V. На волне имперских амбиций

Быстрое развитие промышленности и сельского хозяйства США, позволившее им обогнать все остальные капиталистические страны по объему продукции уже к началу XX в., сопровождалось усилением концентрации промышленности и централизации банковского капитала. С ростом экономических возможностей американских монополий стало возрастать и их стремление к активному участию во все обостряющейся борьбе между империалистическими державами за раздел мира, перераспределение источников сырья и рынков сбыта. В поддержку активной внешней политики в США стали выдвигаться всевозможные теории превосходства англосаксонской расы, "цивилизаторской роли Нового Света", "особой ответственности" американцев за просвещение "отсталых народов", за их "воспитание в духе демократии" и вообще за судьбы мира. Идея "духовного возрождения" мира под "просвещенным и гуманным" руководством Соединенных Штатов обретала все новых и новых сторонников не только в деловых и финансовых, но и в политических кругах страны.

Президентские выборы 1900 г. явились пиком и одновременно поворотным пунктом в борьбе между апологетами имперской внешней политики и "антиимпериалистами". После 1900 г. количество и политическое влияние общественных и иных организаций, выступавших с антиимпериалистических позиций, а также число печатных органов, поддерживавших эти позиции, начинает резко падать. "Бостон джорнэл", не скрывая радости, возвестила о "скором конце" антиимпериализма. Вместе с тем в выступлениях политических деятелей и в материалах, печатаемых в американских газетах и журналах, наблюдается явное нежелание ассоциировать занимаемую ими позицию с непопулярным словом "империализм". На страницах периодической печати США преобладают эвфемизмы типа "территориальный рост", "расширение", "распространение", в политических речах и заявлениях - громкие и расплывчатые ссылки на "предопределенную судьбу", "тяжкий, но почетный долг перед человечеством", "божественное провидение" и т. п. "На помощь" пришла поэма Р. Киплинга "Бремя белого человека". После того как она была напечатана в феврале 1899 г. в журнале "Макклюрз", фраза "бремя белого человека" - этот суррогат понятия "империализм" - замелькала во всех определениях особенностей новой стадии развития капитализма.

В одном из своих писем контр-адмиралу Альфреду Мэхэну, автору теории "морской силы", которой на протяжении многих лет руководствовались империалистические круги США, Т. Рузвельт писал, что, по его мнению, одна из основных причин наличия оппозиции империализму заключается в существовании "людей прошлого, вынужденных иметь дело с фактами сегодняшнего дня"^*. Для самого Теодора Рузвельта, который! 4 сентября 1901 г. сменил в Белом доме павшего от руки убийцы У. Мак-Кинли, вопрос о том, какой будет внешняя политика США в наступившем столетии, существовал лишь в одной плоскости: "Мы не стоим перед выбором, будем мы или не будем играть важную роль в мире. Единственное, что мы можем решать, будем ли мы играть эту роль хорошо или плохо"^**. На следующий день после вступления Т. Рузвельта на пост президента США газета "Нью-Йорк сан" опубликовала статью, изобиловавшую хвалебными эпитетами в адрес нового главы американского государства и заканчивавшуюся словами: "Он является наиболее ярким воплощением современного американизма"^***.

^* (Tompkins E. Berkeley. Anti-Imperialism in the United States; The Great Debate. 1890-1920. Philadelphia, 1972. P. 159.)

^** (The American Heritage Pictorial History... V. 2. Op. cit. P. 630.)

^*** (Sullivan Mark. Our Times; America Finding Herself. New York, 1971. V. II. P. 402.)

В день принесения присяги на пост президента США Т. Рузвельт созвал журналистов и, заверив их в своем намерении продолжать политический курс своего предшественника, обратился к ним с призывом: "Каждый из вас должен быть теперь моим другом". Большинство из них были знакомы ему, и практически все знали его уже давно, с первых его шагов на политической арене сначала в роли руководителя полицейского управления Нью-Йорка, а затем заместителя министра военно-морского флота США и губернатора штата Нью-Йорк. Новый президент импонировал репортерам, независимо от их политических убеждений и симпатий, с сугубо практической точки зрения: по прошлым годам они имели возможность убедиться, что свои решения и действия Рузвельт сопровождал или комментировал высказываниями, которые так и просились на первые страницы газет и неизменно попадали туда, обеспечивая ему необходимую политическую рекламу, а журналистам - профессиональное признание. С учетом этого обстоятельства у приглашенных на беседу с новым президентом журналистов не возникло никаких возражений против сформулированных Рузвельтом довольно жестких условий общения Белого дома с представителями печати: президент обещал предоставлять репортерам необходимую информацию, но с обязательным для всех условием воздерживаться от прямых ссылок па него; репортеры обязывались не публиковать ничего, что вызывало бы возражения у президента; нарушившие эту договоренность журналисты подвергались президентскому остракизму и более не допускались в Белый дом. "Итак, джентльмены, - сказал президент, закрывая этот своеобразный инструктаж, - теперь мы понимаем позицию друг друга".

Т. Рузвельт практически первым из всех президентов США придал взаимоотношениям Белого дома с прессой стабильный, организованный характер, перейдя от периодического ее использования в интересах исполнительной власти, практиковавшегося почти всеми его предшественниками, к решительному и целенаправленному использованию ее возможностей для мобилизации общественной поддержки проводимому его администрацией внешнеполитическому и внутриполитическому курсу. Встречи Рузвельта с представителями печати, проходившие в форме неофициальных бесед, выявили в характере президента такие качества, которые дали основание одному из журналистов того времени заметить, что, будь Т. Рузвельт не государственным деятелем, а газетчиком, он был бы самым выдающимся редактором "желтой прессы"^*.

^* (Butt Archibald. Taft and Roosevelt. The Intimate Letters of Archie Butt. New York, 1930. V. 1. P. 30.)

Пожалуй, первым из американских президентов Т. Рузвельт угадал в прессе эффективный канал популяризации личности президента. В первые месяцы своего пребывания на посту президента Рузвельт поделился своими опасениями с одним из журналистов: "Я намерен укротить свое пристрастие к охоте. Мне не хочется, чтобы у людей создавалось впечатление обо мне как развлекающемся президенте". С этой же целью Т. Рузвельт запрещал репортерам упоминать о том, что он регулярно играет в теннис, и никогда не разрешал фотографировать себя играющим на корте. Но уж если он выезжал на охоту с предварительным уведомлением представителей прессы, то его сопровождали десятки журналистов и предпринимались необходимые меры для обеспечения удачной президентской охоты. Собираясь на охоту на медведей в 1905 г., Рузвельт делился с приятелем: "Первый же медведь должен пасть от моей пули. Возможно, это звучит эгоистично, но ты же знаешь, как эта охота будет освещаться в прессе, и уж если я еду на охоту, то она должна быть удачной, успех должен прийти ко мне"^*. Удача постоянно сопутствовала президенту во всем, или, во всяком случае, такое впечатление должно было складываться у его соотечественников под влиянием того, что разрешалось Белым домом печатать в газетах.

^* (Pringle Henry F. Op. cit. P. 173, 243.)

"Мне нравится быть президентом", - признался Т. Рузвельт в 1903 г. Он никогда не скрывал удовлетворения своей политической судьбой. Иначе и не могло быть - патологическое честолюбие президента не составляло секрета ни для кого. Сознательное стремление Рузвельта быть при любых обстоятельствах в центре всеобщего внимания подметил один из его сыновей, которому принадлежит высказывание: "Отец не любит ходить на свадьбы и похороны, так как он не может быть невестой на свадьбе и покойником на похоронах"^*. После пассивного, медлительного и маловпечатляющего президента Мак-Кинли Теодор Рузвельт представлялся стране, с помощью друзей из журналистской среды или просто симпатизировавших ему репортеров, сгустком энергии, человеком, находящимся в "вечном движении", В печати с восхищением сообщалось, что Т. Рузвельт начинает работать в 8.30 утра и не прекращает государственной деятельности даже во время бритья или приема пищи.

^* (Thayer William R. Theodore Roosevelt; An Intimate Biography. London, 1919. P. 207.)

Удовлетворение, которое Рузвельт испытывал, пребывая на столь ответственном государственном посту, находило отражение и в том удовольствии, с каким он общался с газетчиками, буквально обрушивая на них потоки своего красноречия и кипящей энергии, гневно клеймя своих противников и превознося мудрость собственных решений. Не удивительно, что при таких личных качествах и в условиях введенных им в практику новых форм общения с прессой Рузвельт значительно превзошел всех своих предшественников по тому вниманию, которое уделялось Белому дому представителями буржуазной прессы США. Его имя фигурировало на первых страницах американских газет чаще, чем имена кого-либо из его предшественников в годы их пребывания на посту президента США. Американский исследователь Джон Орман провел весьма любопытный подсчет: за неполные восемь лет пребывания Т. Рузвельта в Белом доме в прессе США ежегодно в среднем публиковалось 63 статьи, в которых так или иначе комментировались личные качества президента, оценивались его политические успехи или промахи. В годы президентских выборов, когда его имя фигурировало в числе претендентов на пост главы Белого дома, т. е. в 1904 и 1912 гг., статей о Т. Рузвельте было и того больше - соответственно 78 и 181, причем с заметным преимуществом хвалебных. Для сопоставления Дж. Орман приводит аналогичные данные по предшественнику Т. Рузвельта - Уильяму Мак-Кинли: в годы его пребывания в Белом доме о нем публиковалось ежегодно в среднем всего 11 статей^*. Начиная с Теодора Рузвельта, президентская власть и президенты стали объектом самого пристального внимания всех слоев американского общества подчас уже помимо желания тех преемников Рузвельта в Белом доме, которые предпочитали менее открытый для всеобщего обозрения образ жизни.

^* (Presidential Studies Quarterly. V. XIV. No. 3. 1973 Summer. P. 382.)

"Ни один человек не ценит общественное мнение и не боится его в такой степени, как Теодор Рузвельт, - писал один из членов конгресса США. - Ни один человек не стремится завоевать популярность в такой степени, как он. Незначительные порицания или критика его политики вызывают у него чуть ли не паралич. Сегодня он слышит крики толпы и принимает их за общественное волеизъявление"^*. Секретарь Белого дома У. Лэб, единственный полагавшийся в то время президенту помощник, ведавший, помимо всего прочего, и вопросами печати, подсказывал газетчикам, как и в каких пределах освещать те или иные аспекты деятельности администрации, дабы не вызвать недовольства или, что было еще опаснее, гнева президента. Государственные чиновники, виновные в появлении на страницах периодической печати нежелательной с точки зрения президента информации, подлежали суровому наказанию вплоть до увольнения с работы.

^* (Pringle Henry F. Op. cit. P. 255.)

Т. Рузвельт впервые ввел в практику многие из форм общения Белого дома с прессой, получившие распространение в последующие годы, такие, в частности, как тематические беседы, "брифинги" - неофициальные беседы без права ссылки на источник информации, и на правах "первооткрывателя" имел возможность устанавливать порядок и процедуру подобных встреч, не опасаясь обвинений в нарушении сложившихся традиций. Рузвельту принадлежит пальма первенства и в активном использовании такого действенного метода манипулирования общественным мнением, как намеренная "утечка" информации из Белого дома, нередко сопровождавшаяся энергичным проталкиванием этой информации на страницы периодической печати с целью предварительного зондажа реакции общественности на то или иное пока еще готовящееся решение Белого дома ("пробные шары"). В своем общении с представителями прессы президент проявлял себя более способным редактором и журналистом, чем один из его преемников в Белом доме, Уильям Гардинг, бывший в молодости профессиональным газетным редактором. Т. Рузвельт говорил о себе вполне справедливо, хотя и не без столь характерного для него самомнения: "Люди обычно говорили обо мне, что я являюсь исключительно способным политиком и угадываю мысли людей. В действительности же я просто решал, о чем им следует думать, а затем делал все возможное, чтобы заставить их думать именно так"^*.

^* (Merriam Charles E. Four American Party Leaders. New York, 1926. P. 31.)

Внимание, которое Т. Рузвельт уделял развитию активных контактов с прессой, было не просто необъяснимым капризом не в меру красноречивого и неуемного в своей энергии президента, а признанием возросшего влияния прессы на общественно-политическую жизнь страны и ее роли в американском обществе: тираж издававшихся в США газет вырос вдвое между 1870 и 1890 гг. и вновь удвоился в последующее двадцатилетие. Уже предшественник Т. Рузвельта в Белом доме президент У. Мак-Кинли счел необходимым выделить для газетчиков в президентском особняке специальную приемную, в которой стояли стол и несколько стульев, хотя всего лишь несколькими годами ранее газетчики были вынуждены буквально часами выстаивать у колонн Белого дома в надежде на то, что глава государства сочтет возможным или необходимым выйти и заговорить с ними. В годы же администрации Т. Рузвельта, при расширении здания Белого дома было предусмотрено строительство для прессы специально оборудованного зала с телефонами, где президент время от времени встречался с большой группой журналистов для бесед по отдельным конкретным проблемам. Однако самая "горячая" информация (как и наиболее щепетильные поручения по "запуску пробных шаров") доставалась весьма ограниченному кругу журналистов, завоевавших полное доверие президента и допускавшихся даже до встреч с ним в неофициальной, домашней обстановке. Эту группу журналистов порой называли "газетным кабинетом". Атмосфере дружеской интимности таких встреч в немалой степени способствовало то, что Рузвельт мог беседовать с журналистами, пока его брил личный брадобрей.

Хотя Теодор Рузвельт оставался в центре внимания американской прессы на протяжении всего пребывания на посту президента США, отношение к нему и к тому, что и как он делал в эти годы было далеко не однозначным. "Желтая пресса" страны, с ощутимым материальным успехом для себя использовавшая любой действительно имевший место или надуманный факт, связанный с именем Т. Рузвельта, но питала, однако, к президенту каких-либо симпатий. Именуя президента "замечательной и интересной" личностью, редактор и издатель газеты "Нью-Йорк уорлд" Дж. Пулитцер не скрывал своего глубокого отвращения к нему; издатель "Нью-Йорк американ" У. Р. Херст, называя Рузвельта "отъявленным мерзавцем", постоянно держал в поле зрения все, что делал или говорил президент^*. Скандальная оппозиция "желтой прессы" президенту Т. Рузвельту представляла собой для херстовских и пулитцеровских газет не менее надежный и гарантированный источник финансового успеха, чем близость и дружеское расположение главы Белого дома для таких органов периодической печати, как газета "Нью-Йорк сан" или еженедельник "Аутлук". Что бы ни делал или ни заявлял Рузвельт, практически любой его шаг выплескивался сенсацией или скандальным событием на первые страницы американских газет. Когда Рузвельт принял в Белом доме и пригласил к обеду в кругу своей семьи видного негритянского общественного деятеля Букера Вашингтона (а этот жест был сделан Рузвельтом из политических соображений), на него обрушились все без исключения газеты южных штатов. "Белые люди Юга, как вам это нравится?" - возопила нью-орлеанская газета "Таймс-Демократ", а мемфисская "Симитар" назвала этот рузвельтовский демарш "самым подлым оскорблением". Может, президент и вовсе намерен заявить, что белые женщины должны принимать ухаживания негров и выходить за них замуж, оскорбленно высказывал совсем уже немыслимое редактор ричмондской "таймс"^**.

^* (Barber James David. The Pulse of Politics; Electing Presidents in the Media Age. New York, 1980. P. 36.)

^** (Pringle Henry F. Op. cit. P. 175.)

В "Автобиографии", первых президентских мемуарах за всю историю Соединенных Штатов, написанных явно в расчете на создание о себе благоприятного впечатления у будущих читателей, Т. Рузвельт лицемерно назвал вашингтонских корреспондентов "исключительно способной, достойной доверия и движимой общественными интересами группой людей и наиболее полезной силой в борьбе за эффективное и добропорядочное правительство"^*. О том, что это было лицемерие чистейшей воды, свидетельствуют многочисленные факты использования Т. Рузвельтом в своих взаимоотношениях с представителями американской прессы широкого набора методов и средств, призванных запугать, наказать или заставить замолчать тех из них, которые в своей погоне за сенсацией или скандальностью материала переступали, с точки зрения президента, рамки дозволенного. Рузвельт давал ясно понять газетчикам, что "люди с граблями для разгребания грязи^** необходимы для благополучия общества лишь в том случае, если они знают, когда следует прекращать разгребать грязь"^*. Для тех же, кто оставался глух к этому недвусмысленному предупреждению президента, у Белого дома имелись инструменты более действенного и болезненного нажима, в частности, как это продемонстрировали события 1908-1909 гг., возбуждение судебных исков против особо неприятных критиков.

^* (Roosevelt Theodore. An Autobiography. New York, 1913. P. 354.)

^** (Выражение "разгребатели грязи" ("макрекеры"), традиционно приписываемое богатой фантазии Т. Рузвельта, на самом деле было взято им из сочинения английского писателя Джона Баниана "Путешествие пилигрима из этого мира в грядущий" и язвительно употреблено для характеристики деятельности группы либерально-буржуазных публицистов и журналистов США, выступавших с критикой язв американского общества.)

^*** (Цит. по: Illustrated Heritage Dictionary and Information Book. Boston, 1977. P. 1625.)

Накануне президентских выборов 1908 г. газеты "Нью-Йорк уорлд" и "Индианаполис ньюс" опубликовали разоблачительный материал, связанный с финансовыми махинациями при строительстве Панамского канала. В числе лиц, наживших крупные суммы денег, были названы зять Т. Рузвельта и брат Уильяма Тафта, личного протеже Рузвельта и самого вероятного в тот период претендента на пост президента США. Усмотрев в скандальных публикациях направленный на подрыв его авторитета демарш, Т. Рузвельт гневно обрушился на "безответственных редакторов", чьи действия, как он заявил, бросали тень не только на отдельных граждан США, но и на всю страну. Начатое по инициативе президента судебное дело по обвинению в клевете против владельца и редактора "Нью-Йорк уорлд" Джозефа Пулитцера и редактора "Индианаполис ньюс" Делавэна Смита прогремело на всю страну. Несмотря на то что президент объявил "высшим национальным долгом призвать к ответу этого очернителя американского народа" Дж. Пулитцера, федеральные суды Нью-Йорка и Индианаполиса, а вслед за ними и Верховный суд США отклонили иск президента к газетам, ссылаясь на положения первой поправки к Конституции США, гарантирующей свободу печати. Самым любопытным во всей этой истории, однако, оказалось то, что в пылу газетной и судебной шумихи вокруг возбуждения иска было полностью упущено из виду, что ответа на поставленные газетами Пулитцера и Смита и действительно заинтересовавшие американскую общественность вопросы о том, в чьих руках остались по крайней мере 14 из 40 млн дол., выплаченных Соединенными Штатами французским акционерам компании, строившей Панамский канал, так никто и никогда не получил. Свобода американской печати оказалась лишенной смысла в отсутствии общественно полезного результата ее демонстрации.

Теодор Рузвельт стал президентом США в период серьезного обострения экономических и социальных противоречий, усугублявшихся ростом коррупции и засилья монополий в экономике и политике американского государства. Идеи американских "популистов", активно выступавших в конце XIX в. против централизации финансового капитала и создания крупных промышленных корпораций, против усиления эксплуатации, получили широкое распространение в профсоюзном движении, среди американских фермеров и в кругах мелкой и средней буржуазии. Однако уже в начале XX столетия движение протеста начинает испытывать преобладающее влияние мелкобуржуазного, филистерского реформизма, ограничивавшегося подчас лишь аморфной критикой монополий и правительства. Критика мелкобуржуазных реформистов нередко сводилась к тому, что ответственность за социальные язвы американского общества возлагалась на отдельных людей, как правило, крупных капиталистов, т. е. сводилась к так называемой "теории несправедливости злого гения".

Популяризации идей буржуазного реформизма в значительной степени способствовала публицистическая деятельность большой группы американских писателей и журналистов, среди которых были Эптон Синклер, Линкольн Стеффенс, Фрэнк Норрис, Ида Тарбелл, Рэй Бэйкер и другие. В 1902-1903 гг. в целом ряде ведущих американских журналов либерально-буржуазного толка, таких, как "Кольерз", "Макклюрз", "Космополитэн", "Американ", "Эврибодиз", стали публиковаться критические статьи, затрагивающие неприглядные стороны социально-экономической и политической жизни американского общества. В этих статьях поднимался широкий круг проблем - от тяжелых условий труда и эксплуатации трудящихся, включая женщин и детей, в различных отраслях американской промышленности, коррупции в государственном аппарате до тесных связей между политическими деятелями и миром организованной преступности, от вводящих в заблуждение рекламных объявлений в печати до опасных для здоровья человека продуктов питания и медицинских препаратов. В публикациях этих авторов содержались требования положить конец несправедливостям, чинимым конкретными представителями крупного капитала США на принадлежащих им предприятиях, излагались требования установления восьмичасового рабочего дня, введения прогрессивного подоходного налога, общественной собственности на коммунальные сооружения, государственного контроля над промышленностью. Особую известность в эти годы получили романы Э. Синклера "Джунгли" (1905) о чикагских бойнях и Ф. Норриса "Спрут" (1901) о калифорнийской железнодорожной компании "Саузерн пасифик", а также публицистические труды И. Тарбелл о нефтяном концерне "Стандард ойл" (1903) и Рэя Бэйкера "Железные дороги перед судом" (1906), опубликованные в журнале "Макклюрз", Линкольна Стеффенса "Позор городов" (1904), Чарлза Рассела "Крупнейший трест в мире" (1905) и др. Публицистическая деятельность этих авторов определялась более поздними исследователями этого периода американской истории как "выявление и вынесение на общественный суд фактов недостойного поведения видных личностей, а также фактов скандальной и преступной деятельности"^*, но Теодор Рузвельт назвал их "макрекерами" - "разгребателями грязи", - под этим именем они и вошли в историю.

^* (Marx Gary T. (Ed.). Muckraking Sociology. New Brunswick, New Jersey, 1972. P. 2.)

В 1906 г. в деятельности "разгребателей грязи" наметился спад, проявившийся прежде всего во все более явном сползании социальной критики к скандальности. К концу пребывания Рузвельта на президентском посту "макрекеризм" в его принципиальной и остросоциальной роли практически перестал существовать.

Военный адъютант президентов Т. Рузвельта и Уильяма Говарда Тафта Арчибалд Батт, в силу занимаемого им положения тесно и ежедневно общавшийся с обоими государственными деятелями и не раз сравнивавший их личные качества, писал в своих письмах: "Г-н Рузвельт понимал необходимость руководства прессой в личных интересах. Президент же Тафт не рассматривает прессу в качестве придатка к своему посту"^*. И дело было вовсе не в том, что с приходом нового хозяина в Белый дом американская пресса перестала писать о нем или комментировать его решения и действия. На протяжении четырех лет пребывания Тафта па президентском посту репортеры старались не упускать из своего поля зрения ни одного события, связанного с деятельностью главы государства. Частота, с которой имя Тафта появлялось в среднем ежегодно на страницах американских периодических изданий, лишь очень немного уступает частоте упоминания имени его предшественника. Принципиальное различие между Рузвельтом и Тафтом в том, что касалось их взаимоотношений с представителями прессы США, заключалось в недооценке последним все возраставших роли и места периодической печати в общественно-политической жизни США и, видимо, неумении пользоваться ее возможностями как в государственных, так и, особенно, в личных интересах. Создается впечатление, что Тафт был искренен если не в выражении своих чувств к Рузвельту, то уж в оценке своих способностей, когда писал в одном из писем к своему предшественнику в Белом доме: "Я не обладаю Вашим престижем... Предпринимаемые мной усилия значительно уступают Вашим... Я не способен просвещать общественность, как это делали Вы с помощью бесед с корреспондентами"^**.

^* (Butt Archibald. Op. cit. V. 1. P. 30.)

^** (American Heritage Pictorial History... V. 2. Op. cit. P. 665.)

Будучи еще военным министром в администрации Т. Рузвельта, У. Тафт имел обыкновение довольно часто встречаться с аккредитованными при военном министерстве корреспондентами, но особого удовлетворения от встреч с ними он, в отличие от своего предшественника, не испытывал. Став президентом, Тафт сохранил свое отношение к встречам с представителями прессы, предпочитая по возможности избегать их.

Э. Корнуэлл, автор книги "Президентское руководство общественным мнением", писал о У. Тафте: "Его нельзя было убедить в необходимости ответить на приветствия толпы или хотя бы повернуть голову и заметить людей, рассчитывающих на ответный знак внимания... То, что он не считал необходимым проявлять столь элементарный знак внимания или просто не хотел его выказывать... свидетельствует об отсутствии у него способности использовать эту потенциальную возможность занимаемого им поста в условиях, созданных с приходом эры новой журналистики и в результате пребывания в Белом доме грозного "лихого всадника"^*, т. е. Теодора Рузвельта. Один из журналистов, сопровождавший как-то У. Тафта в поездке по стране, расслышал недовольное восклицание президента: "А должен ли я обязательно видеться с этими людьми? Ведь я уже виделся с ними на днях!"^**. Столь же мало удовольствия, судя по всему, испытывал Тафт и от чтения газет. По свидетельству американских историков, президент приказал своему помощнику не давать ему более вырезок со статьями из газеты "Нью-Йорк таймс", сказав: "Я читаю лишь заголовки и одно или два первых предложения. Я не считаю, что чтение всех статей доставит мне удовольствие; напротив, оно вызовет... лишь озлобление и презрение"^***.

^* (Cornwell Edward. Presidential Leadership of the Public Opinion. Indiana University Press, 1965.)

^** (The American Heritage History of the Presidency. New York, 1968. P. 268.)

^*** (Wise David. The Politics of Lying; Government Deception, Secrecy and Power. New York, 1973. P. 458-459.)

С приходом У. Тафта на пост президента США в жизни страны заметно активизировалась роль консервативного крыла республиканской партии, сбитого в свое время с толку сложными политическими маневрами и изощренной демагогией Т. Рузвельта, к тому же на все лады интерпретировавшимися газетчиками. И хотя при Тафте было возбуждено вдвое больше, чем при Рузвельте, судебных дел против корпораций по обвинению в нарушении антитрестовского закона Шермана (90 при Тафте против 44 при Рузвельте), крупный капитал США видел в нем государственного деятеля, движимого в своей деятельности прежде всего интересами верхушки правящего класса и к тому же не склонного к социальной демагогии, способной спровоцировать какие-либо нежелательные для представителей этой верхушки общественные последствия.

Одновременно с активизацией консервативного крыла республиканской партии и поддерживавшей его позиции части американской прессы возросла активность и "прогрессистского" крыла этой партии, начавшего широкую кампанию в "своей" прессе против засилья монополий в правительстве. Создавшаяся в стране ситуация грозила серьезными политическими последствиями, далеко не последнее место среди которых занимала опасность создания третьей, радикальной партии, не говоря уже об опасности образования массовой партии трудящихся. Наиболее исчерпывающим изложением кредо и программы действий "прогрессистов" - республиканцев стала речь Т. Рузвельта, произнесенная им в августе 1910 г. и содержавшая, по утверждению автора, надежды и устремления большинства американцев. С этого дня и на протяжении последующих двух лет вплоть до президентских выборов 1912 г. имя Рузвельта практически не сходило с первых страниц газет, оставив позади все рекорды "упоминаемости" президентского имени предшествующих лет. По подсчетам уже упоминавшегося Дж. Ормана, в 1912 г. в американской печати было опубликовано более 180 статей, посвященных исключительно личности Теодора Рузвельта. Со страниц газет и журналов перед страной представал государственный деятель, признающий, по существу, объективную неизбежность и даже необходимость роста монополистических объединений, но обусловливающий их рост и расширение возможностей обязательностью строгого государственного регулирования их деятельности.

В октябре 1912 г., менее чем за месяц до президентских выборов, было совершено покушение на жизнь Т. Рузвельта, обстоятельства которого в изложении органов периодической печати в немалой степени способствовали политическому успеху на выборах, позволившему1 ему обойти по количеству полученных голосов У. Тафта, считавшегося фаворитом консервативной прессы. Прибыв в тот день в Милуоки, очередной город, где должно было состояться его выступление в преддверии президентских выборов, Т. Рузвельт остановился в отеле "Гилпатрик". Было около восьми часов вечера, когда он в сопровождении нескольких лиц вышел из отеля и сел в ожидавший его у дверей открытый автомобиль. Поднявшись затем во весь рост, Рузвельт стал отвечать на приветственные возгласы сгрудившейся вокруг машины толпы. В этот момент прозвучал пистолетный выстрел, и широкая улыбка Рузвельта, столь знакомая американцам по сотням фотографий и карикатур, внезапно сменилась гримасой боли. Пуля с расстояния в два метра попала ему в грудь, но, ударившись в металлический футляр из-под очков и пробив затем рикошетом сложенный вдвое 50-страпичный текст предстоявшего выступления, также находившийся во внутреннем нагрудном кармане сюртука, лишь легко его ранила. Скорее от шока, чем от боли, он упал на сиденье машины. Позднее американские газеты писали, что Рузвельт "заслужил бурные аплодисменты присутствовавших, когда он с явным великодушием защитил покушавшегося на него человека от ярости толпы". Но Рузвельт не был бы Рузвельтом, если бы, оставаясь в полном сознании и отдавая себе отчет во всех своих поступках, не попытался использовать случившееся в своих целях. Рузвельтовское "великодушие" оказалось шагом не только рассчитанным на соответствующее освещение в прессе, но и явно неискренним. Свидетельством тому служит его собственное признание одному из друзей: "Я бы не возражал, если бы этого человека убили тут же, на месте, но мне казалось неразумным и неуместным, чтобы его убивали в моем присутствии"^*.

^* (Warren Sidney. The Battle for the Presidency. New York, 1968. P. 205.)

Убедившись в том, что его рана не опасна, Рузвельт решил не отменять намеченного выступления. В своем решении он исходил не столько из уважения к ожидавшим его слушателям, сколько из расчета на благожелательные отклики прессы и стремления извлечь максимальные политические выгоды из столь необычных, но обещавших сенсацию в прессе обстоятельств. "Мне предоставился крупный шанс, - отреагировал он на предложение поехать в больницу, - и я намерен выступить с этой речью, даже если это грозит мне смертью"^*. Остается лишь удивляться тому, насколько оперативно Рузвельт сориентировался в сложившейся ситуации. Его заблаговременно написанное выступление, текст которого был пробит пулей и обагрен его кровью, должен был начинаться словами: "Я говорю вам чистую правду, когда заявляю, что основной моей заботой является не забота о моей собственной жизни". Но прежде чем зачитать эти слова, Рузвельт произнес несколько фраз, обдуманных и сформулированных по дороге в зал, где ему предстояло выступить. "Друзья мои, - начал он по-новому свое выступление, - прошу вас по возможности сохранять тишину. Я не знаю, отдаете ли вы себе полный отчет в том, что я ранен... Первым делом я хочу сказать о себе следующее: у меня слишком много важных дел, чтобы беспокоиться о своей смерти; я не могу говорить с вами неискренне в данный момент, всего лишь пять минут спустя после того, как в меня стреляли". Затем Рузвельт зачитал готовый текст, который выглядел логическим продолжением экспромта. Можно представить, какой фурор произвели среди американцев преподнесенные им в сенсационном духе сообщения прессы о случившемся. Утверждения политических противников Рузвельта о корыстных и честолюбивых интересах, преследуемых им в президентской кампании 1912 г., о невозможности и даже опасности доверять его словам были буквально сметены потоком как спонтанного, так и инспирированного его сторонниками восхищения высокой гражданственностью его позиции и личным бескорыстием.

^* (Gable John A. The Bull Moose Years; Theodore Roosevelt and the Progressive Party. New York, 1978. P. 126.)

В завершающие недели предвыборной кампании Рузвельт быстро оправился от ранения. 30 октября 1912 г., за 5 дней до выборов, он с присущей ему пылкостью уже выступал в Нью-Йорке^*. В своих выступлениях Рузвельт называл покушавшегося на него человека "жалким существом", но выдвинул обвинение и в адрес американской прессы, заявив, что именно она своей безответственностью и склонностью к сенсационности способствовала созданию у покушавшегося соответствующего психологического настроя: "Мне хотелось бы сказать ораторам и газетам, представляющим республиканскую, демократическую и социалистическую партии, что практикуемые ими из месяца в месяц, из года в год клеветнические, грубые и злобные нападки не могут не оказать воздействия на жестоких и склонных к насилию людей, особенно в тех случаях, когда их жестокость сочетается с больной психикой"^**. Выдвигая это обвинение, Рузвельт имел в виду прежде всего часто публиковавшиеся в американской периодической печати статьи и политические карикатуры, в которых он изображался человеком с монархическими наклонностями, одержимым мыслью о единоличной и неограниченной власти, и даже невменяемым человеком, страдающим манией величия. "Нет - третьему сроку!" - кричал Дж. Шранк, стреляя в Рузвельта. Именно этот лозунг чаще всего фигурировал в публикациях органов периодической печати, выступавших против еще одного четырехлетнего срока пребывания Рузвельта в Белом доме.

^* (Пуля, которую выпустил в него покушавшийся, 36-летний владелец нью-йоркского бара Джон Шранк, оставалась в груди Рузвельта до конца его дней: хирурги так и не решились удалить ее, Дж. Шранк был признан судом невменяемым и провел остаток жизни в психиатрической больнице, где умер в 1943 г.)

^** (Howland H. Theodore Roosevelt and His Times; A Chronicle of the Progressive Movement. New Haven, Conn., 1921. P. 106-107.)

Обойдя У. Тафта по количеству полученных им на выборах голосов, Теодор Рузвельт оказался тем не менее вторым. Президентом США был избран кандидат демократической партии Вудро Вильсон, в большей степени, чем кто-либо из его предшественников в Белом доме, обязанный своей политической карьерой прессе США или, точнее говоря, таким органам периодической печати, связанным тесными узами с "большим бизнесом", как "Нью-Йорк сан", "Нью-Йорк уорлд", "Нью-Йорк ивнинг пост", а также журналу "Харперс уикли" и его владельцу полковнику Джорджу Харви.

В трудах, посвященных В. Вильсону, высказывается мысль, что первоначально внимание представителей "большого бизнеса" было привлечено к Вильсону скорее всего его сочинениями, в которых подвергались анализу деятельность американской государственной машины, роль президента в современной Америке и роль политического лидера вообще. К 1906 г., т. е. к тому времени, когда дельцы с Уолл-стрита во главе с Дж. П. Морганом впервые проявили интерес к личности В. Вильсона, тот был автором целого ряда политических и исторических трудов, в том числе: "Правление конгресса", "Государство: основы исторической и практической политической деятельности", "Джордж Вашингтон", "История американского народа" и др. Эти труды в большей степени, чем какие-либо другие качества Вильсона, свидетельствовали о его готовности, пусть даже в теоретическом плане, к исполнению сложных обязанностей политического лидера. Во всяком случае, именно в этом пытались убедить своих читателей близкие к руководящим кругам демократической партии органы печати, и в первую очередь принадлежавшие Джорджу Харви "Харперс уикли" и "Норт-Американ ревью", являвшиеся рупором этих кругов.

В 1906 г. началась планомерная, продуманная во всех тонкостях и довольно продолжительная кампания по продвижению В. Вильсона в Белый дом, в которой помимо принадлежавших Дж. Харви печатных изданий с не меньшим рвением приняли участие нью-йоркские газеты "Уорлд" и "Сан". ("Нью-Йорк уорлд" осталась наиболее верным союзником Вильсона на всем протяжении его пребывания в Белом доме, а ее редактор Фрэнк Кобб неоднократно выступал с редакционными статьями в поддержку решений и действий президента, выполняя поручения ближайшего советника Вильсона полковника Э. Хауза.)

Высказывания Вудро Вильсона о функциях свободной прессы, подобно высказываниям многих президентов США, содержат немало высокопарных фраз, восхваляющих "открытое правительство", однако эти высказывания датируются, как правило, допрезидентским периодом жизни Вильсона. Еще в 1884 г. Вильсон писал в характерном для него стиле: "Свет является единственной вещью, способной освежить нашу политическую атмосферу; свет, выхватывающий каждую деталь деятельности правительства; свет, пропущенный через каждое политическое решение; свет, озаряющий каждую особенность законодательства; свет, способный проникнуть в любой тайник или угол, где могут скрываться какие-либо козни; свет, который откроет всеобщему обозрению сокровенные покои правительства"^*. Пресса, теоретизировал Вильсон, выставляет президентов на всеобщее обозрение, позволяет им публично выдвигать новые вопросы и идеи и руководить общественным мнением поверх голов политических и партийных деятелей низшего ранга. Однако опыт пребывания в Белом доме внес существенные коррективы в отношение Вильсона к прессе и его отношения с представителями прессы, хотя на первых порах Вильсон и пытался сохранить впечатление о себе как о государственном деятеле, стремящемся к сотрудничеству с ними. Спустя 11 дней после вступления на пост президента США ВИЛЬСОН провел свою первую пресс-конференцию (начав таким образом практику регулярных Президентских пресс-конференций), на которой, в частности, сказал: "Я послал У а вами, чтобы обратиться к вам с просьбой вступить со мной в партнерство и оказать мне помощь, которую, кроме вас, никто не в состоянии мне оказать"^**. Однако особенности личности президента, считавшего себя, как известно, исполнителем "высшей воли" и, как следствие этого, не признававшего ничьего вмешательства в свою "санкционированную свыше" деятельность, предопределили судьбу будущих пресс-конференций.

^* (Schlesinger A. M., Jr. The Imperial Presidency. Op. cit. P. 336.)

^** (Spear Joseph G. Presidents and the Press; The Nixon Legacy. Cambridge, Mass., 1984. P. 37.)

Признавая за Вильсоном приоритет введения в практику такой формы общения с представителями прессы, нельзя не отметить, что президентские пресс-конференции не отличались особой информативностью. Вильсон вовсе не собирался откровенно делиться с прессой своими замыслами и соображениями; более того, он считал возможным и даже полезным вводить прессу в заблуждение, когда это диктовалось необходимостью. Убежденный в разумности и единственной правильности своего политического курса, Вильсон начисто отвергал любую возможность несогласия с ним со стороны кого бы то ни было. В этих условиях нередки были случаи, когда президентские пресс-конференции заменялись пресс-конференциями президентского секретаря Дж. Тьюмэлти, которому Вильсон представил весьма широкие полномочия^*. Как свидетельствует американский историк Э. Дж. Хьюз, Вильсон даже избегал встреч с людьми или выступлений перед форумами, в ходе которых могла быть высказана критика в его адрес^**. "Мне думается, что столь же сложно выполнять свои обязанности, когда люди смеются над тобой, как и тогда, когда они в тебя стреляют" - так выразил свое отношение к критике сам Вильсон, выступая в Бруклинском судоремонтном доке 11 мая 1914 г. Сначала президентские пресс-конференции походили на лекции профессора перед несмышлеными студентами, а с течением времени Вильсон и вовсе запретил журналистам ссылаться на него в своих репортажах и статьях. "Мало кто из президентов в американской истории так хорошо понимал важность приличных отношений с прессой и потерпел столь жалкое фиаско в налаживании таких отношений с газетчиками, как Вудро Вильсон", - считал самый авторитетный биограф 28-го президента США Артур Линк^***.

^* (Ни в те годы, ни когда-либо позднее не существовало каких-либо законов или правительственных постановлений, обязывающих президента проводить пресс-конференции или вообще встречаться с представителями прессы.)

^** (Hughes E. J. Op. cit. P. 156.)

^*** (Barber J. D. The Pulse of Politics. Op. cit. P. 130.)

В сентябре 1913 г., т. е. спустя лишь полгода после вступления на пост президента США, Вильсон писал своему другу: "Не верьте ничему, что читаете в газетах. Если Вы читаете те газеты, которые попадают мне на глаза, то они совершенно не заслуживают доверия... Их ложь бесстыдна и колоссальна!" Доверия, с его точки зрения, заслуживали лишь те газеты, которые относились к нему с уважением и поддерживали проводимую им политику, остальные же являются "сплетением вымысла и спекуляций, а также версий того, что они принимают за правду. Я не представлял себе чего-либо подобного этому. И большинство газет принадлежит или контролируется людьми, боящимися и желающими дискредитировать нынешнюю администрацию"^*.

^* (Ibid. P. 131.)

Если Вильсону и удавалось в течение какого-то времени поддерживать более или менее приличные отношения с представителями американской прессы, то в этом была заслуга прежде всего его секретаря Дж. Тьюмэлти, по настоянию которого президент проявлял иногда знаки внимания к владельцам и репортерам газет или направлял благодарственные письма в редакции в случае публикации ими благожелательных к нему материалов. В стремлении расширить круг периодических изданий страны, поддерживавших его политический курс, Вильсон, опять-таки по настоянию Дж. Тьюмэлти, стал заигрывать с "прогрессистскими" кругами и дал несколько интервью видным журналистам-"макрекерам", в частности Иде Тарбелл. Однако в конце весны 1914 г., напуганный начинающейся депрессией в экономике США, Вильсон встал на путь открытого обхаживания монополистических и финансовых кругов и пользовался любой представлявшейся ему возможностью, чтобы довести до их сведения с помощью консервативных органов печати свое неизменное к ним расположение. Газета "Нью-Йорк таймс" от 3 июля 1914 г. опубликовала данное Вильсоном Джону П. Моргану заверение в том, что в своей политике он движим лишь стремлением оказать содействие бизнесу страны, как "большому", так и "малому".

Вильсоновская администрация сразу же высказала свое отношение к разразившейся па Европейском континенте войне. Буквально в первые дни войны президент объявил о нейтралитете США, заявив, что страна будет оставаться нейтральной как де-юре, так и де-факто до конца военного конфликта, и призвал американцев проявлять "непредубежденность как в мыслях, так и в действиях" и сдерживать "как чувства, так и действия, которые могут быть сочтены свидетельством предпочтения одной воюющей стороны другой"^*.

^* (Christol Helene, Ricard Serge (Ed.). Hyphenated Diplomacy; European Immigration and the US Foreign Policy, 1914-1984. Univ. de Provence, 1985. P. 21.)

Влиятельные политические силы и деловые круги США, заинтересованные в сулившем реальные экономические и политические выгоды вступлении в империалистическую войну, развили бурную деятельность. Неудивительно, что эта деятельность пользовалась особой поддержкой со стороны Великобритании, которая с первых дней войны вела на страницах ряда американских газет активную пропагандистскую кампанию в пользу вступления США в войну против Германии. Наиболее воинственным сторонником вступления США в войну стал бывший президент США Теодор Рузвельт, успевший получить к тому времени Нобелевскую премию мира за "миротворческую роль в годы русско-японской войны 1904-1905 годов". 8 ноября 1914 г. Теодор Рузвельт опубликовал в журнале "Аутлук" первую из серии статей с резкой критикой действий "презренного пацифиста" Вильсона которого-де поддерживают лишь "профессиональные пацифисты, глупцы и бабы"^*. "...Лишь вред проистекает из деятельности выступающих за мир профессиональных болтунов, ультрапацифистов, которые, пронзительно вопя подобно евнухам, проповедуют безволие добродетели и с уморительной настойчивостью утверждают, что вера в действенность выхолощенного морального вздора жизненно необходима для спасения души", - с жаром, достойным лучшего применения, клеймил он противников "американизации" европейской войны, этих "дрожащих от страха апостолов веры в национальное унижение"^**.

^* (Cranston Alan. The Killing of the Peace. New York, 1960. P. 15.)

^** (Hagedorn Hermann (Ed.). The Works of Theodore Roosevelt. V. XVIII. New York, 1926. P. 164.)

Пропагандистское воздействие призывов к вступлению США в войну, все чаще и настойчивее звучавших во многих органах американской периодической печати, заметно усиливалось на фоне небывалого распространения шовинистических настроений, буквально захлестнувших все слои американского общества, и в первую очередь население городов. Ведь именно в городах выходили в свет газеты и журналы, со страниц которых на американцев извергались потоки провокационных измышлений относительно существований в стране "пятой колонны". К вражеским пособникам причислялись не только немцы, но и вообще все иностранцы. Иммигранты с Европейского континента рисовались американской прессой этаким "троянским конем", проникшим в "чисто" американскую семью, дабы разрушить ее изнутри на радость Германии.

Эта шовинистическая кампания, отражавшая заинтересованность тех политических и деловых кругов страны, которые настаивали на вступлении США в войну, усилилась в еще большей степени с апреля 1917 г., т. е. после того, как Соединенные Штаты отказались от политики нейтралитета и объявили войну Германии. Список "врагов американской нации", составленный Т. Рузвельтом, включал "платных и бескорыстных агентов Германии, прогермански настроенных лиц, издающиеся на немецком языке газеты, всю херстовскую прессу, симпатизировавшую Германии, пацифистов, сенаторов и конгрессменов, подобных Стоуну, Лафолетту, Маклемору, фальшивых филантропов и зловещих агитаторов, немцев и американцев немецкого происхождения, которые находятся в заговоре против Соединенных Штатов, поддерживают прогерманские общества"^* и т. п.

^* (Roosevelt Theodore. The Foes of Our Own Household. New York, 1917. P. 293-294.)

Шовинистическая кампания не могла обойти стороной Белый дом. Через 8 дней после вступления США в войну президент Вильсон образовал Комитет общественной информации, поставив во главе его ветерана американской журналистики Джорджа Крила. С началом деятельности Комитета были прекращены пресс-конференции, которые проводил президентский секретарь Дж. Тьюмэлти. (Вильсон отменил свои пресс-конференции сразу же после того, как немецкими подводными лодками была потоплена "Лузитания". При этом президент не преминул сослаться на "глупость и нахальство" репортеров, пытавшихся разобраться в обстоятельствах гибели этого пассажирского парохода, на борту которого, как впоследствии выяснилось, было оружие.) Вильсон назвал основными задачами Комитета убеждение американцев в необходимости "поддержки военных усилий США" и поддержание контакта с органами печати. Комитет выработал кодекс поведения репортера, согласно которому издатели газет и журналов брали на себя "добровольное" обязательство воздерживаться от публикации информации, которая могла бы оказаться полезной противнику. Создавая Комитет Крила (под этим названием он чаще всего фигурирует в американской истории), президент "стремился найти способ обойти прессу, чтобы иметь возможность довести свою информацию до сведения общественности без искажений", - считает Э. Корнуэлл^*.

^* (Spear J. Op. cit. P. 109.)

По решению президента Вильсона в годы первой мировой войны было закрыто свыше ста газет и журналов. С введением официальной цензуры были закрыты в первую очередь те периодические издания, которые выступали против участия США в войне. Такому популярному журналу, как "Нейшн", был закрыт доступ к почтовым услугам, что значительно сократило число его подписчиков. Многие номера журналов "Нейшн", "Нью рипаблик", "Мэссиз" конфисковывались или изымались из продажи. "Фрименз джорнэл" был временно закрыт за то, что процитировал аргументы, выдвинутые в свое время Томасом Джефферсоном в защиту независимости Ирландии^*; "Айриш уорлд" был закрыт за то, что опубликовал передовую статью, в которой выступал против превращения Палестины в еврейское государство^**, а "Фор лайте" - журнал, издававшийся в Нью-Йорке Женской партией мира, - за то, что он приветствовал революцию в России.

^* (Проживавшие в США ирландцы занимали по всем вопросам крайне антианглийскую позицию, что отражалось и на их отношении к странам Антанты в войне с Германией.)

^** (На таком решении "еврейского вопроса" настаивала Великобритания, и поэтому выступление "Айриш уорлд" было сочтено антианглийским.)

Начиная с октября 1917 г. буржуазные газеты и журналы США приступили к целенаправленному осуждению, а нередко и извращению событий, происходивших в революционной России, основных установок внешней и внутренней политики Республики Советов. Видный американский публицист Уолтер Липпман как-то подсчитал, что газета "Нью-Йорк таймс" за период с ноября 1917 по ноябрь 1919 г. "предсказала" падение Советской власти не менее 91 раза^*. 26 октября 1918 г. газета "Нью-Йорк таймс", а за ней и другие периодические издания США информировали своих читателей о том, что в ряде районов России (при этом приводилась ссылка на фальшивый "декрет" местных властей г. Владимира) проводится регистрация всех женщин старше 18 лет в специально созданных "бюро свободной любви", с тем чтобы потом они могли быть выданы замуж без их согласия. "Ежемесячная женитьба" и "передача детей в собственность государства" стали, по утверждениям американских газет, обычными явлениями в жизни советского общества. Через два с половиной месяца та же газета предлагала передать Советскую Россию под опеку Лиги наций для осуществления контроля за "возвращением России в лоно цивилизации". "Большевизм против цивилизации" стал одной из тем американской буржуазной прессы. Наибольшей опасностью человечеству представлялись теперь в органах периодической печати США и других стран Антанты не германские "гунны", а "красные большевики".

^* (New Republic. 1920, August 4.)

В политических кругах США и в американской обывательской среде росло подогреваемое антисоветскими выступлениями печати и реакционных политических деятелей движение за необходимость интервенции против Советской России. Обвинения в адрес "чудовищ, национализирующих женщин" и "выделяющих им помимо их воли мужей" в сочетании с ростом рабочего движения в крупнейших странах капиталистического мира и ширящимися выступлениями в поддержку первого в мире пролетарского государства сыграли свою роль. Сенатор Генри Майерс из Монтаны, выступая в конгрессе, потребовал включения в материалы конгресса в качестве документа приводившейся выше фальшивки из газеты "Нью-Йорк таймс" от 26 октября 1918 г., отметив при этом с тревогой, что "широкое распространение в нашей стране симпатий или полусимпатий к Советскому правительству России стало тревожным. Кажется, они проникли во все классы и все слои общества, имеют влияние па колледжи и школы". "С моей точки зрения, - заключил он, - это ужасно, скандально... Люди должны проснуться и увидеть опасность, которая существует в нашей среде и растет с каждым днем... "Долой красных!" было раньше нашей политикой и должно оставаться нашей политикой и теперь"^*. По сути дела, именно в этот период была заложена идеологическая основа будущей "холодной войны".

^* (Congressional Record, 65th Congress, 2nd session. 1920. April 28. P. 6207-6212.)

В 1919 г. в США состоялись две крупнейшие забастовки, получившие широкое освещение в американской прессе, - забастовка сотрудников "Юнайтед Стейтс стил корпорейшн" и бостонских полицейских. Обе забастовки кончились поражением бастовавших, но изрядно перепугали монополистические круги и вильсоновскую администрацию. В забастовке в Сиэтле президентский секретарь Дж. Тьюмэлти усмотрел уже "первое появление Советов в нашей стране". "Создавалось впечатление, - пишет французский исследователь Серж Рикар, - что американский народ пал жертвой своего рода коллективной послевоенной паранойи, в которой большевик сменил гунна. Более того, преследование красных получило официальную санкцию на всех уровнях правительства"^*. В утверждении С. Рикара вызывает несогласие лишь часть, касающаяся всего американского народа, поскольку наряду с растущей истерией обывательской массы в США росло и движение прогрессивной американской общественности, требовавшей справедливого и разумного отношения к Советской России. Что же касается официального санкционирования представителями вильсоновской администрации и самим президентом начавшейся в стране истерии "красного испуга", то С. Рикар абсолютно прав в своем утверждении, что "вильсоновское правительство несло ответственность за наиболее бесстыдные нарушения гражданских свобод, подобные печально известным рейдам Палмера"^**. В ноябре 1919 г. было арестовано 450 американцев в 12 городах страны, а несколько позднее в 33 городах было арестовано еще 4 тыс. американцев, обвиненных в "подрывной деятельности против правительства США". 242 человека из них были высланы из США в декабре 1919 г. на пароходе, прозванном "советским ковчегом", в Россию. Один из сенаторов заявлял в те дни с трибуны американского конгресса: "Мой девиз в отношении красных - высылай или расстреливай. Я считаю, что нам следует посадить их всех на каменный корабль, оснастив его свинцовыми парусами, и пусть их первой остановкой будет преисподняя"^***.

^* (Christol H., Ricard S. Op. cit, P. 26-27.)

^** (Ibid. P. 27.)

^*** (Stoessinger John G. Nations in Darkness. New York, 1972. P. 121.)

Буржуазные газеты чуть ли не каждый день сообщали стране о "раскрытии" всевозможных "коммунистических заговоров с целью свержения правительства США". В органах периодической печати печатались фотографий бородатых "коммунистов", под которыми помещались провокационные подписи типа "Неужели мы позволим им править Америкой?". Под эгидой таких реакционных, шовинистических организаций, как Лига национальной безопасности, Дочери американской революции, Американский легион, Лига за конституционное правительство, и им подобных была выработана теория "стопроцентного американизма", исключающего любое отклонение в суждениях и взглядах от той "Линии", которую проповедовали их члены.

Уже в середине 1918 г. наиболее реакционная часть правящих политических и деловых кругов США, поддерживаемая прессой, стала требовать активного участия Соединенных Штатов в антисоветской интервенции. 6 июля 1918 г. на совещании в Белом доме с участием президента Вильсона было принято решение об участии США в вооруженной интервенции против Страны Советов. Официальным предлогом для вмешательства США в международный заговор против Советской России была объявлена озабоченность американской общественности, и особенно той ее части, происхождение которой так или иначе связывалось с Восточной Европой, судьбой чехословацких военнопленных, оказавшихся на Востоке России в результате гражданской войны. Генерал Уильям Грэйвс, назначенный командующим американским экспедиционным корпусом в России, писал в своих мемуарах "Сибирская авантюра Америки, 1918-1920", что общественности не сообщали действительной причины американской интервенции - уничтожение "большевизма"^*. Это вовсе не вмешательство во внутренние дела Советской России, писали буржуазные газеты Америки, а попытка содействия в наведении там порядка и предотвращения захвата России Германией.

^* (Graves William S. America's Siberian Adventure, 1918-1920. New York, 1931. P. 194-195.)

Реакционным кругам и буржуазной прессе противостояла умеренно настроенная часть американской общественности, включившаяся в активную борьбу за прекращение вооруженной интервенции против Страны Советов. По всей стране ширилась стачечная борьба американских трудящихся в поддержку требования "Руки прочь от России!". Эти требования поддерживали и многие представители либеральной интеллигенции. Одним из немногих либерально-буржуазных изданий страны, поддерживавших точку зрения противников вмешательства извне во внутренние дела Советской Республики, был еженедельник "Нейшн", опубликовавший, в частности, 4 января 1919 г. статью под заголовком "Требуем справедливости по отношению к России". В этой статье говорилось: "Мы требуем по возможности скорого вывода всех американских войск из Владивостока, северной и южной России и одновременно полного прекращения всех враждебных действий против нее. Мы требуем аннулирования объявленных планов организации военной экспедиции на Украину. Мы требуем признания Советского правительства и, в качестве немедленного последствия этого шага, начала переговоров с целью установления торговых отношений с Россией. Мы требуем признания дипломатических и других аккредитованных представителей Советского правительства и лишения Бориса Бахметьева, так называемого русского посла, предоставляемых ему в настоящее время дипломатических и финансовых привилегий. Мы требуем немедленного прекращения враждебной пропаганды, ведущейся правительством Соединенных Штатов и какими-либо его ведомствами. Мы требуем от правительства Соединенных Штатов оказать давление на своих союзников, с тем чтобы они отказались от своей нынешней политики в России, и обеспечить, в случае необходимости прибегнув к угрозе полного отмежевания от их планов, вывод с территории России всех союзных войск. Мы требуем допуска представителей Советского правительства на мирную конференцию (в Версале. - Э. И.)"^*. Лидер американских "прогрессистов" Роберт Лафоллет заявлял: "Война окончилась. Сегодня не существует даже предлога для того, чтобы войска Соединенных Штатов оставались на русской земле, так как им не с кем вести борьбу, кроме как с русским народом". Но таких выступлений с трибун и в печати США было не так уж много, и к тому же они терялись в общем потоке политических заявлений и печатной продукции, поддерживавших жесткий курс в отношении Советской Республики.

^* (Nation. 1919, January 4.)

Крупные международные события тех лет - первая мировая война и, особенно, Октябрьская революция в России оттеснили в публикациях периодической печати США на второй план все, что не связывалось так или иначе с этими событиями. Дж. Орман, чьи подсчеты уже приводились выше, пишет, что личности президента В. Вильсона посвящалось на протяжении всех восьми лет его пребывания в Белом доме ежегодно в среднем по 80 статей в периодической печати. Однако эта средняя за восемь лет цифра в действительности не показательна, поскольку она весьма значительно перекрывалась в первый и, особенно, последние два года вильсоновского президентства. Интерес американской, как, впрочем, и международной прессы к личности Вильсона в 1919-1920 гг., связывался прежде всего с тем, что именно в эти годы разворачивалась и закончилась поражением Вильсона борьба за ратификацию Версальского договора, включавшего документ об учреждении Лиги наций.

Еще в начале 1917 г., когда до конкретных шагов по реализации вильсоновской идеи создания международной организации с участием США оставалось много времени, Торговая палата США провела опрос ведущих представителей делового мира и прессы страны и пришла к выводу, что более 700 "групп бизнеса" поддерживают идею создания некоего "международного сообщества", а из 99 крупнейших американских газет за его создание высказалась 91 и лишь 8 выступили против^*. Симпатизирующие Вильсону газеты писали в то время о "радости", испытываемой по поводу того, что во главе страны в ответственный период истории стоит "человек с превосходными способностями для ясного и убедительного выражения народной политики"^**. Но такие эйфорические оценки личности и позиции, занятой Вильсоном, разделялись далеко не всеми периодическими изданиями страны, а прореспубликанские газеты и журналы и вовсе заняли диаметрально противоположную позицию.

^* (Cranston A. Op. cit. P. 7.)

^** (Архив полковника Хауза. М., 1939. Т. 3. С. 101,)

В 1918 г. часть американской прессы еще выступала в поддержку "мирных инициатив" Вильсона, усматривая в его заявлениях "заботу о будущем малых народов Европы", достойную исторических аналогий с линкольновским освобождением черных рабов. В передовой статье газеты "Нью-Йорк трибюн" от 9 января 1918 г. говорилось, что "для многострадального населения Эльзаса и Лотарингии, для итальянской ирреденты^* слова президента США являются обещанием освобождения от рабства, в тысячу раз худшего, чем рабство негров". В 1918 г. в издававшихся полковником Дж. Харвй журналах высказывалась полная поддержка вильсоновских "14 пунктов", что свидетельствовало об аналогичном отношении правящих монополистических кругов страны к этому документу. "Заявление Вильсона является истинным шедевром, - писал сам Дж. Харви в издаваемом им "Уор уикли". - Ни он сам, ни, как мы убеждены, кто-либо другой не могли бы сделать чего-либо более значительного"^**.

^* (От итальянского ирреденто - неосвобожденный, находящийся под чужим владычеством; политическое и общественное движение в Италии в конце XIX начале XX в. за присоединение к Италии по граничных земель с итальянским населением - Триеста, Трентино и др.)

^** (Cranston A. Op. cit. P. 21.)

Однако к концу 1918 г. журналы, издававшиеся Дж. Харви, да и сам полковник, как бы подчиняясь указанию свыше, стали самыми активными противниками президента и его идеи создания международной организации, конкурируя по злобности и громогласности своей критики с печатными изданиями херстовской империи.

Полярно противоположную позицию занимала газета "Нью-Йорк уорлд", издатель которой стал близким другом президента и даже сопровождал его в Париж на Версальскую мирную конференцию. На страницах именно этой газеты находили отражение как в передовых статьях, так и в комментариях из Парижа все вильсоновские доводы в пользу участия США в Лиге наций и именно этой газете предстояло стать официальным рупором правящей демократической партии на все оставшиеся до конца президентского срока Вильсона годы.

Работу Версальской конференции освещали около 200 ведущих американских журналистов, представлявших крупнейшие газеты и журналы страны. Активная кампания против Лиги наций и в поддержку позиции, отстаиваемой сенатором Лоджем и его единомышленниками, была начата двумя из этих двухсот журналистов - Фрейзером Хантом и Перси Хаммондом из "Чикаго трибюн" и поддержана полковником Харви в его "Уор уикли". Антивильсоновский настрой в прессе в значительной мере вызывался и тем, что никого из специально выехавших в Париж именитых журналистов не допустили к освещению работы конференции из зала заседания. "Они ворчали и возмущались в беседах друг с другом утром и днем и были белыми от гнева к концу дня, когда из зала заседаний появлялся секретарь и зачитывал пресс-бюллетень, состоявший из пяти строк. В нем сообщалось, что имела место встреча делегатов, что они обсудили условия, необходимые для перемирия, и что затем они обсудили процедурные вопросы. Возмущенные корреспонденты телеграфировали полные обиды отчеты в газеты всего мира", - писал сенатор А. Крэнстон^*. Вездесущим журналистам, конечно, удавалось получать некоторую информацию о том, что происходило за закрытыми дверями конференции, и эта отрывочная информация способствовала росту числа противников Лиги наций в американских политических и деловых кругах, все энергичнее требовавших, чтобы нажиму европейских государств была противопоставлена твердость и решительность США в отстаивании национальных интересов.

^* (Ibid. P. 54.)

По данным тех лет, из общего числа 718 крупных и относительно крупных газет абсолютное большинство поддерживало идею создания Лиги наций и вступления в нее Соединенных Штатов - таких газет в стране насчитывалось 478. Но более 180 газет, находившихся в противоположном лагере, представляли более влиятельные политические и финансовые силы и к тому же были более энергичными и настойчивыми в своей кампании против Лиги. Ведущую роль среди них играли "Чикаго трибюн" и газеты Херста, за ними стояли могущественные дома Морганов, Меллонов, Фриков и Рокфеллеров.

К 1919 г. начался новый этап кампании в оппозиционных кругах и прессе против ратификации Версальского мирного договора. В марте 1919 г. "Нью-Йорк сан" ликующе возвестила читателям: "Лига наций Вудро Вильсона скончалась в сенате... Смертный приговор ей зачитал Генри Кэбот Лодж". Незадолго до возвращения возглавляемой Вильсоном делегации из Парижа бостонские газеты выходили с кричащими заголовками: "Американцы, проснитесь!", "Должны ли мы связывать себя договором, вскармливающим войну?", "Негодная вещь, названная святым именем!" и т. п. У. Р. Херст писал в передовой, опубликованной во всех принадлежащих ему газетах: "Вышеупомянутая Лига наций, которую г-н Вильсон не решился представить на суд народа нашей страны, является попросту лицензией г-ну Вильсону, уполномочивающей его продолжать дорогостоящие войны и опасные связи с европейскими интригами, которые он поддерживает сейчас без санкции конгресса и без согласия народа"^*. Лозунг "Сделаем Америку безопасной для демократии" стал ежедневной "шапкой", помещавшейся: над названием газеты "Нью-Йорк джорнэл". Изо дня в день херстовские газеты в Нью-Йорке, Чикаго, Бостоне, Сан-Франциско, Лос-Анджелесе и других городах раскрывали очередные "уловки" и "капканы" в тексте Версальского мирного договора. "Кто является истинным лидером истинной оппозиции Лиге наций в Нью-Йорке, да и истинным лидером по всей стране? - вопрошал один из сторонников создания Лиги и сам же давал ответ: - Это Уильям Рэндолф Херст, который использует всю мощь своих газет от Атлантического до Тихоокеанского побережья с тем, чтобы удержать Америку от вступления в Лигу наций"^**.

^* (Ibid. P. 170.)

^** (Ibid. P. 171.)

В ноябре 1919 г. сенат США большинством голосов поддержал позицию противников вступления США в Лигу наций. Вместе с теми политическими деятелями, которые были особенно активны в борьбе против Лиги и в защите империалистических интересов монополистического капитала США, торжествовала победу и газетная империя Херста. Газета "Нью-Йорк американ" с гордостью опубликовала текст телеграммы, подписанной видным американским "изоляционистом" сенатором У. Бора: "Я поздравляю г-на Херста", и телеграммы от сенатора X. Джонсона: "Следует поздравить газеты Херста с грандиозной битвой, которую они вели против предложенной антиамериканской лиги"^*.

^* (Ibid. P. 234-235.)

Потерпев поражение в сенате, Вильсон отправился в поездку по США в надежде заручиться поддержкой американской общественности и вынудить тем самым своих политических противников одобрить Версальский мирный договор и его личную "мирную инициативу". Президент проехал по стране от Вашингтона до Сиэтла 8 тысяч миль и выступил с 37 речами, но ораторских способностей Вильсона оказалось недостаточно в условиях уже сложившегося в стране в значительной мере под воздействием прессы психологического климата. Вильсону оставалось с горечью жаловаться на "провинциализм" Америки, выражающийся в "отсутствии национальной информации и национального мнения"^*. Отсутствие "национальной информации" президент попытался было восполнить, прибегнув к возможностям нового средства массовой информации - радио, по эта попытка ни к чему не привела: качество передач было настолько низким, что слушателям удалось разобрать лишь несколько отдельных слов.

^* (Becker S. The Influence of Broadcasting. Quarterly Journal of Speech. 1961, February. P. 10.)

Еще до того как в сентябре 1919 г. нервное потрясение, связанное с перипетиями последнего года, сказалось на здоровье Вильсона, в столице стали распространяться слухи о том, что на окнах Белого дома установлены решетки, дабы сошедший с ума президент не смог сбежать из своей резиденции^*. Эти слухи были подхвачены и оппозиционной прессой: Вашингтон исподволь готовился к президентским выборам 1920 г., и республиканская оппозиция предпринимала необходимые шаги, с тем чтобы предотвратить выдвижение кандидатуры Вильсона на третий президентский срок. После того как президента разбил паралич, даже наиболее верные сторонники Вильсона среди американских периодических изданий газеты "Нью-Йорк уорлд" и "Спрингфилд рипабликан" сочли третий срок практически невозможным. В этих условиях республиканцы принялись за поиски кандидата, способного нанести поражение партии Вильсона. Будущий президент США был подобран группой политических деятелей в "прокуренной комнате" номера чикагской гостиницы "Блэкстоун". Им стал обладавший импозантной внешностью сенатор Уоррен Гардинг. чей послужной список в эпопее с Лигой наций представлялся вполне приемлемым, для участников политического сговора, среди которых были сенаторы Лодж, Брэндидж, Кертис, а также... полковник Дж. Харви - "первооткрыватель" Вудро Вильсона, оказавшийся в той же роли, но уже в республиканском лагере.

^* (На самом деле решетки были установлены еще в 1902 г. в годы президентства Т. Рузвельта с целью защиты окон от попаданий мяча, когда дети президента играли в бейсбол на лужайке перед Белым домом.)

Имя В. Вильсона все-таки фигурировало в списке возможных претендентов на пост президента вплоть до дня съезда демократической партии. 4 ноября 1920 г., на следующий день после президентских выборов, газета "Нью-Йорк уорлд" следующим образом прокомментировала их результат: "Американский народ желал перемен и проголосовал за перемены. Он не знал, какого рода перемен ему хочется, и он не знает и сегодня, за какие перемены он проголосовал". Но то, что не было известно американскому народу, должно быть, было хорошо известно тем политическим силам Соединенных Штатов, которые выдвинули на политическую авансцену "темную лошадку" из штата Огайо - бывшего издателя провинциальной газеты "Марион стар" Уоррена Гардинга.