"Вторая древнейшая профессия"

...Вам преподносится крепкий, добротный материал: здесь не брезгуют ни клеветой, ни оскорблениями; срывают крыши с частных домов, словно Хромой бес в Испании; сводничают и потворствуют развитию порочных вкусов во всех разновидностях и набивают наспех состряпанной ложью самую ненасытную из утроб... с криком и свистом, под гром рукоплесканий тысяч разных рук выпускают на подмостки отъявленных мерзавцев и гнуснейших мошенников. А вы говорите, что нет развлечений!

Ч. Диккенс, "Из американских заметок"

Американская полиграфия, техника и скорость изготовления газет доведены до совершенства. Бывал о так, фоторепортер встречал нас на вокзале, и за время, пока мы добирались до отеля и обедали, уже успевала выйти газета с готовыми фотографиями.

И тем не менее, если судить беспристрастно, американская система организации газетного дела в целом заслуживает самых резких слов и оценок.

В книге "Цели для американцев" сказано: "Американцы относятся к числу самых информированных наций". С формальной точки зрения не придерешься: число газет и журналов, их тиражи (особенно если учесть, что газеты обычно выходят на многих полосах) огромны. Но если оценивать содержание газет, круг тех проблем, которые преподносятся как самые актуальные, то следует признать, что газетное дело в США представляет собой широко разветвленную и могучую систему дезинформации, которая сбивает с толку людей, вселяет ложные идеи и воззрения.

При этом речь может идти не о деталях, не о частностях, а о самих коренных принципах. Здесь газета - прибыльный бизнес, как и любой другой. Она товар, и благосостояние ее владельца прямо зависит от числа проданных экземпляров. Поэтому принимаются все меры к тому, чтобы их увеличить. Но как сказал Юлиан Тувим: "Это неправда, что американская пресса продажна, она просто продана раз и навсегда". Газетные боссы определяют направление и содержание газеты. Они прекрасно знают, что можно, а что нельзя критиковать. Как это у Щедрина: "Критикуй, но не касайся". Газетные короли спокойно смотрят, как резвятся их мальчики - журналисты; ведь если они немного забудутся, достаточно одного начальственного окрика... "Сегодня, когда парализующая рука корпоративного журнализма дотягивается до все более и более мелких общин, борец против традиционных предрассудков - редактор из небольшого городка, - можно сказать, исчезает, как и вымирающие индейцы", - пишет один из столпов американской журналистики, Гаррисон Солсбери. А он - то знает, о чем говорит!

Редакция не слишком заботится об истинности публикуемых материалов. Ее главная забота - добиться сенсации, привлечь общественное внимание, обменять тираж за звонкие монеты. Это приводит к тому, что обычно реальные политические проблемы подменяются дешевыми сенсациями, визгливыми статьями о пустяках в угоду низменным вкусам. Умиленное описание жизни "высшего света", почтительные рассказы о похождениях гангстеров, смакование скандальных историй о кинозвездах, разного рода спортивная хроника - все это прочно вытеснило объективный, беспристрастный рассказ о событиях внутренней и международной жизни^*.

^* (Читатели, авторитетно заявляет М. Чернли в своей книге "Журналистика", задуманной как пособие начинающему работнику прессы, особенно любят "захватывающие истории", и поэтому им необходимо уделять изрядное место в газете. Автор в качестве примера приводит несколько таких "историй": о мужчине, который съел 15 пирогов и после этого скончался в госпитале, о слепом, который спас свою любимую собаку во время пожара. Он рекомендует писать так, чтобы даже 14-летний "средний американец" "все понял".)

Американские газеты, конечно, дают много разнообразной информации - без этого газета читателя не завоюет. Появляются и критические статьи: без сенсации, без политической трескотни газеты существовать не могут. Но в коренных вопросах внешней политики мысль газетчиков обычно послушно движется по силовым линиям, создаваемым госдепартаментом. В качестве примера можно указать на историю подготовки и вторжения на Кубу. Американское общественное мнение было полностью дезинформировано газетами, от него были скрыты истинные виновники вторжения, роль в этом американского правительства, первоначальный ход событий. Можно указать и на те антикоммунистические и антисоветские статьи, которые регулярно появляются в газетах. Их содержание не может быть продиктовано заботой об истине - это рупор антикоммунистической истерии, поощряемой правительством.

Но главное, что хотелось бы здесь отметить, - это метод освещения политических событий. Из них выхолащивается реальное политическое содержание, и все дело сводится к деятельности отдельных личностей, к чисто моральным проблемам, которые рассматриваются с точки зрения интересов американских монополий. Газеты сознательно персонифицируют события, окружают американских политических деятелей ореолом либо мученичества, либо героизма. Им приписывается прямо-таки сверхъестественное могущество. Происходит своеобразная театрализация общественных явлений. Наподобие киноэкрана, вся мировая история приобретает вид некоего "шоу", где действуют добродетельные и одиозные персонажи, а ход событий оказывается в прямой зависимости от того или иного жеста дипломата или государственного деятеля.

В 1960 году мы были в США в тот момент, когда был сбит шпионский самолет "У-2" Пауэрса. Мы видели непосредственную реакцию американского населения, замешательство и суматоху государственных чиновников, когда они были прижаты к стенке неопровержимыми фактами. Многие американцы выражали свое возмущение. Я помню одно интервью в Вашингтоне. Когда оно кончилось, мы спросили корреспондента "Вашингтон пост", что он думает по поводу полета "У-2". Он задумался: "Ну что ж, я скажу вам искренне. Мы, американцы, всегда были честной нацией, а теперь выглядим перед всем миром как кучка лицемеров. Но я уверен, что президент непременно осудит эти полеты. Завтра у него пресс - конференция, и он это сделает. Весь американский народ поддержит его". Как известно, Эйзенхауэр не только не осудил полет, но совершил беспрецедентный в истории международных отношений акт - взял на себя личную ответственность за шпионаж. Это вызвало сильное брожение даже среди прожженных газетчиков, они пребывали несколько дней в растерянности. Но вскоре, словно по команде, стали выискивать все средства, чтобы снять с американского правительства ответственность. И главным приемом была игра на чувствах читателей.

Первые сообщения об этом факте газеты начинали с истории вопроса: русские сбивают уже такой-то американский самолет над своей территорией, в результате столько-то жертв, столько-то сирот. Куда же вы, мол, смотрите, американцы, ваших сограждан убивают! О том, что это были шпионские самолеты, что они грубо нарушали границы Советского Союза, разумеется, ни слова. Полет Пауэрса преподносился как чистая случайность, вызванная обморочным состоянием пилота. Когда же факт шпионского полета был неоспоримо удостоверен, газеты переменили тон. В ход пошла пресловутая "человеческая" подкладка.

Вспоминается такая, например, пространная статья. Вначале лаконично пересказано выступление Н. С. Хрущева на сессии Верховного Совета СССР, где были предъявлены документы, убедительно показывающие шпионский характер этого полета. Затем внимание читателя полностью переключается на личность Пауэрса. С умилением рассказывается о том, каким он был послушным мальчиком в детстве, как учился, во что любил играть, описывается история его трогательной женитьбы, описываются чувства и реакция его семьи на события с "У-2". Дальше приводится интервью с женой Пауэрса, которая, оказывается, решила направить в Москву просьбу разрешить ей свидание с мужем. Вся статья кончается большим вопросом: "Разрешит ли Хрущев жене Пауэрса свидание с мужем?"

Расчет весьма точен: читатель пробежит, так сказать, "официальную" часть, и больше всего в память ему западет трогательная картина этого шаловливого мальчика, который когда-то бегал в коротких штанишках, а теперь испытывает некоторые неудобства, будучи разлученным с семьей. И тогда слеза умиления набежит на глаза растроганного читателя, и одна мысль застучит у него в голове: "А разрешат ли жене Пауэрса свидание со своим обожаемым, любимым, нежным, наконец, единственным мужем?"

Наступил период Парижского совещания глав правительств четырех великих держав. И опять газеты подняли шум: "Нашего президента оскорбляют, от него требуют извинений. Но мы - американцы, мы - сильная нация, мы - великая и гордая нация, мы не допустим, чтобы нашего президента ставили на колени". Конечно, такие рассуждения сбивали с толку американцев, мешая им понять истинную роль этого события, дать ему правильную оценку.

С той же самой картиной столкнулись мы, когда внимание всех привлекала ситуация, сложившаяся в Западном Берлине. Один социолог из Принстона так излагал мне точку зрения, как он сказал, "американского народа": "Хрущев полагает, что поскольку у американцев нет особых интересов в Берлине, то они и не будут здесь особенно упорствовать, поэтому на них можно надавить. Но мы, американцы, мы не такие дураки, как нас считают, мы не дадим себя надуть, мы великая нация. А поэтому народ поддерживает президента во всем". Таким образом, история проблемы, суть ее, условия Потсдамского соглашения и т. д. - все это отошло на второй план.

На газетных полосах заплясали кликуши из Пентагона, которые стали нагнетать нервозную обстановку, призывать "умереть, но не отступить". Стали щедро публиковаться интервью с "представителями народа", которые свидетельствовали о том, что даже добропорядочные матери семейств преисполнились воинственностью и "готовы на жертвы". Война, видимо, представлялась им чем-то вроде постного дня. Печать надсадно призывала "выстоять перед лицом надвигающейся опасности".

Мы смотрели много кинокартин, киножурналов, телевизионных программ, читали газетные статьи, посвященные проблеме Западного Берлина. И везде видели знакомую нам "персонификацию" событий, сведение их к пресловутым "человеческим проблемам". Вот пример одной газетной фотографии. Изображена невеста в белом платье, которая простирает руки из восточной части Берлина к западной, где из окна с явным нетерпением высовывается ее избранник. Расчет совершенно очевиден.: простые американцы - люди добрые и гуманные. Они не очень сильны в вопросах международного права, но им доступны переживание молодоженов. А поэтому проблема Западного Берлина будет у них теперь ассоциироваться с образом этой девушки в венчальном платье, безуспешно рвущейся к своему жениху.

Может быть, и была такая несчастливая невеста. Но есть миллионы жертв фашистов, есть обнаглевшие немецкие реваншисты, которые вновь собираются в пивных Мюнхена и витийствуют о "Великой Германии", о новом походе на Восток. В руках у них американская военная техника, ракеты и атомные пушки; Западный Берлин стал гнездом шпионажа. Но обо всем этом американский читатель не знает. Ему предлагается жалеть невесту.

Витрина капитализма

Другой пример, на этот раз из киножурнала. Показан немецкий мальчик на велосипеде. За спиной у него ранец - он едет в школу. Впереди и позади него движутся два американских танка, сопровождая его путь к знаниям. Кто на него нападает, почему без танков он не может попасть к учительнице, где, наконец, сама эта школа находится, - это все неважно. Главное - броская картина: американская армия заботится об образовании немецких детей, защищает их от коммунистов. И очень может быть, что именно эта бессмысленная картинка и запомнится зрителю, станет для него символом берлинской проблемы. Если, конечно, ему в голову не придет простой вопрос: какова подлинная политическая и историческая подоплека этой проблемы?

Многие американцы, с которыми мы разговаривали о газетах, соглашались с нами. "Да, газеты врут, - снисходительно роняли они. - Мы невысоко ставим их материалы. Но нас интересуют только факты, а оценку им мы стараемся дать сами. Для этого, например, мы нередко читаем и сравниваем различные газеты". Может быть, такие рассуждения на первый взгляд и покажутся убедительными. Но это чистейший предрассудок. Совокупность "фактов" уже навязывает читателю определенный стереотип восприятия явлений, так как сама по себе содержит недвусмысленный подход и оценку политических событий. "Беспристрастный" читатель становится здесь жертвой весьма хитрого приема. Называется он "направленная информация".

Поставим такой вопрос: каким образом можно убедить читателя в правильности данной оценки того или иного политического явления? Конечно, проще всего прямо сформулировать эту оценку, подкрепив ее "соответствующими фактами". Но такой путь не всегда достигает цели. Американец предпочитает сам разбираться в событиях (ведь "газеты врут").

Есть, однако, и другой путь. Предположим, что общий вывод будет опущен и оставлены лишь "соответствующие факты". К какому выводу придет читатель, если он попытается "своим умом" оценить прочитанное? К тому же самому, который был опущен. Но относиться к нему человек будет уже по-другому. Ведь это не навязанная ему оценка, а плод его самодеятельного и "критического" творчества. Получается совсем как в детских игрушках "Сделай сам": контуры намечены, детали заранее подогнаны. Остается их лишь склеить. Зато самому!

Не принижаем ли мы "критическую способность" американского читателя? Но дело вовсе не в способности, а в совершенно четком и неотвратимом механизме выработки общих представлений о социальных законах.

Читатель стремится прежде всего составить "истинную" картину. Но чтобы правильно понять события, нужно выйти за рамки внешних явлений, выявить общие закономерности, тенденции, знание которых только и даст возможность понять каждое отдельное событие, точно установить его место и роль в развитии политической и общественной жизни.

Но закон не самоочевиден, не существует в "чистом виде", не дан непосредственно во внешних фактах, с которыми сталкивается человек. Читатель еще должен отделить важное от несущественного, типичное от нехарактерного, закономерное от случайного. В этом состоит специфика выработки научного взгляда. "Если бы форма проявления и сущность вещей непосредственно совпадали, - писал Маркс, - то всякая наука была бы излишня".

Особенно сложны явления общественной жизни. В поведении миллионов людей, в их мыслях, разноречивых тенденциях и идеях, в сложном строении общественных институтов, в социальных движениях и коллизиях предстоит выявить существенные отношения и связи, выделить закономерные явления. Только тогда они становятся понятными.

Факты общественной жизни бесконечно разнообразны, и все газеты мира не в состоянии составить их полный реестр. Поэтому они неизбежно отцежены, избирательны, подобраны. Но тогда их суть определяется той исходной точкой зрения, которая лежит в основе этого отбора.

Здесь возможны разные приемы. Можно отобрать те факты, которые являются характерными, типичными, существенными. Можно ограничиться внешней, производной, вторичной стороной общественных закономерностей, идти не вглубь, а целиком замкнуться в чисто поверхностных и несущественных явлениях. Тогда умело подобранные факты создадут общую ложную картину, хотя каждый из этих фактов и будет существовать в действительности. Одним словом, газетчик действует так, как астроботаник, когда он делает снимки планет с тем или иным фильтром: один цвет выявляет одни контуры, другой - другие. Именно так, меняя фильтры (розовый - для обрисовки внутреннего положения, черный - для рассказа о жизни в лагере социализма), и занимаются газетчики своим излюбленным делом - угождать вкусам босса, оставляя за читателем полный простор для безмятежной радости по поводу "самостоятельно" выработанного мнения.