Человек от земли [1975 Песков В.М., Стрельников Б.Г.

Штат Висконсин. Холмы, лески в понижениях. Еще не степь, но уже открываются глазу дали. Просторное небо подымается над дорогой. Все пространство освоено земледельцами. Земля распахана, разлинеена, загорожена, поделена на квадраты, прямоугольники. Холмы, однако, смягчают строгую геометрию. Линейки меж, борозды пахоты, полоски лесов и даже строгий протокол изгородей - все причудливо изгибается. Даже дорога тут позволяет некую вольность: нет-нет да и сверкнет живописным изгибом, плавно скользнет за холм. В пейзаже легко выделяются три детали. Ферма с непременной серебристого цвета силосной башней. Стадо черно-белых коров. И одинокий трактор. Висконсин называют "молочным штатом". Молоком он поит район Великих озер, а сыры висконсинские ест вся Америка.

Фермами штат заселен густо. В отличие от владельца ранчо на Западе или в Техасе фермер не имеет обширных вольных выпасов для скота. Корма тут надо выращивать. Мы ехали в те знаменитые "несколько дней", когда земля поспела и надо было не упустить момент, - сеяли кукурузу.

Говорить с пахарем в любом месте Земли интересно и важно, ибо нет нужнее работы, чем эта. В сорока километрах от города Мадисон, увидев пыливший рядом с дорогой трактор, мы съехали на обочину, огляделись и, рискуя разодрать штаны, стали перелезать через проволоку. Вторжение сразу было замечено. Вопросительно-вежливо приподняв брови, к ограде подошла женщина (закатанные до колен джинсы, грубые башмаки, соломенная шляпа, запыленная рыжей землей, огрубевшие пальцы теребят прутик, прошлогоднего бурьяна). В роли телохранителей - сыновья (оба "очкарики"; один в красной панаме, другой пятерней приводит в порядок пышную шевелюру; поза: два вопросительных знака). Мы поздоровались. Представились. Извинились. Сказали все, что надо сказать в такой ситуации. Спросили: нельзя ли поговорить минут двадцать? Настороженность, любопытство, приветливость, озабоченность- все сразу на лицах.

Семья фермера Миллера. Сам хозяин, Уоррен Миллер, его женаДжойс и дети: девятиклассник Джо и десятилетний Джимм. Все четверо были заняты в поле. Только так, усилием всех может еще держаться 'семейная ферма'. Но долго ли? Этот вопрос, мы почувствовали, тревожит Миллеров. Старшего сына Джо (он вышел нас проводить до шоссе), похоже, не очень волнует судьба отцовской земли. Он, как заметила мать, 'смотрит в город'. А в младшем сыне родители видят наследника на земле. Вопрос в одном: сумеет ли выстоять эта типичная для Америки ферма под натиском корпораций? 'Две тысячи разорившихся ферм в неделю' - такова статистика процессов, охвативших сельскую жизнь страны

- Уоррен!.. - Оклик женщина подкрепила взмахом руки.

Большой трехколесный трактор, таскавший по коричневой пашне сеялку, остановился. Обтирая на ходу ладони о комбинезон, подошел Уоррен (огромный светловолосый человек; соломенная шляпа; массивное лицо покрыто пылью; рука тяжелая, мощная; слегка озадачен). Узнав, в чем дело, Уоррен неторопливо заглушил трактор. Повозился немного в моторе. Попросил сына принести из кустов флягу с водой.

Так мы познакомились с семьей фермера Уоррена Миллера. Жену зовут Джойс (она тоже из семьи фермеров). На вид обоим за сорок. Пятнадцатилетний Джо ходит в девятый класс. Джимму десять... До заката Миллерам надо опорожнить в землю горку бумажных мешков семенной кукурузы. Тринадцатилетняя дочь Маргарэт в это время готовит обед. Дом Миллеров на холме. В нужный час Маргарэт ударит в колокол, висящий у дома. Все четверо сядут в красный "пикапчик" и, заглянув по пути на луг, где ходят коровы, поедут обедать. А потом опять сюда, все четверо. И до темноты. Так всегда, а не только во время сева. Так работал на этой земле дед Уоррена и отец. Так сейчас отец приучает работать и сыновей. Приходят из школы (по фермам ребятишек развозит автобус), два часа на уроки - и за работу. Ее всегда много. С пяти лет в обязанность Джимма входил уход за курами. Сейчас - в десять лет - он может управлять трактором. А старший Джо делает все, что может делать отец. Развлечение ребятишек - велосипед и все, что могут найти длл себя на поле и на лугу.

Голодные люди... Может ли быть такое в богатейшей стране? Вот документы

У Миллеров триста акров земли (акр - 0,4 гектара). Есть трактор ("куплен за шесть тысяч долларов"), тридцать коров, полсотни овец. В отличие от соседей коровы мясной породы. (У хозяина с детства повреждена рука, и он не может доить.) Сено, силос* овес, свекла - все для скота производят на ферме.

- Тяжело. Много лет не знаем, что такое кино. Не помню, когда были в гостях. Только телевизор иногда вечером. Работа, работа... В молодости я ездила в Вашингтон и в Нью-Йорк. Это сейчас похоже на сказку.

- А я не был нигде далее Мадисона, эта двадцать пять миль отсюда. Земля не пускает. Вся жизнь как один день: подъем в пять, и только в полночь добираешься до кровати...

Карта районов, где голод-гость постоянный, и книга с предисловием Эдварда Кеннеди, в которой собраны доказательства крайней степени нищеты. Судя по карте, болезнь голодания в первую очередь поражает районы, где живут негры и где очерчены индейские резервации. Но по снимкам мы видим: белых тоже подстерегает голод, стоит лишь заболеть, лишиться работы или кормильца.

Все, кроме яиц, Миллеры покупают. Хлеб, молоко, овощи, мясо, фрукты. ("Забить овцу, выращивать помидоры... На это рук не хватает".) Их ферма считается средней. (Выручка от продажи продукции 10 тысяч долларов в год.)

Голодные дети

- Есть. И они сейчас становятся еще богаче. А если доход ниже нашего, значит, ферме конец. В округе многие землю уже продали и подались в город. А мы еще держимся.

- Гм, тяжело... Для меня это смерть. Где я нужен с одной рукой? Да и земля... Кто с детства знает, как пахнет весной земля, тому расставаться с ней все равно что мать схоронить. Молодежь расстается, конечно, почти без боли. Мой старший интересуется электричеством. Ясное дело, уедет куда-нибудь. А в младшем чувствую фермера. Он мог бы хозяйствовать, Но как устоять? Раньше: работай с утра до ночи - и ты хозяин своей судьбы. Теперь все иначе...

Старик без всякой надежды в глазах

В этом месте наш собеседник поставил некое многоточие - протянул руку к фляге с водой, спросил: "Растут ли в России на межах эти цветы?" (одуванчики).

Американцы по натуре своей жаловаться не любят. Как бы плохо ни шли дела, американец скажет: "Ничего, жить можно". Неделикатно было расспрашивать о том, что явно беспокоило трудолюбивого земледельца. Паузу заполнила Джойс. Она сказала, что собирается возить в Мадисон и вразнос по домам продавать яйца... И опять пауза. Все четверо Миллеров с мы тоже хорошо понимаем: в американских условиях улучшать дела фермы продажей яиц вразнос - это отчаяние.

- Вот такая наша "семейная ферма". О таких фермах много пишут сейчас, по телевидению говорят... - Джойс собрала возле пасеки букетик золотых одуванчиков. - Это вам на дорогу подарок с нашей земли.

Мы отдарились расписными деревянными ложками, по числу едоков фермы, и попрощались с трудолюбивыми и явно обеспокоенными своей судьбой Миллерами.

Молодой парень, у которого есть пока силы, здоровье, но он тоже в числе голодающих. Таковы документы, собранные в книгу и предваренные словом сенатора

В сельской жизни Соединенных Штатов происходят сейчас процессы, о которых много пишут и говорят. Говорят с гордостью и с отчаянием. Процессы эти затрагивают интересы как сельского жителя, так и нации в целом, ибо при блеске огней городской жизни, при всех технических достижениях, при всех богатствах земля остается основным капиталом людей. И от того, что на земле происходит, в конечном счете зависит все остальное.

Сельское хозяйство Америки высокопродуктивное. Этому много причин. Ранняя, умелая и очень высокая механизация. (90 процентов. На среднего фермера сейчас приходится больше "машинных лошадиных сил", чем на среднего промышленного рабочего.) Решительная и щедрая электрификация {98 процентов). Химизация (40 миллионов тонн удобрений в год. До трех долларов прибыли с каждого доллара, потраченного на удобрения). Специализация. (Монопродукт производят не только отдельные хозяйства, но целые округа и даже целиком штаты - "садовый штат", "картофельный штат", "кукурузный штат", "пшеничный пояс".) Разветвленная сеть дорог позволяет перемещать, распределять продукты без порчи и нужным образом. Следовательно, дороги надо поставить в ряд очень важных факторов сельского производства. Тщательная селекция. (Отбор и культивация наиболее выгодных сортов растений и пород скота. Американцы не просто так уговаривали Мичурина переехать в Америку. И весьма эффективно использовали все, чего добился Бербанк и его продолжатели.) Не следует упускать из виду благоприятный климатический пояс США. (Все земли лежат к югу от широты Киева.) Надо учитывать беспощадную, временами хищническую эксплуатацию земли. Но следует иметь в виду также и расчетливое, продуманное хозяйствование и труд непременный "от зари до зари". Все это позволило Америке не только обеспечить свой стол, но и производить излишки сельских продуктов. За этим столом, правда, не все получают равный кусок. Излишки, однако, всегда были помехой потому, что грозили снижением цен. Излишки пшеницы сжигали в топках, затопляли в баржах на дне заливов. С 30-х годов стала поощряться консервация пашни. Государство предложило фермерам компенсацию прибылей, если часть земли они обратят в залежь. Сейчас в связи с возросшим числом едоков (в 1900 году было 77 миллионов жителей. Сейчас в США - 210 миллионов), а также в связи с повышением спроса на внешнем рынке эта политика пересматривается. Всячески поощряется и интенсивность эксплуатации земель. "Зеленая революция" (так называют увеличение урожайности за счет химизации и новейших рекомендаций агротехнической науки) дала толчок новым процессам в сельском хозяйстве, для которых наиболее подходящее слово - индустриализация, то есть превращение пашни, фруктовых плантаций, огородов, птицеводческих, мясных и молочных ферм в некий высокоэффективный заводской поток, подобный, скажем, производству автомобилей.

Образцы этих конвейеров уже есть. Самый простой вариант - пасека. Тысячи небольших пасек разбросаны у дорог. Специальный фургон по строгому ритму объезжает все пасеки. Проверка. Подкормка. Контроль за роением, откачка меда - конвейер! На фабрике детали движутся к человеку. Тут же подвижная часть - сам человек.

Конвейер откормки скота мы наблюдали в Техасе и Оклахоме. Много тысяч коров мясной породы в плотном загоне. Рацион кормов и систему ухода рассчитал для фермы компьютер. А тщательно продуманная механизация позволяет одному человеку управляться с пятьюстами коров.

До всех тонкостей продумана "индустрия получения яйца". Состав кормов, освещение, вентиляция, размещение несушек с учетом "куриной психики" превратили курицу в живую ячейку огромного механизма - с одной стороны ряда проволочных клеток движется конвейер с кормами, а на другую ленту конвейера из клеток по желобкам катятся яйца. Нестись курицу заставляют 210- 220 дней в году.

Подобным же образом устроены очень распространенные фермы по производству куриного мяса. Новейшие биологические изыскания позволили резко сократить сроки созревания бройлеров (со ста дней до шестидесяти) и расходы кормов (с четырех килограммов на птицу до двух). Механизация позволяет одному человеку обслуживать сто тысяч птиц.

Под открытым небом - на пашне и огородных грядках - поточное производство встретило трудности, но не остановилось. Как, например, механизировать уборку помидоров? Напряженными усилиями создан комбайн. Задача эта была, может быть, только чуть менее сложной, чем создание грузинскими конструкторами чаеуборочного комбайна. К проблеме подступились с двух разных сторон - конструировали машину и "конструировали" для нее специальный сорт помидоров. (Важно было иметь определенную форму куста, помидоры должны были быть по возможности одного размера и созревать в одно время.) Сейчас 90 процентов томатов для консервной промышленности США убирают машины.

Таков передний край изменений в сельском хозяйстве. Процесс этот начался не сегодня и не вчера. К нему уже присмотрелись. Казалось бы, общество должно только радоваться. Однако мы слышали вздохи и откровенное беспокойство людей сельских и городских. Газеты, анализируя происходящее, тоже не только в мажорных тонах пишут о "революции".

Первая драматическая плата за успехи агробизнеса - разорение огромной массы американских фермеров. Производство на новом уровне требует огромных капиталовложений в технику и технологию производства (примерно в семь-десять раз больше, чем прежде). Чтобы вести хозяйство по-современному, фермер должен иметь на капитальные затраты от 20 тысяч долларов до миллиона. Согласно статистике в США около трех миллионов фермерских хозяйств. Из них треть имеют годовой доход менее чем две с половиной тысячи долларов. Возможно, еще одна треть получает доход, равный доходу знакомых нам Миллеров (десять тысяч долларов). Каково их место в быстро текущем процессе? Эти фермы обречены. Разорение идет как лавина ("каждую неделю - две тысячи ферм"). Дело, как пишут, не только в средствах. Земледелец должен "сменить и голову". "Преуспевающий фермер сегодня не столько земледелец, сколько бизнесмен", - сказал бывший министр земледелия США Клиффорд Хардин. Иначе говоря, человек не только должен знать до тонкостей свое дело на пашне или на скотном дворе, но обязан знать также все тонкости рынка, быть оборотистым и беспощадным к более слабому соседу. Это крупный капиталист на земле. Это "директор предприятия" вместо прежнего, возможно и очень искусного, "кустаря". Его прибыли - десятки, сотни тысяч и даже миллионы долларов в год. Знакомый нам Гарст из Айовы - фермер такого ранга. Именно таких оборотистых людей в первую очередь и с готовностью финансируют банки. Удел же большинства - разорение. Ферма идет с молотка. Молодежь - в город. Старики (дожить) ищут угол в каком-нибудь маленьком городке. Кое-кто, продав землю, остается на ней батраком, работая на вчерашнего соседа или на корпорацию, протянувшую свои щупальца к земле из города. Кое-кто ищет выход, приспосабливая землю для отдыха приезжающих из города.

Шестьсот тысяч разорившихся фермеров каждый год покидают землю и уезжают в город. Считают, что к 1980 году число фермерских хозяйств уменьшится в десять раз. Земли "семейных ферм", на которых нередко в течение нескольких поколений трудились Миллеры, Смиты и Джонсоны, не всегда, однако, попадают в руки более удачливого соседа. Агробизнесом в США последние годы занимаются фирмы, корпорации и компании, весьма далекие от земли, но имеющие деньги для "конвейера на земле". Вот примеры. Земледелием занимаются: компания "Боинг", производящая самолеты, машиностроительный концерн "Кайзер индастриз", нефтяная монополия "Гетти ойл", "Интернэшнл телефон энд телеграф". Список может быть очень длинным. Нередко компания прибирает к рукам всю цепь производства продуктов - от поля и грядки до магазина. Так, фирма "Теннеко" пашет собственную землю, удобряемую и опыляемую химикатами из собственных химических производств, использует собственные тракторы, которые заправлены горючим из собственных нефтяных скважин и собственных нефтеочистительных заводов. Продукты обрабатываются, распределяются и упаковываются филиалами "Теннеко". "Теннеко" занимается также разведкой нефти у берегов Юго-Восточной Азии, она крупнейшая в мире транспортировщик природного газа и строит два атомных авианосца..." (журнал "Рэмпартс").

Может ли устоять перед такой всепожирающей махиной знакомый нам Миллер со своей попыткой помочь делу продажей яиц вразнос? Нет. И это сильно беспокоит американцев. Беспокойство вызвано, однако, не только тем, что гибнет "семейная ферма" - основа многих устоев и традиций в Америке.

Сам продукт, идущий на стол от земли... Он давно уже стандартизирован. И все же с мелких ферм он поступал в более разнообразных видах и не всегда "на сто процентов пропитанный химикалиями". Агробизнес же весь доход строит как раз на предельной химизации и стандартизации производства. И сам контролирует все процессы от посева и до стола. Конвейерное производство принуждает собирать овощи недозревшими, а товарный привлекательный вид им придают с помощью химических ухищрений. Это касается всего: от фруктов до мяса и хлеба. Румяное яблоко! Не обманывайтесь. В нем уже нет того, чему полагается быть в яблоке. Оно могло пролежать два года. Сохраниться ему помогло какое-то минеральное масло. Ослепительно белый хлеб ("может храниться несколько лет"). Но белизну (и вкус ваты) ему придает обработка муки трихлори-дом азота...

Из двадцати тысяч химических веществ, внедренных в пищевую промышленность США, лишь сто пятьдесят признаются безвредными. "Питание "среднего американца" сейчас худшего качества, чем десять лет назад". Этот факт признается министерством сельского хозяйства США. Журнал "Рэмпартс" говорит более энергично: "Пища, которой нас кормит агробизнес, отравлена... Это дьявольская стряпня".

Отлучение традиционного земледельца от земли влечет за собой проблему со многими гранями.

Агробизнес не заботится о земле так же, как заботился земледелец, на ней выраставший.

Тотальная химизация катастрофически разрушает живую природу и саму почву.

Наконец, потоки людей в города усложняют и без того жгучие проблемы городской жизни. В разговоре с нами на эту тему заместитель министра внутренних дел Рид Натаниэл сказал: "Я лично считаю: надо всеми средствами удержать людей на земле. Надо им платить, только пусть остаются. В городах многим из них все равно приходится платить как безработным или по бедности. Надо это делать, оставляя их на земле".

Так человеческие проблемы выглядят в общем широком плане. А сколько трагедий можно увидеть, если приблизить глаза к жизни отдельной фермы, одной из двух тысяч, которые терпят крушение еженедельно. В штате Миннесота случай помог увидеть одну из этих человеческих драм.

Ремонтировали дорогу. Сунув флажок за пояс, белокурый, высокого роста регулировщик снял ковбойскую шляпу и, выбив из нее пыль ударами по колену, направился к нашей машине.

- Мне через пять минут сменяться. Не подвезете до фермы?..

Попутчик он оказался веселый - подтрунивал над собой, а несколько шуток московской закваски привели его прямо в детский восторг.

И тут, чувствуем, температура веселья сразу понизилась.

- Живем врозь. Она в городе. А я вот так: на дороге с флажком, и ферма тоже рук требует...

Зайти на ферму Фил пригласил нас больше из вежливости. Но мы не отказались. На стол под вяз белокурый потомок шведов принес банки с пивом, кувшин молока, вытряхнул из пакета в пластмассовое корытце соленых орешков. За разговором, кидая воробьям крошки, мы просидели у Фила до темноты. В машине начатый шутками разговор обернулся неожиданной исповедью человека, которому надо было кому-то излиться.

Это потому, что в воскресенье бросаю все к чертовой матери и еду на озеро с удочкой. Другие и этого себе позволить не могут.

Хозяйство у Фила скромное. Дом, обитый крашеной рейкой, с зеленого цвета крышей. Сарай для сена. Силосная башня. Коровник. На склоне холма загон. На лужайке у дома алебастровый петушок и два колеса от старой телеги для украшения.

Мы похвалили порядок на ферме. Прошли за постройку, откуда виднелся обширный луг с опушенным зеленью ручейком.

- Это все уже не мое, - вздохнул Фил. - Пятнадцать лет стремился хозяином стать. И вот теперь, можно сказать, батрак...

Ферма сильно задолжала банку и кредитной конторе. Пытаясь поправить дело, Фил поддался уговорам земледельческой корпорации. И запутался еще больше.

- Теперь мое дело простое. Там, в городе, обо всем думают. Бидоны с молоком из сарая берут утром, когда еще сплю. Если в технике что - механика сразу шлют. Мне остаются сущие пустяки, - улыбается Фил, - вкалывай и своди концы с концами. На дорогу махать флажками от хорошей жизни, сами понимаете, не пойдешь...

Фил отправился в дом за новой порцией пива. И в открытую дверь мы услышали приглушенный старческий кашель.

- Старик отец у меня... Совсем сдал. Скоро, наверное, с богом будет встречаться старый початок...

Пиво разгорячило нашего собеседника. Ударяя ребром ладони по краю скамейки, он прошелся по всей своей жизни с отцом.

- За что мне любить его? Считал, что слома ему не будет. Работал как вол и меня не жалел ни вот столько. С раннего детства знаю, как утром петухи в потемках кричат.

И что же, я, пожалуй, землю люблю. Вот этот вяз. И туман. И даже запах навоза в армии вспоминал, не поверите, с нежностью...

А знаете, как этот дом, этот вяз и этот туман мне достались? - Фил помолчал, дернул с банки язычок жести, не отрываясь выпил и, барабаня ногтем о посуду, рассказал историю, забыть которую невозможно.

Двенадцать лет назад они сидели с отцом за этим столом вот так же вечером. Пили кукурузный самогон. Говорили о жизни. Фил вернулся на ферму. Не подался из армии в город, как многие, а приехал под этот вяз. ("Вот, посмотрите, буквы перочинным ножом: Ф. Н. - Фил Нельсон".) В тот вечер отец рассказал ему, как умирала мать, о чем просила в последний день. А потом отец выложил самое главное. Отец сказал, что ферму он, Фил, получит только за деньги. У него, у отца, будет старость, и он должен о ней подумать. А поскольку денег у Фила нет, то отец берет сына на ферму рабочим. Зарплата как полагается. Вычет за еду, за ночлег. ("Я сказал отцу тогда: батраком, значит?") Отец ответил, что слова значения не имеют, а платить он будет исправно. Юрист, мол, в семейных делах не понадобится.

- Еще отец сказал, что поступает так и в моих интересах. Иначе, мол, разболтаюсь.

А при таких отношениях у сына, придет время, в руках будет ферма, а он на деньги, которые я ему выложу, доживет сколько богом будет отпущено. О домике во Флориде мечтал...

Разговор в тот вечер окончился дракой. Но утром, как всегда, поднялись с петухами - косили траву, починили запруду у водопоя. И помирились в конце концов. Отец сказал, что жизнь жестокая штука и он хочет, чтобы Фил не овцой был в этой жизни.

- Я кое-что сам уже понимал. Знал, что отец прав. Но все равно батрачить в собственном доме было противно.

Двенадцать лет они жили под одной крышей. Ели вместе. Работали. Выпивали вместе. Но были чужими. Изредка дрались. ("Сначала верх за отцом был, потом я жалеть его перестал".) И пришел наконец день, когда сын выложил отцу деньги за ферму. Но оказалось, покупать-то почти и нечего. Долгов у отца было столько, что всех заработанных сыном денег едва хватило, чтобы заплатить половину.

Отец уехал спать на соседнюю ферму. А утром, когда он вернулся, я спокойно сказал:

"Ну, отец, теперь твоя очередь..." Знал, что делаю скверно, но завел тоже книгу расчетов. Зло и мелочно стал записывать, сколько съел отец, сколько чего заработал... Женился. Но я говорил уже вам - ушла. И вот живем двое. Старик ослаб. Плачет. Я ничего. Живи, говорю, на том свете все у нас поровну будет. А когда выпью, опять во мне закипает...

Фил положил щеку на два кулака и глядел мимо нас в ложбину, залитую майским туманом. Мы, признаться, чувствовали себя неловко при таком откровении и приготовились распрощаться.

- Посидите, - попросил Фил, - ужасно сегодня не хочется быть одному. Схожу за пивом... У нас гости! Не хочешь выйти? - крикнул он в глубину дома.

Старик опять надсадно закашлял и, видимо, отказался.

В это время во двор заехал красный грузовичок. Чернявый молодой парень ловко скинул из кузова десяток бумажных мешков с комбикормом. И, увидев в дверях хозяина с банками, крикнул:

- Фил, лодку я починил! Так что в обычное время...

- Плохо отцу. Надо бы в госпиталь. А на какие шиши?..

- Да... - сказал чернявый и, вытянув зубами сигарету из пачки, полез в кабину.

Мы тоже поднялись. Фил, пожимая нам руки, сказал:

- Извините. Я лишнее выпил, много болтал. Не ведь надо ж кому-то сказать. Хоть раз...

Он проводил нас к машине. Пока мы искали на карте выезд на шоссе 90, Фил скинул рубаху и стал обливаться водой из шланга. Мы помахали ему. И он поднял полотенце над головой:

Такая история стоит за строчкой статистики: "В неделю разоряются две тысячи ферм".