Глава двенадцатая. Сила и бессилие

Сила и бессилие

Американский писатель Джек Лондон известен своими проникновенными лирическими рассказами, восхитительными строками, воспевающими мужество человека, его гордость и любовь к жизни, ненависть к любой несправедливости. Времена "золотой лихорадки", Клондайк, суровый Юкон как бы оживают в его книгах, показывая не только трагические переплетения человеческих судеб, но и массовое умопомешательство от блеска золота, судорожное стремление к богатству и власти. Возможно, именно это личное ощущение процесса деградации человеческой морали, сутью которой становился доллар, и дало писателю возможность провидеть всю опасность общественного развития, основанного на культе денег и культе силы. Полвека назад это пронзительное предвидение Джека Лондона нашло свое отражение на страницах его фантастического романа "Железная пята". В нем он нарисовал картину захвата власти в США тайным союзом миллиардеров. Установление тоталитарного режима, деспотии кучки богатых сопровождалось террором, провокациями, кровавыми побоищами.

Действительность превзошла догадки, оказалась богаче фантазии писателя. В Европе "железная пята" уже уничтожила около 50 миллионов человек, группа правящих олигархов в США готовит ныне уничтожение всего человечества. Страдая неизлечимой болезнью исторической слепоты, правящие силы современного империализма упорно и целенаправленно ведут дело к гальванизации фашизма, прежде всего в США, стараются объединить все правые силы вокруг лозунгов крайней реакции. Лихорадочное возбуждение шовинизма и взлет милитаризма в США - этом прибежище реакции - создали в мире предельную напряженность, чреватую ядерной катастрофой.

На службе зловещей программы американского империализма состояли все послевоенные годы буржуазные средства массовой информации, политология, общественные науки в целом. По мере того как сдвигалась вправо вся жизнь в США, их экономические и политические институты, становились все более реакционными и средства идеологической борьбы, включая политологию. Политическая наука выбросила, как уже говорилось, на "рынок идей" десятки доктрин, обслуживающих конкретные военно-стратегические установки правящих кругов и их исполнительного комитета - правительства.

Но процесс политического поправения, вытолкнувший к власти президента, "жизненной мудростью" которого, по словам канадской "Ситизн", являются пошлости пивной в гольф-клубе, все же не был однозначным. Правым и ультраправым силам приходилось и приходится преодолевать сопротивление и тех сил, которые предпочитают реалистические оценки происходящего в мире, считают, что не война и конфронтация, а мир и сотрудничество соответствуют "национальным интересам" США. Подобные настроения находят свое отражение и в политологии. Их влияние в американском тоталитарном государстве не следует преувеличивать, но и при этой оговорке они представляют интерес по существу их критических линий, по методам воздействия на общественное мнение, по проблемам, которые служили объектами наиболее острых столкновений между двумя главными - относительно реалистической и ультравоинственной - тенденциями в политике.

Как уже говорилось, постоянным генератором напряженности в послевоенном мире является американский империализм. Правящим кругам США послевоенная международная обстановка казалась как нельзя более подходящей для установления "нового мирового порядка". Но, памятуя, что политика войны требует нагнетания шовинизма дома, пропагандистская машина монополий прилагала все усилия, чтобы создать в стране обстановку истерии и политической инквизиции. М. Гордон и К. Вайнс замечают: "Газеты обсуждают превентивную войну, американские летчики открыто говорят об атомной бомбардировке России, а один генерал записал в своем дневнике: "Война! Как можно скорее! Сейчас!"^*.

^* (M. Gordon, K. Vines. Theory and Practice of American Foreign Policy. New York, 1955, p. 513.)

Участие США в совместной с Советским Союзом борьбе против нацистской Германии оставило заметный след в умах и настроениях американского народа. Чтобы изменить идеологический климат, понадобился Джозеф Маккарти с его фашистскими методами "охоты за ведьмами". Инквизиция Маккарти навела нужный монополиям "порядок" в стране. Резко снизилась общественная активность. Критика внешней политики стала глуше. Ярые антисоветчики, временно приунывшие, воспрянули духом и развернули широкую антикоммунистическую пропаганду, активно взялись за фашизацию страны.

Период маккартизма во многом изменил и характер политической науки: ее реакционные черты обострились, а критические мотивы были приглушены. Повысился спрос и на апологетику. Все больше появлялось книг, в которых безудержное восхваление внешнеполитического курса теснило разум на задворки. Где-то в конце активного маккартизма бывший министр юстиции США Ф. Бидл заметил: "Шаг за шагом мы создали благоприятные условия для прихода новой тирании" и позволили "зажать нам рты, закрыть глаза, заткнуть уши"^*. А еще позднее личный друг и советник Маккарти Рой Кон признает, что путем создания удушливой политической атмосферы, методами шантажа, угроз, лжесвидетельств, фальшивок и тому подобного ставилась задача "отлучения от общества не только индивидуумов, но и идей, которые они поддерживают"^**. Дело шло в конечном счете к диктатуре "своего рода фашизма"^***.

^* (F. Biddle. The Fear of Freedom. New York, 1952, p. 8.)

^** (R. Cohn. McCarthy. New York, 1968. p. 251.)

^*** (R. Cohn. McCarthy. New York, 1968. p. 247.)

Как ни бесновалась реакция, американскому народу удалось в то время преодолеть фашизм в его маккартистской форме. Но победа была далеко не полной, ибо реакция сумела за эти годы отобрать многие позиции у трудящихся масс, усечь некоторые принципы демократии даже в их буржуазном выражении. Обстановка в США резко изменилась, она стала гораздо податливее к усилению в стране тоталитарной власти крупнейших корпораций, для деятельности фашистских группировок. Маккартизм создал условия для роста и укрепления ультраправых, прихода их к власти в 1980 году. О том, как глубоко маккартизм пустил корни в жизни США, как вошел в плоть и кровь "стражей демократии и свободы", свидетельствует доклад ЦРУ, содержащий данные о том, что американская охранка в борьбе с прогрессивными организациями черпала "вдохновение и практические рекомендации" в речах Гитлера. ЦРУ тщательно изучало также "технику" допросов, применения наркотиков и другие стороны опыта гестапо.

Устранение Маккарти отразилось на общественной жизни. Критика республиканской администрации Эйзенхауэра со стороны демократов усилилась. Разумеется, она в значительной мере диктовалась интересами борьбы за власть. Но эта критика отражала и реальное беспокойство наиболее дальновидных политиков страны за международные позиции США. Возрастало понимание, что так называемый жесткий курс, таящий постоянную опасность войны, ведет к падению престижа и влияния США.

С. Барр в работе "Граждане мира"^*, в целом апологетической, все же критикует внешний курс за то, что он основан на ложных предпосылках. По его мнению, международная политика США исходит из следующих штампов-стереотипов: только Россия мешает установить прочный мир; только США могут обеспечить свободу в любой части мира, поддерживая при этом антикоммунистов, реакционеров и даже фашистов; только свободное предпринимательство, американские методы и доллары в состоянии обеспечить необходимый порядок на земле. Надежды эти ложны, признает С. Барр. Мир настолько сложен и противоречив, устремления людей настолько различны, что развитие событий не может быть подчинено воле одного государства. Как заметили позднее Э. Стиллмен и У. Пфафф, не может быть серьезных изменений в американской внешней политике до тех лор, пока она не откажется от убеждения в своем "праве" вмешиваться в чужие дела. В противном случае последствия для Америки могут оказаться еще более тяжелыми, чем просто бессилие и изоляция"^**.

^* (S. Barr. Citizens of the World. New York, 1952.)

^** (E. Stillman, W. Pfaff. Op. cit, p. 14.)

В сборнике "Политическая экономия американской внешней политики" признается, что США нуждаются в разумном понимании проблем XX столетия, соответствующих целей политики, эффективных и морально полноценных средств для достижения этих целей. И чем скорее они прекратят попытки "экспортировать американский образ жизни или американскую систему частного предпринимательства, тем действеннее будет внешняя политика"^*.

^* (The Political Economy of American Foreign Policy, New York, 1955, p. 385.)

Особенно остро внешняя политика критиковалась, во-первых, за стремление к диктату в международных делах, а во-вторых, за неподвижность позиций, их несоответствие реальной обстановке на мировой арене и неспособность приноровиться к этой обстановке.

Лозунги диктата и войны всегда пропагандировались наиболее реакционными силами. "Определенно нельзя так быстро забыть, что концепция всеобщей войны была впервые провозглашена имперской Германией в первую мировую войну и затем нацистской Германией во вторую мировую войну"^*.

^* (M. Gordon, K. Vines. Op. cit., p. 119.)

Среди буржуазно-либеральных критиков конца 50-х годов росло число авторов, которые выражали свое беспокойство не только грубой упаковкой внешнеполитического авантюризма, но и самой сутью политики. Обнаруживая возрастающее несоответствие между политическими амбициями и новой расстановкой сил в мире, определенная часть политологов пыталась устранить это несоответствие и овладеть, как говаривал в свое время Бисмарк, искусством возможного.

Относительно острая реакция "либералов" на поведение США на международной арене объяснялась пониманием и того факта, что атомное оружие не может конструктивно ответить ни на один вопрос международной жизни, что любая политика в современном мире обязана исходить из реальностей, а не из ложного представления, будто солдаты, оружие, угрозы, деньги окрик или даже война в любом ее варианте могут принести успех и славу стране, отвечать ее подлинным национальным интересам.

В многочисленных писаниях либеральных критиков, оживившихся после Маккарти, много невероятных словесных ухищрений, политических пируэтов, противоречий, завуалированной апологетики. Но в них отражены и реальности настроений, существовавших в то время в США. Их анализ полезен для понимания событий и процессов, происходящих в Соединенных Штатах середины 80-х годов.

Сравнительно более последовательным критиком внешней политики США того времени можно назвать Дж. Уорберга. Особенность его в том, что Уорберг критикует обе партии. В работе "Программа действий" он пишет, что "ни республиканцы, ни демократы не могут сказать, что американская послевоенная политика была успешной"^*. Аналогичные позиции он отстаивает и в книге "Кризис Запада". Политику военных блоков Уорберг считает ошибочной. Сколачивание военных союзов сделало страну основным защитником статус-кво и подорвало американское влияние на массы человечества, которые хотят аграрных реформ, лучших жизненных условий и освобождения от иностранного влияния. Вместо того чтобы сосредоточить внимание на Азии, США связались с "бесперспективной Европой". Поставив в центр европейской политики Западную Германию, США восстановили против себя другие народы Европы, считающие Германию источником европейских бедствий. Связав себя тесными узами с Англией и Францией, США потеряли влияние в Азии и Африке, так как любая поддержка колониальных держав питает "ненависть к Америке по всему Ближнему, Среднему и Дальнему Востоку"^**.

^* (J. Warburg. Agenda for Action. New York, 1957, p. 183.)

^** (J. Warburg. Agenda for Action. New York, 1957, p. 107-108.)

Правоверность буржуа не дает Уорбергу возможности увидеть движущие пружины политики - интересы монополий. Причины неудач и провалов он ищет в несовершенстве политического руководства страной. (К этому же приему политологи прибегают и в отношении Р. Рейгана, возлагая ответственность за провалы американского внешнеполитического курса на некомпетентность, необразованность и легкомыслие президента.) Дж. Уорберг пишет, что негибкая и лишенная воображения внешняя политика явилась результатом в большой мере "нежелания популярных лидеров рискнуть своей популярностью ради защиты или осуществления непопулярных дел". Поскольку руководители страны не заботятся о "гуманных и созидательных импульсах", народ США живет в состоянии невежества, равнодушия и самодовольной самоудовлетворенности, как если бы в мире не было ничего более важного, чем новые автомобили, новые дома, новая одежда, новые предметы и понижение налогов.

Спорить трудно. И негибкая политика, и самодовольство, и многое другое - все это верно. Но при внимательном чтении Уорберга позиция его проясняется - он пытается взвалить все беды на плечи политиков, идеологов, неудачи объяснить несовершенством механизма принятия решений, то есть изобразить дело таким образом, что политическая жизнь имеет своим источником и законодателем человеческое сознание. Экономические интересы упоминаются вскользь, глухо, остаются в стороне.

В своих предложениях Уорберг идет дальше многих своих собратьев. Он пишет, например, что "наступило время искать взаимопонимание с Советским Союзом"^*. Обстановка в мире такова, что формирование единого атлантического "фронта против остального мира" бессмысленно. Значительно более достойный выход - скромно жить в мире, "который навсегда ушел из-под нашего господства и контроля". Неприятие курса на "мировое господство" очевидно. И все же автор сожалеет, что надежды США на создание "мировой империи" оказались иллюзорными. В новых условиях он зовет к проведению "новой" политики, главным содержанием которой должно быть завоевание дружбы с незападными народами. Уорберг считает, что для США необходимо перевести борьбу из военной области в политико-экономическую сферу, результатом чего будет "сосуществование". Оно определяется как "конкурентное ухаживание за умами людей всего мира"^**.

^* (J. Warburg. Agenda for Action. New York, 1957, p. 194-195, 116.)

^** (J. Warburg. Agenda for Action. New York, 1957, p. 104.)

Достаточно остро чувствует авантюризм политики США и другой политолог, Л. Бромфилд. Он высмеивает попытки свалить на Советский Союз вину за создание международной напряженности. "Предположите, - пишет он, - что армии Советской России находятся на канадской границе и нас окружает кольцо аэродромов, что русские имеют армии в Мексике, как мы имеем в Корее, аэродромы в Центральной Америке и в Карибском бассейне, снабжают оружием пограничные с нами государства и даже поставляют солдат. Ну как?"^* - спрашивает Бромфилд.

^* (L. Bromfie1d. Op. cit., p. 75.)

Вашингтон стремится оправдать вооружение Западной Европы необходимостью "обороны против России", но почему-то игнорирует факт, что европейские народы не испытывают тех ужасов и тревог, которые так заботливо создаются в США Пентагоном и определенными газетами и политическими деятелями. Автор иронизирует, что американцы по загадочным причинам больше заботятся о безопасности Европы, чем сами европейцы.

Бромфилд пытается нащупать и внутренние причины, оказавшие, по его мнению, влияние на провалы во внешней политике. Во-первых, "американский народ и даже его представители в конгрессе все больше отстраняются от действительного участия в управлении и во внешней политике". Проведение политики "перешло в руки назначаемых бюрократов, не имеющих прямой ответственности перед народом"^*. (В конце 70-х годов Дж. Янг, известный в США специалист в области этики, придет к следующему выводу: "Если ранее считалось, что проблемы можно решить с помощью центральной власти в Белом доме, то теперь в ней видят лишь источник проблем для общества"^**.)

^* (L. Bromfie1d. Op. cit., p. 273, 11.)

^** (См.: K. Thompson. The President and the Public Philosophy. Baton Rouge, 1981, p. 15.)

Во-вторых, продолжает Бромфилд, многие американцы думают о других народах, оценивают их поведение, культуру, политику, исходя из собственных привычных представлений об американском образе жизни, определяют ценности или недостатки политического или государственного устройства в других странах применительно к порядкам, заведенным в США. И это верно. Немало американцев убеждены в своем национальном превосходстве и непогрешимости. Один из старейших профессоров Массачусетского технологического института, Г. Фримэн, подчеркивает, что в Америке культивируется такой "образ Советской России", который должен вызывать "ненависть к самому понятию социализма"^*. На этой базе уже легче убедить американцев в необходимости уничтожения социалистических стран любыми методами, включая ядерную войну, и установления в мире американских порядков.

^* ( 16 H. Freeman. Toward Socialism in America. Cambridge, (Mass.), 1979, р. 116.)

Л. Бромфилд пишет, что в США создана обстановка интриг, безответственности, лжи и обмана граждан, в результате чего они уже не могут отличать черное от белого. Простые люди отданы на милость безнравственности и беспринципности. Нынешнее поколение "не знало ничего, кроме извращений пропаганды"^*.

^* (L. Bromfield. Op. cit., p. 5.)

Бромфилд верно замечает, что в США создана обстановка страха, цинизма, равнодушия. Но, по его рассуждениям, в плену тенденциозной пропаганды оказались не только массы американцев, но и те силы, которые определяют политику. По Бромфилду, это правительство и общественное мнение, но не социально-экономические силы, которые формируют и правительства, и общественное мнение. Он не в силах понять, что обстановка страха создается сознательно и в корыстных целях, ибо она наилучшим образом способствует политике реакции внутри страны и агрессии за рубежом, что народные массы не имеют доступа к средствам создания общественного мнения, а то "общественное мнение", которое выдается в США за доминирующее, формируется средствами массовой информации, являющимися собственностью корпораций.

О Честере Боулсе уже говорилось, когда рассматривались его позиции относительно американской политики в "третьем мире". Но в своих работах он затрагивает и более общие проблемы международной жизни. В книге "Американская политика в революционном мире" Боулс признает полное банкротство курса во внешних делах. Он отмечает, что лидеры страны не сумели оценить нового соотношения сил на мировой арене, которое заметили все, кроме политиков. Вместо трезвых выводов руководители ударились в риторику: "Безболезненное освобождение", "массированное возмездие", "искусство хождения по кромке". Фразы оказались бессмысленными. Они "дорого стоили США, значительно дороже, чем это можно было позволить"^*, поскольку отражали иллюзии, а не реальные задачи.

^* (Ch. Bowles. American Politics in a Revolutionary World. Cambridge, 1956, pp. 78-79.)

Но, обругав политиков за иллюзии, Ч. Боулс оказался не в состоянии предложить ничего, кроме новых иллюзий. Америка должна выступать не только как "партнер", но и как "архитектор" мировых порядков. "Без такого взгляда люди погибнут"^*. Сумасбродная идея "американской империи" и потом не покидала Боулса. В статье, опубликованной в журнале "Форин афферс" в июле 1962 года, Боулс грезит о том времени, когда американская "преданность демократии" будет руководить в мире будущего. Если этому суждено сбыться, пишет он, американский народ возьмет на себя роль, которую еще ни одна преуспевающая и могучая нация не брала на себя за всю историю цивилизации.

^* (Ch. Bowles. American Politics in a Revolutionary World. Cambridge, 1956, pp. 131.)

В провалах на международной арене не виноваты, как пишет Боулс, ни капиталистический класс, ни американская "демократия". Они объясняются плохим руководством и неспособностью лидеров "признать новые требования быстро изменяющегося мира"^*. Вспомним, что и Бромфилд и Уорберг говорили то же самое. Никто не хочет говорить об экономических властителях США, в интересах которых осуществляется агрессивная политика США. Но охотно атакуют ставленника монополий - правительство.

^* (Ch. Bowles. American Politics in a Revolutionary World. Cambridge, 1956, pp. 103.)

Уже перед запуском первого спутника Земли появились работы, содержащие попытки критически оценить некоторые важные аспекты американской внешней политики. Тому много причин. Политика "холодной войны" потерпела жестокие провалы. Народы мира все нагляднее убеждались, что эта страна выступает в качестве реакционной силы, отстаивающей политику колониализма, агрессии и вражды между народами. Особую тревогу вызывали притязания американского империализма на мировое господство. Но крушение этих планов оказалось настолько явным, что даже наиболее видные запевалы экспансии начали открещиваться от идей "мировой гегемонии". Например, Д. Перкинс пишет, что США не могут контролировать события на всем земном шаре и приказывать остальному миру. У. Липпман бросает внешней политике США обвинение, что она "прошла мимо потрясающих сдвигов в общественном мышлении, сравнимых с переходом от теории мироздания Птолемея к астрономии Коперника".

После спутника подобные мотивы стали звучать гораздо резче, хотя к ним добавились в изрядной доле испуг и растерянность. Эра самоуверенности кончилась, писали позднее американские газеты. Советский спутник Земли властно вмешался в международные отношения.

Время принудило некоторых политологов и к пересмотру собственных взглядов. Липпман, например, сделал вывод о полном банкротстве политики силы. Он с тревогой констатирует, что политика "с позиции силы" не имеет общенациональной цели, которая бы объединяла и двигала общество вперед, в том числе и на мировой арене.

Другой пример. В начале пребывания Эйзенхауэра у власти Э. Хьюз сочинял речи для президента. В них он вкладывал и свои личные взгляды, показав себя активным защитником политики "холодной войны". Насколько большой сдвиг произошел в мышлении Хьюза, говорит его книга "Америка уязвима". В ней он констатирует, что США "повсюду потеряли истинную перспективу политической реальности"^*. Он пишет, что оказались опрокинутыми не только теории "холодной войны", различные воинственные доктрины, но и понятия американцев о свободе, законе и т. д. Что же касается внешней политики последних лет, то она была, по признанию Хьюза, ошибочна по своим предпосылкам и бесполезна по результатам.

^* (E. Hughes. America the Vincible. New York, 1959, p. 299.)

В такой постановке вопроса - ключ к пониманию складывающихся настроений. Раньше даже "либеральные" критики атаковали внешнюю политику с позиций глубокой убежденности, что США держат в своих руках судьбы мира. Иными словами, и в подобного рода критике звучали высокомерные ноты: ничто, мол, не может поколебать "американское лидерство". Отсюда, собственно, проистекали разглагольствования об "американском веке", о США как наследниках империй прошлого и даже всей мировой цивилизации. Но вдруг мираж исчезает.

Показательна в этом плане статья Б. Келлерман под характерным названием "Два Кеннана"^*.

^* ("The Nation", 1984, December 15, v. 239, N 20, pp. 653, 656.)

В статье, посвященной историческому наследию доктрины Монро, опубликованной в сентябрьском выпуске "Нью-Йорк тайме мэгэзин", историк Гэддис Смит привел цитату из объемного доклада, который Джордж Фрост Кеннан представил государственному секретарю Дину Ачесону в 1950 году: "Мы не можем быть слишком принципиальными в отношении методов обращения с местными коммунистами... Если идеи и традиции демократического правления оказываются слишком слабыми для успешной амортизации коммунистического наступления, то мы должны признать, что жесткие репрессивные меры правительства, возможно, являются единственным решением". Такие методы, продолжал Кеннан, могут быть "предпочтительными и на деле единственными возможностями остановить дальнейшие успехи коммунистов". Назвав это "кеннановским заключением 1950 года", Смит заметил, что оно красной нитью прошло через более чем треть века американской политики.

Всего через две недели после появления очерка Смита журнал "Нью-Йоркер" напечатал "Размышления" самого Кеннана: два письма, написанных им неназванным друзьям, одно - русскому, другое - американцу. Контраст между этими недавними письмами и "кеннановским заключением 1950 года" разителен. Теперь, на 80-м году жизни, Кеннан обратился с призывом дать национальный самоотчет, с тем чтобы помочь двум сверхдержавам "избежать катастрофы". Он призывает своего русского друга быть осторожным с "психологией осажденных в крепости", которая, по Кеннану, всегда извращала советское восприятие действительности и оказывала дурное влияние на советскую внутреннюю и внешнюю политику. Американца он убеждает пересмотреть свой взгляд на СССР как на "врага" и с подозрением отнестись к американским средствам массовой информации в связи с тем, что они изображают СССР с его "наиболее страшных, безрассудных и антигуманных сторон".

Как показывают эти письма и статья Смита, Кеннан после пяти десятилетий службы до сих пор пользуется весом, по крайней мере в определенных кругах. Эти две вещи, неимоверно далекие Друг от друга по своим позициям, также напоминают нам о противоречии, преследовавшем Кеннана на протяжении значительной части его карьеры. Проблема, как указывает Бартон Геллман в предисловии к своей книге "Споря с Кеннаном", в том, что существуют два Джорджа Ф. Кеннана. В 40-е и 50-е годы существовал Кеннан из статьи Смита - дипломат-практик и боец "холодной войны", который, говоря словами Геллмана, "трубил тревогу против русских и разрабатывал стратегию "сдерживания". Ближе к настоящему, с конца 70-х годов, появился Кеннан "Нью-Йоркера" - миролюбивый историк дипломатии, чьи труды состоят главным образом из старых рассказов, преподнесенных как современные уроки, и проповедей против ядерного оружия.

"...Этот последний из предостерегающих рассказов Кеннана о губительных результатах бездумных военных игр заставляет вспомнить "загадку Кеннана": почему получилось так, что труды раннего Кеннана, сторонника "холодной войны", продолжали пользоваться влиянием в Вашингтоне на протяжении 40 лет, тогда как поздний Кеннан, мыслящий миролюбец, почти напрочь был исключен из процесса выработки политики? Конечно, потому что Кеннан... неоднозначен в своих симпатиях; творцы нашей политики убеждены в своей правоте. Он скорее озабочен сохранением мира; они - тем, как выиграть войну".

Перед политической наукой возникает много незнакомых доселе проблем. Надо было объяснить суть происшедшего. Надо было привыкать, приспосабливаться к "глобальной иронии" и растущему недоверию, охватившим даже правителей "дружественных" государств. Надо было вырабатывать новые линии поведения по отношению к Советскому Союзу, да и к другим странам.

Если взглянуть на работы Ч. Боулса, изданные после 1957 года, то в них можно отчетливо увидеть не только реакцию на важнейшее событие современности, но и понимание необходимости сформулировать новые доктрины, соответствующие новым реальностям. Боулс признает, что достижения СССР развенчали так настойчиво пропагандируемые "преимущества" капитализма американского образца в глазах народов мира и особенно развивающихся стран. Он пишет, что политика США не смогла ни приобрести уважение народов мира, ни создать неприступную военную оборону, ни обеспечить справедливый и прочный мир. Поэтому США остро нуждаются, по его мнению, в новом подходе, в откровенном и честном анализе "отношений с миром".

Что же он предлагает? Он по-прежнему отрицает войну как средство решения спорных вопросов. Выступает за устранение жесткости "холодной войны" и создание "шаг за шагом основ для прочного мира". Вроде бы все правильно. И все же Боулса продолжает гипнотизировать политика силы. Он пишет, что успехи Советского Союза не должны вести к "безоговорочной капитуляции" США, а поэтому необходимо иметь мощные вооруженные силы. Иначе, запугивает Боулс, мы окажемся "рано или поздно живущими в мире, где будут господствовать Советы"^*. Честного анализа отношений с миром не получилось.

^* (Ch. Bowles. Ideas, People and Peace, p. 6.)

В работе "Программа на 1961 год" Боулс как бы суммирует свои взгляды на политику США. Не без основания ее можно отнести к тем работам, которые начали идеологическую подготовку "курса Кеннеди". Боулс признает, что американский народ устал и больше чего бы то ни было другого он хочет мира и спокойствия. Народ США не желает, чтобы его дети маршировали на войну, а города были разрушены.

Политика, которую проводит правительство, "бесцельна и противоречива". Коммунисты говорили о мире и дружбе, мы же настоятельно повторяли уставшему миру избитые лозунги "холодной войны". В результате "русские завоевали всеобщее признание за свое стремление покончить с "холодной войной"^*. Автор критикует "узкое понимание" успехов Советского Союза лишь как военных или экономических. Это вызов нашей вере, нашему образованию, нашим ценностям, нашей технологии, нашей экономической системе, нашей жизнеспособности и нашей способности общаться не только друг с другом, но и со всем человечеством.

^* (Ch. Bowles. Agenda - 1961. New York, 1961, pp. 28-29.)

Новая обстановка требовала новых аргументов. Устав от критики, пометавшись из стороны в сторону в поисках доктрин, учитывающих реальности мировой обстановки, многие политологи вернулись к старому, уже обкатанному тезису: Советский Союз ждет случая, чтобы напасть на США. Все вернулось на круги своя. После второй мировой войны, оказывается, только американская атомная бомба удержала Советский Союз от нападения на США. А вот, мол, после 1957 года, пишет у. Ростоу, Советы предприняли новое наступление на "свободный мир", начали "ядерный шантаж", с тем чтобы понудить Запад к отступлению. При этом Ростоу заявляет, что коммунисты ради достижения "мирового господства" готовы на все, вплоть "до прямого нападения" на США^*. Какой же отсюда вывод? Его дает другой апостол войны, С. Поссони. Такая позиция Советского Союза может "навязать американцам стратегию превентивного, или упреждающего, удара"^**. Поэтому остается хотя и чреватый войной, но единственный путь - милитаризация и гонка вооружений, О чем бы ни говорили американские идеологи, вывод один: милитаризация. Хоть война, хоть мир, а вооружаться нужно беспрерывно.

^* (W. Rostow. Op. cit., p. 27.)

^** ("National Security", New York, 1963, p. 541.)

Много доктрин выдвинули американские идеологи после 1957 года. Проникнутых страхом и раздражением. Аналитических и воинственно-крикливых. Но, пожалуй, всем им присуща озабоченность за положение США в мире в условиях, сложившихся после запуска первого спутника Земли. Вильяме, например, в книге "Трагедия американской дипломатии" признает "глубокий кризис" политики США. Автор обвиняет послевоенные правительства в том, что их действиями была создана гнетущая обстановка страха и ожидания военной катастрофы. Базируя свою политику на идее "крестового похода против коммунизма", внешняя политика США "закрыла дверь любым результатам, кроме "холодной войны"^*. А. Этзиони в работе "Трудный путь к миру" рассказывает о том, как однажды американский летчик-истребитель, выпустив снаряды, развил такую скорость самолета, что обогнал собственные снаряды и был сбит ими. "Часто кажется, что мы (американцы) следуем по стопам этого летчика"^**.

^* (W. Williams. The Tragedy of American Diplomacy. New York, 1959, p. 163.)

^** (A. Etzioni. The Hard Way to Peace. New York, 1962, p. 11.)

Некоторые авторы выражают обоснованное беспокойство относительно того, что американцы имеют явно превратное представление о политике правительства. В книге "Государство войны" отмечается, например, что действительная картина агрессивного милитаризма резко расходится с мнением среднего американца о своей стране, которая кажется ему жаждущей только мира. А факты говорят об иллюзорности подобного представления, они показывают, что государство войны должно найти свое окончательное выражение в войне. Всему миру известно, продолжает автор этой книги, что американский империализм стремится переделать мир "по своему образу и подобию"^*. Все это, с тревогой отмечается в книге У. Ледерера "Нация баранов", может привести к печальному финалу национальной драмы: американцы превратятся в баранов, не знающих, что их ведут на убой. Но может произойти и другое. Как писал последний оставшийся в живых из братьев Кеннеди - Эдвард, многие из американцев, потеряв веру в собственную систему, придут к заключению, что она "не стоит того, чтобы ее спасать"^**.

^* (F. Cook. The Warfare State. New York, 1962, p. 25, p. 146.)

^** (E. Kennedy. Decisions for the Decade, p. 22.)

Дж. Ньюмэн в книге "Правление безумия" предостерегает против "тенденции, находящей выражение в многочисленных попытках заставить американский народ принять идею ядерной войны и убедить его в том, что убежища дадут возможность уцелеть большинству из нас"^*. Кстати, об убежищах, упомянутых Ньюмэном. Их строительство в то время превратилось в национальный психоз. Для разжигания его проводились всеобщие тревоги. На сооружении частных и коллективных убежищ, на визгливой пропаганде вокруг этой национальной аферы наживались строительные компании, но не только. Авантюра с убежищами поддерживала страх американцев перед войной, взвинчивала нервы нации. Предполагалось, что после воя сирены и торопливой рыси в подземный склеп американец будет не так критичен к росту налогов и восприимчивее к пропаганде войны.

^* (J. Newman. The Rule of Folly. New York, 1962, p. 60.)

Но не всегда все идет, как хотелось бы. Так и с убежищами. В книге "Прячущаяся Америка" рассказывается следующее. В июне 1961 года президент Кеннеди призвал строить противоатомные убежища. Появились специальные компании, предлагавшие все, что потребуется человеку под землей во время атомной войны. Мошенничество разрасталось. В продажу поступила даже консервированная вода. Началось микрофильмирование наиболее важных документов. В штате Небраска, проявляя трогательную заботу о сохранении коровьего рода после ядерной войны, правительство построило убежище на 77 коров, 2 быка и 3 пастухов. Общенациональная паника, однако, дала совсем не те результаты, которые ожидались. Подземные убежища подействовали, "словно бульдозер, разворотивший скалы апатии в американской жизни"^*. Многие "впервые осознали, что холодная война - штука чрезвычайно серьезная. Эти люди поняли, наконец, что если не найти выхода, произойдет катастрофа"^**.

^* (A. Waskow, S. Newman. America in Hiding. New York, 1962, p. 187.)

^** (A. Waskow, S. Newman. America in Hiding. New York, 1962, p. 123.)

Как верно заметил К. Казинс, "если ту энергию, деньги и ресурсы, которые сейчас тратятся на убежища, направить на создание лучшего мира, то мы надежнее обеспечим американское будущее, чем все подземелья, которые можно выстроить за тысячу лет"^*. Дж. Горовиц подчеркивает, что пропагандисты стратегии "атомных игр" социально опасны. И дело вовсе не в том, каков моральный облик их авторов - он стоит за пределами элементарных понятий о морали. Особую тревогу вызывает то, что концепция "игр в войну" постепенно приучает общественность рассматривать войну "как обычное явление"^**. Он показывает беспочвенность иллюзии и об ограниченной войне, скажем, в Европе. Это не что иное, как "мизантропическое выражение изоляционизма, предполагающее, что европейцы снова будут сражаться за интересы Соединенных Штатов", а американцы - "наслаждаться зрелищем того, как Европа разорвет себя на куски"^***. Понимая нелепость стратегии, рассчитанной на атомную войну, Горовиц призывает перейти от политики, основывающейся на морали антикоммунизма, к политике, базирующейся на общем выживании и на праве народов самим выбирать социальную систему.

^* (N. Cousins. Breakthrough to Peace. New York, 1962, p. 46.)

^** (I. Horowitz. The War Game. New York, 1963, p. 143.)

^*** (I. Horowitz. The War Game. New York, 1963, p. 37.)

Много критики выпало в это время на долю военных. Отмечают, что их роль в делах государства не имеет прецедента в истории страны. Если учесть "наследственный" аморализм американской военщины, то опасность провокаций возрастает многократно. У профессиональных стратегов, отмечает автор работы "Стратегия и совесть", профессиональная глухота к голосу совести. "Для стратега цели - всегда лишь кружки на карте. Многократное убийство - соответствующий коэффициент. Ядерный потенциал - понятие, аналогичное теплоемкости, электрическому потенциалу или кредитоспособности концерна"^*. Пропаганда войны падает на весьма благодатную почву равнодушия. Американцы, как отмечает Раппопорт, не имеют позитивной национальной цели, что делает их восприимчивыми к ложной и гибельной пропаганде крестового антикоммунистического похода. В американском обществе господствует самодовольство, совесть его спит. Американцы любят звуки военных труб и парады, ибо они и понятия не имеют об ужасах войны, которая всегда обходила их стороной. Не встречая сопротивления, пропаганда, на которую монополии тратят огромные деньги, ведет преступную проповедь войны, а правящие круги страны - "глупую, грязную и опасную игру интриг и подрывных действий"^**.

^* (A. Rapoport. Strategy and Conscience. New York, 1964, p. 192.)

^** (A. Rapoport. Strategy and Conscience. New York, 1964, p. 250.)

Реалистически мыслящие ученые пытались и пытаются доказать пагубность термоядерной войны. Например, Т. Стониер в работе "Атомное бедствие" рассматривает гибельные последствия для всего живого на земле ударной волны, светового излучения, проникающей радиации, радиоактивного заражения местности. Он пытается нарисовать трагическую ситуацию, которая неизбежно возникнет после войны. Говорит о неотвратимости массовых психических заболеваний, эпидемий, о нарушении биологического равновесия в природе (птицы гибнут от малых доз радиации, насекомые малочувствительны и быстро размножатся; леса, особенно сосновые, погибнут, что приведет к эрозии почвы и т. д.). Как отмечает автор книги, такая перспектива должна убедить людей, что "забота о мире является не только чрезвычайно разумной и уважаемой, но для нашего поколения стала обязательной"^*.

^* (T. Stonier. Nuclear Disaster. Cleveland, 1963, p. 171.)

Видный американский психолог Ч. Осгуд пишет, что трудно дать людям убедительное представление об опасности ядерной войны, когда они незнакомы даже с обыкновенными бомбардировками. Нелегко это говорить, но, может быть, для нас (то есть американцев. - А. Я.) было бы лучше всего, если бы около какого-либо большого города случайно взорвалась ядерная боеголовка и взрыв показывали бы по телевидению. Возможно, после этого американцы взяли бы в толк, что "решать политические вопросы посредством ядерных бомб - все равно что пользоваться динамитом, чтобы избавиться от мышей в доме"^*. Эту же точку зрения высказывает и профессор С. Хьюз. Касаясь воображаемого ядерного взрыва над США, он пишет, что "иной раз меня так и подмывает желание, чтобы такая ужасная вещь произошла"^**. (Заметим в скобках, что в конце 1983 года в США был снят и показан по телевидению фильм "На следующий день", основанный на сценарии, близком к приведенным высказываниям Осгуда и Хьюза. Фильм потряс многих простых американцев. На политике Белого дома это не сказалось, да и не могло сказаться.)

^* (Ch. Osgood. An Alternative to War or Surrender. Urbana, 1962, p. 23, 66.)

^** (S. Hughes. An Approach to Peace. New York, 1962, p. 90.)

Аргументация, конечно, крайне острая. Но не ради сенсации она приводится. Печально то, что отсутствие трагического опыта оборачивается плохо и для самих американцев, и для народов, уже познавших ужасы войны. Конечно, подобные "если бы" абстрактны, и никто не желает, чтобы термоядерные взрывы случились над США и передавались по телевидению. Больше того, саму эту аргументацию, хотя она и понуждает к мыслям о судьбах мира, вряд ли можно считать допустимой.

По разным причинам критика международного курса США разворачивалась по широкому фронту. Она отчетливо отражала новые реальности мировой обстановки, изменения в соотношении сил, растущее недовольство агрессивной политикой правящих сил США внутри страны и за рубежом. Так или иначе, но Соединенным Штатам пришлось пойти на определенные модификации в своей внешней политике с акцентом на международное сотрудничество, переговоры и договоренности. Нос приходом к власти демократа Дж. Картера и республиканца Р. Рейгана над человечеством вновь нависла угроза ядерной войны и катастрофы.

Внешнеполитический курс США претерпел эволюцию, амплитуда которой необычна даже для этой отличающейся бурным политическим темпераментом страны. От содействия разрядке международной напряженности, нормализации советско-американских отношений в начале десятилетия (70-е годы) США перешли к противоположной линии на его исходе.

Каковы же причины и сам механизм этой эволюции? Речь идет, в сущности, о том, чтобы понять, что же является эпизодом в американской политике - разрядка напряженности или конфронтация и курс на войну? Ответы на эти вопросы во многом помогают увидеть в правильной перспективе внешнеполитическую деятельность рейгановской администрации, позволяют составить более точное представление о развитии международной обстановки в целом, на которую - нужно ли говорить - США накладывают столь негативный отпечаток.

Понятно, что участие США в оздоровлении международных отношений определялось комплексом причин разной глубины, длительности и силы воздействия. Наиболее фундаментальная - прогрессирующая ликвидация разрыва в общей мощи между СССР и США, между социализмом и капитализмом, если говорить в более широком плане. Советский Союз достиг военно-стратегического паритета с США, который обессмысливал курс на конфронтацию с СССР. На этот главный фактор на-ложились, усиливая его, некоторые другие, относительно частные. Страна была охвачена "вьетнамским синдромом", ставшим серьезным препятствием на пути продолжения агрессивной, или, как ее называли в США, "глобалистской", политики. Обострилась необходимость усилить внимание к внутренним, в первую очередь социальным проблемам, что дополнительно ограничивало "глобализм", требующий гигантских затрат.

Преобразование всех этих импульсов в разрядку выпало на долю республиканской администрации, политический профиль которой ослаблял противодействие тех, кому разрядка была не по душе. Ф. Холидей считает, что перед администрацией Р. Никсона, пришедшей к власти в 1968 году, стояли следующие задачи: достичь соглашения с СССР по ограничению стратегического ядерного оружия и в то же время расширить существующие преимущества США в областях, не охваченных соглашением; использовать соглашение по стратегическому оружию и советско-американской торговле для того, чтобы СССР прекратил помогать своим союзникам в "третьем мире", особенно Вьетнаму; вести переговоры с СССР по проблемам Европы таким образом, чтобы усилить давление на политическое единство советского и восточноевропейских обществ^*.

^* (F. Halliday. The Making of the Second Cold War. London, 1983, p. 205.)

Вынужденные в силу сложившихся обстоятельств сесть за стол переговоров, США в лице Никсона - Киссинджера остались верны себе. Приведем лишь несколько фактов из исследования Сеймура Херша "Цена власти". 6 февраля 1969 года Никсон на пресс-конференции заявил, что ратификация Договора о нераспространении ядерного оружия всеми правительствами, как обладающими, так и не обладающими им, - в интересах мира, и выразил уверенность, что большинство друзей США в Западной Европе присоединятся к ним в этом вопросе. Однако сотрудники Совета национальной безопасности знали, что Никсон и Киссинджер относятся к договору враждебно, а за день до публично выраженной поддержки Договору Никсон подписал Меморандум № 6, в котором, в частности, говорилось: США не будут оказывать какого-либо давления на другие страны, прежде всего ФРГ, с целью их присоединения к Договору^*" В конце 60-х - начале 70-х годов американской общественности постоянно внушали, что новое поколение ракет с кассетными боеголовками создается в ответ на развертывание аналогичных систем в СССР. Однако, как объяснил тогдашний министр обороны М. Лейрд в сенатском комитете, США начали подготовку к этому до того, как узнали о соответствующих планах СССР^**.

^* (S. Hers h. Kissinger: The Price of Power. Boston, 1983, p. 148.)

^** (S. Hers h. Kissinger: The Price of Power. Boston, 1983, p. 150.)

Наиболее красноречивым примером односторонней интерпретации разрядки являются, как пишет Холидей, действия Никсона и Киссинджера, которые после подписания ОСВ-1 незамедлительно отбыли в Тегеран и заключили секретное соглашение с шахом Ирана о мерах дестабилизации обстановки в регионе и ослабления уз сотрудничества между Ираком и Советским Союзом^*. Сеймур Херш саркастически пишет по этому поводу, что американского стремления к "миру и безопасности" хватило ровно на двадцать четыре часа^**.

^* (F. HaI Iiday. Op. cit., p. 207.)

^** (S. Hersh. Op. cit., p. 542.)

И все же, несмотря на политиканское маневрирование Никсона и Киссинджера, общая обстановка оздоровлялась. Советский Союз и Соединенные Штаты заметно разгрузились от бремени и опасностей конфронтации, закрепили этот процесс такими вехами, как Договор ОСВ-1 и соглашение "Основы взаимоотношений между Союзом Советских Социалистических Республик и Соединенными Штатами Америки". Поднялось на порядок выше политическое, экономическое, научно-техническое, культурное общение между странами с различным социальным строем.

В то самое время, когда росли ожидания дальнейших перемен к лучшему, в Соединенных Штатах начала быстро активизироваться и все сильнее влиять на политику коалиция сил, либо открыто выступавших против разрядки напряженности и нормализации в советско-американских отношениях, либо добивавшихся ограничения и того и другого. Ситуация менялась на глазах. Все это выглядело неожиданным, нелогичным, чуть ли не парадоксальным. Как раз тогда, когда разрядка напряженности начала приносить неоспоримые блага всем странам, включая США, в последних пришел в действие механизм, толкающий страну в сторону конфронтации и войны.

Что же вызвало прилив энергии у противников разрядки в Соединенных Штатах? И что обеспечило ему ту политическую действенность, которая привела к победе Р. Рейгана? Возникновение кампании против разрядки понять несложно. Прежде всего заговорили те многочисленные противники советско-американского сближения, которые на старте безмолвствовали. Для них переход к действиям определился тем, что нормализация отношений оказалась вопреки их расчетам делом реальным. Других активизировало то, что разрядка не стала заметным инструментом продолжения борьбы против Советского Союза иными средствами. И наконец, бросил в бой против политики разрядки свои огромные ресурсы военно-промышленный комплекс США, убедившийся, что потепление международного климата сопряжено для него с реальной угрозой ослабления политического влияния и снижения прибылей.

В середине 70-х годов в США произошли события, которые помогли правящим силам взять курс на отход от разрядки, усилили антиразрядочный потенциал, и без того всегда обладавший в этой стране большой силой.

Во-первых, выявилась неудача попыток добиться социально-политической стабилизации внутри страны посредством некоторых реформ в социальной, экономической, гражданско-правовой сферах. Широковещательные программы строительства "государства всеобщего благосостояния" не привели к социальной гармонизации общества. В результате в экономической и политической элите ослабло стремление к перераспределению бюджетных средств в пользу внутренних нужд. Лозунг "пересмотра национальных приоритетов", столь популярный в начале десятилетия и в известной мере толкавший к сдерживанию военных расходов и милитаризма, был отодвинут в сторону.

Во-вторых, произошел один из крупнейших в истории США экономических кризисов 1974-1975 годов, открывший собой длительную полосу хозяйственных расстройств, усугубленных необычным и неуправляемым переплетением трудностей (стагфляция, энергетический кризис, огромная безработица). Несомненно, эти осложнения, как это часто бывало и в прошлом, побудили правящие круги США искать во внешнеполитических обострениях средство отвлечения внимания американцев от внутренних проблем. Не является случайным совпадением и то, что политический натиск правых, требовавших возрождения "жесткого курса", обозначился как раз тогда (попытка Рейгана добиться номинации от республиканцев в 1976 году), когда страна прочно погрузилась в экономические сумерки.

В-третьих, на протяжении 70-х годов с нарастающей силой развивалось то явление, которое получило наименование консервативного сдвига, в результате чего в стране сложился определенный консенсус сторонников новой "холодной войны" на базе роста военных расходов, подчеркивания "советской угрозы", восстановления американской мощи^*.

^* (F. Halliday. Op. cit., p. 112.)

Активную роль в консервативном сдвиге сыграли "новые правые". Их истоки уходят в глубь американской истории. Известна их враждебность к восточному побережью, неприязнь по отношению к Европе, ненависть к внутренним диссидентам, ура-патриотизм. "Новые правые" черпали свое вдохновение у "героев" первой "холодной войны". Уже упоминавшийся Р. Вигери говорит о двух "Маках", достойных подражания, - это Дж. Маккарти и Д. Маккартур, требовавший сбросить на "красных желтых" атомную бомбу^*. Он же подчеркивает, что для него главным является достижение американского военного превосходства. Ф. Шлафли, инициатор кампании против конституционной поправки о равных правах для женщин, является соавтором пяти книг, в которых доказывается необходимость нанесения первого ядерного удара по СССР. Интересно, что Ф. Шлафли начала свою карьеру как противник союза с СССР против нацистской Германии. Дж. Фалуэлл - глава организации "Моральное большинство" - призывает провести регистрацию всех коммунистов, поставить им на лоб печать и отправить обратно (?!) в Россию. Дж. Фалуэлл - священник. По его просвещенному мнению, "Христос не был пацифистом. Он не был маменькиным сынком"^**.

^* (F. Halliday. Op. cit., p. 113.)

^** (F. Halliday. Op. cit., p. 116.)

Вторая "холодная война" была подготовлена кампанией за увеличение военных расходов, которую длительное время вел треугольник - конгресс, Пентагон и военная промышленность. Уже к 1975-1976 годам был подготовлен проект нового этапа военного производства. Утверждение о том, что после Вьетнама США год от года слабели в военном отношении, является одним из самых злостных мифов второй "холодной войны". На самом деле стратегическая модернизация, осуществляемая нынешней администрацией, была разработана еще в 1972 году, а военные расходы стали резко увеличиваться с 1977 года^*.

^* (F. Halliday. Op. cit., p. 122-123.)

Центральным пунктом своей аргументации противники разрядки сделали недобросовестное утверждение, что Советский Союз стремился использовать разрядку для "наступления" на Запад. Разрядка, мол, затрудняла противостояние "советской угрозе", оказалась выгодной только Советскому Союзу. С этой позиции выступали среди прочих Р. Страус-Хюпе, У. Кинтнер, С. Пос-сони, Т. Дрейпер, З. Бжезинский, Р. Пайпс, Р. Конкуэст. Словом, та же компания, которая подвизалась на поприще идеологической подготовки к ядерному нападению на СССР в 50-е годы. Их рассуждения, как и прежде, напичканы откровенной ложью в адрес СССР и его политики, воинственными призывами к антикоммунистическому "крестовому походу". Разрядка объективно содействует разоружению НАТО и ослаблению единства Запада^*. В книге утверждается, что между СССР и США будет происходить не сближение, а затяжной конфликт, в результате которого "силы разума и свободы очистят земли, находящиеся под господством коммунистов, вернут их народы в лагерь свободы и плюрализма"^**, - вещает Р. Страус-Хюпе. Т. Дрейпер объявляет разрядку просчетом Никсона и Киссинджера. Р. Пайпс, выступая в качестве самозваного интерпретатора советской внешней политики, утверждает, что "советское руководство расценивает разрядку как исключительно временное средство"^***. По словам Р. Конкуэста, "политика разрядки в ее нынешнем виде, не будучи тщательно продуманной на Западе, может в конце концов разрушить сплоченность и способность западного мира сохранить свои ценности и свой образ жизни"^****.

^* (G. Stewart-Smith (ed.). Brandt and the Destruction of NATO. London, 1973, p. 60.)

^** ("Orbis", 1973, N 3, p. 681.)

^*** (R. Pipes. America, Russia and Europe in the Light of the Nixon Doctrine. "Survey", 1973, N 3, p. 35.)

^**** ( 54 R. Conquest, B. Crozier. Detente: an Evaluation. "Survey", 1974, N. 2/3, p. 1.)

Но все эти фантазии не могут скрыть того факта, что шельмование разрядки строилось на подлогах. Некоторые договорились до того, что видят суть разрядки в противоборстве и конфронтации между СССР и США. Например, политолог Г. Гроссман считал нужным устроить из разрядки некую сделку, в ходе которой Соединенные Штаты получали бы от Советского Союза какие-то "политические выгоды", как и для Запада в целом^*. Но это еще сравнительно скромный запрос. В одном из сборников находим и такую интерпретацию разрядки: она должна стать формой "ограниченного конфликта", в рамках которого США будут бороться против СССР с "позиции силы"^**. Но и этот вариант, как оказывается, не является пределом для фантазии. В том же сборнике высказывается мысль, что целью разрядки для США является следующее: добиваться "внутренней неустойчивости" в социалистических странах, вследствие которой Советский Союз перестал бы быть мощной державой^***.

^* (Defending America. Toward a New Role in the Post-detente World. New York, 1977, p. 65.)

^** (W. Griffith (ed.). The Soviet Empire: Expansion and Detente. Lexington- Toronto, 1976, pp. 400 - 401.)

^*** (W. Griffith (ed.). The Soviet Empire: Expansion and Detente. Lexington- Toronto, 1976, p. 6.)

По мнению С. Гайберта, в США есть "три школы разрядки": ортодоксальная, представители которой Р. Никсон, Г. Киссинджер, Дж. Форд и другие утверждали, что Советский Союз якобы превратился в "державу, охраняющую статус-кво"^*, "ревизионистская", сторонники которой считают, что разрядка наступила в результате "отказа" США от своей прежней агрессивной политики, и "реалистическая" (Г. Джексон, Дж. Шлессинджер и их единомышленники), кредо которой сводится к отрицанию разрядки вообще. Анализируя различные аспекты взаимоотношений СССР и США, сам Гайберт приходит к выводу, что их еще более антагонистический характер представляется почти неизбежным на длительную перспективу, он предсказывает новую длительную "холодную войну"^**.

^* (S. Jibert. (ed.). Soviet Images of America. New York, 1977, pp. 16-18.)

^** (S. Jibert. (ed.). Soviet Images of America. New York, 1977, pp. 153.)

Среди ослабевшего, но еще заметного течения сторонников разрядки велик удельный вес либералов. Они выступали за необходимое в этой связи ограничение военных затрат и, следовательно, за ограничение гонки вооружений, за договоренности на этот счет с Советским Союзом^*. Сторонникам разрядки было ясно, что возврат к "жесткому курсу" и милитаризму еще более затруднит попытки властей справиться, в частности, с внутренними проблемами. Но им не удалось эффективно противостоять "щедро финансируемым шовинистам", которые уже 1977 году стали задавать тон в определении политики США в области безопасности^**.

^* (Об ощущавшемся среди либералов стремлении к поддержке разрядки см.: В. Russet. The Americans Retreat from World Power. "Political Science Quarterly", 1975, N. 1, pp. 12 -13; R. Levy. Nearing the Crossroads. New York, 1975, pp. 43-44.)

^** (A. Geyer. The Idea of Disarmament. Washington, 1982, p. 119.)

На первом плане у сторонников разрядки оставался ее центральный императив - предотвращение угрозы термоядерного катаклизма. Подчеркивается, что СССР готов к сотрудничеству, что создает почву для улучшения отношений между двумя государствами, причем по большому спектру проблем, ибо "сотрудничество в области безопасности неотделимо от более широких форм прочных отношений между двумя странами". М. Шульман призывал совместными усилиями двух сторон "уменьшить опасность войны и одновременно расширить области сотрудничества там, где интересы не сталкиваются"^*. Дж. Лиска отстаивал оптимистический взгляд на перспективы советско-американских отношений, считая не только возможным, но и вероятным постепенное сближение этих двух стран в будущем"^**.

^* ("Survival", 1978, N 1, p. 25.)

^** (G. Liska. Russia and World Order. Baltimore, 1980, p. 163, 121.)

Как видим, представители этого направления говорят американскому обществу, что в трудностях, постигших разрядку, повинны США. Критический подход к курсу Вашингтона выступает не только средством полемики со слепыми антисоветчиками, но и способом известного "политического просвещения" собственной страны. Политолог Р. Леви писал, что у противников возврата к "жесткому" курсу ощутима "обеспокоенность неспособностью американских государственных деятелей понять, что большинство опасностей и возникающих проблем, требующих их внимания, появились, главным образом, в результате их собственной деятельности"^*. С. Хоффман прямо возлагает на Соединенные Штаты вину за срыв советско-американской разрядки во второй половике 70-х годов. Он, в частности, отмечает, что этому в немалой степени способствовала та упрощенность взглядов .и оценок, которая присуща многим в Соединенных Штатах - как среди политиков, так и общественности. По словам Хоффмана, в США широко распространена вера, что Соединенные Штаты могут и должны силой навязать миру свои порядки, свою систему ценностей. Реальности сегодняшнего мира отвергают эти иллюзии. Однако реакция на это большинства американцев "напоминает поведение пациента, который при взгляде на термометр, показывающий слишком высокую температуру, предпочитает разбить его"^**.

^* (R. Levy. Op. cit., p. 47.)

^** ("Foreign Policy", 1981, N 42, pp. 23-25.)

Дж. Чейс указывает на гигантские издержки возобновления конфронтационной политики. "Антисоветизм как база для политики приведет к разобщению нас и наших союзников, а глобальная политика сдерживания истощит нас, пока мы будем добиваться военного превосходства над Советским Союзом, что является единственным способом осуществления такой политики. Поддержание военного паритета с Советами уже будет достаточно дорогим делом, а ставка на военное превосходство потребует такого огромного отвлечения наших ресурсов на военные нужды, что наш жизненный уровень, вне всяких сомнений, будет падать по мере того, как станет увядать невоенный сектор нашей экономики"^*.

^* (J. Chace. Solvency, the Price of Survival. New York, 1981, p. 83. 1975, N 3, pp. 474-475.)

В конечном же итоге расстановка сил в США по вопросам разрядки напряженности, советско-американских отношений, достаточно четкая и благоприятная в начале семидесятых годов, к середине десятилетия стала весьма сложной. Страна погрузилась в сумбурные дебаты о разрядке, в которых, помимо ее сторонников и противников, подвизалось и немало прожектеров, запутывавших дискуссию своим невежеством. Обзор этой полемики иллюстрирует происшедший политический регресс. Но в любом случае дискуссия о международных проблемах в контексте разрядки рождала многочисленные теоретические конструкции, рассчитанные на какой-то новый вариант советско-американского взаимодействия. Отметим лишь два основных противоречивых элемента этих конструкций.

С одной стороны, всеми признается необходимость нормализации, "коммуникабельных" советско-американских отношений, важность постоянного и позитивного диалога между двумя странами. Р. Барнет, например, говорит о настоятельной необходимости ликвидации военного соперничества между США и СССР^*. Р. Роузкранс подчеркивает, что мировая политическая ситуация характеризовалась бы еще большей неопределенностью и неустойчивостью, если бы США и СССР не пытались координировать и согласовывать свои действия^**.

^* (R. Barnet., M. Raskin. After 20 Years. New York, 1965, pp. 174-175.)

^** (R. Rosecrance. Detente or Entente? "Foreign Affairs".)

С другой, нормализованные отношения предлагается дополнить такими подходами, которые скорее всего подорвали бы их. Почти у всех авторов в более или менее явном виде присутствует рекомендация для США опереться в диалоге с СССР на "позицию силы". М. Каплан, например, даже не исключает применения силы в советско-американских отношениях^*. А. Джордж советует не делать и попыток договориться с СССР об ограничении форм соперничества. "Идея о том, что две державы могут избежать опасных форм соперничества в третьих районах, если они только примут ряд общих правил и принципов взаимной сдержанности, является обманчивой"^**.

^* (M. Kaplan. The Life and Death of the Cold War. Chicago. 1976, p. 230.)

^** (A. George. Towards a Soviet-American Crises Prevention Regime: History and Prospects. Los Angeles, 1980, p. 17.)

Характерной представляется работа К. Бартлетта "Подъем и падение "Pax Americana" , в которой автор прослеживает основные этапы развития этой концепции, ее применение сменяющими друг друга администрациями. Автор обвиняет американскую внешнюю политику в проповедничестве, в увлечении звонкими заявлениями и бессмысленными доктринами. Где-то в середине 70-х годов очевидные сбои во внешней политике продемонстрировали окончание эры "Pax Americana". Конечно, пишет он, "потребность в сырье, давление большого бизнеса, ориентированного на экспорт, военных, получивших в США вкус или, лучше сказать, болезненную страсть к глобальной стратегии, будут обусловливать активную внешнюю политику. Однако огромные изменения как внешней, так и внутренней ситуации сделали бессмысленными рассуждения в духе

Pax Americana". А вера в превосходство американских ценностей уже оказала опасное и искажающее влияние на американские представления о мире^*.

^* (C. J. Bartlett. The Rise and Fall of the Pax Americana. London, 1974, p. 179 -180, 182.)

Даже краткий обзор противоречивых взглядов и концептуальных построений показывает, насколько сложную картину представляли собой расстановка сил и борьба мнений в США по проблемам разрядки. Но с неоправданной быстротой достаточно широкий фундамент разрядки стал рыхлым, ненадежным. Комплексу антиразрядочных сил такая ситуация послужила удобной стартовой площадкой для новой фазы политического наступления.

Вехами натиска стали сначала отречение президента Форда от термина "разрядка", затем попытки администрации Дж. Картера взять ультимативный тон в переговорах с СССР по проблемам ограничения гонки вооружений. К концу своего пребывания у власти Дж. Картер резко свернул с пути поддержания и укрепления советско-американского сотрудничества.

В качестве прикрытия перехода к конфронтации была предложена тема борьбы за "права человека" за пределами Соединенных Штатов. Одновременно указанная кампания выступала и средством отвлечения внимания от деградации самого американского общества, особенно зримо проявившейся в уотергейтском скандале и в жестокостях армии США во Вьетнаме. Под флагом "защиты прав человека" разрабатывался и механизм вмешательства во внутренние дела социалистических стран. После достаточно интенсивной пропагандистской кампании, фабрикации "фактов" и "аргументов" тезис о "правах человека" стал официальным жупелом "психологической войны".

Цинизм этой кампании очевиден, но и расчет ее инициаторов ясен: прикрыть грубейшие измывательства над человеком и его правами в самих США; постепенно создать климат враждебности и недоверия в отношениях с Советским Союзом и отравить атмосферу разрядки, которая, как оказалось, не отвечала интересам правящей олигархии США. Показательно, что Рейган скорректировал направленность кампании о "правах человека", заявив, что эта тема не интересует его, если речь идет о странах, "дружески" настроенных к США, то есть о государствах, где у власти стоят проамериканские диктатуры и хунты.

Анализируя внешнюю политику Картера, Ч. Кегли и Э. Уитткопф считают ее содержанием глобализм, антикоммунизм, военную мощь. Эта триада будто сошла с политической сцены времен Трумэна, а кампания "в защиту прав человека" всего лишь является "новой вариацией старого глобализма"^*.

^* (Ch. Kegley, E. Willkopf. American Foreign Policy: Pattern and Process. New York, 1979, p. 430.)

Еще более резкие оценки деятельности Дж. Картера содержатся в книге Л. Шоупа. Картер сделал акцент на внешней угрозе Западу со стороны Советского Союза, пишет он, и это кризисное мышление использовалось для преодоления внутреннего экономического кризиса в стране, поскольку люди легче мирятся со снижением своего жизненного уровня и гонениями против оппозиции, если они убеждены в существовании сильной внешней угрозы^*. В целом, говорится в книге, обещания Картера о соблюдении прав человека, о сокращении продажи оружия за рубежом, об уменьшении военных расходов и уважении малых государств были фальшивыми. Геополитические и геоэкономические расчеты взяли верх над предвыборными обещаниями, которые полезны только для того, чтобы добиться избрания.

^* (L. Shoup. The Carter Presidency and Beyond. Palo Alto, 1980, p. 154.)

Ныне в США модно говорить о том, что осложнения в мире, заставившие эту страну вступить на путь гонки вооружений, начались с Афганистана. Грубая ложь. Разыгрывается очередная стандартная операция по обману людей, как если бы до декабря 1979 года американские правители находились в состоянии романтического пацифизма.

Возьмем тот же 1979 год. В феврале главнокомандующий вооруженными силами НАТО в Европе генерал Хейг, ставший при Рейгане государственным секретарем, уже предрекал изменения в политике США, требовал развертывания странами НАТО новых систем оружия против Варшавского Договора. Хейг заявлял, что такая политика предполагает "борьбу до конца". В том же феврале на секретном совещании глав четырех держав (США, Англии, ФРГ, Франции) на Гваделупе было принято решение о развертывании ракет средней дальности в Европе. В марте объявлено о предстоящих учениях "Глоубл шилд", имитирующих ядерную войну. Одновременно началась обработка общественного мнения для доказательства "необходимости" строительства в США новых ударных атомных подводных лодок. В мае средства массовой информации обсуждали вопрос об использовании космического пространства в целях нанесения первого ядерного удара по СССР. В это же время руководители НАТО приняли решение о значительном увеличении военных расходов.

В летние месяцы 1979 года началась массированная атака на Договор ОСВ-2, который и был затем, к восторгу воротил военно-промышленного комплекса, похоронен. Осенью "внезапно" обнаружили советскую "боевую бригаду" на Кубе. Дальше - больше. В сентябре 1979 года президент Картер заявил на пресс-конференции, что принял решение о развертывании системы новых мобильных межконтинентальных баллистических ракет "MX". Он обратился к конгрессу с просьбой увеличить военный бюджет еще на 5 процентов. Были полностью проигнорированы предложения СССР о переговорах по сокращению ракетно-ядерных средств средней дальности в Европе. Странам НАТО стал активно навязываться план размещения на Европейском континенте новых американских ракетно-ядерных средств. Официальное решение об этом было принято в середине декабря 1979 года.

В течение всего года наращивалась американская военная мощь в Персидском заливе и Индийском океане. Несколько раз ядерные силы США приводились в боевую готовность для удара по СССР из-за "ошибок" компьютеров, сигнализировавших о "приближении" советских ракет. Наконец, 12 декабря 1979 года американский президент призвал довести в ближайшие пять лет расходы на оборону до 200 миллиардов долларов и создать поколение новых видов оружия^*. Но еще в 1978 году З. Бжезинский в интервью газете "Нью-Йоркер" заявил: "Было бы неправильно считать, что использование ядерного оружия будет означать конец человеческой расы. Это эгоцентрическая мысль... Даже если США используют весь свой арсенал против СССР, а СССР - против США, это не будет концом человечества"^**. Так вновь создавалась атмосфера конфронтации, ядерной угрозы. Важно подчеркнуть, что и в период разрядки напряженности многие рассуждения на тему о войне и мире исходили из посылки конфликта, а не мирного решения возникающих проблем. Р. Хил-смен пишет, что "война - часть будущего"^***. Р. Уэссон признает, что США никогда не обещали не применять ядерное оружие^****.

^* ("The Washington Post", 1979, December 13.)

^** ("The New Yorker", 1978, May 1.)

^*** (R. Hi1sman. The Crouching Future: International Politics and U. S. Foreign Policy. New York, 1975, p. 624.)

^**** (R. Wesson. Foreign Policy for a New Age. Boston, 1977, pp. 52-53)

Таким образом, программно-концептуальная база для политических решений Рейгана была практически готова. Тому лишь оставалось взять на вооружение выработанные рекомендации, "обогатив" их идеей "первого ядерного удара" и "победы США" в ядерном конфликте, взвинтив тем самым милитаристский психоз до зловещих пределов. "Мир - продукт силы", - сказал Рейган на пресс-конференции 11 ноября 1982 года. "Сегодня мир ждет от Америки руководства. Америка же обращает взоры на свои вооруженные силы"^*, - заявил он через год. За этот промежуток времени в мире было пролито немало крови - американцев, ливанцев, палестинцев, гренадцев, никарагуанцев. Дело дошло до того, что тревогу забил даже такой крайний реакционер, как Б. Голдуотер, выразивший беспокойство по поводу "на удивление опасного душевного состояния" его друга Рональда Рейгана, которое заключается в том, что "он не станет искать альтернативу военному решению сложных вопросов внешней политики"^**.

^* ("Time", 1983, November 14, p. 23.)

^** ("The New York Times", 1984, January 9.)

Но начинает вновь нарастать и поток публикаций, в которых политика правительства получает крайне негативную оценку за свои действия как внутри страны, так и на международной арене. Происходящая "реанимация" критического направления в буржуазной политологии связана с серьезными опасениями значительной части правящего класса за будущее США.

Определенный интерес представляет точка зрения С. Вэнса, бывшего госсекретаря при Дж. Картере. С. Вэнс в последние годы активно выступает с негативными оценками политики республиканской администрации, призывает к ратификации уже достигнутых с СССР соглашений, выработке долгосрочной реалистической программы внешней политики, не зависящей от смены администраций^*. В работе "Трудный выбор" С. Вэнс отвергает какие-либо "привязки" к вопросу об ограничении ядерных вооружений^**. Автор выражает надежду на то, что силы "прагматизма" заставят президента Рейгана перейти от "увлечения идеологией и конфронтацией" на позиции "умеренности". Как только мы отходим от центра, мы "теряем поддержку и дома, и за границей"^***.

^* (S. Hoffmann, C. Vance. Op. eft., pp. 21-22.)

^** (S. Vance. Hard Choices. New York, 1983, p. 418.)

^*** (S. Vance. Hard Choices. New York, 1983, p. 21.)

В сборнике "Устанавливая национальные приоритеты. Повестка дня на 80-е годы" подчеркивается, что раздувание мифа о "советской угрозе" не только мешает трезвой оценке реального соотношения военных сил США и СССР, но и способствует его "преднамеренному искажению"^*. Старейший сотрудник института, бывший консультант министра обороны Р. Макнамары У. Кауфман пишет, что "проблемы 80-х годов не будут поддаваться военным решениям... Военная сила уже не может быть достаточным условием для поддержания международной стабильности"^**.

^* (J. Pechman (ed.). Setting National Priorities. Agenda for the 1980's. Washington, 1980, p. 291.)

^** (J. Pechman (ed.). Setting National Priorities. Agenda for the 1980's. Washington, 1980, p. 314-315.)

Аналогичные взгляды можно найти и в книге "Тенденции мирового развития и внешняя политика США в 80-е годы". Ее автор утверждает, что "слишком самоуверенное поведение США в послевоенные десятилетия привело страну в конце 70-х годов к политической неопределенности, неуверенности и расстройству". Союзники США "все меньше верят в возможность для Америки сохранить себе роль лидера свободного мира"^*. По мнению Р. Клайна, США следует "отказаться от идеи силового сдерживания коммунизма" во всех частях земного шара, ибо невыполнимость этой задачи была доказана во времена Трумэна, Эйзенхауэра и Кеннеди^**. Добавим, и Картера, а теперь - и Рейгана.

^* (R. Cline. World Power Trends and U. S. Foreign Policy for the 1980's. Boulder, 1980, p. 7.)

^** (R. Cline. World Power Trends and U. S. Foreign Policy for the 1980's. Boulder, 1980, p. 95-96.)

Многообразие развернувшейся критики рейгановской администрации в какой-то мере отражает статья С. Биалера и Дж. Афферика "Рейган и Россия", опубликованная в журнале "Форин афферс". Авторы подчеркивают, что внешняя политика США носит характер идеологического "крестового похода". Она базируется на нескольких фундаментальных принципах. Среди них: гонка вооружений; экономическая война против СССР; обеспечение господства в общественном мнении США и Западной Европы настроений "холодной войны"; принципиальное изменение подхода к переговорам; ставка на силовой подход; оценка событий в "третьем мире" только через призму американо-советских отношений^*. Для одних в рейгановском окружении главной долгосрочной целью является разрушение советской системы, для других - создание максимальных трудностей для экономики СССР путем гонки военных расходов. Авторы статьи считают, что сторонники первой точки зрения основываются на фальшивых и нереалистических предпосылках. Тот, кто стоит на второй точке зрения, недооценивает экономические и политические возможности Советского Союза^**.

^* ("Foreign Affairs", Winter 1982-1983, N 2, pp. 251-253.)

^** ("Foreign Affairs", Winter 1982-1983, N 2, pp. 261-262.)

Словом, критика внешнеполитического курса правительства приобретает все более широкий характер. В том числе и в странах - союзниках США, в развивающихся государствах. Иначе и быть не может. Претензии на мировое господство, аморальность, государственный терроризм, политика силы, замешенные на великодержавном высокомерии и самодовольстве власть имущих, полном пренебрежении к судьбам народов, включая и народ американский, - эти качества официального Вашингтона и не могут вызывать в мире иной реакции, иного к себе отношения.

Происходящий критический разворот диктуется многими соображениями: как сдвигами в умонастроениях различных слоев общества, так и конкретными политическими задачами. Он отражает недовольство народа и некоторой части буржуазии воинственным курсом правительства, разгулом милитаризма и шовинизма. Наиболее догадливая часть буржуазии понимает, что это недовольство необходимо направить в наименее опасное для капиталистического строя русло. Вместе с тем неоднократное банкротство воинственных программ империализма, а заодно и ведущих доктрин, базировавшихся на шовинистически толкуемых "национальных интересах", вынуждает идеологов искать новые теории, нащупывать более убедительные пути идейного, морального и психологического воздействия на людей как внутри страны, так и за рубежом.

Следует обратить внимание еще на одну особенность либерально-буржуазной критики. Прием, когда, критикуя, защищают, не нов. Он широко применяется в американской политической науке. Разные авторы делают это по-разному. Критика может быть более острой или мягкой, глубокой или поверхностной, но она всегда строго дозирована в отношении главной цели, которую ставят перед собой авторы. Иначе говоря, критика порядков у себя дома чаще всего представляет собой лишь иллюстративный фон, на котором сооружается защита буржуазного строя в целом.

Есть авторы, которые критикуют правительство практически за все его действия: авантюризм за рубежом и обман народа внутри страны. Но для многих из подобного рода авторов критика - это лишь прием для создания у читателя "эмоциональной атмосферы доверия". Главное - убедить, что правительство должно быть более изворотливым, последовательным и умным перед лицом "вызова социализма". Нагромождение обвинений, нагнетание эмоций вокруг ошибок, недостатков и промахов правительства приобретает искусственный характер и служит одной цели - усилить страх перед вымышленным врагом. В итоге у читателя меньше всего остается впечатлений от критики, а больше - от тщательно сооружаемого комплекса идей, вызывающих чувства опасности, недоверия к чему-то чуждому, хотя и неизвестному.

Но как бы ни разворачивалась критика внешнеполитических действий нынешней администрации, доктрины войны и гонки вооружений занимают пока главенствующие позиции. Но достойные сожаления, а вернее сказать, трагические успехи напористой коалиции врагов разрядки, сумевших навязать свою волю стране, не должны заслонить тот факт, что в Соединенных Штатах живут не только политические "ястребы". Миролюбивые силы всегда были активны в американском обществе. Иное дело, что многие его представители изрядно сбиты с толку, дезорганизованы. Немало американцев доброй воли запугано или отравлено сейчас ядом антисоветизма, от которого сдало их здравомыслие.

Но обманутые - еще не убежденные. И нет сомнения, что правящие круги США почувствуют эту разницу. Да и сейчас, когда авансцена страны заполнена всяческими "ястребами", а милитаризм работает на максимальных оборотах, сопротивление курсу нагнетания напряженности дает себя знать. Спорадическими, но сильными импульсами оно вторгается в политическую жизнь и не остается бесследным.