Глава десятая. ИТОГИ РЕВОЛЮЦИИ

Аллегорическое изображение победы США в войне за независимость. Рисунок Б. Франклина

Американская революция была неразрывно связана с преобразованиями конца XVIII в., происходившими также на европейском континенте. По времени она почти совпала с французской революцией, и исторически ее происхождение во многом объясняется теми же причинами. Поэтому в литературе часто сравнивают эти революции, и следует признать, что для такого рода сравнений имеются основания. Сопоставление американской и французской революций позволяет резче оттенить характер и особенности освободительного и революционного движения в Америке, лучше понять итоги, к которым оно привело.

Прежде всего следует подчеркнуть, что американская революция протекала в иных исторических условиях, чем французская. В то время как Франция была страной с глубокой исторической традицией и многовековой культурой, молодая Америка, или, вернее, английские колонии в Америке, были сравнительно недавно заселены, еще не успели обзавестись традициями и только начали создавать собственную культуру. Занимая территорию, приблизительно равную Франции, они имели в 10 раз меньшее население.

На протяжении 4 - 5 столетий, предшествующих революции, численность населения Франции держалась приблизительно на том же уровне - около 18 млн. человек. С середины XVIII в. она стала быстро увеличиваться и к 1789 г. достигла 26 млн. человек. Население возросло, появилась безработица, вводились новые налоги. Страна переживала серьезные экономические трудности. Одним из их проявлений был рост цен.

Французский историк Ж. Годшо утверждает, что в Америке существовала аналогичная ситуация и так же, как во Франции, важнейшей предпосылкой революции был так называемый «демографический пресс» (CodechotJ. La prise de la Bastille. Paris, .1965, р. 20.) . Действительно, темпы роста населения здесь были гораздо выше, чем в любой европейской стране. За одно столетие население увеличилось в несколько раз и к началу революции составляло 2.2 млн. человек (Wells R. V. The population of the British colonies in America before 1776. A surwey of census data. Princeton, 1975, p. 283 - 285.) . В каждом поколении численность населения удваивалась, отчасти за счет притока новых иммигрантов, а отчасти за счет высокой рождаемости. «Американцы женятся рано, - отмечал французский дипломат Барбе де Марбуа, - и заводят как можно больше детей». Поэтому в семьях бывало по 5- 7 детей, а потомство одного человека нередко достигало 50 или даже 100 человек (Записка Барбе де Марбуа 1783 г. - Ministere des affaires etrangeres, Archives diplomatique. Paris (в дальнейшем - Archives). Memoires et documents. Etats Unis, v. 8, p. 29.).

Население быстро росло. Однако демографического пресса не существовало. За исключением кратковременного периода застоя, вызванного британскими репрессиями против Бостона, Америка в отличие от Франции не знала безработицы. Представители французской дипломатической службы отмечали, что в Америке, «несмотря на удивительный рост населения, постоянно слышны жалобы на недостаток рабочих рук» (Ibid., p. 29-31.) . Впоследствии этот вывод был подтвержден в обстоятельном исследовании Р. Морриса, показавшего, что на протяжении первых двух столетий своей истории Америка постоянно испытывала нехватку рабочей силы (Morris R. B. Government and labor in early America. New York, 1946.).

Медаль в честь победы под Бостоном в 1776 г.

В отличие от Европы в колониях не было и продовольственной проблемы. Французский дипломат, посетивший в те годы Америку, писал: «В других странах половина населения умирала от голода, здесь страдают только те, кто вынужден платить фиксированную ренту в деньгах» (К. Жерар -Ш. Верженну, 29 VII 1778. - Archives. Correspondence politique. Etats-Unis, v. 6, p. 20.) . Но таких было немного. Накануне революции общая сумма фиксированной ренты в колониях составляла 100 тыс. долларов. Для большинства американских колоний институт фиксированной ренты не имел реального значения и носил символический характер (Jameson J. The American revolution considered as a social movement. Boston, 1956, p. 33; Тоlles F. B. The American revolution considered as a social movement: a re-evaluation. In: Causes and consequances of the American revolution. Ed. by E. Wright, Chicago. 1966, p. 263; Morris R. B. Government and labor in early America, p. 45.) . Зарплата американского рабочего на 30-100% превышала заработок рабочего в Англии. Уровень жизни в колониях в среднем был значительно выше, чем в Европе.

Годшо утверждает, что так же, как во Франции, американской революции предшествовал рост цен (Godechot J. La prise de la Bastille, p. 20.) . Он ссылается на усиление налогового гнета в колониях после Семилетней войны и удорожание таких товаров, как патока, бумага, стекло, свинец и чай. Однако п это утверждение сомнительно. Во-первых, недовольство в колониях было вызвано не столько тяжестью новых налогов, сколько самим фактом их введения. В среднем общая сумма налогов на душу населения в колониях были в 26 раз меньше, чем в метрополии (Palmer R. Social and psychological foundations of the revolutionary era. - In: The new Cambridge modern history, v. VIII. Cambridge, 1968, p. 438.) . Во-вторых, какими бы важными статьями торговли ни были перечисленные товары, они все же не являлись предметами первой необходимости. Одним словом, экономическое положение в американских колониях было сравнительно благополучным п не напоминало того кризиса, который переживала Франция накануне революции.

Важный аспект происхождения обеих революций - их социальные корни, движущие силы. Что касается Америки, то эта страна не знала феодализма как системы. Ф. Энгельс отмечал, что история Америки началась «на более благоприятной почве... где нет никаких преграждающих путь средневековых развалин ... при наличии уже сложившихся в XVII веке элементов современного буржуазного общества» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 347. ). Поэтому, хотя и предпринимались попытки насадить феодальные отношения и созданы были феодальные институты, серьезного значения они все же не имели. В отличие от Франции, где размежевание сословий, обострение классовых и социальных противоречий носило классически выраженный характер, в Америке классовые конфликты были выражены слабее. Это обстоятельство связано с социальной пестротой населения, «эластичностью» классов и социальных групп. Кроме того, американская революция была антиколониальной. Поэтому размежевание сил за океаном происходило не только между различными классами и социальными группами, но и внутри их (Тоlies Р. В. Op. cit., p. 261-262.) , что характерно также для более поздних революций антиколониального типа.

Американская революция подняла на борьбу «низшие классы» - не имеющих собственности мастеровых, мелких ремесленников и бедных фермеров, составлявших многочисленную группу колониального населения (Main J. Т. The social structure of revolutionary America. Princeton, 1965, p. 271-272. - Значительную часть этой группы составляли негры-рабы. В 1770 г. негритянское население колоний насчитывало 460 тыс. человек. Негры были лишены каких бы то ни было прав и в силу специфики своего положения, несмотря на активное участие в войне за независимость, сыграли ограниченную роль в революционных преобразованиях. (Фостер У. 3. Негритянский народ в истории Америки. Пер. с англ. М., 1965, с. 63-65; Аптекер Г. Американская революция 1763 - 1783. Пер. с англ. М., 1962, гл. 13). ). Именно «низы», враждебно настроенные по отношению к «владельцам собственности» и «джентльменам», занимавшим административные посты, были главной движущей силой революции. Важным проявлением политической активности масс стали разнообразные формы массового действия. Различные комитеты и массовые собрания принимали решения, шедшие гораздо дальше любых законодательных предложений. Это были органы народного правотворчества, в которых участвовали и неимущие, и лишенные права голоса. «Использование толпы и массовых собраний в качестве политического средства, - пишет М. Дженсен, - привело к серьезным изменениям в традиционной модели политического действия» (Jensen M. The American people and the American revolution.- The journal of American history, 1970, June, p. 15.) . Наряду с «низшими слоями» активное участие в революции принял «средний класс» - фермеры, купцы, ремесленники и лавочники. Эти люди - собственники средней руки - составляли около 2/3 белого населения (Мain J. T. Op. cit., p. 273.) .

Американская революция была восстанием против власти метрополии. Лозунг «Никаких налогов без представительства!», положивший начало движению в колониях, выражал протест против господства Англии. Это была война за независимость. Тем не менее следует решительно подчеркнуть, что в ходе войны с Англией население колоний разделилось. Это размежевание происходило по социальному признаку, в соответствии с интересами различных групп по таким насущным вопросам, как развитие торговли и промыш ленности, аграрная проблема и т. п. Редакция известного документального сборника «Формирование американской демократии» отмечает, что участники революции выступили решительно против политики Англии. «Но их побуждения только отчасти носили патриотический характер. В национально-освободительном движении они увидели счастливо подвернувшуюся возможность улучшить свое социальное и экономическое положение» (The making of American democracy, v. I. Ed. By R. A. Billington, J. B. Loewenberg. S. Brookinier New York, 1960, p. 72.) .

Существенной чертой в поведении господствующей верхушки, захватившей контроль над освободительным движением, был тот факт, что американская буржуазия действовала в тесном союзе с земельной аристократией. Отношения этих двух групп были далеки от единодушия, но на данном историческом этапе их больше объединяло, чем разъединяло. В связи с этим Ж. Лефевр справедливо отмечал, что в Америке революция осуществилась «в общих интересах объединившихся аристократии и буржуазии». В этом, по его словам, американская революция была скорее похожа на английскую. «Французская революция, - писал Лефевр, - была совсем другой» (Lefebvre G. Revolution francaise dans Fhistoire du monde. - In: Etudes sur la revolution francaise. Paris, 1954, p. 321.).

Действительно, американская и французская революции сильно отличались друг от друга. Они происходили на разных и весьма удаленных друг от друга континентах. Что бы ни говорили теперь сторонники доктрины «атлантизма» в стремлении обосновать историческую общность стран Западной Европы и Америки, в те времена Атлантический океан - гигантское водное пространство - скорее разъединял, чем сближал. Достаточно сказать, что французскому посланнику в США потребовалось тогда 65 дней, чтобы добраться до места своего назначения (Л. OTTO - А. Монморану, 18 I 1788. -- Archives. respondance politique. Etats-Unis, v. 33, p. 11. ). Более того, именно географический фактор сыграл немалую роль в том, что Америка добилась независимости и революция смогла победить. В то же время обе революции объединяла эпоха, основным содержанием которой было бурное развитие буржуазных отношений, смена феодального строя более прогрессивной капиталистической системой. Пользуясь выражением К. Маркса, «победа буржуазии означала тогда победу нового общественного строя» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 6, с. 115.) .

Каждая революция несет в себе двойное начало. Она разрушает и создает. Обе революции знаменовали рождение новых буржуазных наций. Вместо разгороженных различными барьерами провинций и областей во Франции, разъединенных и плохо связанных друг с другом отдельных колоний в Америке возникли новые нации. Французская нация сложилась в XVI - XVIII вв., т. е. в основном до революции, которая сыграла роль заключительного аккорда в этом процессе. В Америке - скорее наоборот. Американский историк Е. Морган говорит, что «не нация родила революцию, а революция родила нацию» (Morgan E. S. The birth of republic. 1763-1789. New York, 1956, p. 101. ). Действительно, для образования американской нации существовали предпосылки, но только война за независимость превратила их в реальную возможность. Появилась новая нация, но процесс ее дальнейшего формирования продолжался, и ему предстояло занять еще несколько десятилетий. Американская революция носила ярко выраженный национально-освободительный характер, освободив колонии от гнета Англии и устранив тем самым препятствия на пути дальнейшего прогресса страны.

По тому, какую работу выполняет революция, судят о ее результатах и характере. Французскую революцию недаром называют Великой. Это название соответствует гигантским преобразованиям, которые она совершила. «Франция, - писал Ф. Энгельс, - разгромила во время великой революции феодализм и основала чистое господство буржуазии с такой классической ясностью, как ни одна другая европейская страна» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 259.) . Для борьбы с внутренней и внешней контрреволюцией потребовались колоссальные усилия. Нужно было разрушить старую систему и расчистить почву для нового строя. Эту задачу выполнила французская буржуазия, опиравшаяся на поддержку всего народа (Манфред А. 3. Великая французская буржуазная революция 1789 - 1794. М., 1956, с. 99 - 104, 282 - 284; Lefebvre G. Op. cit., p. 323.) . Она встретила отчаянное сопротивление старых классов, и, чтобы сломить его, потребовалась беспощадная диктатура якобинцев. Якобинская диктатура и выступления плебейских масс были вершиной революционного подъема во Франции. Американская революция не знала подобного рода явлений, ибо разрушение старого не требовало столь значительных усилий.

На смену якобинской диктатуре во Франции пришла термидорианская реакция. Американская революция не знала таких амплитуд. Но она тоже имела свой небольшой «термидор» - конституцию 1787 г. Аккредитованные при правительстве США представители французского двора с чувством удовлетворения отмечали, что это событие «бесконечно благоприятно для интересов королевства (т. е. Франции, -А. Ф.)». По мнению посланника Мустье, значение новой конституции было так велико, что он назвал ее «второй революцией». «Тот призрак демократии, которым прельстился народ, - писал Мустье, - сейчас иоценивая тенденции политического развития США, другой французский дипломат отмечал, что американская система все более и более приближается по своему типу к «выборной аристократии или даже смешанной монархии» (Л. Отто - А. Монморану, 20 X 1787; 25 XII 1789; 13 III 1790; Э. Мустье - А. Монморану, 2 II 1788; 25 V 1789; 5 VI 1789. - Archives. Correspondance politique. Etats-Unis, v. 32, p. 375 - 380; v. 33, p. 238; v. 34. p. 112, 158, 353; v. 35, p.66.) . Новый правопорядок игнорировал интересы «низших классов». В противоречие с Декларацией независимости, провозгласившей право каждого «на жизнь, свободу и стремление к счастью», конституция 1787 г. обходила молчанием вопрос об элементарных гражданских свободах. Только несколько лет спустя, под давлением массовых выступлений и под влиянием начавшейся революции во Франции, она была дополнена Биллем о правах, провозгласившим свободу слова, печати, собраний, вероисповедания, право на неприкосновенность личности, жилища и т. д. Конституция 1787 г. была шагом назад, она противоречила практике революционных лет, когда большинство политических решений предварительно широко обсуждалось. Конституционный конвент заседал при закрытых дверях, и выступления его участников не подлежали огласке. В свое время Ч. Бирд, анализируя состав конвента, показал, что он целиком состоял из представителей «высшего класса». Из 56 делегатов 50 были земельными и иными собственниками. Они были лично заинтересованы в организации новой системы власти и извлекли из нее максимальную выгоду, что же касается неимущих масс, то их отстранили от участия в подготовке конституции (Beard Ch. An economic interpretation of the constitution of the United States. New York, 1913, p. 149, 151. 324.) .

Филадельфия. Здание, где была принята конституция США Гравюра XVIII в.

Вот уже несколько десятилетий оценка конституции является предметом жестоких сражений между историками. Эти споры заняли центральное место в дискуссиях о характере американской революции, ее роли и месте в мировой истории. Господствующая ныне в американской буржуазной историографии теория «согласия» утверждает, что и сущности в Америке вообще не было революции. Фактически это разновидность теории «исключительности» американского капитализма. Сторонники этого направления отрицают значение выводов Бирда. Они утверждают, что в отличие от Европы американская история, развиваясь под знаком «преемственности» и «согласия», никогда не знала классовых и социальных противоречий, свойственных Старому Свету, и поэтому ей не приходилось переживать социальных «коллизий». Сглаживая классовые конфликты в эпоху американской революции, сторонники теории «согласия» заявляют, что она вообще не имела «социальных целей». А раз так, заключают они, значит, по могло быть и «термидора» (Вrоwn R. Reinterpretation of the formation of the American constitution. Boston, 1963, p. 21, 40.) .

Характеризуя революции XVIII в., К. Маркс отмечал, что они развивались по восходящей линии (См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч.. т. 8, с. 122. ). Во Франции это оказалось возможным в результате стремительного нарастания активности масс. Американская революция не знала подобного рода темпов и острых ситуаций, но она также шла вперед благодаря усилиям народа. Победа в войне, освобождение от колониального гнета и утверждение независимой буржуазной республики явились важнейшим итогом американской революции. Однако с окончанием войны революционное движение не прекратилось. Послевоенный период ознаменовался экономическим кризисом, вызвав глубокое разочарование в массах. Резко ухудшилось положение «низов» - фермеров, ремесленников, рабочих. Огромное количество людей влачило нищенское существование. Многие попали в тюрьму за долги, погашения которых заимодавцы требовали в звонкой монете, а не «дешевыми» бумажными деньгами. В то же время крупная буржуазия и плантаторы основательно нажились па войне, сколотив солидные состояния, пущенные теперь на покупку земель, создание торговых, промышленных предприятий и банков. Возросло имущественное неравенство, обострились классовые конфликты, усилилось массовое недовольство, стремление народа продолжить и углубить революцию. Это нашло выражение в усилении социального протеста народа, уравнительных требованиях масс и вооруженных выступлениях, наиболее значительным из которых было восстание Д. Шейса в Массачусетсе. Одна из главных целей конституции заключалась в том, чтобы положить конец этим явлениям. Вопреки утверждению сторонников теории «согласия», принятие конституции было обусловлено классовым конфликтом и отвечало интересам имущих классов. В этом смысле она и была «термидором». Как справедливо отметил М. Дженсен, члены конституционного конвента единодушно усматривали «основное зло» в демократии, и их цель состояла в том, чтобы остановить развитие демократического движения (Jensen M. The American people and the American revolution, p. 5 - 6.)).

Расстрел повстанцев Д. Шейса у арсенала в Спригфилде в январе 1787 г. Гравюра XVIII в.

Говоря о важности изучения событий, связанных с принятием конституции 1787 г., французский историк А. Каспи отмечает, что кардинальный вопрос заключается в том, «остались ли Соединенные Штаты верны духу 76-го года». Сам он отвечает на этот вопрос утвердительно, ибо те, кто выступал за принятие конституции, представляли, по его словам, «новое поколение», сознававшее ответственность перед будущим Америки, а противники конституции были «сторонниками общества прошлого». Конституция, по мнению Каспи, соответствовала представлениям американцев о демократии, «основанной на собственности и защите свобод», и «совершенно не противоречила духу 76-го года» (Kaspi A. La naissance des Etats-Unis. Paris. 1972, p. 23, 24. 26. ). Однако, рассуждая так, французский исследователь практически присоединяется к утверждениям сторонников теории «согласия» о том, что лозунгом американской революции была «свобода ц собственность», а не «свобода и демократия» (См.: Моrgan E. S. The American revolution. - William and Mary quarterly, 3d ser., v. 14, 1957. p. 3 - 15. ). Между тем именно борьба за демократию являлась одним из важнейших компонентов войны за независимость. Как отмечал У. Фостер, американская революция «была буржуазной революцией, в которой был очень силен демократический элемент» (Фостер У. З. Очерк политической истории Америки. Пер. с англ. М.. 1953, с. 177.) .

Чтение Декларации независимости. Гравюра XVIII в.

Умаляя значение демократического движения как передовой силы революции, изображая политическое развитие США от Декларации независимости до принятия конституции как некий гармонический процесс, Каспи льет воду на мельницу тех, кто отрицает наличие классов и классовых противоречий в американском обществе. Желая того или нет, он поддерживает сторонников теории «согласия», изображающих дело так, будто конституция была принята не в интересах господствующих классов, а всего народа. Между тем цель конституции заключалась как раз в обратном. Она была призвана упрочить власть буржуазии и плантаторов, избавиться от «ужасов неконтролируемой демократии», «найти своего рода убежище от демократии» (Jensen M. The new nation. New York, 1967, p. 426. ).

В докладе о «правах человека» на XIV Международном конгрессе исторических наук в Сан-Франциско 1975 г. видный американский историк Р. Палмер признал, что конституция 1787 г., как, впрочем, и законодательство штатов, носили ограниченный характер, отмечая с сожалением, что противники революции - лоялисты оказались в неравном положении с ее сторонниками. Эти сожаления, однако, звучат по меньшей мере странно. Революция не могла бы победить, если бы ее враги пользовались равным правом с ее сторонниками. Кстати говоря, те лоялисты, которые впоследствии вернулись в США или заявили о поддержке новой власти, пользовались всей полнотой конституционных гарантий. Более того, они активно примкнули к консервативному блоку «федералистов», сторонников конституции 1787 г., составив оплот нового правопорядка. Сожаления Палмера по поводу того, что противники революции испытывали ограничения, представляют собой прямой отзвук той критики, которой в свое время новый строй подвергался со стороны свергнутых классов или групп населения, в представлении которых новая власть нарушала «права человека».

Палмеру и его единомышленникам следовало бы обратиться к более существенной проблеме - дала ли революция права народу - беднякам, неграм, огромной массе неимущего или малоимущего населения, уравняла ли она в правах женщин, все они рассчитывали, что революция внесет в их жизнь перемену к лучшему. По подсчетам Д. Мейна, около трети населения США приходилось на белый и черный «пролетариат» (Main J. T. The social structure of revolutionary Amrica, p. 272.) . Конечно, этот термин применительно к социальной структуре американского общества того времени очень условен. Но действительно треть американского населения составляли угнетенные и обездоленные рабы, бедные фермеры, ремесленники и т. д.

Представитель «новых левых» в современной историографии США С. Линд заявляет, что американская революция не выполнила важнейших социально-экономических преобразований. В этом смысле «Америка, - по его словам, - не имела буржуазной революции, сравнимой с французской революцией». Линд справедливо отмечает, что кардинальным вопросом революции была отмена рабства. Но для того, чтобы выполнить эту задачу, потребовалась еще одна революция (Lуnd S. Beyond Beard. - In: Towards a new past. Ed. by B. J. Bernstein. New York, 1969, p. 50-51.- В оценке американской революции критика «новых левых» перекликается со многими положениями «прогрессистов», а также историков-марксистов (У. Фостер, Г. Аптекер, Г. Морейс). Многие положения «новых левых», которые привлекли к себе в 60-е гг. широкое внимание, задолго до этого были плодотворно разработаны американскими марксистами. Однако буржуазная историография США сознательно замалчивала эти достижения марксистской мысли. ). Как уже отмечалось, при составлении проекта Декларации независимости Т. Джефферсон включил в нее пункт об отмене рабства, но под давлением представителей южных колоний этот пункт был исключен. Однако положение о том, что каждый американец имеет право «на жизнь, свободу и стремление к счастью», распространялось в теории на всех без исключения. Поэтому впоследствии лидеры аболиционистов, выступавшие за отмену рабства, ссылались на Декларацию независимости. Между тем конституция США узаконила институт рабовладения, зафиксировав это в специальном постановлении. В этом заключалось ее принципиальное отличие от Декларации независимости.

В 1790 г. негритянское население США составило 750 тыс. человек. Из этого числа 9/10 проживало на юге, где рабы составляли 90% населения. Поэтому отмена рабства, если бы она осуществилась, сопряжена была с преобразованиями колоссального масштаба. Тем не менее ликвидация рабовладения объективно являлась важнейшей задачей буржуазной революции, и если в США этого не произошло, то причиной тому был контрреволюционный сговор участников конституционного конвента, узаконивший расизм (Levin J. P. Racism and the constitution: 200 years of inequality. - Intellect, 1976, July - August, p. 23 - 26.). Хотя северная буржуазия, сыгравшая руководящую роль в революции, выступала против системы рабовладения, она была вынуждена по политическим соображениям пойти на компромисс с южными плантаторами. Эта сделка получила решительную поддержку со стороны имущих богатых слоев населения, и знаменательно, что к ним примкнули сумевшие избежать репрессий и уцелевшие после войны за независимость контрреволюционеры-лоялисты (Mоrris R. The emerging nations and the American revolution. New York, 1970, p. 9.). Образованный таким образом реакционный политический блок добивался создания сильной центральной власти, чтобы установить барьер на пути развития демократического движения.

Скептически оценивая современную историографию «новых левых», рассматривающую американскую революцию в свете классовой борьбы, Каспи задает вопрос: «Не ищут ли они в истории революции ответа на вопросы, которые стоят перед американцами сегодня?» (Кaspi A. Op. cit., p. 24. ). Однако такая постановка вопроса выглядит малоубедительно. Во-первых, нет ничего противоестественного в попытках найти корни современности в событиях прошлого. Во-вторых, если подвергается сомнению правомерность позиции «новых левых», то почему безоговорочно принимаются утверждения сторонyиков теории «согласия», прагматически оценивающих историю в зависимости от политических задач сегодняшнего дня?

Апологетический характер этой теории вызвал критику даже со стороны представителей ортодоксального направления в буржуазной историографии США. Критикуя концепцию «согласия», известный американский историк Д. Дауд заметил, что «научный подход требует, чтобы ни один общественный институт не принимался как раз навсегда данный и ничего не должно оставаться вне поля критики» (См.: The state of American history. Ed. by H. Bass. Chicago, 1970. p. 265.) . Видимо, Каспи не разделяет этого подхода. Он, как и некоторые другие французские историки, занимающиеся американской революцией, отрицает социальный характер конфликтов американской революции, следуя теории «согласия» (Heffer J. Кaspi A. Autour do la revolution americaine (Note critique). - Annales, 1975, N 1, p. 219-226.)

Бесспорно, классовые противоречия во Франции были несравненно более острыми, чем в Америке. Однако этот факт не умаляет значения классовых конфликтов и противоречий в американской революции. Что бы ни заявляли теперь представители апологетической школы, американское общество состояло из разных имущественных слоев, положение которых было неодинаковым во всех отношениях. Цель конституции 1787 г. заключалась в том, чтобы закрепить права и власть в США за богатым меньшинством вопреки демократическому большинству. Об этом прямо говорили создатели конституции. «Те, кто владеет собственностью, и те, кто ее не имеет, всегда представляли различные интересы в обществе, - писал Мэдисон. - То же самое можно сказать о кредиторах и должниках. Земельные, промышленные, торговые и денежные интересы, а также интересы меньших групп неизбежно проявляются в цивилизованных нациях и разделяют их на различные классы, руководствующиеся в своих действиях различными чувствами и взглядами. Регулирование этих разных и противоречивых интересов представляет собой главную задачу современного законодательства» (Цит. по: Jensen M. The new nation, p. 427.) .

Решающее значение имел тот факт, что осуществление этой миссии взяли на себя представители имущих классов, которые присвоили себе право выработки нового законопроекта, регулируя интересы различных слоев населения в совершенно иной манере, чем в годы войны за независимость. По сравнению с военным временем в политике правящего класса произошли заметные перемены. Это обстоятельство отмечал французский поверенный в делах в США Отто. Характеризуя политику военных лет, он писал, что «в те грозные времена необходимо было соглашаться с тем, что всякая власть должна исходить только от народа, что все должно быть подчинено его верховной воле и что должностные лица являются не более, чем его слугами». Однако после того, как война за независимость окончилась, «класс людей, известных под названием джентльменов», стал, по словам Отто «претендовать на господство, с которым народ не хочет согласиться». «Почти все они, - писал французский дипломат, - опасаются стремления народа лишить их имущества, к тому же они являются кредиторами и поэтому заинтересованы в том, чтобы усилить правительство и обеспечить исполнение законов» (Л. Отто - Ш. Верженну, 10 XI 1786. - Sources and documents, Illustrating the American revolution. 1746- 1788. Ed. by S. E. Morison. Oxford, 1953, p. 233-234.) .

Таким образом, принятие конституции 1787 г. было продиктовано интересами утверждения власти крупной буржуазии и земельной аристократии. Если говорить об общей ее оценке как политического документа, то нельзя не признать, что для того времени это была передовая конституция, в особенности после принятия Билля о правах, который также следует рассматривать как определенный итог классовой борьбы. Именно ввиду отсутствия Билля о правах конституция встретила массовую оппозицию. Представлявшие интересы малоимущих слоев населения противники конституции решительно настаивали на принятии поправок к ней и критиковали ее за отсутствие в ней гарантий элементарных политических свобод. Создатели конституции были, по свидетельству французского посланника Мустье, «абсолютно не расположены заниматься поправками, пока не будет полностью организовано правительство». Однако в конечном итоге они вынуждены были это сделать. Обнаружив, что «их противники подготовили длинный список дополнений, способных ослабить или вообще ниспровергнуть всю новую систему, они решили предложить сами то, что не могло ей повредить и взять под контроль дебаты с тем, чтобы сделать их для себя более благоприятными». Таким образом, сторонники конституции достигали двойного эффекта. С одной стороны, они выбили козырь из рук оппозиции, а с другой - сформулировали дополнения к конституции в приемлемом для себя виде. «Эти поправки, - писал Мустье, - были составлены господствующей партией в такой манере, чтобы не нанести никакого ущерба духу конституции и унять чрезмерное беспокойство» (Э. Мустье - А. Монморану, 12 IX 1789. - Archives. Correspondence politique. Etab-Unis, v. 34, p. 256. ). Вместе с тем принятие Билля о правах было принципиально важным успехом демократических сил.

История не знает ни одного подлинно революционного движения, в котором народу не принадлежала бы роль основной движущей силы. Вместе с тем из опыта истории явствует, что ни одна буржуазная или буржуазно-демократическая революция не принесла народу подлинной свободы, а «права человека» гарантированы в ней исключительно в узкоклассовых рамках буржуазной демократии. Эти закономерности прослеживаются и в американской революции, хотя ее апологеты и заявляют, что преобразования, начатые буржуазной революцией в Америке, были и остаются беспрецедентным, неповторимым примером в истории. «Успех американской революции, - пишет один из основоположников школы «согласия» Д. Бурстин, - означал, что народ теперь контролировал правительство» (Вооrstin D. J. The Americans. The democratic experience. New York. 1973, p. 252.) . Этой же мыслью проникнута и опубликованная в связи с 200-летнем США статья Д. Грина, в основе которой лежит его лекция, прочитанная в ряде стран в связи с юбилейной кампанией. Утверждая, что американская революция отличалась «резким контрастом фактически по отношению ко всем последующим революциям», он ссылается на апологетическое высказывание историка XVIII в. С.Уильямса, будто итоги революции превзошли ожидания самых выдающихся умов своего времени, что революция в Америке создала условия для возникновения «более естественной формы правительства, более совершенной системы свободы и более процветающей общественной системы». Отстаивая это положение, Грин солидаризируется с представителями консервативного направления в американской историографии, обходя молчанием труды историков критического направления, выступающих против подобного рода идеализированных построений (Green J. P. Values and society in revolutionary America. - The annals of the American academy of political and social sciences, 1970, July, p. 55-57.) .

Не случайно в связи с этим, что сторонник теории «согласия» Э. Морган, удостоенный похвалы в статье Грина, выступил с резкими нападками на попытки некоторых американских историков пересмотреть идеализированную схему представляемой им школы (Моrgan Е. S. The American revolution: who were «the people»? - The New York review of books, 5 VIII. 1976, p. 29. Williams W. A. America confronts a revolutionary world: 1776-1976. New York, 1976, p. 38-40. 45 Kristel I. The American revolution as a successful revolution. - In: The American revolution. New York. 1975, p. 33.) . Характерно, в част ности, его выступление против новой книги известного американского историка У. Унльямса. Не отрицая значения американской революции для разрушения «прошлого», Уильяме подчеркнул, что, утвердив «настоящее», господствующие классы США всеми силами противодействовали революционным переменам «будущего».44 Это положение и вызвало резкую критику Моргана. Между тем тезис Уильямса находит полное подтверждение в действительности.

В период войны за независимость и в ходе последующего мирного развития американская «элита» использовала сложный арсенал политических средств для того, чтобы избежать радикальных перемен и сохранить свое господство. Французский историк XIX в. А. Токвиль утверждал, что в отличие от французской американская революция была будто бы проникнута «любовью к порядку н закону». Ныне эта мысль Токвиля взята на вооружение апологетами капиталистической системы. В одном из недавно опубликованных в США откровенно пропагандистских изданий, подготовленных к 200-летию независимости, высказывание Токвиля поставлено в прямую связь с усилиями современных блюстителей «закона и порядка». Ретроспективно оценивая революцию в Америке, это издание подчеркивает ее отличие от французской и других революций. Бесспорно, американская революция носила сравнительно умеренный характер. Тем не менее и она имела социальную программу, а установленная в результате войны за независимость политическая система определялась отнюдь не «любовью к закону и порядку». Новая власть опиралась на диктатуру имущих классов, интересы которых и были поставлены во главу угла при формировании политической системы США.

В силу ряда особенностей исторического развития в Америке XVIII в. было больше свободы, чем в странах Старого Света, прошедших через эпохи рабовладельческого и феодального строя. Однако положение низов в Америке постоянно ухудшалось, следствием чего был рост недовольства масс. Это обстоятельство наглядно раскрывается в статьях Г. Нэша, показавшего на примере трех крупнейших американских портовых городов - Бостона, Филадельфии и Нью-Йорка, что неуклонно продолжавшийся на протяжении XVIII в. рост имущественного неравенства привел ко времени революции к усилению социального расслоения в колониях и обострению классовых противоречий (Nash G. 1) Urban wealth and poverty in pre-revolu-tionary America. - The journal of interdisciplinary history, 1976, v. VI; 2) Social change and the growth of revolutionary urban radicalism. - In: The American revolution. Explorations in the history of American radicalism. Do Kalb, 1976.)

Массовые выступления в период освободительной борьбы, предшествовавшей разрыву с метрополией, носили в Америке умеренный характер по сравнению с развитием революционного движения в других странах. Тем не менее и в североамериканских колониях Англии они «имели решающее значение при каждом сколько-нибудь важном повороте событий, который вел к войне за независимость» (Sсhlesinger A. M. Political mobs and the American revolution. 1765 - 1776. - Proceedings of American philosophical society, v. 49, Philadelphia, 1955, p. 244. ). Это положение, выдвинутое в свое время историком-прогрессистом А. М. Шлезингером, встретило затем решительную критику сторонников теории «согласия», стремящихся нивелировать социальные конфликты американской революции. В последние годы тезис «прогрессистов» был развит и подкреплен новыми материалами в трудах М. Дженсена и его учеников.

Критикуя теорию «согласия», Дженсен настаивает на том, что народ - массы - являлся авангардом революции, сыгравшим в ней решающую роль, хотя в конечном итоге и лишенным плодов победы. Отмечая, что в Америке собственность «была распределена более равным образом, чем в Европе», Дженсен подчеркивает, что, хотя «большинство владело мелкими фермами, многие из них задолжали за приобретенные участки». Кроме того, часть фермеров оставалась на положении арендаторов и пе надеялась стать собственниками обрабатываемых ими участков. «Сотни городских жителей, - пишет Дженсен, - пе владели никакой собственностью» (Jensen M. The American revolution within America. New York, 1974, p. 9, 70-71.) . Эти люди активно участвовали в массовом движении. Господствующим классам приходилось идти на уступки, лавировать, с тем, чтобы в сложных условиях антиколониальной борьбы не оттолкнуть народ и, сохранив за собой руководящую роль и контроль, использовать в своих интересах его революционную активность (Maier Р. 1) Popular uprisings and civil authority in XVIII century America. - William and Mary quar terly, 3d ser., 1970, v. 27, p. 3-4; 2) From resistance to revolution. New York, 1972, chap. I; Main J. T. Political parties before the constitution. Chapel Hill, 1973, p. XIX; Longley R. S. Mob activity in revolutionary Massachusettes. - New England quarterly, 1933, v. 6, p. 98-130). . Надо признать, что «элита» - купцы, земельная аристократия и юристы, выступавшие на стороне революции, - успешно справилась с этой задачей. Поэтому в отличие от европейских стран в Америке те люди, которые играли руководящую роль в революционном движении в самом начале, практически сохранили ее за собой до конца и даже после революции.

Американская исследовательница П. Майер отмечает, что уже при первых массовых выступлениях правящие круги стали думать о средствах обуздания «толпы». Но до поры до времени им приходилось терпеть. Зато после войны за независимость терпимость в отношении массовых выступлений исчезла (Мaier P. Popular uprisings and civil authority in XVIII century America, p. 19-34.) . Попытки низов углубить революцию, добиться демократизации экономических и политических порядков, участившиеся нападки на крупных собственников и власть имущих привели к серьезному беспокойству в верхах. Особую тревогу вызвало восстание Д. Шейса, которое послужило одним из непосредственных поводов созыва конвента и принятия конституции 1787 г.

Те самые солдаты, которые сражались в войсках Вашингтона за независимость, теперь требовали, чтобы завоеванная свобода была материализована применительно к их насущным интересам - нуждам малоимущих и неимущих слоев населения. Капитан Шейс во время войны проявил себя доблестным офицером. Он не отличался образованностью и не обладал талантом организатора, но снискал популярность у солдат своей честностью и смелыми действиями. Когда поднялось восстание в Массачусетсе, Шейс возглавил его. Повстанцы требовали отмены судебных приговоров о взыскании денежных долгов военного времени, осаждая здания судов и принуждая судей идти на уступки. «Они, - писал руководитель военного департамента США генерал Г. Нокс Дж. Вашингтону, - исполнены решимости добиться ликвидации всех долгов - общественных и частных, а также принятия земельных законов, которые разрешали бы использовать дешевые бумажные деньги в качестве средства платежей (за землю, - А. Ф.)...» (Freeman D. S. George Washington. Patriot and president, v. VI, New York, 1954, p. 72. )Вначале власти проявили растерянность, которая вскоре, однако, уступила место твердому решению подавить восстание. В январе 1787 г. повстанческие силы атаковали арсенал в Спрингфилде, где хранилось большое количество оружия. К этому времени туда были стянуты регулярные армейские части, встретившие повстанцев градом пуль и отбившие их атаку.

Восстание Шейса было быстро подавлено, но оно вызвало глубокую тревогу в правящих верхах. По мнению Т. Джефферсона, оно оказало «слишком большое воздействие» па работу конвента, который принятием конституции «выпустил коршуна для наведения порядка на птичьем дворе». Джефферсон исходил из того, что «дух сопротивления правительству» нужен и «полезен». «Я считаю, - писал он, - что небольшое восстание сейчас и потом - это хорошая вещь. Для политики это так же необходимо, как гроза для очищения атмосферы» (Т. Джефферсон - У. Смиту, 13 XI 1787. - The papers of Thomas Jefferson, v. XII. Ed. by J. Boyd, Princeton. 1955, p. 356-357; Т. Джефферсон - Дж. Мэдисону, 30 I 1787. - Ibid., v. XT, p. 93.).

Многие, однако, придерживались совершенно иного взгляда. Даже такие радикальные деятели, как Сэмюэл Адамс, считали, что повстанцы должны быть примерно наказаны. Что же касается Дж. Вашингтона, то, по его мнению, восстание Шейса показало необходимость создания сильной централизованной власти, дабы ликвидировать «беспорядки». «Если не хватает силы, чтобы справиться с ними, - писал он Д. Мэдисону, - какая гарантия, что человеку обеспечена жизнь, свобода и собственность?» (Freeman D. S. Op. cit., v. VI. p. 72 - 73; Butterfield R. The American past. New York, 1951, p. 11.) . Подобно Дж. Вашингтону, который стал председателем конвента, выработавшего конституцию, большинство других его участников придерживалось такой же точки зрения. Не будет преувеличением сказать, что среди тех, кто участвовал в работе конвента, проходившего в Филадельфии, в зале законодательной ассамблеи штата, не было расхождений в вопросе о том, какие решительные и безотлагательные меры необходимо принять против растущего протеста «низов». Причины, вызвавшие восстание в Массачусетсе, продолжали оставаться в силе, и не было никакой гарантии, что не произойдет нового взрыва где-нибудь в другом место.

Хотя для своего времени конституция 1787 г. считалась передовой, она была все же отступлением от ранее данных обещаний. Следует согласиться с М. Дженсеном, что в известном отношении она означала шаг назад даже по сравнению со «Статьями конфедерации», и уже по одному этому может рассматриваться в качестве своего рода термидора американской революции (Jensen M. The American revolution within America, chaps. 3-4. ). Представители школы «согласия» оспаривают это.

Конституция 1787 г. утвердила новую систему власти и новый правопорядок. Соединенные Штаты Америки объявлялись республикой во главе с президентом. Последний, однако, был наделен такими широкими полномочиями, что его положение не так уж существенно отличалось от положения монарха. Как глава исполнительной власти, президент назначался верховным главнокомандующим вооруженными силами. И неслучайно, видимо, первым президентом США (в 1789 г.) стал Дж. Вашингтон. Законодательная власть была оставлена за конгрессом, хотя и в этой сфере президенту принадлежало веское слово. Высшей судебной властью был наделен Верховный суд. Созданный таким образом государственный порядок полностью удовлетворял интересы господствующих классов - крупной буржуазии и плантаторов, утвердив их безраздельную диктатуру. Сторонники школы «согласия», изображающие конституцию 1787 г., как образец демократического решения вопроса, опровергают это положение (Соmmagеr Н. S. The revolution as a world ideal. - Saturday review, 1975, September 13, p. 13-19. ). Но их аргументация отличается непоследовательностью и малоубедительна. Одни утверждают, что конституция логически продолжила ы закрепила основные положения Декларации независимости (Кauper P. G. The higher law and the rights of man. - In: America's continuing revolution. Washing ton, 1975, p. 51-52.). Другие, наоборот, считают, что как юридический документ иного характера конституция 1787 г. и не должна была повторять сказанное в Декларации независимости Что бы ни говорили сторонники школы «согласия», бесспорным остается факт, что конституция 1787 г. не гарантировала равных прав и одинаковой свободы всем американцам. Провозглашенная ею свобода была по своей классовой сути буржуазной, а упомянутые в ней «права человека» стояли в прямой связи с обладанием собственностью.

В уже упоминавшемся докладе на конгрессе 1975 г. в Сан-Франциско американский историк Р. Палмер признавал, что «среди всех прав выделялось право собственности» (Palmer R. Les droits de 1'homme. San Francisco, 1975.) Оно и составляло стержень нового правопорядка. Однако, следуя своей ранее выработанной концепции, Пал-мер квалифицировал американскую революцию как демократическую, хотя в действительности это была буржуазная революция со всеми характерными для нее чертами ограниченности.

Американская революция существенно продвинула вперед процесс демократизации политической жизни. По разным поводам и в силу разных обстоятельств, но во всех случаях под давлением массового движения в законодательство штатов были внесены статьи и положения, менявшие старый порядок в сторону его демократизации. «Люди получили больше власти и больше свободы, чем они имели до обретения независимости, - пишет М. Дженсен. - По крайней мере некоторые из них заразились новым духом п заняли новую позицию в отношении общества, в котором они жили. Они дали явно понять, что хотели бы в будущем больше власти и больше свободы» (Jensоn M. The American people and the American revolution, p. 35.).

Включение в 1789 г. Билля о правах в текст американской конституции способствовало некоторой демократизации этого документа. Однако Билль о правах отнюдь не был естественным продуктом рутинного конституционного процесса, как это утверждает, например, Р. Палмер. Чтобы обосновать свою позицию, он заявляет, что «за период с 1770 по 1790 г. революционный энтузиазм ослабел». Но кто же в этом случае были люди, сражавшиеся за свободу в войсках Вашингтона и завоевавшие победу в войне за независимость, а после окончания ее настойчиво добивавшиеся демократических преобразований? Разве в Америке не произошло столкновения по вопросу о принятии конституции, в ходе которого противники «федералистов» обвиняли создателей конституции в отсутствии демократических свобод? «После того как правительство приступило к своей деятельности, - пишет Р. Палмер, - первый конгресс, опираясь на статью конституции, позволявшую ему вносить в нее изменения, предложил около дюжины поправок, десять из которых были ратифицированы». Это правда, но не вся. Мало сказать, что конгресс принял Билль о правах, важно отметить, почему это произошло. Следует подчеркнуть, что принятие Билля о правах явилось непосредственным результатом нажима «снизу».

Провозглашение демократических свобод, даже в их ограниченном буржуазном толковании, как это было в Америке, являлось важным итогом революции. Господствующие классы вынуждены были пойти на уступки. Они сделали это и при решении других вопросов. Как уже отмечалось, важнейшей проблемой революции был вопрос о земле. Если сравнивать конечные итоги, достигнутые в результате революции при решении аграрной проблемы в Америке и во Франции, нельзя не признать, что в США развитие пошло более демократическим путем. Французская революция приложила несравненно большие усилия для ликвидации старого порядка, но во Франции процесс демократизации земельных отношений и их перестройка на капиталистический лад были гораздо сложнее. Впрочем, и в Америке демократизация земельных отношений носила ограниченный характер. Она проходила под знаком укрепления крупной собственности на землю в ущерб интересам мелких производителей.

Феодальные институты в США, носившие, как уже отмечалось, в значительной мере символический характер, были полностью упразднены. Многие крупные земельные имения поделены и распроданы по частям. Однако значительная часть экспроприированных земель оказалась в руках земельных спекулянтов, хотя кое-что досталось мелким и средним собственникам. Западные земли были превращены в национализированный общественный фонд и пущены в свободную продажу, но условия распродажи были таковы, что это приносило выгоду лишь крупным собственникам. Только после Гражданской войны 1861 - 1865 гг. п принятия Гомстедакта земли стали раздаваться мелкими участками. Правда, сам по себе акт национализации западных земель, открывший их для свободного приложения капитала, демократизировал аграрные отношения. Частная собственность на землю возникала там на новой капиталистической основе, а это, как указывал В. И. Ленин, явилось важнейшим условием передового фермерского пути развития капитализма в сельском хозяйстве (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 17, с. 129. ). Решение аграрной проблемы имело также важное значение для промышленного капитализма, ибо «предопределило создание в ближайшем будущем внутреннего рынка для развивающейся промышленности городов» (Куропятник Г. П. 1) О пути развития капитализма в земледелии США в домонополистическую эпоху. - Новая и новейшая история, 1958, № 4, с. 41; 2) Земельный вопрос и революционная ситуация в Северной Америке накануне войны за независимость США. - Вопросы истории, № 8, 1976.) . Однако сохранение системы рабства в огромной степени сводило на нет значение буржуазных аграрных преобразований. Система рабства была тормозом не только для развития капитализма в сельском хозяйстве США, но и экономического развития страны в целом.

Американская революция предшествовала французской. Пример победоносного восстания окрылял французских революционеров и укрепил их веру в успех революции (Fohlen С. The impact of the American revolution on France. - In: The impact of the American revolu tion abroad. Washington, 1976, p. 21-38.) . К. Маркс отмечал, что американская война за независимость дала «первый толчок европейской революции XVIIТ века» и «прозвучала набатным колоколом для европейской буржуазии» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 16, с. 17; т. 23, с. 9.) Однако иногда делаются необоснованные попытки приписать американской революции роль, которую она не играла. Например, Мак-Дональд объяснял крестьянские восстания во Франции влиянием французских солдат, воевавших в Америке. Это утверждение было опровергнуто Ж. Годшо (McDonald F. The relation of the French peasant veterans of the American revolution to the fall of feu clalism in France. 1789 - 1792. - Agricultural history. 1951, October, p. 151 - 161; Godechot J. Les combat-tants de la guerre d'Independence des Etats-Unis etles troubles agraires en France de 1789 a 1792. - Annales historiques de la revolution francaise, 1956, p. 292 - 294. ). Программные документы американской революции, Декларация независимости и конституции отдельных штатов, в особенности Пенсильванская, конечно, оказали влияние на французскую Декларацию прав человека и гражданина, а также на конституции 1791 и 1793 гг. Но не следует забывать, что творцы американских и французских революционных деклараций, а также конституций пользовались одним источником - идеями английских буржуазных философов и французских просветителей.

Интерпретация американской революции в значительной степени определяется политическими соображениями. Это отражается и в спорах, которые ведутся вокруг вопроса о том, каково было ее влияние на последующее историческое развитие. Даже те, кто в принципе подвергает нападкам «социальные революции», решительно настаивают на достоинствах американской революции. К. Боулдинг по этому поводу заметил: «Мы чувствуем некоторую обязанность любить революцию в принципе, так как мы сами родились в результате революции. С другой стороны, мы боимся и относимся к революциям с подозрением... Наше отношение к революции состоит из смешанного чувства любви и ненависти. С одной стороны, мы умиленно взираем на наши первые шаги, а с другой - в нас сидит подсознательная боязнь разбиться» (Воulding К. Е. The United States and revolution. Santa Barbara, 1961, p. 4).

Показательно, что сторонники теории «согласия», подвергая сомнению или даже отрицая социальный характер войны за независимость, в том случае, когда речь заходит о сопоставлении американской революции с другими революциями, настаивают на ее приоритете. Представители апологетической школы не замечают при этом или сознательно закрывают глаза на то, что они впадают в неразрешимое противоречие. Ибо, с одной стороны, при обосновании тезиса о «бесконфликтном» характере развития США они настаивают на «исключительности» американской революции, а с другой, - желая изобразить ее в роли эталона демократического развития и образца для развивающихся стран, доказывают ее «универсализм». Очевидно, что «исключительность» и «универсализм» - понятия взаимоисключающие.

Между тем в литературе последних лет все чаще и все настойчивее делаются попытки увязать рассмотрение американской революции и ее сравнительную характеристику с политическими задачами сегодняшнего дня. «Создала ли американская революция прецедент в истории западного мира, призваны ли Соединенные Штаты выполнить историческую миссию и не показывают ли они своим примером образец для всех?». Этим вопросом заключает свою работу французский историк Каспи ( (Кaspi Op. cit., p. 26). Американский историк Р. Моррис высказывается по этому поводу более решительно. Подчеркивая преимущества американской революции, Моррис прямо заявляет, что получившие независимость страны колониального мира должны следовать примеру США. Этой теме целиком посвящена его работа «Развивающиеся нации и американская революция». Своп рекомендации Моррис пытается, в частности, подкрепить сопоставлением революции в США с социалистическими революциями и прежде всего с Великой Октябрьской социалистической революцией 1917г. в России. Для Морриса этот вопрос решается однозначно - в пользу американской революции. Но для мирового революционного движения, как это вынужден признать американский историк, он отнюдь не решается таким образом (Мorris R. The emerging nations and the American revolution, p. 128.).

Известный социолог Арендт в книге «О революциях» также отводит этому вопросу центральное место. Автор не скрывает, что проблема приоритета американской революции интересует ее с точки зрения престижа США па международной арене. Она говорит об Атлантическом сообществе как о «последнем оплоте западной цивилизации» и сожалеет о том, что американская революция до сих пор не получила должного признания. «В последнее время, когда революция стала одним из самых распространенных явлений всех стран и континентов, - пишет она, - отказ включить американскую революцию в революционную традицию ударил бумерангом по внешней политике США. Даже революции на американском континенте говорят и действуют так, будто они заучили опыт революций во Франции, России, Китае и никогда не слышали ничего подобного о такой вещи, как революция в Америке» (Arend t H. On revolution. New York, 1963, p. 217-218.) . Другой американский историк Д. Лэси, подчеркивающий в своей книге «Значение американской революции» ее «универсализм», также сожалеет, что XIX и XX вв. оказались «разочаровывающими», поскольку американизм не удалось распространить на остальной мир (Lacy D. The meaning of the American revolution. New York, 1964, p. 284-285.).

Нет никаких оснований умалять значение американской революции, сыгравшей исключительно важную роль в истории США. В 1918 г. В. И. Ленин в «Письме к американским рабочим» писал, что борьба за независимость в Америке показала в то время «образец» революционной войны. Он отмечал, что восстание американских колоний против Англии было «одной из тех великих, действительно освободительных, действительно революционных войн, которых было так немного среди громадной массы грабительских войн» (Лeнин В. И. Полн. собр. соч., т. 37, с. 48.) . Однако, если говорить о вкладе американской революции и ее заслугах перед историей по сравнению с той ролью, которую сыграла близкая к ней по времени французская революция, необходимо признать, что значение последней было неизмеримо большим. «Для своего класса, для которого она работала, для буржуазии, - говорил В. И. Ленин, - она сделала так много, что весь XIX век, тот век, который дал цивилизацию и культуру всему человечеству, прошел под знаком французской революции. Он во всех концах мира только то и делал, что проводил, осуществлял по частям, доделывал то, что создали великие французские революционеры буржуазии...» (Там же, т. 38, с. 367. ). Этим и объясняется тот факт, что опыт революционной борьбы во Франции оказал сильное влияние на последующее развитие мирового революционного движения, несравненно большее, чем революция в Америке. Что же касается Великой Октябрьской социалистической революции 1917 г. и других более поздних революций социалистического типа, то огромное влияние, оказанное ими на историческое развитие XX в., определяется тем, что революции эти знаменовали собой переход от капитализма к новой более передовой социально-экономической формации - социализму. Поэтому исторически значение и роль американской буржуазной революции и революций социалистических совершенно несопоставимы. Объективно социалистические революции явились следующим этапом по пути прогресса человеческого обществе!. Подобно революционным движениям в других странах, американская революция сопровождалась ломкой и перестройкой старой системы. Если же говорить о глубине совершенных ею преобразований, то следует отметить, что характер американской революции зависел от исторических условий, в которых она происходила, прежде всего - от соотношения классовых сил. Эти факторы определяли степень свободы, характер «прав человека» и другие отмеченные выше ее особенности. Перемены, к которым привела революция в Америке, были обусловлены рамками буржуазных преобразований, чем и объясняется их исторически ограниченный характер.

'Сыны свободы', подняв мост, предотвратили карательную операцию английских войск против американских повстанцев. Карикатура худ. Э. Сореля

Запчасти New Holland на sibmashineri.ru.