Морское министерство

I

В двадцатые годы подавляющее большинство американских историков, писавших книги об администрации Вильсона, вообще не упоминало о заместителе морского министра. Учебные курсы истории США совершенно не пострадали от этого пропуска. В наши дни картина, естественно, иная: профессиональные историки склонны заново переоценить события и Ф. Рузвельт своими позднейшими заслугами отвоевал весьма заметное место среди деятелей администрации В. Вильсона, оттеснив даже тех, кто в 1913 - 1920 годах занимал более высокие посты. Презентизм в конечном счете не вознаграждает исследователя и читателя, а приводит к смещению исторической перспективы.

Итак, в марте 1913 года Франклин, которому едва минуло тридцать лет, занял пост заместителя морского министра. Он уселся за тот же стол, за которым пятнадцать лет назад другой Рузвельт - воинственный Теодор планировал начальные кампании в испано-американской войне. Параллель между жизненным путем дяди и племянника напрашивалась сама собой, и Франклин был не из тех, кто упустил бы возможность подчеркнуть это. Через пару дней после вступления в должность, воспользовавшись отсутствием в Вашингтоне министра, он созвал журналистов. Они собрались в его кабинете. Сияющий государственный деятель бросил: "Теперь делом занялся один из Рузвельтов. Вы помните, что случилось в прошлый раз, когда один из них был на этом посту?" Рузвельты сняли в Вашингтоне "маленький Белый дом", то самое здание, в котором жил Теодор, дожидаясь, пока семья убитого президента Маккинли освободит Белый дом.

На первый взгляд Рузвельты были очень богаты - годовой доход Франклина и Элеоноры достигал 27 тыс. долларов. Из них 5 тыс, долларов - жалованье заместителя морского министра и 7,5 тыс. долларов - доход от выгодно размещенного приданого Элеоноры. Для большого дома - они жили на широкую ногу - 27 тысяч едва хватало. Приходилось поддерживать реноме семьи в светском обществе Вашингтона и держать иногда до десяти слуг, а это требовало расходов. Франклин знал, где и что тратить, к этому времени Сара научила сына бережливости, и он экономил на себе. Он предпочитал обедать дома, так выходило дешевле, по нескольку лет носил один и тот же костюм, ездил на трамваях - расходы на такси представлялись ему излишними. Семья приобретала только подержанные автомобили. И это была не показная скромность - Рузвельты действительно едва сводили концы с концами. Ничто, в том числе пребывание на посту заместителя морского министра, не проходило даром.

Многие в Вашингтоне, знавшие Франклина, предрекали, что его карьера в морском министерстве долго не продлится. Действительно, Д. Дэниэлс был человеком совершенно иного склада; ровно на двадцать лет старше Франклина, он был его полной противоположностью. За плечами Дэниэлса было трудное восхождение по политической лестнице. Он начал с редактора газеты в маленьком провинциальном городке. Внешне бесхитростный, старомодно одетый, Дэниэлс имел славу пацифиста, сторонника "сухого закона" и горячего поклонника аграрного радикала Д. Брайана, ставшего в правительстве Вильсона государственным секретарем. Адмиралы с первого взгляда невзлюбили унылого пуританина-министра. Франклин нашел его "самым забавным деревенским парнем" и на первых порах обращался к Дэниэлсу с изумительно бестактными записками. Он взял в привычку высмеивать своего начальника в кругу светских знакомых, уморительно копируя его. Наконец министр внутренних дел Ф. Лейн пристыдил Франклина, заявив, что нужно быть либо лояльным к министру, либо подать в отставку. Дэниэлс прекрасно видел все, что проделывал его заместитель. Но Франклин был его любовью с первого взгляда, и старый политик, отлично знавший людей, смотрел в будущее. Ф. Рузвельт умел ладить с конгрессом, он знал флот. Что до честолюбивых надежд заместителя, то министр всегда сумеет направить их в нужную сторону. И хотя Франклин до конца работы с Дэниэлсом бывал иной раз чрезмерно инициативен, они отлично сработались. На протяжении семи с половиной лет совместной работы в морском министерстве между ними не было серьезных конфликтов. Дэниэлс мягко подшучивал над честолюбием своего заместителя, а Франклин с годами стал просто привязан к старику. Как-то раз они сфотографировались вместе на балконе здания морского министерства, выходившего фасадом к Белому дому. Когда принесли карточки, Дэниэлс спросил:

- Франклин, почему вы улыбаетесь от уха до уха, выглядите столь удовлетворенным, как будто весь мир принадлежит вам, в то время как я стою спокойный и счастливый, но на моем лице нет такой улыбки?

Франклин ответил, что он не видит особой причины, просто ему хотелось пристойно выглядеть перед объективом фотоаппарата.

- Тогда я скажу вам, - лукаво закончил Дэниэлс. - Мы оба смотрим на Белый дом, и вы, происходя из Нью- Йорка, говорите себе: "Когда-нибудь и я буду жить в этом доме", в то время как мне, южанину, приходится довольствоваться тем, что есть^*.

^* (Roosevelt and Daniels. A Friendship in Politics, Ed. by C. Kilpatrick, The University of North Carolina Press, 1952, p. 6.)

Оба расхохотались и разошлись. С годами их отношения стали напоминать те, которые существуют между отцом и сыном. До смерти Ф. Рузвельта (Д. Дэниэлс пережил его тремя годами) они оставались друзьями, часто встречались и вели оживленную переписку.

Оказавшись в морском министерстве, ФДР был безмерно счастлив. С детства он любил море и флот, вся его предшествующая жизнь оказалась подготовкой к теперешней государственной деятельности. В свое время он с головой окунулся в политические дела в сенате штата Нью-Йорк, однако штат не располагал флотом. Теперь под его началом практически оказались военно-морские силы США, а тогда флот и морская пехота, несомненно, доминировали над небольшой армией. Ф. Рузвельт выступал за еще больший флот для страны. Он был воспитан на теории морской мощи Мэхана, а в практической деятельности призывал пойти дальше, чем рекомендовал сам теоретик.

В январе 1914 года Ф. Рузвельт поучал своих соотечественников: "Наша национальная оборона должна охватывать все Западное полушарие, ее зона должна выходить на тысячу миль в открытое море, должна включать Филиппины и все моря, где только бывают американские торговые суда. Для удержания Панамского канала, Аляски, Американского Самоа, Гуама, Пуэрто-Рико, морской базы Гуантанамо и Филиппинских островов мы должны располагать линкорами. Флот нам нужен не только для защиты собственных берегов и владений, но для охраны наших торговых судов в случае войны, где бы они ни находились"^*. Между тем в США ужасались размерам флота и морской пехоты. Они насчитывали 65 тыс. личного состава и обходились налогоплательщикам в 144 млн. долларов в год. Даже Дэниэлс, не говоря уже о Брайане, считал, что флот чудовищно раздут.

^* (E. Lindly, Franklin D. Roosevelt: A Career in Progressive Democracy, N. Y., 1931, p. 120.)

Наиболее влиятельная организация, ратовавшая за большой флот, - Морская лига США горячо приветствовала молодого заместителя морского министра. Лига, собственно, представляла интересы магнатов стали и судостроительной промышленности, королей финансов, ибо флот был тогда крупнейшей кормушкой государственный заказов. Председателем Лиги был Р. Томсон, президент правления Международной никелевой корпорации, одним из вице-председателей - зять П. Моргана Г. Сатерли. С ними у Ф. Рузвельта наладились превосходнейшие отношения. Ф. Рузвельт был приглашен председательствовать на ежегодном собрании Лиги, а ее планы обсуждались в служебном кабинете заместителя морского министра.

В 1914 году Соединенные Штаты совершили агрессию против Мексики, американские войска высадились в Веракрус. Ф. Рузвельт счел возможным публично заявить: "Я не хочу войны, но я не знаю, как избежать ее. Рано или поздно Соединенным Штатам придется вмешаться и разобраться в политической неразберихе в Мексике. Я считаю, что нужно сделать это немедленно". Такие заявления звучали бы в устах главнокомандующего, каковым по конституции является президент. Тем не менее ни В. Вильсон, ни Д. Дэниэлс не сочли необходимым одернуть заместителя морского министра, предлагавшего пойти далеко. Почему? Р. Тагвелл объясняет так: "Трудно сказать, что этого буйного Рузвельта, использовавшего любую возможность для письменных и устных выступлений в целях всестороннего развития полной империалистической доктрины, для осуществления которой был необходим "флот, не имеющий равных", просто выслушивала небольшая аудитория, разделявшая его взгляды. А в этом случае он едва ли создавал серьезные затруднения для вышестоящих или ему сознательно давалась воля, ибо Вильсон не возражал, чтобы и эта точка зрения выражалась свободно наряду с более пацифистскими взглядами Дэниэлса. Президенты часто прибегают к таким приемам. Сам заместитель морского министра, когда он стал президентом, вне всякого сомнения, не имел соперников в искусстве запускать чужими руками пробные шары"^*. Если так, а Р. Тагвеллу нельзя отказать ни в любви к Ф. Рузвельту, ни в знании его, тогда оппозиция заместителя морского министра к ведению дел администрацией Вильсона предстает в ином свете. Скорее он был не только дисциплинированным, но и понятливым служакой.

^* (R. Tugwell, The Democratic Roosevelt, p. 100.)

В своей деятельности Ф. Рузвельт столкнулся с проблемой, которой не знал раньше, - организованным рабочим движением. Он вел дела военной судостроительной и судоремонтной промышленности, насчитывавшей перед первой мировой войной пятьдесят тысяч рабочих, многие из которых входили в цеховые профсоюзы АФТ. Рузвельт очень быстро научился ладить с лидерами профсоюзов и добился того, что за время его пребывания в министерстве на верфях не случилось ни одной серьезной забастовки. В то время потогонная система Тейлора широко внедрялась в американскую промышленность, и, хотя Ф. Рузвельт оценил ее возможности для повышения производства, он проницательно не стал настаивать на введении ее на верфях, ибо рабочие решительно выступили бы против. Поскольку дело касалось предприятий, разбросанных по всей стране, то таким образом закладывались основы национальной известности Рузвельта.

Споры с поставщиками не могли не укрепить славу Ф. Рузвельта как прогрессивного деятеля, причем она возрастала прямо пропорционально его усилиям в пользу большого флота. Он хотел больше кораблей, но рамки расходов определялись ассигнованиями конгресса. Необходимость получить большую отдачу с каждого доллара приводила к тому, что заместитель морского министра в деловых сделках яростно сопротивлялся монополистической практике взвинчивания цен. Политически это было нетрудно объяснить иными мотивами: якобы врожденной неприязнью ФДР к трестам. Добытую таким образом славу ему не приходилось делить ни с кем: в отличие от других министерств в морском был только один заместитель министра.

В Вашингтоне вплоть до второй мировой войны вспоминали, что, используя свой пост, Рузвельт заставил флот покупать очень плохой уголь из шахт, в которых имели денежные интересы его родственники. Он объяснял расширение круга поставщиков, которое действительно имело место, необходимостью сбить абсурдные монопольные цены на уголь. Биографы Рузвельта с негодованием отрицают эти инсинуации, ссылаясь на то, что, как только Рузвельту доложили о плохом качестве угля, он немедленно приостановил действие соответствующих контрактов.

Рузвельт назначил Л. Хоу своим помощником и все семь с половиной лет получал от него квалифицированную помощь и здравые советы, в первую очередь в вопросах труда. Он оказался просто неоценимым в политическом лабиринте Вашингтона. Хоу учил способного администратора искусству возможного, а главное - умению выжидать и не связывать себя участием в непопулярных мерах.

Пуританин Д. Дэниэлс усердно служил богу своему и поэтому, а также в интересах укрепления воинской дисциплины запретил употреблять спиртные напитки даже в офицерских кают-компаниях на кораблях. Моряки расценили это как неслыханное покушение на святые традиции флота, иные даже утверждали, что выбита сама основа морского боевого духа. Когда был отдан приказ, Рузвельт случился в уместной командировке на тихоокеанском побережье. Язвительный Хоу сообщал ему из Вашингтона: "Я знаю, как вы сожалеете о том, что не находитесь на месте и не можете разделить славу (приказа). Конечно, я сообщу корреспондентам только следующее: Вы не в Вашингтоне, и естественно, ничего не знаете".

Адмиралы предпочитали иметь дело с заместителем, а не с самим министром. Рузвельт тешил себя иллюзией, что он с большей легкостью нашел с ними общий язык, чем Дэниэлс, лукавые царедворцы поддерживали его в счастливом заблуждении - обычно они задерживали представление различного рода раздутых требований, пока Дэниэлс был в Вашингтоне. Стоило ему уехать, как толпа просителей устремлялась к и. о. министра Ф. Рузвельту. Он же серьезно считал себя флотоводцем. Когда выяснилось, что заместитель морского министра не имел флага (президент и министр имели), Ф. Рузвельт немедленно приказал по собственному рисунку изготовить таковой. Отныне стоило ему ступить на палубу военного корабля, гремел салют из 17 орудийных залпов, а на мачте взвивался личный флаг. И все же заместитель морского министра не был всесилен, ему так и не удалось заставить моряков принимать приказы от Хоу.

"Знаете, что случится, если Хоу появится на корабле? - заявил Рузвельту какой-то капитан, которому он сообщил о намерении послать Хоу с инспекционной поездкой. - Как только он ступит на борт, его схватят, разденут и отмоют песком и мылом". Что до Хоу, то он был равнодушен к оценке моряков: военные не имели голоса на выборах, между тем организованное рабочее движение представляло силу в политике. С его лидерами Хоу считался.

При всем этом Рузвельт вызывал профессиональное уважение. Он неоднократно брал командование военными кораблями и на деле показал умение проводить быстроходные эсминцы в тяжелых водах. Молодой ФДР хорошо узнал на флоте не менее молодых офицеров - Уильяма Д. Леги, Уильяма Ф. Хэлси, Гарольда Р. Старка и Хасбенда Е. Киммеля; все они (за исключением Киммеля, опозорившего свои седины в Перл-Харборе) вели в бой американский флот в годы второй мировой войны.

Наконец, Ф. Рузвельт хорошо понял значение флота во внутренней политике как средства рекламы. С 1913 года в день национального праздника 4 июля военный корабль ежегодно бросал якорь на Гудзоне, около Гайд-парка и города Пугкипси. В том же 1913 году новый линкор "Норс Дакота" получил приказ отметить день 4 июля у города Истпорт, штат Мэн. Офицеры корабля проклинали мудрецов, оторвавших их от семей в праздник, - они обычно оставались в этот день на базе. Однако поблизости от Истпорта находился островок Кампо-белло, где ожидал прибытия линкора заместитель морского министра. В палящий летний зной офицер с линкора в парадном мундире с эполетами, придерживая палаш, шел по улице Истпорта. Он должен был доложить ФДР о прибытии линкора. Навстречу бежал молодой парень в открытой рубашке и широких фланелевых брюках. Искренне позавидовав ему, офицер закричал: "Эй ты, как найти этого типа Рузвельта?". Парень оказался ФДР. Он просил передать капитану, что поднимется на борт и произведет смотр экипажа. И хотя он не одет должным образом, следует произвести салют в честь заместителя морского министра. Жителям будет приятно услышать грохот орудий.

Когда на корабле вспыхнули молнии холостых орудийных выстрелов, обыватели убедились в мощи флота США и всемогуществе заместителя морского министра.

II

Среди благ, которые несет с собой в Соединенных Штатах занятие крупного поста в системе федерального правительства, участие в руководстве "разделом добычи" дает возможность вознаградить за верность старых единомышленников и приобрести новых друзей. Победившая партия проводит раздачу постов в системе федеральных властей. После выборов 1912 года началось массовое изгнание республиканцев и назначение на их места демократов. Ф. Рузвельт принял живейшее участие в этой игре. Его пост давал возможность удовлетворить требования многих сенаторов и конгрессменов, домогавшихся теплых местечек для своих друзей и родственников в системе морского министерства. В первую очередь ФДР, однако, стремился пойти навстречу тем, кто был с ним раньше в штате Нью-Йорк.

Просителей из родного штата оказалось великое множество, и Рузвельту пришлось использовать не только собственные возможности, но и хорошие отношения с министром почт А. Бюрлсоном и министром финансов Мак-Аду. Боссы Таммани очень быстро разглядели за готовностью Рузвельта хлопотать по таким делам отнюдь не простое желание прослыть благодетелем, а хорошо рассчитанный план - выдвигать своих людей, готовить почву для собственной политической деятельности в штате. Таммани заподозрила недоброе - возникновение соперничающей политической организации под контролем Рузвельта.

Как раз в это время в штате разразился скандал, весьма заурядный для американской политической жизни. "Простачок Билли" - Сульцер, проведенный Таммани на пост губернатора, взбунтовался. Еще недавно послушное орудие в борьбе против сенатора Рузвельта, "простачок Билли", переименовав здание ратуши в "народный дом", обрушился на Мэрфи и его присяжных. Рузвельт из-за кулис стал поощрять свободомыслящего губернатора, но Сульцер переоценил свои силы, Таммани без большого труда доказала, что губернатор пустил средства из избирательного фонда в спекуляции на бирже. Дело обернулось худо для Сульцера, и он бросился за защитой к Рузвельту, прося, чтобы тот ходатайствовал перед Вильсоном о заступничестве. Хоу стоял на страже интересов ФДР, и "простачок Билли" получил от заместителя морского министра изящный и бессодержательный ответ (a nice pussy - footed answer). Сульцер был отстранен от должности и привлечен к уголовной ответственности. Конечный результат скандала был довольно неожиданным. Добрые граждане штата Нью- Йорк преисполнились отвращения к грязным махинациям не только Таммани, но и демократов вообще. Падение Мэрфи и торжество республиканцев представлялись неизбежными. Рузвельт решил, что пробил его час, и попросил Вильсона поручить ему восстановить пошатнувшийся престиж демократической партии в штате. Вильсону было нетрудно понять, куда метил не по годам бойкий ФДР - стать губернатором ключевого штата. С другой стороны, лояльность Ф. Рузвельта к партии не вызывала подозрений: формально он пекся лишь о благополучии демократов. Вильсон слукавил. Президент туманно намекнул, что поддержит ФДР. Он пообещал даже принять лидеров демократической партии штата в Белом доме, но под разными предлогами сначала затянул, а затем и не выполнил своего обещания.

Ободренный кажущейся поддержкой президента, ФДР инспирировал слухи о том, что он будет выдвинут губернатором штата Нью-Йорк. Скоро об этом заговорили газеты. Рузвельт надеялся достичь губернаторского кресла на волне негодования по поводу продажности клики Мэрфи. Таммани, однако, собрала силы. 23 июля 1914 г. председатель важнейшего комитета по ассигнованиям палаты представителей Д. Фицжеральд, выступая по поручению двадцати конгрессменов, представлявших город Нью-Йорк, публично выразил негодование: "Клеветники, заявляющие, что они говорят от имени администрации изображают нас как наймитов, жуликов, грабителей и авантюристов". Вильсон, давно простивший Таммани Балтимору, отчетливо видел диллемму - двадцать голосов в палате представителей имели несопоставимо больший вес, чем один заместитель морского министра, вынашивавший собственные честолюбивые замыслы.

На следующий день американцы могли прочитать в "Нью-Йорк тайме" заявление Вильсона: "Я питаю самые добрые чувства к мистеру Фицжеральду и никогда не одобрял характеристики конгрессменов от Таммани как представителей жуликов, грабителей и авантюристов". С надеждами на пост губернатора пришлось расстаться. ФДР сохранил лицо, опубликовав негодующее опровержение распространившихся слухов о том, что собирался когда-либо баллотироваться на эту должность.

Несмотря на уроки Хоу, Ф. Рузвельт все еще был "зеленым" политиком. Воспользовавшись отъездом в отпуск своего наставника, Франклин по горячим следам за опровержением выступил с заявлением, что намеревается выставить свою кандидатуру в качестве сенатора от штата Нью-Йорк. Луи он послал телеграмму. Извиняясь, Франклин сослался на то, что "еще не научился владеть собой", а также сообщил, что этого требуют "важные политические соображения". Под ними он вновь имел в виду поддержку Вильсона, который пообещал исправиться и на этот раз быть за Рузвельта.

Хотя Хоу томили тяжкие предчувствия, ФДР не знал удержу: он открыл энергичную кампанию в демократической организации штата. Боссы Таммани сохранили каменное спокойствие и, поразмыслив, выдвинули свою кандидатуру - посла США в Германии Д. Герарда. Защита им интересов американских праждан в Европе в связи с начавшейся первой мировой войной получила самую широкую известность в Соединенных Штатах. Герард, естественно, не мог покинуть Берлин и через государственный департамент справился у президента, стоит ли ему соглашаться. Из Вашингтона ответили утвердительно. Итак, на пост кандидата в сенат от организации демократической партии штата претендовали двое, причем за Д. Герардом были явно Таммани и незримо Вильсон.

Франклин так и не (разобрался в создавшемся положении. Он с азартом задавал своему сопернику риторические вопросы: если Герарда изберут, будет ли он подчиняться Мэрфи, или, если война затянется, где сенатор сочтет необходимым исполнять свои обязанности - в Вашингтоне или в Берлине. Американское посольство в Германии отмалчивалось. "Трудно вести кампанию против кротов", - жаловался Франклин на митингах. По совету Мэрфи его кандидаты "отказываются вылезти из своих нор и изложить свои принципы в соответствии с духом открытой избирательной кампании". Совершенно ошибочно ФДР пытался изобразить себя кандидатом, одобренным администрацией. Он прибегал к бесстыдной лести в адрес правительства. "Между мэрфизированным Олбани и вильсонизированным Вашингтоном разница столь же велика, как между долиной и горными пиками"^*, - сообщал он. Все было напрасно.

^* (F. Freidel, Franklin D. Roosevelt. The Apprenticeship, vol. 1, p. 186.)

Он проиграл. Герард получил на первоначальных выборах в октябре 210 765 голосов, Рузвельт - 76 888 голосов. Все проходит своей чередой, и на выборах в сенат в ноябре кандидат республиканцев нанес поражение Герарду.

Руководство партии проучило Ф. Рузвельта, ему указали место. Урок пошел впрок. Он понял, что без Таммани далеко не уйти, боссы Таммани в свою очередь пригляделись к ФДР в действии. Ставка на него не сулила крупного проигрыша. В кампании против Герарда, проведенной в сущности в одиночку, он выглядел совсем неплохо.

III

В канун империалистической войны правящие круги Соединенных Штатов не уставали напоминать Старому свету, что заокеанская республика достигла статуса мировой державы. Европа скептически относилась к претензиям американцев. Конечно, Соединенные Штаты показали себя незаурядной индустриальной нацией, но военная мощь? Нет, лишь Европа, вынесшая сотни войн, может быть носительницей военных традиций. Американцы - хорошие работники, купцы, и все тут.

Теодор Рузвельт, в бытность президентом, постарался пробудить мир к пониманию вновь обретенной силы США. В 1907-1909 годах американский флот по его приказу совершил кругосветное плавание. 16 линкоров в громе орудийных салютов показали звездное знамя на всех океанах земного шара. Демонстрацией "белого флота" - линкоры сияли белой эмалевой краской - Т. Рузвельт гордился до конца дней своих. Администрация Вильсона, хотя и в меньших масштабах, продолжила его дело.

25 октября 1913 г. Ф. Рузвельт напутствовал участников очередной воинственной вылазки американцев - девять линкоров отправлялись в шестинедельное плавание по Средиземному морю: "Посылая Вас в качестве представителей нынешнего флота США, мы надеемся показать Старому свету, что достижения и традиции прошлого сохраняются и развиваются в интересах блестящего будущего". Отправка эскадры сопровождалась оглушительной кампанией самолюбования и джингоизма американской печати. Лишь немногие газеты высмеивали самодовольных организаторов плавания. Как заметила газета "Ньюс", город Галвстон, "если эти линкоры и символизируют что-нибудь мыслящему человеку, то ему ясно одно: мы, как и большинство других наций, придерживаемся средневековых убеждений - необходимыми средствами решения международных споров являются все еще убийство и разрушение. На наш взгляд, просто издевательство демонстрировать линкоры перед другими народами как доказательство нашей доброй воли". Столичный житель Франклин Д. Рузвельт не мог разделять мнения редактора провинциальной газеты.

День начала войны в Европе - 1 августа 1914 г. застиг ФДР за обычным занятием - пропагандой большого флота, хотя и в несколько необычных обстоятельствах. Некий конгрессмен Д. Ротермел раздобыл для своего городка Ридинг старый якорь с линкора "Мэн". Местные патриоты водрузили якорь на площади в качестве символа мощи американского флота. Тут подоспели выборы, и его противник нагло заявил, что якорь вовсе не с линкора, а привезен бог знает откуда. Оскорбленный в лучших чувствах (переизбрание повисло на волоске), конгрессмен вызвал на помощь Ф. Рузвельта. Заместитель морского министра откликнулся на зов и в горячей речи заверил жителей городка в подлинности якоря: "Как вы могли только подумать, что правительство славных Соединенных Штатов способно передать вам поддельный якорь" - и подчеркнул необходимость крепить морскую мощь США.

Исполнив свой патриотический долг (правда, конгрессмена так и не переизбрали), ФДР отправился в обратный путь в Вашингтон. Тут в поезде он и узнал о гигантском пожаре в Европе. Горя желанием действовать, он прибыл в морское министерство, пребывавшее в обычной сонной дремоте - было время летних отпусков. Он с отвращением пишет Элеоноре: "Эти добряки, подобные У. Дж. Б. (Брайану) и Д. Д. (Дэниэлсу), понимают столько же, что означает всеобщая война в Европе, сколько Эллиот (сын Рузвельта четырех лет. - Н. Я.) разбирается в высшей математике". И далее: "Мистер Дэниэлс опечален главным образом потому, что его вере в человеческую натуру, цивилизацию и прочему идеалистическому вздору нанесен ужасающий удар. Поэтому мне приходится в одиночку браться за дело и готовить планы, что надлежит делать флоту"^*.

^* ("F. D. R., His Personal Letters", vol. 2, p. 238.)

По мнению американских историков, с первых дней войны в Европе Ф. Рузвельт творил просто чудеса в Вашингтоне, в то время как Дэниэлс и другие пребывали в прострации. Два дела способному человеку не помеха: с середины августа до самого конца сентября он был занят известной нам кампанией по выборам себя в сенат США и неотлучно находился в штате Нью-Йорк. Биографы, однако, так и не объяснили, почему он был готов пожертвовать делами любимого флота ради места в сенате.

Лишь Р. Тагвелл, на правах старого соратника, берет на себя смелость цинично предположить: "Он витал в облаках и просто не мог отказаться от борьбы за место в сенате. Даже его любовь к флоту не была помехой. Он оставил бы его без сожаления ради того, что считал политическим повышением - шагом вверх"^*. Поражение в штате Нью-Йорк спустило ФДР с неба на землю, и глубокой осенью 1914 года он занялся своими прямыми обязанностями в министерстве.

^* (R. Tugwell, The Democratic Roosevelt, p. 106.)

Симпатии Ф. Рузвельта были всецело на стороне держав Антанты. В самом начале войны он сообщил Дэниэлсу свой прогноз развития военных действий: "Вместо длительной борьбы я надеюсь, что Англия примет в ней участие и вместе с Францией и Россией продиктует мир в Берлине!". Ошибся не один Ф. Рузвельт, конца войне не было видно. Хотя Соединенные Штаты объявили о своем нейтралитете, он рано стал ратовать за усиленную военную подготовку страны. Между тем Вильсон требовал от соотечественников быть нейтральными не только в действиях, но и в мыслях. Публично было трудно отстаивать дело Антанты - американская плутократия была преисполнена решимости пока набивать карманы, ожидая истощения сторон, что касается вступления США в войну - будущее покажет.

Возможности Ф. Рузвельта не шли дальше его функций как заместителя морского министра. Он мог вносить предложения Вильсону - создать совет национальной обороны, ввести всеобщую воинскую повинность, Дэниэлсу - немедленно приступить к строительству большого флота. Его не слушали. В начале 1915 года Франклин жаловался жене: "Я точно знаю, что совершу ужасно антинейтральный поступок". Он стал афишировать связи с английским послом Спринг-Рисом и атташе французского посольства Ла Буле (дружба с последним определила назначение его послом Франции в Вашингтоне в годы президентства Ф. Рузвельта). Заместитель морского министра пошел на рискованный шаг: злоупотребляя служебным положением, передал секретную информацию о состоянии американского флота сенатору Г. Лоджу и другим республиканцам, яростным критикам администрации Вильсона. Так он надеялся подвинуть морскую программу.

Потопление 7 мая 1915 г. германской подводной лодкой "Луизитании", на которой погибло 1200 человек, в том числе 124 американца, решительно укрепило позиции Ф. Рузвельта. Государственный секретарь Брайан ушел в отставку. Шовинистическая пропаганда в США начала набирать силу. Предложение об увеличении флота и создании совета национальной обороны стало теперь исходить от Белого дома. Когда этот орган в августе

1916 года был учрежден, Ф. Рузвельт имел основание считать, что он внес свою лепту.

В рамках морского министерства Ф. Рузвельт не смог сделать много - его усилиями летом 1916 года был создан морской резерв в 50 тыс. человек, а группа резервистов приняла участие в маневрах флота. Ф. Рузвельту с трудом удалось убедить командование флота взять на борт этих лиц, и, имея в виду преодоленные препятствия, он любил говорить об организованном им учебном плавании, что повысило боевую готовность военно-морских сил. Газеты, приведя поименные списки - группа была невелика, доказали, что это была прогулка на военных кораблях богатых друзей Ф. Рузвельта, его коллег по яхт-клубам.

Фигура Ф. Рузвельта вырастала главным образом в результате его речей и статей, посвященных подготовке флота. Он стыдил американцев - на жевательную резинку они тратят в год больше денег, чем на армию, а автомобильные покрышки ежегодно обходятся дороже флота. Воинственный заместитель морского министра, впрочем, шел в ногу с политикой администрации: 14 июня 1916 г. по улицам Вашингтона среди участников "парада подготовки" промаршировал сам В. Вильсон. В связи с событиями в Мексике - Панчо Вилла одержал новые успехи - президент приказал частям национальной гвардии занять позиции вдоль мексиканской границы.

Ф. Рузвельт, выступая на обеде морских резервистов в Нью-Йорке, заявил, что и они могут потребоваться на границе. Хотя обедавшим так и осталось непонятно, что будут делать моряки на суше, они покрыли одобрительным ревом тост организатора банкета, обращенный к Ф. Рузвельту: "Я надеюсь, что присутствующие не обидятся, если слово "заместитель"... будет вычеркнуто перед титулом этого человека". Газеты серьезно писали, что из Ф. Рузвельта получится лучший морской министр, чем Дэниэлс.

Конфликт между министром и его заместителем был в значительной степени создан газетчиками. В действительности дело сводилось к следующему. "Мы должны вступить в эту войну", - часто возглашал Франклин, переступив порог кабинета Дэниэлса для доклада. "Надеюсь, что этого не случится", - спокойно отвечал министр. Обменявшись этими приветствиями, оба погружались в текущие дела.

Война в Европе не отменила календаря американской политики - в 1916 году происходили очередные президентские выборы. Демократическая партия вела их под лозунгом: "Он (Вильсон) удержал нас от вступления в войну". Соответственно, говорил Ф. Рузвельт, искренне призывая к военной подготовке страны и неискренне превознося необходимость нейтралитета. Внутренняя коллизия во взглядах между администрацией и им определила необычайный интерес Ф. Рузвельта к истории. В одной из речей, обосновывая невступление в войну, он прочитал яркий отрывок из исторического сочинения, в котором содержались яростные нападки на В.. Затем он объяснил, что цитата взята из памфлета Томаса Пэна, критиковавшего Джорджа Вашингтона за нейтралитет во время войны Англии и Франции в конце XVIII века.

Ф. Рузвельт раздобыл где-то рукопись меморандума Д. Монро, написанного в 1814 году, в котором обосновывалась необходимость участия США в европейских войнах. Заместитель морского министра направил рукопись президенту. Дорожа местом, он не осмеливался иначе выразить свои взгляды.

Оживление страстей в связи с избирательной кампанией помогло личной политической судьбе Ф. Рузвельта. Еще в 1915 году, поняв, что его борьба с Таммани была донкихотством, Франклин прилагает усилия к примирению. Началось с пустяков. Сыновья тщеславного конгрессмена Д. Фицжеральда получили почетные места среди зрителей при закладке линкора "Калифорния" на Бруклинской верфи в Нью-Йорке. Ф. Рузвельт стал поддерживать проведение на различные посты в штате кандидатов Таммани. Во время кампании 1916 года Франклин уже выступил открыто заодно с лидерами Таммани.

Победил В. Вильсон: он был переизбран, получив 9 129 606 голосов против 8 538 221, отданного кандидату республиканцев Ч. Юзу. Успех сплотил демократическую партию: 4 июля 1917 г. Ф. Рузвельт был основным оратором на собрании, созванном Таммани в Нью-Йорке, чтобы отметить 128-ю годовщину независимости Соединенных Штатов. Capa была серьезно встревожена, она заклинала сына не иметь ничего общего с этими грязными политиками. Разве он сам не поносил их много лет? "Не беспокойся по поводу речи 4 июля, - ответил сын матери, - ведь каждый в штате Нью-Йорк знает мою позицию". А чтобы не было сомнений, Франклин сфотографировался с боссами Таммани - Ч. Мэрфи и Д. Вурисом. Пенсне и галстук бабочкой заместителя морского министра отлично гармонировали с шутовскими регалиями, надевавшимися вожаками Таммани по торжественным случаям.

IV

Морское министерство в те годы, помимо своих прямых обязанностей, отвечало за администрацию в заморских владениях США, а также везде, где высаживалась американская морская пехота. Возникали различные проблемы, которые офицеры разрешали с военной прямотой, не считаясь с местными обычаями. Губернатор- командор Т. Мур, например, посланный на Самоа, в 1907 году издал распоряжение № 6, отменившее "языческий и варварский обычай" лишения невест девственности их отцами. Эти и иные проблемы унаследовал Ф. Рузвельт.

Когда в 1915 году возникли новые трудности на Самоа, заместитель морского министра со свойственной ему проницательностью объяснил: флот должен следить за тем, чтобы "губернатором всегда назначался скромный и здравомыслящий человек". Он указал, что основная цель американских аннексий - оборона Соединенных Штатов, которые, в свою очередь, должны вооружаться, чтобы защищать свои заморские владения, дабы агрессор не мог помешать "великому гуманному делу, почти завершенному в Панаме на наши деньги в интересах всего человечества". Это в равной степени верно в отношении "Гавайских островов, Пуэрто-Рико и стран Центральной и Южной Америки, которые мы рассматриваем как придерживающиеся тех же идеалов свободы, что и США". В связи с войной в Европе Соединенные Штаты стали особенно внимательно следить за Карибским бассейном - подступом к Панамскому каналу.

Ф. Рузвельт стоял за расширение американских владений в этом районе. Поскольку Гуантанамо на Кубе было трудно оборонять с суши, он настаивал на захвате новых островов. Именно в эти годы США купили у Голландии острова, переименованные в Виргинские. Ф. Рузвельт был необычайно доволен и даже собирался быть первым американским государственным деятелем, посетившим новое владение США, чтобы поднять там американский флаг. ФДР настаивал на все новых захватах^*.

^* (Даже в 1919 году Ф. Рузвельт предлагал захватить остров Свон у берегов Гондураса. В официальном письме государственному секретарю он указал: "Не будет ли возможно направить к острову военный корабль, водрузить на нем американский флаг, сгрузить некоторые припасы и назначить радиста из числа служащих "Юнайтед фрут компани" как представителя флота. Затем спустя несколько лет мы можем так или иначе упомянуть этот остров в тексте ежегодного закона об ассигнованиях на военно-морской флот. Иными словами, я опасаюсь, что, хотя ни одна другая страна не претендует на остров, формальное взятие нами суверенитета сейчас может подвергнуться критике, вызвать протесты со стороны стран Центральной Америки или дать повод для дискуссии в конгрессе". (F. Freidel, Franklin D. Roosevelt. The Apprenticeship, vol. 1, p. 274).)

Летом 1915 года американская морская пехота высадилась на Гаити. Хотя в стране сохранились формально президент и правительство, она была низведена до уровня протектората США. Всем правило из Вашингтона морское министерство, даже на заседаниях кабинета Дэниэлса шутливо-серьезно приветствовали: "Слава королю Гаити!". Но оккупация породила массу проблем, которые было трудно решить из Вашингтона, и в январе 1917 года Ф. Рузвельт был послан туда с инспекционной поездкой.

По пути Ф. Рузвельт остановился на Кубе, где в Гаване встретился с президентом М. Менокалом. Местный руководитель произвел на проезжего американца глубокое впечатление. "Он, очевидно, джентльмен, бизнесмен обычного прогрессивного типа, и ни один противник не поставит под сомнение его честность... Кубе, на мой взгляд, необходимо продолжение "упорядоченного прогресса", а не радикализм". Удовлетворенный, Ф. Рузвельт продолжил свой путь, а на Кубе через несколько дней разразилась революция. Сославшись на германских агентов и в интересах спасения "упорядоченного прогресса", США направили на Кубу морскую пехоту, которая оккупировала остров до 1922 года.

На Гаити Ф. Рузвельт завоевал популярность правящей верхушки острова. Он упорно именовал свое посещение "визитом вежливости", хотя в заливе Порт-о-Пренс стояло около 50 американских военных кораблей, и старательно поддерживал фикцию "суверенитета" президента Дартиженава. Американские военные власти на острове получили урок от молодого заместителя морского министра. Президент и он должны были сесть в автомобиль для официальной поездки по острову. Дартиженав первый ступил на подножку. Немедленно командующий американскими войсками на острове генерал-майор С. Батлер схватил его за шиворот и оттащил, чтобы дать дорогу Ф. Рузвельту. Последний, однако, остановил старательного вояку, освободил дрожавшего президента и пропустил его вперед.

На острове Ф. Рузвельт интересовался главным образом "прогрессом", достигнутым под руководством морской пехоты. Он, как должное, выслушал сообщения о кровавых расправах американской солдатни над местным населением, принял петиции об освобождении, но не освободил заключенных, а по возвращении в Вашингтон принял активное участие в составлении конституции для Гаити. Ее основной чертой было разрешение иностранцам владеть землей. Впоследствии поразительный документ был прозван "конституцией Рузвельта". Правда, ФДР всегда отрицал, что это положение было внесено по настоянию "Нэшнел сити бэнк". Морская пехота успешно провела "плебисцит" на Гаити в пользу конституции - 69 377 против 355. Командующий американскими войсками на острове все же счел необходимым послать в Вашингтон пространный меморандум, в котором "объяснил", как именно достигнуто удивительное единодушие местного населения без очевидного вмешательства морской пехоты.

V

1 февраля 1917 г. Германия объявила неограниченную подводную войну. Искомый повод для вступления Соединенных Штатов в войну был под рукой. Ф. Рузвельт полагал, что время выжидания прошло. В 1939 году он рассказывал: "Была первая неделя марта... Я явился к президенту и сказал: "Президент Вильсон, разрешите вернуть флот из Гуантанамо, направить корабли в доки Нью-Йорка с тем, чтобы подготовить их к участию в войне после нашего вступления в нее?". Президент ответил: "Мне очень жаль, мистер Рузвельт, но я не могу разрешить этого". Я продолжал настаивать, но он без объяснения причин отказал, заявив: "Нет, я не хочу, чтобы флот переводился на Север". Я служил во флоте, поэтому отчеканил: "Так точно, сэр" и направился к двери. В дверях он вернул меня, заявив: "Я хочу объяснить вам то, что не желаю говорить публично. Я не хочу что-либо... в области военной подготовки, что было бы определенно истолковано будущими историками как недружественный акт в отношении центральных держав"^*.

^* ("The Public Papers and Addresses of Franklin D. Roosevelt", 1939, p. 117.)

Американская буржуазия со свойственным ей лицемерием стремилась создать наиболее благоприятное впечатление от вступления Соединенных Штатов в войну. Хотя в высших сферах Вашингтона уже было принято твердое решение воевать, официально американское правительство прилагало все усилия к тому, чтобы изобразить это как "вынужденное" обращение к оружию.

Впоследствии Ф. Рузвельт неоднократно подчеркивал, что в последние месяцы веред объявлением войны Германии (с 3 февраля 1917 г., когда США разорвали дипломатические отношения с ней) он готовил американский флот только на свой страх и риск. На деле он не делал ничего, что не было бы заранее одобрено президентом и морским министром. Битва с администрацией была надумана самим Ф. Рузвельтом много лет спустя. Заявления Ф. Рузвельта такого типа: "С 6 февраля по 4 марта мы во флоте совершили такие поступки, за которые нас можно было и все еще можно заключить на 999 лет в тюрьму" - нельзя принимать всерьез.

18 марта 1917 г. пришли сообщения о потоплении германскими подводными лодками еще трех американских судов. 20 марта кабинет решил вступить в войну с Германией. 6 апреля конгресс объявил о том, что Соединенные Штаты находятся в состоянии войны с Германией.

Объем работы морского министерства решительно возрос - личный состав флота во много раз увеличился, достигнув 497 тыс. человек к концу войны. ФДР оказался среди военных руководителей громадного ведомства, что позволило ему неизмеримо пополнить опыт администратора. Хотя он и не избегал ответственности, а был только рад расширению функции министерства, Франклин попытался заговорить о вступлении в действующую армию. Вильсон и Дэниэлс наотрез отказали: частично потому, что он был нужен на своем посту, а главным образом не желая способствовать дальнейшему росту популярности ФДР. С его речами, рассчитанными на завоевание национальной известности, администрация уже примирилась, в конечном счете, афишируя себя, он поднимал и престиж демократической партии. Но допустить повторения карьеры Теодора Рузвельта, который во время американо-испанской войны был в действующей армии, они не хотели. Военная слава в свое время прямо вывела Теодора Рузвельта в президенты.

Энергичная деятельность Ф. Рузвельта по расширению флота, мобилизации ресурсов, установлению противолодочного патруля очень скоро стала вызывать трения в отношениях с неторопливым Дэниэлсом. Франклин не стал объясняться напрямик со своим начальником, что неизбежно привело бы к отставке и осуществлению его мечты - вступить в вооруженные силы. Он инспирировал в печати статьи против Дэниэлса. 11 мая 1917 г. "Уоллстрит джорнэл", например, указала: "Кто же двигает дело? Ответ прост - Франклин Д. Рузвельт". У Франклина хватило здравого смысла отклонить прямое предложение Морской лиги - открыть кампанию за смещение Дэниэлса и назначение его морским министром. В то же время Ф. Рузвельт подстрекнул близкого к Вильсону журналиста У. Черчилля довести до сведения Белого дома о бюрократизме морского министерства. У. Черчилль выполнил поручение, присовокупив: если дела в министерстве не будут делаться быстрее, им займутся газеты и республиканцы. Это возымело действие: Вильсон приказал Дэниэлсу быть энергичнее.

Своим величайшим достижением в годы первой мировой войны Ф. Рузвельт считал постановку минного заграждения через Северное море - от Англии до Норвегии, преграждавшего выход германским подводным лодкам в Атлантику. Речь шла об установке полумиллиона мин, стоимость заграждения приближалась к 500 млн. долларов. Ф. Рузвельту пришлось преодолеть многочисленные препятствия не только специалистов-моряков. Английский министр иностранных дел Бальфур указал, что вторжение в норвежские территориальные воды поднимет деликатные вопросы, регулируемые международным правом. На это Ф. Рузвельт возразил: "Если Норвегия не может выполнить своих обязанностей по предотвращению прохода германских подводных лодок через узкую полосу вдоль своего побережья.., тогда представляется совершенно справедливым выполнить этот долг за нее". Несомненно, это была очень вольная трактовка международного права.

Постановка минных заграждений началась лишь в августе 1918 года; до конца войны было установлено 70 тыс. мин, что обошлось в 80 млн. долларов. Заграждение не успело сыграть сколько-нибудь значительной роли; скорее введение системы конвоирования, улучшение приборов обнаружения подводных лодок и конструкций глубинных бомб имели куда большее значение, чем экстравагантный план заместителя морского министра. ФДР придерживался иной точки зрения. Много лет спустя с высоты трехэтажного Белого дома он считал, что "недовольство в германском подводном флоте стало возникать в начале октября 1918 года, оно перешло на крейсеры и линкоры и оказало громадное воздействие на мятеж всего германского флота. Не будет преувеличением поэтому заявить, что заграждение в Северном море, начатое постановкой мин американским флотом и буквально навязанное британскому флоту, внесло определенный вклад в мятеж германского флота, затем а восстание в германской армии и, наконец, в окончание мировой войны"^*. Историки, как известно, совершенно по-иному объясняют все эти события.

^* (F. Freidel, Franklin D. Roosevelt. The Apprenticeship, vol. 1, p. 317.)

В военные годы Ф. Рузвельту пришлось много заниматься трудовыми конфликтами. Он был в составе правительственного комитета, решившего не повышать заработную плату более чем на десять процентов. АФТ приняла обязательство придерживаться "открытого цеха" на время войны. Но профсоюз плотников, работавших на предприятиях, выполнявших заказы флота, выступил за "закрытый цех". Рузвельт пригрозил, что в таком случае он обратиться к лицам, занятым на гражданской службе. Рузвельт вообще считал, что на время войны следует принять чрезвычайные меры. "Всеобщая повинность должна применяться ко всем мужчинам и женщинам, а не только к мобилизованным в армию и флот. Чем скорее поймут этот принцип, тем лучше", - писал он в 1917 году. Сам Ф. Рузвельт, как видно, не понимал, что означало бы претворение в жизнь указанного "принципа". Понятно, что никто ни в правительстве, ни в конгрессе не обратил внимания на необычные предложения.

Ф. Рузвельт мог публично отстаивать только всеобщую воинскую повинность. В апреле 1917 года журнал "Эра" писал, имея в виду его многочисленные выступления на этот счет: "Когда я читаю глупые и претенциозные суждения мистера Такого-то, который с гипертрофированным патриотическим пылом требует обязательной воинской службы для всех американских юношей, я вижу вдохновляющую наивность! Какой прекрасной проверкой тезиса было бы, если бы мистер Такой-то со oсвоими пятью сыновьями вскарабкались по грязным ступенькам вербовочного пункта... и завербовались в армию. После года службы пусть они придут и скажут, что за преимущества они приобрели". ФДР немедленно направил статью помощнику генерального прокурора с пожеланием "запереть писаку и всю его банду в тюрьму в Атланте до конца их дней". Министерство юстиции дало официальный ответ: нет закона, по которому можно привлечь к ответственности за подобного рода статьи.

Морское министерство распределило за войну громадное количество заказов, на которых наживались поставщики. Ф. Рузвельт считал привлечение частных подрядчиков в порядке вещей, хотя Дэниэлс упрямо пытался расширить государственные верфи и заводы. Позиция Ф. Рузвельта, естественно, очень пришлась по душе монополистам. Разногласия между министром и его заместителем были хорошо известны в конгрессе.

В 1916 году Ф. Рузвельт, в пику Дэниэлсу, сообщил комитету по военно-морским делам палаты представителей: "Я не думаю, что правительственные предприятия должны производить все для флота, исключив частные фирмы". В январе 1917 года министр и заместитель заняли противоположные позиции, давая показание в том же комитете по вопросу о чрезмерных прибылях судостроительных фирм. Рузвельт вовсе не считал прибыли из ряда вон выходящими, хотя Дэниэлс с цифрами в руках доказывал выгодность государственного строительства. Франклин сделал все, чтобы воспрепятствовать расширению производственных мощностей на государственных заводах и верфях, предпочитая выдавать заказы монополиям.

Он настаивал, что функция государственных предприятий во время войны - дополнять частную промышленность, а в мирное время - служить помимо прямого назначения своего рода лабораторией, в которой определяются издержки производства, с тем чтобы не переплачивать поставщикам, диктующим монопольные цены. Если так, тогда следующим логическим шагом было бы выступление против гигантских трестов и восстановление свободной конкуренции среди поставщиков. Практика ФДР была противоположной. Морское министерство щедро раздавало заказы тем корпорациям, руководители которых знали Ф. Рузвельта. Возникавшие скандалы не были слишком заметны в оргии военной наживы, захлестнувшей Вашингтон. Один из знавших систему распределения контрактов морским министерством заметил: Ф. Рузвельт "был находкой для любого, кто учился с ним раньше... Богатство или высокое социальное положение давали вес человеку".

Это не отличало ФДР, а скорее делало его заурядным членом комитета по заведыванию делами буржуазии, каковым является правительство США.

VI

Все же война была далеко. Отдельные американские юноши уже познакомились с ней в кровавых траншеях Франции; ФДР только носил револьвер, который в 1917 году выдала ему секретная служба. Пронесся слух, что германские агенты собираются убить нескольких американских государственных деятелей. Летом 1917 года Элеонора с детьми уехали в Кампобелло, Франклин остался дома один. Ночью на первом этаже послышался шум и, писал он жене на следующий день, "мне показалось, что в дом забрались. Я с полчаса сидел в ожидании наверху лестницы с револьвером в руке. Виновником оказался кот"^*. Но Франклин Д. Рузвельт всей душой рвался принять участие в настоящих боях и сражениях.

^* ("F. D. R. His Personal Letters", vol 2, p. 348.)

Ради этого он пожертвовал почти бесспорной возможностью быть избранным губернатором штата Нью-Йорк. Отношения с Таммани наладились. Вильсон считал, что Ф. Рузвельту не следует отклонять предложение выставить свою кандидатуру на выборах губернатора. Франклин не хотел и слышать об этом. "Он остро чувствовал, что в его политической карьере недоставало чрезвычайно важного элемента. В то время как сотни тысяч американцев были в форме, он носил гражданскую одежду. Он даже не побывал за океаном"^*. Летом 1918 года ФДР настоял на том, чтобы его послали со специальной миссией в Европу - инспектировать соединения американского флота в европейских водах, обсудить с правительствами держав Антанты различные технические вопросы.

^* (J. Burn s, Roosevelt: the Lion and the Fox, p. 65.)

Хотя можно было отправиться на комфортабельном транспорте, война требовала жертв. 9 июля 1918 г. ФДР поднялся на борт нового эсминца "Даер". Капитан уступил свою каюту высокопоставленному гостю, на мачте взвился флаг заместителя морского министра, и двадцать первое путешествие Франклина через Атлантику началось. Шли в составе большого конвоя, периодически меняя курс; очень часто объявлялась тревога: подводные лодки. Если сигнал тревоги звучал ночью, на мостика эсминца неизменно появлялся ФДР в пижаме, готовый лично вести корабль в бой. Днем он разгуливал по кораблю в форме собственного изобретения: защитных бриджах и кожаной куртке. Плавание в конвое не при несло особых тревог, кроме ложных. Правда, как-то на эсминце случайно выстрелили из четырехдюймового орудия и снаряд со свистом прорезал воздух над самыми головами стоявших на мостике.

Ужасы войны ожидали "Даер" у Азорских островов, куда эсминец, отделившись от конвоя, зашел за топливом. Вблизи островов испортилась машина, и около часа, пока ее чинили, эсминец дрейфовал. По прибытии в порт капитану сообщили, что получена радиограмма от судна в пятидесяти милях, преследуемого подводной лодкой. Ф. Рузвельт сослался на этот факт в докладе Дэниэлсу как на доказательство необходимости прислать на базу на Азорских островах "охотников" за подводными лодками. И все. Элеоноре он написал, что "подводная лодка была поблизости от порта, но не решилась атаковать!".

Однако чем дальше уходил памятный день, тем ближе, по словам ФДР, оказывалась к "Даеру" зловещая субмарина. Уже осенью 1918 года он утверждал, что с лодки видели "Даер", но не напали, побоявшись связываться с эсминцем. В 1920 году со слов ФДР история рассказывалась в газетах так: "Даер" превратился в линкор, "германская подводная лодка появилась у одного его борта, затем исчезла. Потом ее увидели с другого борта, и она окончательно скрылась из виду". Газеты были склонны усматривать в этом эпизоде боевое крещение заместителя морского министра. Дабы запечатлеть навек исторический день, ФДР нанял художника, написавшего картину "Американский эсминец "Даер", флагман заместителя морского министра, в гавани Понта-дель-Гада, Азорские о-ва, июль 1918 года". Картина была повешена на видном месте в библиотеке дома в Гайд-парке.

В конце июля Ф. Рузвельт прибыл в Англию, где провел переговоры с представителями адмиралтейства о координации действий флотов США и Англии. 29 июля его принял король, и в тот же день он впервые встретился на обеде с У. Черчиллем, тогда морским министром Англии. Расставшись, оба начисто забыли о встрече, и лишь в годы второй мировой войны им напомнили, что они лично знакомы. Ллойд-Джордж в беседе с ФДР пожаловался на то, что стачки затрудняют военное производство в стране. Ф. Рузвельт заверил собеседника, что "английские профсоюзы не возбудят симпатий у нашей АФТ, а твердая политика английского правительства встретит самое горячее одобрение со стороны США".

31 июля ФДР оказался, наконец, на подступах к фронту во Франции. Инспектируя американские части, он приближается к зоне боевых действий. 4 августа он побывал на позициях американской 155-миллиметровой батареи. Оглушительный взрыв заставил некоторых из группы броситься на землю, но то был только выстрел xорошо замаскированного орудия рядом. Боевой день запал в память ФДР на всю жизнь. 11 декабря 1944 г. он продиктовал свои воспоминания о нем: "Посмеявшись вместе с расчетом, мы подошли к орудию. Офицер-артиллерист нацелил его на французскую железнодорожную станцию в 12 милях. Я дергал шнур; самолет-корректировщик сообщил, что в первый раз был недолет, а другой снаряд угодил прямо на станцию, вызвав большое смятение. Я никогда не узнал, сколько убил гуннов!". Поездка по следам недавних боев - изрытые поля, расщепленные деревья, разрушенные деревни - очень взволновала ФДР. Он хотел видеть все, и сопровождавшим офицерам пришлось приложить немалые усилия, чтобы он не попал под вражеский огонь. Адъютант, пытавшийся водить его по спокойным местам, попал в немилость у ФДР и едва не был уволен с флота.

Из Франции ФДР отправился в Италию, где необычайно расхвалил успехи англичан в борьбе с немецкими подводными лодками в Атлантике. Он предложил перенять их методы, а главное - взять английского адмирала командовать на Средиземном море. Получился дипломатический конфликт, дошедший до Вашингтона. 10 сентября Вильсон приказал Дэниэлсу впредь заранее сообщать имена лиц, отбывших в Европу, ибо "ездит их без счета и они берут на себя смелость говорить от имени правительства".

Перед возвращением на родину Ф. Рузвельт побывал в Сен-Назере, где инспектировал американскую сверх-тяжелую батарею: 14-дюймовые морские орудия устанавливались на железнодорожные платформы. Батарея захватила воображение Франклина: ее обслуживали моряки, она должна была принять участие в боях - орудия стреляли на 40 километров. ФДР договорился с командиром, что он сможет рассчитывать на зачисление в батарею в чине капитан-лейтенанта. Намерение, по-видимому, было серьезным.

Вмешалась болезнь. На обратном пути Франклин свалился в инфлюэнце, осложненной воспалением легких. 19 сентября его на носилках снесли с корабля в порту Ныо-йорка и поместили в госпиталь. Только в середине октября он смог вернуться к работе. Первым делом ФДР бросился к Вильсону просить о зачислении в действующую армию. Президент лаконично объяснил, что он опоздал - уже получено обращение Макса Баденского о заключении перемирия. 11 ноября 1918 г. первая мировая война окончилась.

В июне 1921 года, прослышав, что в Гротоне составляется список выпускников школы - участников войны, который будет выбит на специальной доске в здании школы, Ф. Рузвельт писал ответственным за это дело: "Хотя я и не носил формы, мое имя следует поместить в первом разделе среди тех, кто "служил", в первую очередь потому, что я служил по ту сторону Атлантики, меня пощадили торпеды и снаряды и я по существу руководил военными делами флота в Европе, пока находился там". Он также подал заявление о вступлении в "Американский легион".

VII

ФДР не пропустил грандиозного спектакля - Парижской мирной конференции. Он буквально вырвал у Дэниэлса согласие на новую поездку в Европу, на этот раз с Элеонорой - формально для наблюдения за демобилизацией и транспортировкой в США личного состава флота и морской пехоты. Отдав дань Парижу, увидев или познакомившись с руководителями конференции, ФДР объездил Францию и побывал на Рейне, где стояли американские части. С полей сражения он увез груды трофеев - каски, корпуса снарядов и т. д. Ликвидация американского имущества во Франции повлекла за собой отчаянный торг с французами. Хотя они и не взыскивали плату за землю под могилами американских солдат, как сплетничали в Вашингтоне, ФДР пришлось немало потрудиться, улаживая имущественные споры.

О больших политических вопросах, обсуждавшихся в Париже, ФДР знал только как наблюдатель со стороны. Его просто не пустили бы в высшие советы конференции, даже если бы он и захотел. Проницательный ФДР понял, что пугало до синевы миротворцев "в Париже - революционный подъем масс во всем мире, Октябрьская революция и Советская власть в России. О происходившем в действительности в нашей стране ФДР, несомненно, имел самое предвзятое и смутное представление. Он охотно выслушивал басни о "зверствах" большевиков; российских контрреволюционеров тогда было множество в Париже. По возвращении в США (вместе с Вильсоном в конце февраля 1919 г.) ФДР счел возможным пересказывать их публично. В речи 1 марта, например, он даже заявил, что в Советской России проводится "национализация женщин в аморальных целях". Некто Е. Франк писала Ф. Рузвельту после его леденящего кровь выступления: "На завтраке в честь Лиги наций в прошлую субботу вы с презрением отозвались о тех, кто не верит, что русские солдаты национализировали женщин. Если это правда, давайте говорить об этом с прискорбием, а не акцентируя внимание, - примерно так, как мы бы говорили об обычном случае линчевания у нас"^*.

^* (F. Freidel, Franklin D. Roosevelt. The Ordeal, vol. 2, N. Y., 1954, pp. 18, 277.)

За несколько месяцев отсутствия ФДР в США там произошли серьезные изменения. Если Вильсон и его ближайшее окружение были довольны итогами войны для Соединенных Штатов, в Париже президент добился принятия конференцией идеи Лиги наций, то в стране нарастало всеобщее недовольство, хотя у разных классов по различным причинам. Американская буржуазия считала, что Вильсона просто-напросто надули, его профессорская ученость, "идеализм" не дали возможности разглядеть несложную игру европейских политиков. Англия, Франция, Италия и даже Япония поделили мир, а Соединенным Штатам любезно предложили одно место в Лиге наций. Заверения Вильсона, что членство в Лиге даст возможность США руководить миром, высмеивались в лицо президенту. Крайние реакционеры не затрудняли себя поисками мотивов политики Вильсона.

1 февраля 1919 г. миллионер Э. Догени рассказал журналистам, что величайшая опасность грозит Америке - социализм, коммунизм и большевизм. "Большинство профессоров в США, - указал он, - учат социализму и большевизму... Уильям Бойс Томпсон учит большевизму, и он еще может обратить Ламонта из дома Дж. П. Моргана. Вандерлип - большевик, и также Г. Кран... Генри Форд - еще один большевик, они же составляют большинство среди сотни профессоров-историков, которых Вильсон 'брал с собой за границу (речь идет о крупнейших монополистах. - Н. Я.)"^*. Догени был просто глуп, но революционный подъем в Соединенных Штатах, порожденный внутренними причинами, был налицо.

^* (A. Schlesinger, The Crisis of the Old Order 1919 - 1933, p. 51.)

В войну американцев призывали жертвовать во имя великой миссии "спасения демократии", но по ее завершении народ воочию увидел, что защищалось в сущности право богачей наживаться и бедняков - влачить жалкое существование. В 1914 - 1918 годах в стране появилось несколько десятков тысяч новых миллионеров, в то время как 90 процентов трудящихся не имело прожиточного минимума. Между тем волнующие вести приходили из других стран: в России власть взял трудовой народ; Европа бурлила; в Азии поднималось национально-освободительное движение. Народы, прошедшие войну, не только требовали, но и добивались лучшей жизни.

Соединенные Штаты не остались в стороне от этого процесса - в 1919 году волна стачечного движения охватила страну. Бастовал каждый пятый рабочий. Возникали прогрессивные организации, 31 августа - 1 сентября 1919 г. была основана Коммунистическая партия. Передовые американские трудящиеся резко протестовали против политики Вильсона, принявшего участие в вооруженной интервенции в Советской России.

В те дни перехода от войны к миру, как никогда раньше, социалисты страстно говорили и яростно боролись за лучшее будущее. Для сознательного пролетариата, передовой интеллигенции победоносная Советская Россия олицетворяла весну человечества. Иные нетерпеливые в Соединенных Штатах были уже готовы, засучив рукава, приняться без промедления за строительство советской Америки. Монополистический капитализм не замедлил с ответом: искусно раздуваемый великий "красный страх" заползал в дома обывателей. Федеральyое бюро расследований, полиция, толпы "добровольцев" обрушились на прогрессивные организации.

Людей, заподозренных в прогрессивных взглядах, хватали повсюду, заточали в тюрьмы, депортировали из страны. "В Америке, - говорил В. И. Ленин, - в этой стране, что раньше называлась самой свободной страной, социалистами переполнены тюрьмы..."^*. Выступая с речью в ноябре 1918 года, В. И. Ленин подчеркивал: "Не забывайте, что в Америке мы имеем самую свободную республику, самую демократическую, но это нисколько не мешает тому, что империализм там действует так же зверски, что там не только линчуют интернационалистов, но что толпа вытаскивает их на улицу, раздевает донага, обливает смолой и зажигает"^**. Эти преступления были не выходками отдельных озверевших громил, а государственной политикой правительства США, стремившегося в корне уничтожить "большевистскую заразу". Недаром они вошли в американскую историю как "пальмеровские облавы", по имени тогдашнего министра юстиции США П. Пальмера.

^* (В. И. Ленин. Речь на митинге в Бутырском районе 2 августа 1918 г., Полное собрание сочинений, т. 37, стр. 28.)

^** (В. И. Ленин, Собрание партийных работников Москвы 27 ноября 1918 г., Полное собрание сочинений, т. 37, стр. 216-217.)

В обстановке полицейского произвола и провокаций хорошим тоном в буржуазной Америке были признаны бешеные нападки на коммунизм. ФДР был отменно воспитан и всегда считался со взглядами своего круга. Он не шел, да и не хотел идти наперекор течению, однако не поддался господствовавшей тогда истерии. Ф. Рузвельт полагал, что борьбу с левыми идеями следует вести не методами кавалерийской атаки, а ответом на них должно служить укрепление государства сверху донизу в рамках традиционного американского образа правления.

Выступая перед членами реакционнейшей организации "Рыцари Колумба" в августе 1919 года, ФДР сказал: "Ныне во всем мире существует беспокойство, в других странах куда большее, чем в нашей. В этом беспокойстве есть элемент стремления получить что-то за ничто". Что делать? ФДР указал, что необходимо приучать людей делать сбережения или приобретать акции, тогда все беды капитализма исчезнут сами по себе. Или, говоря его словами, "если каждая семья имела хотя бы стодолларовую облигацию США или акцию на эту сумму в любой законной корпорации, тогда разговоры о большевизме тотчас же прекратились и мы, походя, более демократически решили бы все наши проблемы". Оратор, однако, не объяснил, откуда нещадно эксплуатируемый американец возьмет деньги для приобретения указанных облигаций или акций.

Методы борьбы с радикализмом, широко применявшиеся тогда в США, не пришлись по сердцу ФДР. В декабре 1919 года, в то время, когда легислатура штата Нью-Йорк незаконно исключила из состава депутатов пять социалистов, директор государственного судостроительного завода в Бостоне обратился к Ф. Рузвельту с просьбой санкционировать увольнение четырех механиков "по соображениям безопасности". Заместитель морского министра, ознакомившись с делом, ответил в отношении трех из них: "Ни вы, ни я не можем выгнать человека с работы только за то, что он является социалистом. Случилось так, что социалистическая партия находится в официальном списке партий, допущенных к выборам почти во всех штатах". Что касается четвертого, то "утверждают, что он распространял революционную литературу на заводе, в которой пропагандировалась советская форма правления, что, по моему мнению, является ударом по нашей системе правления. Это совсем другое дело"^*. Механик был выброшен за ворота завода.

^* (F. Freidel, Franklin D. Roosevelt. The Apprenticeship, vol. 1, p. 31.)

Дабы навести порядок, ФДР неустанно требовал коренных изменений в системе правления в США. Спасительные мысли приходили ему на ум по самым различным поводам, большим и малым. Летом 1919 года Вашингтон на несколько дней стал ареной серьезных беспорядков, вызванных бесчинствами расистов. Ф. Рузвельт "даже слышал" выстрелы на улицах. С очевидной завистью и тоской он пишет своему приятелю по учебе в Гарварде, жившему в Литл-Роке: "С твоим опытом в обращении с африканцами, накопленным в штате Арканзас, тебе бы следовало приехать сюда и возглавить полицию". Он публично и неоднократно высмеивал конгресс и взаимоотношения законодательной и исполнительной властей вообще.

Выступая перед комитетом конгресса, ФДР сообщил его изумленным членам, что, хотя правительство и является крупнейшим бизнесменом в стране, "конгресс ведет свои дела так, что, по критериям частного предпринимательства, он бы обанкротился в одну неделю... Эта система по сравнению с нынешними условиями в Америке устарела по крайней мере на сто лет". Он призывал немедленно реорганизовать и органы исполнительной власти, а именно иметь меньше чиновников, но платить им больше, что в конечном итоге с лихвой окупит себя. Из десяти тысяч служащих в системе морского министерства "двум тысячам следовало бы быть либо в госпитале, либо в могиле, а я законом вынужден использовать их", - жаловался Ф. Рузвельт.

Неотъемлемой частью реорганизованных по рузвельтовскому рецепту Соединенных Штатов должна была стать всеобщая воинская повинность. "Она нужна нам, - восклицал ФДР, - против анархии и большевизма, против классовой ненависти, против снобизма; она создает дисциплину, хорошее товарищество, порядок и более широкий американизм". Используя свое положение заместителя морского министра, Ф. Рузвельт стремился, устраивая бесконечные парады, довести до сознания максимального количества американцев обаяние военной службы. Это нанесло порядочный урон его политической репутации, но ФДР просто ничего не мог поделать с собой - ему милы были медь военных оркестров и колонны марширующих солдат, даже когда в апреле 1919 года у Белого дома он принимал парад, проходивший без привычного грохота сапог, - демонстрировал свою готовность женский вспомогательный батальон флота. "Я твердо стою на том, - говорил Ф. Рузвельт 26 февраля 1920 г., - что если мы не наведем порядка в нашем собственном доме и американскими конституционными средствами не сделаем собственное правительство столь же эффективным, как наши частные компании, ... тогда получат распространение доктрины, при помощи которых стремятся добиться изменений неконституционными методами".

ФДР не только говорил, но и действовал в рамках своих прерогатив заместителя морского министра. В конце первой мировой войны в США еще не было коммерческого радиовещания, флот контролировал 85 процентов всех радиостанций, имевшихся в стране. ФДР вместе с Дэниэлсом попытался провести через конгресс закон о том, что все радиовещание должно находиться в руках государства. Это не удалось, станции были проданы частной компании. Безуспешными оказались усилия ФДР подчинить новый вид вооруженных сил - авиацию флоту. В апреле 1919 года Ф. Рузвельт представил государственному департаменту пространный план организации управления совместного планирования из представителей военного, морского министерств и госдепартамента для разработки национальной политики США. Орган, сходный по функциям с предлагавшимся Ф. Рузвельтом, был учрежден в США в 1947 году (Национальный совет безопасности). В 1919 году его письмо было по ошибке заслано в отдел латиноамериканских стран госдепартамента и, непрочитанное, сдано в архив.

В 1919 году стачки потрясали США. ФДР публично сурово осудил бастовавших шахтеров и сталелитейщиков. Он предложил создать местные и национальные арбитражные комиссии для улаживания трудовых конфликтов и отстаивал доктрину патернализма, ненавистную передовым рабочим. Хотя ФДР и заверял, что упорядоченное решение трудовых конфликтов "будет еще одним путем для нанесения удара по советским методам", его идея не воплотилась в жизнь. Памятуя о помощи руководства АФТ в годы войны, Ф. Рузвельт рекомендовал Гарвардскому университету присудить У. Грину почетную степень. Университет отказал.

В 1917 году Дэниэлс улучшил содержание заключенных в военно-морской тюрьме в Портсмуте. В 1919 году Ф. Рузвельт назначил комиссию для устранения аморальных явлений - гомосексуализма в центре военно-морских сил в Ньюпорте. Обе реформы, начатые с благими намерениями, вылились в грандиозный скандал. ФДР был прямо обвинен в конгрессе, что тюрьма больше не исправляет и нераскаявшиеся преступники идут служить во флот, а члены назначенной им комиссии в ходе работы предоставляют себя, в провокационных целях или нет, в распоряжение лиц с указанными аморальными склонностями, о чем знает заместитель морского министра. Сенат соответственно назначил подкомитет для расследования; поскольку большинство в нем принадлежало республиканцам и комитет работал в 1920 году, в год избирательной кампании, результаты было нетрудно предвидеть.

По завершении всестороннего исследования "Нью- Йорк таймс" 20 июля 1920 г. вышла с аршинным заголовком: "'Вина за скандал во флоте возложена на Ф. Рузвельта. Подробности не годятся для печати". Материалы подкомитета были собраны в 15 томах и заняли свыше шести тысяч страниц.

Негодующий ФДР отверг возводимые на него поклепы. Он объявил монументальное творение подкомитета плодом межпартийной борьбы, а друзьям в совершенно необычном для него тоне сообщил: "Тем, кто позорит меня, полностью воздастся по заслугам за грязные дела, когда после смерти они перейдут в другой мир". Большего он не мог сделать в американских политических джунглях. Подоспели и другие осложнения - конгресс перевоевывал выигранную войну. Морское министерство обвиняли во многих промахах. Внимание расследователей, впрочем, привлекало не прошлое, а будущее - наживался политический капитал для выборов. Как бы то ни было, Дэниэлс пометил в своем дневнике: "ФДР больше не persona grata у Вильсона". Президент, однако, теперь не имел большого веса.