Вигвамы у Белого дома

Индеец

И вот они взяли к пришли в Вашингтон. Нагрянули на американскую столицу. Разбили табор в пригородном парке Гринбелт, установили вигвамы на лужайке перед оградой Белого дома. Они ходят по вашингтонским улицам мимо тяжелых, уставленных колоннами фасадов правительственных зданий, «пернатые и нездешние».

Совершается необычный эксперимент. Америка узнает самое себя, свою историю. Может быть, впервые видит лицом к лицу тех, кто больше, чем кто-либо другой в западном полушарии, имеют право называться хозяевами этого континента. Газеты пишут об одном краснокожем, у которого есть особые основания смотреть во все глаза вокруг. Штат Мэриленд - земля его предков. Там; где сегодня стоит Белый дом, резиденция американского президента, где поднялся в небо помпезный Капитолий, здание американского конгресса, где пролегают спешащие автомашинами улицы, охотились когда-то на бизонов его прапрадеды. И вот праправнук вольных охотников впервые пришел на родную землю.

Надо было видеть, как индейцы, сопровождаемые доброжелателями из числа бледнолицых братьев, входили в Вашингтон! Колонна за колонной: под развевающимися знаменами, украшенными древними индейскими символами, шли люди разной степени смуглости, пантерьей поступью обутых в мокасины ног ступали голые по пояс, мускулистые, настоящие краснокожие с пучками перьев в иссиня-черных волосах. Рядом шагали вполне обычные на первый взгляд американцы в белых сорочках, с чересчур скуластыми лицами. Молодой индеец, тонкий и стройный, поднимал над головой похожую на детскую ванночку плетеную люльку с привязанным к ней ребенком.

Впереди колонн, сверкая вращающимися фонарями, ехали на мотоциклах неизбежные в таких случаях полицейские. С дубинками в руках и наручниками на поясе стояли частоколом вдоль тротуаров другие «блюстители порядка», настороженные, готовые действовать. Власти явно не испытывали восторга при виде аборигенов, заполнивших улицы чинного города.

На зеленом газоне Молла, что свободно раскинулся в центре американской столицы, от монумента Вашингтону до памятника Линкольну, пришельцы устроили привал. Присев на корточки, старейшины раскурили трубку мира - знак того, что пришли сюда не с враждебными намерениями. Огромная глиняная трубка, украшенная красными позументами, похожими на налипшие кораллы, шла по кругу. Одни затягивались глубоко, другие только прикасались к ней губами. Вокруг, почтительно загораживая своими спинами старейшин от любопытствующих - акт священнодействия не подлежит бесовскому фотографированию,- стояли молодые индейцы.

Так завершился Самый Долгий Поход.

Участники Самого Долгого Похода слушают ораторов на ступенях Капитолия

Близ Капитолия, в помещении религиозной организации, сочувствующей индейцам, разместилась штаб-квартира Самого Долгого Похода. В комнате, где толпились участники марша, меня встретил один из лидеров Движения американских индейцев - Стив Робиду. Стив - двоюродный брат Боба Робиду, одного из наиболее известных политзаключенных индейцев, брошенных в тюрьмы по обвинению в том, что они участвовали в организации сопротивления, когда вооруженные агенты ФБР вторглись на территорию резервации Пайнридж. Тридцатидвухлетний Стив прошел, как говорится, огонь, воду и медные трубы. Родился в резервации. Затем по правительственной программе перемещения индейцев вместе с отчимом был переброшен в город. Там повидал всякого. Учился в школе. Бросил ее. Рано начал работать. То мойщиком в ресторане, то грузчиком в супермаркете, но чаще всего был безработным. Потом попал в тюрьму.

- За что?

- За ограбление,- говорит он спокойно.

Спокойно потому, что это прошлое. Стив теперь другой человек, у него есть цель в жизни. Эта цель - Движение американских индейцев. Борьба за спасение таких же, как он, коренных жителей Америки.

Внушительный парень Стив. Высокий, стройный, с тонкой талией и лепной мускулатурой груди (жарко - он в одних джинсах), а главное - лицо: узкое, горбоносое, с горячими миндалевидными глазами. Вот уж действительно стопроцентный индеец, как их рисуют в книгах. Очень похож на известный портрет знаменитого вождя индейцев прошлого века Ситипг Булла - Сидящего Быка. Когда я ему говорю об этом, он скромно, но явно удовлетворенно улыбается.

- Это не случайно,- говорит стоящий рядом человек.- Стив тоже из племени дакота.

У говорящего - нос с горбинкой, одет в полуиндейские одежды, па груди - бусы, на руке - браслет.

- Вы тоже индеец? - спрашиваю я.

- Я еврей,- сказал он гордо.- Мои предки приехали из Одессы.

Он адвокат, защищает индейцев в судах, а сейчас пришел вместе с ними в Вашингтон, чтобы, представляя их в юридических инстанциях, переводить кипение краснокожих на язык белого человека.

И снова, теперь из уст Стива Робиду, я слышу те же мысли, что часто высказывают индейцы. Европейский образ жизни, индустриальная цивилизация, которую принесли в Новый Свет европейские переселенцы, говорит он, были концом «золотого века» Америки. Эта цивилизация разрушает, ранит землю (о земле, природе он говорит как о чем-то живом), отравляет реки, подчиняет человека машинам, делает его как бы придатком этих машин. Она разрушает гармоничные человеческие отношения. Вселяет в людей жадность, погоню за наживой, ведет к накоплению вооружения, войнам.

- Где же выход?

- Выход в том укладе жизни, который еще сохранился в резервациях,- говорит Стив.- В неспешном, примитивном, но человеческом образе жизни.

Философ-самоучка повторяет то, что говорят другие лидеры Движения индейцев. А юрист, горожанин, выпускник Гарвардского университета, согласно кивает головой.

Чувство слитности с природой всегда было присуще индейцам. Сыновье отношение к земле, ее животному и растительному миру находило выражение в рачительном, как бы мы сказали теперь, отношении к окружающей среде. Когда индеец-охотник, добывая пропитание, убивал в лесу оленя, он оставлял что-то взамен на том месте, где подстреливал зверя. Собирая осенью орехи из нор полевых грызунов, он клал в них для восполнения запасов зерна злаков. Нравственно-философский кодекс коренных американцев повелевал им жить скромно, брать от матери-земли не больше, чем нужно, и всегда возвращать ей что-либо взамен изъятого.

Каким обличительным контрастом предстает эта наивно языческая философия «первобытных людей» Америки в сопоставлении с американской цивилизацией конца XX века - столь расточительной и жестокой по отношению к природным и человеческим ресурсам и столь неспособной решить главную задачу - сделать жизнь людей гармоничной и счастливой!

В критике индейцами образа жизни капиталистической Америки много справедливого, только относят они эти беды не к строю, а к научно-техническому прогрессу вообще н зовут не вперед, а назад, к первобытнообщинному строю.

- Но ведь тот ваш «золотой век» был совсем уж не таким золотым,- говорю я.- Например, лет сто - двести назад люди здесь жили тяжелее, умирали от всевозможных болезней, которые теперь излечиваются, да и в плане духовного гнета положение было хуже, чем сейчас.

- Да,- соглашается он,- но это сто или двести лет назад. А лет пятьсот - шестьсот тому назад было совсем иначе. Существовало нечто, приближающееся к гармоничному обществу.

Язычески-гуманистическая философия, которую проповедуют участники похода, помимо всего прочего, очень удачно отвечает целям движения. Она задевает созвучные струны в сердцах американцев, особенно либерально настроенных, снимает с краснокожих подозрение в каких-то подрывных целях.

«Наш поход преследует не просто политические, но и духовные цели»,- говорят все время руководители движения. Сначала кажется, что это умная тактическая уловка. Познакомившись ближе, поговорив, убеждаешься, что это действительно строй мыслей, программа, которая помогает объединить рассеянных по резервациям, распыленных, придавленных нищетой, вчера еще безгласных людей.

Обосновывая свои позиции, лидеры Движения индейцев говорят о великом духе, о чем-то вроде общеиндейского божества, которое указывает им путь. Между прочим, этот «великий индейский дух» все предсказал: и то, что придет на землю белый человек, что он обманным путем отберет у индейцев землю и их богатства, что одержимый жадностью, стремлением к наживе, он испоганит эту землю и что выход из тупика укажут именно индейцы.

Они говорят на языке метафор и преданий и тут же переходят на современный политический лексикон - клеймят монополии. В самых резких выражениях говорят о людях, представляющих большой бизнес в Вашингтоне.

В центре Вашингтона индейцам разрешили поставить только два вигвама. Один для старейшин, другой для больных. Всех остальных загнали в так называемый Грин-белт. Отдаленный парк в районе кольцевой дороги, где обычно паркуются трейлеры. Смысл этого решения властей совершенно ясен: помешать общению индейцев с жителями столицы, держать их подальше от глаз людских, не позволить того, что произошло с палаточным городком бедноты в 1968 году, который раскинулся в самом сердце американской столицы и несколько недель был занозой в глазу администрации.

Проникнуть в основной лагерь индейцев, участников Самого Долгого Похода, оказалось не так-то просто. И не только потому, что надо было найти по карте место расположения парка, добраться до него, но и потому, что подъезды к индейскому табору оказались перекрытыми чем-то вроде санитарного кордона. На площадке перед въездом в парк полицейские автомашины, расхаживают «блюстители порядка» разного рода - от полицейских в синих мундирах до одетых в зеленые френчи работников парковой охраны. После переговоров с майором полиции, затем с каким-то моложавым усатым человеком в штатском, после того как они по рации связываются с начальством и ведут долгие разговоры, после внимательного изучения удостоверения прессы, выданного Белым домом, нам открывают шлагбаум, разрешают въезд под вежливым, но бдительным надзором лесничего.

Лесничий

На контрольно-пропускном пункте, выставленном самими индейцами (ходили слухи о том, что недоброжелатели могут спровоцировать беспорядки, чтобы опорочить пришельцев), к нам присоединяется молодая индеанка. Сколько ни просим ее сесть в машину - отказывается. Садится просто на капот мотора, свесив ноги сбоку, как, наверное, в резервации садятся на лошадь. Так с амазонкой на железной лошади XX века мы и въехали в расположение индейского табора. Под деревьями раскинулись вигвамы, а больше просто старые палатки, купленные, видимо, где-то из списанных запасов военного имущества. Бегали голопузые ребятишки, жарили что-то индеанки на кострах, бронзовокожие парни полоскались под струей у водопроводного крана. Шелест листьев, колышущийся узор солнечных пятен на лицах людей, в траве, на вигвамах, рождал ощущение умиротворенности, ощущение того, что ты прикасаешься к чему-то навсегда ушедшему в прошлое.

Клайда Беллекорда, одного из руководителей Движения американских индейцев, найти мне не удалось, зато я познакомился с духовным лидером всех краснокожих Берни Питерсом. Говорили о нем с большим уважением. «Как, вы еще не беседовали с Берни Питерсом? Зачем вам Беллекорд? Обязательно поговорите с духовным вождем, если он вас примет».

Лидер Движения американских индейцев - Клайд Беллекорд

На поляне около палатки, там, где дымился костер, на старом бревне ограды сидел какой-то полный, похожий на женщину мужчина. Оказалось, это и есть Берни Питере. Я представился, протягивая руку. Его преосвященство замешкался, потом как-то нехотя протянул свою. Поинтересовался, кто я и чего хочу, чем интересуюсь. Заметно подобрел, стал проще и заговорил так, что подумалось: если уж духовные наставники у индейцев таковы, то можно представить себе, что за настроения закипают в резервациях.

- Встречались ли участники похода с представителями администрации, конгресса? Удалось ли поговорить с президентом?

- Президент Соединенных Штатов и две трети его людей - марионетки,- сказал Берни Питере.- Их контролируют монополии. Президент отказался встретиться с нами. Но в тот же самый день у него хватило времени для того, чтобы принимать победительницу конкурса красоты.

- А как насчет вице-президента? - спрашиваю я.- Кажется, он все-таки встретился с индейцами?

- Да,- говорит духовный отец.- Встретился по пути... в туалет. Нашел несколько свободных минут... Я бы даже не советовал своим людям встречаться с представителями администрации. Они не стоят нас. Я бы даже не разрешил ни одному участнику похода обмениваться с ними рукопожатиями.

Я вспомнил, как несколько минут назад мы с ним познакомились, вспомнил некоторое замешательство Берни Питерса, когда я протянул ему руку, и понял наконец, какая честь выпала мне. А духовный отец возвращается все к той же накипевшей, наболевшей теме, которая волнует участников Движения американских индейцев.

- Они хотят уничтожить наш образ жизни. Если они отнимут у нас резервации - это все равно что вас, русских людей, лишить вашей земли...

Прощаясь с духовным отцом, задаю ему вопрос, который, как сразу же понимаю, не совсем тактичен:

- А чем вы занимаетесь у себя в резервации? Есть у вас еще какая-нибудь работа, кроме ваших духовных функций?

Он смотрит на меня спокойно, не обиженно, но не без удивления.

- Я духовный лидер всех индейцев Америки,- говорит он.- Это май фул тайм джоб (моя работа, занимающая полный день). Завтра отправляюсь в Калифорнию. Вы, наверное, слышали, что в этом штате власти пытаются использовать для строительства территорию, которая является священной землей захоронения наших предков. Там идет большая борьба.

Неуловимого Клайда Беллекорда я все-таки настиг. В Вашингтоне, в парке, названном именем Малькольма Икса, при жизни травимого, а после убийства увековеченного негритянского лидера, шел митинг. Поляну, окруженную высокими вязами, заполнили участники похода и местные жители из сочувствующих. Слонялись по дорожкам, сидели на скамьях завсегдатаи этого зеленого оазиса в «черном районе» американской столицы - безработные негры.

На дощатый помост, в обычные дни эстраду для самодеятельных певцов, поднимались индейцы и их доброжелатели. Худющи и, как смерть,- он недавно закончил очередную голодовку протеста - заросший до-глаз бородой, держал речь негритянский комик Дик Грегори. Он говорил о том, что внуки рабов, привезенных в Америку на невольничьих судах из Африки, протягивают руку дружбы обманутым и обобранным хозяевам этой земли.

Выступал Марлон Брандо, седой, красивый, благородный. И трудно было отделаться от мысли, что перед тобой виденный недавно в кино «крестный отец», и узнавались черты молодого отважного докера, вступившего в схватку с гангстерами, из старого фильма «На пристанях». Он взывал к совести американцев. Говорил, что их страна по существу расистская. Сравнивал политику истребления североамериканских индейцев с уничтожением евреев в нацистской Германии. Знаменитый голливудец, в жилах которого, как говорят, течет одна шестнадцатая индейской крови, он стал яростным защитником коренных американцев. Он участвует в их демонстрациях, дает интервью газетам, однажды оказался даже в тюрьме, когда вместе с индейцами штата Орегон пошел наперекор властям, запретившим аборигенам ловлю лосося в реках - занятие, которым испокон веков занималось это племя, обеспечивая себе пропитание.

Главным оратором в тот вечер был Клайд Беллекорд, могучий, смуглолицый человек, со смолянисто-черными волосами. Эти заплетенные в косички прямые волосы, как и прочие индейские «приметы» - расшитая цветистым геометрическим узором безрукавка, нити фиолетовых бус на груди,- не перекрывали впечатления, что перед тобой вполне современный человек. И не просто современный, но вожак, лидер. В негромком голосе Клайда Беллекорда ощущалась сдерживаемая сила (и сейчас, вновь прослушивая магнитофонную кассету, я чувствую это настроение с трудом обузданного гнева).

- Политика геноцида - так определяет действия американских властей международная конвенция. Вот почему мы официально обратились в ООН с обвинением правительства США в проведении политики геноцида по отношению к коренным жителям страны.

- Подумайте сами,- продолжал он,- более трети наших женщин подверглись стерилизации, большинство из них - насильственным или обманным путем. Нищета и безработица калечат наших людей. Так называемая программа переселения индейцев разбивает семьи, она направлена на то, чтобы разрушить наш традиционный образ жизни, нашу культуру. Договоры, когда-то заключенные между индейскими племенами и федеральным правительством, ежедневно и ежечасно нарушаются. Транснациональные монополии и помогающие им власти стараются окончательно лишить нас земли, ресурсов, остатков наших прав...

История «с покупкой» острова Манхэттен повторяется сегодня в усовершенствованном варианте. В последние десятилетия па территории многих резерваций - бросовых землях, отданных индейцам за их «хозяйственной непригодностью»,- были обнаружены столь ценимые ныне природные богатства. Оказалось, что эти «бросовые земли» - сравнительно небольшая часть всей площади США, всего лишь два процента,- содержат в себе шестьдесят процентов всех энергетических ресурсов страны, в том числе запасы угля, урановой руды, газа, нефти. «Индейца, систематически не допускавшегося к правительственному аппарату белых,- признает бывший министр внутренних дел США и губернатор Аляски Уолтер Хикел, - легко было обвести вокруг пальца с помощью гражданских и юридических уложений и норм процессуального права, в которых он был совершенно несведущ. Идея частной собственности была целиком чужда индейцу, привыкшему всегда строить жизнь на общинных началах».

Индейце

Пчеловод на рынке

в действительно снова обвели вокруг пальца. На этот раз могущественные энергетические компании. Где подкупом племенных вождей, где обманом они навязали им договоры, дающие компаниям право на бесконтрольное расхищение ресурсов, при котором аборигенам достаются лишь жалкие крохи от многомиллионных прибылей. Правомерность этих обманных договоров безуспешно пытаются оспорить сейчас в судах несколько десятков адвокатов, нанятых краснокожими.

К началу 80-х годов над индейцами сгустились новые грозовые тучи. В конгресс США внесено несколько десятков законопроектов «по улучшению управления резервациями». Состряпанные адвокатами - агентами тех же энергетических концернов, они в случае утверждения лишат племена последних остатков прав на те земли, которые были когда-то брошены им как обглоданная кость.

Тяжелые, поистине катастрофические последствия для коренных американцев имела их встреча с «более высокой» европейской цивилизацией. И дело тут не в каких-либо изъянах характера иноземцев. Дело в том, что вторгшийся на просторы Американского континента этот чужой иноземный образ жизни, ориентированный на материальный успех, на прибыль, не мог считаться с такими «мелочами», как сохранение образа жизни местных племен, да и самих жизней этих мешавших освоению континента «первобытных людей».

Каток индустриальной цивилизации продолжает катить по стране, унифицируя жизнь, дробя камешки индивидуальностей, подминая траву национальных обычаев и привычек. Хотя трава эта - на то она и живая! - норовит пробиться через любую трещину в мертвом асфальте.

«Народ без истории - что трава на ветру»,- гласит пословица индейцев сиу. Ветры века гуляют сегодня над индейскими резервациями. Те будоражащие ветры времени, что приводят в движение чернокожих американцев, ирландцев-католиков в Ольстере, коренных жителей в ЮАР или даже, казалось бы, давно ассимилированных валлийцев на Британских островах. Как и их собратья, краснокожие американцы хотят знать свое прошлое, не хотят терпеть положение «людей второго сорта», стремятся защитить и возродить свою национальную индивидуальность, свой традиционный образ жизни.

Индейцам много труднее, чем всем остальным «цветным американцам». Как бы ни страдали от глубоко укоренившегося в США расизма и негры, и пуэрториканцы, и мексиканцы, и представители других национальных меньшинств страны, они являются частью ее жизни, варятся в одном общеамериканском котле. Индейцы же оказались за бортом этой жизни, на ее обочине, как на обочине ультрасовременных шоссе раскинулись индейские резервации, где жизнь словно бы остановилась сто - двести лет назад.

Мексиканка на базаре

А каким препятствием для совместных выступлений коренных американцев является их распыленность, разбросанность по сотням резерваций, порой очень мелких, с населением лишь в сотни человек! Надо обладать самоотверженностью лидеров Движения американских индейцев, чтобы не опустить бессильно руки, чтобы продолжать борьбу.

«Ухожу я, о народ мой, 
Ухожу я в путь далекий: 
Много зим и много весен 
И придет, и вновь исчезнет, 
Прежде чем я вас увижу».
На прибрежьи Гайавата 
Обернулся на прощанье, 
На сверкающие волны 
Сдвинул легкую пирогу, 
От кремнистого прибрежья 
Оттолкнул ее на волны 
«На закат!» - сказал ей тихо 
И пустился в путь далекий.
И закат огнем багряным 
Облака зажег, и небо, 
Словно прерии, пылало...

Так ушел в страну Понима, в царство бесконечной вечной жизни Гайавата, совершивший великие подвиги во имя счастья и процветания своего народа. А перед этим он по-братски встретил приплывших на пирогах бородатых чужеземцев из далеких стран Востока.

Ввел гостей в свое жилище. 
Посадил их там на шкурах 
Горностаев и бизонов. 
А Накомис подала им 
Пищу в мисках из березы, 
Воду в ковшиках из липы. 
И зажгла им Трубку Мира.

Эти строки были написаны Лонгфелло в то время, когда «благодарные гости» - воины с лицами, «выкрашенными белой краской», добивали простодушных хозяев, загоняя остатки разбитых в сражениях племен на отдаленные бесплодные земли.

С тех пор прошло более столетия. Обескровленные в неравной борьбе, загнанные в резервации, придавленные болезнями и нищетой, казалось бы потерявшие национальную память, индейцы пробудились, обрели голос. И, видя их красивые, словно вылепленные из бронзы лица, вглядываясь в горячие глаза, слушая вольнолюбивые речи, я думал: «Да, Гайавата вернулся!»