Мэлор Стуруа. Очищение

Около одиннадцати часов утра пришла команда - "строиться!". "Молл" - небольшой зеленый квадрат в крестовине Джефферсон-авеню и Четвертой стрит - ожил и загудел. Колонна ветеранов вытянулась цепочкой и двинулась к Капитолию.

Впереди шли пожилой мужчина с военным рожком в руках и две женщины. Та, что постарше, несла ордена и медали, приколотые к звездно-полосатому полотнищу, сложенному в несколько раз. Другая прижимала к груди, словно икону, рамку, в которую вместо семейной фотографии были вставлены всевозможные знаки отличия.

Мужчину звали Гэйл Олсон. Его сын погиб во Вьетнаме в 1969 году через три дня после прибытия на фронт. Женщина с флагом - миссис Энн Пайн из Трентона - тоже не дождалась возвращения сына. Ее Фредди был убит минометным огнем в джунглях Меконга. Командование прислало ей "Золотую звезду", семь медалей и похоронную - все, что осталось от Фредди. Потеряла во Вьетнаме своего первенца и миссис Эвелина Карраквилло из Майами. К ее рамке-иконе прикреплены девять медалей - девять необратимых шагов навстречу смерти. Ни Энн Пайн, ни Эвелина Карраквилло не собирались принимать участие в сегодняшнем шествии. Но когда несколько дней назад полиция преградила путь ветеранам на Арлингтонское кладбище, когда на их глазах безногие и безрукие калеки-ветераны расплакались перед замкнутыми воротами, за которыми спят вечным сном такие же, как они, жертвы войны, матери решились. И вот они здесь, во главе колонны.

За ними шли - вернее, их катили в ортопедических креслах - человеческие обрубки. Апрельское солнце, по-вашингтонски знойное и слепящее, чеканило зайчики из золота и серебра их орденов, из хрома и никеля их протезов. Несколько поодаль ковыляли ветераны на костылях. Репортеры, суетившиеся вокруг, то и дело нагибались и совали им под культяпки микрофоны своих портативных звукозаписывателей, чтобы запечатлеть жуткую дробь костылей по асфальту Пенсильвания- авеню.

Цепочка ветеранов перекинулась зеленой радугой от "Молла" до западного крыла Капитолия, где на дне лестничного водопада высится статуя верховного судьи Джона Маршалла, сидящего в глубоком бронзовом кресле. "Вест-плаза" - бетонная терраса у подножия статуи - была рассечена пополам высоким проволочным забором. Его воздвигли накануне. На всякий случай. По ту сторону забора остались конгресс, статуя судьи Маршалла, полицейские. По эту сторону - ветераны. Они пришли сюда, к законодательному холму, ставшему могильным, в последний день операции "Дьюи-Каньон III" - недели протеста против войны в Индокитае. Они пришли сюда, чтобы усеять Капитолийский холм крестами, полученными в этой войне, крестами, на которых распята совесть Америки. История войн - а летопись человечества испещрена ими до умопомрачения- не знает и не помнит столь массового отказа солдат от боевых наград, добытых на полях сражений...

Гэйл Олсон прикладывается к рожку и начинает выводить мелодию "тэпс" - сигнал тушения огней в казармах, обычный аккомпанемент солдатских похорон. По его щекам катятся слезы. Звуки рожка раздирают воздух и душу, гасят солнце на небе и надежду в глазах. "Вест-плаза" замерла как заколдованная. Никто и ничто не шелохнется. Даже знамя на куполе Капитолия, даже красные тюльпаны вдоль его балюстрады. Отыграв "тэпс", Олсон отходит в сторону.

- Сердце, сердце... Что это с моим сердцем? - говорит он сквозь слезы.

У микрофона бывший сержант корпуса морской пехоты Джек Смит из Коннектикута.

- Мы срываем с себя эти "медали за храбрость", эти знаки "безупречной службы". Мы выбрасываем их на помойку в качестве символов позора, бесчестия, бесчеловечности,- говорит он.- Нас послали во Вьетнам не ради спасения жизней, а ради подсчета трупов. Мы пришли в конгресс, чтобы рассказать о геноциде, расизме, о массовых побоищах. Но нас встретили двери и разум, запертые на замок. Это ваша война, джентльмены. Так берите обратно ваши медали!

Джек Смит запускает руку в каску, извлекает из нее кучу звезд и крестов и швыряет их через проволочное заграждение.

Цепь ветеранов приходит в движение. Почетное право первыми отделаться от символов позора, бесчестия, бесчеловечности молчаливо предоставляется матерям. Летит через проволоку заветное полотнище. Флаг повисает на неестественно вытянутой руке судьи Маршалла, а высыпавшиеся из звездно-полосатой материи медали падают к его ногам. Разбивается вдребезги рамка с орденами, которая три года хранилась как святыня в семействе Карраквилло. Матери плачут, заключив друг друга в объятия. Криком молчания наполняется площадь, потрясенная этой высокой трагедией, трагедией матерей, приносящих в жертву последнюю память о сыновьях во имя их искупления. Судья Маршалл, удобно развалившийся в бронзовом кресле, бесстрастно глядит мимо материнского горя. Ведь он не Софокл, не Эврипид, не Эсхил с незрячими гипсовыми глазами, которые все видят.

Кто-то снижает штатив, на котором укреплен микрофон. Это для ветеранов в ортопедических тележках. Билли Уаймэн потерял обе ноги, подорвавшись на мине. Ему двадцать лет. Он показывает свои медали толпе, заполнившей "Вест-плазу", и говорит:

- Ничего особенного, обыкновенное дерьмо.

Затем Билли с трудом приподымается и хочет перебросить "обыкновенное дерьмо" через проволочную ограду. Это ему не удается. Медали падают под колеса тележки.

- Там я потерял тело, здесь душу.- Рыдания сдавили горло солдата-калеки. Никто не осмеливается помочь ему, когда он рискованно свешивается со своего ортопедического постамента, пытаясь подобрать медали и вновь швырнуть их в сторону ненавистного Капитолия.

Медленно движется цепь ветеранов. Один за другим подходят к микрофону солдаты, пропущенные сквозь вьетнамскую мясорубку, называют свое имя, фамилию, чин, перечисляют награды и, матерясь, бросают их через забор. Мелькают в воздухе изящные черные коробочки с орденами; кружат подстреленным вороньем коленкоровые папки с почетными воинскими грамотами; разлетаются разноцветными щепками орденские колодки - "Золотая звезда", "Серебряная звезда", "Бронзовая звезда", "Морской крест", "Пурпурное сердце", "Знак почета"... Целая галактика регалий, их Млечный Путь, вернее - кровавый. Некоторые рвут ордена прямо с груди, с мясом, не отстегивая, не откалывая. Некоторые срывают с себя военную форму и, раскрутив ее пращой, запускают в небо. Вскоре статуя верховного судьи Маршалла оказывается погребенной под морскими кителями, авиационными куртками, маскировочными халатами, десантными комбинезонами. Они придают статуе вид огородного чучела, разросшегося в грандиозное пугало войны.

А цепь ветеранов все движется и движется. Один за другим подходят к микрофону солдаты, пропущенные сквозь вьетнамскую мясорубку.

- На этих медалях кровь женщин и детей Вьетнама!

- Долой войну!

- Подавитесь ими, фашистские свиньи!

- За братьев и сестер, расстрелянных в Кенте!

- Вьетнам, прости, если можешь!

- Был дураком - гордился, что получал. Сейчас прозрел - горжусь, что возвращаю!

- Вся власть народу! Да здравствует революция!

- Я фермер. Пусть эти медали переплавят на орала!

- Как бы эти сволочи не переплавили их на пули!

- За победу Национального фронта освобождения!

- Место отбросов на помойке, место мусора в сорном ящике!

- Жена говорила: не надо бросать, вырастут дети - будут гордиться. Чем гордиться? Я спрашиваю, чем гордиться? Тем, что их отец был палачом?

- Мы не желаем больше воевать. Но если придется, то пойдем на штурм вот этой лестницы Капитолия!

- Если конгресс не положит конец войне, он тоже станет соучастником преступления!

- Вьетнам, прости! Надеюсь, когда-нибудь снова вернусь к тебе восстанавливать то, что разрушил!

- Америке нужен душ. Она насквозь провоняла!

- Возьмите медали, верните мир, жизнь, счастье!

- Война во Вьетнаме - чудовищная несправедливость. Люди, кому вы верите - нам, ветеранам, или хитрому Дику?^*

^* (Хитрый Дик - прозвище президента Никсона.)

- Берите ваши, заслужу свои в борьбе против вас!

- Это первый достойный поступок, совершенный мною во имя Америки!

- Маленький шаг для человека, гигантский скачок для человечества! Ты слышишь, Армстронг?

Слова - гнев, слова - ирония, слова - раскаяние, слова - клятва, слова - презрение, слова - прозрение и, главное, слова - дело. Ведь это не просто гражданское неповиновение, это высокое гражданское мужество - швырять воинские награды в стены парламента страны на глазах у полиции, перед фотообъективами агентов ФБР, под угрозой лишения ветеранского пособия, под угрозой безработицы и тюрьмы.

Летят слова, тяжелые, как свинец, и медали, легкие, как прах. Одни солдаты плюют на свои награды, прежде чем навеки расстаться с ними. Другие давят их запыленными "джанглбутс" - "башмаками джунглей".

Кто-то вложил в черную орденскую коробку пару красных гвоздик:

- Вьетнам, это в знак любви к тебе!

Кто-то воткнул медали в кусок туалетного мыла:

- Пусть Никсон и его генералы попытаются отмыть кровь со своих рук!

Кто-то рвет почетную грамоту, а заодно и зелененькую долларовую бумажку:

- Войну нельзя вести без налогов, а этот доллар Пентагону уже никогда не заполучить, никогда!

- Они забрали у меня мужа и дали взамен "Золотую звезду". Недурной эрзац, не правда ли?

Я узнаю говорящую. Это солдатская вдова Дэйв Энселл. Ей всего двадцать лет, и выражение "солдатская вдова" как-то не вяжется с ее обликом - с еще детским выражением лица и по-девичьи тростниковой фигуркой, которую не в состоянии обезобразить даже пятнистый маскировочный комбинезон с мужниного плеча. Дэйв была на пятом месяце беременности, когда его убили во Вьетнаме. Джону-Артуру-старшему так и не удалось взглянуть на Джона-Артура-младшего. Джону-Артуру- старшему достался кусок шрапнели, Джону-Артуру- младшему - отцовская "Золотая звезда". Еще вчера он забавлялся ею на "Молле", ползая под ногами у ветеранов, пока его мать шла во главе факельной процессии к Белому дому, неся перед собой флаг, в котором доставили тело ее мужа из далекого и чужого Вьетнама в близкий и родной Мэриленд.

"Золотая звезда" Джона-Артура-старшего летит на ступеньки Капитолия. Завтра Джону-Артуру-младшему нечем будет уже забавляться. Он, наверное, будет дуться на строгую маму, лишившую его этой красивой, сверкающей звездочки; а она, как и все матери мира, сбудет гладить его по упрямой капризной головке и приговаривать: "Вырастешь - поймешь". Она-то сама все уже поняла. Солдатские вдовы - мудрые женщины. Даже в двадцать лет...

А цепь ветеранов все движется и движется. Ей, кажется, нет конца. Кинооператоры и фоторепортеры, снимающие процессию с внутренней стороны проволочного заграждения, стоят уже по щиколотку в орденах и медалях. Специальный наряд ветеранов зорко следит за тем, чтобы охотники за сувенирами не растащили "обыкновенное дерьмо". Ветераны - молодые, но бородатые, с игрушечными, сделанными из пластмассы автоматическими ружьями "М-16" наперевес - выстроились по обе стороны мусорной свалки, ставшей свалкой истории, словно почетный караул. Они порывают с прошлым во имя будущего; но, сжигая то, чему поклонялись, отказываются поклониться тому, что сожгли. И, думая об этом, я беру обратно сравнение с почетным караулом бородатых ветеранов с пластмассовыми автоматами "М-16" наперевес. Нет, это не почетный караул, а конвой или даже огневая шеренга, приводящая в исполнение "вышку" через расстрел...

Солнце уже давно поскользнулось на зените и стало заваливаться за горизонт. А цепь ветеранов все движется и движется.

- Мы, выпускники Вест-Пойнта, еще призовем к ответу нашего однокашника генерала Уэстморленда! - говорит майор Джон Бьорнсон. Выбросив ордена и медали, спиравшие его грудь, майор зачитывает список офицеров, подающих в отставку в знак протеста против агрессии во Вьетнаме.

Неожиданно в цепи ветеранов возникает высокая фигура красавца негра в штатском. Это член палаты представителей Рон Деллумс из Калифорнии. Рон когда-то служил в корпусе морской пехоты и даже имеет медаль "За хорошее поведение". Сегодня он спустился с высот Капитолийского холма, чтобы выкинуть эту медаль на общую свалку. Деллумс - единственный конгрессмен, который осмелился присоединиться к процессии ветеранов.

- Вы замарали кровью заповедь "Не убий!". Вместе с этими медалями я выбрасываю тринадцать потерянных лет своей жизни!-кричит в исступлении полковой капеллан с черной повязкой на глазу.

Две девушки бережно подводят за руки к микрофону глубокого старика. На нем черная пилотка "Американского легиона". Алексу Манселлу далеко за семьдесят. Он ветеран первой мировой войны.

- Я не собирался принимать участие в этой церемонии,- говорит он.- Привело меня сюда вчерашнее телевизионное выступление национального командора "Американского легиона". Он осмелился назвать ваше движение позором для ветеранов. А я считаю, что оно не позор, а слава. Вот почему я порываю с легионом и становлюсь в ваши ряды!

Дрожащими руками старик рвет легионерский билет и стаскивает черную пилотку, обнажая седую как лунь голову. "Вест-плаза" бурно рукоплещет ему. Затем старик откалывает с груди медали, полученные им на Марне в 1918 году, и, обращаясь к своим юным проводникам, говорит:

- А ну-ка закиньте их за ограду. В моих руках нет больше сил.

Старика сменяет двадцатилетний парнишка. Он извлекает из нагрудного кармана потрепанной авиационной куртки фотографию и размахивает ею над головой.

- Я, Рональд Феррицци, обращаюсь к вам не только от своего имени, но и от имени моих друзей - Боба Смила, Тима Джонса и лейтенанта Пэнмэро. Их уже нет в живых. Они сгорели на моих глазах в подбитом вертолете. Матери погибших "джи-ай" просили меня выбросить за них эти медали и ладанки с опознавательными номерками и проклясть тех, кто послал их на вьетнамскую бойню!?

Парнишка швыряет медали и ладанки в статую судьи Маршалла:

- Это - за Смила! Это - за Джонса! Это - за Пэнмэро! А это - за меня!

Силы изменяют ему. Он начинает истерически рыдать, сотрясаясь всем телом. Стоящие рядом ветераны пытаются успокоить Рональда, с неловкой нежностью обнимают его, гладят, целуют. Потрясенная "Вест-плаза" безмолвствует. Рональд постепенно затихает.

- Я олрайт, браток, я олрайт,- шепчет он, уткнувшись в чье-то плечо, а затем, вытирая рукавом слезы с лица, добавляет: - Как странно, как странно. Я чувствую себя замечательно. Я чувствую себя очищенным, совершенно очищенным...

Последним в цепи ветеранов, прошедших сквозь чистилище "Вест-плазы" у западного подножия Капитолийского холма, был Поль Уйтерс из Бостона. Он получил роль замыкающего потому, что имел самое большое количество наград - девять "Пурпурных сердец", "Серебряную звезду", "Бронзовую звезду", крест "За выдающиеся заслуги" и кучу сайгонских медалей. Поль был немногословен. Выбросив награды и подобрав костыли, он пробурчал в микрофон:

- Дерьмо.

Вернувшись на "Молл", ветераны посадили в южном уголке зеленого квадрата между Четвертой стрит и Джефферсон-авеню молодой и стройный американский вяз.

...Вечером я вновь забрел на "Вест-плазу". Караул ветеранов с игрушечными "М-16" был снят, и толпы туристов жадно рылись на мусорной свалке, набивая карманы уникальными сувенирами.

- Куда вы смотрите! - тщетно взывал к полицейскому какой-то пожилой мужчина.

- А мне наплевать,- недружелюбно огрызался блюститель порядка.

- Леди и джентльмены, как вам не совестно! Ведь это же мародерство! - увещевал ползавших на коленях туристов пожилой мужчина.

Никто не обращал на него внимания. Леди и джентльмены продолжали заниматься своим делом. Несмотря на поздний час, в окнах конгресса горел свет, Вашингтон, апрель 1971 года?

Сатанизм там правит бал

Наш просвещенный век... Величественный "Аполлон", пронзая космическое пространство, несется к Луне. Астронавт, оторвавшись на несколько минут от сложнейшей технической аппаратуры, которой до предела начинен корабль, читает вслух строки Священного писания, славящие созидательную мощь господа бога.

Наш просвещенный век... Не в состоянии скрыть восхищения профана, стою я перед строем электронно-вычислительных машин американского института "Тайм паттерн рисёрч". Компьютеры, компьютеры; научные, как Норберт Винер, фантастические, как Айзек Азимов. Мой чичероне, мой Вергилий компьютерного ада - или рая? - горделиво повествует:

- Каждая из этих ЭВМ может составить за минуту гороскоп в десять тысяч слов. Наши ЭВМ не простаивают. Ежемесячно в среднем мы составляем около десяти тысяч гороскопов.

"Тайм паттерн рисёрч"-институт астрологии. Крупнейший в Соединенных Штатах...

Это произошло в наш просвещенный век, в век технотронный, как окрестил его профессор Збигнев Бжезинский. Будем точнее - это произошло в январе 1974 года. В городке Дэйли-сити, расположенном неподалеку от Сан-Франциско, католическому пастору преподобному Карлу Пэтцельту удалось наконец изгнать беса, вселившегося в небольшое семейство - мужа, жену и их двухлетнего сына. Бес был дьявольски упрям. Понадобилось совершить четырнадцать ритуалов изгнания за месяц, чтобы нечистая сила покинула свои жертвы и отлетела в преисподнюю.

В интервью, опубликованном газетой "Сан-Франциско экзаминер", отец семейства, 28-летний мужчина, не духобор или хлыст какой-нибудь, а пилот гражданских авиалиний, рассказал следующее.

Впервые нашествие сатаны имело место весной 1972 года. И длилось оно два с половиной месяца. Затем сатана исчез. Но в мае 1973 года он вновь вернулся. С тех пор семейство жило, как плененный князь Игорь: ни сна, ни отдыха измученной душе... Сатана швырялся в них туфлями, посудой, мебелью, бил окна, жег постельное белье и кухонные полотенца, "проделывал тысячи других грязных трюков. Казалось, он не один. Казалось, что с ним целая армия демонов". Лишь на два часа - с четырех до шести утра - сатана давал передышку несчастным. А быть может, самому себе и своей армии демонов?

Молитвы не помогали. "Когда мы начинали молиться, сатана хватал нас за горло и душил. Чем горячее мы молились, тем сильнее становилась сатанинская хватка. Нам нечем было дышать..." Доведенные до отчаяния люди обратились в монастырь кармелитов к пастору- иезуиту Карлу Пэтцельту. Тот в свою очередь обратился к архиепископу Сан-Франциско за разрешением применить ритуал изгнания. Разрешение было получено. И началось единоборство. Не на живот, а на смерть. Пронюхав об обращении своих жертв к кармелитам- иезуитам, дьявол совсем осатанел. Пытки участились, стали изощреннее. "Он, видимо, разгневался, что его разоблачили",- комментировал впоследствии преподобный отец Карл.

В конце концов свет одолел тьму. Ведь как-никак, а дело происходило в наш просвещенный век. Правда, победа была одержана с помощью средневековой формулы, которая гласила: "Я изгоняю тебя, нечистая сила? Я изгоняю тебя, а вместе с тобой и каждый сатанинский дух врага нашего! Изгоняю все исчадия ада, всех'твоих подручных!" Произнося заклинание, преподобный отец размахивал кадилом, воскуряя фимиам. "И вот на нас снизошли мир и благодать. Сатана сгинул, воцарился покой" - таков был happy end - счастливый конец интервью, опубликованного в газете "Сан- Франциско экзаминер", кстати считающейся либеральной.

Пастор кармелитского монастыря доложил об одержанной победе архиепископу Сан-Франциско. Тот переслал победную реляцию по инстанциям выше - главе католической церкви Америки кардиналу Теренцу Куку в Нью-Йорк. Копия пошла в Вашингтон. Светским властям. Ведь сатана мог быть "красным"...

Отступив в Калифорнии, дьявол контратаковал в Коннектикуте. Здесь его жертвой стала четырнадцатилетняя Линда Блэйр, дочь местного бизнесмена. До последнего времени девочка не подавала никаких признаков одержимости. Это был вполне нормальный и здоровый подросток. Линда увлекалась балетом и гимнастикой, занималась конным спортом, прилежно посещала приходскую церковь. Она была настолько нормальной, настолько "средней" американской девочкой, что ее даже снимали несколько раз в телевизионной рекламе. (Это обстоятельство как раз и сыграло роковую роль в судьбе Линды.)

Дьявол из Коннектикута был куда агрессивнее калифорнийского. Вселившись в Линду, он трансформировал ее лицо и тело. Милая девочка превратилась в отвратительного оборотня, покрытого кровью и гноем, обезображенного чудовищными шрамами. Голова ее стала вращаться на шее, как вокруг оси. Из горла вырывались дикие хрипы, леденящий душу хохот, тошнотворное зелье. Вместо истины языком ребенка начали глаголати публичные дома и воровские притоны. Охваченная половым экстазом, она мастурбировала распятием, пыталась изнасиловать родную мать, избивала врачей, блевала на священников. Последние - их было двое - оказались куда менее удачливыми по сравнению с отцом Карлом. Правда, им удалось изгнать дьявола, но оба они погибли в борьбе с нечистой силой.

Дьявол не просто вселился в Линду. Она была запродана ему родителями - мистером Джеймсом и миссис Элинор Блэйр. У дьявола было много лиц. Больше, чем у Януса. Больше, чем у Будды. Он то прикидывался писателем Вильямом Блэтти, то кинорежиссером Вильямом Фридкином, то продюсером голливудской фирмы "Уорнер бразерс", то бесчисленными кинопрокатчиками, кинокритиками, владельцами кинотеатров.

Не желая далее мистифицировать, скажу: Линда Блэйр с согласия родителей была приглашена на роль "героини" фильма "Эксорсист" ("Изгоняющий дьявола"), который снял в павильонах "Уорнер бразерс" режиссер Фридкин по одноименному роману писателя Блэтти (он же автор сценария). Роман "Изгоняющий дьявола" вот уже долгое время возглавляет полуофициальный список бестселлеров в Соединенных Штатах. А фильм "Изгоняющий дьявола" получил премию "Золотой глобус" за 1973 год, которая присуждается Голливудской ассоциацией иностранной печати лучшим картинам года. Причем Фридкин был объявлен лучшим режиссером года, Блэтти - лучшим сценаристом, а Линда - лучшей актрисой. Постановка фильма обошлась братьям-разбойникам Уорнер в 10-15 миллионов долларов. Прокат лишь в первую неделю дал доход в два миллиона долларов. Предсказывают, что "Изгоняющий дьявола" вскоре побьет абсолютный кассовый рекорд, установленный "Крестным отцом".

- Я ни за что не отдала бы моего ребенка на роль Ригэн (так звать девочку из "Изгоняющего дьявола"),- говорят американские матери, атакуемые сейчас всевозможными институтами общественного мнения.

Оно и понятно. Кто согласится, будучи в здравом уме и добровольно, столкнуть в ад родное дитя? Кто согласится выпустить его в вальпургиеву ночь порнографии и насилия, подвергнуть отнюдь не только кинематографическим мукам - духовным, физиологическим, физическим?

Для того чтобы добиться от Линды "аутентичного" демонического взгляда, крупнейший специалист по созданию киномонстров Дик Смит (американский гример № 1) вставлял ей в глазницы линзы-белки. Одновременно девочке вводили анестезирующие препараты, чтобы унять нестерпимую боль. Процесс гримировки длился часами и вызвал в конце концов кожное заболевание. Для натуралистических съемок в госпитале Линду заставляли целыми сутками лежать без движения на спине, "вознаграждая" ее долготерпение молочными коктейлями. В сцене первоначального вселения дьявола в девочку ее привязали к вибрирующей кровати. Металлические скрепки вонзались в тело Линды. "Остановите! Остановите!" - молила будущая "актриса года". Никто не обращал внимания на ее вопли. В заключительной сцене изгнания нечистой силы съемки проходили при арктической температуре. (Черти, привыкшие к тропикам ада, не выносят мороза.) Линда чуть было не превратилась в ледяной столб. Ее пришлось отогревать специальной медицинской аппаратурой.

Конечно, искусство требует жертв. Но разве это искусство?! Кинокритики, даже те, кто голосовал за присуждение "Изгоняющему дьявола" премии "Золотой глобус", почти единодушно объявляют ленту Фридкииа "наиболее сексуальным, наиболее садистским фильмом с наиболее похабным диалогом". А это не так просто, совсем не просто, если учитывать специфику американского кинорынка. "Наиболее шокирующий фильм за многие годы" (журнал "Ньюсуик") идет с аншлагом.

Владельцы кинотеатров Лос-Анджелеса и Бостона наряду с традиционными кукурузными хлопьями и кока-колой продают нашатырный спирт и нюхательные соли. В Вашингтоне полицейские власти впервые в истории стольного града Соединенных Штатов запретили несовершеннолетним вход в "Синема 1", где дают "Изгоняющего". (Фирма "Уорнер бразерс" имела наглость снабдить картину лишь сертификатом "R", то есть "Для ограниченной аудитории", разрешающим детям вход, но "только" с родителями. Если супруги Блэйр отдали свое дитя кинематографическому дьяволу, то по-чему их примеру не могут последовать другие?) В Нью- Йорке, по сообщениям местной печати, зрителей выносят из залов в обморочном состоянии. В Чикаго несколько человек прямо с киносеанса было отправлено на сеанс к психоаналитикам. В них - пациентов-вселился дьявол.

А супругам Блэйр все нипочем. Похабщина? Для нашей дочери она как латынь. Непонятна. "Поскольку в мире есть добро, должно существовать и зло",- философски замечает миссис Элинор. Фридкин, "открывший" Линду по рекламным роликам телевидения, в восторге от ее "психологической стабильности и физической силы". Сама девочка, которая, по ее словам, "не верит во всю эту историю", хочет сниматься в кино и дальше. Наконец, ведь и "Изгоняющего" венчает happy end, а в качестве консультантов была привлечена добрая полурота католических прелатов. Короче, девочка была в надежных руках...

Наш просвещенный век... "Реальный" дьявол в Дейли-сити, кинематографический - в Голливуде. Как они сопрягаются?

Несколько лет назад у меня был весьма интересный разговор с Питером Богдановичем, одним из наиболее талантливых кинорежиссеров нового поколения. Разговор состоялся после премьеры его первого фильма "Мишени", где, кстати, в последний раз снялся знаменитый Борис Карлоф, создавший целую галерею целлулоидных вурдалаков. Сюжет "Мишеней" в двух словах таков: молодой парнишка, помешавшись на оружии, убивает всю свою семью, а затем - находясь в бегах - еще нескольких человек. В титрах, следовавших сразу же после перечня действующих лиц, автор предупреждал, что все персонажи, выведенные им в фильме, вымышленные и не имеют никакого отношения к реальным людям, "живым или мертвым".

Разумеется, то была дань юридической букве, хотя, кто знает, быть может, автор воспользовался ею как дополнительным публицистическим штрихом, штрихом явно сатирическим, ибо на фоне насилия, захлестнувшего Соединенные Штаты, оговорка, сделанная в титрах, звучала явно издевательски. Недаром гигантский рекламный щит над входом в кинотеатр, где давали премьеру, гласил: "Мишень - это люди... И каждый из вас может стать ею".

Так вот, в беседе со мной Питер Богданович развивал следующую идею.

- Люди считают,- говорил он,- что кино рождает насилие. В действительности все происходит наоборот - насилие рождает кино. Это искусство имитирует жизнь, а не жизнь - искусство. Я не выдумывал истории о снайпере. А у другого снайпера-убийцы, который промышлял в Центральном парке Нью-Йорка, в доме висели фотографии Гитлера и Геббельса, а не кинозвезд.

На первый взгляд доводы Богдановича звучали логично, убедительно. Да и история, рассказанная им а "Мишенях", была основана на реальном событии, которое произошло 1 августа 1966 года: молодой парень, некто Чарлз Уитмен, в припадке сумасшествия застрелил из винтовки с оптическим прицелом шестнадцать человек! Формально прав был Богданович и насчет снайпера-маньяка из Центрального парка, наводившего ужас на ньюйоркцев осенью 1968 года. Во время обыска в его доме полиция обнаружила над кроватью уже убитого убийцы фотографии фашистских главарей, а не голливудских кинозвезд.

Любопытно, что аргументацию Богдановича повторил и создатель "Изгоняющего дьявола" Вильям Фридкин. Его предыдущий фильм "Французский контакт" - тоже боевик, о единоборстве полиции и торговцев наркотиками,-до предела насыщен натуралистическими сценами насилия. Защищаясь от критиков, Фридкин говорил:

- Время условных смертей на экране безвозвратно ушло в прошлое. Если в тебя стреляют и дырявят шкуру, у тебя должна идти кровь. Если тебе размозжили голову, у тебя должен вытечь мозг. Это аксиоматично. После того как наш зритель в течение целого десятилетия смотрел по телевизору документальные ленты о Вьетнаме с настоящими убийствами и совсем не бутафорской кровью, мы уже не имеем права пичкать его подслащенными суррогатами...

Короче, c'est la vie. Такова жизнь.

Жизнь-то, конечно, такова, но емкость этой формулы вполне под стать ее всеядности. Искусство отображает жизнь и, между прочим, смерть тоже. Гангстеры, детективы, ковбои не случайно являются героями американского кинематографа. Однако их социальная опасность совсем не в том, что они стреляют. Человек с ружьем отнюдь не исключительная привилегия американского кино. Человек с ружьем был и есть и у советского кино. Искусство не только отражает жизнь. (В данном случае мы оставляем в стороне вопрос о том, как отражает - в кривом зеркале или венецианском?) Оно активно влияет на нее. Качество обратной связи, ее цель - вот что важно! Одно дело воспевать насилие, другое - клеймить его. Одно дело сеять зубы дракона, другое - рвать их. Таковы единственные критерии. Иных нет.

Говоря об обратной связи, укажу на такой, как мне кажется, весьма характерный пример: в год выхода "Мишеней" на экран, по данным ФБР, в Соединенных Штатах каждые сорок три минуты происходило одно убийство. В тот же год, по подсчетам газеты "Крисчен сайенс монитор", в программах трех крупнейших американских телекомпаний одно убийство происходило каждые тридцать одну минуту. Итак, искусство перещеголяло действительность на целых двенадцать минут. Чем не активное и даже сверхактивное вторжение в жизнь?!

С некоторых пор сатана все настойчивее вытесняет с американского экрана традиционных героев кинематографического эпоса янки. Конечно, фильмы ужасов существовали и раньше. Но раньше они были, так сказать, "несерьезными", фантастическими, чем-то вроде страшных сказок для больших детей. Ныне сатана переводится в реалистические ипостаси. Природа общественных отношений не терпит пустоты. Кризис христианской религии и морали создал на Западе, в особенности в пуританской и лицемерной Америке, гигантский вакуум. Одни ударились в неверие, другие - в суеверие. "Смерть бога", провозглашенная теологами-модернистами, сопровождается возрождением оккультных наук, обращением к декоративным восточным религиям (психоделическая или поп-религия), повальным увлечением астрологией. Явление Мефистофеля атомного века народу было неизбежным. Перефразируя Вольтера, можно сказать, что, если бы Мефистофеля не было, его следовало бы выдумать. И выдумали. Но это уже не гётевский дьявол. Этот новый отмечен печатью философского и культурного декаданса капиталистического мира.

Цивилизация - даже архитехнотронная - сама по себе еще не доктор Фаустус. Вспомним астронавтов, читающих генезис в Космосе; вспомним компьютеры астрологического института "Тайм поттерн рисёрч". Бес вселяется в душу американца главным образом потому, что цивилизация американизма бездушна. Сбывается пророчество Мефистофеля: люди гибнут за металл. И хотя его принято величать благородным, сути дела сие ни на йоту не меняет. За металл продали родители Линду Блэйр режиссеру Фридкину. За металл продался режиссер Фридкин компании "Уорнер бразерс". За металл - презренный или благородный? - сбывает "Уорнер бразерс" свою продукцию многомиллионной аудитории, в том числе пилоту гражданской авиации из Дейли-сити.

Так происходит заточение среднего американца в ультрасовременную камеру-обскуру...

А теперь о встрече с самим основателем "сатанизма" в Соединенных Штатах.

Верховный жрец храма Сатаны восседал на троне. Он был в длинной черной мантии. На его груди поблескивала звезда. Правая рука жреца опиралась на громадный меч. В левой он держал человеческий череп. Голова жреца была обрита наголо и тоже выглядела черепом. На ней торчали уши размером в чайные блюдца. Тонкие черные усы стекали с верхней губы, сливаясь с клинообразной бородкой. Желтые, как у старого тигра, глаза смотрели испытующе, кололи, буравили.

Таким предстал передо мной основатель "сатанизма" Энтони Лавей. Он возвестил о рождении новой религии весной 1966 года. Ее главный храм был воздвигнут в Сан-Франциско. Это особняк с "чертовой дюжиной" комнат, выкрашенных в черный цвет. Идешь по ним словно по пещере ужасов, которая имеется в каждом мало-мальски уважающем себя луна-парке.

- Я на семь лет старше Христа. Мне сорок лет,- говорит верховный жрец храма Сатаны.

Он родился в Чикаго, но утверждает, что его предки - цыгане из Трансильвании, откуда пошли легенды о вампирах, о князе Дракуле и монстре Франкенштейне. Все эти бредни будущий жрец впитал с молоком матери и сказками бабушки. Последней он особенно признателен, ибо она первая приобщила его к оккультным наукам.

Житие Энтони Лавея было не столько библейским, сколько богемным. Бросив школу в шестнадцать лет, он поступил гобоистом в оркестр балета Сан-Франциско. Затем Лавей пристал к цирковой труппе Клайда Битти сначала в качестве подсобного рабочего, а затем дрессировщика зверей. Несколько позже он совершил затяжное турне по бурлескам, стриптизам и ночным клубам Сан-Франциско, аккомпанируя на пианино и органе "портовым канарейкам" с хилыми голосами и могучими телесами. Наконец, в последний период своей "мирской жизни" Лавей работал официальным фотографом сан-францисского департамента полиции.

Вращаясь среди музыкантов, циркачей, проституток и полицейских, будущий пророк исподволь сколачивал "магический круг" себе подобных.

- Я изучал поведение потусторонних сил, чернокнижие, искусство колдовства. Занимался гипнозом. Число моих последователей стремительно росло. И вскоре на основе "магического круга" я создал церковь Сатаны, а сам стал верховным жрецом ада.

Я внимательно наблюдаю за желтыми тигриными глазами этого дьявола во плоти, пытаюсь поймать в них искорку насмешки, юмора, цинизма. Тщетно. Желтые тигриные глаза верховного жреца холодны и неподвижны. Передо мной или великий артист, или заурядный маньяк.

- В чем смысл вашей философии? - выдавливаю я наконец вопрос.

- У меня нет философии. У меня есть вероучение,- назидательно поправляет верховный жрец, механически поглаживая череп но лобной кости.

- И каково же это вероучение?

- Сатана - проявление темных сторон человеческой натуры. В каждом из нас сидит сатана. Задача состоит в том, чтобы познать и выявить его. Сатанинское начало, заключенное в людях, главное и наиболее могущественное. Им надо гордиться, а не тяготиться. Его надо культивировать, что мы и делаем в нашем храме с помощью различных магических заклинаний.

- А что подразумевает ваше вероучение под "темными сторонами человеческой натуры"?

- Жажду земных наслаждений,- не задумываясь отвечает верховный жрец ада. Видимо, годы скитаний по притонам Сан-Франциско оставили неизгладимый след в его душе.- Загробной жизни не существует, по крайней мере райской. Поэтому надо спешить наслаждаться земными радостями.

"Церковь Сатаны" расширяет свои владения. Ее отделения, или "пещеры" (недаром же они напоминают аттракционы луна-парков!), имеются почти во всех крупных городах Америки - в Нью-Йорке, Чикаго, Лос- Анджелесе, Детройте, в штатах Кентукки, Нью-Мексико, Миссисипи. Число "сатанистов" хранится в тайне. Известно только, что в одном Сан-Франциско их насчитывается около восьми тысяч человек. Среди них супруга верховного жреца Лиана и его дочери - восемнадцатилетняя Карла и шестилетняя Зина.

- Все мое семейство состоит из заядлых сатанистов,- с гордостью повествует Энтони Лавей. И я вновь тщетно ищу в его желтых тигриных глазах искорку юмора.

Согласно предсказаниям верховного жреца, к 1985 году все ортодоксальные религии, существующие в Америке и даже за ее пределами, уступят место "сатанизму", а сами исчезнут.

- На чем основывается ваш оптимизм?

- На знании человеческой натуры. Собственно говоря, мы проповедуем то, что уже давным-давно стало американским образом жизни. Просто не все обладают мужеством называть вещи своими именами.

И тут я впервые соглашаюсь с верховным жрецом ада. А он продолжает:

- Мы, сатанисты,- новый истэблишмент Америки. Мы отвергаем слабых, ничтожных и бедных. Мы сеем для них проклятие, чтобы они пожали ярмо. Сейчас в Соединенных Штатах назревает хаос. Но рано или поздно из него народится новый порядок, наш порядок, общественный порядок сатанизма. В нем не будет места для хиппи, либералов и прочих уродов. Их мы будем ссылать на необитаемые острова, чтобы они не заражали остальное человечество. Мы уже сейчас консерваторы и поэтому находимся на стороне законности и порядка!

Пальцы верховного жреца, охватившие эфес громадного меча, судорожно сжимаются. Ведь как-никак он работал не только тапером в публичных домах Сан- Франциско, но и в полицейском департаменте этого благословенного города.

- Я бы отрубал руки нарушителям законности и порядка!- Голос его звучит уже не по-сатанински, а вполне по-гуверовски. (На определенных регистрах эти тембры обычно сливаются.)

- Но как же быть тогда с жаждой земных наслаждений?

- Каждому свое,- отвечает верховный жрец библейским изречением, которое украшало гитлеровские концлагеря и душегубки.

Когда я проходил в обратном направлении анфиладу выкрашенных в черный цвет тринадцати комнат, они уже не напоминали мне балаганную невинность пещер ужасов в луна-парках.

Остается добавить, что "церковь Сатаны", возглавляемая Энтони Лавеем, зарегистрирована властями штата Калифорния в качестве легальной религиозной организации, а посему налогами не облагается...

Вашингтон - Сан-Франциско, 1972-1977 годы