Глава VIII В Париже

1. Вильсон отправляется на мирную конференцию

Первая мировая война завершилась победой стран Антанты и США. "Все, за что сражалась Америка, достигнуто" (1 Wilson W. War and Peace, vol. 1, p. 293.),-с удовлетворением констатировал Вильсон. Теперь предстояло закрепить результаты войны на мирной конференции.

Вильсон понимал, насколько необходимо его личное участие в решении вопросов мирного урегулирования. 26 октября 1918 г., т. е. еще за две с лишним недели до окончания войны, он информировал членов правительства США о своем решении отправиться в Европу на мирную конференцию. Это сообщение вызвало, однако, сдержанную и даже отрицательную реакцию как в США, так и в лагере Антанты.

В наше время стало привычным, когда президент США предпринимает поездки за границу. Но шестьдесят - семьдесят лет тому назад дело обстояло иначе. За всю предшествовавшую началу XX столетия историю США президент никогда не покидал своей страны. Это было как бы одной из американских традиций. Противники Вильсона поэтому заявляли, что его поездка на мирную конференцию якобы противоречит конституции и что, если он предпримет такой шаг, ему придется уступить свой пост вице-президенту. Дело дошло до того, что республиканец Л. Шерман внес в сенат резолюцию, объявлявшую вакантной должность президента США в случае его отъезда в Европу.

Друзья и сторонники Вильсона также возражали против его отъезда, но по другим соображениям. Их взгляды по данному вопросу нашли свое выражение в меморандуме видного публициста Кобба. "Как только президент Вильсон усядется за стол заседаний с этими премьер-министрами и министрами иностранных дел,- писал автор меморандума, - он тотчас утратит всю ту силу, которая создается дальностью расстояния и его обособленностью. Вместо того чтобы оставаться великим арбитром человеческой свободы, он станет простым посредником, имеющим дело с другими посредниками... Далее, личный контакт между президентом и этими премьер-министрами и министрами иностранных дел... неизбежно породит новые трения и бесконечные споры. Они не упустят ни малейшей возможности, чтобы тревожить и изматывать его. Они захотят использовать его в своей игре один против другого, в игре, в которой они изумительно ловки, ибо эта игра европейской дипломатии ведется со времен Меттерниха и Талейрана... Если президент желает выиграть великую битву за человеческую свободу, он должен вести ее на собственном поле, а его собственным полем является Вашингтон" (2 Архив полковника Хауза, т. 4, с. 165 - 166.). Короче говоря, Вильсону следовало блистать вдали от мирной конференции.

Лансинг мечтал, что ему представится возможность возглавить делегацию США при подведении итогов войны. Возможно, именно поэтому он особенно старательно доказывал президенту, какому риску тот подвергнет себя, отправляясь за океан. Но хозяин Белого дома не собирался отказываться от намеченного плана. "Он ничего не сказал, - писал Лансинг о встрече с президентом, - но его молчание красноречивее всяких слов" (3 Walworth A. Op. cit., vol. 2, p. 206.). Когда же о предстоящем отъезде Вильсона в Европу было официально объявлено, Лансинг то ли от досады, то ли предвидя последствия этого шага, сделал такую запись в своем дневнике: "Я уверен, что он совершает одну из величайших ошибок в своей карьере и подвергает опасности свою репутацию... Я предвижу неприятности в Париже, но еще больше их будет здесь" (4 Lansing R. The Peace Negotiations. A Personal Narrative. Boston, 1921, p. 21.).

Хауз также отговаривал Вильсона от поездки в Европу. "Я в душе желаю,-писал Хауз,-чтобы президент назначил меня руководителем делегации на переговорах о мире, а моими помощниками - Макаду и Гувера... Если бы я мог иметь этих двух лиц, и только их, в качестве своих помощников, я бы тогда гарантировал (положительные результаты. - 3. Г.)" (5 Walworth A. Op. cit., vol. 2, p. 207.). Стремление Хауза отговорить президента от его намерений привело к появлению первой трещины в их взаимоотношениях.

Вильсон первоначально полагал, что мирную конференцию лучше всего созвать в Лозанне. Но затем он изменил свое мнение. "Нейтральная Швейцария, - телеграфировал он 8 ноября 1918 г. Хаузу, находившемуся в это время в Париже, - пропитана всевозможными ядовитыми элементами и совершенно открыта для враждебного влияния (на мирную конференцию.- 3. Г.)" (6 Papers Relating to the Foreign Relations of the United States 1919. The Paris Peace Conference, vol. 1. Washington, 1942, p. 121 (далее: F. R. The Paris Peace Conference).). Затем он признал, что именно Париж является наиболее подходящим местом для такого мероприятия.

Как и предполагал Хауз, главы правительств Англии, Франции и Италии опасались, что президент США "возьмет на себя слишком большую роль (на конференции. - 3. Г.) и не будет с ними консультироваться" (7 Grew J. Turbulent Era. A Diplomatic Record of Forty Years: 1904-1945, vol. 1. Boston, 1952, p. 339.). К тому же они предвидели возникновение дополнительных трудностей, связанных с тем, что Вильсон по сравнению с ними занимал более высокий пост. На их позицию в отношении участия президента США в мирной конференции накладывало отпечаток и то, что, не будучи знакомы с ним лично, они были достаточно наслышаны о его необщительности и высокомерии, граничащем с надменностью.

У Клемансо была особая причина для недовольства приездом Вильсона на мирную конференцию. Он понимал, что если американский президент прибудет в Париж, то президент Франции Р. Пуанкаре пожелает быть ее председателем. Между тем Клемансо не собирался уступать столь важную функцию кому-либо, а уж тем более Пуанкаре, которого терпеть не мог. Стремясь помешать прибытию Вильсона в Париж, он решил добиться поддержки Ллойд Джорджа. Клемансо писал ему: "Довольно серьезное значение имеет вопрос о том, намерен ли президент (Вильсон.- 3. Г.) присутствовать на конференции. Я не нахожу нужным скрывать от Вас, что считаю его присутствие и нежелательным, и невозможным. Как глава государства он находится в несколько ином положении, чем мы. Мне кажется невозможным допустить участие в конференции только одного, а не всех глав государств" (8 Ллойд Джордж Д. Правда о мирных Договорах, т. 1. М:, 1957, с. 133.). Клемансо передал копию своего письма Хаузу, а тот 15 ноября направил его текст в Вашингтон. Хозяин Белого дома с возмущением телеграфировал Хаузу на следующий день: "Я прихожу к выводу, что французские и английские лидеры не хотят допустить меня к участию в конференции, опасаясь, что там я смогу повести против них более слабые нации... Все слабые страны обратились бы ко мне за помощью, и тогда была бы та же самая зависть, которую вызвало обращение немцев (о перемирии.- 3. Г.) исключительно ко мне... Везде и всюду желают, чтобы я участвовал в конференции, и я полагаю, что никто не захочет, чтобы я сидел в стороне и пытался управлять извне" (9 F. R. The Paris Peace Conference, vol. 1, p. 134-135.).

После неудачной попытки предотвратить приезд президента США в Париже возник еще один план, направленный против Вильсона. Он фактически предусматривал сговор Франции и Англии за спиной США с целью выработки совместных действий на конференции. 28 ноября французский посол в Лондоне П. Камбон встретился с Бальфуром и в категорической форме заявил, что Англия и Франция еще до открытия конференции должны согласовать свои требования. Камбон полагал, что в таком случае Вильсон, прибыв в Париж, столкнется с объединенным англо-французским фронтом. Бальфур, однако, не согласился с таким предложением. Тогда за реализацию французского плана взялся Клемансо. 1 декабря он пытался договориться на этот счет с Ллойд Джорджем.

Но Ллойд Джордж, как и Бальфур, считал, что в европейских делах Англии лучше действовать сообща не с Францией, а с США. В Лондоне рассчитывали, что это позволит умерить аппетиты Франции и соответственно укрепит английские позиции на Европейском континенте, а значит, и в мире.

Стремление Вильсона принять непосредственное участие в мирной конференции нельзя объяснить только его честолюбием, а тем более капризом. По мнению американского президента, у него были очень веские причины предпринять столь важный, хотя и чреватый возможными неприятными последствиями шаг.

Действительно, американской дипломатии никогда ранее не приходилось иметь дело с такими глобальными задачами, какие предстояло решить Парижской мирной конференции. Ими были "русский вопрос", участь побежденной Германии и ее бывших союзниц, положение новых государств, возникших на развалинах империи Габсбургов, перераспределение колоний и ряд других проблем европейской и мировой политики. Вильсон понимал, что их решение будет нелегким делом и что на конференции ему придется вступать в острые споры, возможно, в конфликты с представителями других держав - победительниц. Притом он сознавал, что дело не сведется к простому преодолению противоречий между США и странами Антанты. Нужно будет добиваться значительно большего - обеспечения преобладающего положения Соединенных Штатов в системе послевоенных международных отношений.

Идея, которую вынашивал молодой профессор Принстонского университета Вильсон, что США должны стать лидером мира, теперь, по мнению американского президента Вильсона, вполне могла быть решена в сфере конкретной политики.

Президент США собрался в путь отнюдь не с пустым саквояжем. За годы первой мировой войны мощь США невиданно возросла. Доля США в мировом промышленном производстве составила в 1918 г.: по добыче угля - 46,6 %, по выплавке чугуна и стали (соответственно) - 51 и 50,8, по добыче нефти - 74,3 и по выпуску автомобилей - 85 %. Американский экспорт по сравнению с 1914 г. увеличился в 2,4 раза, превысив 6 млрд. долл. Основной поток американских товаров шел в страны Антанты. США значительно расширили свои экономические позиции на Дальнем Востоке, в Латинской Америке, вытесняя европейских, прежде всего английских, конкурентов с этих важнейших мировых рынков. Американские монополисты обосновывались и в британских доминионах и колониях.

До войны США являлись должниками Англии и Франции. Теперь ситуация на мировом финансовом рынке коренным образом изменилась. Война вынудила страны Антанты обращаться за займами к США. Только с апреля 1917 до ноября 1918 г. США предоставили им займы на общую сумму 9,5 млрд. долл. При этом значительная часть мировых золотых запасов перекочевала в сейфы американских банков. США стали финансовым центром мира.

Укрепилась военная мощь США. Американский флот пополнился сотнями первоклассных кораблей и прочно занял второе место в мире. В декабре 1918 г. администрация Вильсона внесла в конгресс проект новой трехгодичной программы, предусматривавший создание самого сильного в мире военно-морского флота.

Другой политический деятель довольствовался бы этими итогами для обоснования притязаний США на мировую гегемонию. Но Вильсон смотрел на мир и на роль в нем своей страны не только через призму голых цифр. Пожалуй, не меньшее значение он придавал идеологическим мотивам претензий США. Поэтому американский президент вынужден был учитывать нужды народных масс и их умонастроения. Уверенность в необходимости контроля подобных моментов Вильсон вынес для себя из факта возникновения первого в мире социалистического государства.

Народы воюющих стран поняли, что война велась не ради справедливого дела, а носила хищнический, грабительский характер. Устав от ее кошмаров, лишений и жертв, они хотели верить, что подобная трагедия не может, не должна повториться. Миллионы простых людей думали, что эта война последняя и что после ее завершения на земле воцарится мир. Отсюда - широкое распространение пацифизма.

За четыре года войны трудящиеся США, Англии, франции и других стран Запада наслышались немало призывов к миру. То были голоса писателей, ученых, парламентариев, общественных, церковных деятелей и т. п. Но они не могли принести миру мир, не располагая реальной политической властью. На фоне этих пацифистских выступлений голос Вильсона приобрел особое звучание. Именно он в период нейтралитета США объявил необходимым заключить "мир без победы". Именно он, когда США вступили в войну против кайзеровской Германии, торжественно декларировал, что благодаря этому будет положен конец войнам. Именно он был единственным видным государственным деятелем, ратовавшим за учреждение Лиги наций, которая, по его заверениям, должна была гарантировать надежный мир между всеми странами. Так стараниями американского президента и усердием буржуазной и социал-пацифистской пропаганды насаждался культ Вильсона-миротворца. Так постепенно в сознании многих людей, живших в капиталистическом мире, утверждалось представление, что только США, только их президент способны очистить нашу планету от скверны милитаризма и войны. При таких благоприятных обстоятельствах Вильсону не стоило большого труда провозгласить особую роль США в мире, а себя уподобить спасителю, который не только принесет человечеству благую весть о вечном мире, но и установит на земле свободу и справедливость.

Послушать Вильсона, получалось так: одно дело Европа с ее бесконечными конфликтами, которые в конце концов привели к невиданной по опустошительности войне; другое дело США, которые в своей политике якобы неизменно руководствовались принципами мира и альтруизма. Если европейские государственные деятели, дескать, всегда поступали во вред своим народам и постоянно помышляли об ограблении малых стран, то в отличие от них он, Вильсон, был будто бы выразителем интересов всех народов мира и лишь один был способен принести спасение измученной Европе.

Поэтому 22 января 1917 г. он возвестил с трибуны американского конгресса, что говорит "от имени молчаливых масс всего человечества" (10 Wilson W. The New Democracy, vol. 2, p. 413.) и что среди государственных руководителей мира является единственным человеком, выражающим надежды всех народов. Летом 1918 г. Вильсон заявил, что при необходимости он, не колеблясь, "обратится к народам Европы через головы их правителей" (11 Walworth A. Op. cit., vol. 2, p. 175.). 10 декабря американский президент сказал руководителю Комитета общественной информации Дж. Крилю, отправившемуся вместе с ним в Европу: "...в настоящее время весь мир обращается к Америке... со своими надеждами и жалобами. Голодные ждут, что мы накормим их, бесприютные рассчитывают получить от нас кров, больные душой и телом ждут от нас исцеления. Исполнение всех этих надежд не терпит отлагательств" (12 Creel G. The War, the World and Wilson. New York, 1920, p. 163.). Вильсон тогда же говорил своим экспертам, что на мирной конференции США будут единственной независимой стороной и что люди, с которыми им "придется иметь дело, не выражают мнения своих народов". Он также подчеркивал, что "это будет первая конференция, решения которой будут зависеть от общественного мнения всего человечества, а не от предварительных постановлений и дипломатических планов собравшихся вместе делегатов" (13 Архив полковника Хауза, т. 4, с. 219.).

Возможно, наиболее разительный факт, иллюстрирующий представление Вильсона о его миссии в мире, относится к Парижской мирной конференции. Ллойд Джордж в этой связи не без иронии писал, что "самое удивительное произошло, когда президент, развивая какую-то тему, - насколько я помню, речь шла о Лиге наций, - решил объяснить нам, почему христианству не удалось достигнуть своих высоких идеалов. "Почему,- спросил он, - Иисусу Христу до сих пор не удалось убедить весь мир последовать его учению? Потому что он проповедовал идеалы, не указав практических мер к их достижению. Вот почему я предлагаю вам практический план для достижения его целей". Клемансо медленно раскрыл свои большие темные глаза и медленно обвел ими собравшихся вокруг стола христиан, как бы любуясь впечатлением, которое произвело на них разоблачение ошибок их учителя" (14 Ллойд Джордж Д. Правда о мирных договорах, т. 1, с. 197-198.).

Вильсон не витал в эмпиреях. Готовясь к поездке на Парижскую мирную конференцию, он собирался защищать не судьбы человечества, а империалистические интересы своей страны. При этом американский президент имел в виду не создание колониальной державы, подобной английской или французской. Он выступал за экономическую и идеологическую экспансию США. По мнению Вильсона, она являлась наиболее верным средством обеспечения доминирующего положения США в мире. Ради достижения этой цели он считал нужным отождествлять интересы США с интересами всего мира, хотя их несовпадение совершенно очевидно.

Прямым следствием исходных позиций Вильсона о так называемой общности интересов США и всего остального мира явилась его уверенность, что ему предначертана роль суперарбитра на мирной конференции и что условия послевоенного урегулирования будут выработаны под американскую диктовку.

Стремление Вильсона принять участие в работе мирной конференции объяснялось и внутриполитическими проблемами. Выборы в 66-й конгресс, прошедшие в ноябре 1918 г., привели к так называемому "разделенному правлению", когда большинство в конгрессе представляли республиканцы, а президентом страны являлся демократ. В результате обе ветви высшей государственной власти - законодательная и исполнительная - вступили в острое противоборство. Вильсон знал, что успешный исход мирных переговоров в Париже укрепит его положение в самих США. А это имело для него первостепенное значение как в связи с предусмотренной конституцией США прерогативой сената утверждать подписанные президентом международные договоры, так и в связи с новыми президентскими выборами, которые были уже не за горами.

Поездка в Париж представлялась Вильсону заманчивой и по соображениям психологического порядка. Там его ожидали встречи с представителями многих государств, и в первую очередь с такими многоопытными политическими деятелями, как Ллойд Джордж и Клемансо. Значит, ему предстояло вести сложную дипломатическую игру, в которой следовало проявить и напористость, и способность к компромиссу, и твердость, и гибкость. В дискуссиях ему также пришлось бы выявить свою эрудицию и ораторский талант. Все это предвещало острый поединок умов, причем Вильсон льстил себя надеждой, что выйдет победителем в столь трудном состязании.

Наконец, Вильсон не видел в своем окружении никого, кто смог бы справиться с ответственной миссией главы американской делегации. Лансинг был человеком довольно заурядным, Хауз же обладал опытом ведения переговоров с государственными деятелями европейских держав. Но президент, не считая его способным отстоять интересы США на этой конференции, верил в то, что лишь ему одному по плечу столь значительная роль.

Вильсон не мог знать, как конкретно сложатся дела в Париже, какие трудности его ожидают. Но он отдавал себе отчет, что ему там придется упорно добиваться реализации американских целей. Он взвалил на себя тяжелую ношу, так как сам собирался заниматься решением основных проблем мирного урегулирования, принимать по ним окончательное решение. Как писал Никольсон, Вильсона "никто не мог заменить, никто не мог избавить от него самого..." (15 Никольсон Г. Указ. соч., с. 73.). В этом смысле можно сказать, что президент избрал для себя роль не только первого, но фактически и единственного американского делегата на мирной конференции. Остальные делегаты, как намечал Вильсон, были призваны находиться на вторых ролях, неуклонно следуя его указаниям. Поэтому он не ломал голову над тем, кто будет сидеть рядом с ним за столом переговоров. Лансинг стал членом делегации, потому что он занимал пост руководителя внешнеполитического ведомства США; Хауз был включен в ее состав, так как оставался в то время доверенным лицом хозяина Белого дома. Два других делегата (генерал Т. Блисс и Г. Уайт) вообще не имели серьезного веса в глазах Вильсона.

Если президент не придавал первостепенного значения подбору делегации США на мирную конференцию, то другие ведущие американские политические деятели подходили к этому вопросу с иных позиций. Они считали, что делегация, представляющая их страну на Парижской конференции, должна иметь общенациональный, а не узкопартийный характер. Поэтому они рекомендовали Вильсону включить в ее состав представителей республиканской партии. Речь, в частности, шла о Руте. Однако президент отклонил эту кандидатуру, заявив, что Рут являлся "безнадежным реакционером" и что он способен только "обескуражить все либеральные элементы мира" (16 Walworth A. Op. cit., vol. 2, p. 211.) (в этой связи не будет излишним напомнить, что именно Вильсон ранее считал Рута другом русской революции и поставил его во главе американской миссии, прибывшей в Россию летом 1917 г.).

Руководство республиканской партии особенно настойчиво добивалось включения в состав делегации одного из ее лидеров, Лоджа. Но президент полностью исключал возможность поездки на конференцию вместе со своим главным политическим противником. Сознавая, однако, что без представителя республиканской партии не обойтись, Вильсон остановил свой выбор на упомянутой выше кандидатуре Уайта. Этот старый дипломат, представляя США в ряде европейских столиц, длительное время был оторван от внутриполитической жизни страны и никаким серьезным влиянием в рядах республиканской партии не пользовался. Назначив именно его членом делегации, Вильсон открыто продемонстрировал свою неприязнь к верхушке республиканской партии. Ллойд Джордж писал в этой связи, что хозяин Белого дома не хотел "разделить славу мирного урегулирования со своими политическими соперниками. Заключение мира должно было стать торжеством демократов; ни одна ветка лаврового венка мира не должна была быть возложена на головы республиканцев" (17 Ллойд Джордж Д. Правда о мирных договорах, т. 1, с. 139.).

Доказывая необходимость своей поездки на мирную конференцию, Вильсон в годичном послании конгрессу 2 декабря 1918 г. заявил: "Я буду действовать в тесном контакте с вами... Могу ли я, члены конгресса, надеяться, что в сложных задачах, которые мне придется решать по ту сторону океана... я смогу рассчитывать на ваше поощрение и силу вашей объединенной поддержки?.. Я буду полагаться на вашу дружескую поддержку и сочувствие" (18 Wilson W. War and Peace, vol. 1, p. 323.).

Вильсон явно обманулся в своих надеждах. Республиканцы, располагавшие большинством мест в высшем законодательном органе США, вовсе не собирались оказывать ему помощь. Напротив, Лодж и Т. Рузвельт предприняли яростную атаку на президента. Действовали они пока негласно. 21 ноября английский поверенный в делах в США К. Бэрклей получил послание от "одного Друга-республиканца", в котором содержалось предупреждение, что на мирной конференции может появиться стремление пойти навстречу пожеланиям Германии. Автором анонимного послания был Лодж (19 Fowler W. B. British-American Relations, 1917-1918, p. 229.). Лидер республиканцев посетил также посольства Великобритании и Франции, убеждая дипломатов этих стран не поддаваться доводам Вильсона в отношении условий мирного договора с Германией. При этом он ясно дал понять, что республиканцы, располагая большинством в конгрессе, не собираются предоставлять Вильсону свободу рук в решении проблем послевоенного устройства мира. Не ограничившись этим, 25 ноября он послал английскому министру иностранных дел Бальфуру письмо, в котором подробно расписал разногласия между республиканской партией и президентом, подчеркивая, что республиканцы требовали безоговорочной капитуляции Германии и что Лига наций, создания которой добивается Вильсон, "безнадежно непрактична во многих отношениях" (20 Ibid., p. 230.).

Подобные же действия предпринял и Т. Рузвельт. Он отправил письмо в Лондон Р. Киплингу, в котором доказывал, что другом Англии является не Вильсон, а руководство республиканской партии. 27 ноября экс-президент, обращаясь к лидерам стран Антанты, заявил следующее: "Нашим союзникам и нашим врагам и, наконец, самому Вильсону следует понимать, что сейчас он никак не уполномочен говорить от имени американского народа... Новый состав конгресса имеет в настоящий момент значительно больше прав говорить о целях американского народа, чем господин Вильсон" (21 Tumulty J. P. Op. cit., p. 340.).

Главные оппоненты Вильсона из лагеря республиканцев вскоре перешли к открытым атакам на его политику. Выступая в сенате, Лодж совершенно недвусмысленно высказался против того, чтобы устав Лиги наций стал составной частью мирного договора. "Союзники должны знать, - заявил он, - что сенат может отклонять международные договоры и часто так поступал" (22 Canfield L. H. Op. cit., p. 161.). 3 января 1919 г., за три дня до смерти, Рузвельт написал статью (она была опубликована спустя десять дней), в которой утверждал, что США должны заботиться не о Лиге наций, а о доктрине Монро.

Так в преддверии мирной конференции руководители республиканской партии развернули враждебную кампанию против Вильсона. Между тем главы делегаций Англии и Франции обеспечили себе надежные позиции внутри своих стран. В середине декабря успеха на выборах в парламент добился Ллойд Джордж. Примерно в то же время Клемансо получил вотум доверия в палате депутатов. В сравнении с ними это, естественно, ставило Вильсона в невыгодное положение. "Вильсон, - писал по этому поводу Ллойд Джордж, - прибыл в Европу в качестве представителя величайшей демократической страны мира, дискредитированный тем общеизвестным фактом, что он уже не являлся подлинным выразителем ее мнения или действительно полномочным истолкователем ее политики" (23 Ллойд Джордж Д. Правда о мирных договорах, т. 1, с. 139.).

Пытаясь оправдать свои выпады против Вильсона, Лодж писал, что у него никогда не было враждебных чувств к нему лично. "Моя оппозиция к Вильсону в связи с войной и Лигой наций целиком базировалась на государственных соображениях" (24 Lodge Н. С. The Senate and the League of Nations. New York, 1925, p. 23.), - отмечал он. Но это далеко не так. "Кэбот Лодж питал непреодолимую неприязнь к президенту Вильсону, который платил ему той же монетой и смотрел на Лоджа сверху вниз. По разным причинам каждый из них относился к другому с величайшим презрением. Лодж считал Вильсона сентиментальным профессором, который не имеет никакого понятия о подлинной жизни в Америке и за границей. Вильсон считал Лоджа ограниченным, претенциозным и самодовольным сенатором, склонным больше рассуждать о высоком достоинстве сенатора, нежели выполнять связанные с этим обязанности" (25 Ллойд Джордж Д. Правда о мирных договорах, т. 1, с. 138.), - писал Ллойд Джордж.

Конечно, этих двух политических деятелей разделяли не только личные антипатии. Куда более серьезной причиной была суть их политических расхождений, основа которых коренилась в соперничестве между республиканской и демократической партиями в борьбе за власть. Реализация планов Вильсона в отношении Лиги наций способствовала бы значительному упрочению его влияния как внутри США, так и на международной арене. Это позволило бы ему в третий раз выставить свою кандидатуру на президентский пост и остаться еще на один срок в Белом доме. Чтобы полностью исключить такую возможность, республиканцы с открытым забралом атаковали Вильсона. Особенно энергично действовал Лодж: на выборах 1920 г. он сам намеревался участвовать в сражении за президентский пост.

Яростные нападки руководителей республиканской партии на вильсоновский план образования Лиги наций могут поначалу создать впечатление, что эти лидеры придерживались политики изоляционизма и потому не желали активного участия США в решении международных проблем. Но такое предположение ошибочно. Сам Лодж заявлял, что "следует отбросить всю эту болтовню об изоляции. Никто не думает изолировать Соединенные Штаты, делать из них отшельника. Это настоящий абсурд" (26 Lodge Н. С. Op. cit., р. 405.).

Вильсон и Лодж в принципе сходились в определении стратегической цели внешней политики США. И тот и другой добивались установления мировой гегемонии США. Разногласия между ними сводились к разнице в оценке путей достижения этой цели. Вильсон рассматривал Лигу наций как главный инструмент обеспечения лидирующего положения США в мире; Лодж и его единомышленники полагали, что у США тогда еще не было для этого достаточных сил. Они считали первоочередной задачей укрепление могущества США, особенно на море. Только потом, по их мнению, США следовало бы обратить свои взоры к Лиге наций или к иной международной организации, в которой они смогли бы занять первенствующее положение.

Несмотря на враждебную кампанию республиканцев, Вильсон, не колеблясь, решил добиваться в Париже успеха в осуществлении своих целей. "Я хочу поехать на мирную конференцию, имея столько оружия, сколько выдержит мой карман..." (27 Trask D. F. Op. cit., p. 310.) - такими словами президент выразил твердость своих намерений.

4 декабря 1918 г. Вильсон отправился в Париж. Вместе с ним на пароходе "Джордж Вашингтон" находились и члены делегации, и многочисленные эксперты, и технический персонал, и личная охрана президента. Эскорт делегации США во главе с Вильсоном составил 1300 человек. 13 декабря "Джордж Вашингтон" прибыл в Брест. На следующий день Вильсон приехал в Париж, где его необычайно торжественно встречали. Ни король Англии, ни король Бельгии, прибывшие до этого во французскую столицу, не удостоились таких почестей.

Столичная печать не скупилась на дифирамбы президенту США. Так, орган социалистов газета "Юманите" в специальном выпуске, посвященном приезду Вильсона в Европу, писала, что среди всех государственных деятелей только он один "знает, как говорить... языком доброй воли, человечности и международной справедливости... Вильсон завоевал великодушные сердца рабочих всего мира" (28 Thompson J. M. Russia, Bolshevism and the Versailles Peace. Princeton, 1966, p. 19.). День прибытия Вильсона в Париж был объявлен праздничным. На улицах и площадях красовались французские и американские национальные флаги, транспаранты, на которых было начертано : "Слава Вильсону справедливому!", "Вильсон - Христофор Колумб Нового Света" и т. д.

К 10 часам утра на вокзал для встречи Вильсона прибыли президент Франции Пуанкаре, глава правительства Клемансо, министры, депутаты парламента, представители других стран Антанты. Артиллерийский салют в честь президента США продолжался 20 минут, его сопровождал перезвон церковных колоколов. После официальной церемонии Вильсон вместе с Пуанкаре направился в парадной карете к центру города. Два миллиона парижан приветствовали почетного гостя на всем пути его следования. Клемансо заявил по этому поводу: "Я знал Париж в ярком блеске Второй империи, я считал, что теперь знаю мой Париж, но не предполагал, что он мог проявить такой энтузиазм, как в этот раз. Я не думаю, чтобы когда-либо раньше было что-нибудь подобное в мировой истории" (29 Canfield L. H. Op. cit., p. 163.).

В распоряжение Вильсона и его супруги было предоставлено одно из красивейших зданий Парижа - особняк Мюрата в парке Монсо. Официальной резиденцией американской делегации стал отель "Крийон".

14 декабря Пуанкаре дал в Елисейском дворце торжественный обед в честь Вильсона. На следующий день большой прием был устроен в городской ратуше, где президент США удостоился звания почетного гражданина Парижа. Ему было вручено золотое перо "для подписания справедливого, гуманного и прочного мира". На следующий день состоялась встреча Вильсона с Клемансо. Обе стороны остались довольны ею. Однако Хауз тонко заметил, что это произошло только потому, что они "просто не касались тем, которые породили бы споры..." (30 Архив полковника Хауза, т. 4, с. 199.). Лорд Дерби в телеграмме, посланной в Лондон, объяснял перемену мнения Клемансо о Вильсоне тем, что французский премьер-министр рассчитывал иметь в лице президента США "союзника на мирной конференции" (31 Elcock Н. Portrait of a Decision. The Council of Four and the Treaty of Versailles. Birkenhead (Cheshire), 1972, p. 55.) против Ллойд Джорджа.

Париж продолжал приветствовать Вильсона. Руководство социалистической партии преподнесло ему специальный адрес и организовало в его честь массовую демонстрацию. С большим почетом встречали американского президента члены Французской академии, а Сорбоннский университет присвоил ему ученые степени доктора исторических и доктора юридических наук Honoris causa. 20 декабря он выступил с речью во французском сенате, а затем его торжественно принимала палата представителей.

27 декабря Вильсон прибыл в Лондон. Правительство Ллойд Джорджа, как бы соперничая с кабинетом Клемансо, сочло необходимым оказать Вильсону максимум почестей. Его встречали король и его семья, члены правительства. В тот же день в связи с приездом президента США в Бекингемском дворце был устроен банкет. Англия давно не знала такого грандиозного и пышного зрелища.

Вильсон встретился с Ллойд Джорджем, Бальфуром и другими членами английского кабинета. "Он был приветлив и дружелюбен в обращении. Я не почувствовал той профессорской снисходительности к новичкам-студентам, которой мог от него ожидать" (32 Ллойд Джордж Д. Правда о мирных договорах, т. 1, с. 162.), - писал впоследствии глава английского правительства. Во время беседы обсуждался широкий круг вопросов, подлежащих рассмотрению на мирной конференции.

После трехдневного визита в Англию Вильсон предпринял поездку в Италию. Рим с исключительным восторгом принял почетного гостя. Весь путь его следования по Вечному городу был усыпан цветами. С таким же необычайным радушием встречали его в Генуе, Милане и Турине. Генуэзцы присвоили Вильсону звание почетного гражданина своего города. В Милане и в ряде других городов Италии улицы и площади были названы его именем.

Бальзак как-то заметил, что слава подобна яду и поэтому ее следует принимать небольшими дозами. Триумфальный прием, оказанный Вильсону во Франции, Англии и Италии, напоминал собой нечто вроде апофеоза при жизни. И это вскружило Вильсону голову. Его вера в собственную звезду еще больше окрепла. Теперь он совершенно уверовал, что народы Европы душой и сердцем с ним и что это несомненно будет содействовать его успеху на мирной конференции. Но Вильсона ждало разочарование.