VIII НЕСБЫВШИЕСЯ ОЖИДАНИЯ

Видный американский историк Артур М. Шлезингер утверждал в своем трактате "Приливы и отливы в национальной политике", что в политической жизни Соединенных Штатов периоды активности неизменно чередуются с периодами затишья и что эти перемены могут быть предсказаны с определенной степенью точности. Скончавшийся в 1954 г. профессор Шлезингер не дожил всего шести лет до того года, который мог бы дать еще одно доказательство обоснованности подмеченной им черты американской политической жизни. Но его сын, историк Артур М. Шлезингер-младший, ставший близким советником молодого сенатора от штата Массачусетс Джона Ф. Кеннеди, изложил отцовскую теорию в памятной записке на имя сенатора в 1959 г. В этой записке, в частности, говорилось, что США "стоят на пороге новой политической эры" и что "энергичное государственное руководство будет составлять сущность наступающего этапа в политической жизни страны" (Цит. по: Henry Fairlie; The Kennedy Promise; The Politics of Expectation. Doubleday and Company, Inc. New York, 1973, p. 17). Такой прогноз полностью соответствовал представлению Джона Кеннеди о том этапе истории Соединенных Штатов, в формировании которого он твердо был намерен принять самое деятельное и непосредственное участие.

Имя сенатора Кеннеди получило известность в стране в период работы съезда демократической партии в 1956 г., когда крайне незначительным большинством голосов делегаты предпочли ему в качестве своего кандидата на пост вице-президента США политически более опытного сенатора Э. Кефовера. Поражение Кеннеди, которое он на первых порах сильно переживал, пошло в конечном итоге ему на пользу. Сам Кеннеди заявил незадолго до президентских выборов 1960 г.: "Если бы я был избран кандидатом в вице-президенты на демократическом съезде в Чикаго в 1956 г., моя политическая карьера была бы сейчас уже закончена" (Evelyn Lincoln. Kennedy and Johnson, p. 29). И действительно, потерпевшие поражение на выборах 1956 г. демократы могли бы свалить вину за свой неуспех на тогда еще малоизвестного и малоопытного сенатора Кеннеди, и в будущем он уже, скорее всего, не имел бы возможности рассчитывать на поддержку лидеров партии. Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло: в 1956 г. неудачливым кандидатом в вице-президенты оказался не Джон Кеннеди, а Э. Кефовер, и послужной список молодого сенатора из Массачусетса остался незапятнанным в глазах боссов партии и избирателей. Кеннеди понял, какой незавидной судьбы ему удалось избежать, когда в 1957 г. он был назначен членом сенатской Комиссии по иностранным делам вместо полностью дискредитировавшего себя в глазах боссов демократической партии Кефовера. Впоследствии Роберт Кеннеди часто вспоминал о том времени, когда его старший брат был "спасен от вице-президентства".

Согласно воспоминаниям близких к нему лиц, Джон Кеннеди решил выставить свою кандидатуру на пост президента США от демократической партии уже в 1957 г., но сделал официальное заявление о своем решении гораздо позднее - 2 января 1960 г., когда более или менее определенно выкристаллизовалось намерение республиканцев назвать преемником президента Эйзенхауэра его вице-президента Ричарда Никсона и когда с такой же степенью определенности можно было ожидать, что многолетний фаворит демократов Эдлай Стивенсон не будет стремиться к выдвижению своей кандидатуры на очередных президентских выборах. Подчеркнув личную ответственность президента Соединенных Штатов за решение наиболее важных проблем современности в ближайшие четыре года, Кеннеди предупредил американских избирателей, а с ними и тех, от чьей позиции в значительной степени зависела его политическая судьба, что им предстоит сделать важный выбор, который повлияет на будущее страны. "Выдвижение мной своей собственной кандидатуры, - заявил он, - основывается на уверенности в том, что я смогу одержать победу и на съезде и на выборах... В течение последних 18 лет я состоял на службе Соединенных Штатов, сначала в качестве офицера военно-морского флота на Тихом океане в годы второй мировой войны, а в последующие 14 лет в качестве члена конгресса. За последние 20 лет я посетил почти все континенты и страны - от Ленинграда (В 1939 г., будучи студентом, Кеннеди побывал в качестве туриста в СССР )до Сайгона, от Бухареста до Лимы. Из всего этого я вынес образ Америки как страны, играющей благородную и историческую роль защитника свободы в период крайней опасности, и образ американцев как уверенного в себе, мужественного и стойкого народа. Вдохновляемый этим образом, я и начинаю эту кампанию" (Ibid., p. 35 - 36). Американцев, слушавших или прочитавших это заявление молодого сенатора в газетах на следующий день, поразили не сами слова - они уже привыкли слышать громкие фразы и беспочвенные обещания из уст кандидатов на всевозможные выборные посты. Но не могли остаться незамеченными энергия и убежденность, с которыми были произнесены эти слова, энергия и убежденность, которых не хватало последние восемь лет в заявлениях, исходивших из Белого дома.

Спустя две недели, выступая в Национальном пресс-клубе, Джон Кеннеди изложил свои взгляды на прерогативы и обязанности президентского поста, сознательно акцентировав внимание присутствовавших на тех аспектах президентской власти, которые недооценивались или полностью игнорировались, с его точки зрения, президентом Эйзенхауэром. Имя Эйзенхауэра ни разу не упоминалось в этом выступлении, но, проводя всевозможные исторические параллели и аналогии, Кеннеди не оставлял сомнений у слушателей, кого именно он имел в виду. Судя по содержанию и стилю выступления, в подготовке его текста, несомненно, принимали участие не только историки, но и опытные пропагандисты. "В 1960 г. американский народ имеет полное право знать, что именно думает о президентском посте человек, претендующий на него, имеет ли он представление о могущественных возможностях этого поста и готов ли он их использовать, будет ли он руководствоваться в своей деятельности примером Тафта или Рузвельта, Вильсона или Гардинга... В предстоящем десятилетии, в ответственные и революционные шестидесятые годы президентство США потребует нечто большее, чем громкие, но пустые фразы, провозглашаемые с позиций, находящихся далеко от переднего края. Оно потребует, чтобы президент находился в самой гуще битвы, чтобы он проявлял горячую заботу о судьбе руководимых им людей, чтобы он был готов служить им, пусть даже рискуя подчас вызвать их кратковременное недовольство" (Многие из высказываний Кеннеди как этого, так и более поздних периодов его политической карьеры развивали взгляды, изложенные им в написанной в 1956 г. книге "Очерки политического мужества", заслужившей самую почетную в области литературы и журналистики Пулитцеровскую премию. Так, в частности, Кеннеди писал в ней, что истинным политическим деятелем может быть лишь тот, кто, будучи убежденным в правильности своей позиции, идет к намеченной цели, пренебрегая подчас мнением большинства)("The New York Times", January 15, 1960).

Впервые со времен Вудро Вильсона американцы слышали столь исчерпывающее и решительное изложение взглядов на обязанности президента США от политического деятеля, претендующего на этот высокий пост. В том, что это были взгляды самого Кеннеди, сомневаться не приходилось, авторы произносимых им речей лишь облекали эти взгляды в отвечавшую требованиям политической борьбы форму. Буквально с первых публичных выступлений Джона Кеннеди в сознании американцев стал формироваться образ энергичного кандидата, движимого искренним стремлением действовать в национальных интересах. Более опытные, но выглядевшие бесцветными по сравнению с ним другие претенденты на пост президента от демократической партии - лидер демократического большинства в сенате, техасец Линдон Джонсон, сенатор из Миннесоты Губерт Хэмфри и сенатор из Миссури Стюарт Саймингтон - явно уступали Кеннеди в популярности среди рядовых избирателей-демократов. Популярности Кеннеди во многом способствовала пресса, неизменно находившая в текстах его выступлений броские, достойные цитирования фразы. Многим избирателям, особенно молодежи, импонировал лозунг предвыборной кампании, выдвинутый сторонниками Кеннеди: "Новое поколение предлагает лидера".

Основные противники демократов - республиканцы были далеки от зенита политической популярности в стране. Количество мест, принадлежавших их представителям в обеих палатах конгресса, составляло после промежуточных выборов 1958 г. немногим более одной трети, из 50 губернаторов штатов лишь 14 были республиканцами. Опрос общественного мнения, проведенный Институтом Гэллапа, свидетельствовал о серьезной слабости позиций партии в стране: лишь 30% опрошенных назвали себя республиканцами (демократами назвались 47% опрошенных, независимыми - 23%). Лидеры республиканцев понимали, что исход предстоявших президентских выборов во многом будет зависеть от того, какую долю голосов избирателей, назвавших себя независимыми, удастся им привлечь на свою сторону к ноябрю. А успешное решение этой сложной задачи, в свою очередь, зависело от того, кто станет кандидатом республиканцев на пост президента.

Логически рассуждая, преемником Эйзенхауэра в республиканской партии мог быть лишь один человек - вице-президент Ричард Никсон, пользовавшийся значительной поддержкой в политических и деловых кругах США.

Этот 47-летний республиканец, вынесенный в свое время на политическую арену на волне маккартизма, имел за своей спиной четырехлетний опыт пребывания в палате представителей и десятилетний опыт пребывания в сенате - сначала в роли сенатора от штата Калифорния, а позднее в роли вице-президента США и, следовательно (согласно конституции), председателя сената. К 1960 г. в республиканской партии, особенно после смерти Р. Тафта, не было деятеля, который мог бы успешно конкурировать с Ричардом Никсоном с точки зрения столь удачного сочетания опыта в области внутренней и внешней политики американского государства. Нельзя сказать, что методы политической борьбы и конкретные действия, предпринимавшиеся Никсоном в прошлом, импонировали многим республиканским деятелям. Но недаром американские специалисты в области рекламы утверждают, что в условиях США даже негативная реклама остается рекламой. Из всех возможных республиканских кандидатов на пост президента Ричард Никсон имел самые реальные шансы на победу в предстоявшей избирательной кампании. По словам официального биографа Никсона Э. Мазо, сам Никсон следующим образом объяснял тогда свои успехи на политическом поприще: "Так случилось, что я оказывался в нужном месте в нужный момент".

В начале января 1960 г. вдохновляемый весьма влиятельными кругами, Р. Никсон официально заявил о вступлении в борьбу за президентский пост, однако, к разочарованию многих своих сторонников, не получил столь необходимой ему поддержки со стороны Эйзенхауэра. Уходя от ответа на сыпавшиеся на него со всех сторон вопросы относительно того, кто же из республиканских претендентов может рассчитывать на его симпатии, Эйзенхауэр уклончиво заявлял, что в стране есть "полдюжина, с десяток, а возможно, и дюжина прекрасных, энергичных людей в республиканской партии", которых он с удовольствием бы поддержал. Лишь в середине марта, уступив давлению сторонников Никсона, Эйзенхауэр без особой охоты высказался в поддержку его кандидатуры.

В период, предшествовавший созыву съезда демократической партии, активность и энергия Кеннеди казались неистощимыми - он был готов встречаться с избирателями и пожимать им руки буквально на каждом шагу. Он общался с ними на улице и в ресторанах, в театрах и университетских залах, в аэропортах и Луна-парках. В ряде американских журналов появились статьи, подписанные Джоном Кеннеди и излагавшие его взгляды на различные проблемы внутренней и внешней политики США. Не отставали от Кеннеди и многочисленные представители семейного клана, разъезжавшие по стране и без устали агитировавшие избирателей. Сенатор Губерт Хэмфри, какое-то время рассчитывавший на поддержку своей кандидатуры избирателями и также активно на первых порах разъезжавший по стране, был вынужден вскоре с горечью заявить: "Я чувствую себя мелким торговцем, который пытается конкурировать с сетью крупных магазинов". Положение Хэмфри еще более ухудшилось, когда стараниями лиц из ближайшего окружения Кеннеди Хэмфри был лишен сколько-нибудь существенной финансовой поддержки со стороны "жирных котов", традиционно поддерживавших кандидатов демократической партии. Теодор Уайт считает, что аналогичное давление оказывалось и на тех, кто склонялся в пользу выдвижения кандидатуры Э. Стивенсона. Сенатора У. Бентона, поддерживавшего Стивенсона, попросту предупредили, что он рискует своим политическим будущим, а сторонникам Стивенсона было заявлено, что в случае оказания ими финансовой поддержки Стивенсону его имя не будет рассматриваться при подборе кандидатуры на пост государственного секретаря США, если и когда победу одержит Кеннеди.

14 июня 1960 г., за месяц до созыва национального съезда демократической партии, Кеннеди, выступая в сенате, наметил в общих чертах основные положения будущей доктрины "гибкого реагирования", которой предстояло лечь в основу внешнеполитического курса США в ближайшие годы. Кеннеди подчеркнул необходимость "разработать и держать наготове более гибкие и отвечающие требованиям реальности инструменты для использования в Восточной Европе". "Политика "освобождения", гордо провозглашенная восемь лет назад,- заявил он,- оказалась ловушкой и заблуждением". Признав провал даллесовского внешнеполитического курса США, Кеннеди, однако, не отказывался от его антисоветской направленности, ставя под сомнение лишь отдельные его аспекты и тактические положения. Щедро сдабривая свое выступление терминами "холодной войны", Кеннеди призвал: "Нам следует сейчас начать работать медленно и осторожно с целью осуществления программ, призванных отнять у советских хозяев любых подчиненных, проявляющих признаки недовольства, взращивать семена свободы в любых трещинах в железном занавесе, сокращая экономическую и идеологическую зависимость (этих стран) от России". Важную роль в этой деятельности Кеннеди отводил идеологической борьбе с коммунизмом. Акцентируя внимание на этом, он, в частности, заявлял: "Наше государство испытывает сейчас большую нужду в мощи идей, чем в атомной, финансовой, промышленной или даже человеческой мощи" (John F. Kennedy. Strategy of Peace. New York, 1960, p. 8).

К моменту созыва съезда демократической партии, 11 июля, в г. Лос-Анджелесе, было ясно, что борьба в зале съезда развернется в основном между сторонниками Кеннеди и сторонниками "мобилизации" по-прежнему отказывавшегося лично выдвигать свою кандидатуру Э. Стивенсона. Тщательная организация обработки делегатов съезда и высокий профессионализм, с которым действовали в зале и в его кулуарах сторонники Кеннеди, практически уже в первые часы работы съезда предрешили его исход. Не помогло сторонникам Стивенсона даже выступление вдовы президента Франклина Рузвельта Элеоноры Рузвельт, призвавшей делегатов отдать ему свои голоса.

Уже в первом туре голосования победу одержал Джон Кеннеди. Спустя два дня, изумленные неожиданным выбором, который сделал Кеннеди, делегаты съезда согласились с его предложением утвердить кандидатом в вице-президенты лидера демократического большинства в сенате, техасского миллионера Линдона Джонсона. На следующий день на первых страницах газет американцы увидели стоящих рядом и улыбающихся Кеннеди и Джонсона. Ничто на этих фотографиях не напоминало о глубокой неприязни, которую питали друг к другу эти два человека, отныне ставшие кандидатами партии на самые высокие административные посты в стране. Как писала позднее в своих воспоминаниях личный секретарь Кеннеди Э. Линкольн: "На поверхности, конечно, было необходимо, чтобы они сохраняли безмятежные и ровные взаимоотношения. Но в глубине души, незаметно для других, у обоих таилось взаимное раздражение" (Evelyn Lincoln. Kennedy and Johnson, p. 2). Ни для кого не составляло секрета, что еще в ходе предварительных выборов - "праймериз", предшествовавших созыву национального съезда демократической партии, между Джоном Кеннеди и Линдоном Джонсоном сложились весьма напряженные, если не враждебные, отношения. Джонсон вел предсъездовскую борьбу за выдвижение своей кандидатуры, подобно другим кандидатам не разбираясь в средствах для достижения своей цели. Однако особо ожесточенной была его борьба с Кеннеди. Столкновения между ними в этот период нередко принимали характер личных выпадов и даже оскорблений. Губернатор штата Мичиган Мэннен Уильяме вспоминал, как всего лишь за две недели до съезда сторонники Джонсона пригрозили губернаторам многих штатов лишением фондов на ведение их собственных предвыборных кампаний, если они решат предпочесть Кеннеди Джонсону. Другие вспоминали, как миллионер Джонсон совсем недавно обвинял миллионера Кеннеди в том, что его миллионы были заработаны-де не "личным трудом, энергией или талантом", а получены в наследство от богатого папеньки, и что сенатор Кеннеди частенько "отлынивал" от участия в сенатских голосованиях, не оправдывая тем самым оказанное ему избирателями доверие. Но вот съезд вынес свое решение, и трезвый политический расчет, которым отличались многие решения и действия Кеннеди, одержал верх над личной неприязнью к Джонсону. С точки зрения обеспечения победы на предстоявших президентских выборах решение Кеннеди взять себе в "напарники" южанина Джонсона было весьма дальновидным. Даже Теодор Соренсен, как и все близкие к Кеннеди люди, активно недолюбливавший громогласного и бесцеремонного техасца, был вынужден позднее признать, что именно Джонсон обеспечил поддержку Луизианы, Техаса, Северной и Южной Каролины и тем самым помог Кеннеди одержать победу на президентских выборах.

Выступив перед делегатами съезда, Кеннеди потребовал жертв во имя провозглашенной им политики "новых рубежей", с которой отныне будет ассоциироваться и его имя и годы его администрации. Новый лозунг требовал разъяснения, и Кеннеди определил "новые рубежи" как "доселе неизведанные области науки и космоса, нерешенные проблемы мира и войны, непобежденные очаги невежества и предрассудков, неразрешенные проблемы нищеты и излишков". Утвержденная съездом предвыборная платформа партии, озаглавленная "Права человека", носила несколько более конкретный характер, чем речь новоиспеченного кандидата, и обещала, помимо всего прочего, обеспечение равных гражданских прав для всех американцев, проведение широкой программы реформ в области трудового законодательства, образования, здравоохранения и социального обеспечения.

В день победы Кеннеди на съезде состоялась весьма важная встреча его отца Джозефа П. Кеннеди с влиятельным в политических кругах США издателем и владельцем журнального концерна "Тайм - Лайф инкорпорейтед" Генри Люсом. Согласно Д. Халберстаму, автору книги "Самые лучшие и самые способные", беседа между Кеннеди и Люсом касалась, по сути дела, того, какие позиции займут влиятельные "Тайм" и "Лайф" в предстоящей кампании. Беседа превратилась в довольно жаркую дискуссию, поскольку Люс попытался разделить проблемы на международные и внутренние и намекнул, что его не обеспокоило бы, если бы Джон Кеннеди проявил либерализм во внутренних вопросах. Джозеф Кеннеди воспринял эти слова как личное оскорбление. "Мой сын никогда не будет чертовым либералом", - вспылил Кеннеди. "Погоди, погоди, Джо, - ответил Люс, - но ему же, несомненно, нужно баллотироваться в качестве либерала. Демократ должен быть левее центра, чтобы заполучить голоса больших городов Севера, так что не обвиняй его в том, что он будет выступать с позиций левее центра. Мы во всяком случае не собираемся этого делать. Мы понимаем стоящие перед ним сложности и что он вынужден делать. Так что мы не будем нападать на него по этому поводу". "Но по международным проблемам,- продолжал Люс, - если он проявит какие-либо признаки слабости в вопросах антикоммунизма или (тут Люс решил высказаться более категорично) если он проявит слабость в вопросах защиты свободного мира, ему от нас не поздоровится". "Ну, на этот счет можешь быть спокоен,- гарантировал Джозеф Кеннеди,- мой сын не собирается проявлять мягкость по отношению к коммунизму". "Учти,- сказал Люс,- если он все-таки ее проявит, мы разнесем его в пух и прах" (David Halberstam. The Best and the Brightest. Random House. New York, 1972, p. 18). Свидетельством того, насколько серьезно было воспринято Джоном Кеннеди предупреждение Г. Люса и консервативных политических и деловых кругов США, явилась вся предвыборная кампания кандидата демократической партии, строго выдержанная в единственно приемлемом для этих кругов духе "холодной войны".

Национальный съезд республиканской партии состоялся двумя неделями позже, 25 июля, в Чикаго. Утверждение кандидатуры Ричарда Никсона в качестве кандидата республиканцев было предрешено еще до начала работы съезда. Единственный возможный соперник его, губернатор штата Нью-Йорк Нельсон Рокфеллер, снял свою кандидатуру в конце 1959 г., хотя и продолжал занимать сдержанную позицию в отношении кандидатуры Никсона. В ходе работы съезда группа консерваторов попыталась было выдвинуть кандидатуру крайне правого сенатора из Аризоны Барри Голдуотера, но, не получив сколько-нибудь серьезной поддержки у делегатов, Голдуотер снял свою кандидатуру и призвал съезд проголосовать за Никсона. Кандидатом в вице-президенты был утвержден бывший сенатор, представитель США в ООН Генри Кэбот Лодж. Предложив делегатам кандидатуру Лоджа, Никсон дал понять, что в случае победы республиканцев на выборах вопросы внешней политики будут занимать не последнее место в комплексе проблем первостепенной важности, решением которых займется новое правительство.

Центральной темой политической платформы республиканской партии, предлагавшейся вниманию американских избирателей, были "коммунистический империализм" и необходимость избрания на пост президента США ответственного и опытного государственного деятеля, способного противостоять этому "империализму". Формулировка программы республиканцев в области гражданских прав носила более общий характер по сравнению с программой демократической партии, но сама программа намечала в основном те же реформы, которые обещали стране демократы.

Джон Ф. Кеннеди начал свою предвыборную кампанию намного раньше Ричарда Никсона. Так он поступал и в прошлом, когда боролся со своими соперниками за пост члена палаты представителей и сенатора. И так же, как и в прошлом, Кеннеди не жалел финансовых средств для обеспечения своей победы, за ним стояло все 250-миллионное состояние клана. Г. Фэрли считает наивным принимать "за правду и только правду" оценки затрат на избирательную кампанию, сообщенные -позднее семейством Кеннеди. По убеждению этого историка, в ходе всех своих кампаний каждый из трех братьев Кеннеди затратил не только значительно больше, чем его соперник, но и значительно больше официально названной суммы. Более того, Фэрли считает, что, "по существу, семья (Кеннеди) попросту купила свое политическое влияние" (Henry Fairlie. The Kennedy Promise, p. 43).

Когда ранней весной 1968 г. один из английских журналистов поинтересовался у Роберта Кеннеди причиной, почему американцы проявляют такую готовность доверять свои судьбы миллионерам, Р. Кеннеди ответил: "Потому что они считают, что нам нет нужды их надувать". В каком-то смысле он был прав, характеризуя психологический настрой американского обывателя, но, конечно, не это является основной причиной все более частого появления в последние десятилетия состоятельных людей на авансцене американской политики. Просто, располагая более широкими, а подчас даже практически неограниченными финансовыми возможностями, состоятельные люди, баллотирующиеся на выборные посты, могли расходовать поистине колоссальные средства для обеспечения своей победы. И действительно, только кандидат, располагающий огромным личным состоянием, мог, не считаясь с затратами, начать свою предвыборную кампанию задолго до других своих соперников, только действительно состоятельная семья могла приобрести самолет за 375 тыс. долл., оперативно создать на его базе компанию по сдаче в аренду самолетов и передать в личное пользование Джона Кеннеди для облегчения ведения предвыборной борьбы или же установить для него персональную телефонную подстанцию с коммутатором. Помимо весьма большой группы советников и помощников, сопровождавших Кеннеди в предвыборных поездках по стране, с ним повсюду следовала группа профессоров Гарвардского университета во главе с Арчибальдом Коксом, готовившая материалы для многочисленных выступлений кандидата перед избирателями, а также специалист, помогавший Кеннеди отрабатывать дикцию, и психолог, изучавший реакцию людей, слушавших его выступления.

Только располагая неограниченными финансовыми возможностями, можно было обеспечить такую организацию видимой стихийности широкой поддержки его кандидатуры, о которой следующим образом вспоминал один из близких помощников Кеннеди: "Это произошло в Детройте... Как только самолет приземлился и Кеннеди появился в дверях, толпа начала надвигаться. Она снесла снежное ограждение и навалилась на Кеннеди... "Бог мой,- сказал позднее Кеннеди,- я не могу поверить в такую толпу. Как вам удалось это сделать?" Я и сам не мог поверить этому. Но эта сцена выглядела настолько хорошо на кинопленке и в прессе, что с тех пор мы намеренно организовывали такой наплыв толпы на Кеннеди. Я поручал двум своим людям держать веревку в аэропорту или на пути следования автомашины Кеннеди, затем в нужный момент они выпускали веревку из рук и толпа бросалась к Кеннеди. И вновь это выглядело случайностью" (Ibid., p. 57). Как это часто было в прошлом и столь же часто, по-видимому, будет происходить и в будущем, внешняя эффектность и размах предвыборной кампании в США, зависящие в первую очередь от финансовых возможностей кандидата и поддерживающих его кругов, умелая и продуманная ее организация, оказывались в конечном итоге не менее решающими, чем политические позиции кандидата или программа его действий.

Основным содержанием всех выступлений Кеннеди в период предвыборной кампании были обещания, основной темой - призыв действовать. По-прежнему не называя Эйзенхауэра по имени, он убеждал собиравшихся послушать его американцев в том, что стране необходим "энергичный защитник национальных интересов, а не пассивный маклер, действующий от имени соперничающих между собой частных интересов". Государственный деятель, обитающий в Белом доме, заявлял Кеннеди, должен быть не просто президентом, т. е. председательствующим лицом, "он должен быть прежде всего верховным администратором в полном смысле этого слова. Он должен быть готов к отправлению в полном объеме всей власти, как предусматриваемой конституцией, так и некоторых функций, ею не предусмотренных" (Ibid., p. 66). Достаточно было вспомнить часто цитировавшееся Эйзенхауэром высказывание Линкольна: "Во все то, что люди могут хорошо сделать сами, правительство вмешиваться не должно", чтобы понять сущность предлагавшейся кандидатом демократов альтернативы к философии государственного правления, которую проповедовал и которой придерживался в течение всего своего пребывания в Белом доме республиканский президент. Критика Кеннеди в адрес Эйзенхауэра не означала, что он сам исповедовал иную философию. Но в отличие от Эйзенхауэра Кеннеди был, как писал Хобарт Роуэн, "действительным, а не слепым защитником системы свободного предпринимательства, одним из самых лучших друзей, которых когда-либо имел в Белом доме деловой мир. Лишь немногие мыслящие бизнесмены согласятся со справедливостью этого утверждения, а большинство его отвергнет... Главное, чего не смогли осознать представители деловых кругов, было то, что Джон Ф. Кеннеди в своих действиях был исключительно умеренным человеком, стремившимся привлечь на свою сторону консервативные элементы в своей собственной партии и в деловом мире". Роуэн считает, что "трезвый анализ деятельности администрации Кеннеди убедительно доказывает, что Кеннеди не был настроен против делового мира. Напротив, он даже пошел дальше большинства республиканских президентов (с которыми деловой мир скорее склонен себя отождествлять) в установлении существенных контактов с бизнесом" (Hobart Rowen. The Free Enterprisers: Kennedy, Johnson and the Business Establishment, G. P. Putnam's Sons. New York, 1964, p. 294, 16). Последнее обстоятельство даже оттолкнуло позднее от Кеннеди многих из его либерально настроенных сподвижников.

'Военно-промышленный комплекс' требовал постоянного внимания от президента

Предвыборные выступления Кеннеди изобиловали призывами к возрождению идеи об исторической миссии Соединенных Штатов вести за собой весь остальной мир. "Пенсильвания-авеню (вашингтонская улица, на которой расположен Белый дом. - Э. И.) более не является уличкой местного значения,- писал Кеннеди в журнале "Кэтолик уорлд".- Она проходит через Париж и Лондон, Анкару и Тегеран, Нью-Дели и Токио. И если Вашингтон является столицей свободного мира, президент США должен быть его лидером. Этого требует наша конституция, этого требует наша история, этого требует наше выживание" (Henry Fairlie. The Kennedy Promise, p. 69). Немаловажное место в выступлениях Кеннеди занимала риторика худших периодов "холодной войны", по своей агрессивности сравнимая лишь с высказываниями Трумэна, Даллеса и Черчилля. Обеспечив себе поддержку либерального крыла партии на съезде, Кеннеди больше не собирался церемониться со своими недавними союзниками. Сейчас ему нужны были голоса консерваторов, и Кеннеди оперативно перестраивался, демонстрируя свою непоколебимую решимость бороться с коммунизмом. "На всей территории земного шара свобода и коммунизм сплелись в мертвой схватке", - заявлял он в одном городе (Ibid., p. 71); "на коммунистов не действуют слова, на них действует лишь сила", - говорил он в другом; "коммунисты полны решимости уничтожить нас", - угрожал он в третьем. "Мы должны идти вперед наперехват коммунизму, а не ждать, пока он придет к нам, и лишь после этого действовать", - писал он в дни предвыборной кампании("American Abroad", October 1960). Угрожая американцам неминуемой катастрофой, Кеннеди призывал к перевооружению Западной Европы, увеличению военной мощи США, и в частности к наращиванию ракетной мощи с целью отражения "коммунистической опасности".

"Кеннеди начинает все больше и больше походить на покойного Джона Фостера Даллеса",- не преминул заметить один из видных американских публицистов, Стоун, после первых телевизионных дебатов между Кеннеди и Никсоном ("I. F. Stone's Weekly Newsletter", September 28, 1960). Откровенным антикоммунизмом веяло от заявления Кеннеди в ходе этих дебатов: "Мы должны принять в Соединенных Штатах законы для нашей защиты от тех, кто хотел бы уничтожить нас изнутри", на что Никсон был вынужден отреагировать: "Необходимо также, будучи начеку, оставаться справедливыми" (Marvin R. Weisbord. Campaigning for President, p. 403 - 404). В свете этих высказываний кандидата демократов по меньшей мере странным выглядело утверждение пропагандистов демократической партии о чуть ли не врожденном либерализме Джона Кеннеди. Сам Кеннеди предпочитал называть себя в отличие от "профессиональных либералов" "прагматичным" или "практическим либералом", т. е., как расшифровывает Г. Фэрли этот эвфемизм, Кеннеди "нуждался в либерализме в качестве инструмента для достижения иных целей, и он прибегал к нему, когда ему это было выгодно" (Henry Fairlie. The Kennedy Promise, p. 79). Кеннеди явно нуждался в поддержке либерального крыла демократической партии, в течение восьми последних лет связывавшего свои надежды со Стивенсоном, для обеспечения своей победы на съезде. В предсъездовские месяцы он часто появлялся в окружении либерально настроенных деятелей, в его выступлениях порой проскальзывали идеи либерального толка. По мере того как шансы победы Кеннеди на съезде увеличивались, либералы в его окружении отходили на задний план, а выступления стали носить все более "консервативный характер. И тем не менее, вопреки фактам, многие западные авторы в своих трудах, написанных уже после гибели Кеннеди, продолжают отстаивать утверждение о либерализме тридцать пятого президента США. Поистине пророчески звучат сейчас слова Джеймса М. Бёрнса, высказанные им за три года до гибели Кеннеди: "Если он погибнет в авиационной катастрофе, он станет либеральным мучеником" ("New Republic", October 31, 1960). Кеннеди погиб при иных обстоятельствах, но в либеральные мученики он был зачислен буржуазными историками с завидной оперативностью.

Ричард Никсон, вся жизнь и политическая карьера которого была связана с республиканской партией, строил всю свою предвыборную кампанию на ошибочной, по признанию многих американских исследователей, тактике отождествления своей политической программы на будущее с деятельностью администрации Эйзенхауэра. Впрочем, у Никсона не было иного выхода, поскольку в течение последних восьми лет он был членом этой администрации и нес, наряду с президентом и членами кабинета, ответственность за проводившийся ею курс. Однако попытка Никсона въехать в Белый дом, ухватившись, по американскому образному выражению, "за фалды" Эйзенхауэра и апеллируя, как это делал в прошлом Эйзенхауэр, к широкой американской общественности с призывом поддержать его, не находила теперь отклика среди демократов, голосовавших за республиканского кандидата в 1952 и 1956 гг. Выступая перед избирателями в ходе предвыборной кампании, Никсон заявлял: "Я убежден, что, когда мы избираем президента Соединенных Штатов, американский народ, как свидетельствует история, учитывает не только партийные ярлыки. Он оглядывается на пройденный путь. Он обращает внимание на курс, за который выступает кандидат, и стремится определить, в каком руководстве нуждается Америка..." (Marvin R. Weisbord. Campaigning for President, p. 191). Но в том-то и было дело, что в ходе предшествовавших двух избирательных кампаний американские избиратели, политические и монополистические круги отдали предпочтение не какой-то определенной партии и даже не политическому курсу или программе действий, а лично Эйзенхауэру. Причем многие избиратели делали это в наивной надежде на способность генерала вывести страну из тяжелого положения, в котором она оказалась в результате почти восьмилетнего пребывания у власти трумэновской администрации, а политические и монополистические круги - исходя из трезвого расчета и уверенности в том, что именно Эйзенхауэр будет наиболее приемлемым проводником их идей и защитником их интересов. В 1960 г. Никсон не вызывал аналогичных чувств надежды и уверенности.

Кеннеди намеренно подчеркивал в своих выступлениях, что он будет в своей деятельности на посту президента продолжателем традиций и дел, начатых его предшественниками - представителями демократической партии Вудро Вильсоном, Франклином Рузвельтом и Гарри Трумэном, и называл Никсона "интеллектуальным наследником" малопопулярных в стране республиканских президентов и политических деятелей - У. Мак-Кинли, Т. Дыои, А. Лэндона, К. Кулиджа, У. Гардинга и У. Тафта. Кеннеди особо подчеркивал, что, в отличие от Эйзенхауэра (который, по собственному признанию, находил президентский пост "увлекательным", но не чувствовал сколько-нибудь заметного расположения к слову "политика"), он "питает большое расположение к слову "политика"". И как бы в подтверждение и в доказательство этого политика, и прежде всего внешняя политика, была центральной темой его предвыборных выступлений, речей и статей.

Острота предвыборной кампании объяснялась тем обстоятельством, что ни Никсон, ни Кеннеди не располагали сколько-нибудь явными преимуществами друг перед другом, с точки зрения американских избирателей (Кроме Дж. Кеннеди и Р. Никсона в президентской кампании 1960 г. принимали участие кандидаты по крайней мере семнадцати партий, о большинстве из которых американцы слышат лишь в связи с предвыборными кампаниями). Опрос общественного мнения, проведенный Дж. Гэллапом незадолго до созыва национальных съездов обеих партий, выявил незначительное преимущество Кеннеди над Никсоном, но уже в сентябре кандидаты поменялись местами - теперь уже незначительным преимуществом обладал Ричард Никсон. В этих условиях значение приобретали не только содержание предвыборных обещаний, но и умение произвести хорошее впечатление на слушателей, зрителей. Однако решающее значение оставалось за финансовыми возможностями и обеспечиваемыми этими возможностями преимуществами перед соперником.

Соперники активно разъезжали по стране, пользуясь случаем выступить перед любой мало-мальски представительной аудиторией с изложением своих взглядов на государственный политический курс, экономические и социальные проблемы, стоящие перед страной, с критикой программы действий, предложенной партией соперничающего кандидата. Никсон ссылался на приобретенный им на посту вице-президента ценный опыт в вопросах внешней политики и на внушительный опыт в этой же области своего партнера по "тандему" Генри Кэбота Лоджа. Кеннеди, парируя слишком уж явные намеки на его малоопытность, саркастически заявлял, что Никсон, несомненно, обладал большим опытом, но опытом в осуществлении политики "отступлений, поражений и слабости", и утверждал, что в противовес этой политике демократическая партия предлагала Америке политику решительных действий и движения вперед. В числе внешнеполитических проблем, чаще всего фигурировавших в выступлениях кандидатов, был вопрос отношения США к революционной Кубе. Кеннеди решительно выступал за поддержку Соединенными Штатами "демократических антикастроских сил". Никсон с видимым возмущением отвергал эту идею. Позднее, правда, он признал, что, зная о конкретных планах администрации Эйзенхауэра, уже давно готовившей вторжение контрреволюционных сил на Кубу, он был вынужден в интересах сохранения государственного секрета выглядеть ее противником в глазах мировой и американской общественности. Были расхождения в позициях Кеннеди и Никсона и по вопросу территориальных претензий КНР, касавшихся островов Куэмой и Мацзу. По остальным вопросам внешней политики США особых расхождений между кандидатами не было. Из выступления в выступление Кеннеди переходили обещания провести в случае избрания серьезные социальные реформы, включая медицинское страхование престарелых, оказание федеральной помощи учителям, повышение минимума заработной платы американским рабочим, либерализацию и расширение программ социального обеспечения. Никсон обещал американцам те же блага, но добавлял, что провозглашаемая его партией программа обойдется американским налогоплательщикам на 15 млрд. долл. дешевле. В основном же Р. Никсон, подобно своим республиканским предшественникам Гуверу и Эйзенхауэру, считал, что федеральная помощь на осуществление мер в области социального обеспечения должна оказываться лишь в том случае, когда исчерпаны или представляются неэффективными меры, принимаемые властями штатов.

По наблюдению одного из журналистов, сопровождавших Никсона в поездке по стране, в основе всех предвыборных выступлений республиканского кандидата лежал один текст, который зачитывался в каждом городе и перед каждой аудиторией без существенных изменений, с одними и теми же раз и навсегда заученными интонациями и жестами. Никсон оборонялся, защищая внешнеполитический и внутриполитический курс администрации Эйзенхауэра; Кеннеди активно наступал, неизменно начиная свои выступления словами: "Я не доволен тем, как..." или "Отдаете ли вы себе отчет в том, что..." и завершая их фразой: "Я уверен, что мы добьемся большего успеха... нас ожидает блестящее будущее". Он буквально обрушивал на слушателей многочисленные факты и цифры, свидетельствовавшие о бедственном положении многих американских семей, низкой заработной плате американских рабочих, плохих жилищных условиях, недогрузке производственных мощностей в сталелитейной промышленности и т. д. и т. п. Естественно, что эти беспокоившие многих американцев вопросы находили живой отклик у населения промышленных городов и сельскохозяйственных районов страны.

Ни для кого не явилось неожиданностью, что в ходе предвыборной кампании был поднят вопрос о принадлежности кандидата демократической партии к католической церкви. Никсон пользовался любой возможностью, чтобы подчеркнуть свое отрицательное отношение к попыткам своих сторонников акцентировать внимание избирателей на католицизме Кеннеди. Штаб-квартира республиканцев инструктировала местные организации своей партии воздерживаться от нападок на религиозные убеждения Кеннеди. В результате, как, по-видимому, и ожидалось, этот вопрос оказался в центре внимания общественности. По подсчетам Комитета по наблюдению за законностью ведения предвыборной кампании, в течение нескольких месяцев, предшествовавших выборам, в стране были распространены десятки миллионов листовок стоимостью в сотни тысяч долларов, в которых американских избирателей предупреждали об опасности избрания католика на пост президента США. Суммы, израсходованные на выпуск этих листовок, были настолько значительны, что трудно было даже предположить, что какая-то религиозная организация или даже протестантская церковь Америки могла позволить себе пойти на такие расходы. То, что за этой кампанией стояла сама республиканская партия с поддерживавшими ее многочисленными "жирными котами", не жалевшими средств для обеспечения победы своего кандидата, было, по сути дела, "секретом Полишинеля".

Кульминацией предвыборной кампании 1960 г. явилась серия телевизионных дебатов между Кеннеди и Никсоном. Оглядываясь назад, многие американские специалисты позднее отмечали, что четыре телевизионные дискуссии, за которыми внимательно следили в общей сложности 120 млн. американцев, были заведомо более выгодны Кеннеди, чем Никсону. Вице-президент был в центре внимания американской общественности в течение последних восьми лет и успел завоевать если не популярность, то уж во всяком случае известность. Кеннеди же был гораздо менее известен стране, и появление на национальном телевизионном экране перед десятками миллионов зрителей могло, в случае успешного выступления, убедить избирателей в его политической зрелости и способности исполнять обязанности президента США. Телевизионные дебаты, состоявшиеся в сентябре - октябре 1960 г., были посвящены обсуждению позиций каждого из кандидатов по широкому кругу вопросов внешней и внутренней политики. (Вопросы гражданских прав и расовой дискриминации кандидатами не дебатировались.) И вновь Кеннеди активно наступал, а Никсон оборонялся, лишь изредка позволяя себе перейти в контрнаступление. Кеннеди выглядел на телеэкране свежим, энергичным, Никсон - уставшим и скованным. Впоследствии проведенным опросом было установлено, что у радиослушателей сложилось более благоприятное впечатление о Никсоне, чем у телезрителей. Но телевизионное впечатление оказалось сильнее. 49% американских избирателей впоследствии признали, что телевизионные дебаты оказали определенное или решающее влияние на их решение, за кого голосовать, хотя многие из них помнили не столько то, о чем говорили кандидаты, сколько то, как они выглядели на экране.

В ходе предвыборной кампании произошло событие, в результате которого Кеннеди удалось привлечь на свою сторону голоса черных избирателей. В Атланте за участие в сидячей демонстрации в одном из местных ресторанов, практиковавшем сегрегацию, был арестован видный негритянский лидер Мартин Лютер Кинг. По рекомендации своих советников, оперативно оценивших ситуацию, Кеннеди позвонил по междугородному телефону жене Кинга, выразив ей свое сочувствие по поводу самоуправства местных властей и поддержав борьбу негритянского населения за десегрегацию общественных мест. Расчет Кеннеди вновь полностью оправдался, расписанный на следующий день в печати поступок Кеннеди привлек в лагерь его сторонников негритянское население по крайней мере пяти южных штатов.

Лишь на заключительном этапе предвыборной кампании в нее включился президент Эйзенхауэр. За неделю до выборов он выступил в ряде крупнейших городов Востока страны, превознося опыт и послужной список обоих кандидатов своей партии и убеждая избирателей, что только Никсон и Лодж смогут спасти мир и предотвратить инфляцию. Кеннеди он иронически назвал "молодым гением", которому, однако, недостает качеств, необходимых для президента Соединенных Штатов. У Кеннеди ощущается явный недостаток опыта в сочетании со столь же явным избытком неверных представлений и противоречащей фактам информации, строго выговаривал старый генерал. Но включение Эйзенхауэра в кампанию уже мало что могло изменить в оставшуюся до дня выборов неделю.

Уже первые сведения, поступившие в штаб-квартиру демократической партии с разных концов страны в день выборов, свидетельствовали о том, что ее кандидаты несколько обошли в количестве полученных голосов своих республиканских соперников. Окончательная победа Кеннеди оказалась весьма маловнушительной, он получил 34,2 млн. голосов, всего на 113 тыс. голосов или на одну десятую процента голосов больше, чем кандидат республиканцев. Такого незначительного разрыва в голосах, полученных кандидатами двух основных политических партий страны, американская история не знала с 1880 г. Против кандидата демократов проголосовали большинство избирателей, имеющих высшее образование и обладающих высоким уровнем дохода, так же как и большинство женщин, фермеров, протестантов, пожилых людей и жителей мелких провинциальных городов. Католицизм Кеннеди в конечном итоге сыграл скорее положительную, чем отрицательную роль в обеспечении его победы: большинство избирателей 14 американских штатов, в которых католическое население составляло от 20 до 60%, предпочло кандидата демократической партии. Демократы сохранили большинство в обеих палатах конгресса, хотя республиканцам и удалось несколько увеличить число принадлежащих им мест в палате представителей и в сенате.

Образ энергичного, всем интересующегося и пытающегося вникнуть в существо многочисленных проблем верховного администратора страны, столь разительно отличающийся от образа его предшественника в Белом доме, стал складываться в стране буквально с первых минут вступления Джона Ф. Кеннеди на пост президента. Уже в ходе торжественного парада в день своей инаугурации 20 января 1961 г. Кеннеди, заметив отсутствие кадетов-негров среди маршировавших мимо трибун подразделений одной из военных академий США, чуть ли не на месте пытался выяснить причины такой явной дискриминации. На следующее утро вместо с фотографиями президента, присутствующего на церемонии принесения присяги членами его нового кабинета и пожимающего руку бывшему президенту Г. Трумэну, был опубликован первый президентский указ об увеличении субсидий 4 млн. голодающих американцев. Не без содействия журналистов, многие из которых сразу же прониклись симпатией и уважением к молодому, живому и общительному президенту, Кеннеди уже в первые недели своего пребывания в Белом доме изображался не иначе как диктующим указания своим сотрудникам, читающим на ходу государственные документы, встречающимся и консультирующимся с представителями политических и деловых кругов страны.

За первые два месяца на посту президента США Кеннеди издал 32 официальных заявления, 22 президентских указа, произнес 12 речей, направил 28 посланий главам иностранных государств, провел 7 пресс-конференций. "Он был в восторге. Ни для кого не составляло секрета, что он хотел быть президентом. Он добился этого в трудной борьбе. Как и большинство людей, он был честолюбив в своих устремлениях, и сейчас он был на самой вершине",- вспоминал об этих днях специальный советник президента Теодор Соренсен (William Manchester. Portrait of a President. Little, Brown and Company. Boston, 1962, p. 16). Сам Кеннеди откровенно признавался автору одной из первых книг о нем Уильяму Манчестеру, что, проявляя в этот период высокую степень активности, он руководствовался чисто практическими соображениями: "Я всегда верил в важность первого впечатления. На пресс-конференциях я создавал впечатление человека, знающего, что он делает, и вся моя деятельность, по-моему, способствовала рождению уверенности" (Ibid., p. 15).

Под стать новому президенту были многие члены его кабинета и большинство его ближайших советников и помощников. Всей своей деятельностью уже в первые дни пребывания в Белом доме, назначением на ответственные правительственные посты энергичных, несомненно способных и в большинстве своем молодых людей Кеннеди как бы подкреплял слова, произнесенные им в день инаугурации со ступенек Капитолия: "Факел передан новому поколению американцев". Американский политический обозреватель Джеймс Рестон усмотрел в результатах партийных съездов демократов и республиканцев 1960 г. "переход власти от людей, родившихся в XIX веке, к новому поколению, родившемуся в двадцатом столетии" (Henry Fairlie. The Kennedy Promise, p. 81).

Средний возраст членов кабинета Кеннеди и его ближайших советников составлял немногим более 37 лет, однако, несмотря на свою относительную молодость, это в основном были люди, либо располагавшие широкими и влиятельными связями в финансово-монополистических кругах США, либо же преуспевшие на политическом или научном поприще. Министром обороны был назначен бывший президент "Форд мотор компани" Роберт Макнамара, министром финансов - представитель банкирского дома Диллонов миллионер Дуглас Диллон, государственным секретарем - бывший президент Фонда Рокфеллера Дин Раек, министром торговли - крупный бизнесмен Лютер Ходжес, министром труда - располагавший широкими связями среди лидеров американских профсоюзов юрист Артур Гольдберг. Один из основных постов в кабинете - министра юстиции - получил родной брат президента Роберт Кеннеди. Роберт Макнамара и Дуглас Диллон числились республиканцами, и в их назначении на ответственные посты в правительстве демократов многие разгадали стремление нового президента переложить ответственность за неизбежно возникавшие серьезные проблемы в двух наиболее сложных областях деятельности правительства - обороны и финансов - на представителей оппозиционной партии. Решение Кеннеди привлечь республиканцев в состав своего кабинета было весьма дальновидным, поскольку именно эти две области государственной политики США всегда были объектом наиболее активной критики со стороны представителей оппозиционной партии в конгрессе. Не менее дальновидным и рассчитанным было назначение Лютера Ходжеса министром торговли, рассматривавшееся как свидетельство протянутой президентом "оливковой ветви деловому миру" (Deane and Datnd Heller. The Kennedy Cabinet; America's Men of Destiny. Monarch Books Inc., Derby, Conn., 1961, p. 87 - 88 )и проявленной им готовности действовать в соответствии с интересами этих кругов. Вообще, как выбор членов кабинета, так в особенности и то, кто был обойден при этом, красноречиво свидетельствовали, какова будет политика нового правительства в отношении "большого бизнеса". Ни в кабинете, ни в ближайшем окружении президента не оказалось ни одного человека, который мог бы рассматриваться деловыми кругами как "опасный радикал".

В прессе оживленно комментировалось назначение на пост министра юстиции 35-летнего Роберта Кеннеди. Юрист по образованию и журналист по весьма скромному опыту работы, Роберт Кеннеди был в 50-х годах активным участником маккартистского движения. Он уже сыграл и ему еще предстояло сыграть весьма важную роль в политической карьере старшего брата на всем протяжении пребывания последнего в Белом доме. Средний Кеннеди следующим образом объяснял свой интерес к государственной службе: "Мой отец, в частности, считал, что наша семья преуспела в Америке, и подчеркивал, что мы были обязаны сослужить службу нашей стране" (Ibid., p. 14). О том, кому и как сослужил службу Р. Кеннеди, может свидетельствовать хотя бы то, что за время, пока он руководил министерством юстиции, антитрестовское законодательство практически не применялось.

Воспоминания близких к семье Кеннеди лиц свидетельствуют о том, что глава семейства миллионер Джозеф Кеннеди целеустремленно и настойчиво готовил своих сыновей к политической карьере, будучи убежден, что по крайней мере одному из них предстоит стать президентом Соединенных Штатов. Джон Кеннеди стал президентом США политическую карьеру Роберта Кеннеди оборвала в 1968 г. буквально на пороге Белого дома пуля убийцы, младший брат - Эдвард играет активную роль в кругах конгресса. Семья миллионеров Кеннеди вышла на политическую арену США в конце 50-х годов, и вряд ли можно сомневаться в том, что многочисленные представители ее, принадлежащие к младшему поколению, по семейной традиции и благодаря своим финансовым возможностям будут стремиться продолжить начатое.

Вокруг имени Джона Ф. Кеннеди велось и ведется много споров. При всем том, однако, количество трудов, восхваляющих личность и политический курс тридцать пятого президента США, явно превышает число трудов, авторы которых стремятся к объективному анализу значимости вклада Джона Кеннеди в американскую историю.

Оценивая этот вклад, следовало бы прежде всего заметить, что ни один президент в истории США не давал в ходе предвыборной кампании такого количества обещаний, как Кеннеди. В "Конгрешнл куотерли" как-то было подсчитано, сколько всевозможных обещаний дал кандидат демократической партии. Их оказалось по меньшей мере 220. в том числе 54 - по внешней политике, 21 - по сельскому хозяйству и положению фермеров, 15 - по вопросам национальной безопасности, 41 - по вопросам труда и социального обеспечения, 24 - по природным ресурсам, 14 - по торговле, 16 - по экономической политике, 35 - по вопросам, касающимся управления и судебной системы. Вряд ли при этом подсчете учитывалось обещание, фигурировавшее в той или иной форме во многих предвыборных выступлениях Кеннеди, о том, что, стаз президентом, он лично, и только он, будет принимать важнейшие решения по внешней политике. Однако именно это обещание было выполнено в первую очередь и, надо сказать, весьма оригинально. Кеннеди назначил заместителем государственного секретаря Честера Боулса, помощником государственного секретаря - Мэннена Уильямса, прежде чем Дин Раек сам был назначен государственным секретарем. И, даже став уже государственным секретарем, Раек был вынужден молча соглашаться с дальнейшим вмешательством президента в его прерогативы. Не консультируясь с ним, Кеннеди назначил Э. Стивенсона представителем США в ООН, Джорджа Болла заместителем государственного секретаря и Аверелла Гарримана послом по особым поручениям. Трудно было предположить более явный намек президента на то, кто в действительности будет руководить внешней политикой страны.

Несмотря на различный прошлый опыт ближайших сподвижников президента Кеннеди и отводимую им роль в осуществлении государственного политического курса, у них, по меткому наблюдению Г. Фэрли, было нечто общее: "Джон Кеннеди поставил на ответственные посты людей, которые были не просто свидетелями войны и дипломатии, а свидетелями их в условиях "холодной войны" (Henry Fairlie. The Kennedy Promise, p. 127).

Г. Фэрли считает, что Кеннеди "тесно связал себя с идеологией "холодной войны" частично своими заявлениями... но также и сделанными им назначениями". Дин Раек и Роберт Макнамара, получившие наиболее ответственные посты в кабинете, были рекомендованы президенту бывшим министром обороны Робертом Ловеттом, прозванным в Вашингтоне "мистером национальная безопасность" (кстати говоря, Кеннеди предлагал любой из этих постов Ловетту, но тот отклонил предложение, довольствуясь ролью закулисного вершителя судеб и проводника интересов магнатов "большого бизнеса" США). Росуэлл Гилпатрик и Поль Нитце, назначенные на крупные посты в министерстве обороны, казались, по словам Фэрли, "затвердевшими ракетами, вызванными к жизни из арсенала "холодной войны", в который они были помещены десятилетие назад" (Ibid., p. 125). Джон Кеннеди получил "холодную войну" в наследство от своих предшественников Г. Трумэна и Д. Эйзенхауэра и, похоже, не намеревался предпринимать каких-либо попыток вырваться из ее инерции. Внешняя политика США продолжала оставаться на том этапе внешней политикой "холодной войны", а американская экономика, говоря словами министра финансов Дугласа Диллона, стала "динамичным оружием "холодной войны"... ее активной, формирующей силой" ("Time", August 18, 1961). В своем первом ежегодном послании конгрессу, датированном 30 января 1961 г., президент Кеннеди заявил, что для решения "конфликта между свободой и коммунизмом США следует первым делом наращивать вооружения". В его первом бюджете, представленном на утверждение конгресса, основную часть расходов составляли ассигнования на военные нужды.

Согласно воспоминаниям автора книги "Портрет президента" Уильяма Манчестера, Кеннеди не соглашался с теми, кто пытался сравнивать его президентство с годами пребывания в Белом доме Франклина Рузвельта, заявляя: "Эти два периода отличаются друг от друга коренным образом. Проблемы, стоявшие перед Рузвельтом, были проблемами чисто внутреннего характера, тогда как мои носят в основном международный характер" (William Manchester. Portrait of a President, p. 215). Кеннеди как-то подсчитал, что 80% вопросов, решением которых он занимался в течение этого периода, касались внешней политики США. Это отнюдь не означало, что перед страной и ее президентом не стояло проблем внутриполитического характера. О том, что их было с избытком, свидетельствовали хотя бы те же предвыборные обещания Кеннеди. Но президент отдавал явное предпочтение внешнеполитическим проблемам. Характерной в этом смысле была уже первая, инаугурационная речь президента 20 января 1960 г., в которой он не счел необходимым хотя бы вскользь коснуться внутренних проблем Америки. Расчет Кеннеди был очевиден: подними он в этой речи вопросы внутреннего значения, какими бы важными и насущными они ни были, ему внимала бы в лучшем случае лишь американская общественность; у речи, посвященной вопросам внешней политики, аудитория была шире - ее с естественным вниманием слушали во многих странах мира. Правда, Кеннеди упомянул в этой речи о том, что Соединенные Штаты ныне располагают возможностями и необходимыми средствами для ликвидации всех форм нищеты. Но он имел в виду не многомиллионную армию американских бедняков и безработных, а их товарищей по несчастью в других странах, проявление "участия" к судьбе которых было политически более выгодно новому президенту, а с финансовой точки зрения менее обременительно.

Отличавшаяся от заявлений Кеннеди периода предвыборной кампании несколько большей сдержанностью и насыщенностью библейскими интонациями инаугурационная речь, написанная при активном содействии Теодора Соренсена, до сих пор считается многими западными авторами эталоном красноречия президента и его государственной мудрости. Слова Кеннеди, обращенные к соотечественникам: "Не спрашивайте, что ваша страна может сделать для вас, спрашивайте, что вы можете сделать для своей страны", ставшие с тех пор чуть ли не хрестоматийными в американской истории, были, в сущности, парафразой высказывания бывшего президента США У. Гардинга. В целом же речь была выдержана в духе акцентирования исторической миссии Америки в мире и призывала американцев быть готовыми к самопожертвованию. Комментируя эту речь, Г. Фэрли справедливо заметил: "По какому праву лидер свободного народа связывает его обязательством - а это было не что иное, как обязательство - "заплатить любую, цену, нести любое бремя, вынести любые страдания", когда их страна даже не находилась в состоянии войны и не подвергалась прямой угрозе?" (Henry Fairlie. The Kennedy Promise, p. 105 )(подчеркнуто в оригинале. - Э. И.). Уолтер Липпман отмечал позднее, что эта речь Кеннеди содержала "всю философию исполнения (Соединенными Штатами) обязанностей мирового жандарма" ("International Herald Tribune", May 25, 1970), а другой видный американский политический обозреватель, Э. Лыоис, считал, что выраженная президентом в этой речи "вера в американское всемогущество привела нас (т. е. США - Э. И.) к Вьетнаму" ("International Herald Tribune", January 19, 1971).

Однако у большинства американцев мысли о бессмысленности жертв и опасностях, связанных с исполнением роли мирового жандарма, в те дни не возникало, настолько обаятельным и энергичным казался произносивший эти слова молодой президент и настолько многообещающим выглядело с его слов будущее Соединенных Штатов.

Подводя итог первым ста дням своего пребывания в Белом доме, президент Кеннеди заявил, что он удовлетворен тем, что по крайней мере одна цель, поставленная им самим на этот отрезок времени, была выполнена. Эта цель заключалась в том, чтобы зарекомендовать свое правительство "стремящимся к активности, с темпом и размахом деятельности, соответствующим важности проблем" ("Newsweek", May 8, 1961). Всего лишь неделей позже Мак-джордж Банди, специальный помощник президента по вопросам национальной безопасности, красочно прокомментировал активность правительства: "В данный момент мы походим на "Гарлем Глоубтроттерс" (Профессиональная баскетбольная команда США, известная своим поистине трюкаческим мастерством владения мячом), делающую пасы вперед, назад, в сторону и из-под себя. Но никто еще ни разу не попадал в баскетбольную корзинку" (Henry Fairlie. The Kennedy Promise, p. 180 - 181).

То, что мир не баскетбольная площадка и что замысловато изощренные пасы в международной политике приводят к неизмеримо более серьезным последствиям, чем в баскетболе, убедительно продемонстрировали происшедшие в скором времени события. Еще в марте 1960 г. правительство Эйзенхауэра одобрило рекомендацию ЦРУ использовать против революционной Кубы воинственно настроенных эмигрантов, бежавших с острова в США. На подготовку контрреволюционного вторжения на Кубу было ассигновано 13 млн. долл., и в секретном лагере, расположенном в джунглях Гватемалы, срочно обучались военному делу те, кому американское правительство решило доверить осуществление этого вторжения. Кеннеди узнал о лагере и связанных с ним планах уже после победы на выборах, но еще до официального вступления на президентский пост. Дальнейшее развитие событий показало, что Кеннеди также склонен был рассматривать вторжение на Кубу в качестве единственно возможного решения "кубинской проблемы". В апреле 1961 г. президент санкционировал вторжение контрреволюционных банд на Кубу. Позднее, после полного разгрома кубинских контрреволюционеров, в попытке оправдать авантюристическое решение правительства в американской прессе были инспирированы "разъяснения", перекладывавшие всю ответственность за "кубинское фиаско" на Центральное разведывательное управление и его директора Аллена Даллеса, введших якобы в заблуждение малоопытного президента разведывательными данными о слабости правительства Фиделя Кастро и неизбежности поражения кубинских войск. Аналогичное утверждение содержится во многих трудах американских авторов, описывавших позднее этот шаг президента Кеннеди. Они и поныне объясняют провал политики Кеннеди в отношении Кубы не заведомой обреченностью авантюристического политического курса, а всего лишь некоторыми "организационными неполадками" в отдельных звеньях государственного аппарата США.

Подобно Эйзенхауэру в случае с У-2, Кеннеди был вынужден признать свою личную ответственность за провал вторжения на Кубу. Не мог не сделать этого президент, обещавший во всеуслышание лично руководить внешней политикой американского государства. Это, однако, не помешало ему в скором времени уволить в отставку директора ЦРУ, "супершпиона" Америки Аллена Даллеса, и ряд его сотрудников, проваливших "ответственную операцию". Мировая общественность сурово осудила действия правительства Кеннеди, но, как ни странно, кубинское фиаско способствовало повышению популярности президента в США. "Если бы я был британским премьером, меня бы с треском выгнали, а в Америке - по-другому. Ну, совсем как с Эйзенхауэром. Чем хуже мои дела, тем более я популярен", - с радостным недоумением констатировал Кеннеди. Кто, как не он, осуждал в своих предвыборных выступлениях пассивность правительства Эйзенхауэра "перед лицом коммунистической опасности в мире" и кому, как не ему, стороннику решительной и активной внешней политики, следовало оказать полную поддержку в трудное для него время. Так, по-видимому, рассуждали многие из опрошенных американцев. Но популярность популярностью, а безрассудно рисковать Кеннеди больше был не намерен: кто мог знать, как отреагирует американская общественность на повторение подобного провала в будущем.

Это вовсе не означало, что Кеннеди был готов пересмотреть стратегическую линию внешней политики. Пересмотру и новому осмысливанию подлежала лишь тактика претворения в жизнь внешнеполитических интересов американского империализма. Особое внимание должно уделяться "психологической войне" с коммунизмом, с его "опасной идеологией", четко проставил акценты Кеннеди. "Нам нельзя не видеть коварного характера этой новой и более глубокой борьбы,- заявил он в апреле 1961 г.- Нам нельзя не понимать новых идей, новых инструментов, нового понятия безотлагательности, столь необходимых для ведения этой борьбы как на Кубе, так и в Южном Вьетнаме. И нам нельзя не понимать, что именно эта борьба идет сейчас ежедневно без оружия и фанфар, в тысячах деревень, на рыночных площадях и в классных комнатах по всему земному шару... Перед нашей страной и нашим правительством не стоит сейчас более важной задачи, чем эта... Слишком долго мы не видели ничего, кроме традиционных военных нужд... Мы намерены пересмотреть и переориентировать все наши силы, нашу тактику и наши организации в нашем обществе. Мы намерены расширить наши усилия в борьбе, во многих отношениях более трудной, чем война".

Лаос и Западный Берлин были очередными этапами большой стратегии Кеннеди, в ходе которых вырабатывалась и обрастала теоретической плотью тактика "гибкого реагирования".

В своем специальном послании конгрессу 25 мая 1961 г. Кеннеди объявил "великим полем битвы за защиту и распространение свободы в наши дни... Азию, Латинскую Америку, Африку и Ближний и Средний Восток, земли поднимающихся народов" ( "U. S. Government Printing Office, Public Papers of Presidents, J. F. Kennedy, 1961". Washington, 1962, p. 397). В этом же послании были изложены программа мер на случай атомного нападения на Соединенные Штаты и призыв к американцам строить убежища, способные защитить их от радиоактивного излучения. Спустя два месяца, обратившись к стране по телевидению, президент вновь настойчиво убеждал своих соотечественников строить убежища, запасаться водой, продуктами питания, медикаментами.

"Ученые и лжеученые спорили по поводу того, сколько человек переживет ядерную войну при наличии убежищ и в условиях их отсутствия... Торговцы оперативно продавали домашние аптечки, продуктовые пакеты, мешки с песком, перископы, комбинезоны и целебные мази, якобы защищающие от радиоактивных осадков. Нация неистово спорила о том, имеют ли право те, кто обеспечил свое собственное выживание, стрелять в менее предприимчивых соседей, требующих впустить их в убежище, или же отверженные могут в отместку закрывать вентиляционные трубы убежищ. Родители предупреждали своих детей не раскрывать местонахождения семейных убежищ",- так писал об этом периоде на первых порах официально инспирированного, но вскоре вышедшего из-под контроля массового психоза Теодор Соренсен (Theodore Sorensen. Kennedy. Bantam Books, 1966, p. 693).

В течение целого года американцы исступленно оборудовали убежища в многоэтажных домах и небольших коттеджах, в административных зданиях, больницах и школах, запасались водой и консервами. По свидетельству журнала "Тайм", к августу 1961 г. 12 млн. американских семей были готовы к самому худшему ("Time", August 25, 1961). Журнал "Лайф" предлагал "быстрый и легкий способ" строительства убежищ из готовых деталей. 97% американцев могут спастись от радиоактивного излучения, приобретя набор готовых деталей убежища, с убийственным оптимизмом рекламировал журнал "Лайф" продукцию наживавшихся на страхе монополий. К статье в журнале было предпослано письмо президента Кеннеди, одобрявшего эту идею ("Life", September 15, 1961).

У американских историков часто можно встретить утверждение о том, что в годы пребывания в Белом доме президентов-демократов страна переменно находилась в состоянии войны. В принципе это так, хотя нельзя при этом не отметить, что эти войны отличались по своему характеру и целям. Прослеживая историю пребывания демократов у власти, Уолтер Лип-пман писал: "Демократическая партия является прямым потомком партии, находившейся у власти в те годы, когда посредством дипломатии и войн Соединенные Штаты овладели Средним и Крайним Западом... Демократы осуществили покупку Луизианы. Они провозгласили доктрину Монро. Они аннексировали Техас. Они заняли Юго-Босток и Калифорнию" (Henry Fairlie. The Kennedy Promise, p. 10). В годы президентства Вудро Вильсона Соединенные Штаты приняли участие в первой мировой войне во имя достижения целей набиравшего силу американского империализма. В годы пребывания в Белом доме Франклина Рузвельта Соединенные Штаты вступили в союз со свободолюбивыми народами мира в целях разгрома общего врага человечества, но война против фашизма была единственной справедливой войной, в которой приняли участие Соединенные Штаты. Через несколько лет после победы над фашизмом, в годы президентства Трумэна, США совершили агрессию в Корее, кончившуюся бесславным поражением американских милитаристов и их союзников. При Джоне Кеннеди возникла серьезная угроза термоядерной войны в результате агрессивного курса США против Кубы и вызванного им Карибского кризиса. При нем же были созданы предпосылки военной агрессии США во Вьетнаме. Преемник Кеннеди Линдон Джонсон предельно зскалиров а л эту войну, вписавшую позорную страницу в историю Соединенных Штатов.

Что ж, "послужной список" действительно внушительный и дает основания делать соответствующие выводы. Но да позволено будет напомнить апологетам республиканского "послужного списка" испано-американскую войну 1898 г.- первую империалистическую войну, развязанную Соединенными Штатами в годы президентства республиканца Мак-Кинли, и посомневаться в том, что при республиканском президенте набиравшие силу американские монополии упустили бы возможность поживиться на первой мировой войне или что он не допустил бы вмешательства в дела Южного Вьетнама. И да позволено будет посомневаться в моральных преимуществах перед фактическими военными действиями политики, провозглашенной Джоном Фостером Даллесом в годы президентства республиканца Эйзенхауэра: "Способность подойти вплотную к грани (войны), фактически не вступая в нее, является необходимым искусством... Если вы боитесь подойти вплотную к этой грани, вы погибли. Мы глядели войне в лицо в вопросе о расширении корейской войны, в вопросе вступления в войну в Индокитае, в вопросе, касающемся Тайваня. Мы подходили к самой грани и мы глядели войне в лицо" ("The American Heritage Pictorial History of the Presidents", vol. 2, p. 901).

"Ограниченное вмешательство" США в Южном Вьетнаме, теоретическая база которого была заложена еще в годы пребывания в Белом доме Дуайта Эйзенхауэра, получило при Кеннеди дальнейшее, практическое развитие. Война во Вьетнаме в гораздо большей степени, чем какая-либо другая война в истории Соединенных Штатов, была войной, развязанной американским правительством в интересах военно-промышленного комплекса США. Вице-президент Линдон Джонсон, неоднократно выезжавший по поручению Кеннеди в различные страны, посетил и Южный Вьетнам, где якобы очарованный достоинствами марионетки Нго Дин Дьема окрестил его "Черчиллем Азии" и даже нашел в нем нечто общее с Вашингтоном и Ф. Рузвельтом. Благосклонно выслушав сетования Дьема на недостаточность американской военной помощи в деле спасения Южного Вьетнама от "коммунистической угрозы с Севера", Джонсон, по возвращении домой, призвал правительство "принять основополагающее решение... либо мы готовы противостоять сейчас коммунистической экспансии в Юго-Восточной Азии... либо безоговорочно признать свое полное поражение" (Philip Geyelin. Lyndon B. Johnson and the World. New York. Praeger, 1966, p. 36 - 40). Американский журналист С. Карноу поинтересовался у вице-президента по возвращении последнего из Южного Вьетнама, действительно ли тот так высоко ценит Дьема. "Черта с два,- ответил Джонсон,- но у нас там больше никого нет". Позднее в ответ на обвинения в том, что, оценивая ситуацию во Вьетнаме, он явно "передергивал карту", Джонсон зло отпарировал: "Но у меня с самого начала была крапленая колода" (David Halberstam. The Best and the Brightest, p. 135). Американский журналист и историк Д. Хал беретам писал: "Высокопоставленные американцы направлялись во Вьетнам не для того, чтобы побольше узнать о стране, не для того, чтобы увидеть ее своими глазами или же внести свой вклад в корректировку шаткой, как это неофициально признавалось, политики, а для того, чтобы придать вес этой политике. Их речи и заявления писались для них до их отъезда и были полны дифирамбов в адрес Дьема, полны болтовни о национальной революции, об окончании долгой войны и близкой победе... Таким образом, оптимизм и оптимистичные заявления стали основной и запланированной частью политики, приемом ведения войны посредством каналов влияния на общественность. Это было еще одной характерной чертой эры Кеннеди" (Ibid., p. 207).

В секретной беседе с обозревателем Джеймсом Рестоном, состоявшейся в Вене в июне 1961 г., президент Кеннеди заявил, что Россию необходимо убедить в мощи США и решимости американского правительства отстоять свои интересы в любой части земного шара. "Наша задача заключается в том, чтобы попытаться доказать, что мы сильны. И Вьетнам, по-моему, самое подходящее для этого место" (Ibid., p. 70). Число американских "советников" в южновьетнамской армии было увеличено с 500 сначала до 10 тыс., а незадолго до гибели президента - до 18 тыс. Специальным указанием президента им было официально разрешено принимать участие в военных действиях. В американские семьи стали поступать первые извещения о гибели в боях в далеком Вьетнаме сыновей и отцов. Решение Кеннеди снять "ограничения" с вмешательства Соединенных Штатов во внутренние дела Вьетнама было, по словам американского историка Уолтера Лафебера, "знаменательным и глубоко символичным, поскольку оно, подобно многим политическим решениям 1961 года и первой половины 1962 года, свидетельствовало о том, что администрация Кеннеди была не в состоянии снизить напряженность "холодной войны", а только лишь усиливала ее. Эта политика не отличалась в сколько-нибудь значительной и существенной степени от политики Эйзенхауэра после 1954 г." (Walter Lafeber. America, Russia and the Cold War, p. 229). В июне 1961 г. У. Липпман писал, что Кеннеди сохранил "во всех основных ее аспектах и эйзенхауэровскую экономическую философию, и эйзенхауэровские международные обязательства... даже не пытаясь объяснить стране, что их можно изменить. Администрация Кеннеди - это то же самое, что администрация Эйзенхауэра, только на 30 лет моложе" (Hobart Rowen. The Free Enterprisers, p. 23). Американцы, с надеждой внимавшие словам инаугурационной речи президента Кеннеди, очень скоро были вынуждены констатировать, что жертвы, о которых вел речь президент, требовались от них во имя сомнительных целей глобальной внешней политики США и безудержного наращивания американской военной мощи, призванной служить гарантом реализации этих целей.

Конфликтная ситуация, сложившаяся к осени 1962 г. в Юго-Восточной Азии, не соответствовала по своим масштабам планам американских милитаристов доказать всему миру военное могущество Соединенных Штатов. Несмотря на потенциальную взрывоопасность прямого вмешательства США в дела Южного Вьетнама, оно не обеспечивало возможности продемонстрировать силу в условиях прямой конфронтации с советской мощью. Повод для такой конфронтации был найден в октябре 1962 г. Разразившийся в бассейне Карибского моря кризис грозил превратиться в термоядерную войну между двумя наиболее могущественными в военном отношении государствами мира. В течение почти двух недель внимание всего мира было приковано к небольшому острову в Карибском море, на свободу и революционные завоевания которого уже давно покушались милитаристские круги США. Усилиями Советского Союза кризис был ликвидирован, революционная Куба получила гарантию Соединенных Штатов от интервенции со стороны стран Западного полушария. Демонстрация силы, на необходимости которой настаивали американские "бешеные", не состоялась. Вместо этого миру было представлено весьма убедительное доказательство необходимости трезвого подхода к решению вопросов, грозящих ядерной катастрофой всему человечеству. Президент Кеннеди, к чести которого следует сказать, проявивший на решающем этапе разраставшегося конфликта здравый смысл и политическое благоразумие, запретил, однако, официальным лицам выражать удовлетворение по поводу благополучного исхода Карибского кризиса. Рядовая Америка, жившая все эти дни на грани помешательства, не скрывала своего ликования.

Карибский кризис явился серьезным уроком для правящих кругов США. Можно утверждать, что именно в октябре 1962 г. Кеннеди пришел к выводу о необходимости проявления реализма во внешней политике Соединенных Штатов. По свидетельству Т. Соренсена, президент как-то заметил, что "будущие историки, оглядываясь на 1962 г., имеют все основания считать его годом, в который произошел коренной поворот во внешнеполитическом курсе Соединенных Штатов" (Theodore Sorensen. Kennedy, p. 810). Отсчет нового этапа сам Кеннеди начинал с осени этого насыщенного событиями года, а Соренсен, ссылаясь на точку зрения президента, заявлял впоследствии, что Карибский кризис "способствовал созданию в США благоприятной атмосферы для распространения убеждения о смертельной безысходности тотальной "победы" в ядерной войне и о созидательных возможностях соглашений... Разоружение становилось все в большей степени необходимостью и все в меньшей степени мечтой" ( Ibid., p. 818).

Летом следующего года президент Кеннеди произнес речь в Американском университете, существенно отличавшуюся как по языку, так и - что особенно важно - по содержавшимся в ней мыслям от тех, которые произносились им ранее. Дело было не только в том, что эта речь, как утверждают некоторые американские авторы, отражала приобретенный президентом за последние два с половиной года политический опыт и его эволюцию как государственного деятеля. На ее содержании отразились веяния времени. Изложенные в ней мысли явились красноречивым признанием невозможности продолжения грозившей серьезными последствиями для самих США политики американского диктата в мире. Кеннеди уже не прибегал к риторике "холодной войны", сбросив с себя доспехи белого рыцаря, мчащегося с копьем наперевес на подмогу страждущему человечеству. Отказавшись от набивших оскомину обвинений Советского Союза во всех смертных грехах, Кеннеди заявил, что, вместо того чтобы взваливать на кого-либо вину или осуждать чей-либо политический курс, Соединенным Штатам следует попытаться определить сферу взаимных интересов с Советским Союзом. "Среди многих сходных черт, которыми обладают народы наших двух стран (СССР и США. - Э. И.), - заявил президент,- нет более ярко выраженной, чем наше обоюдное отвращение к войне" (Ibid., p. 824). По словам Халберстама, у Кеннеди к этому времени сложилось убеждение, которое он даже высказывал своим ближайшим помощникам, что Соединенные Штаты "обогнали Вашингтон, что Вашингтон жил в обстановке "холодной войны" в большей степени, чем страна. Страна не хотела войны и не хотела постоянной ядерной напряженности в отношениях с Советским Союзом. Кеннеди начал понимать это, а в ходе своей последней продолжительной поездки по стране убедился без особого удивления в том, что дело обстояло именно так" (David Halberstam. The Best and the Brightest, p. 254). Но изменения в настроениях американской общественности не были стихийно возникшим феноменом и не объяснялись одними лишь уроками Карибского кризиса. В их основе лежало признание, хотя и запоздалое, факта роста политического и военно-стратегического могущества Советского Союза. Конструктивный диалог с Советским Союзом требовал отказа от изжившей себя политики "с позиции силы" и признания необходимости ведения переговоров "на равных".

Через шесть недель после выступления Кеннеди в Американском университете Соединенные Штаты подписали Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, в космосе и под водой. Объясняя значение этого договора, президент заявил по телевидению: "С тех пор, как было изобретено ядерное оружие, все человечество боролось за то, чтобы избежать мрачной перспективы массового уничтожения на земле... Вчера этот мрак пронизал луч света... Это соглашение не открывает золотого века... Но оно является важным первым шагом к миру, шагом к разуму и шагом от войны... Это соглашение отвечает нашим интересам, и особенно интересам наших детей и внуков, а у них нет здесь в Вашингтоне своего лобби... Древняя китайская поговорка гласит: "Любое путешествие в тысячу ли должно начаться с первого шага"... Давайте сделаем этот первый шаг" (Theodore Sorensen. Kennedy, p. 830 - 831).

Ныне, спустя 11 с лишним лет после заключения этого договора, имеются все основания утверждать, что он явился действительно важным первым шагом, провозвестником будущих соглашений, которые подвели черту под долгим периодом "холодной войны". Впервые за последние 17 лет американское общественное мнение, как было установлено проведенным опросом, назвало демократическую партию "партией мира", способной действовать во имя уменьшения угрозы войны. Оптимизм, проявленный большинством американцев, был, несомненно, уместным, но явно несколько преждевременным. Ставка правительства Кеннеди на ведение так называемых "ограниченных войн" свидетельствовала о том, что США не были намерены отказываться от вмешательства в дела Юго-Восточной Азии и других районов мира под предлогом защиты своих "национальных интересов".

22 ноября 1963 г., выступая в Форт-Уорте, Кеннеди особо подчеркнул деятельность своего правительства в интересах "повышения обороноспособности" страны. "За последние три года,- заявил он, - мы увеличили бюджетные ассигнования на оборону более чем на 20%, увеличили количество закупаемых государством подводных лодок "Полярис" с двадцати четырех до сорока одной, увеличили закупки ракет типа "Минитмэн" более чем на 75%, удвоили число стратегических бомбардировщиков и ракет, находящихся в состоянии полной боевой готовности, увеличили вдвое число различных видов ядерного вооружения, находящегося в распоряжении стратегических сил, увеличили тактические ядерные силы, размещенные в Западной Европе, более чем на 60 %, увеличили армию Соединенных Штатов на пять дивизий, находящихся в состоянии полной боевой готовности, и предоставили военно-воздушным силам Соединенных Штатов пять авиабригад тактических истребителей, увеличили наши стратегические авиатранспортные возможности на 75%, увеличили наши специальные антиповстанческие силы, действующие в настоящее время в Южном Вьетнаме, на 600%". "Все это требует жертв от народа Соединенных Штатов, - звучал знакомый призыв из уст президента. - Но наш мир очень опасен и ненадежен... Никто не может ожидать легкой жизни, она полностью исключается в ближайшие десятилетия и, возможно, даже до конца текущего века... Я не думаю, что мы истощены и устали. Нам хотелось бы жить так, как мы когда-то жили. Но история этого нам не позволит". Он собирался позднее в тот день говорить о "болезненных, рискованных и дорогостоящих усилиях", предпринимаемых Соединенными Штатами в Юго-Восточной Азии, о задачах США в этом районе, "от которых мы не осмеливаемся отказываться ссылками на усталость" (Henry Fairlie. The Kennedy Promise, p. 347 - 348). В тот же день в Далласе должны были еще прозвучать слова Кеннеди: "Американцы являются часовыми у стен свободы". Вместо них в Далласе прозвучали выстрелы.

22 ноября 1963 г. в 13.30, в то время как ведущая телевизионная станция Си-Би-Эс передавала очередную "мыльную оперу", ее ведущий телекомментатор Уолтер Кронкайт готовил вечерний выпуск новостей. День не предвещал ничего сенсационного, и, во всяком.случае судя по переживаниям и заботам персонажей "мыльной оперы", ничто не могло отвлечь американских телезрителей от заурядных проблем семейной жизни. Передача была прервана внезапно, и, вклинившись в полузаконченную фразу героини, прозвучал взволнованный голос Кронкайта: "...в Далласе, штат Техас, по президентскому кортежу было произведено три выстрела. Согласно первым сообщениям, президент серьезно ранен, он сник на коленях у г-жи Кеннеди, которая воскликнула: "О, нет, нет!" Кортеж продолжил свой путь, не замедляя движения. Раны могут оказаться смертельными". Аналогичные сообщения почти одновременно были переданы и по другим телепрограммам. Си-Би-Эс тем временем возобновила передачу "мыльной оперы", хотя и ненадолго. В 14.38 было передано сообщение из Далласа: "Молния... Президент скончался в 2 часа пополудни... Президент мертв". Ошеломленной Америке рассказали о последних минутах жизни ее президента и, начиная с этого момента и в течение последующих трех с половиной дней, американцы не видели по телевидению ни одной развлекательной передачи, ни одной коммерческой рекламы. Выступали политические и общественные деятели, комментаторы и журналисты, экран заполнили документальные кадры, рассказывавшие о годах администрации Кеннеди, о нем самом, о прибытии на похороны президента государственных деятелей многих стран мира, о самих похоронах. Комментарии телеобозревателей были профессионально сдержанными, хотя эмоции подчас и одерживали верх. В одной из таких передач ведущий телекомментатор Эн-Би-Си Чет Хантли с горечью упомянул "очаги ненависти в Соединенных Штатах и районы, где эта болезнь поощряется". "Вы же слышали, - добавил он, - тех, кто говорил: "Этих Кеннеди следует прикончить!.." Очевидно, что человек, произведший эти выстрелы, был движим чувством ненависти". Сопровождавшие президента в его последней поездке лица вспоминали, как Кеннеди, увидев в далласской газете "Ньюс" обведенное траурной рамкой рекламное объявление, в котором его обвиняли в прокоммунистических решениях и действиях, заметил своей жене: "Ну, мы действительно попали в край помешанных".

С присущей американской прессе склонностью к сенсационным обобщениям и выводам в газете "Нью-Йорк тайме", вышедшей на следующее утро с обведенным траурной рамкой портретом убитого президента, констатировалось: за последние 120 лет все президенты США, избиравшиеся на этот пост в год, делящийся на 20, рано или поздно умирали на своем посту или погибали от рук убийц. Прилагался список этих президентов:

1840 г.- президент Уильям Г. Гаррисон, скончавшийся от воспаления легких спустя месяц после вступления на пост;

1860 г.- президент Авраам Линкольн, погибший от пули убийцы спустя немногим больше месяца после вступления во второй срок своего президентства;

1880 г.- президент Джеймс А. Гарфильд, погибший от пули убийцы спустя четыре месяца после вступления на пост;

1900 г.- президент Уильям Мак-Кинли, погибший от пули убийцы спустя семь месяцев после вступления во второй срок своего президентства;

1920 г.- президент Уоррен Г. Гардинг, скончавшийся при странных обстоятельствах после двух с половиной лет пребывания на посту;

1940 г. - президент Франклин Д. Рузвельт, скончавшийся от кровоизлияния в мозг в 1945 г. через три месяца после вступления в четвертый срок своего президентства;

1960 г. - президент Джон Ф. Кеннеди, погибший от пули убийцы спустя два года и десять месяцев после своего вступления на пост.

А спустя два дня, в воскресенье 24 ноября, не отходившие в эти дни от телевизоров американцы услышали новые выстрелы. На глазах десятков миллионов телезрителей застрелили человека, обвинявшегося в убийстве президента.

Симпатизирующие Кеннеди буржуазные авторы в своих многочисленных трудах, написанных большей частью уже после трагической гибели тридцать пятого президента США, склонны рассуждать на тему о том, каким образом развивались бы внутренние и международные события, останься Кеннеди в Белом доме положенный ему четырехлетний, а возможно, и восьмилетний срок. Один из ближайших сподвижников президента, Теодор Соренсен, утверждает, в частности, что Кеннеди "верил в то, что в ходе второго срока (пребывания на президентском посту. - Э. И.) будут осуществлены далеко идущие, решительные шаги с целью решения современных проблем автоматики, транспорта, урбанизации, культурного и экономического развития. Он предвидел, что растущая стабилизация в гонке вооружений и ослабление напряженности в отношениях между Востоком и Западом позволят ему выделить большую часть растущих расходов на удовлетворение внутренних нужд, и в частности, на удовлетворение нужд городов... Еще более важными были его долгосрочные цели в области внешней политики - Декада развития, с тем чтобы поставить на ноги наиболее бедные государства, Атлантическое содружество с Западной Европой, как равным и все более близким партнером, укрепление позиций Организации Объединенных Наций по мере ослабления национального суверенитета и, что представляется наиболее важным, последовательное ослабление напряженности во взаимоотношениях с Советским Союзом и конечное воссоединение Европы... Новые ограничения вооружений, новые факты сотрудничества в области науки и космических исследований, новые подходы к решению берлинского вопроса и расширение торговли и контактов с Восточной Европой - все это было на повестке дня будущего" (Theodore Sorensen. Kennedy, p. 849 - 850). Ничего не скажешь - действительно обширные и захватывающие воображение планы. Насколько же они грандиознее того, что Кеннеди успел или смог осуществить, будучи в Белом доме.

В течение всего периода пребывания Кеннеди в Белом доме американцы слышали от него обещания скорого решения стоявших перед страной проблем. В мае 1961 г. президент заверил страну, что до конца 60-х годов американцы высадятся на Луне. Проблемы нищеты и безработицы, расовой дискриминации и растущих цен, инфляции и бесконечных трудовых конфликтов - какими легко разрешимыми они казались гражданам Америки в сравнении с, казалось, фантастическими планами высадки человека на Луне. Уж если президент выполнит невыполнимое, а все свидетельствовало о серьезности этого намерения Кеннеди, то вполне естественно было ожидать от него скорого решения и "более, мелких" и к тому же менее накладных для федерального бюджета проблем (Ежегодные ассигнования на космические исследования в годы президентства Кеннеди превышали 5 млрд. долл., тогда как со времени окончания второй мировой войны и вплоть до 1967 г., т. е. за 22 года, на нужды просвещения, здравоохранения, социальное обеспечение, жилищное строительство и благоустройство населенных пунктов было израсходовано из федерального бюджета 96 млрд. долл). Однако обещания оставались невыполненными, а многие насущные внутренние проблемы нерешенными, хотя от американцев по-прежнему требовали жертв, осознания национальных интересов, беззаветной веры в добрые намерения и способности президента и безоговорочной поддержки его деятельности. "Разочарование, когда оно наступило, выплеснулось на его (Кеннеди) преемника, однако можно предположить, что в случае его избрания на второй срок оно обернулось бы с определенной силой против него. Он слишком уж переутомил американский народ практиковавшейся им политикой вселения надежд, и на каком-то этапе они встали бы перед ним вплотную, требуя реализации обещаний, и еще неизвестно, как он среагировал бы на это", - писал Г. Фэрли (Henry Fairlie. The Kennedy Promise, p. 15), один из наиболее активных посмертных критиков президента.

Нельзя сказать, что деятельность Кеннеди на посту президента не подвергалась еще при его жизни критике в печати или в стенах конгресса, но эта критика носила большей частью неперсональный характер. Критиковалось правительство в целом, критиковались отдельные члены кабинета, но самого президента по-прежнему в такой степени окружал ореол непогрешимости и искренности намерений, что лишь немногие из буржуазных политических деятелей и органов печати решались на личные выпады против него. Журнал "Тайм" упоминал летом 1963 г. и другую, по-видимому основную, причину относительной сдержанности критических выступлений в адрес президента: "За Кеннеди рабски следуют и его довольно сильно боятся. В наши дни в Вашингтоне никто сколько-нибудь серьезно не подвергает нападкам лично президента Кеннеди. Уважение играет большую роль в проявлении такой сдержанности. Но не меньшую роль играет страх. Ходят слухи, что семья Кеннеди употребит все свое влияние против тех, кто подвергает нападкам ее членов" ("Time", June 7, 1963). Эти и подобные им слухи отнюдь не были необоснованными. Роберт Кеннеди занимал влиятельный, даже могущественный, пост министра юстиции и располагал или, во всяком случае, мог располагать материалами для компрометации далеко не безгрешных представителей политических и деловых кругов, которые отважились бы выступить с серьезной критикой в адрес президента.

Ни один из президентов США за всю историю страны не предпринимал таких усилий в целях привлечения к себе внимания американских и зарубежных средств массовой информации и не рекламировался столь искусно и успешно, как Джон Ф. Кеннеди. Это распространялось в значительной степени и на всю семью Кеннеди. Вспоминают, как Кеннеди, будучи еще кандидатом демократов, решительно среагировал на адресованный ему вопрос о ходивших в стране слухах по поводу возможного назначения его брата Роберта на один из ответственных постов в кабинете. Это было бы самым откровенным проявлершем непотизма, парировал тогда вопрос Джон Кеннеди. Но, став президентом, он не только предоставил своему среднему брату пост министра юстиции, но и содействовал избранию 30-летнего младшего брата Эдварда в сенаторы и назначил своего зятя Сарджента Шрайвера директором вновь созданного "Корпуса мира". Тему непотизма в присутствии президента больше никто поднимать не решался. "Атмосфера в Вашингтоне,- констатировал один из американских еженедельников,- напоминала двор царствующего монарха" ("I. F. Stone's Weekly Newsletter", June 24, 1963). В политических кругах столицы начали всерьез подсчитывать, что три брата Кеннеди, занимая один за другим президентский пост, смогут сохранить его за семьей вплоть до 1984 г.

Т. Соренсен не одинок в своих утверждениях, что Джона Кеннеди будут помнить не только за то, что он успел совершить, но и за то, во что он верил. Не без участия ближайших соратников Кеннеди, среди которых было немало видных ученых-историков и социологов, пропагандистов и просто самозабвенно доверявших ему и веривших в него людей, имя Кеннеди, особенно после его трагической гибели, действительно глубоко потрясшей многих американцев, стало обрастать легендой. Эта легенда, как справедливо заметил Теодор Уайт, "начала уже трансформировать этого человека и будет трансформировать его и далее". Т. Уайту принадлежит и другой прогноз: "Так много будет говориться о Кеннеди в будущем, и мифы о нем уже настолько в ходу, что сам человек, без сомнения, будет вскоре утерян в мифах" (Theodore H.. While. The Making of the President, 1964, p. 25, 43). Воздавая должное незаурядности, энергии президента и проявленным им в ряде конкретных случаев и в отдельных официальных заявлениях здравому смыслу и политической дальновидности, не следует упускать,из виду, что он оставался при всех обстоятельствах тем, кого хотели видеть в нем правящие политические и финансово-промышленные круги США - рьяным защитником интересов монополистической верхушки страны. Признавая, что именно в последний год его непродолжительного пребывания в Белом доме и при его непосредственном участии наметился, хотя и всего лишь в общих чертах, будущий существенный поворот к разрядке международной напряженности, следует иметь в виду, что Кеннеди осознал и учел в своих высказываниях и действиях то, что становилось очевидным для многих, а именно изменение соотношения сил в мире в пользу стран социалистического содружества и вызванную этим необходимость более реалистического подхода к решению международных проблем.

По конкретным делам и решениям, а не по эфемерным подчас надеждам и несбывшимся прогнозам должны оцениваться роль и место исторических личностей в мировой истории. В. И. Ленин писал, что "исторические заслуги судятся не по тому, чего не дали исторические деятели сравнительно с современными требованиями, а по тому, что они дали нового сравнительно с своими предшественниками" (B. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 2, стр. 178). И уж совсем неправомерным было бы, как это пытаются делать некоторые буржуазные апологеты "эры Кеннеди", судить о заслугах политических деятелей по тому, чего они вообще не дали, а лишь могли бы дать, если бы...

Джон Ф. Кеннеди был президентом Соединенных Штатов в течение двух лет и десяти месяцев, и только ставшие достоянием истории факты, относящиеся к этому непродолжительному пребыванию его в Белом доме, могут служить основанием для оценки личности и заслуг тридцать пятого президента США, значения принятых им политических решений и предпринятых его администрацией действий.

Единственное, с чем можно было бы согласиться в отношении того, что произошло бы, останься Джон Кеннеди в живых, - это то, что он, скорее всего, был бы с триумфом переизбран на второй срок в 1964 г. И, вероятно, останься он в живых, в 1965 г. Линдон Джонсон уже не был бы вице-президентом США. Однако судьба распорядилась иначе. 22 ноября 1963 г. Джонсон принес торжественную присягу на борту президентского самолета в далласском аэропорту и был провозглашен тридцать шестым президентом Соединенных Штатов.