Блеск и нищета мещанства

На шоссе у Детройта - автомобильной столицы США - стоит высоченное колесо машины.

Как и деревянное колесо у американских усадеб, это тоже дань уважения движению. Но движению иному - экономическому и социальному.

Здесь на заводе Генри Форда в 1913 году была введена поточная линия, что стало настоящим переворотом в промышленности. Долгое время растянувшийся на километры завод оставался крупнейшим в мире предприятием с завершенным циклом. Он стал полигоном для испытаний потогонной системы, нового образца капиталистической организации труда по Фредерику Тейлору, который говаривал: "Раньше человек стоял на первом месте, в будущем во главе угла должна стоять система".

Жажда новизны и действия, предприимчивость - все эти привычки фронтира толкали американцев к завоеванию новых рубежей в промышленности и технике. Еще фургоны тряслись по прериям и пустыням, а Новую Англию уже покрывали текстильные фабрики и металлообрабатывающие заводы. Уже Томас Эдисон открывал новые рубежи изобретательства.

Динамизм пионера питал мастерство рабочего, полет мысли изобретателя и ловкость торгаша. Вместо фургонов теперь двигался конвейер.

Уже в 20-х годах автомобиль становится не только стержнем американской экономики, но и главным двигателем "общества потребления", которое достигнет в США своего апогея после второй мировой войны.

"Детройтская система производства автомобилей распространилась по всему миру, а большая машина превратилась не только в символ наших технических достоинств, но и в символ образа жизни", - не без ностальгии писал в начале 80-х годов журнал "Тайм".

Так был открыт новый фронтир "общества потребления", быта XX века. Американец приобрел еще одну функцию: "крысиные бега" за долларом превратились в погоню за потреблением, за статусом, определяемым классом машины, дома, телевизора, видеомагнитофона, персонального компьютера...

Где легче построить новый жилой массив? В центре города, где нужно пробивать автострады, сносить деревянные и кирпичные дома, сберегать старинные архитектурные памятники? Или в чистом поле?

Вопрос, конечно, риторический - даже для людей, далеких от стройки.

Америка же строилась на границе, на свободных землях. Не было в Новом Свете ни графов, ни епископов, ни "вишневых садов", которые приходилось выкупать. Не было крестьян, которых в Англии и Голландии сгоняли с земли и пускали по миру. Не было половинчатых решений, как царская реформа 1861 года, так и оставившая нерешенным земельный вопрос до самого Октября. Не было ремесленных цехов, сопротивлявшихся машинам и фабрикам.

В начале прошлого века Стендаль вложил в уста графини Сансеверина такие слова: "В Америке господствует культ одного божества - доллара, и, кроме того, там нужно угождать уличным торговцам и ремесленникам, которые своими голосами решают все". Впрочем, всюду аристократы презирали занятия торговлей или промышленностью, предаваясь войнам, любви, придворным интригам и безделью. За океаном таких предрассудков не было.

Америка стала лабораторией "чистого" капитализма, лишенного феодальных примесей. Капитализм рос снизу. Его не вело за руку правительство, как во Франции, Германии и Японии.

Америке повезло и в том, что она вышла на путь широкого развития, когда промышленная революция только начиналась. Отбросив наложенные метрополией путы, страна не потеряла ни мгновения в овладении новым историческим рубежом - индустриализацией.

Англия начала промышленную революцию с того, что изобрела и внедрила хлопкоткацкий станок. Америка начала промышленную революцию с того, что... украла этот станок.

Несмотря на британский запрет вывозить станки и выезжать из страны квалифицированным рабочим, английский мастер Слейтер соблазнился горизонтами Нового Света и там по памяти восстановил чертеж станка. В 1779 году в Род-Айленде появилась первая в Америке текстильная фабрика.

Америка снимала с Европы сливки рабочей силы, энергичных людей, знающих мастеров. Америка наживалась на бедах Старого Света - на войнах и морах. Первый взлет американской экономики, золотой век торговли и судоходства, приходится на кровавые времена наполеоновских войн, когда заокеанские дельцы хорошо погрели руки на торговле хлебом и мясом.

Америка шла тогда путем послевоенной Японии, заполонившей мир транзисторами и фотоаппаратами, которые были сделаны по зарубежным патентам. Когда я говорил об этом американцам, восторга у них такое сравнение по вполне понятным причинам не вызывало. Но из песни слова не выкинешь.

До XX века Америка была недалека от окраины фундаментальной мировой науки, особенно математики, теоретической физики и так далее. У американцев не было времени на раздумья о смысле жизни или о том, почему Земля круглая, а две параллельные линии никак не могут пересечься. Фронтир не будил уважения к чистой теории.

А как же великий Франклин? Славный Эдисон?

Бенджамином Франклином в его открытиях в области электричества двигала не любовь к знанию в философских или математических категориях, а необыкновенная любознательность. Им двигало то, что американцы назвали склонностью мастерить и провозгласили неотъемлемой чертой своего национального характера.

Верх сугубо практического и делового подхода к научным достижениям воплотил в себе Томас Алва Эдисон. Он составил список вещей, которые могли бы пригодиться каждому человеку или которые по крайней мере могли бы быть проданы. И начал мастерить.

"Волшебник из Менло-парка" до сих пор остается рекордсменом среди изобретателей в Америке, если не во всем мире. На его счету почти 1100 изобретений! Да еще каких! Электрическая лампочка, фонограф - первый в мире прибор для звукозаписи, микрофон, кинокамера, телефонные устройства. "Эффект Эдисона" стал основой электроники.?

Музей Эдисона под Нью-Йорком, в штате Нью-Джерси, - настоящий завод-лаборатория из нескольких кирпичных корпусов. В самом большом из них хозяин этого царства техники из цеха на первом этаже поднимался на лифте в просторную, как зал, двухэтажную библиотеку. Соседний корпус занимала химическая лаборатория. А во дворе стоит небольшой вагончик - первый киносъемочный павильон.

На счету американцев немало изобретений: знаменитая машина Уитни, отделявшая хлопковое волокно от емян, пароход Фултона, жатка Маккормика, швейная ашинка Зингера, телеграф Морзе, самолет братьев Райт...

Но как парохода Фултона не было бы без паровой машины Уатта, так жатки и других изобретений не было бы без достижений европейской механики.

Эдисон был самоучкой. Все его образование исчерпывалось тремя классами и курсами химии. "Волшебник из Менло-парка" презрительно говорил о науке, насмехался над Альбертом Эйнштейном. Что это - очередное проявление американской ограниченности? Возможно. Но не исключено, что Эдисон хитрил, занимался деловой саморекламой, поражая обывателя своими головокружительными суждениями. Во всяком случае в его библиотеке я видел сотни и сотни томов по инженерному делу из Англии, Германии, Франции. И девиз: "Нет на свете такого способа, к которому не прибегали бы люди, чтобы избежать тяжелого труда мышления". От себя Эдисон добавил: "Человек, не воспитавший привычку думать, лишил себя самого большого наслаждения в жизни".

В Америке фундаментальные науки по-настоящему стали на ноги перед второй мировой войной. И подняли их прежде всего беглецы от фашистской чумы, среди которых был и Альберт Эйнштейн. По сей день Америка собирает богатый урожай "мозгов" со всего света. Это не в последнюю очередь помогло ей выйти на передовые рубежи в столь непривычном ранее мире теоретических изысканий.

Итак, американцы пришли в XX век с пустыми руками по части фундамента науки, но с достойными самой развитой европейской страны техническими изобретениями? Это и вся сермяжная правда? Нет.

Если кто-нибудь может претендовать на "изобретение" совершенной организации производства - от самого примитивного, времен промышленной революции, до наисовременнейшего, то это в первую очередь Америка.

Дети фронтира с молоком матери унаследовали способность вывертываться из самых сложных обстоятельств. И когда оказалось, что Америке не хватает рабочих рук, тамошние дельцы нашли выход.

"К середине XIX века европейцы начали замечать, что "американская система производства" весьма отличается от их системы, - напоминает американский историк Д. Бурстин. - Она основывалась не на специализации, мастерстве в изготовлении отдельных вещей - ружей, часов, полотен или башмаков, а на технологии, которая давала возможность делать что угодно... Система, которая позже представлялась великим изобретением и смелым открытием, начиналась со случайных экспериментов людей, которых не сдерживали ни приобретенное в течение веков мастерство ремесленника, ни сложные нормы общественного поведения. Если американская система была триумфом организации и совместной работы, то она в то же время была и триумфом наивности, воплощая в себе раскрепощенные привычки и мышление. Незнание и "отсталость" вели американцев нехожеными тропами. Важные новинки вводились только потому, что американцы не знали ничего другого.

Почти каждую составную часть "американской системы производства" изобрели ранее европейцы. Но даже когда иные европейцы и осознали, какие возможности дают эти открытия, общество не дало возможности применить их. Слишком много людей основывало свое благополучие на сохранении устоявшихся способов. Прогресс промышленности в Европе требовал необыкновенной смелости, чтобы преодолеть рутину; в Америке достаточно было желания испробовать неопровержимое. Талант американцев проявил себя скорее в экспериментаторстве, чем в открытиях и изобретениях".

Итальянцы "изобрели" забытый со времен Римской империи банк, англичане - промышленную революцию и фабрику. В 1771 году в Кромфорде близ Дерби начала работать прядильная фабрика, соединившая прядильные машины с механической двигательной силой в виде водяного колеса.

Американцы "изобрели" массовое производство готовых изделий.

В 1814 году в городке Уолтем, штат Массачусетс, впервые в мире под одной крышей был объединен весь цикл производства готового изделия. Он состоял из трех элементов: прядильных и ткацких станков и единого источника энергии - простого водяного колеса. На фабрику привозили хлопок, а из ее ворот вывозили готовые ткани. До этого даже на родине промышленной революции одна фабрика изготовляла пряжу, другая - полотно.

Изобретатели массового производства тканей Фрэнсис Лоуэлл и компаньоны не были специалистами в хлопчатобумажной промышленности. Они были специалистами в управлении, в организации. И по сей день их наследники - менеджеры совершают чудеса в самых далеких друг от друга отраслях.

Эли Уитни тоже не имел никакого представления о ружейном деле. У него не было ни оружейников, ни мастерских. Но он обязался поставить федеральному правительству астрономическое по тем временам количество ружей.

Почти все считали Уитни авантюристом. И все же он победил за счет новой организации производства, за счет изготовления отдельных стандартных деталей, из которых потом собирали ружья. Его фабрике в штате Коннектикут не нужны были опытные оружейники. Нужна была новая категория рабочих - станочники, восприимчивые к новому, сообразительные люди, не цепляющиеся за свое ремесло.

"Главная цель моего проекта, неизвестного Европе, - заменить точными и эффективными операциями машины навыки ремесленника, приобретаемые долгой практикой и опытом, - навыки, которых так не хватает в Америке", - говорил Уитни.

Крайняя нехватка рабочих рук не оставляла у американских дельцов сомнений в том, что самый короткий путь к повышению производительности труда, к прибылям - максимально быстрое внедрение технических новинок.

На заре нашего столетия профсоюзная делегация из недавней "мастерской мира" - Англии совершила паломничество в Новый Свет, чтобы выведать секрет высокой производительности труда в США. Ее вывод: "Обилие устройств, экономящих труд, просто поражает. Американские предприниматели полагают, что надо подгонять машины, а не людей".

Ясное дело, американские дельцы уже к тому времени отлично поняли, что самый простой способ подгонять людей - это подгонять машины.

На чикагских бойнях разделку свиных туш разбили на бесчисленное количество простых операций. Каждый рабочий делал всего одну операцию - колол, резал, скреб, мыл. Он мог это делать быстро потому, что стоял на месте. Двигались туши.

Это был предпоследний шаг к конвейеру. Переворот в промышленности подготовила вышедшая в 1911 году книга Фредерика Тейлора "Принципы научного управления".

Тейлор на примере работы обыкновенного землекопа разработал целую науку повышения эффективности труда. Он показал, как можно разбить копание земли на серию простейших операций и как сделать каждую из них наиболее эффективной за счет улучшения держака, увеличения вместимости лопаты, устранения лишних движений и так далее.

"Цивилизованные страны от нецивилизованных, богатые от бедных больше всего отличаются тем, что в первых производительность труда в пять-шесть раз выше", - провозгласил Фредерик Тейлор.

Фордовский конвейер соединил привычку американцев к быстроте, движению, к спешке со стремлением бизнеса к высокой эффективности труда.

А на несколько десятков лет ранее "волшебник из Менло-парка" впервые, выражаясь современным языком, осуществил интеграцию науки и производства, применил системный подход к внедрению научной идеи в производство. Сейчас в Америке такие программы называют мегапроектами. К сожалению, чаще у них совсем другое назначение. Атомная бомба, СОИ...

Идею создания лампочки Эдисон почерпнул от англичанина Свона. Но всего лишь идею.

"Нигде в мире не было оборудования, приборов и устройств для электрического освещения, - рассказывал позднее Эдисон. - Нужно было изобрести все: динамо-машину, предохранители, арматуру и бесчисленное количество других деталей, вплоть до изоляционной ленты". 22 сентября 1882 года в Нью-Йорке электрические огни зажглись на целой улице. Все - от динамо-машины до лампочки и изоленты - было сделано за полгода!

Разве этот метод "мозгового штурма" во имя создания электрического чуда не одно из величайших открытий человечества?!

Джон Рокфеллер, Дж. П. Морган, Эндрю Карнеги и другие воротилы американского бизнеса воспользовались свободной конкуренцией, чтобы сделать сотни миллионов долларов.

Они действовали жестоко, безжалостно. Они жульничали, подкупали, давили деньгами или силой своих конкурентов ("Боливару не вынести двоих"). Их не зря прозвали "баронами-разбойниками".

И все же чем в конечном счете "бароны-разбойники" побили своих соперников - тоже не овечек?

Организацией. Новыми системами управления производством. Финансовым гением.

Рокфеллер не изобрел ни керосина, ни бурения. Он изобрел трест. Его компания не только сама себя финансировала, добывала и перерабатывала нефть, но и через свою торговую сеть доставляла горючее прямо к дверям хижины фермера американских прерий или к дверям хором китайского мандарина.

Более того, Рокфеллер изобрел акционерную компанию нового типа - корпорацию. Трест - "доверие" - был раньше всего-навсего институтом благотворительности или опеки над деньгами вдов и несовершеннолетних. Новый трест стал собирать средства мелких капиталовкладчиков, которые передавали власть над корпорацией "опекунам" - членам правления. Далее рокфеллеровский "Стандард ойл траст" породил дочерние корпорации, скупая львиную долю их акций.

"Стандард ойл" стал первой в мире гигантской монополией. Именно так определил суть этого треста журнал "Атлантик" в статье "История великой монополии", опубликованной в 1881 году.

Тресты начали расти как грибы после дождя: стальной, железнодорожный, говяжий... Наконец, возник и денежный трест "Морган траст компани", который "опекал" банки. За каких-нибудь два-три десятилетия вырос тот Уолл-стрит, который решает судьбы американской экономики и всюду протягивает свои щупальца - от дипломатии до искусства. Так произошел по-американски тихий переворот.

В наше время исключительно эффективная система управления стала одним из главных орудий господства транснациональных корпораций в большей части мира. Для их организации характерна колоссальная гибкость. Филиалам предоставляется почти полная автономия. А это позволяет им действовать в разных странах смело, нахраписто, инициативно, без мелочной опеки сверху. Таким путем транснациональным компаниям удается олучить наибольшую выгоду, используя особенности кономического и политического положения в десятках тран. А штаб-квартиры оставляют за собой право аневрировать производством и сбытом в рамках почти сей планеты.

Америка шла впереди других стран в соединении производства с торговлей или, как предпочитают говорить на Западе, со сбытом. "Форд" и "Дженерал моторз" совершили настоящий переворот в организации ~орговли автомашинами, создав сеть мелких посредников и введя продажу в кредит.

Как-то в 70-е годы советских журналистов пригласил президент Национальной ассоциации промышленников Кенна. "У нас в Америке существует такая практика, - сказал он. - Мы вкладываем деньги в создание рынка - в рекламу, налаживание деловых связей с оптовыми и розничными покупателями. А получив рынок, насыщаем его. Ведь только в этом случае оправданны затраты на создание рынка. Да и конкуренты не дремлют". Азбуку американского бизнеса наш собеседник объяснял, удивляясь, почему наши внешнеторговые организации оказались не в состоянии удовлетворить спрос на понравившийся тогда американским фермерам трактор "Беларусь".

Американские же бизнесмены проявляют чудеса изобретательности в соединении звеньев цепи: идея - деньги - производство - продажа - сервис.

Мне довелось познакомиться с двумя компаниями, выросшими из новаторской идеи. Внешне они не имеют ничего общего. Одна расположена в Хьюстоне, другая - в городке Чаппакуо под Нью-Йорком. Одна занимает несколько верхних этажей модернового небоскреба в центре города, другая - трехэтажный краснокирпичный дом колониального стиля среди тишины, зелени и цветов. В одной за стеклянными стенами кабинета главы компании раскинулась панорама Хьюстона, в другой на стене босса висит картина "Три свечки" с голубыми фантазиями Марка Шагала. Но и в той и в другой с благоговением говорят о своих "отцах-основателях".

- Началось все не так уж давно - в двадцать восьмом году, - рассказывал глава правления компании "Эль-Пасо" Дж. Бойд. Рассказывал торжественно, вдохновенно, как героический эпос. - Поль Кайзер основал компанию в Эль-Пасо - пыльном ковбойском местечке в Техасе. Сначала он искал нефть, но безуспешно. Тогда Кайзер взялся за газ. Народ в недоумении качал головой: не спятил ли? Что можно иметь с газа? Новаторство состояло в том, что он стал использовать газ, остававшийся в нефтяных скважинах. Не зная, как избавиться от него, нефтяные компании платили Кайзеру. А ему пришла в голову идея проложить газопровод до Нью-Мексико, Аризоны, а потом и до Калифорнии, где хорошо платили за газ. Звездный час компании "Эль-Пасо" настал после нападения японцев на Перл-Харбор, когда в Калифорнии начала бурно развиваться военная промышленность, резко возросло население и появился страшный аппетит на энергию.

Бойд, похожий на маститого профессора колледжа, высокий, статный, худощавый, с тщательно зачесанными набок поредевшими рыжеватыми волосами, радостно поблескивает за стеклами очков в золотой оправе немного выцветшими голубыми глазами. Рекламировать свою компанию - одно удовольствие.

В книжном шкафу в кабинете Уоллеса стоит более 400 изданий из десятков стран. "Это все плоды нашего "Ридерс дайджеста"", - высокопарно провозгласил один из редакторов журнала. В самом деле, "дайджест" - журнал карманного размера, содержащий множество сжато и просто изложенных интересных статей из других изданий, - распространился по всему миру. А началось все с идеи, с простенького журнальчика, который Уоллес вдвоем с женой стал издавать в 1922 году в подвале нью-йоркского Гринвич-Виллиджа. Сейчас "Ридерс дайджест" - целая империя, влияющая на умы десятков миллионов людей в США и во многих других странах, где журнал издается на местных языках.

Куда же подевалась американская организация во время зимней Олимпиады в Лейк-Плэсиде?

Ведь, пожалуй, в истории Олимпийских игр такой неразберихи, такого пренебрежения к спортсменам, к прессе еще не было.

Что же произошло?

Я был в Лейк-Плэсиде примерно за год до Игр. Первое же сомнение зародилось, когда я свернул на машине с автострады Нью-Йорк - Монреаль на старое асфальтовое шоссе, которое в Америке можно повстречать разве что в самых глухих углах. С одной стороны шоссе возвышались скалы, с другой - безмятежно журчала горная река. И вот эта единственная асфальтовая ниточка связала не только внешний мир с Лейк-Плэсидом, со спортивными сооружениями, с Олимпийской деревней, но и их между собой. Началось столпотворение...

Но тогда, в апреле 1979 года, на шоссе было пустынно. Лейк-Плэсид переживал самое тяжкое время в году - межсезонье.

У въезда в городок висел рекламный транспарант: "Добро пожаловать в Лейк-Плэсид - край летнего отдыха". Гостиниц здесь больше, чем жилых домов.

Сюда, в горы, к тенистым сосновым и кленовым рощам, к прохладным водам озера Плэсид, летом устремляются на машинах тысячи и тысячи горожан. Есть здесь и зимние достопримечательности - та же единственная в Северной Америке трасса бобслея, оставшаяся еще с зимней Олимпиады далекого 1932 года. Но весной... Нет гостей, нет бизнеса. Одни убытки.

Чем бы привлечь туристов? Как одолеть конкурентов - сотни, если не тысячи, курортных городков в Новой Англии и на севере штата Нью-Йорк?

Местные дельцы подумали: "А почему бы не провести Олимпиаду, воспользовавшись своими заслугами в прошлом? Тогда народу приедет много, соответственно можно будет получить большие барыши".

"Олимпиада - это дело общины Лейк-Плэсида", - неоднократно говорили мне. Да, из Вашингтона удалось выбить деньги на спортивные сооружения, кое-чем помогли власти штата Нью-Йорк. Но остальное - на плечах городка.

Моим гидом по Лейк-Плэсиду была сотрудница пресс-секции Олимпийского оргкомитета. Зеленоватые глаза, характерные брови и тонкие черты лица темно-русой девушки казались знакомыми.

Она села за руль.

- Олимпиада-дело рук общины Лейк-Плэсида, - повторила моя спутница. - Из сорока членов оргкомитета - тридцать восемь лейкплэсидцы. (Сама же девушка из Детройта.)

- Чужакам тяжеловато. Замкнутый здесь народ, - продолжала она. - Чтобы стать своим, настоящим лейк-плэсидцем, надо здесь либо родиться, либо умереть.

Небогатый выбор.

Девушка поинтересовалась, где моя родина в Советском Союзе.

- Киев? У меня там есть подруга - Татьяна Шелехова.

И тут я обратил внимание на ее коротковатые, но сильные ноги.

Спортсменка, ясное дело. Звали ее Шила.

- Околович. До замужества - Янг. Прославленная конькобежка Шила Янг! Чемпионка мира! Через несколько лет она снова вернется в спорт. А пока она спрашивает человека, только что приехавшего из Нью-Йорка, о последних премьерах на Бродвее, рассказывает о Лейк-Плэсиде.

- Не маловато ли здесь гостиниц для Олимпиады?

- Да, собственно, здешних интересует лишь, как привлечь туристов до и после Игр. Ведь это курортный городок. Ферма здесь лишь одна: земля плохая, каменистая. Каждый третий безработный.

Подъезжаем к поселку Рей-Брук. На поляне у самого соснового бора среди вязкой глины хмуро стоят три бетонных сооружения со сплошными темно-серыми стенами, узенькими продолговатыми окнами, в которых поблескивают на солнце широкие стальные планки. Это "оригинальный" образец олимпийской архитектуры - "под тюрьму".

- Использование строящейся тюрьмы под Олимпийскую деревню - не наша выдумка, - оправдывается Арт Девлин, вице-президент оргкомитета Игр. - У нас не было другого выхода. Денег на Олимпийскую деревню у Лейк-Плэсида нет.

- Мы не можем себе позволить такой дефицит, как у Монреаля после летней Олимпиады, - добавил пресс-секретарь Эд Леви. - Ведь за такие деньги весь наш городок можно продать с потрохами.

- Ни федеральное правительство, ни штат, денег на строительство Олимпийской деревни не дают. Мы пытались заинтересовать частные компании, предлагая им возвести жилой комплекс, а после Олимпиады продать его. Напрасно. Пришлось просить Вашингтон построить здесь тюрьму, чтобы использовать ее как общежитие для спортсменов.

- А как бы оргкомитет отнесся к тому, чтобы после Олимпийских игр этот комплекс был передан американским спортсменам?

- Мы были бы очень рады, но это решают конгресс и администрация.

Олимпиада в Лейк-Плэсиде показала оборотную сторону американской деловитости - самоуверенность, почти авантюризм, непреодолимое желание урвать кусок любой ценой - даже ценой национального достоинства.

Американский талант к организации нередко переходит в самоуверенность. В веру, что любое дело можно решить за счет хорошей организации. Но далеко не все вмещается в прокрустово ложе схем и таблиц. Во время войны во Вьетнаме Белый дом и Пентагон так были загипнотизированы собственными схемами, графиками, таблицами, обещавшими "свет в конце тоннеля", что забыли о джунглях, народе, борющемся за родной дом, за свободу и жизнь.

И все же, на мой взгляд, проведение Олимпийских игр в Лейк-Плэсиде было чудом. Высшим пилотажем организационного мастерства. Кучка дельцов из местечка, почти села, смогла по сути своими силами поднять махину, требующую усилий большого города, если не страны...

На оживленном углу нью-йоркской 86-й Ист-стрит стоял крошечный столик с бумажными стаканчиками. В бледном чае плавало несколько кукурузных хлопьев. Детские каракули оповещали: "Хлопья - 3 цента", "Хлопья с чаем - 4 цента". Коробок спичек стоил тогда десять центов.

За столиком важно хозяйничала девочка лет четырех-пяти. Прохожие одобрительно улыбались. Кое-кто из взрослых даже пробовал бледный напиток. О детях и говорить нечего...

О юных американских дельцах у нас в свое время писали, но исключительно с чувством мировой скорби за детей, судьбы которых искалечены корыстолюбием в таком невинном возрасте.

Я представил себе презрение и гнев прохожих, если бы это случилось у нас: "Родители - спекулянты, и детей воспитывают такими же почти с пеленок!"; "Куда смотрит школа?!"; "Спасайте непорочные детские души!"

И все же меня поразило не детское "корыстолюбие". Поразила деловитость, предприимчивость - и умение считать деньги. Девчушка торговала не абы как, а имела определенную прибыль. Хотя доход измерялся десятками центов, он был справедливой наградой за расфасовку, сервис, время. У нас же встречаются далеко не отроки, которые считают деньги только тогда, когда выклянчат их у родителей.

Девчушка с 86-й улицы по-своему проявила и талант к тому, что называют менеджментом - организацией управления. Преувеличение?

Во всяком случае в том же Нью-Йорке чуть ли не на каждом шагу можно наткнуться на усатых дядей с передвижными лотками. Их метод мало чем отличается от того, что делает четырехлетняя девочка. Они покупают сосиски, квашеную капусту, горчицу, длинные, как пальцы, булочки. Делают бутерброд, набрасывают наценку - вот и весь бизнес.

Американцы - деловые, практичные люди. Прописная истина.

В "Сокровищнице шуток и юмора" американца Джекоба Брода есть такая притча.

Как-то владелец универмага с ужасом обнаружил, что его самый доверенный менеджер украл у фирмы миллионы долларов.

- Я не хочу скандала, - сказал он жулику. - Я не буду подавать в суд. Я просто увольняю тебя, и на этом поставим точку.

- Да, я немного поживился у вас, - отвечал тот. - Теперь у меня есть дом, яхта, дача, драгоценности, все, что моя душа желает. Мне больше ничего не нужно. Какой смысл нанимать кого-то другого, который все начнет с нуля...

Смысл жизни американцы познавали не в религиозных - и философских диспутах, а в путешествиях через океан, по прериям, в мастерских и на заводах, в лихорадке головокружительных обогащений и полных банкротств. "Наилучший критерий истины - ее испытание на конкурентном рынке", - провозгласил один член Верховного суда США.

От пионеров американцы унаследовали трудолюбие, здравый смысл, предприимчивость, деловитость. Но нередко деловитость переходит в делячество, практичность - в бескрылый практицизм.

"Наука не имеет никакой практической пользы, - говорил сенатор с Юга, голосуя против законопроекта об ассигнованиях на просвещение. - Вот я в свое время потратил два года на то, чтобы научиться читать, а теперь появилось кино. Зачем я морочил себе голову?".

Это, конечно, анекдот.

Но ведь для пуритан и пионеров последующих эпох школа и даже колледжи существовали только для того, чтобы научиться читать Библию, считать доллары, заниматься земледелием или каким-нибудь ремеслом.

На рубеже нынешнего века в Америке была введена так называемая прогрессивная система просвещения и воспитания. Нечего забивать голову детям интеллектуальной трухой. Нужно учить лишь тому, что имеет практическое применение, - машинописи, делопроизводству, ремонту машин и так далее. Из школьных программ выбросили географию, историю Европы, кое-где даже математику: мол, научились считать, и ладно, а формулы - это уже пижонство.

Вторая волна реформ прокатилась в 60-е годы под лозунгом "свободного развития ребенка". Была ослаблена дисциплина и упрощена учебная программа до такой степени, что выпускники еле-еле умели писать и читать. В 70-80-е годы школа постепенно возвратилась к более традиционным и проверенным методам.

В США есть три вида школ - академическая, профессиональная и смешанная. Первая готовит к поступлению в колледж или университет, вторая дает специальность в сельском хозяйстве, промышленности, торговле, для девушек и в домоводстве, после нее можно продолжать учебу лишь по своему профилю. Смешанные школы готовят и к поступлению в вуз, и по профессии, но диплома по специальности не дают.

Система вступительных экзаменов в вузы едина. Абитуриенты сдают тесты не в какие-то конкретные вузы, а вообще. И дальше - в зависимости от того, сколько набрали очков, - смотрят, в какой университет они больше подходят. Разумеется, с учетом финансовых возможностей: в престижном университете год учебы обходится в 10 тысяч долларов и более. Это та грань, за которую демократизм не распространяется, хотя в отдельных случаях неимущим предоставляются стипендии.

В вузах учебная программа нацелена не на объем знаний, а на закладку фундамента, познание основ науки, изучение дисциплин по выбору студентов. Это кредо изложено, в частности, в официальной брошюре Иелльского университета.

Курс английской литературы, к примеру, ставит целью привить студенту понимание произведений английской литературы, дать необходимую для оценки современной литературы историческую перспективу и даже помочь глубже осознать собственный опыт.

На практике это означает, что общих курсов истории литературы или литературоведения почти нет. Студент по своему выбору изучает отдельные темы. Например, по русскому языку и литературе "Начальный курс русского языка", "Лев Толстой", "Достоевский", "Пушкин", "Русская поэзия начала XX века" и еще несколько. Этим русский язык и литература исчерпываются. И это в Иелльском университете, принадлежащем к престижной "плющевой лиге"!

Теоретически считается, что, глубоко изучив темы "Пушкин", "Лев Толстой" и еще одну-две, студент потом так же досконально сам проработает творчество остальных писателей. На деле же нередко он так и остается в кругу нескольких тем, имея весьма туманное представление о русской (а частенько и об американской) литературе в широком историческом развитии. Таков же бывает результат и при изучении физики или биологии.

В первые годы учебы в вузе гуманитарии осваивают несколько тем по естествознанию, а "физики" - по "лирике". С помощью консультантов каждый студент, начиная с третьего курса, составляет личную учебную программу на основе общей схемы. А эта схема определяет, сколько тем по каждому предмету должен пройти учащийся. Очки засчитываются в зависимости от сложности отдельных тем. За изучение творчества Бернарда Шоу студент получает два очка, а за "Структуру лингвистики" все шесть. Чтобы получить диплом, студент должен набрать определенное количество тем и очков (более ста), при этом половина очков должна быть по специальности, а половина - по другим предметам.

В рамках общей схемы есть довольно большая свобода маневра. По согласованию с консультантом студент может определить свою специальность и на стыке наук: к примеру, математические методы литературоведческого анализа.

Преподаватель, читающий всю жизнь лекции на одну и ту же тему, имеет время и возможности для исследовательской работы. Лучшие американские университеты - передовой край фундаментальных исследований в США. Они имеют первоклассные лаборатории. В библиотеке факультета международных отношений Колумбийского университета сохраняется 600 тысяч томов. Среди них - стенографический отчет дебатов в Государственной думе России (1906-1917 гг.), документы по истории России, начиная с Екатерины II, 3 тысячи книг по СССР. Стэнфордский университет имеет один из самых крупных в мире синхрофазотронов. Во многих вузах преподают лауреаты Нобелевской премии, бывшие высокопоставленные вашингтонские деятели, к примеру Генри Киссинджер или Збигнев Бжезинский.

Школа американского капитализма - суровая школа. За работу спустя рукава, за некомпетентность и неповоротливость приходится расплачиваться по высшему счету - банкротством или безработицей.

Кто же не приемлет пуританскую этику трудолюбия добровольно, того заставляет следовать ей сама жизнь.

Американец работает профессионально.

Он хорошо знает свое дело, свое место у конвейера, свою специальность в конструкторском бюро. Если фермер хозяйничает, то он знает все или почти все о семенном зерне и удобрениях, о сельскохозяйственных машинах и гербицидах, о том, как выращивать кукурузу и что даст каждый истраченный доллар. Из чикагских зерновых бирж провода тянутся до самых далеких элеваторов в прериях. Ожидая свой черед, фермер пристально следит за бегущей строкой с последними ценами и контрактами.

Если продюсер или актер берется за дело, то он работает быстро и профессионально - по крайней мере за те деньги, какие ему платят. Даже слезливые пустопорожние "мыльные оперы" делаются на телевидении на достаточно высоком уровне. А если уж в кинофильм или спектакль заложена оригинальная и глубокая мысль, то ее вряд ли испортят плохим исполнением. Так же, как на заводе никто не позволит загубить новое оборудование или научно-техническое новшество.

Казалось бы, простая вещь - должность секретарши. Что-то напечатала, куда-то позвонила, что-то отнесла боссу - и сиди, наслаждайся властью ("шеф сейчас занят"). Американская секретарша не тратит ни минуты. Она следит за распорядком дня руководителя, печатает деловые письма (у нас этим нередко занимаются помощники или референты), угощает гостей кофе, заказывает авиабилеты и номер в гостинице, обязательно спросит каждого: "Кто звонит? Что передать?" Она деловита, почтительна, но настойчива и решительна.

Американцы привыкли к четкому распределению обязанностей. Административными делами занимаются одни, финансовыми - другие, производственными - третьи, снабжением - четвертые... Смежники их не интересуют, они должны сделать свое дело, того же ждут и от других.

Человек у конвейера или на лесах должен вкалывать. Остальное его не интересует. И дело жизни и смерти компании - создать все условия, чтобы рабочий вкалывал. Как и то, чтобы из ученого, особенно на службе в корпорации, выжать в максимально сжатые сроки все, на что способны его мозговые извилины.

Даже писатели - профессия куда уж, казалось бы, свободная - и то пользуются услугами литературных агентов. Те стоят немало, а иногда обдирают как липку своих парящих в небесах клиентов, но освобождают их от всех окололитературных дел - переговоров с издателями, рекламы, выколачивания гонораров и так далее. Писатель же занят только своим "бизнесом" - пишет. Как и актер, художник, композитор.

Точное и своевременное выполнение своих обязанностей и договоров - жесткая необходимость. Как-то один адвокат из Уолл-стрита объяснял мне: "Понимаешь, у вас есть Госплан. Он и распределяет, кто кого и когда снабжает. У нас вместо Госплана действуют соглашения между фирмами. К примеру, компания, изготовляющая бетон или оконные рамы, обязуется через какой-то срок поставить строителям свою продукцию. Дело юридической конторы - помочь составить контракт и проследить за его выполнением. Если одна из сторон не выполнит договор, она должна возместить все убытки. А это большие деньги". В самом деле, один-два таких штрафа, и небольшая фирма может утонуть в волнах стихии рынка. Впрочем, и у нас многое меняется...

Американские дельцы довольно быстро разобрались, что применение принципов Тейлора имеет свой предел. Что система работает хорошо тогда, когда ее принимает человек. Что потогонная система дает определенное повышение производительности труда, но у нее есть свой потолок.

Элтон Мейо в лаборатории компании "Уэстерн электрик" проводил опыт за опытом, обстоятельно изучая, что влияет на производительность труда. Подопытными были шесть девушек, собиравших на конвейере телефоны. Исследователи меняли освещение, температуру, время сна и так далее. Но независимо от улучшения или ухудшения условий труда производительность... повышалась. И тогда исследователей осенило: девушек стимулировал сам эксперимент, проявленный к ним интерес. Вот он, человеческий фактор! Было это в 30-е годы, и с тех пор американские компании не забывают о стимулах - и материальных, и моральных. Иначе просто не выжмешь из рабочего то, что можно выжать.

В Миссури, где мне довелось побывать на свинцовом руднике, компания "Бьюик" ежегодно устраивает экскурсии семей под землю: "Пусть жены и дети видят, как трудятся их мужья и отцы. У рабочего появляется чувство гордости за свой труд, за свою профессию".

- Когда мы берем на работу, то новичок в течение нескольких недель проходит испытательный срок, получая пониженную зарплату, - рассказывал менеджер Джеймс Шаннон. - А потом зарабатывает по обычным расценкам. Начинает любой землекопом, затем становится водителем автокара, наконец, подрывником или идет на пульт управления в очистной, наверху. Соответственно растет зарплата. Норма? Есть, но очень приблизительная. Нас волнует то, чтобы норму выполнила вся смена, а не отдельный горняк. Хотя я лично за то, чтобы был постоянный жесткий контроль, а зарплата соответствовала выработке. А так мы вынуждены платить всем подряд, независимо от того, вкалывает рабочий или бьет баклуши. Но так уж повелось на нашем руднике. Зарабатывают у нас прилично. Забастовки? Была, когда заключали новый контракт между компанией и профсоюзами. Сейчас вроде спокойно.

На медном руднике Бингем в Юте режиссер местной телепрограммы для горняков Пегги рассказала, что наряду со спортом и досугом в передачах много рассказывается о новом оборудовании, об экономическом положении их края, о жизни зарубежных горняков, о том, как лучше работать на руднике. Цель телепрограммы - повысить производительность труда. У горняков передача пользуется успехом. "Они больше знают и добросовестнее работают", - с гордостью сказала Пегги.

Это о "пряниках"...

У Карлсона, президента компании, я спросил, есть ли у них проблемы с прогульщиками и выпивохами.

- Нет. Правда, молодежь иногда нарушает дисциплину, не то что в былые времена. Я сам вырос в семье горняка, знаю, как работали раньше. Надеюсь, что когда-нибудь перебесится и молодежь. Но в общем-то люди держатся за свое рабочее место. Работают добросовестно. Этому способствуют и конкуренция между рабочими, и система старшинства по стажу работы и должности. Тот, кто работает лучше, двигается вверх быстрее и получает больше.

Как раз в то время около трети рабочих рудника Бингем оказались временно безработными. Для оставшихся это было самой лучшей агитацией за добросовестную работу.

- А если все же встречаются лодыри?

- Мы с такими не цацкаемся, - немного раздраженно сказал мой собеседник. Его обветренное лицо еще больше посуровело, и он стал загибать пальцы: - У нас есть своя лестница наказаний. Сначала отрубаем один палец, потом другой, третий и, наконец, последний. Последний - увольнение с работы.

- А если кто-нибудь не выполняет норму?

- Послушайте, мистер, вы говорите об апельсинах, а я о яблоках, - вконец рассвирепел делец. - Надо вкалывать! Вот и вся норма.

Миссурийский менеджер Шаннон был намного приветливее: "Да, бывают иногда у нас прогулы с похмелья. Но мы сразу же лишаем лодыря премии". А премия - это около трети получки.

Как трудится американский рабочий сравнительно с его коллегой в других западных странах?

На этот вопрос мне ответил старший редактор журнала "Бизнес уик" Джон Пирсон, один из ведущих специалистов по проблемам международной экономики:

- Производительность труда следует рассматривать с двух сторон. Она зависит от технического уровня производства и квалификации рабочего. В Америке в большинстве отраслей крупные средства вкладываются в новое оборудование, значит, и производительность высокая. Но к примеру, Генри Форд строит два одинаковых автомобильных завода в США и в Англии. И все же у английских рабочих производительность труда заметно ниже. Почему? В Англии сохранилось немало традиций еще со времен ремесленных цехов. Профсоюзы создавались не по производственному, а по профессиональному признаку. Поэтому на каждом заводе работают члены многих профсоюзов. И не дай бог, чтобы токарь что-то сделал за слесаря или электрика. Это было бы нарушением всех контрактов. Перебрасывать людей с одного рабочего места на другое невозможно. В Америке же таких ограничений нет: рабочего используют так, как требуют интересы производства. К тому же у англичан слишком много перекуров, чаепитий и тому подобного.

Таким был Ниагарский водопад в прошлом веке. Тогда еще не было смотровых площадок

Ниагара. Мостик Пещеры ветров. Здесь снимался фильм, принесший славу Мэрилин Монро

Уличное кафе в Чикаго. Таких тихих, уютных уголков в центре города много

В XIX веке на дрожжах пароходного и железнодорожного бумов Чикаго совершил сказочный взлет

Чикаго. Озеро Мичиган. В истории города оно играло огромную роль главной водной магистрали

Неунывающие дети Саут-Сайда

В Чикаго много интересных скульптур, но композиция Пабло Пикассо - самая оригинальная

Чикаго. Лейк-Сайд

Ганнибал. Том Сойер и Гекльберри Финн. Они остались в сердцах многих навсегда

В освоении и развитии Америки колесные пароходы значили немало

Миссисипи - американская Волга. Она соединила в прошлом веке промышленный Восток и 'дикий' Запад

Великий каньон. Самое древнее ущелье в мире

Хьюстон. Вид с небоскреба

Нъю-Орлеан. Французский квартал - родина джаза

В 'креольском джаз-банде' Джозефа 'Кинга' Оливера играл Луи Армстронг

Французский квартал - страна веселья

Ганнибал, штат Миссури, - родина Марка Твена. Гонки на самодельных лодках

Полицейские городка

На улицах Ганнибала

Штат Нью-Мексико. Горы Сан-Матео. Типичный пейзаж многих районов Юго-Запада

Бингем, штат Юта. Открытая кладовая меди

Штат Невада, рукотворное озеро Мид

'Великая стройка капитализма'. Дамба имени президента Гувера. Для 30-х годов это было выдающееся техническое достижение

Альбукерке, столица штата Нью-Мексико

Члены религиозной секты мормонов. В XIX веке их жестоко преследовали

Солт-Лейк-Сити. Главный храм мормонов

Секвойи - ровесники египетских фараонов. Они поражают своей красотой, мощью и возрастом

Лас-Вегас. Стрип - современный 'дикий' Запад

Голливудский 'дикий' Запад

Голливуд. Здесь снимался фильм 'Челюсти'

Олимпийские плакаты. Лос-Анджелес не смог обеспечить участие спортсменов многих стран в Олимпиаде 1984 года

Диснейленд, уличный фестиваль, пластиковые крабы. В Лос-Анджелесе умеют развлечься

Диснейленд, уличный фестиваль, пластиковые крабы. В Лос-Анджелесе умеют развлечься

Диснейленд, уличный фестиваль, пластиковые крабы. В Лос-Анджелесе умеют развлечься

Реклама парусника, идущего в Сан-Франциско

Сан-Франциско. Рыбачий причал сегодня

...Ив прошлом веке

Сан-Франциско - один из любимейших городов американцев

Сан-Франциско. Закат над проливом Золотые Ворота

Сосалито - 'маленькая Италия' на другом берегу Сан-Франциско

Добавим, что английские профсоюзы мощнее, влиятельнее, чем американские. Они успешнее противостоят владельцам, стремящимся усилить потогонную систему. В Америке же высокая производительность труда нередко достигается любой ценой, невзирая на производственные травмы, необычайное физическое и нервное истощение. Вспомним, как трудился Мартин Идеи в прачечной. А вот что мне рассказывал один из парней, работавших на автомобильном конвейере: "Это настоящее пекло. Платят неплохо, но далеко не каждый мужик выдерживает. Болит все тело. Мучит жажда, приходится беспрерывно глотать противосолевые таблетки. Пока кончится смена, одуреешь окончательно. После этого остаются силы только напиться и лечь спать".

- Что касается западногерманского рабочего, то он дисциплинированнее американского, - продолжал Пирсон. - Он меньше прогуливает, меньше болеет. Американцам не хватает и немецкой пунктуальности.

Что правда, то правда. Опоздание на деловую встречу на 10-15 минут не считается в Америке большим грехом. По мнению моего собеседника, это не такой уж страшный порок:

- Но немцы слишком пунктуальны. Для них часы значат больше, чем сам производственный процесс. И в конце концов это мешает повышению производительности труда.

Я вспомнил своего отца, офицера-артиллериста. Он рассказывал, что во время Великой Отечественной войны после тяжелых первых лет наши командиры научились побеждать и за счет того, что неожиданными решениями в ходе боя сбивали с толку фашистских военачальников, действовавших строго пунктуально, почти как на показательных военных учениях.

- В ФРГ много такого в условиях труда, что у нас считается тепличным, - добавил Джон Пирсон. (В самом деле, в Америке принцип "Давай! Давай!" воплощается на предприятиях безапелляционно, американские профсоюзы в отличие от западногерманских почти не сопротивляются, их волнует только заработок.)

- Что касается японцев, то у нас с ними больше различий в процессе принятия управленческих решений, - продолжал он. - Японцы - осторожные, консервативные люди. Они долго готовят любое решение. Руководство основательно советуется со средним звеном. Все это требует много времени и, на мой взгляд, является слабой стороной организации труда в Японии. Но когда решение принято, японские компании действуют быстро и эффективно. Этому способствует то, что сотрудники еще в процессе принятия решения хорошо усваивают суть дела, проникаются им. Американские компании действуют по-разному. Но все же преобладает лозунг "Действуй! Действуй немедленно!". Руководство фирм не очень раздумывает. В таком американском подходе есть свои минусы и свои плюсы. И все же в целом, на мой взгляд, американский подход наиболее эффективен. Если поставить в одинаковые условия американского, английского, западногерманского и японского рабочего, производительность труда у американца будет выше за счет лучшего управления, лучшей организации труда, за счет того, что американец лучше работает. Это может показаться бахвальством: ведь в ряде отраслей японцы обогнали нас. Но это там, где у них более передовая технология - та же непрерывная разливка стали. Во многих же отраслях Япония отстает от США.

В самом деле, высокой производительности японского рабочего способствует наряду с многовековой традицией трудолюбия железная дисциплина на производстве (плакаты, изображающие уток с перевязанными веревкой клювами, предупреждают: "Ни слова"), лояльность компании (большинство работают на одной фирме всю жизнь), подавление личности (человек как бы растворяется в массе работников). Но японскому рабочему не хватает инициативы, гибкости, размаха, предприимчивости американца. У японцев владельцы предприятий имеют большую, чем где бы то ни было, склонность делать из людей роботов.

Мнение Пирсона во многом подтвердилось в 80-е годы, когда в США началась структурная перестройка экономики на основе массового внедрения мини-компьютеров, роботов и других новинок.

Фронтир породил такое типичное американское явление, как бустеризм.

У нас в технике бустером называют усилитель, в Америке - ракету-носитель. И еще - горячего сторонника, рекламщика, толкача, зазывалу.

Бустеризм - это местный патриотизм. Нет, пожалуй, патриотизм - слабое определение. Это - сверх-патриотизм. Да еще утроенный искренними надеждами и сумасшедшей погоней за молниеносным обогащением.

Между возникавшими на границе городами шла борьба не на жизнь, а на смерть. Одни процветали, другие - умирали. В первых богатели, во вторых - становились нищими.

Жизнеспособность городов на фронтире зависела от численности жителей или гостей. Ведь они покупали землю, платили местные налоги, ходили в магазин, занимали номера в гостиницах - то есть давали возможность бизнесменам не только возместить вложенные в развитие местечка деньги, но и получить прибыль, и, если везло, прибыль баснословную.

Чтобы привлечь новых жителей - и постоянных и временных - "отцы города", они же главные дельцы, шли на самые головокружительные выдумки и махинации. Добивались, чтобы их местечко стало столицей штата или хотя бы графства, чтобы у них была железнодорожная станция или порт. Открывали колледжи и даже университеты, не имея ни студентов, ни преподавателей. Строили гостиницы, выпускали местную газету.

Они могли бы соревноваться с самим бароном Мюнхгаузеном, расписывая достоинства своего местечка: необыкновенные условия для промышленных предприятий, гостеприимных жителей, прекрасный климат, удобные транспортные пути.

Потрясающая предприимчивость, размах, риск на грани авантюризма, беспардонная самореклама, местный патриотизм, густо замешанный на наживе, спекуляции, обман, физическое и финансовое уничтожение соперников - все это вмещает в себя бустеризм.

Он вырос на принципе "пан или пропал".

Посмотрите рекламы, проспекты любого американского города или штата, поговорите с сотрудниками местной торговой палаты, зайдите в тамошнее туристическое бюро - вы узнаете, что Канзас-Сити - это чуть ли не Париж, во всяком случае фонтанов там столько же, что родина Марка Твена - Ганнибал - это самое знаменитое во всем мире местечко, что Хьюстон - счастливый обладатель самого большого в мире крытого комплекса. Если в городе есть аэродром, то обязательно международный, хотя там, как в Канзас-Сити, Делает кратковременную посадку лишь один самолет по пути из Чикаго в Мехико.

Только и слышно - самый большой или самый лучший в мире, в крайнем же случае - в Америке.

В Толидо вице-президент компании "Интернэшнл проджекс" ("Международные проекты") Поглад закатил мне целую речь:

- В нашем городе исключительно благоприятные условия для бизнеса. Здесь более десяти всемирных штаб-квартир корпораций. По темпам роста Толидо занимает первое место в нашем регионе. У нас простор, зелень, в черте города есть даже фермы! Можно жить как в пригороде! На автострадах нет заторов! К нам бегут корпорации из Нью-Йорка! Да, есть люди, которые считают, что для бизнеса пригодны только Нью-Йорк или Чикаго. Но они глубоко ошибаются! Ведь промышленная база страны находится именно здесь, в глубинке Среднего Запада!

Я бы не рискнул назвать это лицемерием или даже бахвальством. Просто привычка, страсть к преувеличениям.

В Америке очень популярны разного рода пособия с практическими советами. Йх сотни и тысячи. "Как похудеть", "Как стать красивой", "Как преодолеть усталость", "Не говори "да", если хочешь сказать "нет"", "Будь человеком, которым тебе суждено быть", "Как одеваться, чтобы достигнуть успеха", "Радость оздоровительного бега".

Подлинное начало пособиям положил знаменитый "Альманах простака Ричарда" Бенджамина Франклина. А вернее, план жизни, план морального самоусовершенствования, который великий американец составил себе в 20 лет и которому следовал всю жизнь.

"1. В течение определенного времени я должен быть очень экономным, чтобы оплатить все, что мной приобретено.

2. Стремиться всегда говорить правду. Никого не огорчать намеком на то, что он не получит ответа. Более того, стараться быть искренним в каждом слове и действии - это самое приятное преимущество всякого разумного индивидуума.

3. Быть трудолюбивым во всем, за что бы ни взялся, не обольщаться непродуманными проектами быстрого обогащения. Только трудолюбие и терпение являются важнейшим путем к материальному благополучию.

4. Я решаю никогда не говорить плохого ни о ком, если он этого и заслуживает. Более того, надо по возможности извинять недостатки других и в удобный момент о каждом говорить все хорошее, что мне о нем известно".

Эти четыре заповеди Бенджамин Франклин записал себе в дневнике в 1726 году. Через год после смерти Петра I, в самом начале царствования Людовика XV.

А в XX веке библией для многих американцев стали брошюры Дейла Карнеги "Как перестать беспокоиться и начать жить", "Как завоевывать друзей и влиять на людей", "Как публичными выступлениями воспитать уверенность в себе и влиять на людей".

Развивая мысль отца американской философии прагматизма Джона Дьюи, что в глубине души человек больше всего стремится, чтобы его ценили, Карнеги напоминает о страстных желаниях великих людей. О том, что Колумб умолял дать ему титул адмирала или вице-короля Индии, что Шекспир неимоверно радовался, получив родовой геральдический герб, что Гюго добивался переименования Парижа в его честь.

Что уж говорить о нас, сирых!

"Помните, что каждый человек намного больше интересуется своими потребностями и проблемами, чем вами и вашими проблемами. Зубная боль для него важнее, чем голод в Китае, где умирают миллионы. Фурункул на собственной шее беспокоит его больше, чем сорок землетрясений в Африке. Имейте это в виду, начиная разговор с кем угодно".

"Поговорите с человеком о нем, - говорил Дизра-эли, один из умнейших руководителей Британской империи, - и он будет слушать вас часами".

Карнеги призывал скромнее оценивать себя и пощедрее других: "Если бы вы были правы в пятидесяти пяти процентах случаев, вы могли бы идти прямо на Уолл-стрит, заработать там за день миллион долларов, купить яхту и жениться на красотке из бродвейского кордебалета. Если же у вас нет уверенности, что вы правы в пятидесяти пяти процентах случаев, так зачем убеждать других, что они ошибаются? Можно сказать, что собеседник не прав, взглядом, интонацией, жестом так же красноречиво, как и словами. И если вы говорите кому-либо, что он ошибается, то разве вы заставите его согласиться с вами? Никогда! Ведь вы прямо поразили его интеллект, его мудрость, достоинство, самоуважение. Это заставит его нанести ответный удар. Но никогда не заставит собеседника изменить его мнение. Можно оперировать логическими аргументами, Достойными Платона и Канта, вместе взятых, но вы не измените мнение вашего оппонента, если он чувствует себя обиженным".

Лорд Честерфилд наставлял своего сына: "Будь умнее других, если сможешь, но никогда не убеждай их в этом".

"Каждый дурак может защищать свои ошибки - и большинство дураков так и делает, - но признание собственных ошибок возвышает человека над окружением и придает ему чувство благородства и радости.

Надо быть скромным, ибо ни вы, ни я не стоим многого. Пройдет век, и нас забудут начисто. Жизнь слишком коротка, чтобы позволить себе роскошь вгонять других в скуку рассказами о своих мелких успехах. Пусть лучше говорят другие".

Подход к человеческим отношениям у Карнеги, видимо, в чем-то иезуитский, но, несомненно, практичный и действенный: "Дайте возможность говорить другим людям. Старайтесь, чтобы ваш собеседник признал вашу мысль своей. Искренне стремитесь посмотреть на вещи с точки зрения другого человека. Относитесь внимательно к его мнению и устремлениям. Начинайте с похвал и искреннего выражения восхищения. Говорите о своих ошибках, прежде чем указывать на чужие. Дайте людям возможность спасти их лицо - то есть их достоинство".

На мой взгляд, некоторые рецепты Карнеги вполне могут помочь культуре отношений между людьми, которой нам частенько не хватает.

Так же как и его главный совет женам и мужьям: "Не ворчите! Не пилите друг друга!"

"Из всех самых эффективных, самых ужасных выдумок, изобретенных всеми чертями ада, чтобы убить любовь, наисмертельнейшая - это ворчанье. Это безотказный способ. Он убивает всегда, как укус кобры".

Будьте внимательны друг к другу. Дарите жене цветы и небольшие сувениры. Не ругайте ее в присутствии других. Интересуйтесь тем, чем интересуется жена.

И помните всегда, что "немало могил семейной жизни было выкопано горсть за горстью"...

Норман Пил в брошюре "Сила положительного мышления" утверждает, что на самочувствие безошибочно действуют мысли.

Если мозг говорит, что вы устали, то и тело, нервы, мускулы соглашаются. Если же мозг чем-то увлечен, то можно работать бесконечно. Самочувствие во многом зависит от психического состояния, а оно - от того, чем заполнена голова. Немало людей чувствуют усталость только потому, что их ничто не интересует. Ничто не волнует. Они равнодушны ко всему. Личные хлопоты важнее для них, чем все потрясения человечества. Ничто для них не имеет значения, кроме их мелких забот, желаний и антипатий. Они изнемогают по поводу никчемных вещей. Они утомляются. Даже заболевают.

Самый лучший способ избавиться от усталости - увлечься тем, что совпадает с вашими глубокими устремлениями. Ваш ум скучает и устает от безделья. Не надо уставать. Отдайтесь делу с головой. Заставьте себя. Займитесь чем-то. Не сидите, жалуясь на все, читая газету и ворча: "Почему они не сделают что-то?"

Освободите голову от всяких страхов, комплексов, сожалений. Избегайте в разговоре отрицательных мыслей, ибо они вызывают внутреннее напряжение и раздражение. "Обедая с друзьями, не провозглашайте, что коммунисты захватят Америку. Во-первых, коммунисты не собираются захватывать Америку (как видим, составители советов не лишены здравого смысла. - Е. Р.), во-вторых, вы испортите настроение собеседникам. А заодно и аппетит".

Отдавайтесь делу с головой. Вкладывайте всего себя. Жизнь не обойдет того, кто весь отдается ей. Но достигнуть осуществления самой сладкой мечты, дойти до конца пути можно только тогда, когда поставлена четкая цель. Нужны смелость и характер, но еще больше - вера в себя. Верьте в себя, и вы обретете смелость и характер.

На мышление американцев больше всего повлияли Эмерсон, Торо и Уильям Джеймс. Проанализируйте философию современного американца, и вы поймете, что их учения соединились и создали особенный талант американца - умение не сдаваться перед препятствиями и делать "невозможное".

По мнению Пила, философия оптимизма и действия основывается на практическом подходе к принятию решений.

Будьте уверены, что любая проблема может быть решена. Будьте спокойны, напряжение мешает сосредоточиться, мозг не может работать эффективно в состоянии стресса. Не пытайтесь найти решение силком, держите голову в раскрепощенном состоянии, чтобы решение вызрело само собой. Соберите все факты непредубежденно, объективно. Взвесьте их, изложенные на бумаге, они проясняют мысль, собирая разные элементы в стройную систему. Верьте своей прозорливости, интуиции. Создайте спокойную обстановку, чтобы дать возможность подсознанию свободно работать.

Одна из главных заповедей авторов книги "Техника Достижения того, что вы хотите сделать" Дональда и Элеоноры Лейрдов такова: "Работайте для чего-то более значительного, чем деньги".

Вот что они пишут.

Рабы вынуждены были работать независимо от того, нравилась им работа или нет. Так и по сей день делают немало свободных людей. Работе принадлежат их карманы, а не сердца.

Большинство людей, чего-то добившихся в жизни, на первое место ставили работу, а деньги - на второе. Их главной целью было сделать то, что они стремились сделать, а не приобрести больше вещей.

Карлиль говорил: "Мое богатство состоит в том, что я делаю, а не в том, что я имею".

Многие люди делают то, что они хотели делать. Они счастливы потому, что они работают ради любви к своему делу, а не к деньгам.

Их карьера напоминает строки Киплинга:

"И пусть никто не работает ни ради денег, ни ради славы. А лишь ради радости жизни..."

Книга Лейрдов имеет подзаголовок: "Правила воспитания силы воли, почерпнутые из жизни великих людей".

В главе "О тех, кто достиг успеха, несмотря ни на что" рассказывается о болезнях и житейских невзгодах Юлия Цезаря, Джона Кеплера, Фредерика Шопена, Фридриха Шиллера, Чарлза Дарвина, Марселя Пруста и многих других. И вывод таков: если страдавшие болезнями люди сумели оставить след в истории, то что мешает здоровому человеку, кроме него самого? Благословенны неудовлетворенные люди, имеющие цель. Удовлетворенные люди не могут ничего добиться. Ведь они добились своей цели, если вообще она у них была, и работают лишь ради зарплаты. "Один час настоящей работы придает человеку больше сил, чем месяц жалоб на жизнь", - писал американец Бэроу.

А вот советы Лейрдов.

"Не сворачивайте с магистрального пути. Не тратьте понапрасну свои усилия, сосредоточивайтесь на главном. Эйнштейн считал, что употребление двух сортов мыла усложняет жизнь, и покупал только один сорт".

"Количество ненужных дел, которыми ежедневно занимаются люди, просто поражает", - заметил Генри Форд.

В самом деле, такие люди тратят время и усилия на никчемные вещи. Они слишком долго болтают по телефону. Слишком часто ходят в гости и слишком долго там засиживаются. Пишут письма втрое длиннее, чем нужно. Такие люди занимаются мелочами, пренебрегая действительно важным. Поглощают пустопорожнее чтиво. Развлекаются чересчур много и часто. Проводят часы с людьми, не способными чем-то стимулировать, обогатить. Останавливаются, чтобы рассказать о сделанном, вместо того чтобы заняться следующим делом. Спешат в кино, вместо того чтобы идти в вечернюю школу.

"Занимаясь каким-нибудь делом, сосредоточься на нем полностью; забудь обо всем на свете" (Наполеон).

Планируйте свое время. Виктор Гюго всегда проверял себя по записной книжке, держа ее при себе и днем и ночью. Леонардо да Винчи завел еще в юности книжечку с расписанием дня и сохранял ее до глубокой старости.

Планирование времени отнюдь не означает лишь работу и пренебрежение отдыхом. Нужно предусмотреть и то и другое. Но жесткий график дня не дает расслабиться. Планируйте накануне вечером, не ожидайте утра. Предусмотрите, что вы будете делать или о чем будете думать в пути или в ожидании.

Делайте в первую очередь самые неприятные вещи, ибо их нагромождение может парализовать волю.

Одна из самых мощных сил - это воля человека, ваша собственная воля. Дело лишь в том, как ее разбудить. Решается оно очень просто: надо заставить себя пустить в ход свою волю. Вы сделаете намного больше, если будете принуждать себя.

У Эмиля Золя над камином висел девиз: "Ни дня без строки". Английский композитор Салливен говорил: "Один день я работаю легко, другой - тяжело. Если бы я ждал вдохновения, я бы ничего не сочинил. Вдохновение приходит после тяжелого и упорного труда".

Факт остается фактом, что люди по природе ленивы. Только 9 процентов американок и 14 процентов американцев работают, стремясь преодолеть естественную лень. Остальные же лелеют свою лень, не сопротивляясь ей.

Принимайте решения быстро. Пустая трата времени на раздумывание о мелочах часто мешает делу. Нерешительные люди, пытаясь достичь идеала, на деле становятся посредственностью. Как это ни странно, быстрые решения чаще бывают правильнее тех, над которыми мы терзаемся днями. Чем больше человек сомневается, тем сильнее сказываются его пристрастия и скрытые предрассудки. Импульсивность имеет свои преимущества. Нерешительность равнозначна бездеятельности. Слишком сомневающимся людям страх сделать ошибку мешает достичь цели.

Многие из повседневных дел - куда повернуть или какой галстук надеть - настолько мелки, что их можно Решать, бросив монету на "орла" или "решку". Чтобы Ускорить принятие важных решений, надо придерживаться твердых принципов, ведущих сразу к сути дела.

Начинайте любое дело и любой день энергично! Не смотрите на дело, начинайте работать над ним! Не думайте, какое оно сложное, - начинайте! Не откладывайте на другой день - начинайте! Не ищите, кто бы сделал за вас, - начинайте! Не притворяйтесь, что вам еще раз надо обдумать, - начинайте! И начинайте не кое-как, а вложите все свои силы в начало.

Начинайте работу на час раньше, и вы сможете добиться, а не почти добиться успеха. Потенциальные гении ведут легкомысленный, богемный образ жизни, а настоящие гении выжимают свой талант утром, рано утром. Бетховен начинал творить на заре. Кант и Брамс приступали к работе в пять часов утра, Густав Малер и Вальтер Скотт - в шесть. Будучи ленивым по характеру и склонным откладывать дела на потом, Моцарт тем не менее вставал в шесть утра. "Я научился работать с утра, когда я могу снять сливки, оставив на день сыр", - говорил Гёте.

Делайте больше и делайте лучше. Высокое качество - вот что позволило Уитни делать больше хороших и дешевых ружей. Именно высокое качество деталей - основа массового производства. Многие люди ошибочно считают, что массовое производство основано на быстрой работе. На самом же деле - на точной работе. Обращайте особое внимание на качество работы, не обходите мелочи. Исаак Ньютон переписывал некоторые рукописи по пятнадцать раз. Микеланджело говорил: "Совершенство слагается из мелочей, а совершенство - это не мелочь".

Используйте каждую минуту. Используйте свободную руку. У Вольтера был девиз "Всегда в труде". Генрик Ибсен днем работал в магазине, а вечерами тайком писал на чердаке.

Берите больше работы. От трети до половины людей больше сачкуют, чем работают. Большинство из них работают на низких оборотах, полагая, что они выкладываются полностью. Самый эффективный способ заставить себя работать больше - брать больше работы. Жесткий график выявляет лучшее в человеке. Планируйте больше работы заранее. Это будет держать вас в напряжении и заставит работать близко к пределу возможностей.

Такова современная американская этика трудолюбия в изложении специалистов. В ней собраны зерна мудрости, приобретенной на протяжении столетий. Конечно, наставление есть наставление, идеал, но в нем неплохо просматривается подход к жизни и делу. Много в нем полезного, достойного подражания, хотя есть и пресность, сухой практицизм, упрощения.

Американцы, к их счастью, избавились от липовых энциклопедистов, умеющих и порассуждать о Кьерке-горе и "черных дырах", и на пианино побренчать, и цитату из Платона или Гинзберга к месту ввернуть, но никчемных в собственном деле.

Впрочем, и у многих американцев есть перекос в другую сторону.

Преподаватель английской литературы начинает читать курс о драме елизаветинской Англии желторотым адъюнктом с первыми залысинами. И читает его еще долго после того, как у него выпадет последний волос. Хорошо, что профессор познал елизаветинскую драму так же хорошо, как путь от своего кабинета до аудитории. Но способен ли человек, знающий Еврипи-да, Мольера, Чехова или Теннеси едва ли не хуже своих студентов, глубоко оценить елизаветинскую драму?

Эдисон публично высмеивал теорию относительности.

Д. У. Гриффит, великий Гриффит, отец киномонтажа, оставив не по своей воле любимое дело в 20-е годы, до самой смерти после второй мировой войны не признавал никаких новшеств в кинематографе. Ни озвученных фильмов, ни лент "Голубой ангел", "Унесенные ветром", "Рим - открытый город". Правда, исключение он сделал для "Броненосца "Потемкина"", признав его новым словом в мировом кино.

Для иных американцев мировая история исчерпывается колониальной Америкой и президентскими выборами в США, а современный мир - землей между Атлантическим и Тихим океанами, за которой живут если не дикари, то по меньшей мере чудаки, не понимающие "исключительности" и преимуществ американского образа жизни. О других странах и народах такие американцы вспоминают лишь тогда, когда события вдруг выносят ту или иную страну на экраны телевизоров и страницы газет. Но их теснят новости, особенно из американской жизни, и в голове телезрителя остается лишь какое-то смутное воспоминание - приятное или неприятное...

Прекрасные специалисты своего дела, многие американцы в художественной литературе, философии, мировой истории, международной политике чувствуют себя почти как дети.

Среди зеленых гор, лесов и полей Новой Англии, на берегах рек и водопадов часто встречаются заброшенные двух-трехэтажные прямоугольники с темными проемами выбитых окон.

Это первые текстильные фабрики с водяной мельницей, свидетели и участники зарождения экономического могущества Америки.

То была пора промышленного переворота. Пора разгона, начавшегося во время наполеоновских войн, на которых нажились американские дельцы. Пора хлопчатобумажного полотна, водяного колеса и парохода. Прокладывались каналы. На заводах становилось все больше станков, а рабочих рук не хватало.

И вот - взлет.

Первый в том гигантском тройном прыжке, который уже в конце прошлого века вынес далекую окраину на ступень самой могущественной экономической державы мира. 40-60-е годы. Промышленный переворот в разгаре. Заводы начинают изготовлять машины, делающие другие машины - текстильные и металлорежущие станки, локомотивы, паровые двигатели. На полях появляются жатки, в домах - швейные машинки Зингера. Страна переживает, железнодорожный бум. Железные дороги соединяют Атлантическое побережье с Миссисипи. Фабриканты, воспользовавшись недовольством фермеров и рабочих, во времена "джексоновской демократии" 30-х годов совершают политический переворот, оттесняя от руля вашингтонской власти торговцев и плантаторов.

Уже накануне Гражданской войны 1861-1865 годов каждые двое из пятерых американцев живут в городах.

Соединенные Штаты присоединяются к "клубу избранных" - нескольким ведущим промышленным странам мира. Пока что над ними еще возвышается Великобритания.

Второй прыжок страна сделала после Гражданской войны, когда были отброшены преграды, существовавшие для дельцов на Юге и Западе. Шла широкая индустриализация страны.

70-е годы - зенит свободного предпринимательства, когда царили свободный рынок и неограниченная конкуренция. Но вскоре уже поднялось порождение свободной конкуренции и ее гробовщик - монополия, подавляющая соперников.

Фронтир закрылся. Но Америка покорила хозяйственные рубежи, особенно в управлении, - рокфеллеровский трест, эдисоновский завод-лаборатория.

В XX век Америка вступила самой могущественной экономической державой мира. Она вырабатывала треть мировой промышленной продукции - вдвое больше, чем недавний лидер - Великобритания. Протяженность железных дорог Америки превысила протяженность железных дорог остальных стран.

Директор Харьковского технологического института В. Л. Кирпичев, который был командирован в 1893 году на Колумбийскую выставку в Чикаго для ознакомления с американской промышленностью, писал: "Америка есть по преимуществу страна изобретений, в ней беспрестанно появляются новые конструкции; все занимаются улучшением приемов производства, машин, аппаратов. Успешность такого общего стремления к усовершенствованию существующего происходит вследствие того условия, что в Америке есть большая потребность в технике, в улучшениях и изобретениях".

Начало XX века. Третий прыжок.

Америка все больше опережала другие страны по организации производства, промышленной мощи. На заводах Форда с первой в мире поточной линии впервые сошел массовый автомобиль. Бурно развивалось производство электротехнических новинок - от телефонов до фонографов. Американский капитализм едва не лопался от жира, нагулянного на очередной трагедии Старого Света - первой мировой войне. Эта бойня окончательно подорвала европейских конкурентов США, начиная от стальных королей и кончая киномагнатами.

Начинается "эра джаза" - эра чарльстона, процветания зажиточных американцев, эра "сухого закона", подпольных баров, коротких юбок, распущенных волос.

Тройной прыжок Америки не был чем-то исключительным в истории. Другие страны двигались, бывало, и быстрее.

Но на стороне Соединенных Штатов были время и покой.

Тройной прыжок длился почти век. Америка успела далеко опередить других.

И вот, когда, казалось, прыжок будет бесконечным, обещанное процветание вот-вот достанется всем или почти всем, в этот самый момент Америка неожиданно для себя и всего мира со всего разгона врезалась носом в грешную землю.

Настал "черный четверг".

В 70-х - начале 80-х годов американцы частенько оворили о своих экономических делах в довольно инорной тональности.

Как-то мои собеседники сокрушались в очередной раз. Мы сидели у камина в квартире, занимавшей целый этаж на фешенебельной нью-йоркской Парк-авеню. Старинные кофейные фарфоровые чашечки гармонировали с изящными китайскими картинами и обоями.

За окном шумел нескончаемый поток машин. По соседней Пятой авеню вальяжно вышагивали, выпятив груди, стройные девушки в белых джинсах, только входивших в моду. Полки в магазинах ломились от разных и хороших товаров. Бонны выгуливали ухоженных песиков в личных шубках и золотых ошейниках.

Я не выдержал и пошутил:

- Да вам, американцам, достаточно выбросить машины и собак, и дело наладится.

- В самом деле, эти два символа воплощают бездумное растранжиривание денег в нашей стране, - невесело промолвил президент всемирно известной Метрополитен-опера. - Но кто же откажется от этих игрушек! Тем временем все может полететь в тартарары. Как тогда - в "черный четверг". Мое поколение хорошо помнит, как стояли с протянутой рукой люди в смокингах и цилиндрах. Нам никогда не забыть кошмар "великой депрессии".

Хозяин, Джордж Франклин, дальний родственник и доверенный Рокфеллеров, согласно кивал головой.

В четверг 24 октября 1929 года, как гром среди ясного неба, лопнула Нью-йоркская фондовая биржа. Остановились тысячи заводов и фабрик. Каждый четвертый был выброшен с работы. Миллионы вчерашних рабочих, фермеров и дельцов пошли по миру ради куска хлеба или миски прозрачной похлебки, которой облагодетельствовали суповые кухни. По стране прокатилась волна голодных бунтов, нападений на продовольственные магазины. Для разгона лагеря безработных в Вашингтоне были вызваны войска.

Впервые без видимой причины - без стихийного бедствия, без мора, без войны - страна оказалась над бездной.

Осуществляя "новый курс", администрация Рузвельта привлекла к общественным работам несколько миллионов человек. За мизерную плату они строили дороги, благоустраивали города и парки. Это было все же лучше, чем умирать с голоду. Безработные впервые стали получать пособия. Но и накануне второй мировой войны каждый шестой все еще оставался без работы. О процветании никто и не помышлял.

В 1942 году безработных не стало. Экономика заработала на полную мощность. Конечно, Америка и без войны рано или поздно преодолела бы "великую депрессию". Но не так успешно и не так быстро.

А после войны время снова было на ее стороне. Соединенные Штаты первыми пожали плоды научно-технической революции. В автомобилях, аэрокосмической промышленности, в компьютерах первых поколений... В производстве холодильников, телевизоров, кухонных комбайнов.

Настоящая революция произошла в сельском хозяйстве. "Великая депрессия" вкупе с пыльными бурями вынудила миллионы фермеров бросить землю. Те, кто остался, получив огромный рынок сбыта, полностью перевооружили сельское хозяйство, перейдя к интенсивной технологии с помощью новых агрономических методов, гербицидов, повсеместной механизации, племенного разведения скота. Сейчас американский фермер производит в несколько раз больше зерна, чем английский или западногерманский.

С начала 40-х и почти до конца 60-х годов экономика Америки, время от времени спотыкаясь на циклических кризисах, шла вперед не слишком быстро, но довольно уверенно. Страна придерживалась, с некоторыми коррективами, рецептов английского экономиста Кейнса, предложившего подталкивать хозяйство путем расширения спроса за счет увеличения бюджета и долга государства. Но в этих вспрыскиваниях все больше возрастал удельный вес военных расходов. А государственный долг рос. Рыночный механизм все больше асстраивался...

Кризисы становились все более частыми, длительными, глубокими. А цены продолжали ползти вверх со коростью кошки, убегающей от собаки по стволу ерева.

Тяжелейший кризис поразил Америку в начале 80-х одов. Без работы остался каждый девятый, а вместе с еми, кого не хочет замечать официальная статистика, - каждый шестой. Вновь десятки и сотни тысяч юдей встали в очереди за миской супа. Таков был ервый итог "консервативной революции", провозглашенной правореспубликанской администрацией.

"Рейганомика" основывалась на стимулировании частных капиталовложений путем предоставления налоговых и прочих льгот бизнесу, резкого увеличения енных расходов. А бремя мер по выходу из кризиса озлагалось в немалой степени на плечи самых обездоленных американцев. Были уменьшены даже те крохи, оторые подбрасывает государство беднякам, безработным, цветным, пенсионерам.

В конце концов американская экономика более или менее стабилизировалась. И дело, конечно, не только и не столько в жестких мерах консерваторов.

Перестройка экономики США на основе достижений новой технологической революции началась еще во второй половине 70-х годов. В 80-х годах она приобрела лавинообразный характер. Быстро развиваются наукоемкие отрасли - производство компьютеров новых поколений, микроэлектроники, композиционных материалов, биотехнология, лазерная техника, волоконная оптика. Перевооружается "индустрия дымовых труб" - металлургия, автомобилестроение и так далее.

Администрации Рейгана удалось пожать первые плоды перестройки хозяйства страны. Но в наследство она оставила бомбу замедленного действия - огромный федеральный долг. И впервые с начала века Америка превратилась в международного должника...

Созерцание витрин в Америке - это священнодейство.

Созерцание витрин на нью-йоркской Пятой авеню или Мэдисон-авеню напоминает пантомиму, в которой актеры, как герои сказки Андерсена, в своем воображении примеряют драгоценности и изысканные одеяния, садятся в шикарные лимузины и мчатся на бал в королевский дворец.

Говорят, что ничто, даже Елисейские поля, не может сравниться с Пятой авеню, перед витринами которой млеют "голые королевы".

Фешенебельные магазины "Закс", "Тиффани", "Гуччи"... Последний крик моды. Платья, костюмы, аксессуары, стоящие тысячи долларов. Рядом, на Мэдисон-авеню, расположились выставки-продажи картин известнейших художников, аукционы, ювелирные магазины. Здесь можно приобрести картины Ван-Гога, библию Гутенберга, кресла времен Людовика XV. В небольших нишах за пуленепробиваемым стеклом на красном бархате переливаются бриллиантовым, изумрудным, рубиновым блеском колье, серьги и кольца...

Пешком сюда не ходят. Сюда подкатывают на лимузинах с шофером. Небрежно бросают знакомым: "Ах, Энн! Доброе утро! Ты прекрасно выглядишь!" Изображение взаимного удовлетворения. Покупать в "Заксе" - шик. И надо, чтобы знакомые видели, как ты шикуешь.

А вот уже подбежали предупредительные, но сдержанные (чрезмерность - моветон) продавцы. Приглашают в укромные комнаты на втором этаже (на первом этаже таращат глаза или покупает на распродаже плебс). Сажают за стол, угощают кофе. Рассказывают о последних модных приобретениях магазина, дают советы, что больше к лицу клиенту. Счет за покупки высылают по почте. Не зря Жаклин Кеннеди в брачном контракте оговорила, чтобы мультимиллионер Онассис оплачивал ее счета на одежду...

Миру известны витрины только нескольких блоков Пятой авеню. А это длинная улица. И если миновать роскошные витрины и направиться в сторону Гринвич-Виллиджа, то она постепенно теряет блеск (впрочем, поход в другую сторону разочаровывает еще больше: там Гарлем).

34-я улица. Громадные многоэтажные универмаги. Умеренная цена, умеренное качество. Ничего особенного. Выбор не слишком богат, но и барахло попадается не часто.

Здесь покупает "средний" американец, имеющий доллары, но хорошо пересчитывающий их, прежде чем идти к кассе. Поэтому он сначала направляется в подвал. Там идет распродажа вещей, отставших от моды или сезона. Там пиджаки или рубашки не красуются в длинных рядах вешалок, а свалены в кучу. Около них толкаются люди, дергают рукава в разные стороны, иной раз чуть ли не лезут в драку. Ведь для некоторых это единственная возможность приобрести более или менее приличную вещь. Тут уж не до сервиса...

На "среднего" американца рассчитаны и огромные, как футбольное поле, одно-двухэтажные универмаги в пригородах. Рядом бесконечные просторы бесплатных стоянок, которых в Нью-Йорке, разумеется, нет. Эти "дворцы" потребления поглощают огромную массу покупателей, но очереди в них небольшие.

В универмагах не рассчитывают на предупредительность или какое-то особое внимание, впрочем, как и на грубость или обман. Продавцы деловиты, почти равнодушны, но в меру учтивы, готовы помочь.

На лестнице престижа место чуть выше универмага занимают "бутики" - специализированные магазины. Есть среди них рассчитанные на посетителей Пятой авеню. Есть "бутики" для богемы, молодежи, оригиналов. Особенно много их в Гринвич-Виллидже. Там можно найти диковинные одеяния ярких до боли "физеделических" цветов, индийские сорочки, душистые палочки, футболки с рисунками и надписями на все вкусы - от порнографического до "революционного".

От 34-й до 14-й улицы можно дойти за полчаса. Но это уже другой мир. Перед крошечными магазинами прямо на улице на лотках навалены свитера, носки, игрушки, зонтики, сувениры. Здесь много черных, слышна испанская речь. Цены ощутимо ниже, чем двадцатью улицами выше. Но... Лежат часы "Сэйко". "Покупайте! Не пожалеете. Вот и гарантия", - рьяно убеждает продавец. Покупатель колеблется. А, черт с ним. Чек выписан. Но циферблат соседних часов вроде симпатичнее: "Может, я возьму эти". Продавец равнодушно отворачивается: "Нет, нет. Никаких замен". Если часы остановятся тут же, то считай, что деньги пропали. А если часы вскрыть, то увидишь надпись: "Сделано в Гонконге". Сбывают на 14-й и контрабанду, и краденое.

Хозяин почти силком заталкивает в свой магазинчик. "Прекрасное кресло? Не правда ли?" "Чудесное" кресло расположилось, как валун. Такое впечатление, что дельцу оно досталось в наследство от прадеда. "Что вы крутите носом? - злится хозяин. - Чудесная мебель. Какого черта я тратил на вас время!"

Пожалуй, самая низкая ступень на лестнице потребления - улица Орчард, которую наши туристы назвали Яшкин-стрит по имени одного торговца, одессита по происхождению. Там, правда, выбор больше - джинсы, ткани, искусственные шубы. Но там могут подсунуть такое барахло, что через день расползется. Могут надуть покупателя.

Вот так по Пятой авеню и немного дальше можно за несколько часов спуститься по лестнице потребления в Америке. Эта лестница отражает достаток. Отражает престиж. Ячейку, занимаемую американцем в обществе.

"Скажи мне, в каких магазинах ты покупаешь, и я скажу, кто ты".

Кто изобрел самообслуживание, универмаг, универсам? В конце концов кто изобрел комфорт и сервис?

Нам все это кажется естественным и вечным. На деле же самообслуживание, универсам и гостиница (это ведь не постоялый двор) были своеобразными открытиями. Иногда можно даже отыскать их изобретателей.

Еще в 1840-х годах английский офицер с удивлением описывал свое путешествие по Америке: "Поезд останавливается, открываются настежь все двери, оттуда выскакивают, как школьники, пассажиры, толпятся вокруг столов и заталкивают в рот пироги, пирожки, пирожные, вареные яйца, ветчину, сладкий крем и многочисленные другие железнодорожные яства. Звучит звонок, все бегут к вагончикам с полными руками и ртами. На следующей остановке они снова будут спешить, чтобы оживить однообразие путешествия жеванием, даже не испытывая чувства голода".

Именно на железной дороге была изобретена стойка. Человек подходит к ней, садится на высокое круглое сиденье, заказывает обед и, не засиживаясь, как бывало, за столом, быстро освобождает место.

"Быстрый ленч" появился, как и стойка, на железной дороге. Оттуда они перекочевали в бары и рестораны.

Сегодня вся Америка покрыта чистенькими забегаловками, в которых можно перекусить, заказав бутерброд с кофе, сосиски, рыбу, итальянскую пиццу или китайские блюда. Но самым популярным является гамбургер - "гамбуржец". Чаще всего в нашей литературе "гамбуржца" называют котлетой, но точнее - это бифштекс из рубленого мяса. Фарш со специями обжаривают на горячей стальной поверхности. Затем к гамбургеру добавляют кольцо помидора и лука, майонез или кетчуп. Все это кладется в разрезанную подогретую булочку. Можно заказать и "двухпалубный" гамбургер - с двумя слоями мяса. Дети от гамбургера просто в восторге, тем более что к нему подают кока-колу и мороженое.

Обед по-гамбургски стоит в несколько раз дешевле, чем в ресторане. Конечно, не много стоит и само его содержимое, но понижение себестоимости достигается за счет большого размаха и хорошей организации дела. Корпорации "Макдональд" и "Гамбургер инн" поставляют своим ресторанчикам готовые полуфабрикаты. Все продумано: даже помидоры выращивают такой величины, которая нужна для гамбургера. Официанты в аккуратных шапочках и фартуках по домофону передают заказ на кухню. Через несколько минут посетитель идет с подносом к полированному пластиковому столу. Американцы едят прямо с подноса, а потом выбрасывают в высокую урну бумажные тарелки и стаканчики, пластиковые вилки и ножи одноразового пользования. В ресторанчиках часто подрабатывают старшеклассники и студенты.

Есть версия, что гамбургер происходит от русской котлеты, которую немецкие моряки завезли в Гамбург, а оттуда в Новый Свет. Если это так, то и здесь американцы показали чудеса умелого тиражирования чужестранных идей.

Современная гостиница тоже многим обязана Америке - лифтами, ваннами, мебелью и конференц-залами. На границе гостиницу строили еще до того, как появится новый город. Она становилась и визитной карточкой, и общественным центром, и местом знакомств. До сих пор в американских местечках отель служит клубом, рестораном, "дворцом съездов" и дискотекой. Даже в "медвежьих углах" у администраторов гостиниц нередко видишь наимоднейшие прически.

Больше века назад писатель Э. Троллоп писал: "Гостиницы в Америке намного просторнее и многочисленнее, чем в других странах. Их можно встретить в каждом местечке и чуть ли не в каждом селе... Первый признак начала заселения в Америке - это пятиэтажная гостиница с офисом, баром, раздевалкой, двумястами номерами, тремя залами: одним - для джентльменов, двумя - для дам... Отель сам создает население, как и железные дороги. В Англии железные дороги прокладывают между городами, в Америке города возникают у железных дорог. И у гостиниц".

Есть за океаном и бледные тени западноевропейских аристократических гостиниц с гобеленами, позолоченными канделябрами - та же всемирно известная "Уолдорф Астория". Есть и супермодерновые зеркальные гостиницы вроде "Плаза-отель", напротив штаб-квартиры ООН. И когда я помянул добрым словом простенькую "Холидей инн", мой собеседник-бизнесмен презрительно сморщился. И начал вспоминать фешенебельные отели: "Какой там сервис! Первоклассный и ненавязчивый! Как портье нес мой чемодан! А какие там зеркала!" В Америке тоже немало людей, свихнувшихся на престижном - гостиницах, машинах, районах проживания...

Но "Холидей инн" и его собратья тем и отличаются, что они вполне комфортабельны и в то же время доступны всем, за исключением самых малообеспеченных. Однотипные (но не типовые!) гостиницы разбросаны по всей стране. Они бывают одноэтажные и десятиэтажные, с бассейнами и саунами или без них. Но сервис везде приблизительно одинаковый. Удобно и чисто.

За полчаса-час по телефону можно заблаговременно заказать гостиницы для поездки на машине от Атлантического океана до Тихого и обратно. Если гость приезжает до шести часов вечера, достаточно только заказа. Если позже - нужно внести задаток.

Номера в "Холидей инн" вполне приличные. Искусственный ковер на весь пол, тяжелые шторы на окнах, репродукции картин, широкие кровати, стол, журнальный столик. Радио. Телевизор. В ванной под огромным зеркалом поблескивает пластиковая, под полированное дерево, поверхность с раковиной. На этажах стоят автоматы со льдом и банками кока-колы.

Американцы нередко отдыхают в гостиницах во время отпуска или в выходные дни. Дети барахтаются в небольшом бассейне, взрослые загорают на солнце в шезлонгах. А вокруг безупречная зеленая лужайка, деревья, цветы. Гостиницы служат домом отдыха и санаторием, без врачей, ясное дело. Это курорт по-американски.

Гостиниц и мотелей - тьма. Одиноко и гроздьями, большие и совсем крохотные, они рассыпаны повсюду: около Ниагары и на побережье в штате Мэн, у парка Йеллоустон и Великого каньона, на глухих дорогах Алабамы и в знаменитом Французском квартале Нового Орлеана. Подавляющее большинство из них совсем крохотные - на десять - пятнадцать номеров. Они скромнее даже "Холидей инн". Но такие мотели обходятся дешево, и в них чисто, аккуратно, есть все необходимое. Хозяйничают там мелкие собственники, по сути это тот же семейный подряд. Будем надеяться, что и у нас в эту сферу сервиса проникнут кооперативы и индивидуально-трудовая деятельность.

По сервису в фешенебельных гостиницах американцы отстают от Западной Европы, у них нет такой утонченности. Но Америка открыла путь к отелю, рассчитанному на массового гостя. По этому пути идут сейчас и западноевропейцы, и японцы. В японских "рёканах" спят на циновках и едят палочками, но сквозь всю экзотику явственно проглядывает та же организация, что и в "Холидей инн".

Американцы утверждают, что они "изобрели" универмаг и универсам. Что имеется в виду?

Универмаг отличается от обычного магазина не только большим выбором товаров. По-английски его называют "секционным магазином". А секционный принцип впервые был применен в Америке. Потом появились витрины...

Что касается универсамов, то дело обстояло так. В 1916 году один делец из Мемфиса, штат Теннесси, открыл гастроном под шуточным названием "Пиггли-Уиггли", то бишь "игривый поросенок". На американском Юге такие гастрономы сохранились до сих пор. Для того времени магазин был необычным. Люди проходили через турникет и не могли выйти, не пройдя мимо полок с товарами, которые они выбирали сами, без продавца. Это, собственно, и был универсам в зародыше, его тогда в Америке назвали магазином самообслуживания. А с 30-х годов распространились супермаркеты - те же магазины самообслуживания, но более просторные и с более широким выбором товаров.

Супермаркеты произвели настоящую революцию в упаковке. Ведь все нужно расфасовать - от мороженого до мяса и овощей. А поскольку многие товары более или менее одинаковы, то немало зависит от броского оформления. В Америке говорят, что главное в том, чтобы привлечь покупателя или избирателя, - это рекламная упаковка. Громадные универсамы имеются повсюду - от улиц Нью-Йорка до полей в калифорнийской глуши. Рассчитаны они на массового покупателя. В любом универсаме есть все необходимые продукты.

Выше по иерархии стоят специализированные гастрономы - деликатесные. Среди них есть и сравнительно доступные, и такие, где за большие деньги покупают заморские деликатесы - от французских сыров и устриц до иранской черной икры с золотым отливом. Есть деликатесные, где продается печеный домашний хлеб, сельское масло, высококачественные колбасы. Но покупают там по двести, а то и по сто граммов. Цены...

В конце концов если кто и может претендовать на "изобретение" комфорта, то это американцы. Еще до недавнего времени - 50-60-х годов - комфорт и сервис ассоциировались прежде всего с Америкой.

Почему?

И в Древнем Египте или Риме, и в крепостной России господа имели весь сервис и комфорт, какой только хотели, - дворцы, мраморные ванны, душистые восточные мази, изысканные блюда и вина, домашних актеров и одалисок.

Но то была роскошь для единиц.

На американском же Севере не то что рабов или крепостных, но и слуг почти не было. Зато все больше становилось людей, у которых что-то позванивало в кармане. Хотя у каждого в отдельности мелкого дельца, ремесленника, человека свободной профессии, квалифицированного рабочего денег было немного, но вместе выходила сумма, превосходящая деньги, которые богатая верхушка выбрасывала на свои прихоти.

Бизнес можно было делать, обратившись к нуждам, вкусам и возможностям "среднего" американца. Путем массового производства сравнительно дешевых товаров и услуг.

В XIX веке во всем развитом мире началась гигантская переделка быта простых людей, которую породил промышленный переворот.

Вчерашних крестьян и ремесленников отрывали не только от земли или мастерской, их отрывали от корней. От традиционной домашней утвари, горшков, домотканых сорочек, от мебели, сделанной руками ремесленников и передававшейся из поколения в поколение. От посиделок, песен и обрядов. От уклада, который воплощал в себе народную мудрость, чувство прекрасного, да и освященную веками ограниченность.

Но пустоты в природе не бывает. Ее заполнили вкусы и привычки мелкого лавочника. Капитализм, с одной стороны, демократизировал потребление, с другой - поощрял стандартизацию не только вещей, но и вкусов и душ.

Все это видел собственными глазами Александр Герцен.

"Переднюю часть европейского камелеопардала составляет мещанство... - писал он в "Концах и началах". - Нельзя не видеть всех последствий такого господства лавки и промышленности. Ясно, что кормчий этого мира будет купец и что он поставит на всех его проявлениях свою торговую марку. Против него равно будет несостоятельна нелепость родовой аристократии и несчастье родового пролетариата... Вместе с его господством разовьется понижение всего нравственного быта, и Ст. Милль, напр., вовсе не преувеличивал, говоря о суживании ума, энергии, стертости личности, о постоянном мельчании жизни, о постоянном исключении из нее общечеловеческих интересов, о сведении ее на интересы торговой конторы и мещанского благосостояния".

Великий демократ-революционер назвал мещанство "средним состоянием". "С мещанством стираются личности, но стертые люди сытее; платья дюжинные, незаказные, не по талии, но число носящих их больше. С мещанством стирается красота породы, но растет ее благосостояние, - писал он. - Толпа гуляющих в праздничный день в Елисейских полях, Кенсингтон-Гард ене, собирающихся в церквах, театрах, наводит уныние пошлыми лицами, но для гуляющих в Елисейских полях, слушающих проповеди Лакордера или песни Левассора до этого дела нет, они даже этого не замечают. Но что для них очень важно и заметно, это то, что отцы и старшие братья их не в состоянии были идти ни на гулянье, ни в театр, а они могут; что те иногда ездили на козлах карет, а они сами ездят, и очень часто, в фиакрах.

Во имя этого мещанство победит и должно победить. Нельзя сказать голодному - тебе больше к лицу голод, не ищи пищи. Мир безземельный, мир городского преобладания, до крайности доведенного права собственности не имеет другого пути спасения и весь пройдет мещанством, которое в наших глазах отстало, а в глазах полевого населения и пролетариев представляет образованность и развитие".

Герцен считал, что "Американские Штаты представляют одно среднее состояние, у которого нет ничего внизу и нет ничего вверху, а мещанские нравы остались".

У американцев, как, впрочем, и у европейского мещанства, было намного меньше претензий, чем у дворянства. Их запросы были скромнее и основательнее. Им были присущи демократизм, свободолюбие, склонность к простейшему комфорту. И вместе с тем - привычка к спешке, деляческое, упрощенное отношение к истории, искусству, а иногда и к людям.

Короче, в Новом Свете раньше, чем где бы то ни было, образовалась благодатная почва и для демократичности, общедоступности сервиса, вещей и для воинствующего мещанства. Америка опережала и нередко опережает и по сей день Старый Свет и в том, и в другом.

В доме каждого американца намного раньше, чем в Европе, появился ширпотреб эпохи индустриализации - сначала швейные машинки, керосиновые лампы, железные кровати, чугунные печки, а в конце прошлого - начале нынешнего века - фонограф, электрическая лампочка, фабричная мебель и даже шампунь. Да и метро в Нью-Йорке открылось в 1906 году...

Более полутора веков назад европейские путешественники поражались, что в Америке по одежде невозможно отличить джентльмена от "быдла": все ходили в одинаковых готовых костюмах. Поражались, что простолюдины толпились в приличных магазинах и гостиницах. Конечно, и тогда существовала лестница потребления. Но не пропасть, как в Старом Свете, где одеждой и произношением верхи и низы отличались, как небо и земля.

Американцы первыми применили вагоны-холодильники и мороженые продукты. И когда техасская говядина и калифорнийские фрукты достигли Атлантического побережья, на столах простолюдинов мясо и мандарины стали появляться значительно чаще, чем у людей их достатка в Старом Свете.

Около истоков современного западного образа жизни стоит фордовская модель "Т".

До ее появления на машине ездили только короли и банкиры. Конвейер же дал возможность производить не единицы, а сотни тысяч машин, притом по цене, доступной верхушке мещанства, включая рабочую аристократию.

Как заметил современный американский социолог К. Леч, "лишь горстка предпринимателей осознала, что рабочий может быть полезным для капиталиста и как потребитель... что экономика, основанная на массовом производстве, требует не только капиталистической организации производства, но и организации потребления и досуга".

20-е годы, когда на американском Северо-Востоке уже почти половина семей владела машинами, стали мостиком между бытом, порожденным индустриализацией, и современным бытом, детищем научно-технической революции. Между готовой одеждой, первыми универмагами, иллюстрированными еженедельниками, мороженым, немым кино, фонографом, джазом, танго - тогда и машиной, телевизором, персональным компьютером, холодильником, стиральной машиной, стереосистемой, роком, диско, супермаркетами, стандартизированными гостиницами и мотелями - сейчас.

Стужа "великой депрессии" прибила ростки быта эпохи машины, но они пробивались и в те тяжелые времена небывалым бумом радио и произведений голливудской "фабрики грез", супермаркетами, ежегодной сменой моделей машин, первыми телепередачами.

После второй мировой войны, когда солдаты вернулись к родным очагам, у них были и деньги, и работа. Коттеджи росли, как грибы, рядом с ними - гаражи для машин. В гостиных появились телевизоры.

Помнится, в 50-х годах идеалом мещанского счастья называли английский (кажется) дом, японскую жену и американскую кухню. Да, тогда заокеанская кухня с посудомойкой, современной газовой плитой, холодильником казалась чем-то сказочным не только для нас, но и для западноевропейцев.

Современный быт в те годы отождествлялся с американским образом жизни. Но вскоре коттеджи, отдельные квартиры, машины, телевизоры и холодильники стали распространяться по всему миру. Опираясь на богатое культурное наследие, на новую технологию, Япония, Франция и другие западные страны даже обогнали во многом Америку.

Новый быт в 60-70-х годах внедрился и у нас. Иные склонны связывать с ним доморощенное и импортное мещанство. Но стоит ли? Теперь мы знаем, что новый быт отнюдь не прерогатива чьего-то образа Жизни. И что отнюдь не он был причиной застойных явлений. Хотя во времена, когда царили бюрократ, хапуга и иждивенец, быт этот приобретал многие уродливые формы. Можно ли винить в этом машину, джинсы или цветной телевизор?

О мода!

Из-за тебя сходили с ума жены фараонов и гетеры, Саския и маркиза Помпадур. Из-за моды на умопомрачительные убранства и прически, на золотые серьги, кольца с бриллиантами, на восточные благовония. Их везли на парусниках из античной Греции в Галлию и Скифию, на верблюдах - из Поднебесной империи в средневековые крепости.

Сегодня археологи сквозь костяные гребни неандертальских красавиц и глиняные ожерелья трипольских модниц всматриваются в детскую пору человечества. Кто знает, может, женская мода - это расплата за патриархат, дань мужчин прекрасному полу, уступившему свою власть! Это и красивый, чудесный пережиток той поры, когда женщина, как одалиска, прихорашивалась, намазывалась, чтобы ублажить своего властелина...

Настало время, когда мода - слава массовому производству! - стала доступной всем, кроме самых бедных и самых провинциальных.

У кого поднимется рука бросить камень в женщину за ее любовь к новому, оригинальному, модному? Или в мужчину, жаждущего заработать на машину?

Но...

Еще в начале 30-х годов "Дженерал моторз" ввела моду на машину. Модели стали менять ежегодно. Главным образом за счет всяких побрякушек, внешнего вида.

Изобретатель этого новшества А. Слоан считал, что американская экономика должна расти за счет вещей, еще пригодных для использования. Пусть, мол, американцы карабкаются по лестнице потребления, "меняя новое на новейшее". (И это в годы "великой депрессии" !)

Мода на машины стала столь же непостоянной, как на шляпки. Автомобили на ходу стали достоянием свалок. Можно, конечно, расчувствоваться на предмет того, что американцу дешевле купить новые ботинки или машину, чем починить их. Но ведь не он же делает так, чтобы автомобиль выходил из моды через год, а из строя - через три-четыре года.

Жутко становится, когда смотришь на автомобильные кладбища из спрессованных в железный лом машин. Это ли не сознательное растранжиривание материальных ресурсов и переплавленного в вещь человеческого труда?!

Может ли Америка позволить себе такую роскошь?

Вряд ли.

Автомобильные излишества поглощают средства и ресурсы, нужные десяткам миллионов обездоленных, нужные здравоохранению, просвещению, городскому транспорту.

А реклама, афишируя машину как символ успеха в жизни, играет на мещанских инстинктах, на подленькой мечте обывателя - взглянуть сверху вниз на своего ближнего, пусть даже за счет долговой петли.

"Кадиллак" означает успех. Пусть вас увидят.

Это для тех, кто может себе позволить.

Пусть у Браунов вытянутся лица.

Если мода на машины стала переменной, как облачность, то что уж говорить о шляпках? О юбках, костюмах, косметике, кроссовках, прическах? О стереосистемах, электропечках, холодильниках? О пластинках, фильмах, видеокассетах? Об идолах? Об образе жизни?

Каждую весну Пятая авеню становится выставкой мод, в которой манекенщицами служат молодые - и не очень - женщины.

Но вопли моды ценой в сотни и тысячи долларов доступны лишь тем, кто подкатывает на лимузине с шофером. И только позже, в удешевленном варианте, они пробьются к простым смертным.

Американец пытается в меру своих сил угнаться за идолами. К этому призывают телеэкраны, кинофильмы, реклама и журналы мод. Они убеждают употреблять самые модные, самые престижные, самые удобные, самые полезные для здоровья, самые "сексуально привлекательные" духи, носки, машины, игрушки для детей - и для взрослых.

Приобретайте модные, престижные пластинки. Ходите на модные, престижные фильмы и представления. Читайте модные, престижные журналы. Вздыхайте по модным, престижным идолам. Обезьянничайте, следуя их одежде, прическам, выражению лица, их походке, их небрежности в минуты экранной любви и экранной опасности.

И становится человек машиной потребления. Он привыкает ко всему обработанному - будь то консервированный суп, плохонькое шоу или простенькие ответы на вопросы века ("Во всем виноваты русские или летающие тарелки").

Газетные и экранные клише заменяют мысли ("Зачем морочить себе голову? Там и так все показано и написано") и чувства ("Ах, как красиво переживает Элизабет Тейлор!").

- Это не искусство, - говорил мне о своем фильме режиссер Жанно Шварк, курчавый брюнет лет тридцати пяти. Он только что закончил очередные "Челюсти", названные "Челюсти-2", новый вариант нашумевшей в свое время ленты об акуле-людоедке. И, расслабившись, восседал в просторном кабинете, похожем на деловой офис. - Но "Челюсти-1" пользуются необыкновенным успехом. По моему разумению, секрет успеха состоит в том, что фильм вызывает ощущение страха, но в то же время зритель чувствует себя в безопасности. Это, так сказать, приключение взаймы, при котором сам не подвергаешься опасности. "Челюсти" - это миф, фантазия. Если бы вместо акулы показали ядерную катастрофу, фильм вряд ли завоевал бы популярность: он был бы слишком близок к реальности.

Конечно, не все так просто. Телефильм "На следующий день" собрал в Америке невиданную аудиторию.

Но если опуститься на грешную землю повседневного чтива и зрелища, то, как считает социолог Ирвинг Хоу, "в отличие от искусства массовая культура видит свою задачу в том, чтобы дать развлечение без понимания и удовлетворение без переживания. Но на деле массовая культура усиливает равнодушие и чувство скуки".

- Кому сейчас нужны глубина чувств и мыслей? - изливал свою душу Шварк, гордившийся своим парижским левым прошлым. - Когда я был студентом, мы спорили о мировой революции, о капитализме и социализме. А теперь, когда послушаешь, о чем говорят парижские студенты, жуть берет: одна болтовня о модах, дискотеках, пластинках и фильмах. И ни черта не читают.

Много ли места останется искренним чувствам в мире, где господствует ненасытный аппетит удовлетворить свои прихоти и пороки любым способом, любой ценой? Где к людям относятся как к средству удовлетворения своих потребностей, капризов и пороков? Как к средству обретения не только чистогана, но и чего-то более тонкого, неуловимого, как, например, престижность знакомства, доказательство принадлежности к кругу избранных, возможность покрасоваться информацией посвященного человека, мыслями думающей личности или просто слухами сплетницы с богатой фантазией?

Далеко вперед смотрел Александр Герцен.

Джон Смит в сердцах ударил ногой по колесу. Машина снова не заводилась. Снова надо менять аккумулятор, ставить на профилактический ремонт. Долларов триста - четыреста сдерут. А где их взять?

"Проклятая машина, - мысленно ругался Джон. - Во сколько же она мне обходится! Ежегодная страховка - полторы тысячи долларов да налог, бензин, ремонт не менее трехсот долларов в месяц. И ведь не злоупотребляю, на работу езжу на автобусе. И еще к магазину, где работает Мэри, надо подъехать".

Настроение Джона не улучшилось, когда он скользнул взглядом по лужайке, по его гордости - коттеджу. Деревянный, конечно, и уже не самой первой свежести, а все же два этажа, просторная гостиная, столовая и кухня внизу, несколько спален наверху. Но уход за домом влетает в копеечку. Одно отопление зимой обходится в несколько сот долларов.

А главное: в долгах, как в шелках. За дом, машину, цветной телевизор все еще надо оплачивать кредит. И поглощает он чуть ли не треть дохода.

В молодости, когда стал к конвейеру, а Мэри пошла работать продавцом, даже не мечтал, что будут вместе получать две тысячи долларов в месяц, да и казалось, что на такие деньги можно жить очень и очень прилично. Но цены подскочили. Погашение кредита на дом и мебель, содержание машины, взносы на пенсию, пятьсот долларов из месячной зарплаты - налог, и остается каких-то четыреста долларов. А еще нужно питаться, одеваться, сходить в кино или гамбургерную, отложить деньги на отпуск. "Одежду и так приходится иной раз покупать, как черным, на барахолке, - горько думал Джон. - Как только Мэри удается прокормить нас? Эти бройлерные грудки уже стоят поперек горла. Хоть бы на гамбургер хватило".

Джон вздохнул. Наверное, отпуск придется провести дома. Еще бы! Гостиница, бензин, питание, аттракционы. Дай бог в две сотни долларов в день уложиться.

"Хватит жаловаться, - утешал он себя. - Вон Стива временно уволили с работы. И неизвестно, когда вновь вернется на завод. А если это со мной случится?" Джон похолодел.

Как читатель догадался, Джон Смит - это воображаемый американец. Тамошний Иван Кузнецов.

"Среднего" американца во плоти найти трудно: разница в зарплате и в условиях жизни велика в зависимости не только от работы, но и от того, живет ли он в большом городе, пригороде или местечке, в Нью-Йорке или Техасе, в собственном доме или в квартире. К примеру, мясо и бензин в Техасе едва ли не в полтора раза дешевле, чем в Нью-Йорке. Трехкомнатная квартира в приличном районе в пригороде Вашингтона обходится в тысячу долларов, а в центре Нью-Йорка - три тысячи в месяц.

Поэтому-то и пришлось изобразить воображаемого среднестатистического Джона. В 1985 году средняя зарплата рабочих и служащих - членов профсоюза составляла около 20 тысяч долларов в год, а тех, кто не входил в профсоюзы, - чуть больше 15 тысяч. Если учесть, что работают и многие жены, семья из четырех человек со средним доходом получала 20-35 тысяч долларов в год, а "высший средний класс" - еще больше. Много? Немало. Ведь США до сих пор и по экономическому развитию, и по уровню жизни обгоняют другие западные страны, хотя и не так сильно, как когда-то. На среднюю зарплату в Америке можно приобрести на 10-30 процентов больше товаров и услуг, чем в других богатых капиталистических странах.

Как сравнить уровень жизни? Зарплата и цены сами по себе, особенно если исходить из курса валют, дают искаженную картину. Что-то в одной стране стоит центы, в другой же - доллары, и наоборот. Ближе к действительности такой показатель, как количество рабочих часов, нужных для того, чтобы приобрести определенный набор продуктов, вещей и услуг. Так вот, за тот набор, за который ньюйоркцу приходится вкалывать немногим больше двух недель, столько же - жителю Амстердама или Цюриха, токиец, парижанин, миланец или лондонец работают почти месяц.

"Средний" американец живет неплохо. Я не открываю Америки. Не так давно мы стыдливо обходили этот факт. А без него не понять ни американца, ни Америку. Не понять ни достоинств, ни пороков этой страны.

Не понять их и без усвоения того, что несколько тысяч долларов в месяц - отнюдь не так много, как кажется на первый взгляд. Платить надо за все и много-за образование детей, за будущую пенсию, за отдых во время отпуска, за квартиру или дом.

Все сложные бюджетные расчеты летят, когда американец болеет. Обращение к врачу обходится в пятьдесят долларов, а один день в больнице - по меньшей мере в сто. Операция, даже несложная, вроде аппендицита, - более тысячи долларов. Американские же эскулапы просто "влюблены" в хирургию. Врачи всеми правдами и неправдами тянут больных на операционный стол: быстро и выгодно (для хирургов!). Как-то я узрел такой крик души в виде расклеенных на толбах листовок: "Вниманию врачей! Общественность обследовала врачей и установила, что они болеют острой формой жажды денег. Рекомендуется лекарство: одна чайная ложка совести ежедневно до полного выздоровления".

Правда, можно прикрыться от врачебной помощи "голубым щитом" или "крестом" - кажется, так называется это страховочное заведение. Но тогда надо вносить ежемесячно двести долларов.

Две трети американцев живут в собственных домах. Средняя цена его в 1986 году превысила 80 тысяч долларов. Но таким американцам повезло. Не дай бог снимать квартиру! Даже в полуразрушенном доме она обходится в 500 и более долларов в месяц.

Когда въезжаешь в квартиру, то проходишь церемонию, напоминающую сделку Фауста с Мефистофелем. Я хорошо запомнил ее, особенно после того, как прочитал подписанное соглашение - целую "простыню".

Квартирант вносит задаток на сумму месячной или больше платы, который возвращают после выезда из жилья. Теоретически, конечно, ибо всеми правдами и неправдами хозяин пытается присвоить половину или хотя бы треть задатка. За услуги при поиске жилья месячную квартплату берет и посредническая фирма.

Это вступление к контракту - "простыне". Далее следуют заповеди.

Запрещается: вывешивать белье на балконе или перегораживать его, делать из квартиры служебное помещение, временно проживать "посторонним" (даже родному отцу), бросать мусор с балкона и так далее и тому подобное. Ну насчет балкона, может, хозяева и правы, хотя это дело скорее культуры, чем юридического документа. Но остальное... 28 пунктов типового контракта, 17 дополнений, не считая подпунктов. Да еЩе согласие на ежегодное повышение квартплаты.

В квартирах живут либо весьма преуспевающие американцы, либо весьма непреуспевающие. Первые Могут позволить себе снимать дорогостоящее жилье в Роскошных квартирах, вторые не могут вырваться из гетто.

Коттедж, пусть чаще всего деревянный, - это другое дело. Приятно ощущать себя собственником, тем более что это своеобразное сбережение на старость: Пены на дома растут быстро. Приятно жить, как деды и пРадеды. Иметь крошечную репродукцию мечты предков английского замка с парком, который заменяет леная лужайка.

В Толидо один из моих знакомых показал на симпатичный двухэтажный дом, поблескивающий среди зелени рощ и полей.

- Кооперативный дом, - с презрением сказал он.

- А что? - не сразу сообразил я.

- Квартира обходится во столько же, во сколько и коттедж. А какой смысл жить в многоквартирном доме?

И начал с упоением рассказывать о барбекю на воздухе. ("Барбекю" - это американская разновидность шашлыка.)

- Стейк на костре? - спросил я.

- Где там! Дорого. Гамбургеры или сосиски. Это так здорово. И детям есть место поиграть, - продолжал агитировать Том. - Если появятся деньги, сделаю небольшой бассейн. А свой газон - это чудо! Вот только надоедает подстригать.

У американских домов никогда не увидишь яблонь или вишен, но и заборов нет. Только зеленый газон, цветы, декоративные деревья. А по субботам по всей Америке стрекочут газонокосилки. Красиво смотрится зелень. "Но если не подстригать каждую неделю, то заведутся насекомые-вредители. Да и пересохнет трава, будет выглядеть паршиво", - объяснял Том.

У каждого дома стоит машина. В пригородах и местечках общественного транспорта нет. На автомобиле американец ездит на работу, в магазин, путешествует по стране во время отпуска.

Но машина - это настоящая "дойная корова". Страховка, ремонт, бензин... И каждые три-четыре года надо выкладывать более десяти тысяч долларов на новую машину. Роскошные многоквартирные дома имеют свои гаражи, но за них надо платить дополнительно 400-500 долларов в месяц. А найти место для парковки практически невозможно. Платная же стоянка в центре Нью-Йорка обходится около десяти долларов в час...

Дом, машину, цветной телевизор, холодильник американец покупает в кредит.

Жизнь по принципу "покупай сейчас, плати потом" начала устанавливаться в Америке вместе с современным бытом и образом жизни. С "автомобильной цивилизацией", подразумевающей не только машину, но и коттедж, телевизор, хорошо оборудованную кухню.

Когда после "великой депрессии" у "среднего" американца появились деньги, он охотно стал пользоваться покупкой машины в кредит. Чем дальше - тем больше. И вот уже покупают в долг дома, холодильники, приемники. После войны федеральное правительно давало кредит на коттедж вернувшимся солдатам, о дельцах и говорить нечего. Во-первых, кредит покупателю помогает быстро сбыть товар, и, во-вторых, долги выплачивают с процентами.

Бесспорно, потребительский кредит - мощный ускоритель оборачиваемости денег, здорового роста экономики. Но... Уже к началу 80-х годов таких долгов помимо выплат за дом накопилось полтриллиона долларов. Это более 2 тысяч долларов на каждого американца - от грудного ребенка до седого старца. Почти четверть всего, что зарабатывают американцы, идет на уплату кредитов. Это в среднем. Но пятая часть семей - самых богатых и самых... бедных - не имеет долгов. Первые сами могут кому угодно одолжить, а вторым никто не одалживает.

Американец получает в день зарплаты не деньги, а чек, который он несет в банк на свой счет. Так же, чеком, - по почте - он оплачивает налоги, долги, квартплату, коммунальные услуги, телефон. Удобно, конечно. Но пользоваться им надо уметь, чтобы не остаться без денег.

На каждого взрослого приходится четыре кредитные карточки. На пластиковые "деньги", напоминающие календарики, покупают, живут в гостиницах, кутят в ресторанах. А платить? Потом.

У американца голова, как счетная машина. Он отлично считает деньги, проценты, прибыль. И все же даже ему, а особенно американке, не всегда удается перебороть так называемую "импульсивную" куплю. Денег нет. А карточка есть! И растет долг. Да и рассчитать все нелегко, даже если бдительно следишь за расходами. Чеки выписываешь, карточками пользуешься, а о дебете-кредите банк сообщает раз в месяц.

Кое-кто, особенно из молодых, считает, что некогда ждать, надо "жить" сейчас, хоть и в долг. Тем более что цены растут, деньги дешевеют, и через год-два фактически долг уменьшается. Но это скользкий путь. Стоит заболеть, потерять работу, набрать излишек кредита - и вопреки всяким расчетам наступает расплата.

Другие пытаются сэкономить, задерживая плату за квартиру и коммунальные услуги. Не зря на счетах компьютер печатает доброжелательное: "Спасибо за своевременную уплату" либо угрожающее: "Если не погасите счет, через две недели электричество будет отключено". И как ни уговаривай - не поможет. Так же как и с квартплатой. Недели две будут просто ругать. А потом пришлют последнее предупреждение: "Если не Уплатите, на вас подадим в суд за нарушение контракта о найме квартиры. Судебные издержки за ваш счет" преспокойно выбросят на улицу.

Вы знаете самый черный день и час в жизни каждого американца? Это 12 часов дня 17 апреля. Последний срок уплаты налогов. После этого ежедневно начисляется пеня.

Семья с двумя детьми и двумя тысячами долларов в месяц выплачивает ежемесячно 400 долларов федеральных налогов и около 50 - местных. Если же доход выше, то на налоги уходит до трети заработка.

Сразу оговорюсь, что в моих расчетах бюджета "среднего" американца есть определенные погрешности: и доходы, и цены, и ставки налогов постоянно меняются. Это как река. Но моя цель - показать ее глубину и очертания.

Так получается, что даже при весьма высоких, казалось бы, доходах Джону Смиту приходится основательно "крутиться". В чем-то ограничивать себя, подрабатывать, разводить овощи на балконе. Экономят прежде всего на питании.

Правда, большой выбор товаров в супермаркетах помогает маневрировать. Покупают дешевые стейки вместо дорогих, гамбургеры - вместо стейков, куриные грудки - вместо гамбургеров. Разница в цене между высшими и низшими сортами говядины достигает четырех-пяти раз, начиная с десяти долларов за килограмм фарша. Батон белого хлеба стоит больше доллара. У Джона Смита, как и у бедняков, есть последнее спасение - дешевые консервы - бобы с беконом.

Гостей принимают скромно. Чаще всего "а-ля фуршет". Проглотив несколько порций выпивки и поклевав закуску - орешки или крошечные бутербродики на один укус, гости идут в столовую - к мясным блюдам и гарнирам. Скажу по собственному опыту: стоя с тарелкой и вилкой в одной руке и фужером вина и ножом - в другой, много не наешь, если бы что и было.

Бутылок стоит много: вино, виски, джин, иногда водка. Но пьют немного, в основном вино и смешанные с тоником или содовой напитки. Тосты не провозглашаются. Гостей не призывают пить "до дна". Да и вообще больше раза к бутылочной батарее не приглашают. Хочешь - пей, хочешь - смотри. Хочешь - бери сок. Напиваются в гостях крайне редко. Другое дело - в баре, за свой счет, да и подальше от глаз соседей.

"Крутятся" американцы, конечно, по-разному.

Рабочий Джон Смит принадлежит к "среднему" классу. Американские специалисты не всегда сходятся на том, с каким доходом можно причислить к лику средних.

Возьмем 1983 год. Тогда официальный прожиточный уровень для семьи из четырех человек проходил на уровне несколько выше 10 тысяч долларов в год. К "среднему" классу, на мой взгляд, можно было причислить около половины американских семей - с доходом более 20 и менее 50 тысяч долларов в год.

Разница между ними велика, но по большому счету и аристократия "среднего" класса ведет тот же образ жизни, что и Джон Смит. Хотя, конечно, жилье, питание и образование детей лучше, развлечений больше. Как это ни удивительно, семьи с детьми, имеющие доход 4 тысячи долларов в месяц, отнюдь не роскошествуют. На налоги вместе с платой за жилье уходит больше половины дохода.

Одна из главных проблем для "среднего" класса - образование детей. В городе публичные школы не популярны. Чтобы стать рабочим или мелким лавочником, конечно, и такого образования хватит. Но родители стремятся удержать детей на социальной лестнице на своем уровне. А это означает, что их надо отдавать в частную школу, в частный колледж, нередко даже в частный детский сад. И платить несколько сот долларов ежемесячно. Многие, правда, уезжают в пригороды, где и публичные школы вполне приемлемы. Но тогда соответственно дороже дом и выше налоги.

Типичный "средний" американец имеет собственный дом в пригороде или местечке. "Одноэтажная Америка" - с зеленью, простором, крупными современными торговыми центрами - цитадель американского образа жизни. Для более зажиточных семей погоня за "престижем" предъявляет особенно большие требования. Одна из главных забот американца - не опуститься ниже потребления своей социальной ячейки. Свое место на работе и в общине нужно подкреплять соответствующим домом или квартирой, машиной, одеждой, ресторанами, досугом. Короче, как говорят американцы, "состязаться с Джонами". Ясное дело, не с нашим среднестатистическим Джоном Смитом. Впрочем, и ему, бедняге, приходится, хотя и в более скромных масштабах, соревноваться с себе подобными.

Что такое быть на уровне своей социальной ячейки, не отставать?

В Америке рабочий или мелкий служащий никогда не сможет жить в том же районе и таком же доме, что и врач, профессор, высокооплачиваемый инженер или чиновник. Он не сможет ни купить такой дом, ни платить за него высокие налоги. А дальше тянется все остальное: - и машина хуже, и гостиницы во время отпуска рабочий снимает более дешевые. И это внутри самого "среднего" класса! Даже Джон Смит с его 2 тысячами долларов в месяц...

Иерархия потребления отражает иерархию общества. Такую же жесткую, как и та, что была освящена королями или царями, разрешавшими носить оружие и парики лишь дворянству. Только в Америке эта иерархия складывается не силой принуждения, а "свободно" - в соответствии с кошельком. Желтый дьявол встает в образе престижного набора вещей и услуг.

Но ведь и доход Джона Смита не каждому по зубам. В 1983 году каждая шестая семья имела менее 10 тысяч долларов в год, почти каждая четвертая - между 10 и 20 тысячами долларов в год. На другом конце лестницы потребления каждая восьмая семья получала свыше 50 тысяч долларов.

Крута социальная лестница в Америке...

Он поздоровался первым.

- Привет, - откликнулся я, автоматически присовокупив традиционное: - Как живется?

Неожиданно вместо такого же стандартного оптимистического "Прекрасно!" я услышал:

- Неважно. Врач сказал, что дела у меня плохи. Туберкулез. Мне бы семью повидать, да нет денег на дорогу.

Я подсел к съежившемуся от холода человеку в синей куртке и ядовито-желтой вязаной шапочке. Был полдень. Узкий потрепанный фасад "Нью-Йоркского совета по безработице и социальному обеспечению" в нескольких кварталах западнее Центрального парка оставался задрапированным густой ржавеющей решеткой снизу доверху, как будто за ней хранилось что-то кроме расшатанных столов и протертых до дыр кресел. Не по-зимнему яркое солнце пыталось оживить потемневшие от времени и копоти дома. Десятка полтора заброшенных зданий печально и безучастно, как беспризорные дети, смотрели своими черными глазами-окнами. Облупившиеся стены внизу были увешаны сплошными рядами пестрой рекламы.

Мой собеседник облюбовал прикрытый картоном ящик у одного из этих домов-сирот.

- На что же вы живете?

- Как придется. Иногда чем-то делятся друзья. Бывает, голодаю. Поначалу было трудно, но сейчас привык. Все-таки уже четвертый месяц.

Джеймс Хилл приехал в Нью-Йорк год назад из Флориды. Батрачил на ферме в одном из пригородов Нью-Йорка. Потом оказался безработным.

- Где вы живете?

- Тут недалеко. - Джеймс машет куда-то в сторону высохшей рукой. - В одном из разрушенных домов. Раньше жил с другом Альберто, сейчас он у сестры. Купил себе пачку свечей. Горят ярко-ярко. Но от холода не спасают.

Когда-то Джеймс начинал учиться в колледже, да пришлось бросить: у родителей не было денег. Воевал во Вьетнаме. В армии закончил профессиональную школу, получил специальность монтера-телефониста. В родной Флориде работы не нашлось.

- А сейчас вы могли бы работать телефонистом?

- Конечно. Но где я найду работу? И без меня вон сколько желающих - крепких, здоровых и знающих парней.

- Кого вы вините, попав в такой переплет? Себя, дьбу, государство?

- Себя, - ответил Джеймс как истый сын общества, в котором с детства каждому внушают, что он кузнец своего счастья, будь он наследник многомиллионного состояния или обитатель негритянского гетто. - Не надо было приезжать в Нью-Йорк.

- Разве это справедливо, что вы остались без работы, без куска хлеба?

- Здесь странные люди. Им наплевать на всех, кроме самих себя.

- Как провели рождество?

- Никак.

- Что делаете по вечерам?

- Если достаю деньги, иду в харчевню и ужинаю. А нет - ложусь спать. Утром сижу здесь на солнышке, а как появится тень, перехожу на другую сторону улицы.

Мимо нас проходит негр с ребятишками. Они заулыбались. Джеймс приветливо машет им.

- Мы часто видимся, когда они идут в школу. Я очень люблю детей. А когда подаришь им что-нибудь - как лучатся у них лица! У меня самого во Флориде большая семья.

- Что бы вы хотели больше всего в новом году?

- Получить работу. Выздороветь. Повидаться с семьей. Дотянуть до следующего нового года.

Совершив путешествие по чистому, с редкими белесыми облаками небу, солнце прилепилось у самого края высокого дома. "Спасибо за приятную беседу", - сказал Джеймс и протянул загрубелую руку. Мы пожелали друг другу "счастливого нового года".

Высокая худая фигура, поеживаясь, двинулась на солнечную сторону улицы...

Как-то я шел с одним из руководителей "Нью-Йорк тайме", и мы беседовали о кризисе городов.

- Нью-Йорк расплачивается за то, что из-за своего либерализма стал пристанищем для обездоленных иммигрантов, черных... - говорил он.

Мы проходили мимо спавшего на тротуаре среди мусора оборванного старика. Мой собеседник равнодушно скользнул по нему взглядом. С точки зрения американцев, "дно" - пусть не очень приятный, но естественный факт жизни.

Вспоминаю душный июльский день в бруклинском Бушвик-Бродвее. В переулках, ответвляющихся от местного Бродвея, полным-полно людей. Около запущенных или совсем заброшенных деревянных домов дети обливаются водой из пузатых грибов - пожарных кранов.

Взрослые медленно ведут разговоры, тянут виски, слушают транзисторы, орущие на всю улицу.

На самом Бродвее людей почти нет. А на каждом перекрестке торчит по нескольку полицейских. Они охраняют руины сожженных магазинов, выломленные кружева решеток да кучи обожженных стояков, банок, битого стекла и пустых обувных коробок. Сплошная стена домов угрюмо глядит черными провалами сгоревших магазинов, как будто гигантский термит продырявил насквозь отверстия первых этажей.

В одном из провалов зацепились остатки полки с обгоревшей бутылкой.

- Спиртной магазин? - спрашиваю у прохожего черного парня в пестрой рубашке.

- Нет, мясной.

- Затемнение?

- Точно, - хмуро отвечает он, не проявляя особого желания рассуждать на эту тему.

"Затемнение" - это те двадцать пять часов, когда из-за аварии и головотяпства весь Нью-Йорк оказался без электричества. А началось оно вечером.

- Погас свет, по улице раскатился крик "Пошли!". Земля задрожала от топота. Я услышал звон разбитого стекла витрины. И началось... Я не спал всю ночь, - рассказывал мне на следующий день черный мальчонка, страдающий нездоровой полнотой.

Мы стояли у ограбленного и подожженного магазина, от которого остались только стены, потолок и груда обгоревших обломков. Мальчонка дипломатично обходил вопрос, что он делал в ту роковую ночь. На штурм магазинов шли целыми семьями во главе с отцами семейств. Хватали всё подряд. Вскоре появились тачки й даже грузовики.

- За первые пятнадцать минут здесь было разграблено двадцать магазинов, - рассказывал один из полицейских, охраняющих перекресток.

- Почему это произошло?

- Почему? Выпал случай. Как для ребенка стащить конфетку.

- Но в других районах было спокойно.

- Ведь там нормальные люди. А здесь... - бросает полицейский, резко обрывая разговор.

Иду дальше. Заглядываю в обгоревшее отверстие на первом этаже. Там играют несколько негритят.

- Это был ваш магазин? - спрашивает меня девочка лет шести с заплетенными по-африкански короткими косичками, между которыми светлеет голый череп.

- К счастью, нет.

- А вы что, ищете работу?

- Работа у меня есть.

- Есть? - удивляются детишки, вытаращив глаза на меня, как на марсианина. С малолетства они усвоили, что работа - это счастье, которое так трудно поймать.

- "Подкласс" задавлен безработицей и нищетой. Полная безнадежность. Уже второе и третье поколения влачат жалкое существование на пособие по социальному вспомоществованию. Они не имеют ничего, но видят рядом с собой состоятельных людей, - говорил мне сотрудник городского полицейского управления Роберт Роган. - Для "подкласса" не существует границы между дозволенным и недозволенным. Подвернулся случай - начались грабежи. Это было что-то ужасное. Взрослые отбирали ворованное у детей. Негры - владельцы магазинов надеялись, что их не тронут. Ведь они "свои", часть общины. Увы...

Магазины поджигали, чтобы отвлечь внимание полиции, уничтожить следы грабежа, а заодно и записи Долгов.

- Что полиция могла сделать? - разводил руками Роган.

Иные состоятельные американцы бахвалятся: да, у нас бедняк зажиточнее, чем во многих других странах состоятельные люди. И при этом ссылаются на то, что сейчас черта бедности проходит на уровне более десяти тысяч долларов месячного дохода на семью из четырех человек. Да, на эти деньги в Африке человек был бы богачом. Но он-то живет в Америке. Другие нравы, Другие цены...

Не так уж трудно представить чувства чернокожего юноши, который и по бросовому черно-белому телевизору, и в натуре, в пятистах метрах от своего дома, на Пятой авеню, видит сытую жизнь с излишествами. А сам лишен и этой жизни, и даже надежды на что-то похожее.

Я видел бедность в Индии, видел семьи, живущие на улицах Калькутты.

И все же нищета в развивающихся странах - печальное, но объяснимое наследие колониальных времен, экономической отсталости. Бедняк там - не изгой общества, он связан с общиной, со страной тысячами нитей, национальных традиций, привычек. Он такой же, как многие другие. У него есть чувство собственного достоинства. Он не теряет надежды. Станет страна богаче, и ему станет легче.

Что же дают богатства Америки ее беднякам?

Да ничего, кроме подачек, спасающих от голодной смерти.

- Финансовый кризис Нью-Йорка - следствие его излишней щедрости в помощи беднякам, - просвещал меня другой сотрудник городского полицейского управления, Пол Гормен. В своем сером костюме в полоску, жилетке и больших черных очках он больше напоминал адвоката.

- Да, но что случилось бы, не будь этой щедрости? Закатив глаза в воображаемом ужасе, Пол изрек:

- Они сожгли бы город дотла. "Они" - это обитатели трущоб.

В первые дни декабря вспыхивает разноцветными игрушками и огнями гигантская елка на нью-йоркской Рокфеллер-плаза. А перед ней проволочные серебряные ангелочки вздымают свои трубы, сопровождая Санта-Клауса, американского Деда Мороза, везущего гору подарков на санях с огнями.

Звучит такая знакомая песня, от которой замирает сердце американца, всплывают воспоминания о далеком детстве, родителях, рождественской елке, подарках. "Я мечтаю о белом Кристмасе..."

По улицам вышагивают Деды Морозы. Они силятся разбудить колокольчиками совесть прохожих. Вспомните о своих младших братьях! О бедных, голодных и холодных!

Рядом с каждым Санта-Клаусом краснеет игрушечная кирпичная труба с отверстием для пожертвований. Так можно раз в год проявить свою христианскую благотворительность.

На дверях, в витринах зеленеют лиственные венки с ветками елей, красными бантами, стеклянными ягодами клюквы и калины, пластиковыми яблоками и бананами. И везде слышится: "Веселого рождества, счастливого Нового года!"

В эти праздничные дни на улицах не протолкнуться. Люди спешат в универмаги. Рождественский бум - это не просто религиозное и светское торжество. Это экономическое мероприятие большой важности. Магазины выполняют свой план продажи, а экономисты определяют тонус покупателя.

Предпраздничная торговая лихорадка - последний шанс наверстать упущенное. Последний шанс сбыть залежалый товар. Ибо новый год - новые моды...

Распродажи следуют одна за другой. Без них трудно представить себе торговлю в Америке.

Конечно, это не проявление благотворительности со стороны торговых корпораций. Несложные расчеты показывают, что выгоднее сбыть по дешевке залежалый товар, чем платить за склад, ожидая, когда товар обесценится сам по себе. В конце концов это беспроигрышная лотерея: даже минимальная цена - после традиционного третьего", последнего снижения - выше оптовой. А в ажиотаже распродажи нередко люди хватают все подряд, не задумываясь. Ведь для многих простых американцев это единственная возможность приобрести более или менее приличное, пусть и выходящее из моды, платье или свитер.

"Нужно отметить, что явление Христа народу произошло очень и очень вовремя, - шутил знакомый американский журналист. - Не то прогорело бы немало торговых компаний".

Шутка шуткой, но рождественский бум возник отнюдь не сам по себе. Его сотворили.

Полтора столетия назад рождество было сугубо религиозным праздником. Но уже на заре промышленной революции в Америке оно стало приобретать характер семейного торжества. Торговцы ухватились за новую традицию, истолковав ее на свой лад. Мол, раз волхвы преподнесли святому младенцу подношения, то пусть и простые смертные уподобятся им, раздавая подарки детям, близким, друзьям. И вот уже святой Николай - Санта-Николас - превращается в языческого Деда Мороза - Санта-Клауса, а от его имени раздаются подарки детям.

Предрождественский всплеск становится все бурнее и продолжительнее. Наконец торговцев осенило совместить три праздника: День благодарения, рождество и Новый год. Они же приложили руку к тому, чтобы День благодарения праздновался по всей стране в последний четверг ноября.

Уже накануне этого праздника начинается торговая лихорадка. В День благодарения нью-йоркский универмаг "Мейсиз" устраивает парад гигантских надувных зверей и сказочных героев. С каждым днем лихорадка набирает темпы, достигая пика перед самым рождественским вечером 25 декабря. Обессиленный бум еще держится по инерции несколько дней за счет приближающегося Нового года.

На второй день после рождества улицы покрываются выброшенными елками. Американцы удивляются, зачем в это время понадобилась елка заезжему иностранцу. В универмагах выстраиваются очереди: если подарок не нужен и чек на руках, его можно сдать и получить деньги.

Торговые фирмы приспособились наживаться буквально на всех праздниках. В дни рождения Линкольна и Вашингтона завершаются распродажи зимнего сезона, начиная весенне-летний. День труда в начале сентября служит рубиконом между летним и осенним сезонами. А там не за горами и День благодарения...

Очень популярны осенние ярмарки. Их проводят и штаты, и города, и местечки. Конкурсы красоты на титул "мисс Помидор" мирно уживаются с конкурсами на лучшего борова или племенного быка. "Американские горки" - с родео. Базарчики, торгующие тыквой, - с передвижными автосалонами. Ярмарка - хороший повод для фермера отметиться в баре, а для сельскоймодницы - покрасоваться новым платьем.

Нью-Йорку, понятно, провинциальная ярмарка не к лицу. Но находчивые рестораторы не растерялись. И вот празднует Девятая авеню. Ее заполнил до краев люд, девушки в национальных костюмах разных стран, джаз-банды, акробаты. И само собой - бесконечные киоски, жаровни, лотки. Тут можно отведать итальянскую пиццу, нежную баранину по-гречески, испанскую "сангрию" - сладковатое вино со льдом, наперченные мексиканские и тайские блюда, изысканные французские кушанья. И те же гамбургеры, и сосиски с жаровни.

Дороговато, но весело.

Торговать надо уметь...

По традиции День благодарения целиком отдается семье, рождественский вечер - семье и церкви, а Новый год - веселой компании, ресторану, дискотеке.

Каждый американец мечтает хоть раз в жизни попасть в новогоднюю ночь на Таймс-сквер.

Туда не протолкнуться уже за несколько кварталов.

И чем ближе, тем явственнее нарастает глухой, как рев морских волн, гул. На маленьком пятачке столпилось несколько сот тысяч людей.

Жужжат, как миллиарды пчел, игрушечные трубы.

Незнакомцы и незнакомки приветствуют друг друга поцелуями в губы (дело было еще до СПИДа). В такую ночь, кажется, все дозволено. Окунаешься в атмосферу свободы, легкости, непринужденности, праздничности...

Над площадью завис густой запах горелого картона. Марихуана. Драки вспыхивают мгновенно, как пересохший хворост. У многих парней в руках железные цепи, кастеты, да и ножи, и револьверы под кожаными куртками. Полиции вроде хватает - и пешей, и конной. Но что узреешь в этом безбрежном человеческом море?

Все взгляды направлены на световое табло на углу 42-й улицы. Мелькает калейдоскоп разноцветных рисунков и букв.

Наконец-то! "Счастливого Нового года!"

Внизу люд открывает шампанское. С башни медленно спускается гигантский цветной шар.

Через пять минут толпа двинулась с Таймс-сквер. Перекинула тележку с игрушечными трубами. Кто-то стал раздавать их прохожим. Радостные крики. Пронзительные взвизги рожков. Поцелуи. Звуки диско. Полупьяный гомон.

Нью-Йорк гуляет до утра...

Первого января, как будто наверстывая упущенное в новогоднюю ночь гуляний, телевизор прочно берет американца в свои лапы. Затаив дыхание, страна смотрит финал соревнований по американскому футболу. В эти же дни транслируют по всей стране парад роз из Пасадены. Улицы городка под Лос-Анджелесом и передвижные челны с местными красотками утопают в цветущих розах и теплых солнечных лучах.

Пасху в Нью-Йорке празднуют парадом шляп. Пятая авеню становится залом для бала-маскарада под открытым небом. Плывут гигантские шляпы с клумбами цветов, прически а-ля маркиза де Помпадур, африканские - с бесчисленными монистами...

Когда приходит День святого Валентина, кажется, всю Америку - витрины, рекламу, почтовые открытки - покрывают красные сердца. По легенде, древний римлянин Валентин влюбился в слепую дочь своего тюремщика и исцелил ее. В день его памяти посылают любимым, близким и друзьям "Валентины" - небольшие подарки. По количеству открыток этот праздник уступает только рождеству.

На открытки, подарки и цветы богаты и молодые праздники, родившиеся уже в XX веке, - День матерей и День отцов.

В день Первого мая на нью-йоркской площади Юнион-сквер, свидетельнице многих массовых выступлений трудящихся, собираются ветераны классовых битв и молодые коммунисты.

Ежегодно каждая национальная община устраивает свой праздник. Как итальянцы и испаноамериканцы - День Колумба.

Немецкие американцы окрестили свое торжество Днем Штойбена - того самого прусского генерала, что вымуштровал в тяжелые зимние месяцы в Валли-Фордже армию борцов за независимость Америки.

В этот день по нью-йоркской 82-й Восточной улице, которую в народе называют Немецкой, маршируют представители немецких общин из городков штата Нью-Йорк, из Пенсильвании, Нью-Джерси. Жонглируют булавами девчонки в вышитых золотом мундирах и коротеньких юбочках. Маршируют джаз-банды и духовые оркестры. Ритмично вытанцовывают чернокожие школьницы: по доброй традиции национальные дни открыты для всех желающих. Движутся платформы с бутафорными крепостями, франкфуртскими сосисками и саксонскими горами, гербами немецких городов, американскими флагами. Приветливо машут девушки в национальных костюмах.

Ирландцы устраивают парад весной, в день их заступника - святого Патрика. И тогда Пятая авеню зеленеет, как лужайка после дождя: зеленый трилистник - символ страны Эйре.

Праздником для всей Америки становится китайский Новый год в Чайнатаунах и веселый французский Мардиграс в Новом Орлеане.

Устраиваются и праздники выходцев из нашей страны. Украинские фестивали проходят в районе нью-йоркской площади Святого Марка или под Нью-Йорком, в лагере "Верховина".

Украинская речь смешивается с английской, ставшей для молодежи родной. Звучат народные песни. Музыканты играют на бандуре, в перерывах рассказывая о ней. На столах разложены книги Тараса Шевченко и Ивана Франко, журналы и книги по истории Украины и украинской эмиграции, пластинки с народными песнями. Мужчины надевают вышитые сорочки. А на колоде устроилось несколько чернокожих ребят в футболках с надписью: "Поцелуй меня, я украинец".

К превеликому сожалению, националисты используют естественное тяготение земляков друг к другу, к своим традициям для усиленного промывания мозгов в антисоветском духе. И забывает иной "юк", как свысока называют американцы своих сограждан украинского происхождения, что его прародина - не Вашингтон, а Карпаты, Днепр. Впрочем, мой коллега из Польши как-то метко сказал о своих земляках-американцах: "Они говорят по-польски, а думают по-американски". На украинских фестивалях даже харч американизированный: курица с жаровни и сардельки с кетчупом.

Любимый праздник американских детишек - Халлоуин - чем-то напоминает игры из гоголевской "Ночи перед Рождеством".

На американские колядки выходят ряженые мальчишки и девчонки в масках. Они выкрикивают: "Трик-ор-трит!" - "Беда или угощение!" Детям дарят яблоки, орехи, конфеты.

В этот последний день октября на окнах, на крыльцах, заборах выставляют "фонарь Джека". В Нью-Гэмпшире мне посчастливилось увидеть, как глава семейства умело вырезал "фонарь" из тыквы. Он надрезал верхушку, выдавил семена, а потом сделал треугольные "глаза" и "рот". И в довершение вставил в тыкву свечу. Его дети-дошколята смотрели затаив дыхание. А когда "фонарь-голова" была закончена, то съежились от страха. Ведь "фонарь Джека" выставляют в темноте...

В Халлоуин, как гласят легенды, слетаются ведьмы, домовые, оборотни. В давние кельтские времена Халлоуин был праздником Нового года. По поверьям тех времен, в новогоднюю ночь собирались души покойников и возвращались толпами к своим очагам. Их встречали банкетными столами, а после пиршества ряженые, изображавшие гостей из потустороннего мира, уводили за собой из села духов, как сказочный мальчик с флейтой - крыс. В ночь Халлоуин шутили, нередко и зло: перегораживали улицу веревкой, воровали ворота, переворачивали сараи.

Сейчас же дети и взрослые веселятся на вечеринках - маскарадах, пугая друг друга разной чертовщиной. И не только в местечках, но и в Нью-Йорке. Глядя на веселящихся американцев, имеющих столь отдаленное отношение к кельтам, я часто жалел, что мы так легко забрасываем прекрасные народные традиции.

"Стопроцентно американский", как яблочный пирог, праздник - это, конечно, День благодарения. Сравнительно недавно обретший общенациональный статус, он стал дорогим для каждой семьи. Как говорят американцы, "на рождество можно ограничиться поздравлениями родителям и близким, но в День благодарения нужно собраться всем вместе за семейным столом". Накануне праздника вся Америка приходит в движение: молодые и немолодые дети спешат к родительской семейной трапезе с индейкой, тертой клюквой, вареной кукурузой и свеклой, тыквенными пирогами.

Американцы привыкли думать, что День благодарения происходит от первого праздника урожая в Новом Свете. Тогда "отцы-пилигримы" три дня подряд гуляли вместе с индейским вождем Вампакоагом. Это тот самый праздник, который воссоздан на "Плимутской плантации".

На пиршестве среди яств почетное место занимала неведомая пришельцам из Старого Света птица. Пилигримы назвали ее "турчанкой" (западноевропейцы тогда называли все экзотическое "турецким"). По другой версии, индейка напоминала пилигримам птицу, завезенную в Европу через Турцию.

Правда, южане с плантации на реке Джеймс доказывают, что пальма первенства в празднике урожая, а значит, и в происхождении Дня благодарения принадлежит им.

Но вот что поведали документы музея "Плимутской плантации".

"Многие ли американцы, садясь за торжественную трапезу в День благодарения, осознают, что они отмечают весьма новый праздник?

Распространено мнение, что этот день отмечается начиная с первого праздника урожая 1621 года. На деле же происхождение Дня благодарения гораздо сложнее" - таким вступлением открывается специальная экспозиция, посвященная истории этого торжества.

На заре своего существования День благодарения с его молитвами не имел ничего общего с веселым праздником урожая. Община в церкви чинно возносила благодарность всевышнему. Каждая церковь устанавливала свою дату праздника, большей частью весной. Проповеди длились часами, и изголодавшиеся прихожане стали готовить заблаговременно сытный обед с индейкой, чтобы заморить червячка после церковных бдений. Так родилась традиция семейной трапезы.

Незадолго до революции Новая Англия, отдавая дань уважения "отцам-пилигримам", начала праздновать День благодарения 21 декабря, в годовщину их высадки на "плимутский камень".

Все эти традиции - веселый праздник урожая, чествование памяти первых американских пионеров и церковный День благодарения - предложила объединить бостонская журналистка Сара Хейл. В тяжелый 1863 год, когда страна была обессилена Гражданской войной, Авраам Линкольн провозгласил День благодарения национальным праздником. Копия его прокламации гласит:

"Воздадим хвалу и почтение всевышнему и обратимся к святому духу, чтобы он унял ярость, приведшую к столь длительному и беспричинному мятежу, чтобы помог уняться бунтовщикам, чтобы утешил тех, кто пострадал духовно, телесно или материально в невзгодах маршей, походов, битв и осад, чтобы возвратил страну к радостям жизни в едином союзе, в братском мире".

Всемирно известный городок аттракционов Дисней-ленд создан гением мультфильмов Уолтом Диснеем. К стенам сказочной крепости проходят по улице, как будто целиком перенесенной из "веселых" 90-х годов прошлого столетия. Перенесенной вместе с магазинами, иллюзионами, фотоателье. Там гостей встречают Микки Маус, Пиноккио и другие любимые детские герои. Вечером сотни сказочных персонажей из мультфильмов Диснея проходят парадом с музыкой, огнями, фейерверками.

Сама крепость - мир сказок. В нем взрослые становятся детьми. Семидесятилетние бабушки и дедушки, как в полузабытом детстве, кружатся в восторге на карусели. Люди раскрепощаются. Голова идет кругом от ярких впечатлений. За день набирается их на несколько лет, а воспоминаний - на всю жизнь. А что уж говорить о детях!

Можно попутешествовать по джунглям. Садишься в судно. Оно плывет среди свисающих лиан, буйной тропической листвы по берегам. Оторопело вытаращил глаза орангутан. А зеленоватые крокодилы плотоядно разевают зубастые пасти. Не успели миновать эту угрозу, как под кровожадные крики в пассажиров полетели стрелы туземцев. Пришлось матросам "отстреливаться". Более миролюбивые аборигены предлагают две засушенные головы за одну живую. Но путешественники гордо отказываются от кровавой сделки. Ничего, что крокодилы из муляжа, а дикари - ряженые...

Можно опуститься под воду вместе с капитаном Немо.

Звучит команда: "Задраить люки! Погружение! Полный вперед!"

Мимо иллюминаторов проплывают в темно-зеленой воде акулы. А вот затонувшие корабли. Темнеет. Лишь вспыхивают, как белые и красные искорки, пузырьки. Но снова светлеет. Сбоку изгибается морской дракон метров на десять. Появляются сказочные дворцы. Вот она, легендарная Атлантида.

- Капитан! Русалки! - взволнованно кричит матрос.

Мимо проплывают с песнями златокосые девушки с рыбьими хвостами.

- Мы находимся под водой слишком долго. Это опас но, - объявляет капитан.

Можно совершить путешествие на Марс.

Огромную капсулу, напоминающую круглую аудиторию, опоясывают табло: "Воздушный люк", "Температура", "Давление", "Кислород".

- Готовность номер один! Пять, четыре, три, два, один! Пуск!

Раздается бешеный грохот, и какая-то сила вдавливает в кресло. Внизу бушует пламя.

Летим. Снова снизу красно: это отделилась ракета-носитель. В иллюминаторе быстро удаляется маленькая, как яблоко, Земля.

- Когда-то, в семидесятых - восьмидесятых годах, космические полеты еще оставались чем-то исключительным, - звучит из динамиков голос капитана. - А сейчас вы имеете возможность совершить межпланетное путешествие.

А вот и появился марсианский пейзаж. Пустыни, горы.

Снова вдавливает в сиденье. Посадка...

Можно совершить путешествие в сказку.

Садишься в вагончик без крыши. Двинулись. И вот уже вместе с любимцем детей Питером Пеном летим над ночным Лондоном. Обгоняем крылатых эльфов. Прямо на нас несется череп с огоньками в глазницах. Вот-вот столкновение. В последнее мгновение вагончик резко поворачивает в сторону. Так же как в сказке о Белоснежке и семи гномах, когда злая волшебница протягивает отравленное яблоко...

Можно совершить путешествие в страну пиратов.

В полутьме лодка скользит по озеру мимо островков и затопленных зеленых деревьев. Затем по подземной реке в узком тоннеле. С его потолка путешественников встречает отборными ругательствами череп в наполеоновской треуголке. Берега усеяны костями искателей сокровищ. Два скелета так и остались навсегда стоять со шпагами. Еще один обнимает гору драгоценностей.

Выплыв на подземное озерцо, оказываешься между двух огней. С одной стороны палят по крепости пираты, а ее защитники отстреливаются. Ядра падают вокруг нашей лодки. Но вот крепость пала. Начинается кровавая вакханалия. Пираты топят губернатора, гоняются за девушками, а одна немолодая толстуха - за пиратом. А вот базар, где продают невольников. Пара пьяных пиратов спят, обнявшись со свиньями... Можно побывать в "Заколдованном доме". Двухэтажный дом с балконами и колоннами, кажется, посерел от времени. Около черного входа виднеются надгробные камни. Развесистое дерево протягивает зловещие черные ветви. В памяти всплывает дом из хичкоковского "Психопата".

Гостей встречает хмурый мужчина с каменным выражением лица. Он весь в черном, как на сеансе черной магии.

Плотно закрываются двери. Мы оказываемся в высокой комнате с объемными портретами-витражами: девушка-красавица, добродушное мужское лицо...

Сверху раздается зловещий голос: "Эй вы, глупцы! Вы же смертные! Добро пожаловать в заколдованный дом! Отсюда нет возврата!" Все вздрагивают.

Вдруг пол летит вниз. В полутьме повисла тишина. И видишь, что девушка падает в открытую пасть крокодила. А тот самый добродушный человек сидит с топором в руках на его жертве с раскроенным черепом...

А сверху все гремит: "Нет возврата!"

Потолок становится прозрачным. Там, под сводом, болтается на петле тело.

Дети жмутся к родителям, женщины - к мужчинам. Куда там фильмам ужаса!

Боковые двери открываются прямо в темный холодный коридор. Слева вспыхивает молния, гремит гром. Справа освещенные бюсты, как живые, провожают глазами. В других дверях кто-то зловеще стучит, рвется, как будто пытаясь нас догнать.

Снова картины-витражи. Обнаженная маха возлежит на диване. И вдруг она превращается в чудовище. А красавица рядом - в ведьму с гадюками вместо волос.

Голос все гремит: "Можно присоединиться к духам. Есть желающие?" Спасибо, желающих нет. Садимся в черный вагончик.

И вот мы попадаем на бал духов. Прозрачные, как Дым, объемные фигуры в старинных костюмах то исчезают, то снова возникают, вытанцовывая мазурку.

Дальше - огромное кладбище. Среди надгробий и крестов шагает сторож с собакой. С другой стороны ковыряется гробовщик. А вокруг десятки прозрачных привидений, кажущихся настоящими. Они взлетают с могил и мчатся над кладбищем. Здесь два привидения распивают бутылку. Там призрак колдуна толкует с мумией, перевязанной бинтами с ног до головы. А вот из могилы тянется рука покойника.

- Сейчас он меня схватит! - раздается отчаянный мальчишеский голос.

Это из-за надгробного камня, до которого рукой подать, высунулась зловеще хохочущая голова привидения. За кладбищем четыре живые головы без тела распевают песни.

Сбоку маячат три привидения:

- Не подвезете?

Едем мимо зеркал. И на них прямо между нашими головами появляется еще одна голова зловеще улыбающегося привидения, которое обнимает нас за плечи. Неужели?

А тут еще упираемся в "Тупик для живых". Но за ним снова оказываемся в чудесном летнем Дне.

Непроизвольно вырывается единодушный вздох облегчения...

Диснейленд - чудо, созданное фантазией, техникой и организацией. Образец индустрии развлечений, обслуживающий десятки миллионов людей.

Когда речь заходит о досуге, американцы делят себя на две категории - любителей помещения и любителей свежего воздуха.

Комнатный тип человека отдает предпочтение телевизору, пластинкам, видеомагнитофону.

Но подавляющее большинство американцев все же любят свежий воздух. Любят пикники. Любят путешествия по стране на машинах и пешком.

Природа подарила Америке тысячекилометровые песчаные пляжи. Они есть даже в самом Нью-Йорке за пределами Манхаттана. А в пригородах-тем более.

Вода там теплая, как на Южном берегу Крыма. Официально пляжный сезон в Нью-Йорке - а ведь это север! - заканчивается 20 сентября, когда еще вполне можно купаться. Но отваживаются единицы: то ли привычка, то ли боятся акул или медуз, которые вроде бы в эту пору могут ужалить. Но скорее всего просто американцы сравнительно теплолюбивы: ведь настоящая зима - и то на самом севере - длится месяц-два. В Нью-Йорке же сочинская погода. Снег время от времени выпадает на несколько дней и вскоре тает. А на юге страны даже в январе 20 градусов.

Снега хватает в горах. Горнолыжных курортов в Америке предостаточно - и в Новой Англии, и в Сьер-ра-Неваде, и в Скалистых горах, и под самым Нью-Йорком. Каждый курорт имеет несколько подъемников для склонов на все вкусы - от начинающих до асов. Дороговато, но в общем доступно, особенно если не останавливаться в гостинице.

В пригородах и местечках американцы проводят много времени у собственного дома, подстригая газоны или просто отдыхая на веранде. В городах по выходным полным-полны парки: там устраиваются импровизированные концерты, выставки, спортивные игры. А на улицах гоняют на доске с колесиками или роликовых коньках и дети, и взрослые.

Американцы гордятся многочисленными личными бассейнами. В самом деле, там начали делать их сравнительно дешево и быстро.

Очень популярен гольф. Солнце, свежий воздух, огромные волнистые поля с подстриженными газонами настраивают на идиллический лад. Да и особых усилий этот вид спорта не требует: маши себе клюшкой да загоняй шар в лунку. Но это, конечно, спорт для зажиточных людей.

Многим остается гонять по крохотным баскетбольным площадкам или в толпе вбивать в стенку теннисный мяч. Или бегать.

Американцы умеют не только напряженно работать, но и хорошо отдохнуть и отвлечься. Телевидение, бар и ресторан, спорт, пляж, загородный клуб, общение с семьей, дела по общине - основные формы досуга.

И отдохнуть есть где. Были бы деньги. Организация развлечений - высокоразвитая многомиллиардная индустрия.

Существует ли американская национальная кухня? На этот вопрос даже сами американцы отвечают неуверенно.

- Что? Американская кухня? - презрительно пожимают плечами французы. - Американцы не имеют понятия даже о том, что такое соус.

- Разве что считать гамбургеры кушаньем, - вежливо, но с чувством полного превосходства отвечают китайцы.

Английская кухня небогата и довольно пресна. Что же могли привезти с собой в Новый Свет английские колонисты? Ростбиф, овсяную кашу, бекон, бараньи отбивные. Да и ехали за океан в основном люди, не привыкшие к изысканным яствам.

С первых же дней фронтир стал переиначивать на свой лад быт колонистов.

Хлеб делали из неведомой до тех пор кукурузы. На гарнир пошли тоже экзотические для Старого Света плоды - вареная тыква, картофель, помидоры. Природа подарила и такое типично новоанглийское (и канадское) блюдо, как оладьи со сладким и тягучим, как мед, кленовым соком.

Новая Англия вместе с соседним штатом Нью-Йорк-яблочный край.

Сладковатое яблочное пюре подается и к английскому ростбифу из телятины, и к поджаренной на гриле свинине.

Жизнь приучила американцев к простой питательной пище. В Америке не было барского сословия, которое могло бы на протяжении веков или тысячелетий, как во Франции и Китае, доводить до изысканности народные кушанья.

Как хранитель традиций, славится недорогой бостонский ресторанчик "Старинный горшочек янки". Его не обходят ни южане, ни ньюйоркцы.

Старина, естественно, в Америке относительна. Внешне заведение напоминает харчевни конца прошлого века: каштановые панели, огромные окна.

Может, когда-то коронное блюдо янки - "ростбиф в горшочке" подавали в самом деле в горшочке. Сейчас же дают на тарелке поджаренную на гриле мягкую говядину с соусом. В меню еще несколько видов ростбифа, бараньи отбивные, куриные ножки и грудки, гамбургер, сосиски с бобами, свинина с яблочным пюре, рыба, лангусты. Хлеб - кукурузный.

Природа щедро одарила страну самой разнообразной рыбой, начиная от трески и кончая форелью.

Привычка к простой, непритязательной пище и стремление похудеть повлияли и на рыбные кушанья. Никакой фантазии. Форель вареная, печеная, жареная. Треска вареная, печеная, жареная. И так далее. Причем жаренная не так, чтобы хрустела и таяла во рту. И никаких тебе карасей в сметане, фаршированных щук, карпов под маринадом или пирогов с рыбой. А вот лангустов и креветок готовят с выдумкой. Чувствуется благотворное влияние французской и итальянской кухни.

Лангустами славится курортное местечко на побережье штата Мэн - Бар-Харбор. Многие харчевни расположились прямо в каютах старых судов. По дну аквариумов ползают лангусты. Продавец выхватывает понравившегося покупателю и бросает в кипящую воду. Столы стоят на палубе.

Гурманы могут попробовать изысканные яства из лангустов в ресторанчиках на побережье по ценам вдвое ниже, чем в Нью-Йорке. А кулинарная фантазия на высоте. Лангуст, фаршированный крабовым мясом. Очищенные клешни лангуста в растопленном масле. Лангуст в соусе с устрицами и другой морской живностью. Лангуст в перцовом соусе...

Крабов в Америке называют аляскинскими: именно там их вылавливают. Ими славится Рыбачья пристань в Сан-Франциско. А на другом конце страны такой деликатес, как маленький мэрилендский краб с мягким панцирем. Его готовят в растопленном сыре с маслом и едят целиком. Краб похрустывает, как хорошо зажаренный карась. Вкусной закуской служат креветки в остром проперченном соусе "Табаско".

Американская кухня складывалась в эпоху конвейерного питания, в эпоху консервов и холодильников. Американцы привыкли к банкам и полуфабрикатам.

Лишь на Юге и Западе до сих пор сохраняется своя оригинальная кухня.

На Юге распространены блюда, которые чернокожие американцы назвали "духовной пищей". Имеются в виду, конечно, не книги или песни, а приготовленные на топленом сале бобы и окра, напоминающая кабачки. Вообще там много блюд из свинины. Ценится домашняя ветчина горячего приготовления.

Особый мир - креольская кухня в Новом Орлеане. Ее истоки прослеживаются во французских и испанских кушаньях двухвековой давности. Рыба с разными соусами или миндалем имеет явно французский привкус, а "джамбалая" - рис с креветками, рыбой, мясом - испанский.

На мой взгляд, самый весомый вклад в сокровищницу мировой гастрономии внес американский Запад.

Вершина американской кулинарии - натуральный бифштекс. Американцы называют его "стейк". Классические образцы стейка готовят в Чикаго около боен.

Стейк распространился по всей Америке, если не по всему миру.

А вот барбекю-биф (особый вид барбекю из тонко нарезанной говядины) можно отведать только на американском Западе.

В 1976 году, во время съезда республиканцев в Канзас-Сити, политики, журналисты, свободные от дежурства охранники президента - их легко узнать по крошечным микрофончикам в ушах - направились к неказистой деревянной харчевне на окраине города, в бедном негритянском квартале. Около огромной печи хлопотал кряжистый негр в несвежем белом фартуке. Он клал прямо на раскаленные деревянные угольки тонкие кусочки говядины. Барбекю-биф, в отличие от стейка, бывает только хорошо поджаренным. Его поливают острым пряным соусом, немного напоминающим наш "Южный". В харчевне грязновато, все просто, самообслуживание, но дешево и очень вкусно. Есть в ней и пиво в охлажденных до изморози огромных кружках. За столами царит веселый гомон беззаботного пиршества.

Стейк и барбекю-биф - стопроцентно американское изобретение ковбоев "дикого" Запада.

А вот яблочный пирог, хотя он и считается архиамериканским, завезен пенсильванскими немцами. Большие разваренные куски яблока в сиропе, иногда с корицей, кладут на сдобное тесто.

Пришельцы из разных стран принесли в американскую кухню немало кушаний. Немецкие колбасы, итальянская пицца, мелко порезанная говядина с зеленым перцем по-китайски, мексиканские тако - кукурузные блинчики с острой, как огонь, приправой, греческие "сувлаки" - кусочки прессованной поджаренной баранины с овощами в мягких пшеничных лепешках. Евреи распространили украинский борщ.

Столица кулинарии - Нью-Йорк. Богаты на хорошие рестораны и харчевни национальных блюд Чикаго, Сан-Франциско и Бостон.

В них все подлинное - от интерьера до повара. Американцы любят похвалиться, что добрая половина лучших парижских шеф-поваров колдует в фешенебельных нью-йоркских ресторанах. Как-то за стойкой, на которой были разложены сасими - японские деликатесы из сырой рыбы, - я увидел официанта, только что приехавшего с Гиндзы и ни бельмеса не понимавшего по-английски. Рестораны и кофейни нью-йоркской "маленькой Италии" - это настоящий уголок Апеннин, харчевни Чайнатауна - Китая, пивные 86-й Восточной улицы - веймарской Германии. В Нью-Йорке представлен практически весь букет мировой кухни - аргентинские, швейцарские, индонезийские, индийские, чешские, венгерские, полинезийские и многие другие кушанья.

Есть и русская кухня. Но по выбору и вкусу блюд ей не очень-то повезло. Правда, расположенная на оживленном перекрестке, рядом с "Карнеги-холлом", "Русская чайная" славится, особенно среди богемы. В зале, украшенном портретами балерин и панно с церковными куполами, можно увидеть известных киноактеров, писателей, музыкантов и оперных певцов. Хозяйка ресторана, с которой я познакомился через ее мужа-журналиста, гордилась самым крупным во всей стране денежным оборотом ресторана. В самом деле, заведение очень дорогое. Там представлены, кажется, все возможные сорта черной икры: от советской малосольной до золотистой иранской. Но вот блюда - шашлык, бефстроганов - весьма посредственны. И даже довольно популярные в Америке котлеты по-киевски подают с рисом, а не с хрустящей картошкой, как полагается.

Питейные традиции американцев за последние двадцать-тридцать лет весьма изменились.

Сразу бросается в глаза, что американцы отдают предпочтение "длинному напитку" - коктейлю, который можно долго смаковать. Каждый город, а иногда и местечко считают делом чести иметь фирменный коктейль - крепкий или слабый, кислый или сладкий, горячий или со льдом. С соответствующим названием: "Ураган", "Пламя" и тому подобное.

Было время, когда американцы пили горячительное в чистом виде.

Пилигримы на праздничных пиршествах дули брагу и пиво или, вернее, нечто похожее на пиво. Южане изобрели бурбон - сладковатое виски из кукурузы (помните плантацию на реке Джеймс?). Накануне революции и на заре существования Соединенных Штатов наибольшей популярностью пользовался ром.

Даже самый распространенный американский алкогольный напиток - виски с содовой водой - появился лишь после Гражданской войны. Ведь производство газированной воды требует определенного промышленного уровня.

Но потом коктейль стал наступать по всему фронту. И может, он окончательно потеснил бы неразбавленные напитки, но вмешался "сухой закон". В Америке он привел к взрыву пьянства. Процветали подпольные бары. Привычка к неразбавленному виски осталась и после отмены табу на алкоголь.

И вот лишь где-то в 70-х годах в наступление перешли вино и белые напитки - водка, джин, мексиканская текила. Водка даже опередила другие самые распространенные горячительные напитки - бурбон, шотландское виски и смешанное виски, представляющее собой американский вариант шотландского виски.

- В чем секрет успеха белых напитков? Американцы считают, что коктейли с белым алкоголем, особенно с водкой, вроде бы меньше пьянят. К тому же они не дают такого резкого привкуса, как виски. - объяснил мне один из ведущих американских знатоков овин, заместитель редактора экономического "Нью-Йорк тайме" Л. Страттер. - Многим кажется, что в таких коктейлях мало градусов.

Вполне приличные вина производят не только в центре виноградарства - Калифорнии, но и в штате Нью-Йорк. Хотя, конечно, им далеко до французских или рейнских вин.

Солдаты и люди "дна" нередко напиваются, что называется, в стельку. Основательно набираются в барах и иные молодые и немолодые "средние" американцы.

Но большинство американцев относятся к горячительным напиткам как к средству разрядки и общения и, как правило, не перебирают. Два-три коктейля, несколько бокалов вина - и хватит. Увы, и эта умеренность не спасла многих от зеленого змия. Домохозяек и "звезд" экрана, работяг и сенаторов.

Американцам принадлежит пальма первенства в массовом поклонении диете. Каждый второй взрослый американец пытается с большим или меньшим успехом сбросить вес.

Глотают таблетки. Бегают или занимаются аэробикой. Садятся на строгую диету. Вступают в клубы худеющих. Даже ложатся под хирургический нож, чтобы избавиться от лишнего жирка.

Нет, наверное, лучшего комплимента для американца, чем поздравление с потерей нескольких фунтов веса.

Нет, наверное, в светских кругах и более презрительного прозвища, чем "фетсо" - "жирняк". С точки зрения многих американцев, кругленькое брюшко если не преступление, то по крайней мере непристойность. На толстяка, поглощающего пирожные и конфеты, смотрят как на аморального типа. А пищу, содержащую много калорий и мало белков, называют коротко и въедливо - "мусор". Толстякам спокойно живется разве что в негритянских гетто и в самой глухой провинции.

И все же каждый пятый или шестой взрослый тянет процентов на двадцать больше своего идеального веса. Их вынуждают худеть гипертония, сердечная недостаточность и прочие напасти.

Но главный двигатель мании похудения - мода. Или, вернее, традиция, которую не нарушишь без последствий. Она начала складываться в годы экономического и общественного подъема после Гражданской войны. Америку строили молодые и энергичные люди. И успех в жизни отождествлялся с молодостью. Поджарый, стройный мужчина стал символом процветающего бизнесмена. Ну а ничто так не старит, как заплывшее лицо и округлые бока.

В "позолоченный век" конца прошлого столетия прекрасный пол сходил с ума по "Гибсоновской девушке". Она была произведением фантазии художника, рисовавшего на обложках журналов тип женщины, в которой все прекрасно - или, скажем, модно - и лицо, и фигура, и одежда, и даже томный взгляд. У нее была осиная талия, длинные ноги и довольно пышный бюст.

Но вот появились новые идолы - "звезды" кино. А на идолов хочется быть похожими. Хотя актрис волновали чисто производственные проблемы: из-за плохого качества пленки они вынуждены были подрисовывать глаза и брови, густо мазать губы и накладывать искусственные ресницы. Их примеру последовали все модницы. Знаменитая Лилиан Гиш, играя обиженных судьбой и людьми невинных девушек, волей-неволей вынуждена была тоскливо закатывать подкрашенные глаза и лелеять свою хрупкую фигурку. Но за ней чуть ли не вся прекрасная половина Америки стала тоскливо закатывать глаза и пытаться изображать из себя тоненькие тростинки.

В первом американском звуковом фильме конца 20-х годов "Бродвейские мелодии" девушки из кордебалета были еще довольно упитанны, но вскоре их сменили стройные длинноногие танцовщицы. Я уж не говорю о модных "плакатных" девушках.

Вершиной идеальной голливудской женщины стала Мэрилин Монро. От ее острых полных грудей и длинных стройных ног-сходила с ума вся Америка. Женщины даже делали силиконовые уколы, чтобы сделать груди пополнее.

В 60-70-х годах контур фигуры "звезд" изменился: они стали выше и еще худее. В моду вошли и небольшие груди.

Десятки миллионов американцев, особенно женщин, участвуют в гонках за престижной фигурой.

Есть тысячи диет, многие из которых рекламируются как "чудодейственные".

Есть диета стейковая: в день два-три хороших бифштекса с салатной капустой. Есть диета, состоящая всего из нескольких виноградинок в сутки. Есть диета, при которой едят только вареную или поджаренную на решетке пищу. Есть... жидкая протеиновая диета. Есть довольно строгая диета доктора Аткинсона, практически исключающая потребление углеводов, даже овощей и фруктов. По его словам, при этом начинают распадаться жировые клетки и в кровь поступают возбудители энергии - кетоны. Впрочем, такая диета фактически означает переход на искусственные витамины и угрожает избытком холестерина...

Так существует ли американская национальная кухня?

Что принес Америке современный быт? "Общество потребления"?

Стоят ли полчища машин и вылизанные автострады отказа от нормального метро и автобуса? Стоят ли коттеджи с зеленой лужайкой упадка делового центра города, отчаяния трущоб и взрыва преступности? Стоит ли чувство удовлетворения от вещей и услуг утраты человеческого тепла?

Стоит ли модное пальто из искусственной кожи отравленной химзаводом реки?

Где предел потреблению? Не абстрактный предел, а тот уровень, который крайне нужен сию минуту, а может, и намного раньше - чтобы сохранить равновесие физического и духовного здоровья, равновесие человека и природы?

Однозначного ответа Америка не дает.