Гротон, Гарвард, Элеонора и юриспруденция

I

Эндикот Пибоди принадлежал к одной из самых богатых семей Новой Англии, компаньонов дома Морганов. Его отец представлял интересы концерна в Англии, и Эндикот Пибоди получил образование в этой стране, завершив его в Кембридже. Там на него произвели глубокое впечатление английская система образования избранных для служения избранным, реформистская деятельность тори и каноны англиканской церкви. По возвращении в Соединенные Штаты молодой Пибоди объяснил семье, что решил не переступать порога контор менял, а предпочитает кафедру. Он стал священником, но, проведя полгода в городке горняков в штате Аризона, окончательно понял, что его поймут только избранные.

В 1883 году в маленьком городе Гротон, в шестидесяти километрах от Бостона, он основал школу, дабы готовить в ней молодых людей "в основном христианского склада". Земельный участок для школьных зданий предоставил богач Дж. Лоуренс, за что он был включен в наблюдательный совет вместе с Дж. П. Морганом и другими представителями денежных интересов. Очень скоро о Гротоне разнеслась слава как о наиболее привилегированной школе Соединенных Штатов. Срок обучения был установлен в шесть лет. Принимались двенадцатилетние мальчики и выпускались восемнадцатилетние юноши.

Когда четырнадцатилетний Франклин переступил порог школы и был принят сразу в третий класс, Эндикоту Пибоди было тридцать девять лет. В 1940 году президент США писал старику-ректору Пибоди: "Более сорока лег тому назад Вы сказали в проповеди в школьной церкви что-то о том, что нельзя утрачивать идеалов юности всю жизнь. Таковы были идеалы Гротона, которым Вы нас учили. Я старался не забыть их, и Ваши слова все еще со мной и сотнями других "нас, мальчиков"". В 1934 году Франклин Рузвельт говорил: "Пока я жив, влияние доктора и миссис Пибоди означает и будет означать для меня больше, чем влияние любых других людей, за исключением отца и матери". Президент был далек от того, чтобы отдать простой долг вежливости. Он старался, чтобы все торжественные религиозные церемонии в Белом доме отправлялись Эндикотом Пибоди. В чем секрет успеха ректора у ученика Франклина?

Превыше всего Пибоди ставил служение стране, понимая его в духе либеральствующего тори конца XIX века. В бесчисленных горячих, но простых проповедях, хорошо гармонировавших с его наружностью сильного человека из народа, он настаивал на том, что политика в Америке должна быть очищена от скверны, а гротонцы в жизни никогда не должны идти на компромисс со Злом. То было провозглашение абстрактно прекрасных принципов христианства, но ректор, хотя ежедневно и пожимал перед сном руку каждому из 110 воспитанников, как-то забывал сообщить им поодиночке или всем вместе, как претворить в жизнь заманчивые принципы.

Слабая связь школы с жизнью привела к тому, что к 1936 году из тысячи выпускников Гротона лишь десять нашли себя в политике (среди них Ф. Рузвельт, С. Уэллес, Д. Грю, А. Гарриман, Д. Ачесон). В самом деле, успеху на политическом поприще мало способствовала привычка, по словам одного гротонца, обычно приобретавшаяся в школе, "во время разговора с малознакомым человеком пристально смотреть на два дюйма выше головы собеседника". С большим трудом Ф. Рузвельт избавился от этой манеры, приличествующей гротонцу, но определенно излишней для политика.

Жизнь ученика в школе напоминала ту, которую Пибоди видел в колледжах Кембриджа и Оксфорда. Каждый воспитанник получал небольшую клетушку два на три метра, в которой стояли койка, стол, стул, а вместо шкафа - крючки на стене. Подчеркнуто простой быт, частично спартанский - холодный душ по утрам и умывание ледяной водой - дополнялся правилом: к ужину являться в вечернем костюме, в рубашке с крахмальным воротничком и в лаковых туфлях.

Пибоди чистосердечно полагал, что введение системы старшинства среди учеников, принятой в английских колледжах, создаст в Гротоне подобие большой семьи. Система принесла неизбежные результаты: безмерную тиранию старших над младшими. Отпрыски приличных семей проявили незаурядную изобретательность: новичков "дисциплинировали", заставляя гнуться в три погибели, и в таком виде запирали в тумбочках для обуви. Это был обычный метод воздействия. Если же старшие ученики находили, что тот или иной мальчик не подходит к "тону" школы, он подвергался "накачиванию": несчастного тащили в ближайший туалет, запрокидывали голову над раковиной и наливали в рот воду до тех пор, пока жертва начинала захлебываться. К Франклину, однако, эти воспитательные меры никогда не применялись. Напротив, очень скоро он стал относиться к неудачникам с плохо скрытым презрением. В письме домой он сообщает: "Сын Биддлов просто сумасшедший, новичок и глупец. Его уже несколько раз запирали в тумбочку и неоднократно грозили накачать".

С первых шагов в школе Франклин инстинктивно взял правильный тон с товарищами, что как раз для него было нелегкой задачей. Он пришел в класс шестнадцатым на третий год обучения, когда уже установились и отстоялись симпатии и антипатии. Классом старше учился сын брата, и Франклин скоро получил не слишком лестное прозвище - "дядюшка Франк". К тому же племянник был крайне непопулярен и отвращение к нему могло быть легко перенесено на Франклина, однако он быстро схватил основное в школьной жизни - не выделяться и счел разумным во всех случаях быть на стороне большинства, не примыкая к немногочисленным бунтовщикам.

В первые месяцы Франклин горячо взялся за дело и стал одним из лучших учеников. Вскоре он обнаружил, что это вернейший путь пасть в глазах товарищей. В конце года, получив, наконец, первую двойку, он торжествовал. Расчетливый мальчишка писал домой: "Сегодня я заслужил свой первый неуд, и очень рад этому, так как до сих пор считалось, что у меня нет чувства школьной корпорации. Старая психопатка Барбаросса влепила мне двойку за болтовню в классе". Отныне табель Франклина украшали тщательно дозированные двойки, но не в таком количестве, чтобы открыть перед ним двери кабинета ректора для назидательной беседы - для этого требовалось шесть двоек.

Система педагогических воззрений Пибоди не отличалась большой сложностью (перечисляются в порядке важности): религия, формирование характера, спорт и науки. Франклин верно оценил значение трех полей для американского футбола у школы. Он приложил большие усилия к тому, чтобы стать футболистом. Поздно развивавшийся юноша оказался слабым и не достиг сколько-нибудь заметных успехов. Это в какой-то мере способствовало формированию характера; он остался вне коллектива - славу приносил только спорт.

Что касается наук, то программа Гротона была не только своеобразна, но и архаична. Пибоди мечтал о том, чтобы готовить пополнение для правящей Америкой элиты. На его взгляд, было необходимо ввести в круг консервных и цинковых королей, магнатов железа и маргарина отлично образованных людей. Поэтому протонцев усердно учили латинскому и древнегреческому, французскому и немецкому языкам. В наши дни идеологи американской буржуазии настаивают на том, что их страна прошла незаурядный путь; в конце XIX века Пибоди был куда более трезвым - ученики получали основательные знания в области истории почти исключительно европейских стран.

И прежде всего и превыше всего - церковь, посещением ее открывался и заканчивался каждый день. Франклин учился, имея средний балл "Б" (соответствует четверке), с годами приобретая все больший интерес к религии. По-видимому, сама обстановка школы - все четыре года несмотря на кажущуюся общительность он был в сущности одинок - толкала его на это. Плюс влияние Пибоди. Едва ли Франклин поддержал бы суждение Аверелла Гарримана, который как-то заметил своему отцу о Пибоди: "Знаешь, ректор был бы просто очарователен, если бы не был таким ужасным христианином". Франклин без особых настояний ректора принимал участие в церковной работе в окрестных деревушках и посвятил часть своих каникул занятиям с детьми бедняков. Пибоди организовал для них лагерь вблизи Гротона.

В Гротоне Франклин приобрел некоторое умение вести полемику. В последний год его пребывания в школе учебные диспуты были далеки от академизма. С начала 1897 года в Соединенных Штатах поднялась волна шовинизма - готовилась война против Испании. Успех предстоявших сражений должен был решить флот. Франклин к этому времени основательно изучил работы адмирала А. Мэхэна, теоретика примата морской мощи для достижения страной статуса мировой державы.

Франклин оказался необычайно активным в школьных диспутах: "Решено, что США должны увеличить военно-морской флот", и "Решено, что США должны немедленно аннегексировать Гавайские острова". Когда начались военные действия, Франклин с двумя другими юношами решил сбежать из Гротона и поступить во флот. Неожиданно разразившаяся эпидемия скарлатины в школе надолго уложила "воина" в кровать. Пришлось довольствоваться тем, что читала мать о войне, сидя у постели больного сына.

В июне 1899 года семнадцатилетний Франклин окончил Гротон. Рассудительный юноша вступал в жизнь. Незадолго перед выпуском он стал носить пенсне, найдя, что оно идет к нему лучше, чем очки, а мужественность подчеркивала сигарета. Его успехи в науках были отмечены премией - сорокатомным собранием сочинений Шекспира. Расставаясь с Франклином, Пибоди записал в его аттестате: "Он был честным учеником и весьма удовлетворительным членом коллектива на протяжении всей учебы". Когда в 1932 году, сразу же после избрания президентом Ф. Рузвельта, он оказался в лучах прожектора прессы, неукротимый ректор публично заявил: "Сейчас порядочно написано о том, что за мальчик был Франклин Рузвельт в Гротоне. Я считаю, что написано больше, чем стоило бы, учитывая впечатление, которое он оставил в школе. Он был тихим, обыкновенным мальчиком, несколько способнее своих товарищей, был заметен в своем классе, но отнюдь не был блестящим учеником. Физически он был слаб и поэтому не мог достичь успеха в спорте. Нам всем он нравился".

II

Гарвардский университет находится в Кембридже, поблизости от Бостона, по ту сторону Чарлз-ривер. Хотя университет гордится своими собственными традициями, он неотделим от жизни и истории Бостона, "Афин Америки", или "пуна земли", как зовут свой город бостонцы. В стенах этого учебного заведения встречались выпускники привилегированных школ со всех концов страны.

Среди принятых в университет осенью 1900 года были и гротонцы, в том числе Франклин Рузвельт. Университет бурлил кипучей жизнью, но в ней не растворялся кружок тех, кто пришел из закрытых, частных школ. Они были связаны больше с наиболее респектабельными семьями Бостона, чем с пестрым по социальному происхождению студенчеством. Недаром недовольные именовали Бостон "социальной пиявкой" Гарварда. Строгая дифференциация поддерживалась системой студенческих клубов для избранных, через которые юноши вступали в высший свет города.

Франклин поселился вместе с приятелем-гротонцем Л. Брауном в трехкомнатной квартире, расположенной в Уэстморли-корт, районе дорогих пансионов и фешенебельных клубов, прозванном "золотым берегом". С искусственной простотой быта в Гротоне было покончено, мать позаботилась о том, чтобы изысканно обставить квартиру.

Сара Делано могла уделять все свое время сыну - 7 декабря 1900 г. скончался семидесятидвухлетний отец. Проведя одинокую зиму в Гайд-парке, она переехала в Бостон, поближе к сыну. Как разумная женщина, она искала только духовной близости, а жила в нескольких кварталах от квартиры Франклина. С годами в ее характере развилась властность, а убеждение Сары, что на ее долю выпало осуществить некую волю Джеймса - воспитать сына для той же жизни и карьеры, что проделал отец, поставила перед Франклином трудную проблему. Он с честью решил ее: без ущерба для материнских чувств юноша закрыл свою душу перед Сарой. Он принимал в доме матери вереницы гостей и был среди них в других домах, танцевал, обедал, ужинал, веселился на пикниках, но учтиво менял разговор, стоило Саре обратиться к излюбленной теме - месте Рузвельтов в жизни. Мать, естественно, не испытывала удовлетворения, приходилось радоваться хотя бы тому, что путь борьбы за душу сына не закрывался. Она упорно вела ее до глубокой старости, даже когда Франклин стал президентом...

Университет принес новые заботы Франклину в учебе - Гарвард не Гротон - и усугубил знакомые юноше по школе трудности: как жить и быть с товарищами, возможно ли достичь успехов в спорте. Последние, а не учеба, всецело определяли вес студента. Франклину не удалось занять сколько-нибудь видного положения в спортивной элите, хотя он зарабатывал синяки в жарких футбольных схватках. Несмотря на происхождение Франклина, самый респектабельный клуб Гарварда "Порцеллиан" по неизвестным причинам не принял его в члены, пришлось довольствоваться менее известным - "Флай клаб". Неудача не просто обескуражила Франклина, она оставила кровоточащую рану на многие годы. Его жена Элеонора впоследствии настаивала, что провал создал у Франклина комплекс неполноценности и в какой-то мере демократизировал высокомерного гротонца.

Франклин записался на максимально возможное количество курсов в университете, в первую очередь в области гуманитарных наук. Он учил английскую и французскую литературу, латинский язык и геологию, палеонтологию и ораторское искусство, прослушал около дюжины курсов по истории. Немало усилий затратил юноша, вникая в государственное право и экономику.

В тридцатые годы Ф. Рузвельт заметил по поводу курса госправа: "Он был похож на электрическую лампу, только без шнура". Что касается экономики, то Ф. Рузвельт имел обыкновение говорить: "Четыре года я зубрил экономику в университете, и все, чему они меня научили, оказалось неверным". Ф. Рузвельт заслужил славу мыслящего политического деятеля, быть может, потому, что студентом перестал посещать лекции по философии через три недели? В целом в университете он был спокойным, внимательным и послушным. Он никогда не вступал в спор с преподавателями по поводу оценки своих успехов.

Сохранившиеся курсовые работы Рузвельта пронизаны здраво консервативными взглядами. Так, он сокрушался, когда Теодор Рузвельт в 1902 году вмешался в забастовку горняков, ибо это означало, писал студент в курсовой работе, "усиление исполнительной власти в ущерб конгрессу, что прискорбно". Озорной поступок, когда Франклин вместе со всей группой сбежал из аудитории по пожарной лестнице во время лекции близорукого профессора-историка, был исключением, а не правилом его поведения.

Средний балл успеваемости Франклина Д. Рузвельта в университете - "чуть лучше посредственного" - был заслужен. Преподаватели единодушно считали, что он никак не тянул на четверку с минусом. 28 апреля 1945 г. "Бюллетень выпускников Гарварда" счел необходимым указать, что Рузвельт уже в студенческие годы не избегал трудностей; он не избрал пресловутую легкую программу, по которой учились университетские спортсмены. Прослушанные им курсы, напомнил журнал, "по футбольным критериям... были вовсе нелегкой работой".

Действительно, успехи Франклина просто поразительны, если учесть круг других занятий и обязанностей студента. Когда ему пришлось распроститься с мечтой о лаврах спортсмена, Франклин решил отличиться на второстепенном по университетским представлениям, но все же достойном поприще - журналистике.

В Гарвардском университете издавалась студенческая газета "Кримсон". С осени 1900 года он стал сотрудничать в ней и очень быстро выделился из шестидесяти восьми студентов, пробовавших отдаться древнейшему ремеслу, и стал почти профессионалом. Неписаная этика "Кримсона" строжайшим образом запрещала обращение к ректору университета за интервью. Франклин добился невозможного. Перед президентскими выборами 1900 года он сумел получить интервью у ректора университета Элиота, который сообщил, что будет голосовать за республиканцев - У. Маккинли и Т. Рузвельта. В 1913 году Ф. Рузвельт подробно рассказал репортеру, как это произошло:

- Кто Вы? - спросил ректор.

Я ответил и без дальнейших проволочек задал мой вопрос.

- Я пришел спросить Вас, г-н ректор, за кого Вы собираетесь голосовать: за Маккинли или Брайана?

Только тогда я понял, в какое положение попал, и вознес пламенную молитву, чтобы дверь открылась сама собой и укрыла меня в спасительной темноте. Но я пришел за ответом и остался в кабинете, а г-н Элиот снова и снова пристально разглядывал меня.

- Зачем Вам это нужно? - наконец промолвил он.

- Мне нужно Ваше сообщение для "Кримсона", - ответил я.

И Элиот сдался, сообщив сенсационную новость о том, что он собирается голосовать за Маккинли. В ноябре 1913 года заместитель морского министра США Ф. Д. Рузвельт рассказывал о своем достопамятном подвиге корреспонденту "Нью-Йорк телеграф" с понятным чувством гордости за давно отшумевшую юность. Газета напечатала интервью 30 ноября 1913 г. Шли годы. Когда в 1945 году увидело свет популярное прекрасно иллюстрированное издание "Истинный ФДР" с предисловием уважаемого историка Ф. Фонера, то эпизод нашел место в разделе "Редактор-крестоносец", где было сказано: "Еще первокурсником он пробился к ректору Гарварда Элиоту и спросил его, как же он будет голосовать за Маккинли и империализм"^*.

^* (См. "The Real F. D. R", Ed. by C. Kinnaird, p. 10.)

Однако в 1931 году в частном письме Ф. Рузвельт писал: "Каким-то образом случилось так, что мне в течение ряда лет приписывают честь получения интервью у ректора Элиота, как он будет голосовать осенью 1900 года. В действительности интервью добился Альберт У. Деруд, ныне юрист, работающий в Нью-Йорке, и по праву честь должна принадлежать ему, а не мне"^*. Поразительные шутки может сыграть человеческая память. В 1931 году Ф. Рузвельт лучше помнил события 1900 года, чем в 1913 году!

^* (F. Freidel, Franklin D. Roosevelt, The Apprenticeship, vol.1, p, 56.)

Начало журналистской известности Франклина, наверное, положило его умение обращаться с вице-президентом, а затем президентом Теодором Рузвельтом. Весной 1901 года, вспоминал как-то Ф. Рузвельт, "я позвонил дяде, чтобы узнать, когда я могу повидать его. "Не приезжай, - ответил он. - Я встречусь с тобой, когда буду у вас с лекцией по курсу государственного права профессора Лоуэлла". Дядя Тедди по-родственному сообщил племяннику Франклину точный день и час лекции. Об этом Франклин первым в университете оповестил со страниц "Кримсона". Летом 1901 года он был избран одним из пяти редакторов газеты.

Весной 1902 года в Гарварде побывали двое буров - Англия тогда вела войну в Южной Африке. Они рассказали о страданиях женщин и детей своего народа. Франклин с двумя товарищами поспешил на помощь далеким борцам. Они учредили "Фонд помощи бурам". В мае 1902 года в Кейптаун было послано 336 долларов, а бостонские газеты с большой теплотой писали об отзывчивом сердце одного из редакторов "Кримсона".

В 1903 году Франклин на круглые тройки окончил университет и торжественно прошествовал в шапочке и мантии вместе с другими выпускниками в Сандерс-театр, где состоялась церемония вручения дипломов. Он стал бакалавром. Куда идти учиться дальше? Было два пути- аспирантура или юридическая школа. Франклин предпочел первое, хотя всерьез никогда не рассчитывал получить ученую степень магистра искусств. Выбор решили привходящие обстоятельства: летом 1903 года его избрали главным редактором "Кримсона" и он остался еще на год при университете.

Франклин пытался научиться руководить, понимать запросы масс, в данном случае студенческой, и направлять их интересы. Из-под пера главного редактора вышли все передовицы. В начале года ФДР объяснил первокурсникам: нужно серьезно относиться "к обязанностям, к университету, своей группе и самому себе. Чтобы быть на высоте, нужно быть всегда активным. Возможности почти не ограничены: спорт - дюжина видов его - и руководство спортом, литературная работа в публикациях университета и прессе вообще, филантропическая и религиозная деятельность и многое, многое другое". Об учебе в пространном перечне, естественно, не упоминалось.

Возможно, близость Л. Брауна, теперь капитана футбольной команды Гарварда, а быть может, точный учет интересов известной Франклину группы студентов придали газете сезонно-спортивный характер с уклоном в сторону футбола. После одного из матчей "Кримсон" сокрушался - болельщики из университета "не поддерживали криками свою команду так, как надлежало". На следующем состязании главный редактор сам подавал пример. В письме матери он отметил: "Я чувствовал себя круглым идиотом - приходилось размахивать руками и ногами на глазах нескольких тысяч хохочущих зрителей".

Франклин знал, чего добиваться. По доброй воле он проходил тяжелую школу. Дядя Тедди подавал пример. В 1903 году, став президентом после убийства Маккинли, Теодор Рузвельт наставлял выпускников Гротона: "Мы даем вам много и поэтому имеем право многого требовать от вас". Эти мысли были созвучны настроениям молодого Франклина. Размышляя об истории своей семьи, он писал в курсовой работе: "Основная причина жизнеспособности Рузвельтов - их демократический дух. Они никогда не думали, что из-за рождения в состоятельной семье они могут засунуть руки в карманы и наслаждаться жизнью. Напротив, они считали, что, появившись на свет в обеспеченной семье, они не имели никаких оправданий не выполнить свой долг перед обществом. Именно потому, что эта мысль внушалась им с раннего детства, Рузвельты оказывались хорошими гражданами". Хотя нельзя не признать своеобразной трактовку автором понятия "демократия", идеи Франклина понятны: он не собирался сидеть сложа руки, а был полон решимости добиться места под солнцем. Какого?

Рексфорд Тагвел многие годы работал под руководством президента Ф. Рузвельта, его имя для Тагвела - свято. В обстоятельной биографии ФДР, увидевшей свет в 1957 году, Тагвел отмечает: "Нельзя не заключить о Франклине уже во время пребывания в Гарварде, что еще более верно в отношении президента Рузвельта, что он никому не позволял проникать в свою внутреннюю жизнь. Это, очевидно, относилось к его матери - Саре Делано, Элеоноре, равно как и другим - Латропу Брауну, приятелю еще с Гротона, жившему вместе с ним в Гарзарде и оставшемуся другом в Вашингтоне. Часто говорят, что скрытность - характерная черта скромного англичанина. Обучение Франклина в детские и юношеские годы, в котором принимали участие отец, наставники, Пибоди и его друзья, вело именно к этому. Нельзя проявлять эмоции, могущие выдать душевное волнение. Он выносил боль, трудности и неудачи с завидным стоицизмом, рано научился не преисполняться энтузиазма, но и не впадать в отчаяние. Однако его скрытность далеко превосходила ту, которая является результатом воспитания. На мой взгляд, Франклин пытался спрятать слабости своей натуры, прикрывая наиболее уязвимые места, пряча громадные, но пока еще туманные замыслы, которые он вынашивал в мечтах. Одной из наиболее примечательных и важных слабостей Франклина было то, что он поздно мужал. В результате многое в его характере оставалось непонятным. Он знал, что те или иные события случаются или должны случиться, но точно не знал почему. И он не хотел, чтобы знали о его внутренней неуверенности. Франклин прилагал громадные усилия, чтобы скрыть ее. К моменту окончания Гарварда его скрытность стала поистине безграничной"^*.

^* (R. Tugwell, The Democratic Roosevelt, N. Y., 1957, p, 50.)

Давно замечено, что наиболее искусно маскируют свои истинные устремления те, кто внешне безгранично откровенны, покладисты. Хотя Франклин как-то избегал следовать советам матери в отношении учебы, и она это заметила, Capa Делано безгранично верила, что знает душу своего нежного и любящего мальчика и заранее будет знать имя его избранницы. Главное - властная мать полагала, что будет не только присутствовать, но и принимать участие в выборе сына. В этом она серьезно заблуждалась.

III

Франклин давно знал Элеонору. Двухлетняя Элеонора получала неизъяснимое удовольствие, разъезжая на спине пятилетнего Франклина по детской в Гайд-парке. По-видимому, то был момент наиболее близкого знакомства за все годы, предшествовавшие брачному союзу двух отдаленных родственников рода Рузвельтов - она приходилась ему кузиной в пятом колене. Детство Элеоноры, дочери Эллиота, младшего брата Теодора Рузвельта, было прямой противоположностью безмятежным юным годам Франклина. Мальчик царствовал в семье, девочка была парией.

Отец без памяти любил дочь, но когда Элеоноре было всего шесть лет, он перестал жить с семьей. Очень красивый мужчина, спортсмен, Эллиот был горьким пьяницей. Люди, знавшие семью, полагали, что догадывались о причине, по которой Эллиот погряз в отвратительном пороке, - характер жены. Анна Холл, внешне прелестная женщина, действительно была нелегким человеком. Она на свой лад воспитывала дочь. Элеонора в раннем детстве была отправлена в школу при монастыре. Там она как-то невинно солгала и была с позором изгнана. В глазах матери крошечная девочка была закоренелой преступницей.

Мать изощрялась в выдумывании прозвищ Элеоноре, наконец, закрепилось "бабуся". "Какой смешной ребенок, - показывала мать гостям на дочь, - она так старообразна". Анна сурово наказывала Элеонору за малейший проступок, внушая девочке, что она постоянно позорит мать. Это подрывало уверенность в себе и без того застенчивого ребенка. Элеонора Делано твердо знала, что она, как и каждая нехорошая девочка, дурнушка.

Нет ничего удивительного, что в этой обстановке образ существующего, но незримого отца вырос до гигантских размеров. При редчайших встречах с дочерью, своей "маленькой, златокудрой Нелл", он весь светился радостью и счастьем. Девочка страстно, болезненно тянулась к отцу. Он властвовал всеми ее помыслами. "Когда бы я ни мечтала, - говорила много лет спустя Элеонора, - случалось как-то так, что мы были вместе. Я жаждала остаться в мире грез, в котором я была героиней, а он героем". В восемь лет Элеонора потеряла мать, умершую от дифтерита. Но она не очень скорбела: "Все затмевало одно - вернется мой отец и очень скоро я буду с ним". Анна предусмотрела такую возможность: перед смертью она распорядилась, чтобы дочь и сын были отданы на попечение бабушки. Спустя два года Элеонора узнала, что отец умер. Она осталась сиротой в жизни, но в мечтах отец был по-прежнему рядом, с ним можно было, как и раньше, поговорить.

Пятнадцати лет ее отправили учиться в Англию в школу под руководством француженки мадемуазель Сувестр. Три года пролетели как один день, диковатая американка превратилась в воспитанную, веселую европейскую девушку. По возвращении в Соединенные Штаты милая Элеонора попала в дом родственников своей матери. Имение семьи Холлов Тиволи было расположено, как и подобает, в бассейне Гудзона, чуть выше по реке от Гайд-парка. Обитавшая в нем семейка вызывала, несомненно, патологический интерес, но жизнь в ней была невероятно тяжела для молодой девушки.

Развеселый дядюшка Вэли был пьян до изумления днем и ночью, проявляя склонность к буйству во хмелю. Другой дядя - Эдди был немногим лучше. В нью-йоркском доме Холлов жила тетушка Пусси, дама зрелого возраста, но все еще имевшая бесчисленных любовников. Она не замедлила заверить Элеонору в глаза, что девушка - первая дурнушка среди женщин в роде Холлов - несомненно останется старой девой, и бурно переживала при племяннице удачи и неудачи своих многочисленных любовных связей. Коротко говоря, Холлы были блестящими светскими людьми, жившими далеко не по средствам, все поведение которых вызывало у Элеоноры жгучий страх перед будущим.

Обстановка в доме, призналась много лет спустя Элеонора, "закалила меня, как закаливают сталь". Она определила младшего брата в Гротон, а сама стала принимать все возраставшее участие в различного рода филантропической деятельности в Нью-Йорке.

Весной 1902 года Франклин встретил ее в поезде. Они ехали в одном направлении в свои загородные дома. Франклин нашел, что Элеонора прекрасная собеседница, а люди, знавшие ее в юности, считали, что ни одна фотография не дает настоящего представления о прелестной девушке. Они начали регулярно встречаться. Сара Делано так и не почувствовала опасности, рассматривая их дружбу как проявление добрых родственных чувств.

Франклин влюбился в Элеонору, она ответила взаимностью. В нем и его семье, объясняла Элеонора, "я обрела такое чувство уверенности, какого никогда у меня не было раньше". Франклин предложил ей руку, она с благодарностью приняла. Осенью 1903 года Франклин рассказал матери все. Она была потрясена. Впрочем, сопоставив факты, Сара, а она была далеко не глупой женщиной, поняла, что все произошло на ее глазах. Оставалось лишь поражаться коварству двадцатидвухлетнего Франклина и девятнадцатилетней Элеоноры. Мать все же попыталась расстроить намечавшийся брак. Она напомнила сыну, что его отец женился первый раз тридцати трех лет, когда он "стал человеком, сделавшим имя и добившимся положения, и мог кое-что предложить женщине".

Письмо сына матери проливает свет на некоторые особенности его характера: "Любимая мамочка, - писал он, - я понимаю, какую боль я причинил тебе, и ты знаешь, что я никогда бы не сделал этого, если бы мог поступить иначе!.. Я знаю себя, знаю давно, и я знаю, что не могу иначе думать. Результат: сейчас я самый счастливый и удачливый человек в мире. Дорогая мамочка, знай, что ничто и никогда не может изменить то, чем мы всегда были друг для друга. Только теперь у тебя будет двое любимых и любящих детей"^*. Мать сначала не поддалась рассчитанному красноречию сына, однако, замечает один из биографов Ф. Рузвельта, "по этому важнейшему вопросу ее послушнейший сын, который в течение многих лет делал все, чтобы удовлетворить ее желания, выставил свой подбородок из рода Делано и проявил больше упорства, чем она"^**. После длительной борьбы Сара признала себя побежденной. Свадьба была намечена на весну 1905 года.

^* ("F. D. R., His Personal Letters", vol. II, N. Y., 1947, p. 518.)

^** (F. Freidel, Franklin D. Roosevelt. The Apprenticeship, vol. 1, pp. 66-67.)

Растущая привязанность к Элеоноре, в дополнение ко многим другим обязанностям, подвела черту под занятиями в Гарвардском университете. Как и следовало ожидать, Франклин не получил степени магистра искусств и осенью 1904 года, распрощавшись с Гарвардом, поступил в юридическую школу Колумбийского университета в Нью-Йорке.

Здесь повторилась знакомая история. В среднем тройки, пара провалов на экзаменах на первом году обучения. Франклин не испытывал ни малейшего увлечения правовыми науками. Впрочем, он уже привык хладнокровно относиться к отметкам.

17 марта 1905 г. президент США Теодор Рузвельт приехал в Нью-Йорке, чтобы принять парад в день св. Патрика и выдать замуж племянницу Элеонору. Влюбленная до безумия пара выбрала для бракосочетания именно этот день, так как он был удобен президенту. Величественный Теодор доминировал на церемонии, хотя невеста была на голову выше своего дяди. Семьдесят пять полицейских, непосредственно охранявших президента, явились внушительным дополнением к толпе приглашенных. Глядя на Теодора Рузвельта, торжественно шествовавшего под руку с Элеонорой, один из родственников не мог не съязвить: "Когда он идет на свадьбу, то он хочет быть невестой, а когда он присутствует на похоронах, то он хочет быть трупом". Действительно, казалось, что гости собрались для встречи с президентом, а не на бракосочетание, мастерски проведенное Э. Пибоди, приехавшим из Гротона. Приданое невесты составило 100 тыс. Долларов^*.

^* (D. Fusfeld, The Economic Thought of Franklin D. Roosevelt and the origins of the New Deal, N. Y., 1956, p. 108.)

Отблеск величия президента лег на молодую пару, и во время трехмесячной поездки по Европе они буквально купались в отраженных лучах славы Т. Рузвельта. В Англии их познакомили с Сиднеем и Беатрисой Уэббами; Франклин обсуждал с ним методы обучения в Гарварде, а Элеонора рассмотрела с Беатрисой проблемы слуг. Молодожены были поражены Венецией, она нашла, что юбки дамских купальников коротковаты. Он телеграфировал матери в США: "Между прочим, можно купить примерно за 60 тыс. долларов обстановку, деревянную отделку и мозаичные полы одного из старых дворцов. Если ты хочешь приобрести их, телеграфируй". Он надеялся найти применение мозаике и старому дереву при перестройке дома в Гайд-парке. Сара высмеяла идею.

Осенью они вернулись в Нью-Йорк. Через два года, когда Сара закончила постройку двух домов, стоявших рядом на 65-й улице, молодые супруги въехали в свой дом. Пошли дети: первой родилась Анна в мае 1906 года, затем в последующие десять лет еще пять сыновей, один из них умер грудным ребенком. Сара занялась домом сына, рассматривая детей как своих, а потом уже Элеоноры. Попытки молодой матери поднять бунт против свекрови-самодержицы успеха не имели. Франклин, проводивший мало времени дома, не видел в этом ничего странного.

Элеонора пыталась, как умела, быть ближе к мужу. Она взялась учиться управлять маленьким "фордом", в итоге разбила машину о столб. Не лучше пошли дела и с верховой ездой. Много времени молодая женщина употребила на обучение игре в гольф. Наконец, она решилась выйти на зеленую лужайку с мужем. Франклин, понаблюдав за ней несколько минут, тепло посоветовал навсегда бросить праздное занятие. Она послушалась.

Элеонора была образцом тогдашнего воспитания дочерей богатых родителей. Ей никогда не пришлось нянчить своих детей или готовить пищу. Она не представляла дома по крайней мере без пяти слуг и не умела привести себя в порядок без горничной, а без повара молодые супруги, наверное, умерли бы с голоду. При всем том она была ужасающе невежественна. Даже через сорок лет Элеонора испытывала чувство неловкости, когда приходилось вспоминать, как во время медового месяца она не смогла объяснить любознательному англичанину разницу между федеральными и местными властями в США.

Однажды Элеонора сидела перед туалетом, выбранным для нее Сарой, и горько рыдала. "Мой пораженный молодой муж спросил, что же случилось со мной. Я ответила, что мне не нравится житье доме, который не был частью меня, для которого я ничего не сделала и который не такой, как я себе его представляла"^*. Франклин пожал плечами. Он просто не понимал. Дома он оказался душевно близоруким и не проявил острой наблюдательности, какую он показал в политике. Франклин просто разграничил семейную жизнь и игру в покер в клубе. Всему свое время.

^* (E. Roosevelt, This is my Story, N. Y., 1948, p. 162.)

IV

В 1907 году Ф. Рузвельт завершил учебу в юридической школе. Однако он так и не получил диплома юриста - просто решил не держать экзаменов, ограничившись испытаниями в нью-йоркской коллегии юристов. Он поступил для приобретения соответствующих навыков младшим клерком-практикантом в почтенную юридическую фирму "Картер, Ледиард и Мелбурн", помещавшуюся в Нью-Йорке, Уолл-стрит, 54. Условия были обычными: в первый год практикант не получал жалованья, со второго года ему положили очень скромное содержание. Франклин очень спокойно относился к тому, что так и не получил диплома юриста. Ректор Колумбийского университета много лет спустя взялся дразнить Рузвельта, заявив: "Вы никогда не сможете назвать себя интеллигентом, если не вернетесь в Колумбийский университет и не сдадите экзаменов по праву". На это Рузвельт ответил со смехом: "Мой пример показывает, что юриспруденция в сущности не имеет ни малейшего значения"^*.

^* (H. Coon, Columbia Colossus on the Hudson, N. Y., 1947, p. 99.)

Гражданское право при ближайшем знакомстве оказалось крайне скучным делом, имевшим мало общего с великими юридическими принципами, о которых Франклин наслышался в университете. Абстрактные схемы не давали много пищи для ума, не будили мысль. ФДР положительно возненавидел работу за письменным столом в конторе, но очень охотно вел дела в суде, встречался с истцами, ответчиками, свидетелями. Хотя юридическая фирма "Картер, Ледиард и Мелбурн" обслуживала крупнейшие корпорации, младшему клерку Рузвельту давались дела по силам. Он стал сталкиваться с людьми, которых просто не могло быть ни в Гайд-парке, ни в Гротоне, ни в Гарварде. Франклин Рузвельт вплотную увидел нужду и бедность.

Ему приходилось часто вести дела по искам отдельных лиц к крупным корпорациям. Однажды в зале суда его противником оказался коллега по юридической школе. Он взялся вести дело одной женщины, "вчинившей" иск о возмещении ущерба на 300 долларов крупной корпорации. Иск был плохо обоснован, и действительный ущерб едва ли превышал 18 долларов, но адвокат вел дело из расчета того, что 50% выигранной суммы будет передано ему в качестве гонорара. В связи с ведением дела Рузвельт отправился на квартиру адвоката. Его не было дома, бедность смотрела из углов, а жена адвоката высказала Франклину все, что думала о нем. Он ушел, оставив предложение поладить на 35 долларах и чек на 150 долларов в долг. Едва ли подобное решение увеличивало юридические познания Ф. Рузвельта, но он глубже познавал собственную страну.

Хотя адвокат Ф. Рузвельт и не снискал особых лавров, некоторые дела он выиграл остроумно. Об одном таком случае ФДР впоследствии любил рассказывать. Дело было так. Противник Франклина, необычайно опытный адвокат, славился редким умением убеждать присяжных заседателей. Рузвельт, слушавший его речь, увидел, что шансы на успех равны нулю. Но он заметил тактическую ошибку адвоката противоположной стороны - речь затянулась более чем на час. Присяжные стали поглядывать на часы и беспокойно ерзать на местах. Ведь им предстояло еще выслушать речь Ф. Рузвельта. Он встал и произнес: "Господа! Вы знаете материалы дела. Вы также выслушали моего коллегу, выдающегося адвоката. Если вы верите ему и не верите материалам дела, тогда вы должны решить в его пользу. Больше мне нечего сказать". Присяжные удалились и через пять минут вынесли вердикт в пользу клиента Ф. Рузвельта. Франклин выиграл, сосредоточив внимание на форме и полностью игнорируя существо. Прием небесполезный в политике.

Он жил как в тумане, скорее автоматически выполнял работу, но постоянно думал о другом. Однажды Франклин слонялся без дела по комнате клерков в конторе. Вышел Ледиард и попросил дать ему какую-то справку. "Да, да", - с готовностью ответил Франклин совершенно невпопад. Ледиард в бешенстве вылетел из комнаты, посоветовав через плечо не приходить на работу пьяным.

Наиболее обстоятельный среди американских биографов Рузвельта - Ф. Фрейдель подчеркивает: "Рузвельт принадлежал к поколению, для которого успехи в бизнесе и социальных делах не занимали первого места. Новый век рукоплескал строителям заморских империй, реформаторам человеческих отношений и политикам. Рузвельт был сыном своего века. Он располагал достаточным доходом и поэтому не был заинтересован в увеличении своего состояния, особенно если для этого нужно было заниматься скучной работой. В Гарварде во главу угла он поставил добиться положения в обществе, теперь, женившись на племяннице президента Рузвельта, он достиг самого высокого социального положения в обществе. Во всех этих областях больше ничего нельзя было сделать, не было возможности получить широкую популярность, а им двигало острое чувство - желание конкурировать и ненасытное честолюбие".

Однажды в 1907 году молодые клерки скрашивали бесконечный рабочий день болтовней. Они поверяли друг другу свои сокровенные мечты. Когда настал черед двадцатипятилетнего Франклина, он с "чарующей откровенностью", как отметил один из присутствовавших, сообщил, что не собирается вечно заниматься юридической практикой, а будет президентом. Поразительное сообщение насторожило молодых людей, и они поинтересовались, как делаются президентами. Франклин знал: сначала член легислатуры штата, затем заместитель морского министра, оттуда в губернаторы штата Нью-Йорк. "Любой, кто занимает этот пост, - наставительно произнес Франклин, - если ему везет, имеет хорошие шансы стать президентом". Эта крутая дорога в свое время привела Теодора Рузвельта в Белый дом.