Василий Песков, Борис Стрельников. Земля за океаном (Избранные главы)

От Вашингтона до Вашингтона

На память о путешествии мы прочертили зеленый маршрут по картам. По этой причине сейчас, когда дело дошло до работы уже за столом, можно позволить роскошь: одну из карт использовать вроде скатерти. Стакан с крепким чаем стоит на ней в районе Великих озер. Листы бумаги лежат на самом большом из штатов- Техасе. Плошка с карандашами накрыла донышком штат Вашингтон. Не путайте два Вашингтона. Город Вашингтон и штат Вашингтон - это крайние точки Америки. Столица - это восток. А штат - это крайний северо-запад. Отсюда рукой подать до Камчатки. Кстати сказать, западный берег Америки первыми обживали русские зверобои.

Что же вспоминаешь сейчас, обращая мысленно карту в земные пространства? Повторимся: главное впечатление - необъятность этой страны. Кроме близких нашему сердцу родных просторов, на земле нет государства, где бы так же далеко друг от друга стояли границы востока и запада, юга и севера. Пространства земли, рельеф, климат на характер людей влияют очень заметно. Полетите из Одессы в Эстонию - вы поразитесь различию темперамента. Итальянскую говорливость сменит скандинавская сдержанность, почти холодность. Надо полагать, именно тут кроется "сходство в характерах русских и американцев", о котором очень охотно говорят те и другие. И каждая сторона находит, пожалуй, что-то лестное в этой похожести. Великий американец Уитмен прямо говорил, что сходство это суть влияние пространств, которые надо обжить, принося жертвы и празднуя победы. Общение с американцами, знакомство с географией, историей и житейские наблюдения эту мысль подтверждают. Но у сходства есть, конечно, границы. Скажем больше, при близком знакомстве видишь, как внешнее сходство характеров заслоняют различия глубокие и серьезные. В наше время первородное влияние земли на людей сокращается. Люди вырастают среди людей, а эта среда "там" и "у нас" совершенно различна. Примеров сколько угодно. Сошлемся на то, что было недавно и у всех на виду. Фишер! Кому понравится сходство? Или столь же заметный Спиц. После олимпийского пьедестала парень пошел торговать славой. Он заявил, что Фишер для него образец добывания денег. Два этих яблока вырастали в одном саду...

Вернемся, однако, к земле. Похожа она на нашу? Временами казалось: очень похожа. В штате Висконсин, припавшем с запада к озеру Мичиган, мы воскликнули: ну это же Тульская область! Чуть-чуть всхолмленные земли, лощины, лески в лощинах, стада коров, строения на пригорках. И даже запахи трав были чем-то похожи. А восточней, между Мичиганом и озером Эри, была Кубань. Ровная, жаркая, со шпалерами виноградников, с птицами, сидящими на столбах.

От Висконсина на запад потянулось подстепье. Островки лесов поредели и постепенно исчезли совсем. Стайки деревьев ютились теперь лишь около ферм. И сами фермы с серебристого цвета силосной башней, домиком под деревьями, с закромами из металлической сетки для кукурузных початков уже не частыми хуторками темнели в степи, а разбрелись по пространству, подобно коровам без пастуха. Километров шесть или восемь надо проехать фермеру, чтобы побывать в гостях у соседа.

Дальше на запад степь постепенно ширится и дичает. Полосы пашен встречаются реже, уступая место просторным пастбищам. Фермы, совсем уже редкие, попрятались в балочки. Деревья стали приземисты и походили уже на кустарник. Единственной открытой глазу постройкой были тут сиротливые ветрячки. Не слишком высокие, они все же исправно вертелись,- ветра тут было вдоволь. Из темных глубин ветряки добывают для коров воду. Висконсин, лежащий у людных индустриальных мест, держит молочных коров. Тут же ходят мясные стада.

Степные дикие травы цвели у дороги. То и дело справа и слева белели пчелиные пасеки. Казалось, прямо с машины небрежно накидали в траву ульи. Не слишком обильная химизация этих земель щадила пчел. И они работали тут вовсю.

Признаемся, наша "торино" нанесла пчеловодству Америки некий урон, небольшой правда. Мотор начал греться. И на ближайшей колонке нам сразу назвали причину:

- Вот посмотрите...

Весь радиатор залеплен был комарами, козявками, бабочками, но главным образом пчелами. Вдох пылесоса - и радиатор стал чистым.

- Обычное дело в наших местах,- сказал парень, очищая ветровое стекло от желтых медовых потеков.

За небольшую плату впереди радиатора нам повесили сетку-экран. Это сберегало мотор, но пчелам, пересекавшим дорогу в Южной Дакоте, от этого легче не стало...

Восток Дакоты напоминает наше Придонье. Выпуская залетевшего в машину шмеля, мы вышли полежать на земле. Придонье!.. Блестели слегка пригнутые ветром травы. Парили птицы в просторном небе. И пахнуло... донником. Мы нашли эту травку с бисером желтых цветов. На Дону пахучий подсушенный донник добавляют в табак... Известно, запах сильнее всего пробуждает воспоминания. И в этот день нам казалось, что едем мы по знакомым местам и вот сейчас за той горбиной дороги сверкнет на солнце донская вода.

И вода в самом деле сверкнула. Но река называлась не Дон, а Миссури. На одном берегу работал желтый бульдозер. На другом - ходили две черные лошади. Река текла в глинистых берегах и была неприветливо-диковата. Ни ветлы, ни тальника в пойме, ни даже осоки. Тревожная рябь морщила воду, вызывая в памяти полотно Остроухова "Сиверко". Стайка уток низко пронеслась над желтоватой водой. Серый кулик клювом, похожим на шильце, тыкал в пенистый мусор, принесенный рекой на отмель. Мост... И мы уже едем в другой географической зоне Америки. Миссури - это граница Среднего Запада и Запада Дальнего. Полагают, сама природа считает эту границу законной и после Миссури резко меняет свой облик. Так, пожалуй, оно и есть. Сразу после моста мы увидели: едем по дикой земле. Пашни исчезли. Насколько хватал глаз, тянулась голая степь. Целина. Если землю где-нибудь распахали, то затем лишь, чтобы посеять траву для пастбищ. Фермы исчезли. Зато появились ранчо. Это пастбища. Прямо возле дороги стоят грубо сколоченные из бревен ворота. Сверху на них прибито седло и вывески: "Ранчо "Одинокий койот"", "Ранчо "Бычий глаз""... Ворота закрыты.. Проселочная дорога от них убегает за горизонт. Всадник около стада. И где-нибудь в травяных дебрях, в лощине ютится маленький домик. Хозяин ранчо нередко живет где-нибудь в шумном месте Америки, нередко владеет заводом или делает крупные деньги иным каким способом. Нередко это миллионер. Ранчо тоже дает ему деньги. Но хозяин изредка сюда наезжает. Наезжает не только для ревизии стада и объяснения с конными пастухами. Хозяин сам садится на лошадь, щеголяет в линялых, изодранных джинсах, в ковбойской шляпе, сам готовит еду, стреляет койотов. Это некое "приобщение к земле". Связь с землей некогда была крепкой. Сейчас большие города всосали не только владельцев мелких ферм и ранчо. Приходят в упадок коллективные поселения сельских районов - городки с числом жителей в сотню-другую. Однако тяга к земле у людей остается. Утолить эту страсть по карману только богатому. На ранчо владелец приезжает "стряхнуть с себя город", подышать неиспорченным воздухом, "побыть прежним американцем". Иметь ранчо - дело престижа. Миллионер, правда, купит ранчо не в Дакоте, а далеко южнее по сгибу карты - в Техасе. Там земли жирнее и, стало быть, скот жирнее. И вообще - Техас не Дакота.

На скудных землях Южной Дакоты мы встретили скотоводов-индейцев. Два коренастых черноволосых парня вгоняли колья в глинистый косогор и тянули колючую проволоку, ограждая чье-то ранчо. Представители племени сиу без большой охоты заговорили с двумя "бледнолицыми". Но под дымок сигарет разговор постепенно наладился... Рассказ об индейцах - особый рассказ. Тут же уместно привести конец разговора. Старший из двух индейцев спросил:

- Ну и как вам наша земля?..

По тону, по духу, по ожиданию ответа было видно: парень очень сердит на Колумба. В понятие "наша земля" он не вносил ни дороги, ни города с небоскребами, ни самолеты, ни баночку кока-колы, стоявшую в тени у столба. Он имел в виду только землю, от которой ему, индейцу, остался самый черствый кусок.

Мы сказали:

- Земля красивая и богатая...

Парень промолчал. Попросил сигарету, неловко помяв ее, раскрошил.

- Дайте еще... Верно сказали: "красивая и богатая"... Красивая и богатая... Спасибо, белые люди...

Разговор дружелюбный окончился суховато. Для двух парней из племени сиу на первом месте стояла давняя и справедливая обида на белого человека.

...А потом пошли Скалистые горы. Машина лезла выше и выше. Ковбой на взбрыкнувшем коне с дорожных знаков оповещал, что едем мы "в огромном и удивительном штате Вайоминг". Земля стала красного цвета. Селения - совсем редкими. Это были нежаркие, но очень сухие места. Ветер с Атлантики влагу терял по дороге в эти края, а с запада, с Тихого океана, ветры имели преграду- горы Сьерра-Невады и этот Скалистый хребет.

В штате Вайоминг мы увидели снег. Охотились с фотокамерой на мустангов. Рыбачили. Видели, как разводят рыбу для местных озер. В левом верхнем углу штата Вайоминг осмотрели географическое чудо - Йеллоустонский парк, а ниже - такого же статуса заповедник Гранд-Титон. Об этом будет рассказано. А сейчас срежем нижний угол штата Айдахо, срежем косячок огненно-жаркой Юты вблизи Соленого озера и будем одолевать простор пустынной Невады.

Тут вспомнилась Средняя Азия... Мы проезжали Туркмению с равниной, спаленной солнцем, и сиреневым безлесным, бестравным гребешком гор. Тут была и казахская степь с кустами древесной полыни, стадами низкорослых коров и конными пастухами. Птицы сидели на бугорках с раскрытыми от жары клювами. Кое-где меж пучков жесткой травы белели коровьи ребра и черепа. Бетон дороги тут не был отполирован колесами, и очень часто встречались тушки раздавленных зайцев и сусликов. В одном месте дорогу машине загородило (невиданная для Америки картина!) большое стадо бурых коров. Наша "торино", как ледокол между льдинами, продиралась сквозь тесную массу существ, как видно считавших, что этот участок дороги в Неваде построен исключительно для коров. Два пастуха вполне разделяли упрямство стада, неохотно заставили лошадей свернуть на обочину и, обернувшись, проводили нас взглядом хозяев этой земли.

Едва ли не четверть нашей дороги пришлась на пустыни. О них мы расскажем особо. А сейчас - дорожное происшествие... В Калифорнии запаслись апельсинами,- путь предстоял по безводным местам. Но с нашим запасом фруктовой влаги вышел конфуз. Ночью где-то вблизи реки Колорадо на дороге появились воротца и в них фигура в пепельно-серой одежде и картузе.

- Апельсины везете?

- Везем, - робко ответили из машины.

- Вы разве не знали, что существует кордон?

- Не знали,- солгали мы.

- Иностранцы?..- Не слишком строгий чиновник покрутил в руке ключ на цепочке, размышляя, как же ему поступить.- Ладно, езжайте!

Мы забыли, что, когда въезжали в Калифорнию из Невады, была такая же процедура. Чиновник в воротцах строго нас спрашивал:

- Растения, семена какие-нибудь везете?

Мы тогда ничего не везли. Полицейский для формы глянул в багажник и прислонил руку к фуражке. Смысл этой весьма либеральной заставы состоит в том, что полоса Калифорнии от всего "каравая" Америки отделена высоким барьером гор. Тут сложился особый растительный мир. Чужаки, завезенные издалека, или какой-нибудь паучок могли бы повредить зеленому царству поливной Калифорнии. Вот и устроен "санпропускник"...

Вплотную к пустыням примыкает север Техаса. Постепенно земля теряла каленый кирпичный цвет и обретала живые краски. Воспоминанием остались кактусы Аризоны. А высокая желтая юкка (пустынный цветок) и резвая длинноногая птица "дорожный бегун" провожали нас долго, до самой границы штата.

Юкка, качалки нефти, аккуратно покрашенные в синий и белый цвета, стада коров на воле и в огромных загонах (стойловый откорм) -таким запомнился север Техаса, маленький уголок огромного жирного штата.

А потом пошли пашни, южные пашни - знаменитая Оклахома. Тут вдоволь было солнца, влаги и плодородия у земли. На травяных полях закончился сенокос. Фермеры на приземистых самоходных машинах подгребали крутые валки погожего сена. Машины двигались быстро, оставляя после себя цепочки тугих тюков, которые тут же подбирали автомобили.

Оклахома сияла множеством красок. Зеленая кукуруза, желтый разлив созревшей пшеницы, лоскутки вспаханного краснозема и ослепительно синее небо. В пшеницах мерно поднимали и опускали свои коромысла нефтяные качалки. Сторожевыми замками возле дороги стояли хлебные элеваторы - небольшие старинные, походившие силуэтом на мишень для стрельбы, и огромные элеваторы, выплывавшие из-за пшеничного горизонта подобно морским кораблям. На этих землях Америка собирает хлеб. В одном месте у поворота на фермерскую дорогу к столбу красной тесемкой был привязан пучок спелых пшеничных колосьев - какой-то деловой знак или сентиментальное чувство радости оттого, что поспели хлеба... Это был отрезок пути, где в последний раз без большой натяжки можно было провести "пейзажную параллель" - Оклахома напоминала хлебную часть Кубани.

А потом наш "зеленый шнурок" на карте потянулся в южные штаты: Арканзас, Миссисипи. Пошли холмистые земли с округлыми островами пышных лесов. Местами леса смыкались, оставляя дороге узкую душную щель. Запах нагретых живых сосняков, запахи лесопилок и смолокурен, парная баня миссисипского леса, перевитого ярусами висячей зелени. Все это было чужое. И тут, в миссисипских низинах, впервые вслух было сказано: "Скорей бы домой..."

Кто путешествовал, знает: недель через шесть, как бы интересно ни было на чужбине, это чувство "домой!" появляется непременно. На севере, в штате Айдахо, мы долго стояли возле березовой рощи счастливые, как будто получили вести от близких. Изгородь из жердей, прошлогодний стожок потемневшего сена, блестки воды в глубоких следах лосей, сороки в прохладном воздухе над лужком - кусочек Смоленщины в штате Айдахо! Два россиянина там постояли, помолчали. И поехали. Кувшин, куда полагалось стекать впечатлениям, в Айдахо был еще гулким. Теперь же, в конце пути, емкость отяжелела. Накопились усталость и недосыпы. Уже не так часто хотелось выскочить из машины и бежать с фотокамерой в сторону от дороги. ^

На реке Миссисипи мы сделали остановку, сменив на полдня сухопутный транспорт на лодку, которая приобщила нас к таинствам вод, текущих через многие земли Америки. А потом мы мчались с включенными фарами по хлопковым районам Юга. Шла пахота. Ветер от тракторов уносил непроглядные тучи горячей пыли. Грозовые разряды в дневной темноте были зловещими. При вспышках света одиноко среди полей проступали бедные, без зелени и даже какого-либо сарайчика негритянские хижины. Среди черных строений, в стороне от дорог, меловыми глыбами в окружении зелени проплывали старинные усадьбы белых помещиков.

Домой, домой... "Мистически красивый" штат Теннесси был в самом деле полон чужой, мимо сердца пробегающей красотой. Округлые холмы, округлая зелень лесов и рощиц. Лошади на прогалах. У дороги на память о красоте продают россыпи черных камней. От большой магистрали в глубину манящих просторов расходятся веточки малых дорог. Сюда, в озерную тишину, к молчаливым курчавым холмам, из людных районов приезжают охотиться, рыбачить или просто уединиться от мира. Но тишина этих мест продается за деньги, и за очень хорошие деньги.

Путеводитель по штату Теннесси и лежащему рядом Кентукки обещал нам дорогу "голубой травы" ("блю грасс"). Мы глазели вовсю, стараясь не проморгать растительный феномен. Но, увы, трава, как и всюду, была зеленой.

- Сэр, вы видели синий цвет? - спросили мы в маленьком придорожном кафе румяного джентльмена в рыбацкой куртке и красной кепочке с козырьком в четверть метра.

- Блю грасс?.. А как же! - И стал рассказывать, какое это изумительное зрелище - голубая трава. А мы ведь ехали вслед за его вишневого цвета "мустангом". Одно из двух: либо зрение у американцев особое, либо кто-то однажды выдумал это "блю", и всем потом стыдно признаться, что не видели феномена.

Американцы в своей природе ценят, кажется, больше всего отклонения от привычного, любят все, что с ходу поражает воображение. Гейзеры, водопады, каньоны, пещеры, обрывы, скалы причудливых форм - это во вкусе американца. Об этом легко рассказать, вернувшись домой...

Ну, что же у нас осталось еще на карте?.. Две Вирджинии, Западная и Восточная. Запад - это шахтерская бедность людей, которых шахты перестали кормить или кормят очень неважно. Этот район Аппалачских гор снабжал Америку металлами и углем, когда она была еще в колыбели. Америка выросла. На этот рост начинки из пирога Аппалачей пошло немало. А ведь известно: только вода в колодце не убывает, да и то если черпать ее разумно. Многие шахты закрылись, шахтерские городки стали призраками без людей. В других местах механизация вытеснила рудокопов из Аппалачских гор. Людям осталась лишь горная красота этих мест - леса, ущелья с голубыми речушками, весною - запах черемухи и жасмина, осенью - полыхание красок... Америка - страна улыбчивая. Улыбаются, если дела идут хорошо, еще старательней улыбаются - не хотят показать, что дела пошатнулись. И если уж нет улыбки - значит, очень плохи дела. За всю дорогу мы не видели столько грустно-неторопливых людей, как тут, в шахтерской Вирджинии.

Восточная Вирджиния лежит по другую сторону Аппалачей. Теплая сырость Атлантики и какое-то свойство земель создали тут райское место для табака, и он растет, чтобы стать сигаретами "Кент", "Мальборо", "Кэмел", ведущими родословную от индейской трубочки для курения.

Разговорившись вблизи от дороги с единоличником-табаководом, стариком комплекции киноактера Меркурьева, мы достали наиболее ходовой в Америке сувенир - сигареты марки "Российские". Но оказалось, табачный плантатор сам не курил и сказал, что этой дурной привычки не одобряет. Сигареты, однако, старик с удовольствием взял. Одну в корявых пальцах размял. Понюхал. Не похулил. С удивлением спросил:

- В России растет табак?..

Пришлось рассказать ему о махорке, которую даже тамбовский климат вполне устроил. Рассказали и про Абхазию, где растение, подаренное миру землей Америкой, набирает такую же силу и духовитость, как тут, в Вирджинии...

Продолжая сравнения, скажем: Вирджиния и Абхазия похожи не только тем, что производят зелье для курева. Очень сходен пейзаж. Порою казалось: только остановись- и непременно из дома выйдет абхазец. "Слушай, дорогой, почему не заедешь? Почему человека хочешь обидеть?.." Остановки у нас случались, однако никто под крышу путника тут не потянет. Это одно из отличий Абхазии от Вирджинии. Обычаи тут иные. И это мы посчитали за благо. Иначе к сроку в Вашингтон ни за что бы мы не попали...

Всё. Дорога замкнулась. Нитка нашего следа по карте- это, конечно, всего лишь бороздка на обширном поле географии США. И все же это немало, чтобы сказать: земля Америка - многоликая, богатая и просторная. Похожесть иных уголков на земли нашей страны порой поразительна. Деревья и травы во многом способствуют сходству. Сосна, дуб, липа, береза, акация, вяз, орешник, черемуха, клен - все было знакомым. И травы: рогоз, осока, папоротник, подорожник, цикорий, клевер, ромашка, пастушья сумка, овсюг, полынь, одуванчики - все узнавалось без особой ботанической подготовки. Но были деревья и травы, нам незнакомые. Надо, правда, сознаться: и у себя дома далеко не всякую зелень знаешь "в лицо". Тут, однако, чутьем понимаешь: это не наше, а это перекроилось сообразно здешним условиям. Держишь дубовый лист - рисунок его иной, и само дерево чем-то неуловимо отличается от всех пород дуба, которые ты встречал. Осина тоже не сестра подмосковной осине. Береза - смуглее, приземистее. Орешник - выше, кустистей. Земляника - крупнее. Вкусом она при алом цвете - трава травою. Надо дождаться спелости темно-бордовой.

Природные краски Америки более яркие, сочные, иногда просто резкие. И если к пейзажу нашей страны точнее всего подходит слово лиричный, то для Америки эта же степень точности заключается в слове величественный. Есенин не мог бы родиться в Америке. Тут родился Уитмен.

В географическом словаре Штатов прилагательное Великий, пожалуй, самое ходкое слово. Великие озера, Великие равнины, Великий перевал (на пути в Калифорнию), Великий каньон... В этих названиях нет рекламной дешевки нынешних дней ("Великий суп", например). В них чувствуешь удивление людей, одолевших эти просторы пешим ходом и на волах. Сегодня автомобильная скорость крадет у земли ее величины, и все-таки чувствуешь: Великие озера - это Великие озера, Великие равнины - это Великие равнины.

Плодородие Америки перетянет на чаше весов плодородие наших земель. Природных причин этому много. И первая состоит в том, что Америка - страна южная. Мы привыкли к политической географии. Но Москва с Вашингтоном лежат на разных широтах. Вашингтон на четыреста километров город более южный, чем наш Ташкент. И ровно половина страны расположена к югу от линии Вашингтона. А самый север - это линия нашего Киева. Можно даже сказать, что "севера в Америке нет". И это подчеркнуто названием зон, на которые делят страну: Юг, Восток, Средний Запад и Запад. Север - в Канаде.

Украшение любой страны - реки. Главные водные жилы Америки были у нас на пути: Гудзон, Саскуэханна, Ниагара, Миссисипи, Миссури, Колорадо, Огайо. Мы не заметили тяги людей к реке (хотя бы один купальщик за всю дорогу!). Почти всюду текущие воды были безлюдные, отчужденные, мрачные. О причинах этого мы расскажем подробно.

Особого разговора требует все, что касается взаимоотношения человека со средой обитания. В очерке - "взгляд с дороги" - можно назвать лишь внешние проявления острой проблемы. Например, постоянной деталью разнообразных пейзажей страны является "джанк" - автомобильная свалка. Временами кажется, кто-то нарочно гадил, чтобы оскорбить землю. Живописное место, пустыня, город, Юг, Запад, Восток - повсюду железные кладбища.

Районы промышленные - особо печальное зрелище. Картинки ада на старых иконах с примитивным котлом и костром из поленьев - наивная фантазия в сравнении с тем, что люди соорудили для себя тут, на земле. Наш маршрут по понятным причинам не шел через гущи заводов. Госдепартамент, правда, сделал для нас все, что мог: в несколько городов, помеченных "табу", въезд для нас разрешался, но с оговоркой: "без остановки". Таким образом, преобладающий цвет на нашем пути был зеленый. И все же дыма, нагромождений металла, мертвой земли и вонючих озер мы видели много.

Чикаго ранее славился ароматами скотобоен. Сейчас на подъездах к городу с юга и с юго-востока пора открывать пункты продажи противогазов и снабжать путников хотя бы маленькой веточкой зелени, иначе можно забыть, что ты на земле. Непрерывная цепь коптящих, парящих, извергающих в небо цветные дымы заводов. Так же круто замешена индустрия в районе Кливленда, Буффало и в добром десятке маленьких городов, припавших к озерам Эри и Мичиган. Такую же полосу бурых пространств, отмеченных трубами, вышками, эстакадами, а ночью - полыханием огней, мы проезжали в Западной Вирджинии. Горячим смогом душит жителей Лос-Анджелес...

В Америке немало почти не тронутых мест с хорошим воздухом и синим небом. Но большая часть людей живет как раз там, где трудно дышать. К проблемам?

американского свойства теснота добавляет особую остроту. Однако в прерии никто не бежит. Наоборот, люди сбиваются все теснее в жилые пояса на Востоке, на Юге, на Крайнем Западе. Поляк Юлиан Немцевич, проехавший летом 1979 года по Востоку Америки в дилижансе, писал: "Страну эту я охотно сравню с гигантской шахматной доской в конце игры, где на огромном пространстве, вдали друг от друга, стоят одинокие фигуры". Сейчас Америка - та же доска, но в самом начале игры: середина пуста, зато по краям клетки заняты полностью.

Сквозное путешествие от океана до океана дает возможность почувствовать разницу житейского духа в местах, заселенных "плечом к плечу", и в местах, где дымок очага - одинокий дымок. У нас, двигаясь с запада на восток, за Уралом сразу чувствуешь: люди добрее, искренней, проще. В Америке (с поправкой на существенный коэффициент "каждый сам за себя") чувствуешь то же самое, удаляясь с Востока на Запад. На Востоке все проутюжено, все под метелку и под линейку- земля, деревья, посевы, постройки, одежда и сами люди. Запад (без Калифорнии) не очень причесан, грубоват. Об одежде, о внешнем лоске построек заботы тут меньше. Еда проще, но добротнее, здоровее. Реклама не так густа и назойлива. Чаевые на бензоколонках не берут или берут со смущением. Автомобиль покупают, чтобы ездить на нем, и не спешат поменять на более модный, дабы утвердить себя в мире и вызвать зависть соседа. От встречного где-нибудь в штате Вайоминг или Айдахо еще можно услышать приветствие: "Здравствуйте, незнакомец!" В этих словах - готовность к знакомству, доброе к тебе расположение, способность помочь, оставив свои дела, иногда очень срочные. Американцы общительны всюду. Но человеческого тепла больше не там, где больше людей.

Живет Америка преимущественно в одноэтажных и двухэтажных домах. Ферма ли, городок, окраина города очень большого - один или два этажа! Промышленность тоже в небеса не стремится. Большой завод по сборке автомобилей, завод пластических масс, пищевой комбинат, швейное предприятие - почти всегда это строгий одноэтажный брус. Мотели возле дороги - один или изредка два этажа. Одноэтажность - открытие для человека, привыкшего на картинках видеть Америку в образе небоскреба. Небоскребы строят по причине дороговизны земли в городских центрах или по соображениям престижа. Жилья в небоскребах, как правило, нет. Это деловые дома. С этих вышек Америка богачей наблюдает, в каком месте страны (и бери шире - Земли) пахнет наживой.

Трудовая Америка единственный свой этаж в последние годы все чаще снабжает колесами. По всей стране мы видели передвижные дома, похожие на вагоны. Такие дома где-нибудь возле стройки или завода образуют поселки, не очень уютные, но с полным набором коммунальных удобств. Нас уверяли" "цыганская жизнь" - в духе американца. Со времен пионеров он-де стремится в дали. В этом есть какая-то правда. Но Фрэнк Голдвин, сварщик, глава семьи из пяти человек, пригласивший нас заглянуть в трайлер, сказал, что с большей охотой "держал бы якорь" на одном месте, на родине, в штате Нью-Йорк. Но безработица! Если она настигнет, якорь потянет ко дну. А колеса спасают. "Сюда, в штат Огайо, я приехал сначала один, разведал, а потом привез этот дом. Случится что-либо - поеду дальше".

Какое место Америки предпочитает "подвижный американец"? При опросе десять процентов населения США сказали, что хотели бы жить в Калифорнии. И сюда многие устремляются. За последние годы население дальнего побережья почти удвоилось. Привлекают сюда не столько пляжи, обилие солнца и экзотика Крайнего Запада, сколько возможность быстро найти работу, испробовать силы, разбогатеть. Молодой промышленный Запад по темпам роста опережает старый Восток. Житье в Калифорнии - сущая лихорадка. Поместите мысленно в Сочи сотню заводов и фабрик, увеличьте жару, забейте дороги дымящим стадом автомобилей - это будет похоже на Калифорнию.

На наш северный вкус для жизни приятнее Висконсин, Миннесота, Монтана. Тут человеку ведомы перемены в природе: осенние краски, белизна снега, половодье весной... И в Америке знают прелесть контрастов в средних широтах: "Кто оценит палитру красок, когда вокруг лишь вечная зелень, и что хорошего в тепле, если холод не подчеркнет всей его прелести?" Но это чувство знакомо, как видно, не всем. Калифорния и Флорида, Техас и Гавайи манят американцев. Впрочем, и у нас ведь тоже многие видят во сне Сочи и Ялту...

И еще несколько слов о дороге. С Востока на Запад и обратно, с Запада на Восток, шесть раз мы проезжали границы часовых поясов. Границы эти, если взглянуть на карту, сильно изломаны и отражают не только "извилины географии", но и капризы штатов, желающих жить на свой лад. В одном вся Америка единодушна: летом, с апреля, рабочий день повсеместно начинается часом раньше и часом раньше кончается. Мы убедились: это удобно.

Погода на всем пути нас баловала, не мешая двигаться и, как будто для развлечения, показывая нам кое-что из капризов. В штате Южная Дакота мы ушли прямо из-под крыла урагана, о котором потом неделю писали газеты. В штате Нью-Мексико видели дождь, обратившийся в пар, не достигнув земли. В северной части Техаса нам был показан знаменитый в Америке смерч под названием "торнадо". Это был слабенький смерч, вертевший сухую траву и пыль. (А мог бы поднять грузовик, теленка, срезать мачты электролинии.) В Арканзасе посреди какого-то городка машину придавил ливень, да такой, что казалось - нырнули в речку. А в Кентукки, на родине Линкольна, после 38 градусов миссисипской зеленой бани мы вдруг оказались на каком- то островке холода - семь градусов! А где-то рядом, сообщали по радио, был легкий мороз. И это в июне, на широтах Баку и Рима! Оказалось, это было сюрпризом не только для нас. Старушки на скамейках возле кентуккских домов и все телевидение Штатов обсуждали природный вывих. Объединенными силами стариков и синоптиков было доказано: такого в Америке не было сотню лет. Но это были всего лишь забавы природы. Немного позже юго-восточные штаты узнали кое-что посерьезнее. Один из нас в это время был уже дома, в Москве, а другой сообщал в газету с места событий: "Тропический шторм, которому дали женское имя "Агнес", пронесся над побережьем Америки и крылом зацепил Вашингтон. Дождь продолжался непрерывно двенадцать часов. На пути "Агнес" - жертвы и разрушения. Вспучились реки. Все восточное побережье от Нью- Йорка до Нового Орлеана - район небывалого наводнения. Прервано железнодорожное сообщение Нью- Йорк - Вашингтон, затоплены многие автострады, разрушены дамбы. Убытки исчисляются миллиардами долларов. "Самое большое бедствие за всю историю США",- пишут газеты..." Это было как раз в то время, когда в Москве начиналась знаменитая сушь 1972 года.

А в день, когда мы замкнули линию путешествия в Вашингтоне, природа была спокойной. Жара стояла, правда, немилосердная... Мы сказали спасибо нашей "торино", втащили наверх пропыленные чемоданы. И, отдохнув часок, пожелали в последний раз взглянуть на помятую карту с зеленой струйкой маршрута "от Вашингтона до Вашингтона"...

Во всяком путешествии самое приятное - возвращение к дому. В этот час за столом, пошучивая, мы все же чувствовали себя путешественниками - шестнадцать тысяч верст за спиной! Нас отрезвила заметка в газете. В ней сообщалось: "2876 миль от Лос-Анджелеса (Калифорния) до Нью-Йорка (восточное побережье) пробежал и прошел пешком школьный учитель Брюс Тило. Учитель одолевал за день 40-50 миль и был в пути 64 дня 21 час и 5 минут". Вот так-то, пешком от побережья до побережья!.. Мэр Линдсей вручил марафонцу награду - золотой ключ от Нью-Йорка. Для нас же наградой в тот день был Юлии чай, заваренный по-домашнему, и звонок друзей из Москвы: "Вернулись... Ну слава богу".

Бог рекламы

Выносим чемоданы к машине. Слегка возбужденные, насвистываем: "Тореадор, смелее в бой... Тореадор, тореадор..."

- А я знаю, откуда это,- говорит провожающий нас Стрельников-младший.- Это реклама мыла.

Стрельников-старший ставит чемодан и внимательно смотрит на сына:

- Реклама мыла, говоришь?..

Времени объяснять истину у отца сейчас нет. Он треплет белокурую голову, дает сыну шутливый шлепок, и мы уезжаем.

Используем этот отправной пункт для короткого разговора о рекламе, хотя надо признаться: сказать коротко об этом феномене Америки очень трудно. Реклама - это в Америке бог, несомненно, ибо влияние ее на души людей огромно. Считают: исчезни на день реклама - американец остолбенеет, он не будет знать, что ему делать. Главное назначение рекламы: заставить человека что-то купить. Выдумки, ухищрений, остроумия и нахальства уходит на это много. Индустрия рекламы стоит на девятом месте после важнейших отраслей промышленности - нефтяной, тяжелой, сельскохозяйственной. Деньги в рекламу вкладывают без колебания. Все окупается. Парфюмерные фирмы (те самые, что "приобщили" Васю Стрельникова к классической музыке) на рекламу тратят почти третью часть стоимости товара. Окупится! Всего на рекламу в журналах, в газетах, в кино, по телевидению, на все надписи и огни, на обертки и дорогие проспекты тратится в год двадцать миллиардов долларов. Это почти столько же, сколько стоила высадка людей на Луну. Вот конкретная стоимость разовой хвалы какого-либо товара, например фотокамеры. В журнале "Нэшнл джиогрэфик" нам сказали: поместить рекламу на последней странице обложки стоит 30 тысяч долларов. Окупается - у журнала миллионные тиражи!

На средства от рекламы живут многие газеты и журналы. И если рекламодатели почему-либо станут обходить газету или журнал - дни издания сочтены. Нетрудно понять: рекламодатели держат в руках судьбу почти любого издания. Не нравится "линия" газеты или журнала - сразу угроза: "Не будем давать рекламу..."

Многим журналам, процветавшим от доходов с рекламы, ножку подставило телевидение. Закрылся знаменитый в Америке "Лук", а недавно в возрасте тридцати шести лет "умер" еще более знаменитый "Лайф". Причина - финансовые затруднения. Рекламодатели пред-почли телевидение.

Телевидение процветает. Одна минута рекламы (все равно чего) стоит две тысячи долларов. А в часы вечернего выпуска новостей за минуту рекламы платят 200 тысяч долларов. Понятное дело, из этой минуты мастера рекламного цеха выжмут все, что возможно,- выдумка, образность отточены превосходно. Всю дорогу нас преследовал минутный фильм. На рельсах стоит чемодан. Пуская дымок, мчится к нему паровоз. Удар! Чемодан летит под откос, но остается ничуть не вредимый. Крупная надпись - название фирмы, выпускающей чемоданы. Дело сделано. Если бы нам пришлось покупать чемодан, мы бы спросили именно тот, стоявший на рельсах.

Делать рекламу учат. Есть специальные заведения, где изучается психология спроса, совершенствуется режиссура изготовления рекламных роликов. Они делаются с большей тщательностью, чем художественные фильмы. Вот что сказал о рекламе знаменитый киноактер Марлон Брандо: "Рекламная техника гораздо эффективнее меня, художника, в смысле влияния, оказываемого на людей. Вам говорят, какие сигареты нужно курить, какую носить одежду, какими косметическими товарами пользоваться, какой покупать автомобиль, вам указывают даже, что вы должны есть. Специалисты рекламы, особенно те, что пользуются телевидением, могут сделать из нас все, что захотят".

Находки в рекламе, удачный образ высоко ценятся. В Нью-Йорке мы видели объявление на картонке: "Любителям тишины: в нашем кафе музыкальный автомат сломан. Заходите". Это находка копеечная. А может находка принести и многие миллионы. Известна история с добродушным тигром, которого находчивые художники- мультипликаторы засунули в бензиновый бак автомобиля, и он там урчал примерно так же, как урчит исправный, сильный мотор. "Посадите тигра в ваш бензобак - заправляйтесь у компании "Эссо"!" Несколько лет, к зависти конкурентов, "Эссо" пожинало урожай от удачной рекламы - все хотели посадить тигра в свой бензобак, особенно жены и дети, сидящие рядом с водителем. Полосатый оранжевый тигр мчался вперед на дорожных щитах и щурился добродушно: "Не забудьте посадить в бензобак..." Чтобы оживить образ тигра, владельцы бензина решили его публично похоронить и объявили об этом. Что было - протесты, мольба, тысячи писем: хотим тигра! Такова сила рекламы.

Тигр не единственный персонаж из мира фауны, убеждающий что-то купить. Чем меньше становится животных на Земле, тем больше у человека к ним теплого чувства. Реклама это заметила. Стадо оленей снимают на фоне нефтяных вышек. Цель до предела нахальна: вот, смотрите, мы вовсе не загрязняем землю, как пишут об этом. Медведь рекламирует котлету - ешьте и будете столь же сильными. Гончая собака - реклама автобусных линий. Рычащего льва видишь в эмблеме киностудии. Симпатичная птичка нюхает на плакатах дымок сигареты.

Реклама назойлива. Вдоль многих дорог она стоит сплошным частоколом. Из-за нее не видно Америки. Живописный угол природы, на повороте открывшийся глазу, непременно украшен мачтами с названием нефтяной фирмы, названием отеля или чего-либо еще. "Реклама возле дорог - засорение природной среды". Американцы пытаются воевать с этим злом, но пока безуспешно.

Реклама по телевидению столь же назойлива, и термин "загрязнение" тут тоже вполне уместен. Ради ролика, прославляющего мыло, зубную пасту, ночные сорочки, прерывают (на самом интересном месте, конечно) художественный фильм, любую из передач, исключая разве что выступление президента. Чтобы сказать важнейшую новость, комментатор должен дождаться, пока чемодан столкнется с паровозом и станет у насыпи невредимым.

Известный человек - для рекламы находка. Популярному актеру, знаменитому чемпиону заплатят сто тысяч, пусть он только, улыбаясь от удовольствия, побреется бритвой "Жиллет", выкурит сигареты любимой марки или на экране телевизора завяжет модный галстук. Сто тысяч за курение сигареты... Окупается!

Умелая реклама (например, надпись: "Распродажа!") помогает сбывать залежалый товар. И наоборот - расчетливое, продуманное повышение цены может создать у покупателя впечатление: доллар переплатил, зато добротная вещь. А вещь заурядная, но подана хитро. Известно старое (но нестареющее!) правило делать рекламу: "Всегда говорите правду. Говорите много правды. Говорите гораздо больше правды, чем от вас ждут. Никогда не говорите всю правду".

Рекламируется в Америке все - от зубочисток и шнурков для ботинок до реактивных лайнеров и личностей, желающих занять выборные должности. На ярмарке жизни человек предлагается так же, как любой из товаров. Вот как писали, например, о сенаторе от штата Мэн Эдмунде Маски, когда у него были реальные шансы бороться за президентское место: "...Выделяется своей суровой привлекательностью... Высок, как мэнская ель, его резко очерченный профиль напоминает суровое, изрытое бухтами побережье штата, а массивная нижняя челюсть - как у знаменитого мэнского лося". Сенатор Маски, по нашему мнению, действительно достоин уважения и внимания. Но читать этот текст без улыбки нельзя. Таков стиль рекламы.

Вы спросите: а что в Америке рекламируют больше всего? Беспрерывно рекламируют успокоительные средства - таблетки от бессонницы и головной боли. Ну и, конечно же, кока-колу - питье возбуждающее. По вездесущности и назойливости ничто не может спорить с рекламой "кок" (так теперь ласково-сокращенно зовется напиток). "Дела лучше идут с кок". Эту надпись Америка предлагает повсюду, как библейскую мудрость. И что же, действует! За дорогу мы вдвоем опорожнили не меньше трехсот бутылок и банок. Выпьешь - и в самом деле кажется: лучше идут дела!

Штаны с заплаткой

Во что одета Америка? Ответить на этот необъятный вопрос все равно что добраться вплавь до Америки. И поэтому оглядимся, войдя в воду лишь по колено. Что чаще всего мы видели? Пожалуй, штаны, ибо носят их все мужчины и добрая половина женщин, включая старушек. Покрой и форма штанов изобличают фантазию невероятную. Но можно выделить острие моды года нашего путешествия: штаны короткие. И не просто короткие, а ка"к бы сделанные короткими из длинных штанов. Берутся старые джинсы и в полминуты неумелой рукой обрезаются чуть ниже места, где штанины объединяются. Вероятно, именно так создавались первые образцы. А поскольку способ этот доступен любому из смертных, дело пошло на лад. И чем более драными получались штаны, тем лучше. Дырка на них - хорошо! Пятно от краски - великолепно! Но за модой в Америке следят не только модники. Очень зоркое око имеет некто с фамилией Бизнес. И вот в магазинах видим штаны с заплаткой фабричного производства. Все как следует быть: ткань выглядит раз пятнадцать постиранной, штаны "неумело" обрублены, есть пятна чернил, заплатка пришита очень небрежно. Иметь такие штаны, гриву до плеч и ходить даже в городе босиком - это особый стиль. Ему следуют не только лоботрясы, которых много, конечно, в любом государстве. Так ходят многие. В этом есть даже некая философия - "быть поближе к земле N".

Местах в двух или трех мы видели грозные объявления в кафе: "Нет обувки - нет сервиса!", другими словами- "Босых не обслуживаем!". Но такая борьба владельцу кафе может выйти и боком. Сосед его, конкурент, вывесил объявление: "Заходите в такой одежде, в какой вы есть".

Женщины, как и везде, наиболее изобретательны по части всякого рода новинок. Наиболее подходящее слово тому, что видишь на улице,- одеваются кто во что горазд. Можно встретить образцы отменного вкуса, но много безвкусицы и фрондерства. В штате Кентукки в знаменитую Мамонтовую пещеру с нами спускалась дамочка в брюках, сшитых из полосатого американского флага. На оторочку штанов пошла синяя звездная часть флага, означающая, как известно, число штатов Америки. Иногда казалось: женская половина какого-нибудь городка соревнуется под девизом "Меньше ткани на теле!". Или, наоборот, человек зачехляется так, что походит на шелковичный кокон. Мужья и отцы вздыхают: что можно сделать - эмансипация!

Сдается, однако, что мужчины нашли все же способ указать женщинам: не во всем можно стать вровень. Борода! Пока это женщинам недоступно. Бород в Америке много. Есть холеные бороды, напоминающие произведения искусства. Но огромное количество бороденок в Америке нечесаных, удивительно неопрятных. Американцы - народ чистый и аккуратный. Бороденка же - мода, такая же, как и ношение драных штанов...

Нарочитое опрощение в одежде, в манерах, иногда даже в образе жизни (хиппи) - это тоже своеобразный вызов проутюженному, стерилизованному, подрумяненному благополучию мира, в котором деньги, вещи, преуспеяние и респектабельность задавили подлинные человеческие ценности. Но "бунт штанов и причесок", конечно, наивный бунт. Взрослея, птенцы линяют и обретают в конце концов перья покровительственной окраски, иначе выживать трудно.

Во что одеваются, путешествуя по Америке? Отглаженные костюмы, галстуки и рубашки, лежавшие в чехле на заднем сиденье нашей машины и предназначенные для разного рода визитов, оказались платьем неходовым. Посещая лаборатории, встречаясь со студентами, учеными, фермерами, лесниками, мы видели людей если не в укороченных брюках, то все же одетых просто. Оставаясь в дорожных хлопчатобумажных штанах и в ковбойках, купленных в ГУМе, мы чувствовали себя хорошо всю дорогу.

Подчеркнутая простота в одежде для Америки характерна. Однако на всякого рода приемах, в государственных учреждениях, в конторе бизнесмена этикет требует свежей сорочки и галстука, пиджак и брюки должны быть тщательно проутюжены. Это внешние признаки благополучия человека. И потому бедняки очень боятся старой и неопрятной одежды. Безработный в поисках места надевает все лучшее, что у него есть. Небрежно одеться в Америке позволяет себе лишь тот, у кого тылы обеспечены платьем добротным. Это нетрудно заметить. И это подтверждает покойный теперь Джон Стейнбек. Вот строчки из книги "Путешествие с Чарли в поисках Америки":

"Я красил однажды комнату... Рядом со мной работал нанятый подручный, и, поскольку у нас с ним не было опыта в малярном деле, оба мы порядком перемазались. Посреди работы стало ясно, что материала нам не хватит. Я сказал:

- Билл, сбегай к Холмену, возьми у него полгаллона краски и кварту растворителя.

- Тогда помыться надо и переодеться, - сказал он.

- Еще чего! Сойдет и так.

- Нет, не сойдет.

- Это еще почему? А я бы и так сбегал.

И тогда он изрек мудрую и навсегда запомнившуюся мне сентенцию:

- Надо быть богачом, чтобы ходить в такой затрапезе.

Это не смешно. Это верно..."

Ночлег

Днем в кафе мы слышали анекдот:

" - Я хочу у вас переночевать...

Мест нет,- отвечает дежурный в мотеле.

- Я один...

- Все занято.

- Неужели ни одного места?!

- Ни одного.

- Ну поищите...

- Сэр...

- Одно только место! Ну приехал бы к вам президент, ведь нашли бы?

- Для президента, конечно, нашли бы.

- Ну так и дайте мне этот номер. Президент сегодня к вам не приедет..."

Чужая ночь. Большая Медведица висит на небе вниз головой. На пути маленький городишко. Есть ли ночлег в городишке?.. Есть. Мотель "Четыре ветра". Название - приманка для охотников и любителей рыбной ловли...

Минута формальностей. Заполняем коротенькую анкетку. Фамилия. Адрес. Марка и номер машины. Где работаем - можно писать, а можно и не писать. В обмен на деньги хозяин, протирая глаза, дает запоздавшим гостям ключи и уходит досматривать сны. Кто мы, откуда, куда - хозяина не волнует.

Двенадцать... Но надо еще посидеть над блокнотами. Двойные порции кока-колы приводят нас в рабочую форму. Но в аккуратной клетушке мотеля "Четыре ветра" работа все же не клеится. Духота. В раскрытые окна ни один из ветров, обещанных нам рекламой, проникнуть не может, - окна затянуты частой металлической сеткой. Приоткрываем упругую дверь и, чтобы осталась щель, кладем на порог Библию - тяжелый черный кирпич. За святотатство сейчас же получаем и наказание - комната наполняется комарами.

Поохотившись малость на комаров с помощью примитивных шлепков, мы глянули друг на друга: а сервис Америки?.. Неужели миннесотские комары не взяты в расчет?.. Взяты! В большом выдвижном ящике, где хранились запасные одеяла и гнутая палочка для чесания спины, лежала изящная мухобойка. Механизированная охота на комаров дала хорошие результаты. Часа в два ночи мы разошлись по кельям...

Утром, погрузив в багажник дорожную кладь, оставляем ключи, как принято, в замочной скважине - и прощайте, "Четыре ветра"!..

Дорога в Америке без мотелей немыслима, как немыслим лес без грибов. Но и мотели, понятно, без дорог не растут. Так же как и бензоколонки, они теснятся на особо бойких местах, подобно опятам. В больших городах мотель вытянут вверх и может иметь этажей семь. В маленьких городках (обычно на въезде) мотель имеет один, изредка два этажа. Рядки дверей. Как раз к каждой двери можно поставить автомобиль. Мотель может принадлежать одному лицу. Нередко хозяин с хозяйкой, имея пару помощников, вполне управляются с одноэтажным приютом норок на двадцать. Но единоличникам все труднее тягаться с мощной индустрией ночлега. Корпорации "Холидей Инн", "Говард Джонсон", "Уэстерн" затмевают сиянием своей рекламы отчаянный бег огоньков какой-нибудь "Тишины", "Уюта", "Теплого очага". Корпорация - это многие сотни типовых, добротных мотелей. Реклама - "В любом месте вы найдете эти удобства" - обязывает держать мотели в образцовом порядке.

Все удобства продуманы. Две кровати (Тур Хейердал мог бы на них переплыть океан!) стоят в одном номере на тот случай, если приедешь с семьей (ребятишек можно класть поперек). Обязательно телевизор. Стол для письма. Телефон (и пудовая телефонная книга). Кондиционер воздуха. Два запасных одеяла. Открытки, конверты, бумага. Спички, иголка с ниткой, бумажка для наведения блеска на обуви. Полная дюжина разнокалиберных полотенец. Вода холодная и горячая. Кусочек мыла... На всем, исключая разве что непременную Библию, шитьем и тиснением - название отеля. Запоминай!

Стандарты санитарии в Америке высоки. Но в особый культ возведена стерильность мотельных стаканов и унитазов. Каждый стакан на полочке перед зеркалом обязательно упакован в хрустящий бумажный мешок. А через белый круг унитаза, наподобие фельдмаршальской ленты, протянута лента бумажная. На ленте надпись, означающая: унитаз прошел санитарную обработку.

В мотеле человек не живет, а только ночует, и кое- что из удобств, убеждаешься за дорогу,- откровенный крючок рекламы. Без них вполне бы и обошелся. Но, отделив рекламные блестки от подлинных удобств, надо сказать: ночлежное дело поставлено в Америке образцово. Поучиться тут можно (и надо) многому. Народ у нас нынче тоже подвижен. Легкодоступная крыша над головой людям в дороге нужна. Гостиницы и мотели - дело не только необходимое, но и очень доходное... И аккуратности надо учиться. На полу в американском мотеле, даже самом захудалом, вы не найдете следов строительства: ни капли краски, ни трещин, ни потеков воды. Из крана, если на нем помечено: "Горячая", вода горячая и потечет. Наоборот никогда не бывает.

Мы знаем, у читателей есть вопрос: ну а плата... какова за ночлег плата? Разная. Ниже семи долларов за ночлег мы не платили (захудалый мотель). Двенадцать - пятнадцать долларов - цена средняя. Двадцать - двадцать пять долларов с души берет добротный "Холидей Инн".

Среди цветистых названий ("Дружественный", "Праздничный", "Колесо") особо запомнилась вывеска вблизи поселения индейцев. Название мотеля на русский переводилось дословно так: "Тут не снимают скальпы!" "Скальпы", однако, снимали - семнадцать долларов за ночь!

Праздники

Последний понедельник мая застал нас в штате Вайоминг. Утром мы расплатились в мотеле и тронулись осмотреть маленький городок. Удивились: ни единой души на улицах. Люди были за городом. Еще издали у холма было видно скопление автомобилей. Мужчины, женщины, старики, дети несли цветы, венки и флажки. Тихо стояли у надгробных камней и крестов. Приспущен был флаг на здании школы. В сквере возле чугунной старинной пушки - большой венок из цветов. Городок отмечал День поминовения, один из многих американских праздников. В этот день воздают почести павшим в боях, вспоминают тех, кто не вернулся с войны или умер от ран.

Календарь нашего путешествия совпал еще с двумя праздниками. В начале мая Америка отмечала День матери, а в середине июня - День отца. (Родителям посылают подарки, поздравления и цветы.)

Сколько всего в Америке праздников? Никто не взялся их перечислить,- у каждого штата свои обычаи. Уверенно нам назвали девять федеральных (мы бы сказали- всесоюзных) праздников, но с оговоркой: и в этом случае у каждого штата свой норов. И все же девять праздников можно назвать всеамериканскими: Новый год, День Вашингтона (первый президент США), День поминовения, День независимости, День труда, День ветеранов, День благодарения, рождество. И недавно по решению конгресса стали праздновать День Колумба. Девять праздников - нерабочие дни Америки. Это время отдыха и торжеств. Есть, кроме того, множество праздников, связанных с религией, с различными моментами истории США, обычаями пересе-ленцев разных национальностей. Вот несколько для примера. День шуток-1 апреля. Пасха. День лесорубов и День древонасаждений. День флага. День благословения искателей морских губок (отмечается в штате Флорида). В "столице яблок", штате Вашингтон, празднуют День цветущих яблонь. Голландцы, осевшие в Мичигане, справляют четырехдневный фестиваль тюльпанов...

Надо заметить, в Америке много праздников, связанных с временами года, с яркими проявлениями природы. Есть, например, День сурка, совпадающий по сезону с нашей масленицей. И подобно тому как у нас деревенские жители на сретенье ("зима с весной встретились") наблюдают, "напьется ли курочка у порога", и судят по этому, ранней ли будет весна, деревенские жители в США такие прогнозы строят, наблюдая выходящих из нор сурков.

С приходом глубокой осени, с окончанием работ на полях связан самый старый в Америке и, пожалуй, самый любимый американцами День благодарения. Его отмечают в последний понедельник ноября. Этот праздник благодарения земле за щедрость был впервые отмечен колонистами Нового Света в 1621 году. В ту пору доступным лакомством на столе была дикая индейка. И по сей день индейка (уже домашняя) с брусничным вареньем и тыквенным пирогом - непременное блюдо на празднике. Где бы ни был американец в последний понедельник ноября: во Франции, Аргентине или Лаосе - старинный праздник он не забудет, он разобьется в лепешку, но отведает индюшатины.

Как и у нас, начало всем праздникам - Новый год. Однако американский Дед Мороз - Санта-Клаус приходит к детишкам раньше, на рождество. И елки тут тоже -рождественские (традиция наряжать елку пришла из Европы недавно - в этом веке). Рождество - это конец года. Это семейный обед, подарки детям, поздравительные карточки. А Новый год - это новый год. В Америке он без застолья и без гостей. Продажа шампанского к празднику тем не менее возрастает. В новогоднюю ночь с бокалами в руках члены семьи толпятся у телевизора. Показывают нью-йоркский Таймс-сквер - знаменитый перекресток, где сходятся Бродвей, 7-я авеню и 42-я улица. Телекамеры нацелены на шпиль здания страховой компании. За минуту до наступления нового года стеклянный шар на вершине шпиля начинает медленно скользить вниз. Ровно в полночь шар вспыхивает ярким светом. Звенят бокалы. Можно ложиться спать,- с новым годом не разминулись.

Общенациональный Патриотический праздник в США отмечается летом, 4 июля. В этот день в 1776 году была подписана знаменитая "Декларация независимости": 13 североамериканских колоний объявили образование независимо от Англии государства - Соединенных Штатов Америки. С тех пор это день воодушевляющих собраний, парадов и пикников за городом и на лужайках возле домов. А с наступлением темноты в небо летят ракеты. Еще задолго до праздника почти в каждом доме открывается пиротехническая мастерская. Каждый американский мальчишка пытается в этот вечер произвести впечатление на соседей собственным фейерверком. Грохот стоит невообразимый. По улицам плывут клубы сизого порохового дыма. И так почти до рассвета. На другой день городские газеты полны драматических сообщений об обожженных руках, о вызовах "скорой помощи" и пожарных команд. Статистика утверждает: от пиротехники на праздниках Дня независимости погибло больше людей, чем в самой войне за независимость.

В американских праздниках много шумного торжества, красочной парадности: начищенные до блеска медные трубы, белые костюмы, голенастые девицы в коротких юбочках, с булавами в руках, фейерверки. Это все одинаково на Севере и на Юге, на Западе и Востоке. Колоритные черточки увидишь там, где стандарты жизни и время не стерли национальные обычаи переселенцев в Америку. Самобытны праздники у ирландцев, у скандинавов, живущих на севере США, у французов в нижнем течении Миссисипи. Яркое зрелище - ковбойские праздники в западных штатах. Интересен праздник у лесорубов Монтаны - захватывающие дух соревнования верхолазов, демонстрация мастерства вальщиков леса (дерево падает так точно, что забивает колышек, заранее воткнутый в землю).

Но большинство праздников губит коммерческий ажиотаж. День труда, рождество, День Вашингтона - все опошляет купля-продажа. Вот вам рекламные объявления к празднику: "Если бы Джордж Вашингтон жил сейчас, он бы употреблял только наш порошок от пота ног!", "Великая дата! Распродажа уцененных товаров имени Вашингтона!". И это кричит не торгаш-одиночка в маленькой лавке. Все это слышишь по радио, телевидению, это видишь на дорожных щитах, на витринах, писанных светом. И если уж с Вашингтоном обходятся так, то можете представить, что делают со стариком Санта-Клаусом. Или еще образец нетерпения найти покупателей в День поминовения, в день памяти погибших на войне. Плакат. На нем край окопа и умирающий солдат. Рука протянута к ящику с бутылками пива.

Подпись: "Он знал, за что стоит отдать жизнь!" Такова главная оркестровка всех праздников.

Особые огорчения связаны с Хэллоуином, с праздником, которого с нетерпением ждут дети и очень боятся матери. Хэллоуин - это 31 октября, ночь накануне Дня всех святых. Задолго до этого начинается подготовка. Ребятишки ножами потрошат красно-медные тыквы. Вырезают в них нос, рот, глаза. Если в тыкву поставить свечку, получается страшноватая маска. Едва стемнеет, ребятишки наряжаются черными кошками, ведьмами, привидениями и обходят дома.

- Кто там?

- Трик ор трит!-звенит голосок.- "Набедокурим, если не угостите!"

Ну конечно же угостят! Угощенье давно готово. Дверь открывается. Ребятишкам дают конфеты, яблоки и орехи, пряники и монеты. Старинная, привезенная из Европы игра детей и взрослых. В ней краски и аромат жизни. Взрослые сами были когда-то детьми. Вот так же веселым гуртом обходили дома: "Трик ор трит!" Как интересно вечером, когда мать загонит наконец спать, высыпать на стол добычу, разложить - конфеты к конфетам, яблоки к яблокам...

Но почему же матери так боятся этого славного вечера 31 октября? Еще накануне по радио, по телевидению, со страниц газет матерей предупреждают: "Не разрешайте ребятам есть дареные яблоки и конфеты! Не разрешайте! Не разрешайте!" Почему? Матери не задают этого вопроса, матери уже знают. В дареном яблоке может оказаться кусочек лезвия безопасной бритвы. В конфеты может быть впрыснут сильный наркотик или смертельный яд... Это началось лет десять назад, и с тех пор каждый год 1 ноября газеты сообщают о порезанных детских губах, о судорогах и конвульсиях отравленных малышей.

Каким же надо обладать мохнатым сердцем, чтобы протянуть ребенку такой подарок! В чем причина? Этот вопрос в Вашингтоне мы задали психологу П. Гейзлеру. Старый профессор признался, что в затруднении.

- Двумя словами не объяснишь... Это жизнь. Это часть нашей жизни. Отчуждение, озлобленность... Сложите все вместе, и вы получите атмосферу. Жизнь состоит не только из праздников. Меняется она тоже необязательно к лучшему...

Таковы объяснения.

Яблоко с бритвой. Доверчивому мальчишке... Вот вам и праздник Хэллоуин.

Сколько стоит аппендицит?

Аппендициты всегда бывают не вовремя. Завтра лететь. И вдруг из Вашингтона в Москву звонок: "Задержись на неделю. У меня аппендицит". Билет поменять - дело нетрудное. А вот как там, в Вашингтоне, с аппендицитом?..

На четвертый день телефонную трубку взял уже сам больной. Разговор был таким:

- Ты уже дома?!

- Тут лечат быстро...

- Это как же?

- Прилетишь - расскажу...

И вот мы вместе. Ну и, конечно, вопросы первые - о здоровье.

- Все о'кэй. Вот погляди-ка бумажку...

Бумажка была счетом за удаление у "мистера

Стрельникова" подкачавшего аппендикса. Одному из нас с подобного рода бумагой пришлось столкнуться впервые, и было очень интересно читать:

"Анализ крови - 25 долларов.

Анализ мочи - 22 доллара.

Плата хирургу за операцию - 200 долларов.

Анестезия - 35 долларов.

Плата за каждый день пребывания в госпитале - 200 долларов.

Плата за телевизор - 3 доллара в день..."

И так далее. Всего расставание с аппендиксом мистеру Стрельникову стоило 1112 долларов (тысячу сто двенадцать!). Сюда входит плата врачу за постановку диагноза, плата за физиологический раствор, за удаление ниток из шва...

Если бы мистер Стрельников пожелал продлить пребывание в госпитале до существующей у нас нормы (семь дней), бумажка счета стала бы вполовину длиннее. Как гражданин страны, где медицинское обслуживание бесплатное, денег из своего жалованья мистер Стрельников не платил. Уплатило за него государство. А в больнице он был столько, сколько бывают американцы,- три дня.

Справедливости ради скажем: аппендикс мистеру Стрельникову удаляли в хорошем госпитале. В Нью- Йорке, выясняя вопрос: "Сколько простому человеку в Америке стоит родиться, лечиться и умереть?", мы зашли в госпиталь попроще. Тут было родильное отделение, и мы под видом двух взволнованных отцов поднялись на третий этаж. Через толстые стекла, как из аквариума, акушерки показывали отцам закатанные в белые коконы американцев, которым от роду было день или два. Мы походили, сколь было прилично, а когда беленький ангел лет двадцати заметил, что мы не просим показывать нам наследников, объяснили, что хотели бы полчаса поговорить с кем-нибудь из врачей. Ангел по имени Элизабет повел нас к врачам.

Это было любопытное путешествие по коридорам и кабинетам. Врачи молодые и пожилые, узнав, в чем дело, вели себя как-то странно. Один маленький, как гном, хирург заторопился на операцию. Другой сказал, что он в этом госпитале человек новый и "его компетенция не позволяет"... Третий изобразил недомогание - "врачи, увы, тоже болеют"... И было невежливо загонять человека в могилу. Ангел Элизабет (секретарь родильного отделения), почувствовав, что попала на хороший спектакль, стала хихикать.

В одной из комнат нам наконец предложили присесть, и плотный, лет сорока пяти человек, мудро глянув на двух гостей поверх тяжелых очков, сказал:

- Я ведь знаю, джентльмены, какие будут вопросы... Внизу, в самом низу, вас примет господин (были названы имя, фамилия, должность). До свидания, джентльмены...

В каждом солидном учреждении США, будь то частная фирма или ведомство государственное, обязательно есть человек для связи с прессой. Журналисты - народ палец в рот не клади. И вот держат человека, который палец в зубы журналистам и не положит. А если положит, то не укусишь. Человек знает, что надо сказать, а что не надо, что показать и что спрятать. Кому приходилось хватать руками угря, может понять, как трудно даже бывалому журналисту сидеть у стола "человека для связи с прессой".

Господин Ар... (итог беседы обязывает именно так его называть) встретил нас улыбчивой вооруженностью и выложил на стол "хорошо упакованную информацию"- десятка два брошюр и листков, содержавших весь прейскурант госпитальных услуг. Анализы, кардиограмма, диагноз болезни, время лечения, консультация у светил - все имело твердую цену. "Особый вопрос - операция,- объяснил мистер Ар...- тут цену больной узнает с глазу на глаз с врачом". Сколько хирург запросит, столько и платят. Но для стандартного аппендицита цена была твердой-150 долларов. За каждый день лечения после операции - тоже 150. Таким образом, удаление аппендикса стоило 700 долларов. Примерно столько же стоило тут человеку родиться, если, конечно, человек на белый свет идет обычным путем, а не через кесарево сечение (наценка - 90 долларов).

О человеке и болезнях лакированные брошюры говорили так же, как говорят в мастерской о ремонте, например, телевизора: кинескоп - столько-то, замена ламп - столько-то, пайка, настройка...

Мистер Ар... хорошо понимал жесткую холодность прейскуранта и поспешил объяснить, что есть в Америке способы уменьшить "силу удара, под который человек попадает в то время, когда ему следовало бы протянуть руку помощи". Мистер Ар... говорил о страховках, о бесплатных госпиталях, о благотворительности... Мы слушали его вежливо, записывали, задавали вопросы... А потом обе стороны замолчали. Закурили. Коснулись немедицинских тем. И вдруг человек, охранявший интересы денежной медицины, пожаловался на печень и сказал нечто противоположное тому, что говорил десять минут назад.

- А вообще не дай бог в Америке заболеть... Врачей у нас очень боятся. Знаете, о чем просят чаще всего, когда болезнь прихватит прямо на улице? "Не везите в госпиталь".

Почему разговор пошел по запретному в этой комнате руслу? Потому ли, что журналисты убрали блокноты, или у мистера Ар... печень сильно шалила в тот день, или еще что-нибудь тому способствовало? Особенных откровений в словах уставшего лысоватого человека, правда, и не было. Но степень риска, на которую шел маленький служащий в приливе неожиданной откровенности, мы понимали и потому не считали вправе его поощрять. Мы просто слушали.

- Я сказал вам: есть лечение бесплатное. Но туда не отправят, если узнают, что есть чем платить. Да и сам человек страшится бесплатной лечебницы. Бесплатная - это не просто очень плохая лечебница. Попал в бесплатную - это значит, кончился человек! Америка любит здоровых и обеспеченных. Потерял здоровье - кончается все: работа, кредит, друзья... Доктор Спок, который, по-моему, зря подался в политику, знаете почему известен в каждой семье?.. Он дал матерям простую, понятную книгу о том, как лечить ребятишек, не обращаясь к врачам... Знаете, сколько в год загребает тот, который вас сюда отослал?.. Тридцать тысяч! Все они связаны вот как! - Мистер Ар... соединил пальцы двух рук. - Я-то знаю...

Опять закурили. Пауза охладила мистера Ар... Он постучал по столу железкой скоросшивателя. Поднялся. Кусочком прозрачной ленты подклеил к стенке слегка отставший плакат, на котором к маме и папе по зеленой лужайке бежала крепкая девочка. Мы поняли: пора прощаться...

Уровень американской медицины очень высок. Тут умеют делать сложнейшие операции. Техническое обеспечение госпиталей и научных лабораторий самое современное, самое совершенное. Среди врачей - талантливейшие люди, имена которых известны не только в США. Но все это к услугам тех, кто может платить. Если же денег нет, милосердная медицина (а такой ей полагается быть) к человеку глуха. Вот случай.

В городе Хьюстоне штата Техас умер Хуан Уресте, мальчонка одного года. Ребенок, не унимаясь, метался и плакал. Отец, подозревая болезнь, схватил его на руки и побежал в госпиталь.

- А деньги у вас есть? - спросили отца в регистратуре.

Отец протянул несколько долларов - все, что у него было.

- Этого недостаточно,- сказали отцу,- обратитесь в больницу для бедных.

Больница для бедных была в двенадцати милях. И мальчик по пути туда умер. Отец держал его на руках и плакал. Сцену эту увидел проезжающий мимо журналист. Случай получил огласку: "Если наши больницы отказываются принять умирающего ребенка лишь потому, что у его отца нечем заплатить, значит, что-то неладно в нашем обществе".

Там же, в Техасе, в маленьком городишке Гроутопе (115 миль от Хьюстона), произошел другой случай. Примерно год назад в местной аптеке сидел приезжий турист и рассеянно потягивал кока-колу со льдом (напомним: аптеки в США - одновременно закусочные). Неожиданно дверь распахнулась - внесли человека с переломом ноги. Рана была открыта и кровоточила. Никто не знал, что делать. И тут поднялся проезжий. Вместе с аптекарем он умело наложил шины и сделал укол не хуже, чем это делал старый, единственный в городке доктор, умерший месяц назад.

Из дома в дом, из уст в уста полетела хорошая новость: "В город приехал доктор! Слава богу, снова есть доктор!" И немедленно повалили больные. Доктор Браун, так назвался проезжий турист, принимал их прямо в аптеке. Пятерых тяжелобольных он посетил на дому.

- Останьтесь у нас,- стали просить горожане.

Браун остался.

Уважение к новому доктору непрерывно росло. Он брал всего лишь три доллара за прием и пять долларов за вызов на дом. Это была баснословно низкая плата. Больше того, с тех, кто был беден, доктор не брал ничего. И это вызвало подозрение. Такого врача не может быть, решили местные власти...

Пришел день, когда доктор Браун был арестован. Он оказался Фредди Брантом, бывшим сержантом парашютно-десантных войск. В 1956 году юный Фредди получил восемь лет за ограбление банка. Опыт врачевания он приобрел в тюремном госпитале, где работал санитаром...

Любопытно, что жители Гроутона не считают себя оскорбленными тем, что целый год их "лечил" человек, не имеющий даже среднего образования. Они ценили бескорыстие Фредди и сейчас не питают к нему никаких других чувств, кроме благодарности. 1400 жителей города подписали петицию, в которой содержится просьба освободить Фредди из-под ареста и разрешить ему продолжать исполнение обязанностей городского лекаря.

Жителей Гроутона можно понять. Городишко опять без врача. Да и если появится доктор, шансов ждать от него бескорыстия Фредди ничтожно мало. Частные врачи в Америке держатся крепко спаянным кланом, в котором бескорыстие предосудительно. Недавно юристы сената США сделали вывод (приводим его в изложении Джека Андерсона из газеты "Вашингтон пост"): "Частные врачи обирают пациентов, кладут себе в карманы огромные суммы денег... Общества, которые возглавляют преуспевающие медики, разрослись во многих городах США в своего рода монополии. Они немедленно выводят из своего состава врачей, пытающихся создать недорогостоящие лечебные центры. В результате такой блокирующей политики больной американец среднего достатка должен идти к частному врачу или обращаться в клинику, где за каждый вид лечения взимают отдельную плату". Далее Джек Андерсон приводит факты обследования рабочих сахарной плантации в штате Луизиана: "У 107 рабочих обнаружены опухоли, сердечнососудистые расстройства, язва, артрит и многие другие заболевания". Никто из них не лечился. "Они знают, что не в состоянии позволить себе лечиться, так как получают медицинский счет, который не в силах оплатить".

Вот почему жители Гроутона написали петицию с мольбою вернуть им Фредди.

Как учат "плавать"...

Мы назвали себя. И он назвал:

- Дэвис Пейпер...

Знакомство это случилось в штате Вирджиния вблизи местечка Аркола, на зеленом травяном поле, около самолета. Тут стояло десятка два полосатых машин для обработки полей. Из одного выпрыгнул мальчишка. Самолет стоял почти у самой дороги, и мы подошли. Дэвис Пейпер пил кока-колу, опершись спиной о крыло, и отвечал на вопросы.

- В самом деле можешь летать?

- Могу. Но у меня нет еще прав...

Подошел отец Дэвиса, механик Уильям Пейпер, и подтвердил: мальчик летает, правда, пока под контролем отца...

Дэвису Пейперу тринадцать лет. Мы, признаться, залюбовались веснушчатым, огненно-рыжим и очень застенчивым летчиком. Спросили: знает ли он, что Нил Армстронг тоже мальчишкой летал?

- Нил поднял самолет в тот день, когда ему стало шестнадцать. Я тоже так сделаю...

По дороге мы не раз вспоминали Дэвиса Пейпера. В шестнадцать лет он один, без наставников, может поднять самолет. Американцы считают: в шестнадцать лет человеку можно это доверить... Число всех пилотов США (любителей и профессионалов) примерно полмиллиона. Пятнадцать процентов этого числа люди очень молодые - от 16 до 24 лет. Из числа всех, кто учится летать, подростки составляют тринадцать процентов. Но дело не только в том, что в век больших скоростей человека к ним приучают с раннего возраста. Дэвис Пейпер - пример того, как рано американцы "бросают ребенка в воду": плавай! Учись плавать!

Образно говоря, начинается это с пеленок,- большинство американских матерей грудью детей не кормят. Младенец рано становится на пищевое довольствие фабричного производства: витамины, порошки, соки. И по мере того как малыш становится на ноги, его приучают к жестокости бытия. В семью и школу мы не заглядывали. Но телевизор (а он в Америке "главная нянька") все время внушает: обгони, ударь первым, возьми свое, не упускай шанса, улыбайся, все позволено сильным. Окружающая ребенка жизнь подтверждает: действовать надо именно так.

В этой совершенно чуждой для нас "тренерской школе" надо, однако, заметить один очень важный параграф: "Умей трудиться, люби трудиться!" С детского возраста американцу внушают: любой труд почетен, любой труд поощряется. Проезжая по сельским районам Америки, мы видели ребятишек десяти - двенадцати лет за рулем трактора. Отец-фермер доверяет сыну весь арсенал техники. Мы видели маленьких продавцов газет. Подростки прогуливали собак, мыли автомобили, подметали улицы, нянчили чужого ребенка, мыли посуду в кафе. Это работа. В семье любого достатка будут радоваться, если сын или дочь находят время между школой и отдыхом для заработка. В Америке есть бедняки, например сезонные сельскохозяйственные рабочие, у которых дети помогают родителям добывать кусок хлеба. В семье состоятельной получку сына родители ему и оставят. Будут радоваться, если сын вложил свой маленький капитал в "достойное дело". Тот же прославленный космонавт Нил Армстронг, по словам матери, "с десятилетнего возраста подрабатывал, сначала для оплаты уроков музыки, потом, чтобы купить духовые инструменты, для покупки авиационных журналов и моделей...". Родители будущего космонавта скорее всего имели возможность купить для сына музыкальные инструменты и авиационные журналы. Но они считали: покупки, оплаченные своим трудом, будут иметь для сына особую ценность... Нет слов, эта система нередко крадет у детей детство. Но не грустно ли видеть и нечто противоположное: дитя останется дитятей и в двадцать лет. И даже женившись, продолжает сидеть на хребте у родителей. Эгоизм этого сорта - плод чрезмерного чадолюбия.

Американец даже очень большого достатка обязательно заставит дочь или сына рано изведать, как добывается хлеб. В маленьком городке Пенсильвании нашу машину заправляла и чистила миловидная девушка. Разговорились. Оказалось: дочь большого чиновника банка и владельца пяти мотелей. В день четыре часа работает для частичной оплаты обучения в университете. Папа у девочки скряга? Нет. Три тысячи долларов в год от хорошей краюхи доходов для папы - мелочь. Но он дает дочери только половину необходимой суммы. Остальное добудь сама. В американских вузах детей рабочих и фермеров очень немного. Как правило, учатся дети богатых людей и людей "среднего класса" - ученых, торговцев, чиновников, адвокатов. И почти всегда родители обязывают студента нести заботу по оплате учения. А плата высокая. Например, в Джорджтаунском университете (Вашингтон) в год за учебу надо платить 2500 долларов. Отдельная плата за общежитие, учебники, за пользование приборами, лабораториями. В поте лица добывает студент возможность учиться...

Заходит речь об отдыхе летом, о поездке куда-нибудь.

- Ну что же, это неплохо,- скажет отец,- а деньги? Ты думал об этом?

- С месяц я хочу поработать на мойке машин, там, кажется, нужен сейчас человек.

- Зачем на мойке, давай в контору ко мне. Я заплачу не хуже.

- О'кей...

Диалог этот условный. Но он для Америки характерен. Каникулы летом многие школьники и студенты совмещают с работой в пансионатах, на пляжах, в кафе, национальных парках. Одному из нас года четыре назад в придорожном кафе подавала еду дочь губернатора штата Северная Дакота. Никто не удивится, увидев в такой же роли дочь сенатора, конгрессмена. Так "учат плавать". Иначе нельзя. В море с названием Америка волна очень крутая. К тому же плывущий рядом (в оба гляди!) может макнуть тебя так, что не вынырнешь.

Ответы на несколько частных вопросов, лежащих в русле этого разговора.

Дитя ревет, капризничает. Как поступает мать? Старается не заметить капризов: не шлепнет мальчишку, конфетку, чтобы умолк, тоже ни в коем случае не дает...

Много ли ребятишек в семье? Чаще всего мы встречали семьи с двумя - четырьмя детьми. Америка всегда была многодетной. И это считалось благом. Но сейчас кривая рождаемости, как утверждают, вверх не идет.

В школу американцы ходят двенадцать лет. Начинают рано - в шесть лет, с подготовительного класса.

"Института бабушек" в Америке нет. Невозможно увидеть в парке или на улице бабушку с детской коляской. С малышами, если мама и папа решили поехать в кино или в гости, сидит какая-нибудь студентка - она зарабатывает.

Дед и бабка, проводив из дома оперившихся детей, часто спешат и сами полетать напоследок, если, конечно, есть на то средства,- становятся заядлыми туристами, колесят по Америке или даже по свету. ("Жизнь коротка, надо ее увидеть хотя бы теперь",- сказала на-пудренная седовласая леди, одолжившая нам бинокль на тропе в Калифорнии.) "Стариковский туризм" длится лет пять. А потом остановка, если даже и сохранились деньги. И тогда наступает американская одинокая холодная старость - ни детей рядом, ни внуков... Только в Нью-Йорке, как оказалось, 750 тысяч совсем одиноких людей. Одинокую старость скрашивает "телефонный друг" - коммерческая служба некой Марион Паркер. За доллар два раза в день, утром и вечером, человеку звонят, чтобы он мог обменяться несколькими словами с другим человеком. Пишут, что бизнес Марион Паркер растет -"телефонный друг" появился во многих больших городах...

"Зеленый квадрат"

Есть на карте Америки зеленый квадрат. С разных сторон к нему тянутся жилки дорог. И на нашей зеленой нитке маршрута квадратик висит половинкой костяшки от домино. Название месту: Йеллоустонский парк.

Слово "парк" нельзя толковать применительно к нашим понятиям. Квадратик на карте - это площадь земли примерно 100 x 100 километров. Место расположения парка - северо-запад Америки, на стыке трех штатов (Монтаны, Айдахо, Вайоминга), в середине Скалистых гор. По широте - наш Крым, но для американца это холодный север. Горы. Снег тут с октября до середины июня. "Столица туризма", "жемчужина Америки", "лучший национальный парк на земле" - так величают американцы "зеленый квадрат"...

Границу Йеллоустона пересекаем в полночь. Будка, где собирают плату за въезд, пуста. Однако шлагбаум открыт. Тихо, почти что ощупью, едем по коридору между высоких черных деревьев. Окорока снега в рост человека смутно белеют по сторонам. В полном соответствии с картой через тридцать минут езды лес по левую руку исчез, и при свете звезд мы увидели мглистую даль с огоньком. Дорога пошла вдоль озера. И тут первое приключение. Из темноты справа вдруг кто-то грузно шагнул. В свете фар сверкнули зеленым светом два глаза. Резко затормозили... Огромный лось неторопливой тенью пошел вдоль берега по воде. Мы глянули друг на друга: а если бы скорость не двадцать, а сорок миль?..

Огонек был местом ночлега. В рубленном из вековых елей, просторном, как ангар, доме горел камин. За стойкой перебирала бумажки напудренная и накрахмаленная старушка. Мы назвали себя, сказали, что пять дней назад заказали по телефону... Старушка заглянула на полку и сразу же протянула нам пачку брошюр, газету и ключ.

Слегка поплутав в темноте по городку из одинаковых "кэбинов", мы разыскали свой домик № 73. В нем было все, что мы нашли бы в хорошей гостинице. Но, сверх всего, на спинке одной из кроватей, под картиной, изображавшей спелые груши, сидел полосатый маленький бурундук. Живой. Любопытный. Мы аж присвистнули: вот это сервис! Выше не прыгнешь - "отдельный номер с бурундуком", знайте, мол, что находитесь в заповеднике. Но в парке девять тысяч таких, как наш, номеров для ночлега. Девять тысяч бурундуков? Вряд ли... Небоязливый проказник юркнул сюда, как видно, во время уборки. Мы открыли пошире дверь. И бурундук сразу понял, где ему следует ночевать.

На сон грядущий развернули брошюры и карты. На них зеленый квадрат был уже не с костяшку от домино, а занимал всю метровую ширь листа. В этом масштабе выступали соблазнительные подробности земли, название которой - Йеллоустон - переводилось неожиданно просто: "Желтый камень". Газета, врученная нам старушкой, тоже называлась "Йеллоустон". Прямо под заголовком крупными буквами было написано: "Газета выходит один раз в сто лет". Мы приехали в юбилейный год. Парк отмечал круглую дату...

Во второй половине прошлого века, когда доступные земли Америки были почти полностью поделены, оставались земли в горах не только не застолбленные, но даже еще не хоженные. И вот охотники за бобрами (они всюду шли первыми) стали приносить вести, что есть-де земля, "куда страшно и заходить". Сейчас вспоминают, первым белым человеком, увидевшим Йеллоустон (в 1807 году), был Джон Кольтер. Рассказам его никто не поверил,- "бедняга слишком долго был в одиночестве". Но и потом, полвека спустя, рассказы охотников были один фантастичнее другого: "Река течет так быстро, что нагреваются камни на дне". "Лес - каменный, трава- каменная". "Рыбу поймал, тут же рядом опускай в кипящую воду - ужин готов". "Фонтаны горячей воды бьют выше леса".

В 1871 году в горы послали официальную экспедицию - "положить конец выдумкам или их подтвердить". Экспедиция (в ней был и фотограф) поняла, что видит сокровище. Так ли было или не так, но пишут, что у костра пошел разговор: как распорядиться открытием, еще никем не застолбленным? Предложено было поделить землю. И это было бы делом обычным - даже открыватель пещеры в то время становился ее собственником. Но нашелся человек (это был некий Густав Доан), который сказал: "Нет. Частной собственностью это не должно стать!" Как видно, в экспедиции были люди, умевшие глянуть вперед. Они не только согласились с Доаном, но горячо взялись пропагандировать мысль о создании в Америке уголка "для удовольствия и радости". К ним прислушались. В 1872 году специальным законом был создан первый в мире заповедник "Йеллоустонский национальный парк".

Уже в первые годы тысячи дилижансов устремились в Йеллоустон. "Пошаливали индейцы", понявшие, что и отсюда, из гор, белые люди их вытеснят. Нападали на дилижансы бандиты. Но туристский "ручей" уже побежал в Скалистые горы. Правда, надо было еще зазывать, уговаривать (турист по привычке ехал в Европу). Газета, "выходящая в сто лет один раз", приводит рекламу тех лет: "Патриоты Америки! В этом году - не в Европу! В Йеллоустон!" А сегодня какую рекламу мы только не видели по дороге. Но только не рекламу Йеллоустона! Туристские реки текут сюда без рекламного побуждения. Текут из Америки и Европы. Два с половиной миллиона туристов в год. И если учесть, что река не течет равномерно, а разливается половодьем в сезон отпусков (июнь - август), то стоит ли удивляться, что в "природном театре", даже образцово организованном (девять тысяч благоустроенных номеров для ночлега, две с половиной тысячи кемпингов для палаток), места все-таки не хватает.

Утро. Мир после ночи сияет красками ранней весны. Синее небо. Сиреневый строй деревьев. Крутая зелень хвои. Застывшие ручейки из-под снежных пластов. Незнакомая птица чешет клювом синие перья. На припек вылезли погреться из муравейника муравьи. Пахнет подогретой смолой. Капель с плоской крыши. Последние числа мая. Но тут апрель, и в самом зачине. Под соснами снег колюч. Автомобиль наш белый от инея. Пробуем заводить. Завелся. Но тут же смолк. Время дорого. Бежим к телефонной будке и подаем "SOS". Через пять минут ровно подкатил красный аварийный грузовичок. Веселый парень сказал: "Гуд монинг!" Не спросив, в чем дело, сразу полез в мотор и тут же крикнул: "Пробуйте!"

Завелось...

- Десятый случай за утро. Машина чувствует высоту. Три тысячи метров - воздух тонок...

Парень отозвался по рации и сейчас же умчался спасать кого-то еще от кислородного голодания.

Описывать по порядку все, что увидели за день, дело немыслимое. Природа тут сдвинула в кучу уйму диковинок. Озеро?.. Есть. Огромное, чистое! Горы?.. Самых причудливых очертаний, разного цвета, поросшие лесом, со снегами и без снегов. Лес?.. Нехоженый, нетронутый, непроглядный, главным образом хвойный - сосна и ель. Ручьи и реки? Ими питается озеро. А избыток прозрачной холодной воды уносит из озера речка Йеллоустон. Течет она поначалу в низких болотистых берегах, где можно увидеть лося, достающего из воды корм, наблюдать уток и лебедей, слышать плеск рыбы. Ниже река обрывается водопадом, высотою превосходящим обрыв?

Ниагары. А дальше - каньон, узкая желтая щель глубиной в три сотни метров. Реку сверху, с края каньона, видишь тоненьким пенистым ручейком...

Что же в этом музее природы открыто для глаз? Это важно подчеркнуть: "открыто для глаз",- большинство посетителей видят лишь то, что лежит у дороги. Правда, дорога мимо "шедевров" музея как раз и проложена. Мамонтовыми ключами названы гигантских размеров натеки солей. Теплые воды вынесли их на поверхность, и они застыли огромной перламутровой лестницей, твердым искрящимся водопадом. А рядом лужайки, болота, поросшие красными ивняками, сверкают блюдца озер... Смена ландшафтов, разного рода сюрпризы природы, частые встречи с животными в самом деле создают ощущение, что ты в музее, что все тут сдвинуто в кучу на забаву и удивление.

И мы ведь еще не сказали о самом главном, о гейзерах. Без гейзеров парк при многих своих достоинствах вряд ли имел бы столь много славы. Парят гейзеры по всему парку. Но есть площадка в Иеллоустоне, где гейзерам тесновато. Они, соревнуясь друг с другом, украшают синее небо султанами пара. Это особое место. (Мы непременно сделаем там остановку.) Но и вся земля парка еще не остыла после гигантской ломки, трясений, вулканических взрывов, какие были тут пятьдесят миллионов лет назад. Расплав магмы подходит в Йеллоустоне к земной коре местами ближе чем на два километра. Подземные воды (а их тут обилие) кипят, рвутся наружу, и по всему парку - на склоне горы, в глубине леса, у ледяной кромки озера - клубится пар. Весь парк, если глянуть с места повыше,- в белых султанах. В одном месте подземный пар прорвался наружу прямо посредине асфальтовой трассы. Место бережно огорожено. Сделан съезд, чтобы можно было заснять свистящую белую струйку. Снимаешь с забавным чувством: "Под асфальтом лопнули трубы, и надо бы звать ремонтников".

Есть места, где теплые воды образуют самых разных цветов озера. Вода бирюзовая, а дно у озер красное, ярко-желтое, цвета медного купороса. Окрасили дно бактерии, живущие почти в кипятке...

На 10-15 минут выходят туристы из автомобиля, следуя предписаниям на дороге: "Лучшая точка для обозрения", "Тут можно сделать хорошие снимки", "Место для отдыха". Задержаться в месте непредусмотренном не всегда можно,- сзади сотня, а то и двести автомобилей. Мы ехали в день, когда, по сводке, в парке находилось пять тысяч автомашин. Медведей, которые нам попадались, мы снимали без особых помех. Но когда в парке одновременно собирается 25 тысяч автомобилей, ты будешь пленником на дороге. Правда, служба в парке безукоризненно четкая. Штат работников (более тысячи человек) дело знает отлично. Одни "отгоняют медведей от людей или людей от медведей". Другие дают информацию, сопровождают экскурсии, наблюдают порядок. Третьи убирают мусор, предупреждают дорожные пробки. В двадцати пунктах (на карте они отмечены рисунком широкополой шляпы) расположены станции рэйнджеров - особой охраны парка. Любой инцидент между человеком и зверем, между человеком и человеком, между природой и человеком - рэйнджер тут как тут. Машина "скисла" - ее сейчас же отбуксируют в сторону. А ведь надо еще прорву людей накормить, обеспечить ночлегом, врачебной помощью, сувенирами, обеспечить автомобилями и бензином. Для этого в парке есть еще одна служба, и тоже немалая (3 тысячи человек). Это уже мир коммерции. Парк отдан ему в концессию. И, понятное дело, коммерция делает все, чтобы деньги туристов осели тут, в заводях парка.

В Йеллоустоне работают шесть ученых-биологов. Трое наблюдают млекопитающих, один ботаник и два ихтиолога,- рыба в здешних водах обильна.

Два, иногда три дня тратит американец на осмотр парка, приезжая сюда нередко с дальнего Юга. Конечно, он видит только "главную экспозицию" йеллоустона. "Запасники", помеченные на карте пунктирами пешеходных троп, мало кого волнуют. Два дня - и биография человека становится полноценной: видел Йеллоустон!

Но есть люди, которых тянет с большой дороги. Одного мы встретили, когда сами, оставив машину в укромном местечке, спустились к ручью. Поравнявшись с нами, он приветливо поздоровался, скинул рюкзак, пригоршней плеснул воды на лицо.

- Жарко сегодня.

Штаны у парня были разодраны, из кармана торчал помятый картуз. От рыжей копны волос вился парок.

- Пешком?

- Восьмой день на ногах.

- Кое-что видели?

- Кое-что видел...

Лесными тайнами парень был переполнен.

- Медведей видели?

- Видел... Хотите, угощу рыбой?.. Сам поймал, руками. Варил в ключе.- Вопросительный взгляд в нашу сторону: верим или не верим?

Четыре форельки, обернутые фольгой, в самом деле хранили сернистый запах природного кипятка...

Парень признался, что "шел, минуя законные тропы, и ставил палатку там, где хотел". Он сказал, что это была настоящая жизнь.

- Похож на наших,- переглянулись мы, когда пеший турист уже издали, через речку, помахал нам измятым картузиком. Это был нарушитель законов парка. Восемь дней он жил тут, как жили люди сто лет назад, впервые ступив в эти горы. Он видел такое, чего увидеть с дороги нельзя. Остаться с природой наедине - радость очень большая. Но представим, что два с половиной миллиона туристов Йеллоустона, забыв о таблицах и указателях, вдруг ринулись прочь от дорог палить костры, "ловить руками форель", ставить палатки, где захотелось. В тот же год парку, хотя он и очень большой, пришел бы конец.

Но парк держится. С одной стороны - продуманная организация, а с другой - дисциплина американцев, привычка не вылезать из машины и строго следовать указаниям.

Несколько слов о животных. Без них любое место, самое живописное, лишено радости. Животных в Йеллоустоне много. Зоолог Дуглас Хьюстон, о которым мы встретились для беседы, показал нам карту, покрытую разноцветными точками. Ежедневно после сообщения рэйнджеров точки на карте перемещаются. Ученые видят, в каких местах чаще всего встречали медведей, где держатся лоси, бизоны, олени. Несколько синих точек под особо тщательным наблюдением. Это пумы (горные львы). Их теперь не стреляют. Санитарная служба по выбраковке слабых животных оставлена хищникам. Кроме пум в парке живут койоты. И недавно забрел сюда волк. Его путь отмечает на карте красная точка - одна среди россыпи черных, коричневых, голубых.

В парке много бобров, кроликов. 15 тысяч оленей, лоси и четыре сотни бизонов (Йеллоустон был последним прибежищем истребленных повсюду зверей). Главным героем, можно сказать, эмблемой наравне с гейзером Йеллоустону служит медведь. Их два вида в парке: черный медведь - барибал и бурый - гризли. Гризли держатся скрытно (собираясь, впрочем, большими группами ночью на свалках). А черные вполне сроднились с потоком автомобилей и приспособились попрошайничать. Охота в парке запрещена. Браконьерство карается строго: 500 долларов штраф, конфискация снасти, автомобиля, ружья. (К этому могут добавить еще и полгода тюрьмы.) Однако перед зимой половина примерно оленей парка спускается с гор в долины. Вот тут, на границе заповедника, их ожидают полчища вооруженных людей. Стрельба, как пишут, такая, что человеку без красной шапочки или куртки появляться опасно-могут принять за оленя.

В парке животным ничто не грозит. Их беспокоят только фотографы. И наша машина, оснащенная полудюжиной камер, исключением не являлась. Снимали бизонов, причем подходили к ним метров на двадцать. Снимали уток, канадских гусей. Снимали оленей. К одному великану с рогами, огромными, как лесная коряга, мы крались с большой осторожностью. А он подпустил вплотную и даже головы не поднял от травы.

Медведи же выходили прямо к автомобилю. Первого попрошайку мы встретили утром. Медведица с медвежонком держала возле себя десятка четыре автомобилей. Из каждого окошка выглядывал объектив. Но медведица хорошо отличала эти блестящие штучки от чего-либо съедобного и терпеливо ждала. Она сидела на сугробе снега в позе спокойного ожидания. Когда появлялась какая-нибудь надежда, медведица поднималась. Медвежонок ковылял следом. Но кормить зверей теперь запрещают, и мать с очень худым медвежонком возвращалась на исходный сугроб. Наконец чья-то душа не вынесла - из окошка показалась рука с апельсином. О, медведица поняла сразу, что время терять нельзя. Прыжок. Брошенный апельсин схвачен едва ли не на лету. И все. Съемка окончена. С апельсином в зубах, подбрасывая задние ноги, медведица кинулась в лес. А за ней медвежонок.

Потом в течение дня такие сцены мы видели не единожды. Но к вечеру повстречался настоящий артист, на которого мы ухлопали уйму пленки. Здоровенный медведище. На задних лапах он шел к машине, убеждался в отсутствии дани и резво шел к следующей. Шоферы спешили задраить окна, дамы в машинах визжали. А медведь был спокоен. Там, где окошко не успели закрыть, он стремился просунуть в автомобиль голову или лапу. Заглянул он и к нам, на сиденье сзади попытался лапой достать бумажный комок. В отличие от медведицы, ожидавшей подачки сидя, этот предпочитал двигаться сбоку дороги параллельно идущим машинам. Автомобили шли медленно, и он ковылял вперевалку. Быстрее пошли - и мишка выжимал нужную скорость. Образовался затор - медведь принимался делать досмотр. Он хорошо помнил, где уже побывал, и, если не было новых машин, начинал заниматься делами, какие приняты у медведя в лесу: нюхал землю, скреб лапой по стволам сосен или чесался. Это занятие вызывало в машинах хохот. Для чесания выбиралась невысокая сосенка. Под здоровенной тушей она, конечно, сгибалась. Но у мишки был отработан прием: стоя на задних лапах, передние он поднимал кверху, хватал сзади деревце за макушку и, прижимая его к спине, начинал приседать... Несколько наиболее рьяных фотографов снимали медведя, выскочив из машины. Но дверцу надо было держать открытой,- иногда медведи все же напоминают: лес - это их территория. Особых трагедий, правда, не происходит, но примерно около сотни раз за сезон медведи награждают людей оплеухами или даже изрядно треплют. (За сто лет существования парка шесть конфликтов кончились смертью людей.)

Если какой-нибудь из зверей проявляет постоянную агрессивность, его ловят и в сетке, подвешенной к вертолету, выдворяют из парка. Такие меры не применяются к людям, хотя как раз люди чаще всего виноваты в том, что добродушные звери вдруг огрызаются. Людей просвещают, увещевают, предупреждают: "Наслаждайтесь ими издалека", "Если некуда деться, лезьте на дерево", "Не кормите медведей!". Последняя просьба особенно важная. Медведи за лето привыкают жить иждивенца-ми. Но пришла осень. Машины из парка вдруг исчезают. А медведь-то не знает, что туристский сезон окончен. Он каждое утро выходит к дороге. И ждет. Снег повалил. Дорога пуста... Медведь ложится в берлогу тощим. А для медведя гиблое дело - заснуть без жира.

...Наш артист провожал кавалькаду машин километров шесть или семь. Потом неожиданно повернулся и побежал назад. Немного проехав, мы сразу поняли, в чем дело. Медведь достиг пределов своих владений. У дороги уже маячил другой попрошайка. В полном соответствии с законами лесной жизни участки дороги у мишек были поделены. И, как видно, "конвенция" добросовестно соблюдалась.

В Йеллоустоне живут 300 медведей-гризли и примерно пять сотен черных медведей.

И наконец, гейзеры... Этот "главный зал музея", самое посещаемое место парка, был переполнен. К гейзерам надо было протиснуться через толпу, плотную, как на ярмарке в Лужниках. Одни искали кофе, другие силились разглядеть на огромной стоянке свою машину, третьим нужен был туалет, четвертые только что подрулили и жаждали видеть гейзеры. Электронное табло огромными цифрами сообщало, через сколько минут заработает каждый из главных гейзеров. Добротная карта разъясняла, где именно расположен каждый "любимец публики".

Грустно было почти до слез. Гейзеры... С детства читал о них, любовался картинками. Сегодня утром сердце твое еще было наполнено предвкушением романтической встречи. А тут вокзальная суета, цифры - спешите, можете опоздать! Природное таинство было раздето тут донага. Деревянные кладки разводили людей по всему "гейзедрому". Поплыли и мы в общем потоке, с некоторым удовольствием убеждаясь, что не всех тянет туда, где вода извергалась без четкого расписания...

Мысленно надо было остаться наедине с этим огромным, окутанным паром пространством, чтобы остро почувствовать: перед твоими глазами действительно чудо природы. Тысячи лет днем и ночью свистят, рвутся из земных недр фонтаны воды и струи пара, шевелится, подобно тесту, горячая разноцветная грязь, светятся бирюзой прозрачные озерки влаги. Гейзерит (соли, осевшие из воды) сверкает, как жемчуг. И рядом с тобой в небо вдруг ударяет фонтан воды. Мостки проложены так, что к лицу долетает только горячий, пахнущий серой туман. На деревьях туман оставляет кремниевый иней - вся лесная опушка подернута белой каменной коркой.

На мостках надписи: "Ни шагу в сторону - кипяток!" Но маленький коричневый куличок, видимо, хорошо знает, где горячо, а где можно с пользой для здоровья купаться,- взъерошил перья, с наслаждением возится в бирюзовой воде. Опускаем руку рядом с купальщиком- вполне терпимо. Пробуем на язык - вкус у воды щелочной.

Дымы... Со всех сторон дымы! Люди на деревянных кладках похожи на призраков. Можно понять индейцев, суеверно сторонившихся этих мест. Можно догадаться, какими глазами глядели на это пекло охотники за бобрами, можно позавидовать первым исследователям, спокойно, без суеты, без мостков и стрелочек-указателей обходившим эти места. Они, приглядываясь к характеру водяных вулканов, горячих ключей и фонтанов, нарекали их именами: Старый Верняк, Тюрбан, Пароход, Чернильница, Беспокойный...

Природа гейзеров во всех уголках Земли - в Исландии, в Новой Зеландии, у нас на Камчатке и тут, в Скалистых горах,- одинакова. И везде одинаково у людей желание видеть земное чудо. Лесную поляну, берег тихой речки человек посещает множество раз, хотя и знает там, кажется, все до последней травинки. Такие места - вроде любимых стихов. Тут же читаешь некую "остросюжетную повесть" - второй раз не потянет, но один раз взглянуть обязательно хочется.

Чудо природы в окружении суетливой толпы выглядит почти балаганом. Извержение главного знаменитого гейзера ни дать ни взять пышный аттракцион. "Начало в 15.20!" - кричит электронная надпись. И люди с ходу спешат занять места на тяжелых, амфитеатром, скамейках. По мере того как в недрах земли созревает взрыв пара, на скамейках густеет толпа (иногда до трех тысяч). Примерно час ожидания, и Старый Верняк просыпается - из грифона на вершине пологой горки клубится пар, потоком льется вода. Сейчас, сейчас... Все глядят на часы... Началось!!! Водяной столб взлетает на высоту в 50 метров. Пар, брызги! Оживление на трибунах. Щелкают аппараты. Охотники сняться на фоне Старого Верняка выбегают вперед... Три минуты - представление окончилось. Толпа валит к автомобилям, оставляя после себя опрокинутые скамейки, бумажный мусор и какую-то странную пустоту... Но минут через пять все начинается снова...

Мы прожевали "изюминку" Йеллоустонского парка со смешанным чувством: видели чудо. Но оно не такое, как представляется издали.

Рано утром мы покидали старейший заповедник земли. У въезда стояла длинная очередь автомобилей. Будочник, взимавший за въезд два доллара, позевывал. Все непременно хотели сняться и терпеливо ждали, когда можно будет картинно стать рядом с массивной вывеской "йеллоустонский национальный парк". Одни, снимаясь, дурачились. Другие были серьезны,- поездка в Йеллоустон бывает раз в жизни.

1973-1974