существенная доля заслуги в военном поражении Японии принадлежала бы Советскому Союзу. Отныне Трумэн видел свою задачу в том, чтобы добиться капитуляции Японии до вступления СССР в войну, сохранив тем самым за Соединенными Штатами право единоличного решения условий японской капитуляции со всеми вытекающими отсюда последствиями. Трумэн впоследствии признавал, что именно в Потсдаме им было принято решение о применении атомной бомбы против японцев.

Где-то в конце июня - начале июля 1945 г. американское правительство решило направить Японии декларацию, предлагающую ей капитулировать. Военное министерство США поддержало это решение, но не столько из желания поскорее положить конец второй мировой войне, сколько из опасения, что "слишком много наших союзников окажутся вовлеченными" в вомну и по ее окончании получат право контролировать этот район мирас (Ibid., p. 181 - 182). Было сочтено целесообразным направить указанную декларацию из Потсдама, с тем чтобы она была подписана, наряду с США, Великобританией и Китаем, и Советским Союзом. В своем меморандуме президенту Трумэну военный министр Стимсон, в частности, подчеркивал необходимость использования против Японии "угрозы России". Аналогичного мнения придерживались генерал Маршалл и бывший государственный секретарь К. Хэлл. Так, в середине июня 1945 г. генерал Маршалл писал Трумэну, что "воздействие русского вступления в войну на уже безнадежное положение Японии может оказаться тем самым решающим моментом, который вынудит их капитулировать немедленно или же вскоре после нашей высадки в Японии". В начале июля Объединенный разведывательный комитет еще более категорично заявил: "Вступление Советского Союза в войну окончательно убедило бы японцев в неизбежности их полного поражения" (Ibid., p. 109 - 110 and 237 - 238).

После получения сообщения об успешном испытании атомной бомбы в Аламогордо Трумэн решил направить декларацию Японии без подписи Советского Союза. По согласованию с Бирнсом и генералом Маршаллом Трумэн опустил в тексте декларации упоминание о судьбе японского императора в случае капитуляции страны. Бывший заместитель начальника штаба японской армии в годы второй мировой войны Сако Тане-мура позднее писал, что "американцы просчитались, не гарантировав безопасности и статуса императора. В противном случае война могла бы окончиться прежде, чем была применена атомная бомба" ("U. S. News and World Report", August 1.5, 1960, p. 65). Однако Трумэна и его советников в данном случае можно обвинять в чем угодно, но только не в просчете.

В последние дни работы Потсдамской конференции японское правительство предприняло попытку довести до сведения Трумэна свою готовность вступить в переговоры об окончании войны, но Трумэн оставил без внимания эти попытки зондажа. Президент и его советники (В составе специального комитета, созданного президентом из числа своих ближайших советников и помошников и уполномоченного подготовить свое заключение о перспективе применения атомной бомбы, были следующие лица: государственный секретарь Джеймс Бирнс, военный министр Генри Стимсон, Джордж Харрисон, Уильям Клейтон, ученые Ванневар Буш, Карл Комптон и Джеймс Конант. Именно в этом составе комитет "рекомендовал" применение атомной бомбы против Японии )уже решили продемонстрировать всему миру, и в первую очередь Советскому Союзу, мощь своего нового оружия, рассчитывая в итоге укрепиться в роли вершителей судеб всех народов и стран. В этих условиях японская инициатива лишь путала карты. В 1963 г. Д. Эйзенхауэр вспоминал о состоявшемся в середине 1945 г. разговоре с военным министром Стимсоном, в ходе которого он выразил свое несогласие с решением президента применить атомную бомбу против японцев. По мнению Эйзенхауэра, которое он высказал лично Стимсону, "японцы были готовы к сдаче, и не было никакой необходимости бить по ним этой ужасной штукой". "Я был убежден,- вспоминал Эйзенхауэр впоследствии в своей книге "Годы пребывания в Белом доме",- что Япония в тот конкретный момент искала способы сдаться с минимальной потерей лица" (Dwight Eisenhower. The White House Years, The Mandate for Change, 1953 - 56. New York, 1963; "Newsweek", November 11, 1963 p. 107). Комитет начальников штабов США также считал, что Япония была готова к безоговорочной капитуляции. Президент об этом, естественно, знал.

Впоследствии Трумэн пытался объяснить свое решение об атомной бомбардировке Хиросимы и Нагасаки военной необходимостью и стремлением уберечь американцев от бессмысленных потерь. "Я, конечно, понимал,- писал он,- что атомная бомба приведет к невиданному ущербу и жертвам... Окончательное решение о том, где и когда применять атомную бомбу, зависело от меня. Пусть ни у кого не возникает сомнений на этот счет. Я считал бомбу военным оружием и никогда не сомневался в том, что она должна быть применена... Когда я говорил с Черчиллем, он решительно заявил, что выступает за применение атомной бомбы, если это поможет закончить войну" (Franklin D. Mitchell and Richard 0. Davies (ed.). America's Recent Post, p. 282). Шестнадцать лет спустя бывший премьер-министр Великобритании Клемент Эттли, которым также разделял точку зрения Трумэна о необходимости применения атомной бомбы против Японии, оправдывался в своей книге "Сумерки империи": "Мы ничего не знали в то время о генетических последствиях атомного взрыва. Я не знал ничего о радиоактивных осадках и обо всем остальном, что появилось после Хиросимы. Насколько мне известно, президент Трумэн и Уинстон Черчилль также ничего не знали об этих вещах... Знали ли или догадывались об этом ученые, непосредственно занимавшиеся этим вопросом, мне неизвестно. Но даже если они и знали, то, насколько мне известно, они не поставили об этом в известность тех, кто должен был принять решение" (В июле 1945 г. генерал Лесли Гроувс, начальник так называемого "Манхеттенского проекта" (кодовое название центра по созданию атомной бомбы), дал указание одному из ведущих американских физиков, участвовавших в создании атомной бомбы, Артуру Комптону, провести опрос общественного мнения по вопросу о желательности и целесообразности использования бомбы против Японии "среди тех, кто знает, что происходит". Опрос был проведен среди 150 сотрудников чикагской лаборатории. Результаты опроса показали, что 13% опрошенных высказались категорически против военного использования бомбы, 46%-выступили за "военную демонстрацию Японии, за чем должно последовать возобновление возможности сдаться, прежде чем оружие будет использовано в полную меру", и 26% опрошенных высказались за "экспериментальную демонстрацию в США в присутствии представителя Японии, предоставление новой возможности сдаться и лишь затем применение оружия в полную меру". Результаты опроса были переданы военному министру Стимсону за 5 дней до атомной бомбардировки Хиросимы ) (Leo Bogart, No Opinion, Don't Know and May be No Answer, "Public Opinion Quarterly", vol. XXXI, No. 3, Fall 1967, p. 331 - 332 ).

Можно с уверенностью сказать, что Трумэну было достаточно хорошо известно о возможных последствиях атомного взрыва, о чем свидетельствует его заявление об ожидавшихся жертвах и ущербе. Уже после того как была сброшена атомная бомба на Хиросиму и миру стали известны ужасные результаты этой варварской бомбардировки, Трумэн следующим образом прокомментировал Дину Ачесону самобичевание и переживания одного из создателей атомной бомбы - американского физика Роберта Оппенгеймера: "Не приводите больше сюда этого чертова дурака. Не он взрывал бомбу. Я взорвал ее. От такого хныканья меня тошнит" ("The International Herald Tribune", October 13. 1969). Внешнеполитическому курсу Рузвельта, основывавшемуся в существенной степени на трезвой оценке реальности, был положен конец.

К концу 1945 г. уже ни у кого не осталось каких-либо сомнений в том, что, отражая интересы империалистических кругов США, президент Трумэн форсировал внешнеполитический курс, направленный на борьбу с рабочим и национально-освободительным движением в мире, на борьбу с мировым коммунистическим движением, и в первую очередь с Советским Союзом, "Я устал нянчиться с Советами",- с решительностью окончательно определившего свое отношение к недавним союзникам человека заявил Трумэн в первые же дни нового, 1946 г. (William Hillman. Mr. President, p. 23 )В этом вопросе он нашел верного союзника в лице У. Черчилля. После смерти Рузвельта у Черчилля появились реальные основания надеяться на то, что ему наконец удастся подорвать антигитлеровскую коалицию изнутри. Существенная роль в этих планах отводилась Трумэну, которого Черчилль считал недалеким к неопытным в вопросах внешней политики человеком. Неопытность Трумэна была на руку Черчиллю, считавшему, что он сможет использовать это в своих интересах. Даже будучи вынужденным уйти в результате выборов 1945 г. с поста премьер-министра Великобритании, Черчилль не отказался от своей идеи использовать Трумэна в своей борьбе с коммунизмом, тем более что он нашел в президенте стойкого единомышленника. Трумэн в свою очередь возлагал аналогичные надежды на Черчилля, также не без оснований считая того одним из ведущих знаменосцев антикоммунизма. Приехав в США по приглашению Трумэна, в перерыве между продолжительными сеансами игры в покер Черчилль выступил в военном колледже в г. Фултоне с идеей создания военного союза аигло-саксонских стран для борьбы с мировым коммунизмом. Играя с Трумэном в покер, Черчилль никогда не превышал ставки в 25 центов. Ставки в политической игре, затеянной Трумэном совместно с Черчиллем, были несравненно выше - на карту были поставлены судьбы послевоенного мира, будущее всего человечества. Как справедливо заметил один из советников президента Рузвельта спустя 26 лет, "как только он (Трумэн.- Э. И.) прекратил быть главнокомандующим в горячей войне против Германии и Японии, он стал главнокомандующим в холодной войне против России" (Rexford Tugwell. Off Course; From Truman to Nixon. Praeger Publishers, New York, 1971, p. 129).

В своей статье "Холодная война; история империалистической агрессии" Генеральный секретарь Коммунистической партии США Гэс Холл писал: "Вторая мировая война уже изменила соотношение мировых сил, потрясла основы старых империй. Соединенные Штаты и Советский Союз вышли из войны самыми мощными в мире государствами, центрами противоположных полюсов двух мировых систем - капитализма и социализма. Заключение советско-американского соглашения, основанного на принципе мирного сосуществования стран с различными социальными системами, явилось бы на том этапе наиболее реалистичным шагом. Взаимовыгодная торговая политика и сокращение военных расходов были бы на пользу и той и другой стороне. Но одержимые верой в то, что их атомная монополия будет сохранена и впредь, лидеры нашего государства игнорировали предложения мирного сосуществования и последовали призыву Черчилля к "холодной войне" - прожекту, призванному повернуть вспять колесо истории". Взятый Соединенными Штатами курс на "холодную войну" свидетельствовал о явной недооценке политическими лидерами страны исторических изменений, происшедших в соотношении сил на международной арене, жизнеспособности и силы социалистической теории и практики, всех послевоенных факторов, способствовавших ускорению мирового революционного процесса.

Выполняя волю монополистических кругов США, Трумэн выступал за проведение все более жесткого внешнеполитического курса. Встретившись впервые с новым президентом, А. Гарриман обнаружил, что тот уже был в курсе рекомендаций своего посла в СССР о необходимости проведения политики "с позиции силы" в отношении Советского Союза. Более того, вспоминал впоследствии Гарриман: "Когда я окончил эту первую беседу с ним в тот день, я убедился, что взгляды президента по этому вопросу не нуждались в каких-либо дополнениях с моей стороны" (Cabell Phillips, The Truman Presidency, p. 79).

12 марта 1947 г., Трумэн в своем послании конгрессу запросил 400 млн. долл. на осуществление своей политики "сдерживания коммунизма" в Греции и Турции. Объявленная в этом послании конгрессу "доктрина Трумэна" была дополнена в июне того же года "планом Маршалла", в разработке которого приняли участие представители "большого бизнеса" США. "План Маршалла" явился удачным, с точки зрения реакционных кругов США, сочетанием их внешнеполитических интересов с чисто меркантильными интересами американского монополистического капитала. И хотя этот план был назван именем генерала Маршалла, ставшего к тому времени государственным секретарем США, он сам впоследствии признавался, что не принимал участия в его разработке и что "большой бизнес" использовал его известное в стране имя для популяризации своей программы (William S. White. Majesty and Mischeif, p. 191 - 192).

"Часто высказывается мнение, что американская политика придерживалась курса на примирение, изменившись - в ответ на советскую непреклонность - лишь в 1947 г. с принятием "доктрины Трумэна" и "плана Маршалла", - писал Г. Алпровиц в 1966 г. - Я стою на несколько иной точке зрения. Она основывается на замечании государственного секретаря в кабинете Трумэна (имеется в виду Дж. Бирнс, высказавший это замечание в своей книге "Откровенно говоря". - Э. И.), что к началу осени 1945 г. сложилось убеждение - советским лидерам следует дать понять, что после смерти Рузвельта в американской политике произошли радикальные изменения. Сейчас стало очевидным, что, вместо того чтобы продолжать политику сотрудничества, которую проводил его предшественник, Трумэн, вскоре после вступления на пост президента, предпринял энергичные шаги в области внешней политики, имевшие своей целью уменьшить или полностью ликвидировать советское влияние в Европе" 56 (Gar Alperovirz, Op. cit., p. 13).

Антисоветский внешнеполитический курс администрации Трумэна сопровождался усилением реакции в самих Соединенных Штатах, широким наступлением на демократические права, разнузданной антикоммунистической пропагандой, подавлением рабочего движения. Сторонники президента в политических кругах страны, а за ними и симпатизирующие ему буржуазные историки занесли в послужной список Трумэна вето, наложенное им на антирабочий закон Тафта - Хартли, утвержденный до этого обеими палатами конгресса. Решительность президента действительно заслуживала бы уважения, если бы не ряд обстоятельств, свидетельствовавших о том, что этот шаг был всего лишь тщательно продуманным политическим маневром. Трумэн пошел на него, прекрасно понимая, что его вето может обеспечить ему поддержку Американской федерации труда и лишние сотни тысяч голосов американских рабочих на очередных президентских выборах. Более того, с самого начала вето Трумэна было ничего не значащим жестом, поскольку, как он и предвидел, конгресс повторно утвердил этот закон, сведя на нет президентский демарш. Американские трудящиеся остались в конечном счете в проигрыше, но Трумэну удалось на время создать вокруг себя ореол защитника интересов рабочих.

В ноябре 1946 г. Трумэн издал указ № 9806, согласно которому учреждалась Временная президентская комиссия по проверке "лояльности" государственных служащих. Через несколько месяцев временная комиссия была преобразована в постоянное управление, вплотную занявшееся проверкой политической благонадежности более двух с половиной миллионов американцев, состоявших на государственной службе. Согласно президентскому распоряжению, с работы в государственном аппарате были уволены тысячи людей, обвиненных в симпатиях к коммунизму и "антиамериканизме". С легкой руки президента Трумэна началась пресловутая "охота на ведьм", наложившая мрачный отпечаток на всю послевоенную историю Соединенных Штатов. Один из американских журналистов вспоминал позднее случай, происшедший в кабинете президента Трумэна за несколько минут до начала президентской пресс-конференции. Собравшиеся в кабинете журналисты расселись неудачно, и один из служащих Белого дома был вынужден предложить им сдвинуться "влево". В ответ раздался нервный смех журналистов.

По закону о национальной безопасности 1947 г. был учрежден Совет национальной безопасности и создано Центральное разведывательное управление (на базе ранее существовавшей Центральной разведывательной группы). Трумэн нередко вслух выражал свое одобрение действиям своего детища ЦРУ, ласково называя его сотрудников "парнями плаща и кинжала".

В апреле 1948 г. в комиссии палаты представителей "по расследованию антиамериканской деятельности" (была создана и такая специальная комиссия) началось рассмотрение "Акта 1948 г. о контроле над подрывной деятельностью", авторство которого принадлежало конгрессменам Ричарду М. Никсону и Карлу Мундту. Трумэн повел ожесточенную борьбу с рабочим движением в стране. Натравливая возвратившихся из армии американцев на бастовавших рабочих, президент писал, что, пока солдаты сражались на фронтах, "каждый из забастовщиков и их демагогов-лидеров жил в изобилии^ работал по настроению и имел заработок, превышающий в четыре, а то и в сорок раз жалованье солдата на передовой". Призывая своих "товарищей по оружию" к борьбе против лидеров бастующих профсоюзов и против "русских (?) сенаторов и членов палаты представителей", Трумэн предлагал "повесить несколько предателей и обеспечить демократию в стране" (Cabell Phillips. The Truman Presidency, p. 116). В последний момент президент счел более благоразумным не зачитывать публично этот "призыв".

Внутриполитическая обстановка в стране осложнялась тем, что в ходе промежуточных выборов в конгресс США в ноябре 1946 г. демократическая партия, а вернее, президент Трумэн и его политический курс потерпели сокрушительное поражение. Впервые за последние шестнадцать лет республиканская партия овладела большинством мест в сенате и в палате представителей. Не помогла демократам активная предвыборная кампания и личное участие в ней Трумэна, энергично разъезжавшего по стране, выступавшего со всевозможными заявлениями, разрезавшего бесчисленное количество красных ленточек и настойчиво подчеркивавшего свое происхождение "из народной глубинки". Отношение рядовых избирателей определили события последних двух лет пребывания демократов у власти: антирабочая политика правительства, бешеный рост цен и инфляция, процветание черного рынка и спекуляции, разногласия в правительстве по вопросам внешней и внутренней политики. Организаторам предвыборной кампании республиканцев 1946 г. удалось найти броский и эффективный предвыборный лозунг: "Ну как, не хватит ли?" Именно этот вопрос задавали себе многие американские избиратели.

5 ноября 1946 г., когда президент с женой прибыли поездом в свой родной город Индепенденс, чтобы таи проголосовать, на местном вокзале их встречал лишь один член правительства демократов - заместитель государственного секретаря Дин Ачесон. Другие правительственные чиновники не решились публично связывать свои имена с катастрофически терявшим популярность в стране президентом. Уолтер Липпман писал в эти дни: "По-моему, не будет преувеличением сказать, что состояние, в котором находится правительство Трумэна, представляет серьезную проблему для страны; Как может проводить национальную политику президент, не только потерявший поддержку своей партам, но потерявший даже контроль над своим собственным правительством?.. Внутри трумэновского правительства... царит вакуум ответственности и авторитета" (Ibid., p. 160 - 161). Молодой сенатор-демократ из штата Арканзас Уильям Фулбрайт заявлял, что Трумэну следует добровольно уступить свое место республиканскому преемнику.

В ходе промежуточных выборов 1946 г. всплыло имя популярного в США генерала Дуайта Эйзенхауэра, ставшего к тому времени президентом Колумбийского университета. Во влиятельных кругах демократической партии, озабоченных предчувствием неминуемой катастрофы, считали, что только Эйзенхауэр, и никто иной, сможет спасти престиж демократической партии. Лидеры демократов не предпринимали никаких попыток поинтересоваться политическими взглядами генерала. Для них важно было лишь одно: популярный в стране военачальник мог обеспечить партии голоса избирателей для победы на национальных и местных выборах. Сложность заключалась в том, что в тот период Эйзенхауэр не принадлежал ни к одной политической партии и в своих весьма редких политических заявлениях не высказывал никаких предпочтений ни одной из ведущих партий. Популярность Эйзенхауэра как одного из видных военачальников периода второй мировой войны учитывалась и республиканцами, также пред-принимавшими в этот период попытки склонить его на свою сторону. Реакция генерала на лестные для него предложения от имени обеих ведущих партий быть кандидатом в президенты в 1948 г. была неизменно отрицательной. Он ссылался на когда-то высказанное им мнение, что "необходимое и разумное подчинение военных гражданской власти может быть более надежно сохранено, если профессиональные солдаты, посвятившие всю свою жизнь военной карьере, воздержатся от претензий на высокие политические посты" (Ibid., p. 128, 209 - 210).

В сентябре 1947 г. один из ближайших советников Трумэна, Кларк Клиффорд, подготовил меморандум, в котором содержались тщательно продуманные предложения по вопросам организации избирательной кампании 1948 г. Меморандум был основан на анализе американского общественного мнения и позиции основных социальных, этнических и религиозных групп американского населения. Клиффорд, в частности, считал, что демократическая партия может надеяться на голоса фермеров, связывавших хорошие урожаи последних лет с пребыванием в Белом доме Трумэна. Что касается рабочих, то у Клиффорда такой уверенности в их поддержке не было. Более того, Клиффорд опасался, что многие рабочие, по примеру 1946 г., не придут на избирательные участки и тем самым лишат демократическую партию большого количества традиционно принадлежащих ей голосов.

Стратегия, разработанная Клиффордом, предусматривала необходимость предложить от имени демократической партии ряд экономических и социальных реформ. Придавая серьезное значение критике Уоллесом и его сторонниками засилья представителей монополистических кругов в правительстве Трумэна. (Ловетт, Форрестол и многие другие), Клиффорд предложил, чтобы президент отдал ряд ответственных правительственных постов представителям либеральных кругов. Он считал, что Трумэну следует сделать этот шаг, тем более что не было уверенности, что эти назначения будут утверждены контролируемым республиканцами конгрессом.

Клиффордом были разработаны предложения и чисто психологического плана, рассчитанные на обработку общественного мнения. Он, в частности, предложил организовать встречу Трумэна с Альбертом Эйнштейном. После этой встречи Трумэну было предложено провести пресс-конференцию, в ходе которой объяснить, что разговор шел о мирном использовании атомной энергии и ее потенциальных возможностях для нашей цивилизации. После этого заявления Трумэну предлагалось заметить вскользь, что в последнее время он вообще старается узнать побольше о вопросах использования атомной энергии. Это заявление было призвано разубедить прессу и американское общественное мнение в предположении, что президент проводит все свое свободное время, играя в покер. Клиффорд предложил Трумэну в этой связи в ходе пресс-конференций посоветовать журналистам прочитать ту или иную книгу, якобы прочитанную им самим совсем недавно и произведшую на него хорошее впечатление.

Предполагалось, что помощники президента будут регулярно снабжать его списком книг, которые можно было бы без особых опасений рекомендовать вниманию представителей прессы.

Одновременно с этим Клиффорд рекомендовал Трумэну начать свою предвыборную кампанию. Трумэн внял этому совету и решил использовать в этих целях традиционное президентское послание конгрессу о внешнем и внутреннем положении страны. 7 января 1948 г. в своем обращении к конгрессу Трумэн предложил довольно странное средство борьбы с инфляцией в стране, но которое, несомненно, было рассчитано на привлечение голосов американских трудящихся на сторону демократической партии и ее кандидата. Трумэн предложил, чтобы каждый американский налогоплательщик получил право удерживать в свою пользу из общей суммы ежегодно причитающегося с него налога по 40 долл. на каждого члена семьи. Разумеется, эта сумма не могла сколько-нибудь существенным образом облегчить бедственное материальное положение американских трудящихся. Однако с пропагандистской точки зрения предлагаемая мера была вполне эффективна. Возмущенные республиканцы заявляли: "Пендергаст платил два доллара за голос, а Трумэн сейчас предлагает платить по 40 долларов" (Irwin Ross. The Loneliest Campaign; The Truman Victory of 1948. The New American Library, 1968, p. 62). Как и рассчитывал Трумэн, конгресс этого предложения не принял и он получил возможность обвинить располагавших в конгрессе большинством республиканцев в сопротивлении мерам, рассчитанным на оказание помощи трудящемуся населению США.

К апрелю 1948 г. положение Трумэна в демократической партии и в стране осложнилось до такой степени, что политический обозреватель Артур Крок был вынужден заметить: "В данный момент сила влияния президента уступает силе влияния любого другого президента в современной истории" ("The New York Times", April 4, 1948). Политические обозреватели братья Стюарт и Джозеф Олсопы писали: "Если Трумэн будет выдвинут (кандидатом на второй срок. - Э. И.), ему придется вести самую одинокую кампанию в современной истории" (Irwin Ross. The Loneliest Campaign, p. 12). Популярная песенка 20-х годов "Я без ума от Гарри" была переделана в "Мы безразличны к Гарри".

К лету 1948 г. в демократической партии окончательно сложились три основные группировки. Первая, наиболее многочисленная, выступала за необходимость сохранения единства партии в условиях кризиса политического руководства. Представители этой группировки предпринимали отчаянные попытки найти приемлемого для американских избирателей кандидата в президенты. Вновь были предприняты безуспешные попытки уговорить генерала Эйзенхауэра. Потерпев неудачу в переговорах с ним, представители этой группировки обратились к члену Верховного суда Уильяму Дугласу, но и здесь их постигла неудача. Вторая группировка, отражавшая взгляды либеральной буржуазии, выделилась из демократической партии и создала новую, прогрессивную партию. Лидером новой партии и ее кандидатом на пост президента стал бывший вице-президент США, один из видных сторонников рузвельтовского "нового курса", Генри Уоллес. Ядром третьей группировки стали реакционные демократы южных штатов, так называемые диксикраты, выдвинувшие на своем съезде кандидатом на пост президента ставленника монополистических объединений Юга, отъявленного реакционера, сенатора Строма Тёрмонда.

Трумэн, естественно, знал о предпринимавшихся попытках найти ему замену. Будучи опытным человеком в вопросах внутрипартийной борьбы, Трумэн понимал, что согласие Эйзенхауэра баллотироваться в президенты на выборах 1948 г. будет означать конец его собственной политической карьеры. Трумэну было известно о личных взглядах Эйзенхауэра по этому вопросу. Оставалось лишь укрепить генерала в его отрицательном отношении к президентству. Вот как излагал позднее сам Трумэн разговор с Эйзенхауэром: "Я сказал ему, что не думаю, чтобы он смог добавить что-либо к своей блестящей карьере, и что единственное, на что он может рассчитывать, посвящая себя политике, это нанесение ущерба своей репутации, как это было с генералом Грантом, когда его уговорили выдвинуть свою кандидатуру. Политический пост, сказал я Эйзенхауэру, - это далеко не то, что военный. Глава военной организации не подвергается нападкам со стороны своих подчиненных, тогда как президент не имеет подчиненных и должен быть готов к нападкам со всех сторон" (Harry S. Truman. Years of Trial and Hope, 1946 - 1956, vol. 2, p. 187).

В наступившем году президентских выборов руководство республиканской партии было настроено весьма оптимистично. У партии имелось несколько кандидатов на пост президента, но наиболее вероятным считался губернатор штата Нью-Йорк Томас Дьюи. Имевший за своей спиной немалый опыт предвыборной борьбы, опытный оратор Дьюи пользовался поддержкой боссов республиканской партии и финансовых кругов восточных штатов страны - традиционных жертвователей в партийную казну.

Собравшиеся 21 июня 1948г. в Филадельфии делегаты национального съезда республиканской партии были полны энтузиазма и решимости избрать следующего президента Соединенных Штатов. Технический прогресс последнего двадцатипятилетия позволил значительной части страны не только слышать, что происходит в зале съезда, но и следить за происходящим на экранах телевизоров. Избирательная платформа республиканцев демагогически призывала к необходимости защиты "свободы, благополучия и справедливости для всех", но в то же время поддерживала антирабочий закон Тафта - Хартли, недавно принятый конгрессом США, и весьма осторожно высказывалась относительно государственных субсидий бедствующим семьям Америки. В области внешней политики республиканская программа выступала за продолжение твердого курса в духе "холодной войны". Первые два дня работы съезда были посвящены закулисным секретным переговорам, торговле голосами делегатов и тайным сделкам. Традиционный ритуал выдвижения кандидатов на самом съезде, сопровождаемый неизменным шумом трещоток, криками протеста и оглушительным свистом одобрения, занял всего семь часов. В стиле шахматного блицтурнира закончились три тура голосования, в результате которых выявился победитель. Им оказался, как и ожидалось, Томас Дьюи. Менее удачливый кандидат, губернатор штата Калифорния Эрл Уоррен, предварительно заручившись обещаниями руководства партии поднять престиж вице-президентского поста на надлежащий уровень, согласился выступить "в паре" с Дьюи.

Национальный съезд демократической партии, собравшийся в той же Филадельфии тремя неделями позже, проходил в совсем иной атмосфере. Крупнейшие в стране центры по изучению общественного мнения, включая Американский институт общественного мнения, видные политические обозреватели и эксперты уже до созыва съезда вынесли свой приговор Трумэну. Бывшие члены трумэновского кабинета Джеймс Бирнс и Гарольд Икес, сыновья Франклина Рузвельта Джеймс и Эллиот исчерпали все свои возможности найти приемлемого кандидата, который мог бы обеспечить демократической партии победу на предстоящих выборах. "Как же это так,- пытался как-то Трумэн разжалобить Джеймса Рузвельта,- я делаю все, что в моих силах, чтобы осуществлять политику вашего отца, а вы пытаетесь выдернуть ковер у меня из-под ног". На съезде выступил сенатор Олбен Баркли с заявлением, изобиловавшим риторической мелодрамой, столь близкой сердцу профессионального политикана. Объектом едкого сарказма Баркли была скорее республиканская партия, чем ее кандидат губернатор Дьюи: "Республиканский кандидат объявил, что он намерен очистить вашингтонское правительство от паутины. Я не эксперт по паутинам, но, если мне не изменяет память, когда шестнадцать лет назад демократическое правительство пришло к власти (после 12-летнего пребывания республиканцев в Белом доме. - Э. И.), даже пауки настолько ослабли от голода, что они не могли сплести свою паутину ни в одном из отделов вашингтонского правительства" (Cabell Phillips. The Truman Presidency, p. 218 - 219). Трумэн, по неписаной традиции национальных партийных съездов отсутствовавший в зале заседаний до утверждения делегатами его кандидатуры, наконец был приглашен для произнесения обычной для такого случая речи. "Напомнив" в своем выступлении рабочим и фермерам Америки о том, что было сделано в их интересах в годы президентства Франклина Рузвельта, Трумэн заявил, что они окажутся "самыми неблагодарными людьми в мире, если не выполнят своего долга перед демократической партией" (Harry S. Truman. Years of Trial and Hope, vol. 2, p. 207). Вторая часть речи содержала изложение идеи Трумэна, которой предстояло сыграть решающую роль в исходе президентских выборов 1948 г.

Подвергнув резкой критике республиканскую партию, "покровительствующую привилегированному меньшинству, а не простому, рядовому человеку", Трумэн заявил, что намерен созвать конгресс на короткую, двухнедельную сессию и дать возможность республиканцам, контролирующим большинство мест в его обеих палатах, провести в жизнь все предвыборные обещания их партии, заключенные в принятой ими недавно программе. "Я намерен созвать конгресс и просить его принять законы, препятствующие росту цен, решающие жилищный кризис, за которые, по их словам, они выступают в своей платформе. Одновременно я намерен просить их вынести решение по другим жизненно важным мерам, таким, как оказание помощи в области образования, которую, по их словам, они поддерживают; национальная программа здравоохранения, законодательство в области гражданских прав, которые, по их утверждению, они поддерживают; повышение минимального уровня заработной платы, которое, в чем я сильно сомневаюсь, они поддерживают; более широкая область применения социального обеспечения и повышение пособий, которые, по их утверждению, они поддерживают; фонды, необходимые для содержащихся в нашей программе проектов по обеспечению дешевой электроэнергии... И если, друзья мои, республиканская платформа основывается на реальном намерении действовать, то мы должны будем увидеть хотя бы какие-то действия в ходе этой короткой сессии конгресса восьмидесятого созыва. Они могут выполнить эту работу в пятнадцать дней, если захотят этого. И у них останется достаточно времени, чтобы затем покинуть залы конгресса и баллотироваться на выборах" ( Jonathan Daniels. The Man of Independense, p. 356).

Республиканские лидеры и большая часть американской прессы расценили впоследствии этот маневр Трумэна как политиканство. Трумэн же назвал его своей козырной картой. Он признал позднее, что с самого начала был уверен в том, что конгрессу не удастся ничего сделать за две недели работы, но именно в этом и заключалась основная цель его маневра. Ведь каков бы ни был исход сессии конгресса восьмидесятого созыва, он играл бы на руку Трумэну. Решись республиканское большинство на одобрение хотя бы нескольких из обещанных в республиканской программе законопроектов, заслуга их утверждения была бы приписана демократическому правительству, находившемуся в тот период у власти, и лично президенту Трумэну.

Расчет Трумэна был верен: лидеры республиканской партии не могли допустить этого и созванная Трумэном сессия конгресса была обречена на безделье. Как и рассчитывал Трумэн, сессия конгресса 80-го созыва собралась 26 июля 1948 г. и. проработав даже меньше предусмотренных пятнадцати дней, не приняла ни одного законопроекта. Трумэн был доволен исходом "бездельничавшей сессии бездельничавшего конгресса", дававшим ему повод к критике республиканцев.

Кандидатом в вице-президенты США демократический съезд утвердил 70-летнего сенатора Олбена Баркли. Стараниями Губерта Хэмфри, бывшего в то время мэром г. Миннеаполиса, в политическую программу демократов были включены обещания ликвидации сегрегации в вооруженных силах США, проведения ряда мер в области трудового законодательства, принятия закона, запрещающего линчевание, и т. п. Правое крыло партии, категорически возражавшее против включения этих обещаний в текст политической платформы, в конечном итоге уступило, решив, что в любом случае в ноябре партия была обречена на поражение на национальных выборах и что эти обещания могут хотя бы помочь привлечь на сторону демократов голоса негров на выборах местного значения.

Осознавая опасность появления прогрессивной партии Генри Уоллеса и ее влияния на избирателей, Трумэн настоял на включении в политическую программу партии, утвержденную на съезде, обещаний о проведении мер по контролю за инфляцией, расширению гражданского строительства, улучшению образования и национального страхования, отмене антирабочего закона Тафта - Хартли и т. д.

Поздно ночью после окончания работы съезда Трумэн выехал специальным поездом в Вашингтон. Начиналась предвыборная кампания. 16 июля 1948 г. в дневнике президента появилась следующая запись: "Я намерен вести простую, доходчивую и интеллектуально честную кампанию. Это будет в новинку..." В действительности же Трумэн взял на вооружение все давно известные в Америке методы ведения предвыборной борьбы. Приемы, применявшиеся демократами и их лидером, возмущали даже видавших виды американских политиканов, но Трумэн не намерен был церемониться со своими противниками. Игра шла ва-банк. "Поддай им жару, Гарри" стало боевым кличем провинциальных привокзальных аудиторий, заражавшихся общей атмосферой стихийного энтузиазма, столь характерного для американского обывателя. С наспех сколоченных трибун, с задней площадки специального поезда перед ними выступал "свой парень", говоривший на их языке, пересыпавший свою речь солеными словечками и простонародными выражениями. "А ну-ка дай им жизни",- орала толпа, и Гарри Трумэн, энергично жестикулируя, "давал жизни": "Если вы пошлете еще один республиканский конгресс в Вашингтон, то вы будете еще большими лопухами, чем я вас считаю" (Cabell Phillips. The Truman Presidency, p. 215). Выигрышная тема "бездельничающего" республиканского конгресса была центральной, но не единственной во всех его выступлениях. "Я приехал к вам,- заявлял он,- чтобы вы могли посмотреть на меня, услышать то, что я вам должен сказать, и решить, стоит ли верить тому, что говорят о вашем президенте" 68 Ibid., p. 214. Трумэну удавалось привлекать внимание американских избирателей к себе, но, как считал тогда обозреватель журнала "Нью-йоркер" Ричард Ровере, "народ Соединенных Штатов был готов дать Гарри Трумэну все что угодно в мире, кроме поста президента Соединенных Штатов" (Jonathan Daniels. The Man of Independence, p. 362).

В дни работы сессии конгресса восьмидесятого созыва произошло событие, наложившее отпечаток не только на предвыборную кампанию 1948 г., но и на всю внутриполитическую обстановку в стране на многие годы вперед. 30 июля 1948 г. республиканцы инспирировали выступление в конгрессе провокатора Элизабет Бентли. Это выступление положило начало "делу с коммунистическом шпионаже" в руководящих органах федерального правительства. "Дело" слушалось в конгрессе в течение целой недели, и когда слушание завершилось, многие видные правительственные чиновники оказались обвиненными в связях с коммунистами. Понимая, что эта провокация была затеяна республиканцами, чтобы вконец подорвать его позицию в стране и в партии, Трумэн заявил, что это слушание было ничем иным как "копченой селедкой", т. е. маневром, призванным отвлечь внимание американской общественности от действительно важных вопросов предстоявшей кампании. Ополчившись на республиканских провокаторов, Трумэн вовсе не собирался заклеймить недостойный маневр, положивший начало антикоммунистической истерии в США. Возмущение его было вызвано тем, что республиканцы прибегали к нему явно из единственного побуждения нанести поражение демократам на президентских выборах. Заявление Трумэна дало основание республиканцам расширить начатую ими кампанию в такой степени, что обвинения в пособничестве коммунистам посыпались на многих членов демократического правительства и даже на самого президента. К антикоммунистической истерии, поднятой республиканцами, присоединились консервативные демократы, не менее рьяно выступавшие с трибун с требованиями покончить с "засильем коммунистов" в государственном аппарате США. "Так призрак "коммунистов в правительстве" впервые лег тенью на политический пейзаж в стране и были посеяны семена массовой истерии, ставшей впоследствии известной под именем маккартизма",- писал К. Филиппс в своей книге "Президентство Трумэна" (Cabell Phillips. The Truman Presidency, p. 228).

Поведение республиканского кандидата в ходе предвыборной кампании в корне отличалось от поведения Трумэна. Твердо убежденный в неизбежности своей победы, которая предсказывалась многочисленными политическими деятелями, обозревателями, экспертами и даже первыми электронно-вычислительными машинами, Томас Дьюи и организаторы его предвыборной кампании намеренно создавали исполненный достоинства образ будущего президента. С их точки зрения не было никакого смысла в том, чтобы ломать копья и отвечать ударом на удар в условиях, когда положение их основных политических противников было безнадежным. По их убеждению, опасность заключалась в том, что в пылу предвыборной перепалки, реагируя на непрекращающиеся обвинения и даже личные оскорбления Трумэна, Дьюи мог "сорваться" и публично взять на себя заведомо невыполнимые обязательства. Для характеристики довольно сдержанного в условиях предвыборной борьбы в Соединенных Штатах поведения республиканского кандидата можно привести реакцию на оскорбление Дьюи Трумэном, сравнившим в одном из своих многочисленных выступлений усы Дьюи с гитлеровскими. Обсудив положение, руководство республиканцев рекомендовало своему кандидату "игнорировать личное оскорбление, нанесенное ему Трумэном, и продолжать свой путь в Белый дом" (Marvin R. Weisbord. Campaigning for President, p. 160). Первые несколько недель кампании Дьюи и его свита, отбывшие специальным поездом в предвыборное турне по стране, вели себя таким образом, как будто Трумэна вообще не существовало на свете. Специальный корреспондент газеты "Нью-Йорк тайме" Л. Иган, сопровождавший Дьюи в числе других журналистов, писал в эти дни: "Губернатор Дьюи ведет себя (в качестве кандидата. - Э. И.) как человек, которого уже избрали и который лишь тянет время в ожидании дня вступления на пост. В его выступлениях и в его поведении сквозит убеждение в том, что выборы будут простой формальностью, лишь утверждающей уже принятое решение". Л. Иган далее заметил, что в отличие от предвыборной кампании 1944 г. "губернатор Дьюи сознательно избегает резких разногласий с кандидатом демократов" ("The New York Times", September 26, 1948). Это было вполне закономерно: ведь если в 1944 г. Дьюи и его партии приходилось играть на чувствах политических противников Рузвельта и его внутренней и внешней политики, чтобы завоевать их поддержку и голоса, то в 1948 г. такой необходимости не было. Сейчас, по существу, принципиального спора между республиканцами и демократами о путях решения политических и экономических проблем не было. Политические платформы, принятые на национальных съездах обеих партий, были во многом схожи друг с другом и содержали обычный набор во многом совпадающих предвыборных обещаний. Спор шел лишь о том, чей кандидат въедет в январе следующего года в Белый дом.

Бывший президент США Герберт Гувер приводил в своих мемуарах интересные данные о том, что уже при демократическом правительстве Трумэна республиканскому конгрессу удалось с помощью самих демократов отменить около 70 тыс. (!) законов, распоряжений и президентских указов рузвельтовского периода (Herbert Hoorer. The Memoirs, The Great Depression, vol. 3, p. 485). Нужно ли искать более веские доказательства тому, что уже в 1948 г. точки зрения консервативного крыла демократической партии и республиканцев совпадали по многим вопросам внутренней и внешней политики и экономики. Трумэн обрушивался с критикой на республиканский конгресс в попытке предвосхитить неприятный для него вопрос, почему обещания его партии не были выполнены за три с лишним года его пребывания у власти. Через все его выступления проходили утверждения о том, что он пытался улучшить систему социального обеспечения, расширить программу жилищного строительства, улучшить положение рабочих, но что конгресс восьмидесятого созыва помешал ему осуществить эту программу. "Голосуйте за демократический конгресс,- призывал он,- и соответствующие законопроекты будут приняты".

Трумэн прекрасно понимал, что в создавшейся внутриполитической обстановке его единственной надеждой были рядовые избиратели- рабочие и фермеры. Выступая в одном из городов, Трумэн говорил, что республиканская партия контролируется "кучкой кровопийц с Уолл-стрита", и называл свою предвыборную кампанию "крестовым походом народа" против лиц, имеющих особые интересы. "Республиканцы в Вашингтоне,- заявлял он в другом городе,- завели поразительную привычку не слышать голос народа. Но они без особого труда слышат все, что говорит Уолл-стрит. Они способны услышать даже слабые намеки, исходящие от большого бизнеса. Когда я говорю с вами о республиканцах, я говорю о партии, получающей большую часть фондов, финансирующих кампанию, от Уолл-стрита и большого бизнеса. Я говорю о партии, давшей нам фальшивый уолл-стритовский бум двадцатых годов и последовавший за ним гуверовский экономический кризис. Я говорю о партии (эти слова он произносил с особым ударением. - Э. И.), которая дала нам этот бесполезный, бездельничавший республиканский конгресс восьмидесятого созыва" (Cabell Phillips. The Truman Presidency, p. 239).

Вот еще один из образчиков демагогии Трумэна: "Когда я проезжал по улицам этих больших городов, люди стояли на тротуарах и кричали: "Привет, Гарри!". Во всем мире нет ни одного другого главы государства, в отношении которого можно делать такие вещи. Это означает, что наш народ правит Соединенными Штатами". Выступая в одном из населенных пунктов, представленных республиканцем в палате представителей, Трумэн заявил: "Он (конгрессмен. - Э. И.) сделал все возможное, чтобы перерезать глотку фермеру и рабочему человеку. Если вы пошлете его вновь, то вы будете сами виноваты, если вам перережут глотку". В Колорадо-Спрингс 20 сентября он заявлял: "В 1946 г., как известно, две трети из вас остались дома и не голосовали. Вы хотели перемен. Ну что ж, вы их получили, Вы получили именно то, что вы заслужили. Если и 2-го ноября вы останетесь сидеть дома и позволите той же самой банде взять в свои руки контроль над правительством, то мне вас совсем не будет жалко".

Трумэн напоминал слушателям об экономических кризисах, которые переживала страна при республиканцах, и о мерах, предпринятых Рузвельтом, чтобы вывести Соединенные Штаты из тяжелого экономического положения. Но "реакционеры с Уолл-стрита,- заявлял Трумэн,- эти люди, обжирающиеся привилегиями, положили конец сельскохозяйственной политике нового курса. Республиканский конгресс вонзил вилы в спину фермера". "Я не прошу вас голосовать за меня,- заявлял он.- Голосуйте за себя! Голосуйте за свои фермы! Голосуйте за уровень жизни, которого вы добились при демократическом правительстве" (Irwin Ross. The Loneliest Campaign, p. 87, 173 - 178).

Основными темами выступлений Трумэна были растущая дороговизна жизни, необходимость расширения гражданского строительства, федеральной помощи народному образованию, социальное обеспечение и страхование по болезни, т. е. именно те вопросы, которые ближе всего касались интересов рядового избирателя. Наличие многих серьезных недостатков Трумэн неизменно объяснял тяжелым республиканским наследием, доставшимся демократам в 1933 г. (подтекст - "неужели же вы хотите, чтобы это повторилось"), предательством национальных, народных интересов "бездельничавшим" конгрессом восьмидесятого созыва (подтекст - "и сейчас от него нечего ожидать"), С другой стороны, Трумэн неизменно подчеркивал, что народные интересы всегда принимались близко к сердцу демократами, облагодетельствовавшими страну "новым курсом" (подтекст - "не забывайте, ведь я один из его сторонников") в противовес политике республиканской партии, являющейся партией Уолл-стрита и защищающей "особые интересы".

Трумэн редко выступал с неподготовленными заявлениями, предпочитая иметь перед своими глазами текст выступления, от которого он, правда, отступал, причем часто довольно неудачно. Текст обычно делился на четыре части - несколько вступительных фраз, содержащих нечто приятное для местной аудитории (Для установления более тесного контакта со слушателями), затем твердое заявление о том, что в данной избирательной кампании борьба идет между республиканцами и демократами и что любой голос, поданный за кандидатов третьей партии, будет означать поддержку республиканцев. За этим следовал тезис о том, что республиканцы служат интересам Уолл-стрита, а демократы- интересам трудящегося люда; далее следовал тезис о том, что вопрос об исходе выборов важен для всех, поскольку он является вопросом, который будет влиять на благосостояние народа в ближайшие четыре года. В заключение следовал призыв проголосовать в ноябре (не оставаться дома) и высказывалась уверенность в победе демократов.

Вступительная часть обычно начиналась следующими словами: "Каждый раз, когда я приезжаю сюда, я вновь ощущаю поразительную жизнеспособность Запада (или - в зависимости от того, где произносились эти слова - Орегона, Техаса и т. п. - Э. И.). Это известный своей честностью район нашей страны, который произвел на свет замечательное поколение борцов. Я призываю к вашим борцовским качествам, так как и вам и мне предстоит борьба за будущее нашей страны и за благополучие народа Соединенных Штатов" (Cabell Phillips. The Truman Presidency, p. 238). Выступая перед фермерами, он особо подчеркивал, что и он когда-то был фермером в штате Миссури и что и сейчас он может не хуже любого фермера пропахать борозду плугом, запряженным парой мулов.

За восемь недель своей предвыборной кампании Трумэн проехал 32 тыс. миль, выступил перед б млн. слушателей. Путешествуя по стране в специальном поезде "Фердинанд Магеллан", Трумэн, как бы подражая великому португальскому землепроходцу, "открывал" дотоле неизвестные районы страны, население которых не было избаловано вниманием кандидатов в президенты, а тем более президентов. Пятнадцать - двадцать минут критики республиканцев и республиканского конгресса, обещаний навести порядок в Вашингтоне в случае переизбрания, демагогических призывов, разбавленных парой шуток... и специальный поезд под звуки марша, исполняемого местным духовым оркестром, отбывал в направлении следующего населенного пункта.

Значительную поддержку со стороны трудящихся масс Соединенных Штатов получила кандидатура Генри Уоллеса, выдвинутая прогрессивной партией. Политическая платформа партии критиковала "план Маршалла", призывала к разоружению и уничтожению запасов атомных бомб, требовала равноправия всех национальных меньшинств, отмены антирабочих законов, выработки плана развития американской экономики на основе национализации ведущих ее отраслей. Однако предвыборная кампания прогрессивной партии проходила в чрезвычайно тяжелой обстановке, создаваемой вокруг ее кандидатов и членов реакционными организациями США и сторонниками "холодной войны". Дело доходило до убийства отдельных сторонников Уоллеса. Членов прогрессивной партии увольняли с работы, крупные университеты страны лишали их преподавательских кафедр. В ведущих газетах США публиковали фамилии лиц и названия организаций, оказывавших финансовую поддержку партии и ее кандидатам, и эти фамилии затем заносились в списки "подрывных" лиц и организаций страны, заведенные ФБР.

В сентябре 1948 г. один из ведущих американских специалистов в области изучения общественного мнения объявил, что отныне он намерен прекратить публикацию результатов опросов общественного мнения, поскольку Т. Дьюи можно считать практически уже избранным на пост президента США. 11 октября 1948 г. американский журнал "Ньюсуик" опубликовал результаты опроса общественного мнения, проведенного среди 50 ведущих политических обозревателей страны. Участникам опроса был задан один-единственный вопрос: кто из кандидатов является наиболее вероятным победителем на предстоявших президентских выборах? Ответ был единогласным - Томас Дьюи. Он же был назван абсолютным большинством опрошенных как человек, наиболее квалифицированный для выполнения обязанностей президента США. Одна из детройтских газет пыталась даже заранее успокоить некоторых своих читателей, обеспокоенных будущим, которое ожидало Трумэна после его неминуемого поражения: "Во-первых, его ожидают 25 тыс. долларов в качестве пенсии как бывшему президенту. Затем его ожидают контракты с радио и на написание журнальных статей и книг, на которые он может надеяться и которые принесут ему весьма приличный доход порядка одного миллиона. Дорога из Белого дома для него не ведет в дом для бедняков" (Irwin Ross. The Loneliest Campaign, p. 15). За четыре дня до выборов были опубликованы результаты опроса, проведенного Американским институтом общественного мнения, согласно которым было предсказано, что за Дьюи отдадут свои голоса 49,5% всех американских избирателей, а за Трумэна - 44,5%. Такого же мнения придерживалась газета "Нью-Йорк тайме", организовавшая свой собственный опрос общественного мнения. Как шутили в эти дни, президентские выборы должны все же состояться хотя бы для того, чтобы определить, кто же точнее всех предсказал победу Дьюи. Еженедельник "Чейнджкнг тайме" вышел накануне дня выборов в обложке, на которой крупным шрифтом было напечатано: "Дальнейшие планы Дьюи". В тот же день журнал "Лайф" поместил фотографию Дьюи, снабдив подписью: "Следующий президент США плывет на пароме по широким водам залива Сан-Франциско".

Настал день выборов - 2 ноября 1948 г. И вопреки всем прогнозам из 48,5 млн. проголосовавших немногим более 24 млн. голосов было отдано Трумэну. За Дьюи проголосовали 21,8 млн. человек. Тёрмонд получил поддержку у 1,16 млн. избирателей. За кандидата прогрессивной партии Генри Уоллеса было подано 1,13 млн. голосов. В результате выборов демократическая партия вновь обрела большинство в обеих палатах американского конгресса. Но все эти результаты стали известны не сразу. Впервые в истории США, во всяком случае с тех пор, когда в американских газетах стали печататься фотографии, утром 3 ноября 1948 г. многие газеты, в том числе и "Нью-Йорк тайме" вышли с портретами обоих ведущих кандидатов - Трумэна и Дьюи. Вопрос о победителе оставался открытым почти до полудня 3 ноября, пока шел подсчет голосов на местах. Опытный журналист Дрю Пирсон опубликовал 3 ноября статью, начинающуюся следующими словами: "Я познакомился с тесной группой лиц, окружающих Тома Дьюи, который въедет в Белый дом ровно через 86 дней..." Далее Пирсон взвешивал шансы нескольких соратников Дьюи попасть в члены нового республиканского кабинета. Газета "Чикаго трибюн" вышла в этот день с огромным заголовком "Дьюи наносит поражение Трумэну". После того как были объявлены окончательные результаты голосования, Трумэн не преминул сфотографироваться с этим выпуском газеты. В последующие несколько дней периодическая печать Америки была заполнена всевозможными объяснениями видных политических обозревателей и специалистов в области изучения общественного мнения, пытавшихся оправдать свои несбывшиеся прогнозы в отношении очередного хозяина Белого дома.

За Трумэна отдали свои голоса избиратели наиболее крупных фермерских штатов Америки и II штатов Запада, тогда как Дьюи победил в штатах индустриального Северо-Востока, за исключением Массачусетса и Род-Айленда. Юг США проголосовал за Тёртюнда. Кандидату прогрессивной партии Уоллесу отдало свои голоса большинство избирателей штатов Нью-Йорк и Нью-Джерси. Основной причиной победы Трумэна была, однако, отнюдь не его личная популярность среди трудящихся Америки, как пытались доказать некоторые американские историки, а авторитет демократической партии, которым она была обязана в первую очередь двенадцати годам пребывания Франклина Д. Рузвельта на посту президента США.

Итак, в Белом доме перемен не произошло. Гарри С. Трумэн остался президентом США на новые четыре года, вошедшие в историю страны как годы дальнейшего обострения "холодной войны" и наступления реакции по всем фронтам. Победа на выборах 1948 г. сделала Трумэна исключительно самоуверенным. Один из ближайших сотрудников президента впоследствии следующим образом описывал "нового" Трумэна: "...прошли выборы 1948 г. и, бог ты мой, до чего же заносчивым он стал после них. Он продемонстрировал миру, что смог подняться с пола и выбить чемпиона за канаты ринга. Сейчас он был полон кипучей энергии и решительности, полон грандиозных планов, и к черту детали. Этот период должен был стать периодом его администрации, и он собирался вписать "справедливый курс" в историю такими же крупными буквами, какими был вписан "новый курс". Ну и повидали мы всего, доложу я вам!" (William Hillman. Mr. President, p. 250 )Пользуясь терминологией автора этого высказывания, можно было бы сказать, что "повидали" не только лица, окружавшие Трумэна, много "повидать" пришлось всей Америке.

Спустя почти 26 лет после смерти Франклина Рузвельта один из его ближайших сподвижников, Р. Тагуэлл, писал: "Наиболее очевидным из всех личных качеств Рузвельта был его реализм... Его преемники были движимы страхом" (Rexford Tugwell. Off Course, p. 137). Причины этого страха заключались прежде всего в том, что правящие круги США не могли не видеть растущего влияния Советского Союза на решение судеб послевоенного мира, не могли не видеть роста могущества СССР, противоречившего политическим интересам американского монополистического капитала в условиях общего кризиса капитализма, ширящегося движения народных масс в защиту своих прав и роста демократических сил во всем мире. До тех пор пока Соединенные Штаты были монопольными обладателями атомной бомбы, правящие круги США исходили в своей внешней политике из предпосылки, что им удастся направить развитие послевоенного мира по выгодному им руслу. Тот же Тагуэлл писал: "То, что русские смогут вскоре сами производить атомное оружие и через четверть века смогут добиться как минимум паритета с Соединенными Штатами, не рассматривалось в качестве возможности людьми, делавшими политику в 1946 г. Они попросту не могли в это поверить. Они продолжали цепляться за фантастическую надежду на то, что они смогут монополизировать секрет производства бомбы. Если это им удастся, уверенно заключали они, Соединенные Штаты будут в безопасности и будут доминировать над миром" Ibid., p. 197). Тагуэлл, конечно, в значительной мере упрощает ход рассуждений руководителей американской внешней политики периода администрации Трумэна. Вряд ли им стоит приписывать столь наивно звучащую веру в то, что США удастся навечно сохранить за собой атомную монополию. Вернее, по-видимому, было бы утверждать, что американские правящие круги рассчитывали сохранить эту монополию за Соединенными Штатами в течение достаточно продолжительного периода, воспользовавшись этим обстоятельством в целях установления политического, экономического и военного господства США, по возможности, над большей частью мира.

Уже первые заявления и решения Гарри Трумэна в качестве избранного главы государства не оставляли никаких сомнений относительно взятого поддерживающими его кругами курса. Выступая перед конгрессом с заявлением по поводу вступления на пост президента, Трумэн изложил 20 января 1949 г. общую программу деятельности своего правительства. Бросающейся в глаза особенностью этого заявления было то, что оно почти полностью было посвящено внешнеполитическим проблемам. В заключение своего выступления Трумэн выделил четыре основных канала осуществления американской внешней политики - Организацию Объединенных Наций (!), "план Маршалла", НАТО и "новый смелый план" (так его называл сам Трумэн) осуществления технической помощи зарубежным странам. Последний, четвертый канал был охарактеризован Трумэном в самых общих чертах, так как даже ему самому еще не было ясно, какие конкретно формы примет эта техническая помощь. У плана не было еще даже названия, и падкая на сенсации и броские ярлыки американская пресса вскоре его предложила - "Всемирный справедливый курс". Но этот пропагандистский ярлык не закрепился, и план вошел в историю под названием "четвертого пункта" Трумэна. Если на начальном этапе существования "четвертого пункта" для многих оставались неясными вопросы, связанные с формами осуществления технической помощи зарубежным странам, то цели его были очевидны для всех с самого начала. Основной целью этого плана, как и практически всех послевоенных планов политического, экономического и военного "сотрудничества" США с другими странами капиталистического мира, была борьба с растущим влиянием мирового коммунистического движения и широким распространением идей социализма. В этой связи внешнеполитическая программа деятельности администрации Трумэна не может рассматриваться как программа, выдвинутая лишь демократической партией и сформулированная ее лидером. Она полностью отвечала политическим и экономическим интересам финансово-монополистической олигархии США и была встречена с одобрением большинством представителей крупного капитала страны, независимо от их партийной принадлежности или отношения к личности Трумэна.

Один из видных деятелей республиканской партии, сенатор Роберт Тафт, никогда не скрывавший своей личной антипатии к Трумэну, писал в 1951 г.: "Мы были вынуждены избрать в качестве временной меры политику оказания экономической и военной помощи всем тем странам, которые благодаря ей, вероятно, смогут предотвратить распространение русской военной мощи и русского или коммунистического влияния. Мы подкрепили эту политику нашим решительным заявлением России, что в случае ее агрессии против определенных стран, чья независимость представляется важной для нас, она может оказаться в состоянии войны с нами. Это своего рода доктрина Монро для Европы" (Robert A. Taft. A Foreign Policy for Americans. Donbleday and Co., New York, 1951, p. 19). Подобно тому как политическая, экономическая и военная мощь США играла в прошлом решающую роль в судьбах стран Западного полушария, атомная монополия Соединенных Штатов была призвана играть роль дамоклова меча, нависшего над всем миром и обеспечивающего его подчинение интересам и диктату американского капитала. Подсобной, но не менее важной целью выдвинутой Трумэном внешнеполитической программы было укрепление зависимости зарубежных источников сырья от американской экономики и обеспечение рынков сбыта для американской продукции, или, говоря словами самого Трумэна, обеспечение "нового рынка для наших огромных промышленных мощностей и сферы приложения американского капитала" (William Hillman. Mr. President, p. 250).

Одновременно с претворением в жизнь политико-экономических планов правительство Трумэна уделяло серьезное внимание и военно-политическим проблемам. В том же выступлении 20 января 1949 г. президент объявил конгрессу о своем намерении подписать Североатлантический договор. Еще в марте 1948 г. Великобритания, Франция, Бельгия, Голландия и Люксембург подписали в Брюсселе соглашение о коллективной обороне на случай "русской агрессии". Это соглашение было встречено Трумэном с большим энту-риазмом. Обращаясь к конгрессу, Трумэн подчеркнул важность шага, предпринятого членами так называемого "Западного союза", и призвал конгресс поддержать эту инициативу. 4 апреля 1949 г. двенадцать стран, включая участников Брюссельского договора, подписали Североатлантический пакт, а через три месяца этот пакт был ратифицирован подавляющим большинством членов сената США.

Заявление ТАСС от 25 сентября 1949 г. об успешном испытании в Советском Союзе атомного оружия вызвало смятение в политических и деловых кругах США.

Атомной монополии США, лежавшей в основе всего послевоенного внешнеполитического курса Соединенных Штатов, наступил конец. Успех Советского Союза был использован правительством Трумэна для оправдания и обоснования агрессивного внешнеполитического курса, дальнейшей милитаризации экономики, наступления на права и гражданские свободы американских трудящихся и разжигания небывалой по своим масштабам антикоммунистической и антисоветской истерии как в самих Соединенных Штатах, так и за их пределами. В январе 1950 г. Совет национальной безопасности США приступил к разработке совершенно секретной директивы № 68, ставшей одним из основных документов "холодной войны". Эта директива официально зафиксировала намерение Соединенных Штатов единолично решать судьбы мира и бесцеремонно вмешиваться во внутренние дела других государств, выступая в роли защитников "свободного мира". История тому свидетель, что напряжение международной обстановки всегда использовалось правящими кругами империалистических государств для разжигания шовинистических устремлений реакционно настроенной части общественности своих стран. Обострение внутриполитической обстановки в США и наступление реакции в начале 50-х годов явились прямым и неизбежным следствием агрессивного, империалистического курса администрации Трумэна.

В начале февраля 1950 г. малоизвестный до тех пор в стране сенатор от штата Висконсин Джозеф Маккарти буквально ошеломил Соединенные Штаты своим заявлением о том, что он располагает списком 205 коммунистов, работающих в государственном департаменте США якобы с ведома государственного секретаря Дина Ачесона. Поддерживаемый рвавшимися к власти республиканцами, увидевшими в инсинуациях сенатора реальную возможность подорвать позиции правительства Трумэна внутри страны, Маккарти призвал страну покончить с "двадцатилетием измен" - так был назван период пребывания демократов у власти. Однако, несмотря на то что на первых порах деятельность Маккарти имела своей основной целью подрыв доверия к правительству демократов, Трумэн и его администрация несут всю ответственность за создание благоприятной почвы для возникновения маккартистской реакции. Как справедливо отмечал в 1966 г. К. Филлипс, автор одного из наиболее интересных трудов о периоде администрации Трумэна: "Маккартизм был злобной демагогией, которая разлагала жизнь нации в течение двадцати лет. Он подкреплялся в одинаковой степени теми циничными людьми, которые им манипулировали, и теми лицемерными людьми, которые могли его уничтожить, но не сделали этого. Маккартизм достиг полного размера раковой опухоли уже после того, как окончился срок пребывания Трумэна на посту президента, но болезнь началась и вышла из-под контроля в те дни, когда он был в Белом доме" (Cabell Phillips. The Truman Presidency, p. 354).

Обстановка в стране накалялась. Маккарти разъезжал по всей стране, бичуя демократов за то, что они мешают вести ему священную войну против коммунистов. "Членством в демократической партии, - заявлял Маккарти, - ныне прикрываются люди, которые подчиняются тайным внушениям предателей" (Л. И. Зубок и Н. Н. Яковлев. Новейшая история США. М., 1972, стр. 232). "Если не сработает одно обвинение, предъявляй новое", - советовал и без того закусившему удила Маккарти лидер республиканцев сенатор Роберт Тафт, и Маккарти выступал с новыми обвинениями в адрес руководящих деятелей демократической партии, включая самого президента и членов его кабинета. Нет сомнения в том, что дальнейшее развитие многих событий на международной арене и в самих Соединенных Штатах явилось прямым следствием внешнеполитического и внутриполитического курса США после второй мировой войны, но столь же несомненно, что маккартизм сыграл роль своеобразного катализатора, подтолкнувшего американские правящие круги к развязыванию войны в Корее.

12 января 1950 г. государственный секретарь США Дин Ачесон заявил, что "границы обороны Соединенных Штатов" проходят через Алеутские острова, Японию, острова Рюкю и Филиппины, оставив Корею за пределами обозначенного им "оборонительного периметра". Проявленное американским правительством г невнимание" взволновало марионеточный режим Ли Сын Мана, уже давно строивший планы захвата Северной Кореи и, естественно, рассчитывавший на политическую, экономическую и военную помощь Соединенных Штатов. Бешеная антикоммунистическая кампания маккартистов была обнадеживающим фактором для лисынмановцев, небезосновательно рассчитывавших на то, что в этих условиях американскому правительству не остается иного выхода, кроме как засвидетельствовать американской и международной реакции свою решимость бороться с "международным коммунизмом". Не прошло мимо внимания сеульских марионеток и недвусмысленно провокационное заявление представителя государственного департамента США Дж. Ф. Даллеса, в котором он, обращаясь к южнокорейской армии, пообещал ей скорую возможность доказать свои боевые качества на полях сражений.

25 июня 1950 г. в Корее началась гражданская война, продемонстрировавшая, вопреки оптимистическим предсказаниям Даллеса, уже в первые дни низкую боеспособность южнокорейских войск. Успехи Корейской народной армии поставили под угрозу само существование прогнившего лисынмановского режима, и Трумэн поспешил ему на выручку. Уже в конце июня в Корее высадились первые контингенты американских войск, а в начале июля американские солдаты вступили в боевые действия. Так началась затянувшаяся на долгие годы американская агрессия в Корее. Одновременно с направлением американских войск в Корею правительство Трумэна, воспользовавшись отсутствием советского представителя в Совете Безопасности, протащило в ООН резолюцию, объявлявшую "агрессором" Северную Корею. С этого момента американские войска стали именоваться "войсками ООН", а действия американских вооруженных сил в Корее, согласно характеристике, данной самим Трумэном,- "полицейской акцией". Флаг ООН, прикрываясь которым правительство Трумэна начало долгую и кровопролитную войну в Корее, позволил президенту впервые в американской истории втянуть страну в боевые действия за океаном без необходимого в таких случаях решения конгресса.

Практически единоличные действия президента дали на более позднем этапе основания республиканцам и контролируемой ими прессе назвать корейскую войну "войной г-на Трумэна" и возложить всю ответственность за ее политические и экономические последствия на правительство демократов.

До начала корейской войны основной темой разговоров в политических кругах Соединенных Штатов был "хаос в Вашингтоне". К этому времени разразились серьезные скандалы, в которых оказались замешанными многие видные демократы. В числе лиц, обвинявшихся в злоупотреблениях своим служебным положением и взяточничестве, оказались и близкие к президенту люди. В личных беседах со своими приятелями Трумэн жаловался (чуть ли не слово в слово повторяя жалобу президента Гардинга), что его "подвели люди, которым он доверял". Личный врач президента оказался биржевым игроком, секретари Трумэна беззастенчиво брали взятки наличными и предметами роскоши за услуги, оказывавшиеся просителям. Всю американскую прессу обошла скандальная история с военным адъютантом президента, получившим в порядке "вознаграждения" за оказанные им услуги семь холодильников. И это были не единичные случаи. Под крылышком трумзновской администрации, по признанию американских авторов, действовала "шайка проходимцев, неугомонная кучка "пятипроцентников" (лиц, получавших 5% от доходов с заключенной с их помощью сделки. - Э. И.) и "торговцев влиянием", сновавших по Вашингтону и заключавших тайные сделки за приличную цену" (James D. Barber. The Presidential Character, p. 290).

В этой напряженной внешнеполитической и внутриполитической обстановке в США прошли промежуточные выборы 1950 г. в конгресс. Республиканцы в соавторстве с Маккарти сочинили алхимический лозунг предвыборной кампании - K1 C3 (Korea, Communism, Corruption, Costs) - Корея, коммунизм, коррупция, рост цен, символически отражавший те стороны общественно-политической жизни страны, в которых, не без злорадства отмечали республиканцы, по вине демократов и Трумэна сложилось катастрофическое положение. Сам Маккарти вел предвыборную кампанию не только от своего имени, но и от имени всех республиканцев, имевших хотя бы незначительный шанс сместить демократа на любом выборном посту. Целый ряд республиканских политических деятелей, до того времени неизвестных в стране, выплыли на гребне маккартизма в головной эшелон политических лидеров, сыгравших решающую роль в формулировании внешней и внутренней политики США в 50 - 60-х годах. Республиканская партия одержала внушительную победу на промежуточных выборах 1950 г., завоевав 5 дополнительных мест в сенате и 28 - в палате представителей. Оголтелый антикоммунизм Маккарти полностью оправдал себя в глазах членов республиканской партии. Уже покинув Белый дом, Трумэн заявлял, что его "программа обеспечения безопасности США" была использована демагогами в попытке напугать американский народ. Но кто же, как не он сам и стоявшие за ним политические и монополистические круги, способствовал созданию атмосферы истерии в стране? Президент Трумэн может по праву считаться крестным отцом маккартизма, выросшего на изрядно удобренной им почве антикоммунизма. Маккартизм не был "движением сумасбродов, завистников и смутьянов", как пытаются представить его некоторые американские авторы. Это реакционное движение было глубоко продуманной политикой правящих монополистических кругов США, начавших открытую подготовку к новой мировой войне.

17 ноября 1950 г. конгресс США одобрил закон Мак-карэна, ставший позднее известным как Закон о внутренней безопасности. "Многие из тех, кто критиковал его в ходе дебатов, проголосовали за его утверждение при окончательном голосовании. На Капитолийском холме, по-видимому, считают политически рискованным голосовать против антикоммунистического закона в этом году промежуточных выборов",- комментировала сложившуюся в стране обстановку газета "Нью-Йорк тайме" ("The Now York Times", November 18, 1950).

Уже за полтора года до очередной предвыборной кампании, в феврале 1951 г., политический обозреватель "Нью-Йорк тайме" Энтони Левиеро писал, что "политический престиж президента Трумэна резко падает". Оснований для этого заявления было более чем достаточно. Развернувшаяся в стране чудовищная гонка вооружений и вызванные ею инфляция и рост цен легли тяжким бременем на плечи американских трудящихся. По всей стране развернулась кампания арестов активных коммунистов. Против коммунистических деятелей были организованы судебные процессы, сопровождавшиеся злобными выступлениями маккартистов в печати и по радио. Антикоммунистическая истерия привела к исключению 11 прогрессивных профсоюзов, объединявших около миллиона членов, из КПП. Буржуазная пресса США изо дня в день пичкала американского обывателя леденящими душу рассказами о "преступлениях международного коммунизма" и его "агентов" в Соединенных Штатах. Характеризуя этот период разгула реакции в США, американский историк Д. Барбер писал: "Шпионские истории завораживали и пугали народ, предлагая затем удобоваримое объяснение всем несчастьям: от непреклонности русских до высоких цен на мясо" (James David Barber. The Presidential Character, p. 291). Боевые действия в Корее приняли характер затяжной позиционной войны, из которой не было видно выхода. Явное стремление правительства Трумэна локализовать войну, не доводя до вооруженного конфликта с СССР и КНР, и снятие с поста командующего вооруженными силами США на Дальнем Востоке генерала Макартура, настаивавшего на расширении военного конфликта в Корее вплоть до применения атомного оружия, в еще большей степени накалили политические страсти в Соединенных Штатах. Апрельским днем 1951 г. тысячные толпы ньюйоркцев- сторонников Макартура, подогреваемые провокационными высказываниями реакционной буржуазной прессы США, встретили как героя смещенного со своего поста генерала. В тот же день их единомышленники в Вашингтоне освистали приехавшего на открытие бейсбольного сезона президента Трумэна.

Трумэн понимал, что в отличие от 1948 г. у него нет никаких шансов быть переизбранным на очередной срок. Позднее в своих мемуарах он писал, что решение не выдвигать своей кандидатуры на выборах 1952 г. было принято им в апреле 1950 г., когда он подготовил текст меморандума с обоснованием принятого им решения. Текст этого меморандума, до поры до времени хранившегося президентом в сейфе, был зачитан им в марте 1951 г. лишь ближайшим сотрудникам Белого дома. Официальное заявление об отказе выдвигать свою кандидатуру на новый срок было сделано Трумэном лишь через год - в марте 1952 г., но слухи о принятом им решении стали распространяться по стране буквально на следующий день после упомянутой встречи президента со своими ближайшими сотрудниками. В отличие от последних руководящие деятели демократической партии и поддерживавшие ее монополистические круги США с чувством облегчения среагировали на предстоявшее "отречение" Трумэна и, не теряя времени, принялись за поиски кандидатуры его преемника. Трумэн не терял надежды на то, что ему будет предоставлена возможность сыграть решающую роль в подборе кандидата, и попытался даже высказать требования, предъявляемые им лично к преемнику. Кандидат демократов, по словам Трумэна, должен был взять на себя обязательство продолжить "справедливый курс", "четвертый пункт", а также следовать в своей внутренней политике курсу, проложенному трумэновской администрацией. Боссы демократической партии предъявляли к подбору преемника Трумэна совершенно иные критерии - им нужен был политический деятель, по возможности не дискредитировавший себя близостью к ставшему одиозной фигурой в стране Трумэну. Таким человеком, как представлялось руководству демократической партии, был губернатор штата Иллинойс Эдлай Стивенсон, тесно связанный с монополистическими группировками восточных штатов страны.

Энергичные поиски кандидата, способного заручиться поддержкой традиционно связанных с партией представителей крупного капитала и привлечь симпатии избирателей, начали и республиканцы. Сенатор Роберт Тафт, столь часто в прошлом оказывавшийся за бортом "большой политики", считал, что пришел наконец и его черед. Обстановка, создавшаяся в стране за последние годы, в значительной мере подогревала надежды сенатора, известного своими изоляционистскими, консервативными взглядами. Обладая таким реноме и опираясь на поддержку сторонников Маккарти, Тафт мог рассчитывать на голоса консервативно настроенной части общественности и симпатии реакционных кругов крупного капитала. Но вместе с тем нельзя было не замечать и того, что в Соединенных Штатах в эти же годы сложилась и сильная оппозиция разгулу милитаризма и реакции, в кругах которой высказывались за поиски кандидата, способного своим авторитетом объединить республиканцев и, возможно, даже завоевать поддержку части демократов, недовольных политикой трумэновской администрации. Представители либерального крыла республиканской партии высказывали опасения, что откровенный сторонник Маккарти Тафт не сможет заручиться поддержкой крупных штатов и оттолкнет либерально настроенных избирателей. Ставка была сделана на популярного в стране генерала Эйзенхауэра.

Предстояли еще многие месяцы ожесточенной внутрипартийной и межпартийной борьбы с характерными для американских избирательных кампаний взаимными оскорблениями, закулисными сделками и громогласными обещаниями, но судьба администрации Трумэна была предрешена после того, как генерал Эйзенхауэр дал согласие баллотироваться в президенты США от республиканской партии. За несколько дней до того, как навсегда покинуть Белый дом, Гарри Трумэн, в последний раз обращаясь к стране, патетически воскликнул: "На данном этапе мы предотвратили третью мировую войну, и, возможно, нам удалось уже создать такие условия, которые не дадут этой войне разразиться и в обозримом будущем" (Harry S. Truman. Memoirs, vol. 1, p. XL )

. Анализируя уже в более поздние годы период администрации Трумэна, отдельные американские авторы, по-видимому основываясь на этом и подобном ему заявлениях Трумэна и разделяющих его точку зрения политических деятелей, приписывают тридцать третьему президенту США роль "спасителя мира". В изданной в 1972 г. книге "Личность президента" Джеймс Барбер считает, что "исход (президентства Трумэна. - Э. И.) был далек от идеально удовлетворительного. Но ведь он мог оказаться и трагическим" (James D. Barber. The Presidential Character, p. 292). Итак, Трумэну ставится чуть ли не в заслугу то, что политический курс его правительства не привел к трагической развязке, под которой автор, несомненно, подразумевает мировой военный конфликт. История свидетельствует об обратном - именно в годы президентства Трумэна произошло резкое обострение международной обстановки, приведшее мир на грань атомной войны. Воинственно настроенным пришел Гарри Трумэн в Белый дом и столь же воинственно настроенным он его покинул, предоставив миру платить за безрассудные ставки, сделанные в затеянной им опасной политической игре. Р. Тагуэлл писал, что Франклин Рузвельт ушел из жизни, оставив своему преемнику "модель будущего мира, которую еще предстояло сделать действующей" (Rexford Tugwell, Off Course, p. 65). Трумэн ушел из Белого дома, оставив модель будущей войны, которую совместными усилиями миролюбивых сил еще предстояло обезвредить.