X. Дороги, которые они выбирают

В один из последних дней своего пребывания в Белом доме Л, Джонсон счел необходимым предупредить нового вице-президента США С. Агню об опасности недооценки роли "большой прессы" в политической жизни страны. Перечислив все крупнейшие телекомпании, информационные агентства, газеты, журналы и службы по изучению общественного мнения, Джонсон сказал: "Они столь чертовски большие, что полагают, что им принадлежит вся страна. Но, молодой человек, не вздумайте вступать с ними в борьбу" И добавил: "Помните: они выходят каждый день (на американскую общественность. - Э. И.), а вы - нет"^*. В этом эпизоде вызывает некоторое удивление лишь то, что это предупреждение Джонсон адресовал С. Агню, а не своему преемнику в Белом доме - новому президенту США Ричарду Никсону. Скорее всего Джонсон попросту отдавал себе отчет в отсутствии необходимости "учить ученого". Ведь пи один из бывших президентов США не обладал столь внушительным опытом общения с представителями прессы и не испытал на себе до прихода в Белый дом последствий всех оттенков взаимоотношений с ними в такой степени, в какой это выпало на долю Никсона.

^* (Halberstam D. The Powers That Be. Op. cit. P. 596; Reogh J. Op. cit. P 133.)

В отличие от всех своих предшественников Ричард Никсон вступил на пост президента США с твердым убеждением, что пресса, и в первую очередь периодическая печать, является его личным заклятым врагом и что успех или неуспех его администрации будет зависеть в значительной мере от того, удастся ли ему одержать верх над ней в борьбе за влияние на общественное мнение страны или, еще того лучше, превратить ее в своеобразную "приставку" к имеющимся в распоряжении Белого дома инструментам политического руководства страной.

Задача, предусматривавшая ужесточение контроля Белого дома за деятельностью прессы, была поставлена Р. Никсоном в форме распоряжения, которое следовало неукоснительно выполнять, и аппарат президента, беспрецедентно большую долю которого составили специалисты в области средств массовой информации, политической рекламы и "связи с общественностью", приступил к ее реализации.

Получивший суровую закалку в многочисленных политических битвах прошлых лет, Никсон распространил на прессу те же методы борьбы, к которым он сплошь и рядом прибегал в отношении своих политических противников и соперников. Но это был "новый" Никсон, разительно отличавшийся от Никсона прошлых двух десятилетий, научившийся владеть своими чувствами и решительно настроенный не повторять ошибок своей политической юности. Допрезидентская политическая биография Р. Никсона охватывала весьма продолжительный отрезок времени в 22 года. Особенностью неуклонного и целеустремленного восхождения Никсона по иерархической лестнице американской политики было то, что начиная с 1946 г., когда 32-летний Никсон начал это восхождение, его фамилия неизменно вызывала повышенный интерес у представителей прессы США.

Оглядываясь на годы первого послевоенного десятилетия, можно прийти к выводу, что Р. Никсон пришел в Белый дом гораздо более известным в стране и за ее пределами политическим деятелем, чем абсолютное большинство его предшественников и преемников па посту президента США, во всяком случае в текущем столетии. Даже Т. Рузвельт, Г. Гувер и Д. Эйзенхауэр, пользовавшиеся к моменту вступления на президентский пост довольно широкой известностью в стране в силу их деятельности в других, неполитических сферах, не могли составить конкуренцию Никсону в этом плане ни с точки зрения продолжительности, ни с точки зрения пристальности внимания со стороны общественности и прессы США.

Оппортунизм присущ политическому миру США в такой же степени, в какой любовь к яблочному пирогу присуща всем американцам. Журналист У. Сэфайр, ставший одним из ближайших помощников президента Никсона и составителем его официальных речей, в своем "Новом языке политики" определил оппортуниста как человека, "жертвующего принципом ради достижения выгоды" и "меняющего свою позицию в зависимости от того, что пользуется популярностью в данный момент". У изначально присутствовавших в характере Р. Никсона оппортунистических черт была бросавшаяся в глаза особенность - питательной средой, в условиях которой они проявились в полную силу, были антисоветизм, милитаризм и внутренняя политическая реакция, выступившие в Соединенных Штатах на первый план общественной жизни во второй половине 40 - начале 50-х гг. Т. Уайт писал, что в 1946 г., "когда начинался путь Никсона в политике, дела решались просто... Победу обеспечивало нападение: вы выбирали безымянного врага и пугали им избирателей или же выбирали хорошо известное имя, анатомировали его и приклеивали к нему ярлык"^*. Никсон искусно пользовался всеми известными американскому политическому миру методами и средствами диффамации личности в отношении своих конкурентов па выборные посты и тех, кого он выбирал в качестве жертв своего политического честолюбия. Член палаты представителей Дж. Вурхис в 1946 г., а двумя годами позднее сенатор Элен Г. Дуглас были вынуждены уступить свои посты Р. Никсону и навсегда покинуть политическую арену, будучи скомпрометированы необоснованными обвинениями в "отсутствии патриотизма" и "симпатиях к коммунизму"^**, а в 1950 г. ответственный сотрудник государственного департамента США Алджер Хисс был осужден на пять лет тюремного заключения по сфабрикованному при активном участии Р. Никсона обвинению в шпионаже в пользу СССР, В условиях охватившей всю страну маккартистской истерии имя "молодого патриота из Калифорнии, напавшего на след коммунистического заговора в правительстве США", обеспечивало журналистам получение сенсационного материала. Хотя используемые Никсоном методы и средства борьбы со своими политическими противниками мало кому импонировали, многие из представителей прессы при определении своего отношения к личности Никсона руководствовались зачастую сугубо меркантильными соображениями, усматривая в его деятельности источник гарантирующей им "кусок хлеба" информации. К тому же, и об этом не следует забывать, разгул маккартизма способствовал созданию вокруг имени Никсона своеобразного щита неприкосновенности.

^* (White Theodore. Breach of Faith; The Fall of Richard Nixon. New York, 1975. P. 63.)

^** (Когда позднее один из сторонников Дж. Вурхиса обвинил Р. Никсона во лжи, тот ответил: "Естественно, я знал, что Джерри Вурхис никакой не коммунист. Главное - победить. Вы просто наивны"^***.)

^*** (Esquire. 1976. June. P. 96.)

По существу, А. Хисс не был "обвиняемым", как не был "обвинителем" и сам Никсон. И тот, и другой символизировали изменения, происшедшие в американском обществе в условиях послевоенной расстановки политических сил. Своим участием в работе Крымской конференции руководителей трех держав антигитлеровской коалиции (в качестве одного из многочисленных американских дипломатов среднего эшелона), Сан-Францисской конференции, учредившей ООН (в качестве уже ответственного сотрудника государственного департамента США), и своей последующей деятельностью на посту президента Фонда Кариеги в интересах мира А. Хисс олицетворял все те стороны деятельности "новокурсников" - соратников Ф. Д. Рузвельта, либеральных демократов - "коммунистических попутчиков", без дискредитации, и, более того, общественного осуждения "непатриотичных", "подрывных действий" которых набиравшие силу американские правые не могли рассчитывать на политический успех. "Разоблачение Хисса в качестве коммуниста и шпиона оказалось весьма своевременным подтверждением обоснованности их позиции. Оно рассматривалось и как свидетельство необходимости более жесткого отношения к доморощенным радикалам и к России. Судебные процессы стимулировали антикоммунистическую истерию и "охоту на ведьм", - писал об этом периоде Дж. К. Гэлбрайт^*.

^* (Atlantic. 1978, May. P. 46-47.)

Ричард Никсон был уже официальным кандидатом республиканской партии на пост вице-президента США, когда в руки американских журналистов не без содействия политических противников Никсона попали материалы, уличавшие того в противозаконных финансовых махинациях с общественными средствами. Политическая карьера Никсона оказалась под серьезной угрозой. Положение усугублялось тем, что ряд ведущих органов периодической печати США увидел в сложившейся ситуации возможность раздуть скандальное дело вокруг хорошо известного в стране имени, не подвергаясь опасности быть обвиненными Никсоном и его единомышленниками в "прокоммунистических симпатиях" - ведь речь шла всего лишь о финансовой нечистоплотности кандидата республиканцев. Никсон, хорошо зная нравы американской репортерской практики, не строил никаких иллюзий относительно возможности "отмыть свое доброе имя" в условиях разгоревшейся кампании по диффамации его собственной личности - в политическом мире Америки он был тогда не столь уж значительной фигурой и не располагал еще влиянием, властью или каналами давления на периодическую печать страны. Единственной его надеждой могло быть лишь молодое американское телевидение, еще не обретшее способности влиять на политический процесс и по этой причине, как казалось многим, практически бессильное.

За несколько месяцев до описываемых событий, а точнее 18 ноября 1951 г., было положено начало истории американского телевидения. Забавная техническая новинка Всемирной выставки 1939 г. в Нью-Йорке, пролежавшая "на полке" всю вторую мировую войну, начала свое победное шествие. В тот день из студии Си-Би-Эс была осуществлена первая телепередача, которую видели 3 млн американских телезрителей. С телеэкрана перед американцами выступил первый ведущий, политический обозреватель компании Си-Би-Эс Э. Мёрроу, комментировавший кадры с изображением достопримечательностей страны - моста Золотые Ворота и Телеграфного холма в Сан-Франциско и Статуи Свободы и Бруклинского моста в Нью-Йорке. Вслед за тем были показаны кадры военной кинохроники о действиях американской пехоты в Корее. Политическую роль в жизни страны телевидению предстояло обрести позднее, в ходе предстоящей избирательной кампании 1952 г. по выборам президента США.

По свидетельству многих американских авторов, именно в ходе этой кампании Р. Никсон убедился в практически неограниченных возможностях телевидения, позволивших ему обратиться к общественности, минуя периодическую печать, поверх голов партийных боссов. 23 сентября 1952 г., менее чем через год после первой передачи Си-Би-Эс, Р. Никсон выступил по телевидению с пространным заявлением о необоснованности предъявленных ему обвинений в расходовании общественных средств на личные нужды и заверил избирателей в том, что всем членам его семьи всегда были присущи честность, скромность и непритязательность во вкусах. Единственным подарком, который был принят его семьей, с надрывом в голосе "признался" Никсон, был щенок кокер-спаниеля, названный его дочками Чекерсом. Телевизионное выступление Никсона, вошедшее в историю страны под названием "Чекерс спич", видели миллионы людей, на которых произвели впечатление горькие рыдания, которыми закончил это выступление глубоко тронутый своими собственными словами Никсон. Такого психологического воздействия на позицию общественности нельзя было бы, конечно, добиться, полагайся он лишь на периодическую печать. Много позднее, в своих первых мемуарах, названных "Шесть кризисов", Никсон напишет: "Не будь этого телевизионного выступления, я никогда не смог бы баллотироваться на пост президента"^*, считая, по всей видимости, что именно этим выступлением ему удалось склонить чашу политических весов на свою сторону и привлечь симпатии значительной части избирателей, чего он вряд ли смог бы добиться без помощи телевидения.

^* (Nixon Richard. Six Crises. New York, 1969. P. 129.)

Вера Никсона в способность телевидения приносить ему удачу была основательно поколеблена в 1960 г., когда телевизионные дебаты с Дж. Кеннеди в ходе предвыборной кампании (а они проходили на глазах по меньшей мере 70 млн телезрителей) заметно повредили его шансам на победу в борьбе за Белый дом. Избегая частых встреч с репортерами и уклоняясь от сколько-нибудь содержательных бесед с ними, Никсон лишь в еще большей степени настраивал их против себя. "Ловкач Дик" - так прозвали Никсона не симпатизировавшие ему газетчики, отдавая явное предпочтение обаятельному, общительному и казавшемуся им открытым и откровенным Джону Кеннеди. Остается удивляться, что в этих обстоятельствах Кеннеди удалось победить Никсона лишь самым незначительным в истории американских выборов большинством голосов. Всю вину за свое поражение Никсон был склонен возлагать на американских репортеров. Спустя два года после очередного поражения, которое он потерпел в борьбе за пост губернатора штата Калифорния, Никсон дал волю своим чувствам. В течение семнадцати минут Никсон высказывал собравшимся в лос-анджелесском отеле "Беверли Хилтон" журналистам все, что он о них думал, завершив свой монолог словами, без цитирования которых не обходится ни один из пишущих о Никсоне авторов: "Покидая прессу, единственное, что я могу сказать, - это то, что в течение шестнадцати лет, начиная с дела Хисса, вы изрядно веселились - да, изрядно веселились, когда вам удавалось нанести мне удар, и я полагаю, что и я не оставался в долгу. Все это продолжалось до самого последнего дня. Но вам больше не удастся шпынять Никсона, господа, поскольку это моя последняя пресс-конференция". И уже сходя с трибуны, - своему пресс-секретарю Г. Клайну: "Ну вот я и выдал этим треклятым ублюдкам по первое число!"^*. Весь гнев Никсона в те годы обрушивался на газетчиков, тогда как другие средства массовой информации не раз фигурировали в его заявлениях в качестве образцов объективности. "Я могу лишь благодарить бога за то, что существуют радио и телевидение, само наличие которых способствует несколько большей честности газет", - говорил он^**.

^* (Progressive. 1972. November. P. 34.)

^** (Bagdikian Ben. The Information Machines. Op. cit. P. 15.)

В трудах американских авторов, подчеркивающих особую роль, отводимую журналистской профессии в деле охраны Демократических свобод (а большинство подобных трудов написано, как правило, самими журналистами), можно нередко встретить ссылку на победу Франклина Д. Рузвельта в 1932 г., когда подавляющее большинство издателей и редакторов газет выступало против его кандидатуры, тогда как рядовые репортеры в основной своей массе симпатизировали ему. Этот действительно имевший место факт нередко приводится в поддержку утверждения о том, что демократизм американской политической системы исключает возможность сколько-нибудь существенного влияния даже большинства хозяев американской прессы на исход президентских выборов в том случае, если так называемая "рабочая пресса" США, т. е. многочисленные рядовые журналисты, предположительно отражающие точку зрения голосующих "низов", не склонны разделять позицию своих нанимателей.

В 1968 г. произошло противоположное: при преобладании отрицательного отношения к кандидатуре Ричарда Никсона со стороны "рабочей прессы" (о чем свидетельствуют труды и воспоминания как журналистов, так и самого Р. Никсона и лиц из его ближайшего окружения), но при поддержке подавляющего большинства издателей и редакторов американских ежедневных газет Никсон оказался победителем. Для обретших колоссальную политическую власть магнатов монополистической прессы США Никсон казался единственным политическим деятелем, способным вывести страну из кризиса доверия к Белому дому, вызванного гибельным внешнеполитическим курсом администрации Джонсона. Позиция этих кругов нашла отражение в редакционной статье, напечатанной во всех семнадцати газетах, принадлежавших газетному концерну Скриппса - Говарда. В этой статье, в частности, утверждалось: "Страна созрела и, судя по всему, готова к переменам. С исторической точки зрения перемены в Вашингтоне всегда полезны. Мы считаем, что они особенно необходимы в текущем году. Только Ричард Никсон способен осуществить эти перемены должным образом"^*. И хотя время от времени отдельные политические обозреватели возвращались в своих статьях и комментариях к мысли о необоснованности столь радужных надежд на личные качества Никсона и реальность обещаемого им "упорядочения" взаимоотношений между различными сегментами американского общества, включая и взаимоотношения между исполнительной властью и прессой, предвыборные заявления республиканского кандидата постепенно сводили на нет имевшиеся у них опасения. Именно в эти месяцы, непосредственно предшествовавшие выборам, в печати все чаще стали появляться утверждения о "новом Никсоне", пересмотревшем-де свои прошлые "заблуждения". При всей их неконкретности и явной рассчитанности на саморекламу предвыборные заявления Никсона о необходимости "снова иметь открытую администрацию - открытую для идей, исходящих от народа, и открытую для общения с народом, - администрацию открытых дверей, открытых глаз и открытого разума"^** производили должное впечатление даже на тех журналистов, которые считали себя достаточно искушенными в вопросах тактики предвыборной борьбы. Впрочем, скорее всего дело было не столько во впечатлении, производимом никсоновскими заявлениями на рядовых журналистов, сколько в позиции владельцев средств массовой информации США, в абсолютном большинстве своем поддерживавших кандидатуру Никсона. Даже Дж. Рестон, явно претендовавший на роль "второго Липпмана" американской политической журналистики, решался лишь на проявление скептического отношения ко всем предвыборным заверениям кандидатов.

^* (New York Times. 1968, October 1.)

^** (Progressive. 1972, November. P. 34.)

Победив в ноябре 1968 г., Р. Никсон продолжал убеждать страну в разумности сделанного избирателями выбора, поскольку-де правда будет символом деятельности его администрации и, таким образом, возможность возникновения кризиса доверия к ней будет полностью исключена. Эти заверения Никсона с готовностью доводила до сведения страны пресса Америки. Впоследствии многие из журналистов - сознательных или невольных пропагандистов образа "нового Никсона" в попытке оправдаться ссылались на то, что в то время победа Никсона казалась им намного предпочтительнее ситуации, сложившейся в годы джонсоновской администрации.

Газета "Нью-Йорк таймс", не принадлежавшая к лагерю сторонников Никсона, продолжала высказывать сомнения в искренности его обещаний, хотя и признавала за ним качества незаурядного политического деятеля. За несколько дней до президентских выборов 1968 г. ведущий политический обозреватель этой газеты Дж. Рестон писал: "Существует, по сути дела, всего лишь три пути общения (Белого дома. - Э. И.) с прессой: наилучшим путем является информирование ее по всем вопросам - это занимает все ее время и в конечном итоге истощает ее силы и приедается. Вторым по эффективности путем является полный отказ от информирования, что во всяком случае пробуждает в представителях прессы детективов и вызывает у них желание разгадать тайну. Наихудшим путем - путем, которого придерживается Никсон, - является попытка манипулировать прессой, притворяться откровенным в личных беседах, но в действительности использовать все возможные ухищрения, чтобы под броскими заголовками на первых страницах печатных органов публиковался умышленный вздор"^*. "Шедеврами фальшивой искренности" назвал Дж. Рестон в той же статье телевизионные пресс-конференции Никсона, в ходе которых кандидат республиканцев тщательно отбирал из общей массы журналистов лишь тех, на чьи вопросы ему было выгодно отвечать. Несмотря на презрение, питаемое им к прессе, Никсон проводил сутки, а то и двое, вновь и вновь просматривая подготовленные сотрудниками Совета национальной безопасности (СНБ) специальные подборки материалов к президентским пресс-конференциям, в которых на каждый возможный вопрос содержался возможный ответ, свидетельствовал специальный помощник Г. Киссинджера по СНБ Энтони Лэйк^**.

^* (International Herald Tribune. 1968, October 31.)

^** (Hess Stephen. The Price of Power. Op. cit. P. 103.)

Несмотря на явное неприятие большинством журналистов никсоновского стиля общения с прессой, традиция взаимоотношений "медового месяца" между Белым домом и прессой была распространена на новую администрацию с момента ее прихода к власти 20 января 1969 г. "Даже самые отъявленные бандиты пера соблюдают, как правило, этот запрет на охоту в течение определенного времени"^*, - отмечал Дж. Рестон. Что же касается ведущих журналистов и обозревателей, то они не только воздерживались от критики в адрес президента, но и пытались убедить страну, во всяком случае в течение первых двух месяцев деятельности новой администрации, что с приходом Никсона в Белый дом "рассеется туман подозрения и недоверия, омрачивший последние годы джонсоновской администрации", и что "атмосфера откровенности", обещанная Никсоном, открывает новые горизонты перед прессой^**.

^* (International Herald Tribune. 1968, December 2.)

^** (International Herald Tribune. 1969, March 14.)

"Медовый месяц" иммунитета Белого дома от критики со стороны представителей прессы длился около шести месяцев, несмотря на то что уже после нескольких первых пресс-конференций стало ясно: президент твердо настроен держать журналистов "на расстоянии вытянутой руки", отметая попытки (по словам Дж. Кио) этих "угрожающе кружащих над ним стервятников"^* вызвать его на откровенность и получить больше информации, чем он собирался им дать. Особую чувствительность проявлял президент к попыткам журналистов получить сведения о конкретных шагах администрации, направленных на прекращение американского военного вмешательства в Юго-Восточной Азии. Пользуясь периодом затишья в критике политики Белого дома по вьетнамскому вопросу и следуя указаниям президента, сотрудники его аппарата привлекли нескольких наиболее откровенных сторонников агрессивного внешнеполитического курса США из числа ведущих политических обозревателей, поставив перед ними задачу дискредитировать растущее антивоенное движение и его активных участников и оградить президента от "несправедливых нападок" прессы на возможно более продолжительный срок.

^* (Keogh J. Op. cit. P. 45.)

Следуя этой линии Белого дома и в явном расчете па привилегию доступа к "внутренней информации" правительства, один из наиболее реакционных обозревателей США, Дж. Олсоп, пытался внушить общественному мнению страны, что оппозиция агрессии США во Вьетнаме объясняется в действительности наличием "в средствах массовой информации, как и в политике, большого числа людей, убедивших себя в том, что последствия американского поражения во Вьетнаме будут не более серьезны, чем самая обычная простуда". "Большой процент этих лиц в значительной мере заинтересован в американском поражении, - провоцировал Дж. Олсоп. - Ведь они громогласно предсказывали его и будут выглядеть довольно глупо, если произойдет нечто противоположное"^***. "Противоположное", однако, не происходило, и с каждым месяцем критика пассивности администрации в решении этой проблемы обострялась. На смену высказывавшемуся ранее прессой утверждению о деловитости и компетентности нового президента пришло убеждение в том, что в руководстве страны назревает "кризис ужасающих масштабов"^***. Осенью 1969 г., столкнувшись с растущей критикой бездействия Белого дома в решении вьетнамской проблемы, Никсон в довольно агрессивном тоне напомнил журналистам в ходе одной из, как правило, малосодержательных пресс-конференций, что ему предстоят еще три с лишним года пребывания в Белом доме и что удавшийся прессе "первый эксперимент по ломке президента" в годы администрации его предшественника обречен на неудачу в годы его пребывания в Белом доме, поскольку он (Никсон) не намерен пассивно реагировать на попытки сделать его "первым президентом США, проигравшим воину"^****.

^* (International Herald Tribune. 1969, June 26.)

^** (На протяжении ряда лет Дж. Олсоп настойчиво проводил эту мысль в своих статьях. Белый дом считал ее настолько удачной, что в феврале 1971 г. счел необходимым разослать текст очередной статьи Олсопа на эту тему в адрес сотен американских газет "для сведения" их редакторов.)

^*** (International Herald Tribune. 1969, July 14.)

^**** (International Herald Tribune. 1969, October 18-19.)

Решение Никсона пойти на явное обострение отношений с и без того не испытывавшими к нему симпатий журналистами свидетельствовало о недооценке им тех сдвигов, которые произошли в предшествующие несколько лет в реальных позициях владельцев органов американской печати и других средств массовой информации в политической жизни страны. Они не только убедились на примере с Л. Джонсоном, что могут влиять на судьбы политических деятелей, но и пришли к решению никому не уступать обретенной ими роли в политической жизни американского общества. "В последние два десятилетия, - писал в 1981 г. политический обозреватель газеты "Вашингтон пост" Дж. Крафт, - мы, работающие в прессе и на телевидении, разительным образом трансформировались... Существенно повысились наши доходы, наш статус в обществе и наша власть. В ходе этого процесса мы отошли от наших роли и стандартов, освященных традицией. Мы уже не представляем широкого разнообразия взглядов. Мы прекратили быть нейтральными в освещении событий. Мы покинули кулисы и продвинулись к центру сценической площадки, где происходит действие"^*. Столь разительная метаморфоза в статусе представителей прессы объясняется тем, что с развитием технического оснащения средств массовой информации журналисты перестали быть теми отвергнутыми "высшим обществом" репортерами прошлого, которые метались по городу или любому другому населенному пункту, буквально вынюхивая информацию о наиболее крупных и сенсационных событиях местного масштаба, включая пожары, убийства, скандалы, беспорядки и т. п. Только действительно крупные журналисты прошлого могли получить через доступные лишь им каналы информацию о событиях, творившихся в близлежащих крупных городах. Такого рода проблемы в наши дни уже мало интересуют средства массовой информации. Сегодня на первых страницах газет и в "шапках" радио- и телерепортажей мелькают названия далеких стран, миллиардные бюджеты, миллионные армии безработных, сложнейшие военно-политические и военно-стратегические проблемы. В век научно-технического прогресса и информационного взрыва не мог не расти и уровень политической грамотности широких масс. "Сегодня, - писал издатель газеты "Лос-Анджелес таймс" Отис Чэндлер, - в связи с расширяющимся кругозором среднего читателя газеты, в связи с тенденцией к специализированному репортажу мы, как и многие другие газеты, берем на работу большое количество репортеров из высших и средних классов, мужчин и женщин, которые в принципе более образованны, более утончены и более высоко оплачиваемы, чем большинство наших граждан"^**. В результате абсолютное большинство ведущих политических обозревателей, к чьему мнению и высказываниям прислушиваются как в самих Соединенных Штатах, так и за их пределами, находятся (пользуясь определением, сформулированным одним из них) "в такой же степени контакта со средней Америкой, в какой король Великобритании Эдуард VII был с горняками Уэльса"^***.

^* (Commentary. 1981, May. P. 36.)

^** (Commentary. 1981, May. P. 37.)

^*** (Washington Monthly. 1976, July - August. P. 19-20.)

В плане характеристики происшедших сдвигов в роли и месте прессы в американской политической системе особый интерес представляла опубликованная в начале октября 1969 г. статья политического обозревателя газеты "Вашингтон пост" Д. Броудера, в которой нашли четкое отраженно претензии прессы США на роль "четвертой ветви" государственной власти. Написанная как бы в защиту президента от необоснованной критики и призывающая представителей прессы разумно и осторожно пользоваться обретенной силой, статья Броудера предупреждала президента о необходимости проявлять должное уважение к прессе во избежание нежелательных осложнений для Белого дома: "Люди научились "ломать президента" и, подобно любому другому открытию, придающему силу его обладателю, сам факт обладания ими этим умением служит гарантией того, что оно будет использовано на практике". Но, главное, что бросалось в глаза и было абсолютно немыслимо всего лишь несколько лет назад, заключалось в том, что, призывая своих коллег но перу к сдержанности в критике президента, Броудер впервые сформулировал в не оставляющих никаких сомнений выражениях твердое решение монополистов средств массовой информации претендовать на права и прерогативы конституционных органов государственной власти. "Вместо того чтобы лишать его (президента, - Э. И.) возможности руководить страной, сохраняя его вместе с тем у власти, вместо того чтобы оставлять во главе страны на оставшиеся три года сломленного президента, не разумнее ли было бы для дела и для страны прибегнуть к конституционному методу устранения президента"^*, т. е. импичменту. Трудно, конечно, утверждать, что именно эта угроза Броудера оказала отрезвляющее воздействие на Никсона, но в последующие месяцы тактическая линия поведения президента в отношении прессы была, во всяком случае внешне, заметно скорректирована.

^* (International Herald Tribune. 1969, October 8.)

В одной из популярных американских народных песен есть такие слова: "Я пойду верхней дорогой, ты же иди нижней дорогой". Начиная с осени 1969 г. в своих взаимоотношениях с представителями прессы Никсон явно избрал "верхнюю дорогу" - дорогу показных дружелюбных отношений с журналистами. "Нижняя дорога" - дорога натянутых отношений, предполагающих периодическое одергивание осмеливающихся на критику Белого дома представителей прессы, вплоть до установления отношений "на ножах" с наиболее несдержанными из них, была отведена вице-президенту С. Агню. В таком распределении обязанностей не произошло никаких изменений даже после того, как журнал "Тайм" напомнил о двухтысячелетней давности совете Аристотеля: "Есть утверждения, которые, будучи высказаны лично, могут возбудить недовольство, показаться назойливыми или же вызвать риск возражений и которые нельзя выдвинуть в адрес оппонента без того, чтобы они не показались оскорбительными или исходящими от невоспитанного человека. Поэтому утверждения такого рода следует вкладывать в уста третьего человека"^*. В прагматическом плане это общетеоретическое положение древнегреческого мыслителя было переосмыслено и перефразировано одним из сотрудников аппарата Белого дома следующим образом: "Агню говорит то, что хотел бы сказать Никсон. Но Никсон, конечно, не может этого сделать, поскольку президентам нельзя высказывать то, что они думают, столь резким языком"^**.

^* (Time. 1969, December 5. P. 14.)

^** (US News and World Report. 1969, November 17. P. 19.)

Свидетельством того, что продолжавшийся шесть месяцев период "медовых" взаимоотношений никсоновской администрации и прессы окончился раз и навсегда, явилось развернутое Белым домом в октябре 1969 г. концентрированное наступление на политическое инакомыслие. "Слабосильным сборищем зарвавшихся снобов, именующих себя интеллектуалами", назвал вице-президент Агню группировку либеральных политических деятелей США, активно выступавших за прекращение американской агрессии во Вьетнаме.

Основной удар вице-президентского воинственного сарказма пришелся по представителям "восточного истеблишмента" - "нудным набобам негативизма" и "истеричным ипохондрикам истории", чье "малодушное осторожничанье" контрастировало, по утверждению Агню, с позицией добропорядочных и полностью доверяющих своему президенту граждан Америки. "Нью-Йорк таймс" писала 21 октября 1969 г.: "В словах г-на Агню пугает то, что он отождествляет поддержку войны с мужественностью, называя в то же время "слабосильными" тех, кто выступает с требованием удвоить усилия страны в целях достижения мира".

Противопоставление малочисленной, как утверждал Агню, группировки "восточного истеблишмента", "живущей и работающей в географически и интеллектуально ограниченной среде Вашингтона и Нью-Йорка", общенациональному "молчаливому большинству", т. е. политически пассивной обывательской массе, якобы разделявшей взгляды администрации на пути решения вьетнамской проблемы, имело своей целью дискредитацию в глазах "средней Америки" не только представителей антиниксоновской оппозиции, но и той части либеральной прессы больших городов США, которая все резче высказывалась против внешнеполитического курса администрации^*. Явно с ведома и при полной поддержке Белого дома вице-президент обрушился на ведущие телевизионные компании, обвинив их в том, что их телекомментаторы способствуют формированию у телезрителей необъективного и искаженного представления о действительном положении вещей, и призвал общественность "довести до сведения телевизионщиков, что народу нужна честная и объективная информация". "Ни одно другое средство массовой информации не обладает таким влиянием на общественное мнение, как телевидение, - объяснял Агню причину особого внимания Белого дома к политическим комментариям телевидения. - В то время как "Нью-Йорк таймс" охватывает читательскую аудиторию, насчитывающую 800 тысяч человек, телекомпания Эн-Би-Си одними своими вечерними новостями охватывает в 20 раз больше людей. В условиях, когда три телесети располагают возможностью каждый вечер определять содержание новостей для 43 миллионов человек, такая постановка вопроса выглядит далеко не легкомысленной"^**.

^* (Time. 1969, October 31. P. 14.)

^** (Hess S. American Political Dynasties. Op. cit. P. 66.)

На первый взгляд видимое отсутствие логики и последовательности в действиях администрации и самого президента давало основание для недоумения: явно отдавая предпочтение телевидению как наиболее надежному каналу выхода на широкую общественность, Никсон (оставаясь, правда, за кулисами) руководил кампанией по его дискредитации в глазах американцев. Д. Уайз, один из наиболее серьезных исследователей злоупотреблений властью в США, дал, как представляется, исчерпывающее объяснение этому кажущемуся парадоксу: "По мнению Никсона, телевидение в идеале должно было служить лишь передатчиком, механическим средством электронной передачи непосредственно избирателям его образа и высказываний. Именно эта концепция телевидения, как канала передачи, а не концепция телевидения как формы электронной журналистики пользовалась поддержкой Никсона. Как только телевидение начало подвергать анализу его слова, выдвигать соображения по поводу его высказываний или выносить суждение в форме информации, оно стало... политической мишенью"^*.

^* (Wise D. Op. cit. P. 375.)

Представляется, однако, что в пылу начатой им по указанию президента полемики с прессой Агню явно "перегнул палку", заявив, что в результате роста монополистических объединений в области средств массовой информации "все большая власть концентрируется в руках все меньшего числа людей"^*. В качестве примера беспрецедентной концентрации власти в руках пресс-монополий Агню ссылался па корпорацию, владеющую газетой "Вашингтон пост", журналом "Ньюсуик", столичной радиотелевизионной станцией и одной из крупнейших в стране информационных служб "Лос-Анджелес таймс - Вашингтон пост" и имеющую в своем распоряжении большой штат сотрудников, занимающихся исследовательской, справочно-информационной и вспомогательной деятельностью. (Несколькими годами позже эта корпорация, принадлежащая семейству миллионеров Грэхемов - Мейеров, сыграет роковую роль в политических судьбах и С. Агню, и Р. Никсона.) Немедленная реакция "большой прессы" Соединенных Штатов на заявления Агню была однозначной, и иной ожидать не приходилось. "Заговором с целью подрыва доверия к прессе" назвал У. Кронкайт развернутую Белым домом кампанию. "Если он (Никсон) не только осуждает своих критиков, но и намекает на то, что весь комплекс представлений, получаемых американцами о мире и национальных событиях, является искаженным, то он бьет по самым корням той системы, которая привела его в Белый дом, - предупреждала о возможных последствиях для президента одна из ведущих газет. - Остается надеяться, что всю эту авантюру можно будет отнести за счет некоего раздражения, некоего чрезмерного усердия в экстраполяции понятия "молчаливое большинство" и что от этой авантюры быстро откажутся. В противном случае и без того значительная напряженность в Соединенных Штатах, некоторое ослабление которой ожидалось от администрации Никсона, возрастет во много раз"^**.

^* (International Herald Tribune. 1969, November 22-23.)

^** (International Herald Tribune. 1969, November 19.)

Предупреждение Белому дому было яснее ясного: не мифическое "молчаливое большинство" определяет политический климат в стране и судьбу той или иной администрации, а интересы могущественной верхушки монополистического капитала. Однако, судя по всему, на том этапе развития конфликта этому предупреждению не вняли должным образом в Белом доме: казавшаяся ограниченной по своим целям акция никсоновской администрации против крупнейших телекорпораций в течение буквально нескольких дней переросла в наступление по всему фронту, против всей монополистической прессы США. В ноябре 1969 г. руководитель пресс-службы Белого дома Г. Клайн призвал всю прессу пересмотреть свою деятельность "с точки зрения большего соответствования требованиям сегодняшнего дня"^*. Не ограничиваясь одергиванием "зарвавшихся" обозревателей и комментаторов, вице-президент Агню перешел к самым откровенным угрозам, заявив, в частности, что американцы будут правы, если откажутся терпеть концентрацию власти в руках "крошечной и замкнутой общины никем не избранных привилегированных людей, пользующихся монополией, которая санкционируется и лицензируется правительством"^**. Это вполне конкретное заявление было интерпретировано как напоминание руководству телекорпораций, что их выход в эфир является не правом, а привилегией, предоставляемой правительством США, и что Белый дом располагает вполне реальными возможностями осуществления ответных санкций путем лишения "злоумышленников" государственных лицензий на функционирование. Угроза звучала весьма недвусмысленно, и 25 ноября президент Си-Би-Эс Ф. Стэнтон заявил от имени ведущих радио- и телевизионных корпораций США, что принадлежащее правительству право выдачи лицензий на выход в эфир означает на деле его власть над жизнью или смертью этих средств массовой информации и превращает любой правительственный демарш против прессы в грозное оружие администрации. С 1798 г., когда был принят закон о "подстрекательстве к мятежу", грозивший тюремным заключением или ссылкой за критику правительства, страна не знала ничего подобного, подчеркнул он^***.

^* (International Herald Tribune. 1969, November 18.)

^** (International Herald Tribune. 1969, November 15.)

^*** (Congress and the Nation. V.III. 1969-1972. A Review of Government and Politics. Washington, D. C, 1973. P. 975-976.)

Попытки "навести порядок" в деятельности средств массовой информации не ограничивались угрозами принятия официальных санкций. Спустя несколько лет, в ноябре 1973 г. в американской печати было опубликовано содержание восьми секретных меморандумов, подготовленных на протяжении 1969-1970 гг. близкими советниками президента Никсона Джебом Магрудером, Чарльзом Колсоном и другими. В перечне доступных администрации мер по обузданию "вышедшей из-под контроля" прессы фигурировало, в частности, натравливание Налоговой службы США на особо активных критиков президента и использование санкций антитрестовского управления министерства юстиции США против отдельных возомнивших себя чуть ли не полностью неподвластными Белому дому монополистических объединений прессы. Реализация предложений, содержавшихся в меморандумах, началась уже в конце 1969 г.

Одной из первых жертв мести Белого дома оказался американский публицист Ж. Уитковер, написавший в 1969 г. книгу "Воскресение Ричарда Никсона" об избирательной кампании 1968 г. По указанию президента Уитковеру был закрыт доступ к интересовавшей его информации, касавшейся, в частности, методов предвыборной борьбы, которые практиковались Никсоном и его помощниками. А через некоторое время чиновники Налоговой службы США провели тщательную проверку всей финансовой документации семьи Уитковера на предмет обнаружения фактов уклонения от уплаты налогов. Аналогичную ревизию провела Налоговая служба и в отношении газеты "Ньюсдей", а также издателя и редактора этой газеты, опубликовавшей серию статей, в которых вскрывались финансовые махинации одного из ближайших друзей президента. В мае 1970 г. "Нью-Йорк таймс" сообщила, что во время выступления С. Агню в Хьюстоне среди журналистов, освещавших пребывание вице-президента в Техасе, было несколько агентов секретной службы, в том числе и с фотокамерами, которые старались не выпускать их из-под контроля. По указанию Белого дома ФБР провело расследование в отношении корреспондента Си-Би-Эс Д. Шорра, вызвавшего недовольство президента своими комментариями. Список опальных журналистов разрастался с каждым появлением в печати новых материалов, критикующих те или иные аспекты политики администрации и никсоновский стиль руководства страной. О том, какими методами пользовался Белый дом в борьбе с неуживчивыми представителями оппозиционной прессы, поведал в 1975 г. на заседании одного из подкомитетов палаты представителей журналист Дж. Андерсон, чьи статьи печатались в нескольких сотнях американских газет: "Холдеман (один из ближайших советников Никсона. - Э. И.) обратился в министерство юстиции, пытаясь обнаружить, не совершал ли я преступных действий - каких бы то ни было преступных действий. Он не ссылался на что-либо конкретное, ему нужно было просто любое нарушение, которое можно было бы мне приписать. Белый дом оказал давление на ФБР и Пентагон, с тем чтобы те провели расследование моей деятельности. Белый дом оказал нажим и на Налоговую службу, чтобы та также провела расследование в отношении меня. Центральное разведывательное управление держало меня под персональным наблюдением"^*.

^* (Panel Discussion Before the Subcommittee on Future Foreign Policy, Research and Development of the Committee on International Relations. House of Representatives, 94th Congress, 1st session. 1975, September 24. P. 23.)

В начале 1970 г. ряд ведущих органов печати и телевидения США, включая газету "Нью-Йорк таймс", журналы "Тайм" и "Ньюсуик", газету "Уолл-стрит джорнэл", телекомпанию Си-Би-Эс, получили судебные постановления, предписывающие их владельцам и сотрудникам предоставлять властям сведения об источниках публикуемой в этих изданиях или используемой в телепередачах информации. Квалифицируя это вмешательство официальных властей в функции прессы как нарушение свободы печати, многие из органов печати и телевидения США поддавались, однако, нажиму. По-своему это понял Ч. Колсон, обративший внимание Белого дома в одном из упомянутых выше секретных меморандумов на то, что руководители телекорпораций "очень нас боятся и усиленно пытаются доказать, что они хорошие ребята... Чем больше я нажимал на них, тем более уступчивыми, сердечно расположенными и чуть ли не подобострастными они становились"^*. Что же касается "работающей прессы", то в результате подобных акций Белого дома у Никсона, по замечанию Т. Крауса, "среди журналистов было столько же друзей, сколько и среди ближайших родственников Алджера Хисса"^**, и это обстоятельство сыграло весьма заметную роль в дальнейшей политической судьбе президента, отразившись на отношении значительной части американской "пишущей братии" к личности 37-го президента США в разгар "уотергейтского скандала".

^* (International Herald Tribune. 1973, November 3-4.)

^** (Сrouse T. Op. cit. P. 183.)

На протяжении всех пяти с половиной лет пребывания Никсона на посту президента США Белый дом проводил по отношению к журналистам четкую разграничительную линию в зависимости от того, как те относились к президенту и проводимому им политическому курсу. В знак особого расположения к поддерживавшим его органам печати президент мог лично нанести визит в редакцию той или иной газеты, отобедать с ее редактором. Представители прессы, благожелательно оценивавшие те или иные аспекты деятельности никсоновской администрации, выделялись из общей массы журналистов, получая регулярные приглашения участвовать в "дружеских беседах" с президентом, в ходе которых они располагали возможностью получить "внутреннюю информацию", доступ к которой был полностью закрыт для их менее сговорчивых коллег. Весьма примечательными представляются результаты одного из экспериментов, проведенных представителями оппозиционно настроенной прессы. После одного из важных внешнеполитических решений президента Белый дом обратился к общественности с приглашением позвонить по телефону в аппарат советников Никсона и высказать свое отношение к этому решению. Двое из журналистов, предупредившие по телефону, что они хотели бы одобрить принятое решение, были незамедлительно соединены коммутатором Белого дома с одним из президентских советников. Двое же других, заявившие о желании зарегистрировать свое отрицательное отношение к решению президента, были вынуждены удовлетвориться беседой с телефонисткой^*.

^* (Progressive. 1972, November. P. 35.)

"Открытое" президентство оказалось на самом деле более "закрытым", чем какое-либо из предшествовавших ему. Доступ к президенту был открыт лишь небольшой группе связанных с ним узами личной дружбы или пользовавшихся его особым доверием людей. За первые шесть месяцев пребывания Никсона в Белом доме ни одному журналисту не удалось получить у президента интервью. Именно в эти месяцы сложился стиль общения президента с представителями прессы, с которыми за все пять с половиной лет Никсон встречался меньше, чем кто-либо из его предшественников со времен Г. Гувера. В этих условиях (обострявшихся к тому же регулярными выпадами вице-президента С. Агню против прессы) неудивительно, что в американской периодической печати уже в сентябре 1969 г. стали появляться материалы, содержащие критику не просто отдельных решений, действий или высказываний Никсона, а всего складывавшегося стиля его президентства. Внимание читателей стало акцептироваться на том, что президент отдыхает больше, чем кто-либо из его предшественников, включая Эйзенхауэра, причем, как саркастически подчеркивалось в печати, в отличие от последнего, Никсон даже не делает вида, что работает. "Вашингтон должен быть домом для президента в наши тревожные дни", - комментировали политические обозреватели частые отлучки президента в свои резиденции во Флориде и Калифорнии, не упуская возможности лишний раз напомнить читателям, во сколько обходится американским налогоплательщикам содержание этих резиденций. С течением времени стали рассеиваться иллюзии и других предвыборных обещаний республиканцев. Подобно тому как это уже не раз происходило в прошлом, представленный со столь необычной помпой кабинет оказался отстраненным от планирования и проведения внешней и внутренней политики американского государства. В администрации Никсона, обобщали свои многомесячные наблюдения журналисты, царит атмосфера закрытого "частного клуба", доступ в который открыт лишь избранным.

При всем том что критическое отношение к Никсону и политическому курсу возглавляемой им администрации распространилось на значительную часть ведущих органов печати, радио и телевидения, в результате развернутой Белым домом кампании буржуазная пресса США оказалась расколотой на два, хотя и не равнозначных по влиянию на общественное мнение страны лагеря. Если судить по тому, в чей адрес были направлены наиболее гневные тирады вице-президента Агню, то выразителями взглядов политической оппозиции были в первую очередь две ведущие газеты США - "Нью-Йорк таймс" и "Вашингтон пост", два наиболее широко распространенных журнала - "Тайм" и "Ньюсуик" и две из трех крупнейших телекорпораций - Си-Би-Эс и Эн-Би-Си, В противоположном лагере, выступавшем, как правило, в поддержку внешнеполитических и внутриполитических акций администрации, были десятки менее крупных газет страны, включая такие, как "Нью-Йорк дейли ньюс", "Вашингтон стар", "Чикаго трибюн", "Филадельфия инкуайрер", и сотни мелких провинциальных газет, радио- и телевизионных станций, владельцы которых никогда не питали (по понятным причинам) особых симпатий к гигантам монополистической прессы США. В кругах читателей именно этой категории периодической прессы и была спровоцирована Белым домом "кампания протеста молчаливого большинства" против политических деятелей - сторонников скорейшего вывода американских войск из Вьетнама и "либералов-догматиков" из числа представителей оппозиционной прессы, в адрес которых было выдвинуто обвинение в "намеренной и постоянной фальсификации информации" с целью "совершения акта политического убийства" президента Никсона. (Так сформулировал обвинение в адрес своих коллег-журналистов политический комментатор телекомпании Эй-Би-Си Говард Смит, не раз заслуживавший признательность Никсона за свою "непредубежденность и искренность". Милость Белого дома сменилась, однако, на гнев, как только Г. Смит осмелился выступить с критикой администрации.)

По данным Американской ассоциации издателей газет, количество городов США, имевших свои собственные газеты, составило на начало 1969 г. полторы тысячи, причем общее число ежедневных газет достигло 1753 названий. Ежедневный тираж всех этих газет в 1968 г. - более 62,5 млн экз. Кроме того, в стране насчитывалось 915 телевизионных станций и 7227 радиостанций, охватывавших своими программами даже самые отдаленные уголки США^*. Без устали разъезжая по периферии во исполнение задачи, поставленной перед ним президентом, и выступая перед провинциальными аудиториями американской "глубинки", Агню выплескивал обвинения в адрес печати и телевидения "восточного истеблишмента" па первые страницы местных газет и в программы местного радио и телевидения, читатели, слушатели и зрители которых активно подключились к искусно управляемому Белым домом хору осуждения "элитарной прессы", обуреваемой-де чувством "иррациональной ненависти к президенту".

^* (International Herald Tribune. 1969, April 22: Wise D. Op. cit. P. 23-24.)

Идейные союзники Никсона и Агню из правого крыла демократической партии также подключились к хору осуждавших "зарвавшуюся прессу". Д. Мойнихэн теоретически обосновывал свое утверждение о том, что, если "равновесие сил между президентом и прессой будет существенно нарушено в пользу прессы, наша способность эффективного демократического правления будет серьезно и опасно ослаблена". Мойнихэн даже обратился к относительно далекой истории, вспомнив "макрекеров" - "разгребателей грязи", мало что изменивших своей социальной критикой в американском капиталистическом обществе 20-х гг. "Встает вопрос, стали ли города лучше после выступлений Л. Стеффенса, или же просто им стало еще стыднее за себя". Из теоретических рассуждений Мойнихэна следовал вывод: "макрекеры", чей гнев был направлен против городских властей, не смогли остановить загнивания городов, поскольку были не в состоянии предложить какое-либо конструктивное решение проблемы. Не окажется ли столь же непродуктивной и критика Белого дома, задавал он риторический вопрос.

К кампании осуждения критиков Никсона подключились и в большинстве своем поддерживавшие республиканскую партию владельцы провинциальных телевизионных станций, в которых Белый дом своевременно разгадал уязвимое "мягкое подбрюшье" общенационального телевидения и позиция которых не могла не учитываться руководителями трех ведущих телекорпораций США. По подсказке Белого дома специально созданный комитет представителей провинциальных телекомпаний одно время даже выступал с "инициативой" реорганизации сайгонского бюро телекорпорации Си-Би-Эс, дабы оно прекратило "непатриотичное" освещение хода войны во Вьетнаме.

Реализация решения Белого дома выйти на "молчаливое большинство" Америки, минуя ведущие органы периодической печати США, в существенной степени облегчалась тем, что недвусмысленная угроза официальных представителей администрации лишить "ослушников" государственных лицензий на право функционирования произвела впечатление даже на могущественных телемагнатов, хотя многие из них и пытались в те годы сделать вид, что не испугались. К тому те на протяжении уже многих лет в Белом доме существовала специально оборудованная телестудия, подключенная к программам трех основных телесетей страны. Ее создание объяснялось в свое время необходимостью оперативного обращения президента к общенациональной телеаудитории в случае возникновения чрезвычайных обстоятельств. Возможностями этой телестудии Никсон уже пользовался в первые месяцы своего пребывания в Белом доме, объявив десяткам миллионов своих сограждан причины наложения им президентского вето на подготовленный сенатом законопроект об ассигнованиях на деятельность министерства здравоохранения, образования и социального обеспечения. "Каким же образом сенаторы, несогласные с президентом, могут пользоваться "равными" с ним возможностями, когда они обращаются к полупустой палате конгресса, а президент отстаивает свою точку зрения с позиции величия Белого дома перед многомиллионной аудиторией?" - задавал справедливый вопрос Дж. Рестон^*. Оказываемое Никсоном предпочтение выступлениям по радио и телевидению в противовес встречам с представителями печати объяснялось тем, что президент располагал реальной возможностью сохранять полный контроль над содержанием доводимой до сведения общественности информации. Единственным недостатком радио- и телевизионного канала, с точки зрения Никсона, было то, что за его выступлениями обычно следовал политический анализ комментатора, в котором могли подвергаться сомнению или опровержению высказанные президентом положения. В целом ряде случаев под давлением Белого дома телекорпорации бывали вынуждены отказываться от таких неугодных президенту комментариев.

^* (International Herald Tribune. 1970, January 29.)

В выгодной ситуации оказывался Никсон и в тех случаях, когда он использовал канал "президентского телевидения" для проведения встреч с журналистами. В результате транслировавшиеся по телевидению пресс-конференции и беседы президента со специально отобранными представителями прессы превращались в своеобразный "театр одного актера". Как свидетельствовала пресса США, президент весьма тщательно готовился ко всем своим выступлениям по телевидению: "Он сидит на диете, чтобы его подбородок не казался столь массивным. Он мчится во Флориду или в Калифорнию, чтобы получить загар на лице - так лучше для цветного Телевидения. Ему шьют костюмы по заказу, чтобы он мог казаться человеком с хорошим вкусом. Он воздерживается от использования записей или текстов в ходе большинства своих выступлений, полагая, что демонстрация знания основных текущих проблем способствует росту доверия к нему. Таким образом, этот человек, входящий в гостиные американцев чаще, чем кто-либо другой, делает это со спокойной компетентностью, пусть не отмеченной особым вдохновением, но создающей впечатление высокой ответственности"^*.

^* (Life. 1969, July 11.)

Уже в первые месяцы пребывания Р. Никсона в Белом доме у журналистов, регулярно присутствовавших на президентских пресс-конференциях, сложилась настолько ясная и четкая картина разворачивавшегося перед их глазами представления, что один из них, постоянный автор колонки "Президентство" в журналах "Лайф" и "Тайм", X. Сайди, счел возможным обобщить свои впечатления в достойной подробного цитирования статье, раскрывающей читателю несложную механику никсоновского метода общения с прессой: "Президент пользуется лишь одним микрофоном и появляется на фоне блеклого задника, дабы все внимание присутствующих было сконцентрировано на нем одном. Он сознательно позволяет большинству испытываемых им чувств отражаться на его лице, хмуря брови и расслабляя мышцы лица, улыбаясь и поджимая губы. Его реакция и жесты, кажущиеся чуть ли не запрограммированными, дают ключ к пониманию того, что он хочет довести до сведения слушателей и что действительно у него на уме. Он создает впечатление непринужденности, засовывая руку в карман. В особо эмоциональные моменты пускаются в ход руки, его длинные пальцы находятся в беспрестанном движении, они сжимаются и разжимаются, он их ломает, он ими указывает. Это рассчитанный до мелочей момент наивысшего напряжения. Когда этот момент проходит, его руки вновь сходятся за спиной или же безвольно повисают по бокам. "Вы, возможно, помните..." - говорит он порой, и можно не сомневаться, что за этим последует рассказ о том, как Ричард Никсон на протяжении уже многих лет успешно занимался решением поднятой проблемы. Он просто хочет напомнить вам об этом. Когда он прижимает подбородок к груди, он превращается в учителя. Его голос снижается на несколько тонов, а взор устремляется куда-то в пол. Слушателю следует приготовиться к тому, чтобы выслушать массу статистических данных и фактов. Он записал их в своей музыкальной памяти пианиста, и они льются из него без задержки. Когда у него нет ответа, самим тоном своего ответа он создает впечатление, будто ответ у него есть. Шутники из числа репортеров готовы биться об заклад, что вслед за словами "Позвольте мне внести ясность в этот вопрос" Никсон начнет подпускать туману в то, о чем он говорит. Повторение мысли, неторопливое повторение предложения являются не чем иным, как попыткой выиграть время - он нуждается в нескольких секундах, чтобы обдумать заданный ему вопрос. Когда он с ходу приступает к ответу, буквально крича: "Мой ответ заключается в том, что...", это значит, что он попытается возложить вину на своих политических противников или же продемонстрировать, как он и его добрые республиканские друзья годами пытались убедить узколобую оппозицию в достоинствах точки зрения, высказанной в только что заданном ему вопросе. Когда он ударяется в запутанные рассуждения в поддержку высказанной им мысли, руки Никсона вновь появляются в поле зрения и их движение напоминает игру на рояле... Если же он говорит: "Я считаю необходимым отметить..." - и при этом указывает своим длинным пальцем на задающего вопрос, то это означает, что ему вопрос не нравится и что он попытается увернуться от ответа на него, искусно подвергнув сомнению предложенную в вопросе трактовку и заменив ее собственной"^*.

^* (Ibidem.)

Политический обозреватель Т. Уикер высказывал точку зрения многих своих коллег, когда отмечал, что "в условиях, когда за тобой наблюдает вся страна, трудно проявлять чрезмерную настырность, задавая вопросы президенту Соединенных Штатов. Те, кто ставил перед ним сложные вопросы в ходе телевизионных пресс-конференций, знают, что скорее всего в их адрес поступит почтовая корреспонденция, осуждающая их за "оскорбление нашего президента"^*, не говоря уже о том, что прямым последствием такой настырности может быть полное закрытие для таких журналистов доступа даже к источникам официальной правительственной информации. (Спустя несколько лет станет известно, что "негодующие" письма в адрес излишне настойчивых журналистов писались и рассылались от имени "рядовых американцев" сотрудниками аппарата Белого дома.)

^* (International Herald Tribune. 1971, January 8.)

Собственно говоря, и при проведении телевизионных пресс-конференций за президентом сохранялось право уклоняться или категорически отказываться от ответа на невыгодные ему вопросы, точно так же как за ним сохранялась несомненная, хотя и тщательно маскируемая возможность выбирать "подсадную утку" или попросту благожелательно настроенного по отношению к нему журналиста из массы тянущих руку или выкрикивающих просительным тоном "мистер президент" репортеров. С тем чтобы избежать необходимости отвечать на большое количество вопросов, президент всегда располагал возможностью затянуть свое вступительное слово или излишне подробно отвечать на выгодные Для него вопросы, "съедая" и без того ограниченное время, отводимое на президентскую пресс-конференцию. И ко всему прочему, мало кто из аккредитованных при Белом доме журналистов, вынужденных ежедневно общаться с сотрудниками аппарата президента и зависящих от доброго расположения к ним со стороны официальных лиц и, в первую очередь, президента, мог решиться "подмочить" свою репутацию, проявляя излишнюю принципиальность в ходе пресс-конференций. Такое проявление характера было бы скорее к лицу крупному политическому обозревателю или телекомментатору, человеку с именем, не рискующему потерей куска хлеба. Но журналисты такого калибра не считают возможным для себя терять драгоценное время, посещая президентские пресс-конференции, а предпочитают комментировать стекающуюся на их рабочий стол из различных источников информацию. Имея дело, как правило, с более сговорчивыми репортерами, представитель пресс-службы Белого дома предварительно созванивался с несколькими из них и просил их задать президенту в ходе предстоящей пресс-конференции определенные вопросы, обещая "интересные ответы", способные попасть на первые страницы газет или в "шапки" радио- и телевизионных новостей. И можно ли упрекать этих репортеров, если они с готовностью идут навстречу подобным просьбам? Тридцать минут телевизионного вещания по любой из трех ведущих национальных телепрограмм в наиболее зрелищное вечернее время обходились в конце 60-х гг. более чем в четверть миллиона долларов, что делало телевизионные выступления весьма дорогостоящим удовольствием. Лишь один человек в стране - президент США, как заявлял в свое время сенатор У. Фулбрайт, имеет реальную возможность "располагать вниманием общенациональной аудитории для изложения своих взглядов на спорные вопросы в часы пик без заблаговременного уведомления, в течение неограниченного времени и совершенно бесплатно для федерального правительства или своей партии". Бесплатно и для себя, добавляли цитировавшие сенатора американские исследователи, подчеркивая при этом и то, что, обращаясь к возможностям "президентского телевидения", глава государства исключал опасность совершенно невыгодных ему дебатов со скептически настроенными журналистами^*. И в этих условиях вполне естественным было то, что Никсон старался по возможности избегать частых пресс-конференций. За первые 4 года пребывания у власти им было проведено лишь 28 пресс-конференций - меньше, чем кем бы то ни было из его предшественников, а всего за 67 месяцев своего президентства - 37. В ответ на часто раздававшуюся в адрес Белого дома критику по поводу столь редких пресс-конференций представитель пресс-службы Белого дома Г. Клайн заявлял, что, помимо этого канала общения президента с прессой, существуют официальные послания, заявления, речи и доклады, в которых излагается позиция Белого дома по интересующим журналистов проблемам и что президент будет проводить пресс-конференции лишь в тех случаях, "когда они служат общественным интересам, а не только интересам журналистов". "Открытая администрация" Никсона функционировала лишь на условиях сохранения полного контроля Белого дома над тем, что и как писалось и комментировалось средствами массовой информации. "Поистине, далеко не все короли располагали такими широкими возможностями", - не мог не воскликнуть Ф. Фриендли, комментируя сложившиеся взаимоотношения Белого дома с прессой в первые годы никсоновской администрации^**.

^* (Mirrow N. N. et al. Op. cit. P. 11, 18-19.)

^** (Friendly F. Foreword to Ibid. P. IX.)

Сформулированные никсоновским Белым домом условия не могли, естественно, устроить осознавших свои возможности магнатов монополистической прессы США. Недоставало лишь теоретического обоснования возросших претензий буржуазной прессы США на соответствующую ее расширившимся функциям роль в политической жизни страны. И такое обоснование, звучавшее вполне убедительно и, более того, демократически, было сформулировано. Его суть сводилась к следующему: в основе американской политической системы лежит принцип "сдержек и противовесов", базирующийся па конституционно закрепленном разделении власти между тремя равноправными и независимыми друг от друга органами государственной власти - исполнительной, законодательной и судебной. Выдвигая этот принцип, "отцы-основатели" американского государства не могли предвидеть столь бурного роста прерогатив и возможностей президентского поста, который произошел в XX в. С появлением ядерного оружия и межконтинентальных баллистических ракет стало ясно, развивалась далее эта мысль, что по Соединенным Штатам может быть нанесен сокрушительный, если не смертельный удар прежде, чем конгресс сможет даже собраться для обсуждения грозящей катастрофы. Росту президентской власти способствовали и научно-технические достижения последних десятилетий, и, далеко не в последнюю очередь, изобретение телевидения, позволившего Белому дому установить прямой контакт со всей страной. Другие органы государственной власти - конгресс и Верховный суд - такой возможности лишены и, следовательно, не могут конкурировать с президентом в решении вопросов, касающихся судеб миллионов американцев, а в какой-то степени и человечества в целом. Решения Белого дома, затрагивающие жизненно ватные вопросы современности, не подвергаются столь же обстоятельному предварительному обсуждению и обнародованию, как это конституционно предусматривается в отношении решений законодательных органов. В этих принципиально новых условиях пресса выполняет функцию единственного эффективного общественного форума, в рамках которого возможно такое обсуждение и даже предупреждение решения или шага, являющегося следствием неразумной политики правительства.

Примечательно, что такого рода обоснования не только оправданности, а чуть ли не объективной необходимости активной роли прессы в политической жизни страны высказывались, как правило, ведущими американскими политическими обозревателями^*, пользующимися большим авторитетом как внутри страны, так и за ее пределами. Эта узкая группа людей, насчитывающая десяток-другой наиболее крупных в американской политической журналистике имен, действительно занимает особое положение в американском обществе. Выступая со страниц печати и с телеэкранов с альтернативными, а порой и резко критическими соображениями по поводу разумности или целесообразности тех или иных конкретных аспектов государственной политики США, они могут отражать взгляды оппозиционно настроенных буржуазных политических, общественных и иных группировок либо же могут высказывать свою личную точку зрения. К ним внимательно прислушиваются и в самой стране, и за рубежом, их цитируют и на них ссылаются, поскольку высказываемые ими суждения синтезируют особенности политической атмосферы в США, являются свидетельством неприятия определенными общественно-политическими кругами официального политического или экономического курса и оказывают в целом весьма заметное влияние на американское и даже международное общественное мнение. Без какого-либо преувеличения можно сказать, что влияние, оказываемое некоторыми из них па политическую жизнь страны, несравнимо выше влияния абсолютного большинства сенаторов и даже многих членов кабинета министров США. Именно по этой причине острие "крестового похода" никсоновской администрации было направлено в первую очередь и в основном против нескольких крупнейших, а посему и наиболее опасных для Белого дома политических обозревателей и телекомментаторов.

^* (См., в частности: Reston James in International Herald Tribune. 1970, May 25 and 1971, March 29; Progressive. 1972, November. P. 35.)

1970 год явился годом серьезного кризиса во всех областях внешнеполитической и внутриполитической деятельности республиканской администрации, дав основание политической оппозиции говорить о кризисе веры в способность президента Р. Никсона руководить страной. В немалой степени этому способствовало и поведение самого президента. В его словах и действиях могли непостижимым образом сочетаться заявления о стремлении к миру и о бесценности человеческой жизни с решением о варварских бомбардировках территории ДРВ; заявления об окончании "эры конфронтации" с решением осуществить вторжение на территорию Камбоджи; призывы к единству нации с попытками расколоть американское общество на противостоящие и противоборствующие группировки; обещания тесного сотрудничества и консультаций с конгрессом по важнейшим вопросам государственной политики с единоличным, по существу, решением о дальнейшей эскалации боевых действий в Юго-Восточной Азии.

"Америка стала страной сомнений, страхов и взаимных обвинений, - прокомментировала внутриполитическую ситуацию в США газета "Нью-Йорк таймс" от 10 мая 1970 г. - Государство потеряло представление о том, куда оно идет. Протесты и демонстрации являются свидетельством единения масс молодых и пожилых людей, которые, громогласно выражая свое недовольство, на самом деле взывают о помощи".

Весь комплекс опасений Белого дома по поводу растущей вовлеченности ведущих средств массовой информации США в антивоенное движение проявился в полную силу летом 1971 г. в связи с нашумевшей на весь мир публикацией серии секретных документов Пентагона, государственного департамента, ЦРУ, Белого дома и Комитета начальников штабов, получивших известность как "Пентагоновские документы". После появления в печати первых разделов этих документов 13 июня 1971 г. президент провел несколько секретных совещаний с сотрудниками аппарата Белого дома с целью выработки мер по прекращению их дальнейшей публикации. Выступая против публикации "Пентагоновских документов", Никсон, как он сам признавался позднее, исходил из того, что хотя содержавшаяся в них информация подвергала сомнению разумность политического курса администраций его предшественников Дж. Кеннеди и Л. Джонсона, "противники войны использовали бы их для нападок на мои цели и мою политику"^*. Оправдывая занятую Белым домом жесткую позицию по вопросу публикации этих секретных документов, государственный секретарь США У. Роджерс сослался на полученные государственным департаментом официальные протесты ряда военных союзников США. в которых, по его словам, выражалось сомнение, можно ли впредь вести дела с Соединенными Штатами на конфиденциальной основе^**. Г. Киссинджер охарактеризовал ситуацию, сложившуюся в стране в результате публикации этих документов, как "революционную", тогда как бывший президент Л. Джонсон, так и не избавившийся от своей закомплексованности, усмотрел в разгоравшемся скандале попытку своих "заклятых врагов" - представителей "большой прессы" США - "подвергнуть его повои казни"^***.

^* (Nixon R. Memoirs. New York, 1978. P. 509.)

^** (International Herald Tribune. 1971, June 16.)

^*** (Nixon R. Memoirs. Op. cit. P. 513, 510.)

На совещании в Белом доме в качестве основной акции, направленной на прекращение дальнейшей публикации документов Пентагона, был избран судебный иск против газет "Нью-Йорк таймс" и "Вашингтон пост". Иск основывался па утверждении, что на семи тысячах страниц секретных документов, собранных в 47 томов и переданных частями в ряд ведущих газет страны (помимо упомянутых выше двух газет в числе получивших копии этих документов фигурировали газеты "Бостон глоб", "Лос-Анджелес таймс", "Сент-Луис пост-диспэтч", "Чикаго сан-таймс" и др.), содержатся сведения, носящие характер "особо секретных", и что их публикация подпадает под действие закона о шпионаже. "Дальнейшая публикация информации подобного рода нанесет непоправимый ущерб оборонным интересам Соединенных Штатов", указывалось, в частности, в телеграмме министерства юстиции в адрес издателей "Нью-Йорк таймс". (Правительственные чиновники, вызванные в суд для дачи секретных показаний о крайне нежелательных для США последствиях публикации документов Пентагона, позднее, уже в ходе слушаний в конгрессе заявили, что из общего количества, составлявшего семь тысяч страниц, по крайней мере шесть тысяч вообще не заслуживали засекречивания.)

Правительству лишь на две недели удалось задержать дальнейшую публикацию документов: Верховный суд США, куда было передано возбужденное Белым домом дело, большинством голосов вынес решение, отказывающее правительству в иске в силу недостаточной его обоснованности.

Публикация "Пентагоновских документов", помимо сугубо внешнеполитических последствий и международного резонанса этого факта, дала основания и для определенных выводов внутриполитического характера. Во-первых, те данные, которые стали достоянием общественного внимания в результате их опубликования, поставили весьма остро вопрос о сознательном и целеустремленном введении в заблуждение американцев относительно конкретных целей внешней политики США и методов их реализации. По словам обозревателя газеты "Вашингтон пост" Д. Обердорфера, публикация "Пентагоновских документов" продемонстрировала "щепетильность и чувствительность правительственных учреждений и ведомств (и в первую очередь самого Белого дома. - Э. И.) в вопросе, касающемся обнародования данных о сыгранной ими роли, а также огромные трудности, с которыми сталкивается американский народ, пытаясь получить полное, объективное и всеохватывающее представление об истории возникновения войны во Вьетнаме"^*. Во-вторых, судебные дела, связанные с публикацией этих документов, выявили скрытую от общественного внимания особенность американской правительственной цензуры, преодоление рогаток которой было под силу лишь "большой прессе" США как части могущественного монополистического капитала страны. Дело было в том, что издатели "Нью-Йорк таймс" (а позднее, в частности, и издательство "Альфред А. Кнопф", выпустившее в свет книгу В. Маркетти и Дж. Маркса "ЦРУ и культ разведки") столкнулись с необходимостью понести колоссальные финансовые затраты для того, чтобы преодолеть сопротивление официальных властей, не заинтересованных в публикации "наносящих вред" их деятельности сведений. Речь шла в подобных случаях не просто о десятках, но о сотнях тысяч долларов. "Неудивительно, - констатирует в этой связи американский юрист А. Шварц, - что издатели становятся все более осторожными при выборе материала для опубликования и тем самым вынуждают и авторов проявлять осторожность в отношении того, о чем они пишут. К сожалению, не представляется возможным возбуждать иск против этой формы цензуры, поскольку рука правительства остается невидимой невооруженному глазу... Сколько же газет, журналов и местных телевизионных станций рискнет пойти на расходы, связанные с громким судебным делом по обвинению в клевете, лишь для того, чтобы разоблачить непристойные правительственные действия, подобные тем, которые привели к "делу водопроводчиков" или Уотергейту?"^**.

^* (International Herald Tribune. 1971, June 10-11.)

^** (Atlantic. 1977, February. P. 33-34.)

В годы пребывания у власти практически всех послевоенных администраций Белый дом целеустремленно отстаивал свое право на сохранение в тайне различных аспектов деятельности исполнительных органов власти, и в первую очередь в области международных отношений. Американские исследователи ссылаются в этой связи на "утверждение всех последних президентов, что они обладают привилегией исполнительной власти, предусматривающей право отказывать, когда они считают нужным это делать, в обнародовании информации, а также право вводить специальным исполнительным решением систему секретности, в соответствии с которой миллионы документов скрываются от общественности на том основании, что в них содержится информация, способная в случае ее опубликования нанести вред стране"^*.

^* (Political Science Quarterly. 1976, Fall. P. 459.)

Воздавая должное решимости противников вьетнамской войны среди политических деятелей и представителей прессы США, способствовавших публикации секретных документов Пентагона и отстаивавших в судебных инстанциях правомочность этого шага, нельзя не признать обоснованность убеждения в том, что, окажись агрессивные действия США в Юго-Восточной Азии более успешными, вряд ли возмущение действиями военных и правительства США охватило бы в такой степени практически все слои американского общества и, конечно, вряд ли оно столь широко выплеснулось бы в средства массовой информации США. Это обстоятельство было подмечено, в частности, журналом "Тайм", писавшим, что "охватившая страну агония представляется реальной, хотя и уходящей корнями в прошлое, - своего рода наследием неуспеха и аккумулированного возмущения самой продолжительной в истории Америки войной"^*.

^* (Time. 1971, July 5. P. 8.)

В этих условиях активные попытки администрации перекрыть каналы доступа к информации, освещающей истинное положение вещей, и продолжать питать общественность лишь выгодными Белому дому данными вызывали понятное негодование широких слоев американцев и значительной части отражавших их настрой органов прессы. И хотя на протяжении всей американской истории не было администрации, не стремившейся "протолкнуть" в прессу выгодную ей информацию и ограничить общественный доступ к сведениям, представляющимся ей невыгодными, шаги, предпринятые в этом направлении администрацией Р. Никсона, были в какой-то мере беспрецедентными. "Количество военных секретов, появляющихся в прессе, прямо и непосредственно связано со слушаниями (в конгрессе США. - Э. И.) по вопросу об ассигнованиях на военные нужды, - подметил любопытнейшую особенность частоты появления "утечек" секретной информации в США один из наиболее известных исследователей проблем внешнеполитической пропаганды США, Б. Багдикян. - Если министерство ВВС хочет получить несколько миллиардов долларов на строительство повой системы вооружений, оно организует утечку определенной секретной информации, выставляющей эту систему в лучшем свете. Двумя днями позже министерство ВМС организует утечку другой секретной информации о той же системе вооружений, свидетельствующей о том, что она часто оказывается ненадежной. Или же государственный департамент, желая ввести в заблуждение иностранное государство, организует утечку секрета, представляющего собой полуправду, чтобы на следующий день опровергнуть его как "газетную болтовню". И возможно, Пентагон, который в любом случае не одобрял этой идеи, организует утечку всей информации о том, как государственный департамент организовал утечку полуправдивой информации... Правительство США является самым энергичным участником игры в утечку секретной информации. И только в том случае, если опубликованные секреты ставят правительство в неловкое положение, вспоминают о словах "национальная безопасность"^*. "Как только правительственные чиновники убеждаются в том, что президент считает репортеров инструментом своей политики, а не лицами, состоящими на службе у общества, питающегося точной информацией, и, более того, когда их отношения характеризуются враждой, подобное настроение неизбежно заражает весь бюрократический аппарат... Даже самые отважные и достойные уважения лица в правительстве стали недоступнее и осторожнее, чем когда-либо на моей памяти", - констатировал Дж. Рестон в октябре 1972 г.^**. "Я беседовал время от времени с Генри Киссинджером, - подтверждал ту же мысль позднее Дж. Андерсон, - и я беседовал с обладающими властью людьми, но никогда Генри Киссинджер не говорил мне того, что президент не хотел доводить до моего сведения"^***. Обращало на себя внимание и то, что в эти годы проявляли заметную осторожность и хозяева монополистической прессы США, нередко прибегавшие к доводу о необходимости соблюдения "общественных интересов" при решении вопроса о том, что следует и чего не следует публиковать. Именно этим доводом обосновывалось решение издателей газеты "Нью-Йорк таймс" воздержаться от публикации материалов своего корреспондента Бичера, содержавших данные о возобновлении американских бомбардировок территории ДРВ. Сыграли свою роль и инспирированный Белым Домом "крестовый поход" против наиболее активных критиков политики администрации и предпринятые государственными ведомствами санкции против них, не прошли бесследно судебные решения, накладывавшие ответственность перед законом на владельцев органов прессы и предусматривавшие колоссальные финансовые расходы с их стороны в случае публикации ими информации, подпадающей под категорию "наносящей ущерб интересам национальной безопасности США".

^* (Bagdikian B. The Effete Conspiracy. Op. cit. P. 22.)

^** (International Herald Tribune. 1972, October 7-8.)

^*** (Panel Discussion on... Op. cit. P. 9.)

Неудивительно в этих обстоятельствах, что действия администрации, вылившиеся позднее в прогремевший на весь мир внутриполитический скандал - "уотергейтское дело", не получили сколько-нибудь широкого и детального освещения в прессе практически на всем протяжении 1972 г., т. е. именно того года, когда эти действия были совершены. Характерен для политического климата в стране в тот период и результат опроса, проведенного за неделю до президентских выборов 1972 г., спустя почти пять месяцев после событий в столичном административно-гостиничном комплексе "Уотергейт". Из общего числа издателей 1764 ежедневных газет США 71,4% (выходящих тиражом, превышающим 30,5 млн экз.) поддержали кандидатуру Никсона на новый четырехлетний срок пребывания в Белом доме, тогда как всего лишь 5,3% от общего числа издающихся в стране газет (тираж их составлял немногим более 3 млн экз.) высказались в пользу кандидата демократической партии сенатора Дж. Макговерна. Красноречивым показателем сдержанности прессы в поддержке кандидатов обеих ведущих политических партий было беспрецедентно большое количество воздержавшихся от участия в опросе газет - 23,3%; в их числе была и газета "Нью-Йорк таймс"^*.

^* (International Herald Tribune. 1972, October 7-8 and November 4-5.)

За годы, прошедшие с того памятного вечера, когда ночной охранник Фрэнк Уиллс, заметив признаки взлома штаб-квартиры демократической партии в Уотергейтском отеле, вызвал полицейских, не было ни одного другого события в политической жизни страны, привлекшего столь пристальное внимание большого числа юристов, историков, политологов и психологов. Однако в многочисленных монографиях и исследованиях, расписывающих в мельчайших подробностях обстоятельства нелегального проникновения доверенных лиц Белого дома в "мозговой центр" демократической партии в Уотергейте, не содержится сколько-нибудь серьезной попытки объяснить причины замедленной и на первых порах весьма сдержанной реакции американской буржуазной прессы на столь лакомое для нее скандальное дело. Но факт остается фактом - именно благодаря позиции, занятой абсолютным большинством издателей и владельцев органов печати, радио и телевидения США, на протяжении всего 1972 и части 1973 г., т. е. в течение чуть ли не целого года, "уотергейтский взлом" фигурировал на страницах газет и журналов, в передачах радио и телевидения всего лишь как "невинная политическая шалость" излишне усердных сторонников президента Никсона, достойная разве что недоуменного пожимания плечами и снисходительной к человеческим слабостям улыбки. У Николаса фон Хоффмана есть версия, объясняющая молчание буржуазной прессы в течение беспрецедентно продолжительного срока: "До тех пор пока не был устранен казавшийся опасным Макговерн (кандидат демократической партии на президентских выборах 1972 г. - Э. И.) и Агню не был заменен на посту вице-президента надежным, здравомыслящим Джерри Фордом, никто из высокопоставленных и влиятельных лиц не собирался дрожать от возмущения. Но как только был наведен порядок в этих делах, Ричард Никсон, незадолго до этого переизбранный на пост президента еще более внушительным большинством, чем Франклин Рузвельт в 1936 г., был обречен"^*.

^* (New Republic. 1982, June 23. P. 26.)

Несколькими годами позднее "уотергейтское дело" будет именоваться "величайшим триумфом журналистики XX века". Засверкает многочисленными гранями выкованный в недрах самой прессы термин - "новая" или "разоблачительная" журналистика, воспевающий непреклонную принципиальность и объективность представителей прессы, и будут купаться в лучах славы авторы этого триумфа - газета "Вашингтон пост" и ее два дотоле неизвестных молодых репортера Боб Вудворд и Карл Бернстайн, некогда довольствовавшиеся подсобной репортерской работой, а в результате "уотергейтских разоблачений" ставшие миллионерами, авторами двух мгновенно разошедшихся книг и героями художественного кинофильма, в котором их роли играли два наиболее популярных в стране голливудских актера.

"Величественной старой партии", как именуют иногда почтительно, а иногда и с нескрываемой иронией республиканскую партию в США, и ее кандидату в президенты Ричарду Никсону практически была обеспечена победа на выборах 1972 г., и "третьеразрядная попытка грабежа со взломом" в Уотергейтском комплексе была столь же неоправданна, сколь и необъяснима с точки зрения интересов республиканцев. Несмотря на личные антипатии, питаемые журналистами к президенту и вице-президенту, многие из них не могли не признавать разумности решений республиканской администрации, касавшихся нормализации отношений с Советским Союзом, и предпринятых ею шагов по достижению договоренности с СССР в области ограничения стратегических вооружений. Собственно говоря, можно со всеми па то основаниями утверждать, что "уотергейтский взлом" был осуществлен в тот относительно короткий промежуток времени в несколько месяцев, когда решения администрации, и в первую очередь внешнеполитические, пользовались широкой поддержкой в стране и личная популярность президента была наиболее высокой. Вполне вероятно, что это обстоятельство способствовало возникновению у ближайших советников президента представления об их безнаказанности, а у самого президента убеждения во вседозволенности. Именно поэтому с такой нескрываемой враждебностью была встречена сотрудниками аппарата Белого дома информация об активных попытках газеты "Вашингтон пост" и ее двух репортеров оживить интерес американской общественности к "уотергейтскому взлому" и связать действия группы взломщиков с близкими к президенту людьми. По утверждению одного из репортеров конкурирующей с "Вашингтон пост" газеты "Вашингтон стар", незадолго до дня выборов ответственный сотрудник аппарата Белого дома Ч. Колсон заявил ему: "Как только выборы закончатся, мы собираемся как следует вломить "Посту". Пока еще не все ясно, но основные решения приняты с участием президента". Пообещав репортеру всяческое содействие в предоставлении интересующей его информации, которая позволит повысить конкурентоспособность "Вашингтон стар" в ущерб "Вашингтон пост", Колсон добавил: "И это только начало. Потом мы дадим им по мозгам по-настоящему. На Л-стрит (месторасположение редакции газеты "Вашингтон пост". - Э. И.) еще пожалеют, что они услышали об Уотергейте"^*. И действительно, вскоре в Федеральную комиссию по связи поступили документы, оспаривающие в соответствии с антитрестовским законодательством США право компании "Вашингтон пост" владеть двумя телевизионными станциями во Флориде. Акции компании на Нью-Йоркской бирже упали в цене почти наполовину. Обращало на себя внимание, что среди инициаторов возбуждения дела против компании "Вашингтон пост", выступавших от имени "общественной организации", было несколько давних друзей президента Никсона.

^* (Bernstein Carl, Woodward Bob. All the President's Men New York 1974. P. 220-221.)

Применявшаяся Белым домом тактика запугивания и жестких санкций была довольно эффективной, по крайней мере до начала 1973 г. Многие органы "свободной" прессы Америки предпочли воздержаться от публикации материалов, обвинявших администрацию в нарушении законов, дабы не вызывать гнева Белого дома. В течение нескольких месяцев администрации удавалось с помощью этих газет и журналов убеждать американскую общественность в том, что публикации "Вашингтон пост", касающиеся "уотергейтского взлома", являются всего лишь инсинуациями сторонников демократической партии и ее кандидата в президенты сенатора Дж. Макговерна. Впоследствии некоторые политические обозреватели США пытались оправдать занятую ими сдержанную позицию в критике администрации Никсона и совершенных ею противозаконных действий тем, что они хотели "сохранить линию связи" с Белым домом, дабы быть в курсе дела^*.

^* (Crouse T. Op. cit. P. 258.)

Не проявляло особой активности в освещении обстоятельств "уотергейтского дела" вплоть до конца 1972 г. и американское телевидение. На протяжении всей предвыборной кампании - с сентября по ноябрь - в передачах Эн-Би-Си этой теме было уделено немногим более 41 минуты, а в передачах Эй-Би-Си - около 42 с половиной минут, причем их комментарий был строго сбалансирован, сочетал изложение позиции демократической партии и цитирование опровержений администрации и республиканцев^*. Даже в тех случаях, когда телевидение решалось на более детальное освещение "уотергейтского дела", как это было, в частности, сделано компанией Си-Би-Эс в октябре 1972 г., в комментариях фигурировали ссылки на "Вашингтон пост", неизменно сопровождавшиеся столь же авторитетно подаваемыми официальными опровержениями Белого дома: с очевидным победителем на президентских выборах 1972 г. Ричардом Никсоном вконец разругиваться было рискованно. Но сдержанность руководства Си-Би-Эс не была оценена по достоинству вновь обретшей после выборов уверенность в своих силах администрацией. Спустя несколько дней после победы республиканцев на выборах Ч. Колсон созвонился с президентом Си-Би-Эс Ф. Стэнтоном и заявил, что отныне администрация больше не намерена прощать посягательства на ее авторитет и что она имеет теперь четкое представление, кто является ее другом, а кто врагом. Угрозы в адрес руководства корпорации носили весьма конкретный характер: Белый дом предпримет все доступные ему шаги, дабы подорвать финансовые позиции Си-Би-Эс на Уолл-стрите и отобрать у нее принадлежащие ей пять телестанций. "Мы разрушим вашу корпорацию", - вполне определенно пообещал Колсон^**.

^* (Halberstam D. The Powers That Be. Op. cit. P. 651)

^** (Ibid. P. 661.)

Не исключено, что администрации удалось бы если не полностью выполнить свои угрозы, то во всяком случае серьезно осложнить деятельность корпорации. Однако разросшийся в 1973 г. "уотергейтский скандал", в ходе развития которого выявлялись все новые и новые доказательства причастности сотрудников аппарата Белого дома и самого президента к противозаконной деятельности, лишил ее такой возможности. Принесение в жертву вице-президента С. Агню, обвиненного в финансовых махинациях и в итоге навсегда покинувшего Вашингтон под радостные восклицания его бывших "жертв" из числа представителей "большой прессы", так же как и выплата президентом весьма крупной суммы в погашение причитавшегося с него налога за прошлые годы, не спасли положение. Как будто пытаясь оправдаться за долгие месяцы замалчивания "уотергейтского скандала" и колебаний - как бы не ошибиться в выборе лошади, на которую следует делать ставку, - десятки газет ныне соревновались, кто оперативнее и полнее напечатает все 1254 страницы транскрибированных магнитофонных записей, устранявших последние сомнения в причастности президента Никсона к "уотергейтскому взлому" и в антиконституционности его попыток скрыть от американцев темные дела, вершившиеся ответственными чиновниками администрации и президентскими советниками. Помимо всего прочего, публикация этих документов, равно как и скандальной информации, касавшейся деятельности Белого дома, сулила вполне реальные и весьма внушительные финансовые прибыли магнатам прессы. Два книжных издательства, выпустившие в свет трехмиллионным тиражом подборку этих документов, не успевали завозить книги в книжные магазины, случалось, что они распродавались по дороге прямо с доставлявших их к месту продажи грузовиков.

Покидали лагерь сторонников Никсона давние его друзья - консервативная "Чикаго трибюн" и "Омаха уорлд-геральд". "Лос-Анджелес таймс", "Канзас-Сити таймс" и "Кливленд плейн дилер" призывали законодателей не мешкая подвергнуть президента импичменту, "Норфолк Вирджиния пайлот" именовала Белый дом "нравственным свинарником", а "Чикаго трибюн" писала, что "теперь уже нельзя будет утверждать, что он (Никсон) был изгнан с поста мстительными демократами или враждебно настроенной прессой". Даже Уильям Рэндолф Херст, владелец одного из крупнейших газетных концернов США, неизменно поддерживавший Никсона, опубликовал статью, начинавшуюся словами: "Мне очень тяжело писать эту колонку, но события этой недели (в мае 1974 г.) вынуждают меня к этому шагу... Президент Ричард М. Никсон сделал невозможным для меня и далее верить в то, что он говорит о своей роли в уотергейтской кутерьме"^*.

^* (Newsweek. 1974, May 20. P. 28-31.)

События, предшествовавшие такому накалу страстей, развивались в полном соответствии с требованиями жанра телевизионного шоу. Американский политолог Т. Кронин справедливо заметил, что "американская общественность приучена средствами массовой информации не верить в реальность происходящего, пока оно не трансформировано в драматизированное или театрализованное событие"^*. В феврале 1973 г. американское телевидение начало освещать работу специального сенатского комитета по расследованию деятельности президента. Режиссура этих телерепортажей настолько напоминала американцам привычные "мыльные оперы", что захваченные разворачивавшейся у них на глазах психологической драмой телезрители нередко звонили по телефону в телекомпании, предлагая внести коррективы в сценарий заседаний комитета или хотя бы замедлить их ход, дабы они могли лучше уяснить развитие событий. "Вершиной зрелищного искусства" назвали американские журналисты этот необычный политический спектакль, действие которого освещалось в течение многих месяцев всеми средствами массовой информации США.

^* (Cronin Thomas. The State of the Presidency. Boston 1975 P 41.)

Перед лицом реальной опасности оказаться первым в истории США президентом, вынужденным преждевременно покинуть Белый дом, Никсон решил вновь обратиться к возможностям телевидения, спасшего его политическую карьеру в далекие 50-е гг.; его телевизионное выступление, представлявшее собой попытку оправдаться, видели 80 млн американских телезрителей. Большинство из них президенту не поверило. "Вопрос ныне состоит уже не в том, следует ли его устранить с занимаемого поста, а в том, каким образом и когда он уйдет", - писала в эти дни американская пресса, отражая преобладавший в те дни общественный настрой. "Когда замерзнет ад", - отвечал на этот вопрос представитель Белого дома поговоркой, совпадающей по смыслу с русским "когда рак на горе свистнет". Но "ад замерз" гораздо раньше, чем предполагали в Белом доме. " 9 августа 1974 г. 37-й президент Соединенных Штатов ушел в отставку, дав повод прессе страны утверждать, что именно благодаря занятой ею позиции удалось предотвратить кризис, грозивший американской политической системе. Реакция большинства представителей "большой прессы" была однозначно восторженной. "Наступили радостные времена для американской прессы, ставшей моральной силой, на которую может возлагать свои надежды народ", - писал один из американских политических обозревателей. "Свершилась воля господня, и люди, завидовавшие прессе или недовольные ею, вновь получили основание верить в то, что справедливость не исчезла с лица нашей земли", - писал Другой^*. И хотя в отдельных случаях такого рода утверждения содержали определенную долю иронии, именно такая оценка последствий "уотергейтского скандала" превалировала в комментариях большинства ведущих политических обозревателей США, не скрывавших удовлетворения по поводу того, что пресса обрела столь решающее влияние на общественно-политическую жизнь страны. Именно в этот период было выдвинуто утверждение, что "уотергейтские события" ознаменовали собой "кризис американской политической системы", развитие которого было остановлено, а затем и сведено на нет лишь благодаря ее энергичному вмешательству. И надо сказать, что такая точка зрения получила широкое распространение во всех средствах массовой информации США и даже проникла в мировую печать.

^* (Newsweek. 1974, May 13; Harper's, 1981, July. P. 32.)

Согласно утверждениям прессы США, поразивший американскую политическую систему кризис был ликвидирован ко всеобщему удовлетворению: система американской демократии сработала - зло в лице десятка-двух нарушителей конституции было наказано, а добродетель, олицетворяемая "свободной прессой" США, восторжествовала^*.

^* (Система сработала типично по-американски: и обвинители, и обвиняемые заработали внушительные суммы па "уотергейтском скандале". О материальных благах, доставшихся магнатам прессы и репортерам, принявшим непосредственное участие в разоблачении антиконституционной деятельности членов никсоновской администрации, уже говорилось выше. Что же касается "пострадавших", то, как показало исследование, проведенное в 1982 г., в десятилетнюю годовщину "уотергейтского дела", практически все некогда слывшие мошенниками инициаторы и исполнители темных делишек заметно разбогатели и стали авторами объемистых мемуаров и популярных детективных романов, высокооплачиваемыми адвокатами и владельцами собственных компаний, консультантами международных фирм и корпораций, редакторами и издателями, профессорами и проповедниками добра и порядочности и даже правительственными чиновниками в администрации Р. Рейгана. И лишь один человек - негр-охранник Фрэнк Уиллс, обнаруживший взлом в штаб-квартире демократической партии и положивший тем самым начало "уотергейтским событиям", был вскоре уволен и так и не смог найти себе новое место работы. Ф. Уиллсу была, правда, предоставлена возможность сыграть самого себя в голливудской художественной киноленте "Вся президентская рать", но контракт с ним был подписан кинокомпанией "Уорнер бразерс" всего на 5 дней. В 1983 г. Ф. Уиллс был арестован властями за бродяжничество, и с тех пор о его судьбе ничего не известно.)

Побочным следствием "уотергейтских событий" и той активности, с которой "большая пресса" США распространялась на тему о своей всесильности, явилось рождение "феномена Вудстайна"^* - моды на журналистскую профессию, охватившей американскую молодежь. Количество студентов, специализирующихся в области журналистики, возросло с 11 тыс. в 1960 г. до 64 тыс. в 1977 г. За период с 1973 по 1977 г. вдвое увеличилось количество начальных колледжей США, в которых функционировали курсы журналистики; более чем в двухстах колледжах и университетах были открыты факультеты или школы журналистики; в 1976 г. было защищено более 450 диссертаций по специальности "журналистика"^**. "Чем мы хуже Вудворда и Бернстайна - этих двух юнцов, которым удалось разоблачить и изгнать из Белого дома шайку мошенников?" - задавали себе вопрос не только те, кто пока лишь избирал журналистскую стезю, но и многие гораздо более опытные, но менее везучие коллеги по перу двух "счастливчиков" из "Вашингтон пост".

^* ("Вудстайн" - комбинация из фамилий К. Бернстайна и Р. Вудворда.)

^** (Atlantic. 1977, March. P. 82.)

С набивавшей оскомину монотонностью в редакционных статьях и наспех написанных трудах маститых американских политических обозревателей муссировалась мысль о серьезности опасного для системы "политического кризиса", развития которого, действуя со всей решительностью, не допустила "свободная пресса" США. "В будущем больше нет места для "уотергейтов", - ничтоже сумняшеся утверждали представители новой администрации, включая самого президента Дж. Форда, называя в качестве одного из основных факторов, препятствующих повторению аналогичных политических скандалов, наличие в США "находящейся всегда начеку прессы"^*.

^* (International Herald Tribune. 1975, August 10-11.)

На фоне эйфории, охватившей значительную часть представителей прессы, мало кто обращал внимание на казавшиеся всего лишь неуместным брюзжанием предупреждения в адрес не в меру уверовавшей в свои силы и возможности либерально-буржуазной печати США. "Может оказаться, что счастливые деньки американской журналистики будут короче, чем многие сейчас считают", - писал К. Ланснер^*. "Пресса сейчас, вероятнее всего, более свободна, чем когда-либо прежде, - вторил ему один из редакторов "Уолл-стрит джорнэл" Р. Бартли. - Однако проблема заключается в том, что мы находимся в конце крайней точки маха маятника и нас волнует вопрос - как скоро маятник начнет свое движение в обратную сторону"^**. Оснований для такого рода предупреждений было достаточно. Уже в апреле 1974 г. в журналах "Паблик интерест" и "Комментарии - двух наиболее влиятельных рупорах расправлявшего плечи неоконсерватизма - появились статьи П. Уивера и Э. Эпстайна, в которых высказывалась нескрываемая тревога по поводу "превращения американской прессы во враждебный правительству институт". Свой основной тезис о необходимости соблюдения гармонии во взаимоотношениях между правительством и прессой Уивер и Эпстайн отстаивали одинаковыми, по существу, доводами. Уивер высказывал мысль о том, что представители прессы, выступая в роли противников правительства, значительно сужают возможности своих контактов с источниками важной информации, нарушая тем самым издавна сложившиеся отношения партнерства и оказываясь в результате не в состоянии оправдывать возлагаемые на них обществом надежды и задачи. "В какой-то степени напряженность в этой дилемме (либо быть чьим-то рупором, либо же оказаться лишенным информации. - Э. И.) может быть ликвидирована, если журналисты откажутся от попыток стать основоположниками истины, признав себя агентами тех, кто готов поделиться информацией и кто четко определяет обстоятельства и интересы, лежащие в основе предоставляемой ими информации, дабы эта информация могла быть разумно оценена". Эпстайн в свою очередь утверждал, что "журналисты практически лишены возможности установить истину в отношении чего бы то ни было и по этой причине почти полностью зависят от заинтересованных в определенной версии источников". Отсюда следовал вывод - журналистам не остается ничего иного, кроме как удовлетвориться ролью своеобразных "звукозаписывающих аппаратов"^***. И Уивер, и Эпстайн полностью сходились в конечном выводе - единственный выход из сложившейся ситуации заключается в установлении "равновесия политической системы", той самой политической системы американского общества, составными элементами которого являлись и правительственные круги - источники официальной информации, и журналисты - потребители этой информации.

^* (Newsweek. 1974, May 13. P. 7.)

^** (Fortune. 1975, April. P. 121.)

^*** (Public Interest. 1974, April; Commentary, 1974, April. P. 36-40.)

Оглядываясь на прошедшие два десятилетия - 60-70-е гг., - нельзя не обратить внимания на то, что "счастливые деньки американской журналистики" длились, пока объявленный прессой "кризис политической системы" подрывал позиции и влияние политических кругов и конкретных политических деятелей, по тем или иным причинам вызывавших недовольство правых сил и военно-промышленного комплекса, как внутри страны, так и на международной арене. Опубликованная в апреле 1975 г. в журнале "Форчун" редакционная статья была показательна в том плане, что она была пронизана отнюдь не беспокойством о судьбе находившихся у власти политических деятелей, а тревогой но поводу перспектив взаимоотношений представителей прессы с будущим правительством страны, которое, согласно долгосрочным расчетам и тщательно продуманным политическим акциям, должно было стать послушным орудием ультраконсервативных и милитаристских сил США. "Величайшую опасность для национальной прессы, - предупреждал этот ведущий орган деловых и финансовых кругов, - представляет, по всей видимости, не общественное недовольство политической позицией, занятой прессой, а чувство глубокого возмущения, распространившееся среди руководителей делового мира и правительства, по поводу того, что именуется ими вошедшим в систему недоверием прессы ко всем существующим институтам. Среди этих руководителей растет озабоченность в связи с тем, что новая журналистика осложняет их задачу доведения до сведения общественности информации об их достижениях и взглядах на приемлемых для них условиях. В качестве примеров ими приводятся практически неизменно враждебные материалы, публиковавшиеся в последние годы о Пентагоне и нефтепромышленниках. В результате, настаивают эти руководители, становится все труднее, если не попросту невозможно, выполнять правительственные и экономические функции в общественных интересах" (выделено мной. - Э. И.). И в подтверждение этой мысли журнал ссылался на председателя правления корпорации "Американ метал клаймекс" Иана Макгрегора, заявившего: "Произошла революция в средствах массовой информации, и, как это обычно происходит во время всех революций, кого-то ведут на эшафот. Жертвой революции в средствах массовой информации стал политический лидер. Он более не в состоянии сохранять свои позиции лидерства; первое слово ныне принадлежит средствам массовой информации"^*.

^* (Fortune. 1975, April. P. 128-129.)

Однако "революции в средствах массовой информации" (если вообще можно называть революцией стремление части верхушки правящего класса уравняться в степени влияния на жизнь общества с другой, уже ставшей всемогущей) не произошло даже в том искаженном и ограниченном смысле этого слова, в каком его понимает Макгрегор. Функционирование политических институтов в условиях серьезного падения доверия к ним со стороны широкой общественности вызывало особую озабоченность определенных правительственных и деловых кругов США, а точнее, военно-промышленного комплекса, допускавшего возможность "революционных" (в понимании одного из его представителей) выступлений в прессе лишь в тех пределах, в каких они затрагивали судьбы отдельных политических лидеров, к тому же его не устраивавших, но ни в коем случае не саму социально-экономическую систему. У представителей военно-промышленного комплекса гораздо большую тревогу вызывала критика в адрес Пентагона и нефтепромышленников, чем то, что в результате критических выступлений прессы падало доверие к отдельным политическим лидерам, особенно к тем, кто устраивал ВПК не по всем аспектам своей государственной политики, и в частности в области взаимоотношений с СССР и ограничения стратегических вооружений. Далекий от вольнодумства и проявления социального недовольства бывший сотрудник пропагандистского ведомства США Бен Багдикян совершенно справедливо замечает, что "любой современный президент, находящийся в конфликте с промышленными и финансовыми кругами, не должен удивляться тому, что огромное большинство органов прессы (читай: монополистических объединений средств массовой информации. - Э. И.) будет против него"^*.

^* (Bagdikian B. The Effete Conspiracy. Op. cit. P. 97.)

Поскольку уже в течение многих десятилетий любой американский политический деятель, выдвигающий свою кандидатуру на пост президента США, должен располагать как политической, так и финансовой поддержкой определенного сегмента делового мира США, а рассчитывающий на победу - поддержкой наиболее крупных и влиятельных группировок промышленно-финансового капитала, то вполне естественно, что все, кто въезжал с победой в Белый дом, не просто располагали индульгенцией значительной части прессы на начальный период пребывания на посту президента, но и преподносились ею американской общественности как чуть ли не единственная надежда на решение проблем, стоящих перед страной. А. де Токвилль указывал в свое время на специфическую роль американской прессы как инструмента "сохранения общественного спокойствия", и уж если по причинам, не подвластным ее контролю, та или иная проблема (будь то война во Вьетнаме, политические махинации и злоупотребления государственных деятелей или что-то иное) перерастает из проблемы, затрагивающей личности, в проблему, затрагивающую системные устои, то от прессы ожидаются действия, способствующие конечному восстановлению этого "общественного спокойствия".

Беря за отправную точку аллегорическое высказывание американского журналиста Р. Ривза о том, что "пресса очень, очень хорошо помнит, что король всегда одет"^*, можно было бы продолжить его мысль, констатировав, что именно прессе принадлежит сомнительная честь изготовления "роскошного платья короля", т. е. красочно расписанных достоинств президента. Однако, соткав президенту великолепные одеяния, пресса в отличие от андерсеновских мошенников (чьей реакции на изумленный возглас мальчугана мы не знаем) готова подключиться к восклицаниям: "А король-то голый!", но лишь в том случае, если эти восклицания исходят из кругов, обладающих политической и экономической властью в стране. При этом делается вид, что пресса не имела и не имеет никакого отношения к "платью короля". Получив благословение свыше, отдельные представители прессы могут пойти и дальше, заявляя подобно тому, как это сделал Р. Ривз в ноябрьском 1974 г. выпуске журнала "Нью-Йорк": "Вопрос не в том, что король голый. Сейчас вопрос стоит так: а есть ли вообще король?"

^* (Reeves Richard. A Ford, Not a Lincoln. New York, 1975. P. 95.)

Вопрос этот возник всего лишь два месяца спустя после отставки президента Р. Никсона и вступления на пост нового, тридцать восьмого по счету президента США Джеральда Форда, политического деятеля с 25-летним стажем пребывания в конгрессе. "Он был достойным конечным продуктом американской политической системы, - писал Р. Ривз. - Он был выпестован, обусловлен и превознесен этой системой... Форд и другие мало отличающиеся от него личности преуспели в американской политической системе, придерживаясь бесперспективной беговой дорожки, которая практически обеспечивает неизбежное поражение, если они достигают своей исходной цели - положения лидера. Обусловленность превращается в условие: руководители, не способные руководить"^*. Растерянность и несомненный раскол в правящих политических и деловых кругах США в связи с отсутствием единой линии по отношению к предъявленным в адрес членов администрации и самого президента Никсона обвинениям в нарушении конституции обусловили ту быстроту и неожиданность, с которой на посту вице-президента США оказался лидер республиканского меньшинства в палате представителей, никогда и никого не впечатлявший своими объективными данными. Его появление в качестве хозяина Белого дома было гораздо более естественным: после отставки Никсона автоматически вступала в действие XXV поправка к конституции. В тот самый момент и в первые недели пребывания Дж. Форда на посту президента ошеломленной общественности страны было вполне достаточно немедленно распространившихся в прессе заверений о "врожденной порядочности" нового лидера США. Журнал "Тайм" весьма своевременно распознал и во всеуслышание констатировал "наличие в Вашингтоне всеобщего доброжелательного настроения и даже радостного возбуждения, подобных которым город не испытывал уже много лет". Постоянный политический обозреватель этого журнала, автор регулярной колонки "Президентство" X. Сайди писал: "В течение десяти лет Соединенные Штаты страдали сердечной недостаточностью. Сейчас, при Форде, сердце начинает вновь активно работать"^**. Он обладает многими положительными качествами Д. Эйзенхауэра и Г. Трумэна, утверждала пресса. (Сам Дж. Форд распорядился установить в его рабочем кабинете бюсты А. Линкольна и Г. Трумэна, подчеркивая свое "органическое родство" с этими двумя президентами-"простолюдинами".) Дружелюбный, надежный, честный, щедрый, верный своему слову, откровенный, справедливый, простой и приятный в общении, непритязательный, уверенный в себе, трудолюбивый, обладающий твердым характером и здравым смыслом - какими только лестными для него эпитетами ни сопровождала в эти дни буржуазная пресса Америки имя нового хозяина Белого дома, щедро одаривая его чертами характера и качествами, которых ему, как правило, недоставало, но которые так хотели видеть у него американцы.

^* (Ibid. P. 186.)

^** (Time. 1974, September 2. P. 33.)

Конституция США не требует наличия у претендента на президентский пост каких-либо качеств, выделяющих его из массы сограждан, таких, к примеру, как опыт, знания или хотя бы достаточно высокий интеллектуальный уровень и эрудиция. На посту президента США может оказаться (и в действительности нередко оказывался) человек, не обладающий сколько-нибудь солидным опытом политического руководства. Но поскольку эти качества представляются, по вполне понятным причинам, крайне желательными в государственном лидере, они щедро приписываются ему политической рекламой, основным каналом распространения которой являются средства массовой информации. Иначе как общими интересами трудно объяснить отмеченное журналом "Тайм" убеждение ряда вашингтонских политических обозревателей в существовании "неписаного правила, оговоренного репортерами и редакторами: писать о Форде с уважением, которого они к нему не испытывают"^*. "Роскошное платье" Джеральда Форда ткалось у всех на виду, и позднее Дэвид Броудер воскликнет, признавая явную вину своих собратьев по перу: "Прессу подвел не настоящий Джеральд Форд, а тот мифический суперпрезидент, который был создан искусством самой прессы"^**. Приводя эти слова Д. Броудера, следует добавить, что этот "мифический суперпрезидент" был создан в тот самый момент, когда любое выражение неверия в наличие у Форда столь высоких достоинств могло серьезно пошатнуть веру американцев, да и широкой международной общественности в разумность и прочность американской политической системы. Следовательно, многочисленные обозреватели и репортеры, авторы хвалебных статей сознательно или бессознательно выполняли социальное задание правящих кругов страны - содействовать скорейшему восстановлению нормального политического и психологического климата в стране. "В конечном итоге, - пытается подвести внеклассовую патриотическую базу под поведение своих коллег Р. Ривз, - репортеры являются американцами, любящими свою страну"^***. А правильнее было бы говорить, что руководители и ведущие обозреватели монополистических объединений прессы, задающих тон общественному настрою, были заинтересованы в восстановлении размеренного хода правительственного механизма в не меньшей степени, чем представители военно-промышленного комплекса, банковского и промышленного капитала и государственных органов власти.

^* (Time. 1974, December 2. P. 64.)

^** (Reeves R. Op. cit. P. 93.)

^*** (Ibidem.)

Атмосфера эйфории вокруг имени президента Форда и предпринимавшихся им усилии по "нормализации Государственного процесса" сохранялась вплоть до декабря 1974 г., хотя многие американские исследователи президентства Форда датируют изменение отношения прессы к нему в худшую сторону объявлением в сентябре амнистии бывшему президенту Никсону, освобождавшей его от какой-либо судебной ответственности за допущенные противозаконные действия. Уже осенью 1974 г. в американской прессе действительно обострилась критика принятого Фордом решения об амнистии, но говорить об изменении отношения к президенту в правящих кругах США не было еще оснований.

Состоявшаяся в конце ноября 1974 г. в районе Владивостока рабочая встреча на высшем уровне между руководителями СССР и США и ее результаты продемонстрировали силам, выступавшим в США против процесса разрядки, необходимость доведения до сведения президента, что далеко не все элементы внешнеполитического курса, унаследованного им от предшествующей администрации, отвечают интересам могущественного военно-промышленного комплекса и что позиция последнего по поводу кандидатуры будущего президента США, как это уже не раз было в прошлом, может оказаться решающей и на этот раз.

По возвращении в Вашингтон президент был встречен яростной критикой противников разрядки международной напряженности, усмотревших в достигнутой во Владивостоке договоренности "печальный итог политики уступок давлению русских". Однако не результаты владивостокской встречи на высшем уровне способствовали быстрой утрате президентом популярности в стране. Эйфория вокруг объявленного президентом конца "общенационального политического кризиса, вызванного Уотергейтом", и прихода в Белый дом "добропорядочного и честного президента" стала постепенно сходить на нет после подписания Джеральдом Фордом в сентябре 1974 г. указа о "полном, безусловном и абсолютном прощении вины" бывшего президента США Р. Никсона "в проступках против Соединенных Штатов, которые он, Ричард Никсон, совершил или мог совершить или в которых был замешан в период с 20 ноября 1969 г. по 9 августа 1974 г.".

"Самоограничения", наложенные прессой на критику личности президента и деятельности возглавляемой им администрации, были сняты столь оперативно, что трудно было поверить в то, что они вообще когда-либо существовали. В периодической печати и по телевидению бесконечно цитировались высказывания президента, отнюдь не свидетельствовавшие о его развитых интеллектуальных способностях; фоторепортеры и телеоператоры, казалось, задались целью снимать президента лишь в крайне неловких для него ситуациях: в падении, в испуге, в момент проявления им неумения сделать что-то подобающим образом. На обложке одного популярного журнала, вышедшего в свет в конце 1974 г., фигурировал фотомонтаж, где президент Форд был изображен клоуном Бозо - извечным цирковым "неумехой". "Случайным президентом" назвал Дж. Форда журнал "Ньюсуик". Бывшие друзья президента по Капитолию едко комментировали (а журналисты широко их цитировали): "Чтобы считаться яркой личностью, Форду недостает нескольких свечей".

В прессе все чаще стали мелькать ссылки на Дж. Форда как "временно исполняющего обязанности президента США". Сознательно демонстрируемая президентом простота в общении с окружавшими его людьми превратилась в тему для насмешек; из уст в уста передавались далеко не лестные для Дж. Форда высказывания бывшего президента Л. Джонсона и других политических деятелей. На спад общественного энтузиазма Белый дом ответил активизацией пропаганды достоинств нового президента. В прессу "просочились" высказывания близких к президенту лиц, в которых он сравнивался то с А. Линкольном, то с Д. Эйзенхауэром, то с Г. Трумэном. Сравнение с А. Линкольном было отметено самим президентом, заявившим, что он "не Линкольн, а лишь Форд". Сравнение Дж. Форда с Дуайтом Эйзенхауэром было, видимо, сочтено малообоснованным и быстро исчезло со страниц прессы. Испытание временем выдержало лишь сравнение с Гарри Трумэном, столь же "случайным" президентом-провинциалом, не обладавшим, как полагали в момент прихода его в Белый дом, качествами, необходимыми для президента США. Смысл явно инспирированных Белым домом сравнений Дж. Форда с Г. Трумэном был ясен - Трумэну не сразу удалось доказать стране, что он достоин Белого дома; предоставьте же возможность доказать свою пригодность и Дж. Форду.

Отсутствие "блеска" в личности президента проявлялось даже в том, как проводились в эти годы пресс-конференции в Белом доме. Несмотря на довольно солидный опыт общения с прессой, накопившийся за годы пребывания в конгрессе, Форд не смог внести ничего нового, "своего" в практику проведения встреч с журналистами, за исключением разве что разрешения журналистам задавать вопросы "в развитие и уточнение заданных ранее" (такого права журналисты в предшествующие годы были лишены, будучи вынуждены удовлетворяться даже самым уклончивым ответом президента на задаваемый ими вопрос). Так же как и его предшественники, Форд приглашал на обеды в Белый дом Д. Броудера, Дж. Рестона, Г. Смита и других ведущих политических обозревателей, но не для того, чтобы информировать их; президента интересовала точка зрения видных журналистов на происходящие события, он спрашивал у них совета, как ему следует поступать в тех или иных ситуациях. Что же касается менее именитых журналистов из числа аккредитованных при Белом доме, то они, как и прежде, собирались на первом этаже и в подвальном помещении западного крыла президентского особняка, не имея права появляться в какой-либо другой его части, в ожидании встречи с президентским пресс-секретарем Р. Нессеном или с самим президентом. На стене в одном из углов комнаты для прессы были укреплены две пластмассовые звезды, выполнявшие, по замечанию одного из американских журналистов, функции "сигнальных устройств в лаборатории академика И. П. Павлова". По окончании ежедневного брифинга - информирования прессы о происшедших или ожидаемых событиях с участием президента - одна из этих звезд загоралась, означая временное прекращение поступления новостей, что позволяло представителям прессы спешно мчаться на обед в уверенности, что, пока одна из звезд продолжает гореть, никакой новой информации не поступит. Когда же загорались обе звезды, репортеры могли спокойно расходиться по домам - новой информации в этот день больше не ожидалось.

Система оправдывала возлагаемые на нее задачи, эффективно лишая представителей аккредитованной при Белом доме прессы возможности контактировать с другими, даже более информированными членами администрации. Р. Ривз писал: "Работа Нессена заключается в том, чтобы обеспечивать сохранение загруженного, одураченного и удовлетворенного состояния пресс-корпуса Белого дома. Нессен руководит яслями для взрослых. Если бы он не выдавал ежедневного рациона заголовков для первых страниц газет и 90-се-куыдных телерепортажей, то все эти репортеры, а многие из них являются талантливыми мужчинами и женщинами, рыскали бы по правительственным зданиям, вступая в беседы с людьми, скажем, в здании министерства обороны, которые знают, что происходит на самом деле"^*. Служба информации, одна из крупнейших служб Белого дома, насчитывала 45 штатных сотрудников^**, а вся правительственная информационная машина обходилась американским налогоплательщикам в годы президентства Форда в 400 млн дол. ежегодно^***. В функции одного из сотрудников этого аппарата, консультанта по политической рекламе, Р. Мида, входил подбор президентских рубашек и галстуков. Но отчаянных усилий специалистов в области политической рекламы (благодаря усилиям которых президент, в частности, был назван "одним из наиболее модно одетых американцев") было явно недостаточно для того, чтобы президент обрел сколько-нибудь солидную политическую почву под ногами. К концу первого года пребывания на посту президента авторитет Форда в стране был весьма невысок. Дж. Рестон писал в первую годовщину президентства Дж. Форда: "Репортеры и комментаторы, которые следят за календарем и должны писать о таких политических юбилеях, пришли к единой точке зрения, что Форд "порядочный человек". Это говорит о печальном состоянии, в котором находится наша политическая жизнь - порядочность, справедливость и искренность являются ныне новостью, не чем-то, что следует воспринимать как должное, а личными качествами, по всей видимости, вполне достаточными для того, чтобы обладающий ими человек, перешагнувший 60-летний возрастной рубеж, был избран на новый четырехлетний срок"^****.

^* (Ibidem.)

^** (В годы администрации Д. Эйзенхауэра в службе информации Белого дома работало вчетверо меньше людей.)

^*** (National Journal. 1975, October 11. P. 15.)

^**** (International Herald Tribune. 1975, August 7.)

Своим решением баллотироваться на новый срок Форд внес смятение в ряды как либералов, так и консервативно настроенных представителей политического и делового мира США, что не могло не найти отражения в материалах органов печати, радио и телевидения. Характерной для позиции и доводов либерально-демократических кругов страны была точка зрения, высказанная Дж. Рестоном в упомянутой выше статье, опубликованной по поводу первой годовщины президентства Форда: "Он был чуть ли не верхом совершенства в роли временного президента, но когда он воспринимает общественное одобрение переходного периода за поддержку его претензий на новый четырехлетний срок, простирающийся в глубь периода радикальных проблем 80-х годов, то он поднимает вопрос совершенно иного рода... Короче говоря, он остановил за прошедший год действие яда, отравившего нашу политическую систему, что само по себе является серьезным достижением, но, будучи благодарными ему, нам не следует забывать о вопросе, поставленном им сейчас перед общественностью, а именно - что нам следует вознаградить его за это, избрав его в качестве лидера, который поведет нас в гущу радикальных проблем 80-х годов... Мы должны быть благодарны Джеральду Форду за прошедший год. Но что же касается четырех лет после 1976 г., то нам следует быть осторожными, поскольку выборы являются не суждением о прошлом, а ставкой на будущее"^*.

^* (Ibidem.)

Бросалось в глаза, что с особо резкой критикой в адрес Форда и его решений выступили реакционно настроенные политические обозреватели, отражавшие взгляды крайне правого, ультраконсервативного крыла республиканской партии и "хлопковых долгоносиков", как прозвали в стране демократов-южан, тесно смыкавшихся по своим политическим и идеологическим воззрениям с правым крылом республиканцев. Один из таких политических обозревателей, Джордж Уилл, назвал Форда "неубедительным" президентом. Дело было в том, что, судя по всему, влиятельнейшая часть верхушки правящего класса США, образующая военно-промышленный комплекс, сделала ставку на выдвижение кандидатом в президенты от республиканской партии губернатора штата Калифорния Рональда Рейгана. Следовательно, принятое Дж. Фордом решение о выдвижении своей кандидатуры путало все карты, поскольку необходимым условием победы Рейгана в 1976 г. было соблюдение единства рядов республиканской партии в сочетании с привлечением поддержки консервативно настроенных демократов. (Интересно отметить, что активно проводившаяся пресс-службой Белого дома линия на явное преувеличение личной роли Форда в разработке документа, подписанного в ходе рабочей встречи на высшем уровне в районе Владивостока между руководителями СССР и США, была скорректирована не кем иным, как консервативными журналистами, и сведена к констатации, что этот документ явился плодом усилий, начатых при президенте Никсоне.)

Не было, пожалуй, другого президента в истории США, который бы пользовался столь же благожелательным отношением прессы в первые дни после вступления на пост главы исполнительной власти, каким располагал Форд. За свою 25-летнюю политическую карьеру конгрессмена, включавшую десятилетнее пребывание на посту лидера республиканского меньшинства в палате представителей, Форд не имел оснований пи жаловаться на отсутствие внимания прессы к нему, ни хвастать ее особым вниманием. Можно утверждать, что представители прессы всегда воспринимали его таким, каким он в действительности и был - верным и последовательным исполнителем воли тех, кто в данный момент располагал властью, политической фигурой "второго эшелона", трезво оценивающей свои возможности и способности.

В первые полтора года пребывания в Белом доме президент Форд проводил пресс-конференции в среднем чаще одного раза в месяц, дав за этот период не менее 50 интервью представителям американской и зарубежной прессы. Один из сотрудников пресс-службы Белого дома даже сокрушался по поводу излишне частых, по его убеждению, встреч президента с прессой: "Проблема столь частых встреч с журналистами заключается в том, что многие его (Форда) ответы являются повторением уже слышанного ранее. Его предшественник давал меньшее количество пресс-конференций и интервью, но когда это происходило, его заявления производили впечатление разорвавшейся бомбы. Форд же встречается с таким множеством журналистов, что не "делает новостей", когда комментирует ту или иную конкретную проблему". К середине 1975 г. у пресс-секретаря Белого дома Р. Нессена, по-видимому, накопилось достаточно оснований для резкого заявления о том, что в пресс-зале царит "ядовитая атмосфера", и для обвинения репортеров в "слепой, бездумной, иррациональной подозрительности и цинизме".

За год до президентских выборов 1976 г. антифордовская коалиция в консервативной прессе США заметно активизировалась, знаменуя переход консервативных политических сил страны к активным действиям по подрыву позиций президента. Ответной реакцией Белого дома было акцентирование образа уверенного в своих силах, решительного президента, готового внести свой, "личный" вклад в разработку государственного политического курса, а не просто придерживающегося основных положений унаследованной от прошлой администрации политики. Одной из первых жертв "собственной" внешнеполитической линии Форда явился термин "разрядка", отвергнутый президентом в угоду силам, от которых теперь в немалой степени зависело его переизбрание. Энергично подключился Форд и к кампании 8а необходимость увеличения военных расходов, хотя и продолжал на словах осуждать "экстремистов в обеих партиях".

Перспектива мирного сосуществования о Советским Сотовом подрывала основы, на которых зиждился внешнеполитический курс США на всем протяжении трех послевоенных десятилетий. "Не существует более довлевшей над всеми нами опасности кризиса мирового масштаба, определявшей нашу реакцию в каждой конкретно создававшейся ситуации, - выражал сетования противников разрядки главный редактор журнала "Тайм" X. Донован. - Мы тоскуем по тем дням "холодной войны", когда все события четко делились на черные и белые. Разрядка предпочтительней, но за нее приходится платить"^*.

^* (Nation. 1975, July 19.)

В мае 1975 г. в территориальных водах Камбоджи было задержано американское торговое судно "Майагез". Искусственно раздутый до масштабов международного кризиса инцидент был использован администрацией в "лучших" традициях "дипломатии канонерок" для демонстрации президентской решительности. Хотя и на короткое время, но возросла популярность Форда среди тех слоев американского общества, которые уже давно выступали 8а необходимость "демонстрации силы" мифическим "врагам американской демократии", у которых-де в результате событий последнего года Могло создаться превратное представление о готовности США к решительному отпору любым посягательствам на авторитет американского государства. В прессе замелькали утверждения о том, что инцидент явился "важным поворотным пунктом" в отношении американцев к институту президентской власти в целом и лично к Дж. Форду в частности. В одной из американских газет информация об инциденте была напечатана под заголовком "Морские пехотинцы спасают корабль, экипаж и Форда". (На страницах ряда газет мелькнуло и тут же исчезло сообщение о том, что число погибших американских морских пехотинцев, "спасавших" экипаж "Майагеза", превысило число "спасенных". Но не это было важным для противников разрядки; важным было то, что демонстрация силы и решительности США состоялась.)

Реальная опасность оказаться действительно "временно исполнявшим обязанности президента" была воспринята Фордом настолько серьезно, что его активную предвыборную кампанию не смогли остановить даже две попытки покушения на его жизнь, предпринятые на протяжении короткого отрезка времени двумя психически неуравновешенными американками. Судя по всему, президент решил продемонстрировать в ходе этой кампании, что он может, когда это "диктуется необходимостью", проявлять большую жесткость в вопросах внешней политики, чем кумир правых Р. Рейган.

В самом начале 1976 г. - года президентских выборов - Дж. Форд пригласил в свой рабочий кабинет в Белом доме ведущих вашингтонских обозревателей и корреспондентов и в ходе своеобразной неофициальной пресс-конференции попытался внушить им то чувство оптимизма, которое он испытывал в связи с приближавшимися выборами. В его словах звучало убеждение в том, что именно он окажется кандидатом своей партии на пост президента США и что именно он нанесет поражение кандидату демократов, которым, как он считал, окажется в конечном итоге Губерт Хэмфри.

К тому времени кампания подчас очень грубых насмешек над неловкостью и косноязычием президента, начавшаяся годом раньше в прессе, достигла своего апогея, и о том, что это обстоятельство не было случайным, свидетельствует, в частности, замечание, высказанное одним из ведущих журналистов консервативной "Чикаго трибюн", Дж. Сквайром, усмотревшим прямую связь оговорок и физической неловкости президента с "серией внешнеполитических и внутриполитических промахов, не оставляющих никакого сомнения в том, что и то и другое является делом рук и разума одного и того же человека"^*. Намек был яснее ясного: не будь действий Белого дома, квалифицируемых консервативными кругами как внешнеполитические и внутриполитические промахи, оговорки и неловкие действия президента Форда могли остаться незамеченными прессой. Оглядываясь па события тех лет во внутриполитической жизни США, нетрудно прийти к выводу, что решение Дж. Форда баллотироваться в президенты США явно противоречило планам консервативных политических и деловых кругов страны, рассматривавших его в качестве всего лишь временного президента и уже давно проталкивавших в Белый дом своего ставленника - Рональда Рейгана.

^* (Time. 1976, January 5. P. 33.)

Прежде чем перейти к рассказу об особенностях взаимоотношений Белого дома с буржуазной прессой США в последующие годы и о тех изменениях, которые произошли за это время в представлении многих влиятельных журналистов о своей роли в американском обществе, было бы, по-видимому, целесообразно коснуться нескольких тесно взаимосвязанных аспектов политической жизни США, определивших причины и характер этих особенностей и этих изменений.

В США принято считать, что внешнеполитические вопросы оказывают незначительное влияние на исход президентских выборов, что лишь экономические проблемы, вопросы материального благосостояния могут качнуть чашу политических весов в пользу того или иного претендента на президентский пост, определить степень общественной поддержки предвыборной политической и экономической платформы той или иной партии. Это постоянно внушается читателям американской политической литературы. С этим утверждением соглашаются, когда с сожалением, а когда с готовностью, многие американские исследователи политической жизни США. Об этом без конца твердят американские средства массовой информации. Создается впечатление целенаправленного массового внушения мысли: "Ваше дело заботиться о вопросах личного благополучия с сугубо материальной точки зрения; что же касается вопросов внешнеполитического характера, вопросов войны и мира, то вы мало что смыслите в них и поэтому оставьте решение этих вопросов тем, кто располагает необходимой информацией и полномочиями". Неудивительно, что значительная часть американцев соглашается с этим утверждением, полагая, что позиция кандидата по вопросам инфляции, безработицы, налогообложения, медицинского обслуживания и социального обеспечения гораздо важнее для их личного благополучия, чем, скажем, его позиция по проблемам взаимоотношений с другими странами, ограничения и сокращения вооружений, милитаризации космического пространства, т. е. по вопросам войны и мира. До последнего времени относительно немногие американцы были в состоянии связать вопросы их повседневного материального благополучия с проблемами международного звучания, т. е. теми проблемами, от решения которых в первую очередь зависит не только их благополучие, но и физическое выживание. Но это не вина их, а беда: об этом очень редко говорили с высоких политических трибун и столь же редко писали в печати или говорили по радио и телевидению США до середины 80-х гг.

Выход ультраконсервативных сил на авансцену политической жизни в Соединенных Штатах в середине 70-х гг. не был чем-то случайным и неожиданным. Он готовился исподволь (но от этого не менее целеустремленно) на протяжении всего послевоенного периода, находя выражение в спонтанных и, как результат, порой не до конца продуманных и рассчитанных попытках овладеть Белым домом.

Однако либерально-буржуазные круги США вкупе с "умеренными республиканцами", как можно судить по выступлениям разделявших их позиции органов периодической печати, политических обозревателей и тележурналистов, явно недооценивая в долгосрочном плане опасности неоконсерваторов и "новых правых" для традиционных политических коалиций обеих ведущих партий, ограничивались в основном несерьезными комментариями. Характерным в этом плане было суждение, высказанное обычно гораздо более рассудительным и дальновидным Дж. Рестоном: "Рейган дает меньше оснований для озабоченности, поскольку в отличие от (сенатора) Джэксона он поистине невежда в международных делах и к тому же обладает еще одним недостатком - он ленив до умопомрачения. Форд трудится, сражается и прислушивается, а Рейган считает, что знает все ответы; он обладает дурным характером, а когда обсуждаются важные проблемы, оказывается, что он "ушел на обед"^*. Личные недостатки Рейгана как политического деятеля национального масштаба легкомысленно и ошибочно приписывались либерально-буржуазной прессой США всему неоконсервативному движению, которое тем временем не только смогло объединить в своих рядах традиционные консервативные силы обеих ведущих партий и активизировать "новую правую" молодежь (чего не удалось сделать в 60-х гг. Б. Голдуотеру и его сторонникам), но и с помощью удачно сформулированных демагогических лозунгов и претензий в адрес "вашингтонского правительства", выплеснутых на страницы поддерживавших их газет и журналов, заручиться поддержкой какой-то части американцев, относящих себя к "среднему классу".

^* (International Herald Tribune. 1976, March 11.)

Политический обозреватель Дж. Крафт как-то подметил, что "меньшинство, придерживающееся твердых убеждений, зачастую одерживает верх над большинством, чьи убеждения слабы"^*. Справедливость этого наблюдения подтверждалась и американской историей, и тем, что еще предстояло в политической жизни страны. На протяжении уже нескольких десятилетий в американской политической литературе с беспокойством констатировалось сокращение в процентном отношении к общей массе населения США "политически сознательных членов общества", т. е. тех, кто (как минимум) принимал участие в политическом процессе, голосуя на выборах.

^* (Commentary. 1981, May. P. 40.)

То, что на протяжении десятков лет президентами Соединенных Штатов становились политические деятели, пользовавшиеся поддержкой лишь четверти всего контингента избирателей страны, убеждало какую-то часть американцев, что американская политическая система вполне обходится и в дальнейшем также сможет обходиться без их сколько-нибудь активного участия в политическом процессе. В вышедшей в свет в 1934 г. интересной книге "Власть руководства; кризис американского президентства" историк и политолог Дж. М. Берне обратил внимание на потерю интереса к американской политической системе миллионов американцев. Абсентеизм стал "сознательным актом самоисключения" из системы, считал Дж. М. Берне, называя в качестве основной причины происходящего "резкий спад основополагающей веры в правительство" США. Степень общественного доверия к американским политическим деятелям со стороны их соотечественников, отмечал автор, лишь немногим выше вошедшей в поговорку степени "доверия", испытываемого американцами к продавцам подержанных автомашин, являющихся в их глазах первостепенными мошенниками^*.

^* (Burns J. M. Power to Lead. Op. cit. P. 11-12.)