Проповедь плюрализма

Так как правящий класс раздирали противоречия, среди апологетов также не было единства; перебранка между ними создавала иллюзию некоторой свободы слова. Это была, безусловно, свобода взаимных оскорблений. Но никто не признавал свободы слова для марксистов.

Бэрроуз Данэм

Теперь можно, наконец, остановиться на рассуждениях американцев о "плюральном обществе". Слово "плюрализм" постоянно мелькает в работах буржуазных социологов и журналистов. Оно происходит от латинского слова pluralis - множественный, - философия должна играть роль интеллектуальной совести человечества". Естественно, подразумевается, что весь запас этого деликатного душевного свойства монополизирован западными мыслителями.

Тезис плюрализма довольно хитроумен, его идеологическое жало скрыто в "высоконаучных" рассуждениях, и он имеет немалое влияние на умы подрастающего поколения. На международных встречах молодежи, где мне довелось бывать, молодые американцы неизменно удивлялись тому, что советские участники защищают единое мнение относительно тех или иных кардинальных проблем современности. Это их настораживало. Помню, как ко мне прямо-таки с отчаянием обратился американский юноша, сосед по комнате: "Вы хорошие ребята. Но вот вчера я с одним и тем же вопросом обратился к четырем вашим участникам, и они ответили мне то же самое". Ему это не понравилось. Для него было неважно, о чем шла речь, согласен ли он с данными ответами. Но он хорошо усвоил премудрость плюрализма: раз мнения едины, следовательно нет свободы мышления, а имеется какая-то "надиктованная" истина, которую люди просто повторяют. Другое дело, если бы было так: "один в лес, другой по дрова". Значит, мыслят самостоятельно!

Особо часто подобные недоумения высказывались в разговорах о современной философии. Тут уж американцам было чем похвастаться - в стране царит полный идейный ералаш: каждый ординарный профессор философии тянет к свету ладошку со своей персональной, само собой разумеется, "оригинальной" и, конечно, единственно "неопровержимой" истиной. Вот она, "свобода" - свобода говорить чепуху и засорять головы людей темными, псевдонаучными фразами. Но профессиональные критики в восторге и составляют пространные реестры "отечественных" истин. Но это уже дело их "плюральной" совести. Печальнее, что бездумная радость передается и неискушенным умам.

"У каждого человека своя философия", - с нарочитой гордостью объявили нам студенты и преподаватели университета города Омахи. А когда после тирады профессора экономики о корабликах души я спросил загипнотизированного собственной мудростью оратора, к какому современному философскому течению он испытывает наибольшие симпатии, почтенный профессор, к моему немалому изумлению, решил всерьез обидеться: "Вы все пытаетесь найти какую-то точную классификацию, рассортировать людей, как почтовый чиновник сортирует письма, - кипятился он. - Я не подражаю никакой философии. У меня своя философия. Назовите ее моей собственной философией образца 1961 года".

Мне стало даже как-то неловко: сочинял, сочинял человек персональную истину, а другим, оказывается, до этого нет дела. Было от чего расстроиться: он ведь расценивал себя как системосозидающую личность, а философские убеждения рассматривал как нечто родственное моделям автомобилей или фасонам шляпок: каждый год - другая, у каждого - своя.

Такова витрина плюрализма, его далеко не невинные радости и запас заветных категорий. Теперь посмотрим, насколько безупречен его фундамент, насколько отражают истину его высокопарные сентенции.

Естественно, мне не хотелось бы здесь углубляться в философские дебри. Но нельзя не сказать, что все это перепевы идей так называемых релятивистов, которые уверяли, будто всякое утверждение преходяще, условно, оно не содержит объективного знания, появляется и бесследно исчезает, как струйка пара. В общем идеи не новые. Из истории философии известно, что релятивизм - показатель оскудения теоретической мысли. Все крупнейшие буржуазные философы выступали против него.

Если же говорить об аргументации защитников "плюральной" истины, то можно заметить, что вся она держится на непозволительном отождествлении научной истины и индивидуальных вкусов, на чисто обывательском представлении, будто требование строгой истинности знания есть "насилие" над "свободой" индивидуального ума. Это такое представление, которое ликвидирует всякую специфику научного исследования.

Одно дело - наука, другое дело - личные склонности. Конечно, у каждого человека свои вкусы, свои интересы, или, как говорил Н. В. Гоголь, у каждого свой задор. Любитель рыбной ловли не станет карабкаться на горы, а энтузиаста ловли бабочек может не увлекать бой быков. Но было бы чистейшей спекуляцией отождествлять научную истину с единообразием персональных вкусов и заявлять, что всякое разнообразие мнений и убеждений есть благо, а всякое единомыслие - зло. Это значило бы зачеркнуть вековую историю науки - творчество крупнейших исследователей, которых одухотворяли поиски подлинной, "единственной" истины. То же самое относится к принципиальной оценке событий современности. Ведь одно дело - вариации личных вкусов, скажем склонность к брюнеткам или блондинкам, а другое - отношение к фашизму, к подготовке новой мировой войны. Существуют проблемы, которые волнуют все народы, всю молодежь. И для того чтобы их успешно разрешить, нужно единство мнений, единство действий, а не мозаика поверхностных впечатлений.

А ведь именно вопросы такого рода постоянно вставали в наших дискуссиях. Есть понятие классовой солидарности, единства взглядов и действий в борьбе против классовых врагов. Есть объективная основа для этого - единство коренных интересов трудящихся. Но есть и другое - единство интересов эксплуататоров, реакционеров. Можно привести сотни примеров из истории и современной жизни, когда реакционеры объединяются, выступают единым фронтом против трудящихся. И такого рода "тоталитаризм" они вовсе не считают за зло.

Такие вещи нужно четко различать. Если речь идет о суждениях, которые должны отразить что-то объективное, что-то внешнее, то истинным из них может быть лишь одно. Конечно, человек может иметь собственное мнение по каждому вопросу. Он может даже назвать себя философом, рассуждать о собственной философии. Все мы философы в какой-то мере. Но тогда философия берется в вульгарном, обывательском толковании. Есть строгая наука, имеющая тысячелетнюю историю, со своими четкими терминами и проблематикой. Она вызвана общественными потребностями, имеет свою логику развития, которая не зависит от того, как тот или иной мыслитель относится к своим взглядам. Ответ на коренные вопросы человеческого бытия может быть лишь однозначным. Истина одна, но многолико заблуждение.

Приведем другую аналогию. В мире имеются сотни различных религиозных течений. У каждого из них свои фанатичные приверженцы. Если эти религии рассматривать как выражение личных симпатий и наклонностей, то такая идейная чересполосица имеет право на существование. Как говорится, "одному нравится апельсин, а другому - свиной хрящик". Но каждое религиозное течение претендует на нечто большее - на истинность толкования вопросов мироздания и человеческой истории. Мол, только оно одно содержит истину, указывает "единственный путь" к спасению людей, а его концепция бога "единственно истинная". Представители некоторых религиозных течений прямо заявляют: все иные религии идут от "сатаны", а их последователей давно поджидают черти с раскаленной сковородой. И тут мы вправе сказать: стоп. Если всерьез относиться к претензиям на уникальную истину, то даже с формальной точки зрения удовлетворить таковую может только одна религия. Или Аллах, или Саваоф, или Будда, или Конфуций. Вместе "всесильным" тесно в этом мире. Для нас же это лишний довод в пользу того, что вера в них покоится на ложном основании.

Требование "плюральной" истины есть фактически попытка отождествить науку с верованиями, поставить на одну доску принципы науки и "откровения" астролога. Это попытка заменить четкий критерий истины и вопрос о содержании данного учения сентиментально-психологическими изысканиями по поводу отношения теоретика к своим взглядам. Если советские философы стоят на позиции диалектического материализма и отвергают, например, религиозное знание, то делают это они потому, что истинность марксизма - ленинизма подтверждена всей практикой развития человеческого общества, достижениями современных наук. Конечно, при исследовании новых проблем возникают различные точки зрения, происходят порой бурные дискуссии, но участники их придерживаются фундаментальных материалистических принципов.

Почему же буржуазные авторы столь усиленно настаивают на "плюральном" понимании свободы идей?

В решении принципиальных общественных проблем нельзя вставать "над схваткой". Социальные теории всегда партийны, их возникновение и распространение отражают логику классовой, политической борьбы. Таков один из главных принципов материалистической социологии. Буржуазные теоретики выступают против него. На то у них свои веские основания. Они стремятся завуалировать классовую природу выдвигаемых ими концепций, выдать их за продукт "бескорыстных", "объективных" исследований. Кроме того, они отвергают мысль о глубоких социальных корнях прогрессивных идей - это было бы равносильным признанию закономерности их появления. Здесь на помощь и приходит идея "плюральной" истины. Логика таких рассуждений проста: каждый человек выдвигает и поддерживает те взгляды, которые ему по душе, а это зависит от индивидуальных особенностей того или иного человека, от его темперамента в конце концов. Смит думает так, зато Джон думает иначе. Главное, чтобы каждый из них искренне выражал свои взгляды.

По самой логике такого рассуждения вопрос о содержании той или иной теории, об ее истинности подменяется вопросом о том, насколько полно она выразила данный индивидуальный вкус. Небезызвестный американский философ Сидней Хук, который вот уже четверть века специализируется на "опровержении" марксизма, недавно писал в журнале "Америка": "Может быть, продолжающиеся разногласия между американскими философами и свидетельствуют о том, что философия не стала наукой и даже не приблизилась к понятию научности. Но в конечном итоге для философов ведь гораздо важнее иметь право не соглашаться с другими, чем во что бы то ни стало прийти к соглашению". Что ж, по-своему он прозорлив: для буржуазии предпочтительнее десять ложных концепций, чем одна истинная. "Право не соглашаться" нужно ей как принцип, позволяющий отвернуться от научных идей: а мне, видите ли, нравится другое. Философы же пусть занимаются мышиной возней и играют в базарные страсти.

Конечно, такие рассуждения способны взволновать обывателя. Обыватель подозрительно относится к чужому мнению, особенно если речь идет о социальных проблемах: я, мол, выше всех политических споров и классовых страстей и сам беспристрастно разберусь, где тут истина. Его самолюбию льстит признание за ним права и способности произвести на свет мнение, которое полноправно будет фигурировать на общем "рынке идей". Но по своей классовой сути эта концепция отражает интересы власть имущих.

В наш век торжествуют передовые марксистские идеи. Все больше американских философов и социологов выступают с идеями материализма, а американцы проявляют к ним растущий интерес. В ответ на это буржуазные "специалисты по марксизму" пытаются подменить вопрос о содержании передовых идей вопросом об их принадлежности, внушить американцам, что передовые идеи - это всего лишь одна из многих точек зрения, точка зрения одной из групп людей.

"Да, - говорят они, - марксисты признают классовую борьбу. Но вот Джемс, Смит, Джон - они думают иначе и не менее искренни". Одним словом, давний спор науки и обскурантизма сводят к столкновению различных темпераментов, каждый из которых признается как полномочный поставщик "рынка идей". Недостатка во всякого рода обскурантах и мистификаторах буржуазное общество никогда не испытывало. Важно дать им возможность "соперничать" с настоящей наукой.

Могут, правда, сказать: "Пусть различные идеи соревнуются, и та, которая более убедительна, способна собрать большее число последователей, победит". Посмотрим, как будет проходить это "соревнование".

Ложные идеи не возникают без причины. Если, например, в США многих людей характеризуют рефлексы барышничества и апокалиптики, то это нельзя объяснить лишь влиянием пропаганды. Они вызваны условиями жизни американца.

Буржуазная социология, с одной стороны, питается обывательскими представлениями, а с другой - усиленно насаждает их. Конечно, объективная потребность общества в развитии науки иная, чем причины, вызывающие появление религиозных верований. Но идея "открытого соревнования" фактически уравнивает эти мотивы. Важной, решающей оказывается лишь массовидность причин.

Так обстоит дело с "плюральным" пониманием в общей форме. Но это, так сказать, теория вопроса.

Мы пока приняли на веру, что в "свободном мире" имеются все условия для "открытой и честной схватки" разного рода идей, и отвлеклись от каналов, по которым различные идеологические изделия могут добывать себе поклонников. А за ними решающее слово. Идеи сами по себе ни в какой "схватке" участвовать не могут. Соревнование идей - это прежде всего соревнование средств их распространения. Если мы с этой точки зрения рассмотрим нашу проблему, то увидим, что ни о какой "честной схватке" и речи быть не может.

Газеты, журналы, радио и телевидение находятся в руках монополистов, которые определяют содержание интеллектуальной деятельности и жестоко расправляются с инакомыслящими. Достаточно напомнить о той травле и полицейском произволе, которому официальные власти подвергли газету компартии США "Уоркер". "В США свирепствует "новый маккартизм", - заявил недавно Бертран Рассел. - Он стремится создать "концентрационный лагерь для духа". Какая уж тут "честная схватка"!

"У нас нет государственной цензуры", - говорили нам американцы. Это, конечно, иллюзия. Десятки прогрессивно мыслящих журналистов, преподавателей, артистов были уволены с работы в результате прямого вмешательства государственных органов. Но главное не в цензуре. Все средства пропаганды находятся во владении монополистов, тех самых, которые определяют и политику государства. Издатель, владелец газеты, директор радиокомпании - вот кто устанавливает, какие идеи хороши, а какие плохи. И они безжалостно вычеркнут взгляды, которые для них нежелательны. Они примут все меры к тому, чтобы общественные страсти разгорелись вокруг несущественных, действительно связанных с личными вкусами споров. В США действует не плюрализм, а идеологическая диктатура империалистов.

В условиях, когда передовые идеи запрещаются силой государства, проповедь "открытого рынка идей" фактически означает поощрение и узаконение идей реакции. Одним словом, каждая идея "свободно" высказывается, если она достаточно реакционна!

Понятие "свободы", о котором мы говорим, бралось здесь в традиционном буржуазном смысле - как отсутствие каких-либо ограничительных барьеров. Это примитивное, исторически преодоленное понимание.

"Свобода" в ее точном и глубоком смысле есть понятие положительное. Мера ее осуществления измерятся степенью, в которой идеи служат интересам трудящихся. Для пролетариата, например, безнаказанная деятельность контрреволюционных сил не может расцениваться как проявление свободы. В ответ на такую постановку вопроса буржуазные теоретики начинают кричать о "прагматизме марксистов". Но не марксисты изобрели классовый характер идей. Это объективная закономерность развития общества. "Свобода" - понятие классовое. Свидетельством тому вся история. "Свобода идей", о которой кричит буржуазная пропаганда, фактически есть свобода модифицировать буржуазные идеи в соответствии с индивидуальными вкусами. Но как только появляются идеи, которые представляют опасность для капиталистических устоев, буржуазия идет на самый жесткий "контроль над мыслями".

Во время дебатов о "плюральном обществе" американцы с подчеркнутой заинтересованностью спрашивали нас: "Признаете ли вы индивидуализм?" Видно было, что вопрос доставлял им особое удовольствие: то была их "королевская гвардия", и они пускали ее в решающий момент. Кто как - не знаю, но я отвечал утвердительно: не только, мол, признаем, но и последовательно защищаем. Оппоненты обычно кидались расклевывать эти слова, как цыплята - однодневки желток. Завязывалась в некотором роде идеологическая свалка.

Что ж, они вели себя вполне логично. Буржуазные теоретики объявили защиту индивидуализма монополией "западного общества". Социализм, по их мнению, напротив, нивелирует личные вкусы и наклонности, принудительно подчиняет субъективный интерес безликим общественным стандартам. Это, конечно, неумная и претенциозная фразеология.

Да, мы за максимальное удовлетворение потребностей человека, его индивидуальных склонностей и запросов. Фундаментальные принципы социализма и коммунизма сформулированы применительно к отдельному человеку: по степени удовлетворения его материальных и духовных потребностей оценивается прогрессивность общественного строя. Но это, конечно, не тот "индивидуализм", с которым, как с писаной торбой, носится буржуазный теоретик, для которого главное - признание абстрактной свободы человека вне связи с реальной возможностью удовлетворить его потребности. А как оно получится на деле - уж извините. Были бы деньги. Это, таким образом, свобода обогащаться и свобода умирать с голоду. Такое понимание "свободы" выхолащивает из нее реальное содержание, которое дорого "человеку с улицы", как любят выражаться буржуазные теоретики.

Наличная "свобода индивида" всегда соотносительна с данным строем и зависит от тех реальных возможностей, которые общество предоставляет личности. Только в обществе, указывал Маркс, человек может обособляться, а богатство его духовной жизни представляет собой совокупность тех общественных отношений, в которых он находится с обществом.

Преобразование общества для марксистов не самоцель. Это тот единственный путь, который может привести к максимальному удовлетворению потребностей индивида, к реальному равенству, к тому, что наши оппоненты порой обозначали термином "индивидуализм". А для этого необходимо объединение трудящихся, сплоченность и единство их действий: им противостоит единая воля класса эксплуататоров. Когда же буржуазные теоретики выступают против объединения трудящихся, они защищают привилегии "личности" буржуа и предают интересы трудящегося, заинтересованного в переделке общества. Таким образом, это лишь один из приемов апологетики существующего строя и распространения буржуазного сознания.