IV. Гримасы "позолоченного века"

Главнокомандующий юнионистскими силами генерал Улисс Грант въехал в Белый дом на гребне военных успехов Севера в годы Второй американской буржуазной революции (как нередко именуют Гражданскую войну в США 4861-1865 гг.), и ему было суждено стоять во главе американского государства в годы, когда в недрах капиталистического способа производства, утвердившегося в США в результате победы промышленного Севера над южной олигархией, начались важные экономические и социальные процессы, приведшие к беспрецедентному экономическому развитию всей страны и в конечном итоге превращению США к концу XIX в. в индустриально-аграрную державу. Победа Севера в Гражданской войне была решающим, однако не единственным фактором, способствовавшим началу этих важных процессов: его дополняли такие природно-географические и социально-экономические обстоятельства, как наличие огромных "незанятых" (индейцы в расчет не принимались) территорий на западе страны, укрепление централизованного американского государства и выход политических и экономических интересов развивающегося американского капитализма за пределы национальных границ. "То была дерзкая, стремительная эра - "позолоченный век", - когда никто не хотел, чтобы федеральное правительство вмешивалось в его дела, если это вмешательство не принимало форм субсидий на строительство железных дорог, бесплатной передачи общественных земель, введения протекционистского тарифа с целью отваживания иностранной конкуренции и поддержания на высоком уровне потребительских цен или же защиты от индейцев по мере продвижения поселенцев на запад", - писал американский историк У. Салливан^*.

^* (The American Heritage Pictorial History... Op. cit. P. 461.)

За 35-летний исторический отрезок времени после окончания Гражданской войны и до 1900 г. объем промышленного производства в стране вырос в 7 раз, а национальное богатство, составлявшее в 1865 г. 20 млрд дол., увеличилось за те же годы до 88 млрд дол.

Между 1880 и 1900 гг. число городов США с населением 8 тыс. человек и более увеличилось вдвое. В 1900 г. общее население этих городов составляло уже 25 млн человек, или 32,9% всего населения США, достигшего к тому времени 76 млн человек. В 1890 г. 58 городов страны имели население в 50 тыс. человек и более.

Возросшие масштабы промышленного производства, рост числа крупных городов и их населения вызвали бум в газетной индустрии: жаждавшие экономического успеха предприниматели стремились к расширению покупательского спроса в растущих городах; рознично-торговая реклама, помещавшаяся в газетах, сулила быстрый финансовый успех и тем, кто решил поместить свои капиталы в газетное дело. Количество газет, выходящих на английском языке, выросло с 489 в 1870 г. до 1967 в 1900 г.^*. Рост городов требовал больших тиражей, а большие тиражи, как и внедрение нового, отвечавшего уровню технического развития страны и более совершенного печатного оборудования, требовали более внушительных капиталовложений, которые были по карману лишь корпорациям. Экономическое развитие Соединенных Штатов превратило газетное дело из частного предприятия, ограниченного узкими рамками личного капитала, в корпоративное.

^* (Emery Edwin, Smith Henry L. The Press and America. New York, 1954. P. 345.)

Процесс бурного роста количества и тиражей издававшихся в США газет сопровождался неуклонным возрастанием роли и места прессы в общественно-политической жизни страны. Статьи и комментарии по политическим и экономическим проблемам, стоящим перед американским обществом, все чаще и чаще превалировали по отведенному им в газетах месту над тривиальными историйками и скандальными анекдотами. Этому обстоятельству в известной степени способствовало активное подключение к становившемуся все более прибыльным газетно-издательскому делу крупной буржуазии, сколотившей внушительный капитал в какой-то другой области предпринимательской деятельности и жаждавшей теперь оказывать такое влияние на политический процесс и принятие решений на государственном уровне, которое в большей степени соответствовало бы обретенному ею солидному экономическому весу в обществе. Широкие финансовые возможности этих "нуворишей" позволяли не только постоянно совершенствовать печатное оборудование, но и привлекать к сотрудничеству журналистов-профессионалов (в том числе нередко бывших издателей и владельцев не выдержавших жестокой конкуренции газет), обладавших необходимой квалификацией и знаниями, что несомненно играло немаловажную роль в повышении в целом качественности материалов, появлявшихся на страницах периодических изданий.

Профессиональные журналисты становились такими же наемными работниками, как и те, кто трудился на фабриках, рудниках, заводах, со всеми вытекающими отсюда обязательствами перед хозяевами. "Собственность на газету предусматривает обладание ее хозяином власти контролировать редакционную политику, - заявлял издатель газеты "Нью-Йорк таймс" Артур Оке Сульцбергер. - Авторы редакционных статей должны признавать редакционную политику издателя. Если она им не нравится, им следует переменить место работы"^*. Этому газетному магнату принадлежит авторство фигурирующего по сей день в газетной "шапке" "Нью-Йорк таймс" девиза: "Все новости, достойные публикации". Излишне было задавать вопрос, кому же принадлежит право и власть определять, что именно достойно или не достойно публикации. На этот вопрос ответили К. Маркс и Ф. Энгельс: "Класс, имеющий в своем распоряжении средства материального производства, располагает вместе с тем и средствами духовного производства, и в силу этого мысли тех, у кого нет средств для духовного производства, оказываются в общем подчиненными господствующему классу"^**.

^* (Silk Leonard, Silk Mark. The American Establishment. New York, 1980. P. 67.)

^** (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 46. )

Полностью подвластная политическому и экономическому контролю со стороны различных группировок правящей буржуазной верхушки, пресса была тем более необходима этому классу, чем энергичнее и убедительнее она создавала видимость своей независимости от него, неподвластности правительственному контролю и диктату. Что же касается возникавших (и продолжающих возникать) время от времени конфликтов между различными органами государственной власти или олицетворяющими ее чиновниками, с одной стороны, и прессой, с другой, то, по меткому наблюдению американского журналиста Т. Бетелла, "пресса обожает эти конфронтации больше, чем что-либо (делая одновременно вид, что она осуждает их), поскольку... сама механика конфронтации позволяет ей утверждаться в роли хранителя совести"^*. Продолжая эту мысль, можно было бы добавить, что конфронтации эти вполне соответствуют и интересам правящего класса, поскольку в ходе такого рода "конфликтов" ни при каких обстоятельствах не ставится под сомнение разумность его пребывания у власти.

^* (Harper's. 1977, January. P. 35.)

"Ничто не способствует популярности кандидата па высокий гражданский пост в такой степени, как военные победы", - говорил У. Грант^*. Американская история подтверждает обоснованность этого утверждения.

^* (The American Heritage Pictorial History... Op. cit. P. 455.)

В лице храброго генерала, но "никакого" политика У. Гранта "движущие силы американского общества (как окрестил крупную буржуазию США того времени историк У. Салливан. - Э. И.) нашли именно того человека, которого им хотелось видеть на посту председательствующего в процессе их экспансии и обогащения. Они желали иметь "председателя совета управляющих", который оставлял бы на их трезвое усмотрение решение таинственных финансовых и правовых проблем. Того же самого желал и Грант"^*.

^* (Ibid. P. 461.)

Кабинет министров, скомпонованный Грантом из старых дружков и просто богатых дельцов подчас весьма сомнительной репутации, но сослуживших полезную службу республиканской партии, явился прообразом многих правительств страны последующего столетия. Восьмилетнее пребывание У. Гранта на президентском посту вошло в историю США как период расцвета коррупции и продажности в высших эшелонах власти, включая Белый дом. Скандалы, в которых оказывались самым непосредственным образом замешанными ответственные правительственные чиновники и даже министры, следовали один за другим. Однако с разоблачением очередного скандала выступали лишь отдельные органы оппозиционной правительству Гранта прессы, тогда как близкие к правительственным кругам периодические издания пытались всеми силами сбить накал критики, во всяком случае в адрес главы государства. Первое четырехлетие президентства У. Гранта "ознаменовалось" близкими и далеко не бескорыстными взаимоотношениями президента с известными спекулянтами золотом Дж. Фиском и Дж. Гулдом, скандалом, связанным с тайными переговорами У. Гранта с продажным диктатором Доминиканской Республики Буэнавентурой Баезом, решившим по дешевке, но с прибылью для себя продать свою страну Соединенным Штатам, скандалом с близким другом Гранта по совместным играм на скачках, главным таможенником США Т. Мэрфи и его пособником полковником Литом. Но при всем том, что имя президента фигурировало в тесной связи с прямыми виновниками скандальных махинаций, У. Грант остался в Белом доме на второй четырехлетний срок.

В своей речи по поводу вступления во второй срок президентства Грант пожаловался па "беспрецедентную в политической истории страны кампанию злопыхательских обвинений и клеветы" в свой адрес, но, откровенно говоря, оснований жаловаться на недружелюбие прессы по отношению к нему лично у него было мало. Скандалы, затрагивающие правительство и Белый дом, продолжались и последующие четыре года - за скандалом, связанным с финансовой кампанией "Кредит мобильер", последовало раскрытие шайки мошенников во главе с управляющим Налоговой службой США генералом Дж. Макдоналдом, затем были вскрыты факты коррупции в министерстве почт, министерстве внутренних дел США, и, как апогей всей серии скандалов, разразился колоссальный скандал, в котором оказался замешанным сам военный министр США генерал У. Белкнап. Отдельные органы печати способствовали разоблачению высокопоставленных мошенников (так, в частности, газетчики, писавшие о махинациях "Кредит мобильер", навлекли на себя яростный гнев членов конгресса США, обладавших акциями этой компании), но критика в адрес президента по-прежнему была редким событием. У. Грант покинул Белый дом, осыпаемый восхвалениями, и уже через год-два скандалы прошлых лет были напрочь забыты с помощью американских буржуазных газет, преуспевших в создании образа президента как "простого солдата, с честью выполнявшего свой долг перед страной, но изредка предаваемого своими друзьями".

В 70-е гг. впервые в истории США незадолго до того созванная политическая партия либеральных республиканцев назвала своим кандидатом в президенты США на выборах 1872 г. профессионального журналиста, главного редактора газеты "Нью-Йорк трибюн" X. Грили. Но и это было не все: в тот же год еще одним соперником У. Гранта в борьбе за Белый дом стала женщина и тоже журналистка Виктория Вудхалл. Ни Грили, ни Вудхалл, как известно, не стали президентами США, однако журналисты (и женщины) открыто заявили о своем праве на занятие наиболее престижного политического поста в стране.

Последняя треть XIX в., вошедшая в американскую историю под именем "позолоченного века", была не столь беспроблемной, как это могло показаться в условиях несомненного экономического преуспеяния американского государства. За мишурной позолотой скрывались растущие и осложняющиеся с каждым годом социальные проблемы. Заключительные десятилетия XIX в. вошли в историю как годы активной борьбы американских рабочих и фермеров за социальную справедливость, как годы возникновения первых рабочих профсоюзов. Раковая опухоль коррупции разрасталась метастазами, поражавшими практически все звенья государственного аппарата. Перед прессой США, а вернее, перед ее владельцами со всей принципиальностью встал вопрос - какой должна быть ее роль в условиях происходящих в обществе событий. Ответом на этот вопрос явилось рождение американской "желтой прессы", паразитировавшей на двух характерных чертах американского общества последней четверти XIX в. - развитии технических средств общественной коммуникации (протяженность линий совсем, казалось бы, недавно изобретенного телеграфа возросла в США с 1880 по 1900 г. в 4 раза) и сохранении низкого уровня образования большинства американцев (к началу XX в. средний американец имел лишь пятиклассное образование)^*. В этой разновидности прессы, родившейся на американской почве, воцарился особый дух. Как писали американские исследователи Э. Эммери и X. Л. Смит: "...желтые журналисты трубили во всю мочь о своей озабоченности нуждами "народа", защищали права простого человека, но в то же время забивали каналы новостей, на которые полагался простой человек, образчиками грубого пренебрежения требованиями журналистской этики и ответственности. Их журналистика была пронзительно вопящей, безвкусной, сенсационной, бездумной, которая завлекала читателя в свои сети любыми возможными средствами. Она овладела техникой репортажа, иллюстрирования и печати, являвшейся гордостью новой журналистики, и обратила все это на извращенные цели. Она превратила возвышенную драму жизни в дешевую мелодраму и сделала из ежедневных событий нечто, обеспечивающее продажу газет орущему во весь голос мальчишке-разносчику"^**.

^* (Emery E., Smith H. L. Op. cit. P. 344, 352.)

^** (Ibid. P. 415-416.)

Так оно и было - в своем стремлении стать активными участниками политического процесса представители крупного капитала США, в том числе и те, кто занялся газетно-издательским делом, ни при каких обстоятельствах не упускали из виду и необходимость обеспечения "сбываемости" их товара - газет и журналов - или, иначе говоря, обеспечения прибыльности предприятия, в которое вкладывались их финансовые средства. В своей книге "Американский истеблишмент" Л. и М. Силк пишут: "В заявлениях, делаемых в университетских аудиториях и по другим особым случаям, газетные издатели регулярно воспевают свободу прессы и высказывают свою озабоченность вопросами всеобщего блага, но редко упоминают другую свою основную озабоченность - делать деньги". В качестве такого редкого случая откровенности авторы приводят слова Артура Окса Сульцбергера, одного из крупнейших газетно-издательских магнатов США, который в ответ на вопрос об основной миссии принадлежащей ему газеты "Нью-Йорк таймс" сказал: "Прежде всего быть прибыльной. Это звучит ужасно, не правда ли? Но если мы не будем иметь прибыли, мы не сможем выполнять никакой другой миссии"^*.

^* (Silk L., Silk M. Op. cit. P. 66.)

Сенсационализм, скандальность, смакование насилия, клевета (на грани, обеспечивающей неподсудность, а нередко и преступающая эту грань), полуприкрытая, а позднее и вовсе откровенная порнография стали средствами, обеспечивающими эту прибыльность. "Пикантные новости, фабрикуемые ежедневно большими буржуазными газетами, которые тем и заняты, что продают с барышом "самые свежие" и "самые пикантные" сообщения, предназначены как раз для того, чтобы отвлекать внимание толпы от действительно важных вопросов, от действительной подкладки "высокой" политики", - писал В. И. Ленин^*. Американскому обывателю нравилось это чтиво, доставляемое каждое утро к порогу его дома, особенно если скандалы и прочие сенсации касались тех, кто стоял выше его на иерархической лестнице. Пикантные подробности личной жизни "сильных мира сего" не только будоражили его воображение, но и убеждали обывателя (к его величайшему удовлетворению) в том, что не столь уж велика разница между ним и тем, кто претендует на особое положение в обществе, или, припомнив известный стихотворный афоризм Р. Киплинга, что "полковничья леди и Джуди О'Грэйди - сестры по сути своей"^**. В этом обывателю виделось высшее проявление демократизма американского общества, "уравнивающего" преуспевающего политика или богатеющего день ото дня предпринимателя с ним, "человеком с улицы", озабоченным тяготами повседневных проблем. Такое не затрагивающее основ социально-экономической системы представление о демократизме, "демократии вообще" не могло не устраивать правящий класс. Как могла повредить интересам этого класса или системе капитализма в целом, к примеру, критика вкуса президента Разерфорда Хейса, носившего (по язвительному замечанию газеты "Нью-Йорк таймс") "поношенное пальто и ужасно плохую шляпу, ворс которых выглядел зачесанным в обратную сторону"^***.

^* (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 23. С. 121-122.)

^** (Цит. по: The Oxford Dictionary of Quotations. 2-nd edition. London, 1966. P. 298: 6.)

^*** (The American Heritage Pictorial History... Op. cit. P. 492.)

Попытки государственных деятелей США вступить в перепалку с отдельными органами периодической печати или репортерами добавляли масла в огонь искусно раздуваемого "конфликта", опять-таки способствуя увеличению количества продаваемых газет и журналов. Бессмысленность и, более того, бесполезность публичного "выяснения отношений" с представителями "желтой прессы" вынудила большинство президентов США конца XIX в. ограничиваться кругом близких к ним люден, когда они решались высказывать свое отношение к подобным действиям "свободной печати". Единственным исключением из этого правила был президент Гроувер Кливленд, выражавший свою неприязнь к прессе открыто и откровенно и так и не нашедший ни единого доброго слова для ее характеристики на всем протяжении своего восьмилетнего пребывания в Белом доме. "Я убежден, - писал он другу, - что никогда раньше ложь в газетах не была столь широко распространенной и злобной, как сейчас, и что никогда ранее не существовало под солнцем такой страны, в которой она процветала бы в такой степени, как в нашей"^*. Он называл репортеров "грязной стаей зверей, питающихся падалью", резко осуждая "глупую, злобную и трусливую ложь, фигурирующую ежедневно в колонках определенных газет, которые отрицают своим поведением все традиции американской мужественности и с дьявольским ликованием оскверняют все святыни личной жизни"^**. Президентский гнев был вызван поистине беспрецедентной наглостью и бесцеремонностью "желтой прессы", расписывавшей интимные подробности женитьбы пожилого Г. Кливленда на 21-летней Ф. Фолсом. "Желтая пресса" платила ему сторицей, распространяя всевозможные порочащие президента слухи. Американский историк М. Канлифф считает, что, "будь Кливленд более дружелюбен к прессе, она бы (или ее более достойная уважения часть), возможно, была бы добрее к нему"^***. Государственные деятели, когда искренне, а когда и наигранно, возмущались, репортеры сбивались с ног и не останавливались пи перед чем, зарабатывая хлеб свой насущный, а владельцы "желтой прессы" наживались на искусно и искусственно разжигаемых "конфликтах" прессы с властью.

^* (Nevins Allan. Letters of Grover Cleveland. Boston, 1933. P. 94-95.)

^** (Keogh J. Op. cit. P. 24.)

^*** (Cunliff M. Op. cit. P. 238.)

Президенты Р. Хейс, Дж. Гарфилд, Ч. Артур, Б. Гаррисон^* благоразумно свели к минимуму свое общение с представителями американской прессы, практически закрыв доступ ее представителям к информации, касавшейся их личной и семейной жизни, и старались не делать и не говорить чего-либо такого, что могло бы вызвать нападки со стороны жаждущих скандала "желтых газетчиков". Но Джеймсу Гарфилду подобная осмотрительность не помогла.

^* (Р. Хейс считал чтение газет бесполезной тратой времени, а Ч. Артур даже подумывал о том, чтобы перенести президентскую резиденцию в менее доступное для газетчиков место, хотя, подобно своему предшественнику Дж. Гарфилду, и установил довольно теплые, дружеские контакты в их среде.)

До последнего своего вздоха президент Гарфилд не переставал недоумевать по поводу того, что кому-то могла прийти в голову мысль убить его. "Он, должно быть, сумасшедший, - твердил Гарфилд, лежа уже па смертном одре. - Лишь невменяемый человек мог сделать это. За что же он мог хотеть убить меня?" Вопрос о том, был ли совершивший покушение на президента 38-летний Чарлз Гито психически нормальным человеком, остается открытым но сей день, хотя приговоривший его к смертной казни через повешение суд признал тем самым убийцу ответственным за свои поступки.

В день покушения на Гарфилда Гито сидел в вашингтонском отеле "Риггс Хаус", находящемся в двух кварталах от Белого дома, и писал слова, которые к концу дня станут известными всей стране: "Трагическая смерть президента была печальной необходимостью, но она объединит республиканскую партию и спасет республику".

В ходе президентских выборов 1880 г. человек без определенных занятий Ч. Гито по собственной инициативе распространял написанную им речь в поддержку кандидатуры Дж. Гарфилда и уверовал в то, что именно благодаря его деятельности тот победил на выборах. Дождавшись въезда нового президента в Белый дом, Гито, в числе многочисленных подобных ему соискателей "теплых мест" в администрации, отправился в Вашингтон, дабы самолично "пробить" выгодное назначение. Десятки писем, отправленные им в адрес президента и государственного секретаря Дж. Блэйна, и даже полученная им аудиенция у президента ни к чему не привели - просимого им дипломатического поста Гито так и не получил. В адресованных президенту письмах Гито обещал оказать "аналогичную поддержку" и на очередных президентских выборах. Позднее, уже в ходе судебного следствия по делу о покушении, Гито следующим образом объяснял свои действия: "Поймите, именно так и делается политика. Вы угождаете мне, я угождаю вам". Такое убеждение он вынес из того, что ему приходилось ежедневно читать в американских газетах.

К личной неприязни Гито к президенту Гарфилду, вызванной "неблагодарностью" последнего, примешивались и гиперболизированные его явно нездоровой психикой представления о решениях и действиях президента, подрывавших (как изо дня в день твердилось в оппозиционной президенту прессе) единство и политическую базу республиканской партии. Озабоченный будущим республиканской партии и мучаясь угрызениями совести за то, что именно он был "одним из тех, кто привел Гарфилда к власти" (так объяснял Гито в ходе следствия свое решение "устранить" президента), он и приступил к осуществлению своего замысла. После первой неудачной попытки перехватить Гарфилда в городе Гито стало известно из газет о предстоящем отъезде президента на отдых. Готовя покушение, Гито понимал, что его ожидает: направляясь к месту покушения в тот роковой день, он оставил в одном из газетных киосков, расположенных неподалеку от вокзала, пакет, в котором находились рукопись его труда, озаглавленного "Истина", краткая автобиография, текст "Обращения к американскому народу", завещание своих бумаг и револьвера библиотеке государственного департамента и... разрешение газете "Нью-Йорк геральд" напечатать его книгу. В пакете находилась ташке записка следующего содержания:

         "Вашингтон, понедельник, 20 июня 1881 г. 
 Выдвижение президента было делом рук всевышнего. 
 Его избрание было делом рук всевышнего. 
 Его устранение является делом рук всевышнего. 
 ...Я не испытываю никаких сомнений в достижении цели устранения президента. Тем самым будут достигнуты две цели. Это спасет республику, и это создаст спрос на мою книгу "Истина". ...Эта книга создавалась не ради денег. Она писалась для спасения душ. Чтобы привлечь общественное внимание, книга нуждается в рекламе, которую ей даст устранение президента.

Ч. Г.".

Убедившись в привокзальном общественном туалете в исправности своего револьвера, Гито вошел в здание вокзала. Президент прибыл на вокзал за 10 минут до отхода поезда и в сопровождении государственного секретаря Блэйна проследовал через зал ожидания, где его и ждал Гито. Подойдя сзади почти вплотную к Гарфилду, Гито достал револьвер из кармана и выстрелил ему в упор в спину. "Бог мой, что это?" - удивленно воскликнул президент; вторая пуля пронзила рукав уже падавшего Гарфилда. В течение долгих двух с половиной месяцев врачи пытались спасти жизнь президента, не решаясь, однако, сделать ему операцию по удалению пули. (На процессе Гито обвинил в смерти Гарфилда плохо-де лечивших его врачей^*.).

^* (Donovan R. Op. cit. P. 54.)

За прошедший без малого год со дня покушения до казни Гито работал над автобиографической книгой и сам дважды был объектом покушений (во время перевозок в тюремной карете). Он взошел на эшафот, творя написанную им же молитву, в которой продолжал утверждать, что он "спас свою партию и свою страну", и декламируя написанную им поэму, в которой грозил своим палачам всеми карами ада и предсказывал кровавый конец американскому государству.

К таким ставшим обычными для "желтой прессы" США методам деятельности, как разжигание политических страстей, погоня за сенсациями, распространение клеветы и провоцирование актов физической расправы, к концу XIX в. прибавилось и разжигание военного психоза.

Быстрое экономическое развитие, способствовавшее выходу страны на лидирующие позиции в мире, поставило перед правящим классом США вопрос о необходимости получения нового жизненного пространства за пределами сложившейся к тому времени территории американского государства. Вытаскивались на свет старые и формулировались новые идеологические и геополитические теории и доктрины, "обосновывавшие" политическую, экономическую, военную и моральную необходимость и даже неизбежность главенствующей роли Нового Света над Старым, Соединенных Штатов Америки над всем остальным миром. Буржуазная печать США, в первую очередь органы "желтой прессы", оказалась в первых рядах пропагандистов империалистической внешней политики, играя нередко откровенно провокационную роль в разжигании, а затем и оправдании военных авантюр американского империализма.

Объектом империалистических устремлений США явились прежде всего лежавшие в непосредственной близости к их территории испанские колонии, уже давно привлекавшие к себе внимание относительно легкой возможностью их аннексирования, - слабость испанского флота давно перестала быть секретом, тогда как продолжавшаяся в течение 15 лет модернизация военно-морского флота США, по сути дела, была завершена к 1897 г. К тому времени империалистический зуд, подогреваемый "желтой прессой" США, достиг апогея. Выражая настроения империалистических кругов страны, заместитель министра военно-морского флота США (и будущий президент) Теодор Рузвельт писал в частном письме, датированном ноябрем 1897 г.: "Я бы рассматривал войну с Испанией с двух точек зрения: во-первых, целесообразности с точки зрения как гуманности, так и эгоистической заинтересованности вмешательства от имени кубинцев и совершения еще одного шага в целях, полного освобождения Америки от европейского господства; во-вторых, блага для нашего народа в виде предоставления ему темы для размышлений, не имеющей ничего общего с материальной наживой, и, особенно, пользы для наших вооруженных сил, которым представится возможность испытать армию и флот в реальных боевых условиях. Я бы очень сожалел, если бы нам не удалось провести эксперимент с высадкой, а следовательно, и с обеспечением питанием и обмундированием экспедиционных сил, хотя бы с целью учебы на ошибках. Я бы надеялся, что экспедиционным силам придется участвовать в боях. Это было бы замечательным испытанием, и мы смогли бы извлечь из этого огромнейшую пользу". Позднее, в 1902 г., Т. Рузвельт признавал, что его "совершенно не волновала перспектива гибели любого количества людей, если к тому имелось достаточно оснований"^*. Меньше всего волновала перспектива гибели людей в случае войны с Испанией и Уильяма Рэидолфа Херста, ставшего в 1895 г. владельцем газеты "Нью-Йорк джорнэл". Решив, что война будет способствовать увеличению тиража его газеты, Херст приступил к действиям. На протяжении по крайней мере полутора лет (с осени 1896 г.) "Нью-Йорк джорнэл" без устали муссировала идею необходимости и неизбежности войны с Испанией. У. Херст неоднократно называл испано-американскую войну 1898 г. "своей войной".

^* (Pringle Henry F. Theodore Roosevelt. New York, 1956. P. 123.)

2 июня 1897 г. Т. Рузвельт, по праву считающийся самым откровенным выразителем империалистических устремлений США конца прошлого и начала нынешнего столетия, выступил с речью в Военно-морском колледже в Ньюпорте, штат Род-Айленд. В выдержанной от начала до конца в ультрашовинистическом, откровенно агрессивном духе речи Рузвельт, в частности, заявил: "Никакое торжество мира не сравнится в величии с наивысшим торжеством войны". Полный текст речи был опубликован всеми крупнейшими американскими газетами, приветствовавшими ее вызывающий характер. "Молодец! - не скрывала своего восхищения газета "Вашингтон пост". - Теодор Рузвельт, наконец-то ты нашел свое место!" "Нью-Йорк геральд" настойчиво рекомендовала своим читателям внимательно проштудировать эту "возвышенную" речь "от первого предложения до последнего". "Мужественной, патриотичной, умной и убедительной", "красноречивой и сильной", "отражающей чаяния огромного большинства мыслящих американцев" называли речь Т. Рузвельта и другие газеты США, включая даже и те, которые до тех пор не отличались проэкспансионистскими взглядами^*.

^* (Morris Edwin. The Rise of Theodore Roosevelt. New York, 1979. P. 559, 571.)

17 февраля 1898 г. "Нью-Йорк джорнэл" вышла с кричащими во всю страницу заголовками, извещавшими читателей, что в гавани кубинской столицы Гаваны потоплен находившийся там с "визитом вежливости" американский крейсер "Мэйн" с 258 моряками на борту (позднее эти цифры неоднократно "уточнялись" и пересматривались), и объявлявшими вознаграждение в размере 50 тыс. дол. за информацию о виновниках "этого ужасного преступления". Впрочем, обещание выплаты столь крупного вознаграждения было очередным рекламным трюком, поскольку херстовская пресса, не теряя времени, сама тут же нашла "виновных": "Помните "Мэйн" и к черту Испанию!" (на английском языке этот лозунг звучал рифмованно). От херстовской газеты отличались разве что только менее крупными заголовками пулитцеровская газета "Нью-Йорк уорлд" и беннетовская "Нью-Йорк геральд". Номер "Нью-Йорк джорнэл" от 18 февраля 1898 г., в котором были помещены "достоверные" диаграммы и рисунки, иллюстрировавшие, каким образом была задействована с берега "секретная адская машина" на борту "Мэйна", был распродан в количестве 1 млн экз. Обвинение Испании было вынесено на страницах американской "желтой прессы" до получения подробностей происшедшего в гаванском порту и вопреки призывам оставшегося в живых капитана "Мэйна" Сигсби не делать поспешных выводов. "Я считаю, что "Мэйн" был потоплен в результате грязного предательства со стороны испанцев", - уверенно информировал Т. Рузвельт журналистов, не дожидаясь результатов официального расследования причин взрыва, а в частном письме историку Бруксу Адамсу написал в марте: "Кровь убиенных на "Мэйне" взывает не к простому возмещению убытков, а к полному искуплению вины, чем может стать лишь изгнание испанцев из Нового Света"^*.

^* (Ibid. P. 607.)

"Вся страна охвачена лихорадкой", - удовлетворенно констатировала "Нью-Йорк джорнэл" спустя три дня после гибели "Мэйна", посвятив первые восемь страниц номера описанию хода подготовки США к войне, мобилизации промышленных ресурсов, выделению конгрессом ассигнований на "оборону" и т. п.^*. В апреле 1898 г. (война Испании была объявлена 25 апреля 1898 г.) в Соединенных Штатах практически не было газет, которые не призывали бы, как правило в истеричных тонах, к необходимости "пустить кровь" Испании.

^* (В эти дни У. Херст откомандировал в Гавану известного американского художника Фредерика Ремингтона, напутствовав его весьма недвусмысленным указанием: "Вы позаботьтесь о рисунках, а я позабочусь о войне".)

После того как война Испании была объявлена, во Флориду, где формировались американские военные соединения (и куда отправился Т. Рузвельт с кавалерийским полком, получившим прозвище "лихие всадники"), ринулись сотни репортеров, фотографов, художников, представлявших все крупнейшие периодические издания страны. Во главе "отряда" из 20 сотрудников "Нью-Йорк джорнэл" на Кубу отправился и сам Херст. Тиражи газет, освещавших ход военных действий (как и рассчитывали Херст и его единомышленники), колоссально выросли - "желтая пресса" делала в буквальном смысле "бешеные деньги".

Менее чем через четыре месяца испано-американская война была завершена.

Но с окончанием войны, писали Э. Эммери и X. Смит, "желтая журналистика" не прекратила своего существования, "соперничающие между собой газеты обратились к знакомым, обеспечивающим сенсацию темам - преступлениям, сексу, событиям, в которых оказывались замешанными лица, пользовавшиеся как уважением, так и печальной известностью, катастрофам и новым войнам"^*. И вновь на страницах "желтой прессы" замелькали провокационные призывы к насилию.

^* (Emery E., Smith H. L. Op. cit. P. 444.)

25-й президент США Уильям Мак-Кинли не относился к числу политических деятелей, способных вызвать чью-то ярко выраженную ненависть или симпатию. Он никогда не решался на шаги, противоречащие интересам приведших его к власти правящих кругов страны, и это его качество обеспечило ему победу на президентских выборах 1896 г. и 1900 г. В меру своих сил и способностей он пытался поддерживать достаточно дружелюбные отношения и с представителями прессы, с которыми он сблизился в бытность свою членом конгресса США. В годы его президентства вестибюль Белого дома был открыт для репортеров, а один из сотрудников президентского аппарата каждый вечер встречался с представителями прессы, информируя их о наиболее важных и интересных событиях прошедшего дня. Несколько бывших журналистов получили при нем ответственные государственные посты.

Однако херстовская "желтая пресса" избрала Мак-Кинли мишенью своих наиболее провокационных за всю предшествующую историю страны нападок. И дело было не в какой-то личной неприязни Херста к Мак-Кинли; попросту (как уже не раз отмечалось) такая позиция херстовских газет обеспечивала им широкий сбыт. В апреле 1901 г. в редакционной статье все той же "Нью-Йорк джорнэл" был опубликован беспрецедентный призыв к физической расправе над президентом: "Если убийство является единственным способом избавиться от вредных установлений и дурных людей, что же - тогда следует совершить убийство"^*. Двумя месяцами ранее, 4 февраля 1901 г., херстовский публицист, специализировавшийся на скандалах, А. Бирс сочинил четверостишие, которое также было опубликовано в "Нью-Йорк джорнэл":

^* (Cunliff M. Op. cit. P. 166.)

Пронзившая Гэбела пуля - в пути*, 
На Западе ныне ее но найти. 
И это понятно: она ведь уложит 
Мак-Кинли на смертное ложе**.

^* (Уильям Гэбел, незадолго до того избранный губернатором штата Кентукки, пал жертвой покушения.)

^** (Ibidem.)

В теплый и солнечный сентябрьский день 1901 г. Пан-Американская выставка в Буффало привлекла особенно много посетителей - ожидалось прибытие президента У. Мак-Кинли, шестью месяцами ранее начавшего второй срок пребывания в Белом доме. Было объявлено, что после короткого выступления президента на открытом воздухе те из посетителей, которым повезет, получат возможность пожать руку главы американского государства во время запланированной 10-минутной церемонии "встречи с общественностью". Очередь жаждавших воспользоваться столь редкой возможностью стала выстраиваться задолго до появления президента у Храма музыки - одного из наиболее впечатляющих сооружений выставочного комплекса. Время близилось к 4 часам дня, когда место в очереди занял 28-летний Леон Чолгош, в кармане которого лежал заряженный револьвер 38-го калибра.

Трагические события прошлых десятилетий, в результате которых страна лишилась двух своих президентов, объясняли то особое внимание к вопросам обеспечения безопасности главы государства, которое проявили организаторы выставки: в районе предполагаемой "встречи с общественностью" было сосредоточено не менее 50 полицейских, солдат, детективов и сотрудников Секретной службы, образовавших живой коридор, по которому и предстояло двигаться очереди из желавших пожать руку президенту. Предполагалось, что по мере движения очереди каждый стоящий в ней будет внимательно "прощупываться" глазами охранников.

Около 4 часов дня приглушенно зазвучала органная фуга Баха, двери Храма музыки распахнулись, и изнывавшая на солнце очередь радостно зашевелилась; у многих в руках забелели платки, которыми люди утирали пот с лица. Достал платок и Леон Чолгош, но лишь для того, чтобы обернуть им правую руку с зажатым в ней револьвером. Очередь двигалась быстро, и едва успел стоявший перед ним человек пожать руку президенту и уступить место Чолгошу, как тот вытянул руку с револьвером и через платок дважды выстрелил в упор в Мак-Кинли. Первая пуля легко ранила президента в грудь, второй он был тяжело ранен в живот. "Я выполнил свой долг", - кричал Чолгош, пытаясь загородиться от сыпавшихся на него ударов полицейских и детективов.

Президент Мак-Кинли жил еще 8 дней. 14 сентября 1901 г. он скончался от начавшейся гангрены. А ровно через полтора месяца па электрическом стуле был казнен и его убийца. Напуганная ростом рабочего движения и ширящейся популярностью социалистических идей буржуазная, обывательская Америка восприняла как само собой разумеющееся быстро распространившееся с подачи и при помощи буржуазной "желтой прессы" США сообщение о том, что убийца является выходцем из Европы и анархистом^* - откуда же еще в США быть социализму, как не из зараженной анархизмом Европы. Было воспринято как должное и вполне естественное скороспелое медицинское заключение, объявлявшее Чолгоша психически нормальным человеком. "Он продукт анархии, находится в здравом уме и ответствен за свои поступки" - таким было заключение одного из врачей экспертизы. Суд над обвиняемым закончился быстро. Многочисленные нарушения процессуального кодекса в ходе следствия и самого суда: назначение судом за 2 часа до начала процесса защитников, которые не смогли сказать ни единого слова в защиту обвиняемого; полное отсутствие на процессе свидетелей защиты; уклонение суда от необходимости более тщательного медицинского освидетельствования Чолгоша - все это было оставлено без внимания демократическими институтами Соединенных Штатов, включая и вездесущую прессу.

^* ("Ты анархист?" - спросили только что совершившего покушение Чолгоша в полицейском участке Буффало. "Да", - ответил зверски избитый и мало что соображавший Чолгош. Этого "признания" оказалось вполне достаточно для того, чтобы очередному акту насилия, спровоцированному "желтой прессой", было придано политическое и идеологическое звучание.)

Справедливости ради надо сказать, что конкурирующие с империей Херста газеты, включая и совсем недавно соревновавшиеся с ней, "кто желтее", газеты Дж. Пулитцера, припомнили подстрекательские выступления херстовских писак, а вице-президент Т. Рузвельт заявил перед конгрессом США, что убийцу, скорее всего, подтолкнули к покушению "бездумные публикации... в общественной прессе... Ветер был посеян лицами, которые проповедуют подобные доктрины, и они не могут избежать доли ответственности за пожинаемую бурю"^*. Однако же избежали. Разве что У. Херст был вынужден довольно оперативно изменить название вызывавшей невыгодные ему ассоциации газеты "Нью-Йорк джорнэл" на "Нью-Йорк американ".

^* (Ibidem.)