Глава III. Заключенные: никто не думает об их перевоспитании

Официально Токвилля и Бомона освободили от исполнения судейских обязанностей у себя во Франции в целях ознакомления с организацией тюремного дела в Америке. Поэтому уже 29 мая 1831 года, спустя примерно две недели после приезда в Нью-Йорк, они отправились в Маунт-Плезант, чтобы посетить тюрьму Синг-Синг.

В тот период идея о проведении реформы в американских тюрьмах уже не являлась новой. Усилия в этом направлении предпринимались еще в колониальный период, особую активность проявили квакеры. После же революции попытки перестройки тюремной системы получили еще большее распространение и привлекли внимание в европейских странах.

В колониальный период тюремное заключение по большей части не представляло собой наказания за уголовное преступление. Лица, обвинявшиеся в нарушении закона, содержались в тюрьмах, а они мало отличались от обычных домов. Охрана не была строгой. Заключенными оказывались главным образом люди, ожидающие судебного разбирательства и вынесения приговора, либо несостоятельные должники. К привлекавшемуся к наказанию применяли весьма суровые меры физического воздействия. На правонарушителей надевали колодки, их привязывали к позорному столбу, били кнутом, в некоторых случаях выжигали клеймо или наносили иные увечья. Смертная казнь широко применялась как мера наказания за тяжкие преступления, а также и за менее серьезные, если они совершались неоднократно. Жестокие приговоры обычно приводились в исполнение быстро, и приговоренные долго в тюрьме не содержались. В колониальную эпоху многие города изгоняли правонарушителей, если они не являлись их жителями.

Квакеры, из-за своих религиозных убеждений издавна являвшиеся противниками суровых наказаний по примеру английской практики в колониальный период, одни из первых выступили за проведение тюремной реформы после провозглашения независимости Америки в 1776 году. В 1790 году они построили первый "исправительный дом" (даже само это слово было тогда в новинку) на территории старой тюрьмы в Филадельфии. Это здание предназначалось для исправления заключенных в соответствии с требованиями христианства, а не для их наказания или физической расправы. Суть дела заключалась в изоляции, поскольку предполагалось, что в одиночестве правонарушитель сможет переосмыслить свою жизнь, раскаяться и, быть может, исправиться. Полагали также, будто в процессе созерцательного самоисправления преступник будет, таким образом, защищен от дурного влияния других заключенных, не вступивших на путь раскаяния и очищения. Успех оказался незначительным. Ожидаемого исправления преступника, как правило, не происходило.

К моменту приезда Токвилля, помимо этого эксперимента в Филадельфии, возникли и другие идеи о перестройке тюремной системы. Впечатления Токвилля нашли отражение в трех книгах: "Демократия в Америке", "Путешествие в Америку" (его записные книжки), а также в специальном отчете, подготовленном совместно с Бомоном под названием "Об исправительной системе в Соединенных Штатах и возможности ее применения во Франции".

В своей основной и наиболее известной работе "Демократия в Америке" Токвилль уделил мало внимания самим тюрьмам - вполне возможно потому, что эта тема обстоятельно освещена в специальном отчете. Тем не менее в этой книге содержатся его наблюдения, высказанные в более непринужденной форме, чем в отчете о тюрьмах, и заслуживающие специального упоминания.

"Я сомневаюсь, что на свете существует еще какая-нибудь страна, где преступление столь редко оставалось бы безнаказанным", - писал он. Он объяснял это заинтересованностью общества в том, чтобы найти и арестовать любого, кто совершил преступление. (У нас до сих пор сохранился обычай гражданского ареста, хотя это сопряжено со значительным риском и практикуется нечасто.) "В Европе преступник - это незадачливый человек, борющийся за спасение своей головы от наказания со стороны властей, - писал Токвилль, - в известном смысле население выступает в роли обыкновенных зрителей, наблюдающих за ходом этой борьбы. В Америке преступник - враг рода человеческого, и здесь все против него".

Обычай, по которому сами граждане занимаются отправлением правосудия, имеет в Соединенных Штатах давнюю традицию. Токвилль обратил внимание на деятельность добровольных вооруженных отрядов по поддержанию общественного порядка и борьбе с преступностью, на использование дуэлей для урегулирования конфликтов, особенно в новых штатах Юго-Запада - Теннесси, Алабама, Миссисипи и Луизиана. Вооруженное ополчение шерифа и ку-клукс-клан явили собой одну из форм этой традиции. По мнению Токвилля, американцы имеют склонность отстаивать ограниченные и краткосрочные интересы, принимать отдельную удачу за полный успех и считать, что нет нужды стремиться еще к чему-либо. Здесь одна ласточка может сделать весну. Он сообщал, что стремление к проведению тюремной реформы приобрело широкое распространение и нашло свое отражение в строительстве новых тюрем и в попытках не столько наказывать заключенных, сколько добиваться их исправления. Но эти реформы нельзя было осуществить повсеместно и незамедлительно, и он отметил, что общественность стала постепенно забывать о факте существования старых тюрем, где условия, "видимо, становились все более тяжелыми и развращающими. В новых же тюрьмах воцарялась все более здоровая обстановка, и в ходе реформ они все больше совершенствовались... Но рядом с какой-нибудь тюрьмой, возвышающейся как долговечный памятник доброте и просвещенности нашей эпохи, продолжала существовать подземная темница, заставляющая вспомнить о варварских нравах средневековья".

Трактат "Об исправительной системе в Соединенных Штатах и возможности ее применения во Франции" представлял собой отчет, основанный на обстоятельном знакомстве с тюрьмами Синг-Синг, Оберн, Черри-Хилл и Уэтерсфилд, как и на беседах с тюремными чинами и надзирателями, заключенными и т. д., на впечатлениях от посещения некоторых более старых американских тюрем. Хотя, по-видимому, основную часть этого объемистого отчета написал Бомон, Токвилль сделал к нему примечания и комментарии, и он опубликован под двумя именами.

Нельзя сказать, что два молодых француза были людьми сердобольными и что их отношение к нарушителям закона отличалось снисходительностью. Они не смотрели на преступников как на жертвы общества либо же просто как на несчастных людей или людей, которым в чем-то не повезло. Судя по реакции Токвилля (а в Филадельфии ему заявили, будто "почти все преступления в Америке - следствие неумеренного потребления крепких спиртных напитков, которые столь дешевы, что низы общества имеют возможность поглощать их в любых количествах"), авторов отчета не могли удовлетворить примитивные объяснения причин преступности. "Как же так получилось, - недоумевал Токвилль, - что у вас не установлен налог на спиртное?" Последовал такой ответ: "Наши законодатели часто об этом думали, но это сложное дело. Существует даже опасность мятежа из-за этого, а те, кто проголосовал бы за такой закон, наверняка не были бы переизбраны". "Таким образом, у вас пьяницы составляют большинство, и умеренность у вас не в почете", - заметил Токвилль. Положение оставалось неизменным до принятия сухого закона.

Преступники, полагали Токвилль и Бомон, заслуживают наказания, даже сурового. Исходя из этого, они излагали свои впечатления об американских тюрьмах и применявшихся там мерах наказания, а также об отношении к ним общественности. Подавляющая часть их отчета была посвящена именно новой системе исправительных учреждений, а не прежним тюрьмам, существовавшим в большинстве американских штатов. Важно, однако, отметить, что они не обошли вниманием и старые тюремные заведения. По сообщению Токвилля и Бомона, в девяти штатах была принята новая система, причем в большинстве случаев в качестве образца используется система, существующая в тюрьме Оберн, а в остальных пятнадцати штатах все еще применяются давние принципы. В них тюремные помещения переполнены и положение является совершенно ненормальным. Совершившие преступления различной степени тяжести, заключенные разного возраста, а иногда и противоположного пола содержатся вместе. Ожидающие суда и осужденные, свидетели и обвиняемые, уголовные преступники и несостоятельные должники - все перемешано. В старых тюрьмах, сообщали они, отсутствует дисциплина; в них от заключенных не требуют соблюдения порядка, не заставляют работать. Из этих тюрем часто бегут, многие заключенные здесь же гибнут.

В штате Огайо, сообщали они, существует хороший уголовный кодекс, но порядки в тюрьмах совершенно дикие. Авторы отчета обнаружили, что в Цинциннати половина заключенных содержится в кандалах. А в Новом Орлеане их держат вместе со свиньями. "Отправляя преступников в заключение, заботятся не о том, чтобы сделать их лучше, а лишь о том, чтобы обуздать их злонамеренность; для этого сажают на цепь, словно диких зверей, и вместо того, чтобы исправлять преступников, ожесточают".

Токвилль и Бомон сообщали также о составе содержавшихся в тюрьмах лиц. По их данным, среди общего их числа в тюрьмах Коннектикута, Массачусетса, Нью-Йорка, Пенсильвании и Мэриленда примерно 24 процента приходится на негров, причем доля их тем выше, чем южнее штат, и в Мэриленде она превышает 50 процентов. Среди общего количества заключенных в тюрьмах Коннектикута, Нью-Йорка, Пенсильвании и Мэриленда женщины составляли менее 9 процентов. За исключением тюрьмы Уэтерсфилд в Коннектикуте, меры новой исправительной системы к женщинам не применялись, но их, как правило, не разрешалось подвергать телесным наказаниям.

Две тюрьмы Бомон и Токвилль обследовали особенно тщательно - Черри-Хилл в Филадельфии и Оберн в Нью-Йорке. Они отметили, что обе они отличаются от американских и европейских тюрем тремя особенностями. Во-первых, в них пытаются воспрепятствовать тому, чтобы заключенные оказывали друг на друга дурное влияние. В Черри-Хилле для этого их содержат порознь. По системе, действующей в Оберне, им запрещается разговаривать между собою в течение дня, который они проводят вместе, а на ночь запирают в отдельные камеры. Во-вторых, в этих тюрьмах заключенным предложено заниматься трудом. Это, как полагали, может выработать у них привычку к работе и в некоторых случаях позволит освоить какое-нибудь новое ремесло. Кроме того, учитывалась и возможность получения дохода в бюджет штата от продажи произведенных в тюрьме предметов. В-третьих, там предпринимались попытки морального и духовного исправления заключенных. Токвилль и Бомон замечают, что, хотя такие попытки, видимо, не являются достаточно успешными, тем не менее способствуют улучшению положения заключенных как граждан и позволяют им вернуться в общество и стать полезными его членами. Новые исправительные дома, также отметили Токвилль и Бомон, лучше старых, о чем свидетельствовало снижение уровня рецидивизма выпущенных из них на свободу заключенных.

Филадельфийская тюрьма Черри-Хилл, известная под официальным названием "Восточный исправительный дом штата", находилась под влиянием квакерских традиций. Бомон и Токвилль затратили много времени на знакомство с ней и на беседы с ее обитателями. В Черри-Хилле полностью отсутствовали какие бы то ни было контакты между заключенными; они даже не виделись друг с другом, если не считать случайных встреч. Каждый содержался в камере с примыкающим к ней двориком для прогулок. Работу, связанную, например, с изготовлением обуви или ткани, приносили в камеру - что-то вроде надомной системы при мануфактурном производстве. Как явствует из отчета, тюремный надзиратель навещал каждого заключенного по меньшей мере раз в день, а инспектор - не реже двух раз в неделю. Заключенные могли также по желанию видеться с капелланом. Круг их чтения был ограничен Библией и специальными "брошюрами, содержащими назидательные истории". В Черри-Хилле не было школы, но надзиратели и инспекторы учили читать заключенных, отличавшихся спокойным правом. Некоторые из них научились читать самостоятельно.

В виде исключения из общего правила, согласно которому посетители не имели возможности разговаривать с заключенными, Токвилль получил разрешение побыть с ними с глазу на глаз. Он сообщал, что состояние здоровья большинства его собеседников было хорошим, очень хорошим или превосходным. По его мнению, особый порядок, установленный в Черри-Хилле, оказывает глубокое воздействие на заключенных, но, проявляя осторожность, он ограничился следующей оговоркой: "...Только опыт может показать, является ли это впечатление верным".

Идея тюремного заключения состояла в том, чтобы дать отбывающим его людям время подумать о своих преступлениях и раскаяться. Некоторые заключенные стали весьма набожными, сообщает Токвилль, возможно, потому, что Библия и капеллан стали тем немногим, что отвлекало их от наказания. Заключенные, сообщает он также, считали работу великим утешением в одиночестве, как правило, чувствовали себя подавленными и очень несчастными, скучали по семьям. Большинство из них после короткой беседы с незнакомым посетителем приходили в возбуждение и принимались плакать.

Некоторые заключенные говорили Токвиллю, что, хотя в Черри-Хилле суровая дисциплина, они предпочитают ее старой тюрьме Уолнат-Стрит, являющейся, по их мнению, школой порока и преступления. Некоторые заключенные рассматривали полную изоляцию от себе подобных как средство защиты против шантажа или попыток склонить их к возвращению в преступный мир после освобождения.

Иная система практиковалась в тюрьме Оберн. Здесь отказались от одиночного заключения после начатого в 1821 году эксперимента, в ходе которого были изолированы 80 заключенных. Результаты оказались отрицательными. В течение трех лет "одиночники" либо умерли, либо потеряли рассудок, либо здоровье их ухудшилось настолько, что оставшихся в живых губернатор помиловал. После этого в Оберне стала применяться своя система, которая приобрела значительно большую известность, чем в Черри-Хилле. Она и послужила образцом для исправительных учреждений в других штатах. В Оберне заключенные ночь проводили в одиночных камерах, а днем работали вместе в одной мастерской. Им не разрешалось разговаривать друг с другом. Власти строго следили за соблюдением полной тишины.

Уже во время поездки Токвилля и Бомона система, применявшаяся в тюрьме Оберн, считалась успешной. Ее ввели в тюрьме Синг-Синг и в шести или семи штатах, помимо Нью-Йорка. Молодые наблюдатели из Франции, похоже, усматривали ее преимущество по сравнению с системой, использовавшейся в Черри-Хилле, в том, что она действительно приучала заключенных к повиновению. В тюрьме Оберн все же оставалась некоторая возможность для неповиновения, хотя оно и подлежало наказанию, тогда как в Черри-Хилле заключенные в большинстве случаев были физически этой возможности лишены, так как находились в изоляции. Таким образом, система, применявшаяся в тюрьме Оберн, создавала большие возможности для воспитания заключенных.

В тюрьме Оберн имелся капеллан и устраивались воскресные богослужения. По мнению капеллана, религиозное влияние способствовало успешному перевоспитанию преступников, хотя французские наблюдатели и допускали, что в оценку такого влияния могла вкрасться известная доля ошибки. Заключенные в Оберне выполняли работу на основе контрактов между тюремным начальством или властями штата и частными предпринимателями. Как и большинство заключенных американских тюрем, за свой труд они ничего не получали, что, по мнению Бомона и Токвилля, казалось весьма несправедливым. Порядок, существовавший в балтиморской тюрьме, высказывались они, был намного лучше. Там заключенному после выполнения им дневного задания разрешалось исполнять дополнительную, притом оплачиваемую работу. Заработанные таким образом деньги накапливались и выдавались заключенному по выходе из тюрьмы после отбытия срока.

Способы наказания за нарушение тюремной дисциплины варьировались. В Черри-Хилле придерживались, как правило, более пассивного подхода, согласно которому заключенных подвергали дополнительным лишениям. Их обычно сажали в карцер и сокращали рацион питания. Это наказание в большинстве случаев принуждало заключенного к полному повиновению в течение двух дней. Было и другое наказание, о нем Токвилль и Бомон лишь упоминают. Оно состояло в лишении заключенного орудий труда, с тем чтобы он не мог работать. В других тюрьмах заключенных попросту секли - это практиковалось в Синг-Синге, реже в Бостоне и Балтиморе, еще реже в Оберне и с "исключительной мягкостью" в Уэтерсфилде. Как отмечали Бомон и Токвилль, проведенные ими обследования свидетельствуют: такое наказание приносит заключенным меньше страданий, чем одиночное заключение. Они пишут: "В Оберне с заключенными обращаются значительно суровее, они чувствуют себя куда более несчастными. Здесь их секут, но не доводят до смертельного исхода. В Филадельфии по "гуманным" соображениям заточают в одиночную, лишенную света камеру".

Нигде ни слова не говорится о развлечениях. Осужденный работал весь день и отдыхал всю ночь. "И как перед сном, так и после него было достаточно времени подумать о своем одиночестве, о совершенном преступлении и о своем несчастий".

По мнению французских путешественников, в тюрьмах Америки существовало даже больше равноправия, чем в американском обществе в целом. Там не было специальных камер для особо опасных преступников и все заключенные содержались одинаково. Их не вознаграждали за примерное поведение или за усердную работу. Бомон и Токвилль отнеслись к этому с одобрением, так как, по их мнению, выгоду от премиальной системы получили бы самые отпетые преступники, тогда как другие их категории, возможно заслуживающие более мягкого обращения, ничего бы не добились.

Один из обнадеживающих аспектов американской системы состоит в том, что заключенные, оказавшись на воле, могли без особого труда найти работу - условие, которое, по убеждению французских путешественников, снижает вероятность рецидива. Они отметили также, что в Америке нет центрального бюро информации о бывших заключенных и их местожительстве. Освобожденные из тюрьмы лица, как им сказали, обычно покидают места заключения в определенном штате, меняют фамилию и начинают новую жизнь там, где о них ничего не известно. Как обнаружили Токвилль и Бомон, в некоторых городах существуют интернаты, где содержат и обучают малолетних преступников, включая беспризорных детей - бродяг. Эти заведения представляли собой нечто вроде школ профессионального обучения со строгим режимом, а дисциплина в них поддерживалась наподобие исправительного дома. Ребенка направляли в интернат по решению суда на неопределенное время. Интернат становился опекуном ребенка до тех пор, пока он не достигал 20-летнего возраста, за исключением случаев, когда по решению директора исправительного учреждения подростка отпускали досрочно. Его могли также по истечении определенного срока определить в подмастерья. Бомон и Токвилль считали такие интернаты хорошим начинанием и полагали, что они спасают детей от преступной жизни.

Наконец, они сделали несколько замечаний об эффективности тюрем в сравнении со стоимостью расходов на них и заключили, что небольшие тюрьмы лучше справляются с задачей перевоспитания и исправления осужденных. Главный недостаток Синг-Синга, отмечали они, состоит в том, что там слишком много заключенных - более 1 тысячи. Уэтерсфилд же (в Коннектикуте), "самая маленькая в Америке тюрьма, одновременно является и самой лучшей".

Среди заслуживающих внимания бесед, оставивших след в записках Токвилля о путешествии в Америку, две посвящены тюрьмам и преступникам. Одна из них - встреча с окружным прокурором Хью Максвеллом из Нью-Йорка, основателем исправительного дома для малолетних правонарушителей, состоялась 27 июня 1831 года. Об исправительных учреждениях им высказано следующее. Он находил существующую там дисциплину превосходной с точки зрения поддержания порядка и приобщения заключенных к полезному труду, однако не считал, что она оказывает "эффективное воздействие на их наклонности или поведение". Максвелл выразил мнение, что взрослого преступника, как бы с ним ни обращались, исправить невозможно; фактически американское исправительное учреждение лишь как бы "закаляет" его.

Другая беседа с Эламом Линдсом имела место 7 июля 1831 года, в Сиракузах. Начальник тюрьмы Оберн, он ввел, несмотря на сильное противодействие, систему, получившую известность как "система Оберн". Позже под его руководством с помощью осужденных из этой тюрьмы был построен первый корпус одиночных камер в Синг-Синге. Заключенные работали без наручников, под надзором немногочисленной охраны, они содержались в палатках, и тем не менее никто не предпринял попытку к бегству. Все это расценивалось как свидетельство успешности начинаний Линдса, его системы.

Суровый и даже упрямый Линде откровенно рассказал французам, что столкнулся с сильным сопротивлением своей реформе в Оберне. Он поведал об этом в таких выражениях: "Раздавались сомнения относительно тирании. Однако в конечном итоге я настоял на своем. Когда решили строить Синг-Синг, я предложил осуществить это силами заключенных, а им предстояло работать в чистом поле, мои коллеги не верили, что это практически возможно. Ныне же, когда строительство успешно завершено, многие по-прежнему относятся ко мне недоброжелательно, а подчас как бы с ревностью". По его мнению, система эта будет приемлемой для любой страны, но во Франции она покажет себя лучше, чем в Соединенных Штатах, поскольку, по его словам, "французские тюрьмы находятся под непосредственным контролем правительства, которое в состоянии оказать твердую и надежную поддержку своим должностным лицам. Здесь же (в США) мы являемся рабами постоянно меняющегося общественного мнения".

Его опыт общения с обитателями Синг-Синга, добавил Линде, на четверть состоявшими из иностранцев, свидетельствует: самые плохие заключенные - это испанцы из Южной Америки, а самые хорошие - французы. Он одобрял порку как наиболее действенное наказание и выразил убеждение, что одиночное заключение является "часто неэффективным и почти всегда опасным". Не считая обучения ремеслу, тюрьмы мало подвергаются реформам, а увещевания капелланов и собственные размышления заключенных не превратят их в добрых христиан. Хорошее поведение в тюрьме является, как правило, типичным для самых заядлых преступников. Будучи расторопнее и смышленее других, они прекрасно понимают всю выгоду от примерного поведения. Линде высказывался против смягчения приговоров за хорошее поведение осужденного в тюрьме. Он не терял время на ознакомление с теоретическими изысканиями, авторы которых черпали познания о человеческих натурах из книг, а не из жизни. Ключевой момент, обеспечивающий успешное управление тюремными делами, согласно Линдсу, состоит в том, чтобы сломить дух заключенного и привести его в состояние пассивной покорности. Если это будет достигнуто, полагал он, соображения относительно устройства тюрьмы и характера выполняемой заключенными работы отходят на второй план.

Шведский поэт Гёран Принтц-Пальсон попытался передать дух тюрьмы Линдса в следующем стихотворении:

Когда Бомон и Токвилль посетили Синг-Синг, 
чтобы собрать материал для отчета об условиях в тюрьмах Америки, 
они увидели прообраз будущего. 
Объединенные бессловесной ненавистью, 
не закованные в цепи заключенные 
работали бок о бок в угрюмом молчании. 
Охранники, как бы у кромки кратера вулкана, 
держали под контролем панику, неравнодушную силу. 
Темные дома, наполовину законченные корпуса с камерами. 
Так через десятилетия "американская мечта" 
разрушилась у пленников. А здесь их взору предстают: 
лотки по продаже "хот-доге" разбегались, 
словно следы на грязных дорогах; 
афишные тумбы теснились вокруг, бросаясь в глаза; 
улыбающийся индеец продавал сувениры в магазине Вулворта, 
а надзиратель возвращается с работы домой, 
озабоченный тем, что не осталось пространств для заселения, 
проверяет, не проник ли кто в дом нелегальным путем, 
чтоб украсть, 
заглядывает в клозет, нет ли там русских либо евреев, 
включает телевизор 
и садится строчить пышущее ненавистью письмо в газету. 
Молчащие, не скованные цепью заключенные сон, 
который будет изводить и мучить Европу несчетными ночами, - 
хуже, чем страх перед хаосом, 
к тому же - более реальный...

Токвилль и Бомон оказались в целом точны в своем отчете об американских тюрьмах с точки зрения достоверности. Их наблюдения подкрепляются свидетельствами современников и историками позднейшего времени. Однако в те годы отчетность была значительно менее обстоятельной, чем теперь, и еще не началось преклонение перед статистикой. Дэвид Ротман, автор книги "Открытие сумасшедшего дома", придерживается следующего мнения. На статистические данные о физическом и психическом состоянии заключенных в конкурирующих системах Оберн и Черри-Хилл полагаться нельзя, поскольку "приверженцы их почти ничего не сделали, лишь изложили свое субъективное суждение в форме бесстрастных цифр".

Можно смело добавить - так обстоит дело и поныне. Ротман также ставит под сомнение утверждения относительно прибыльности тюрем в начале XIX века. Он подозревает, что здесь имела место подтасовка цифровых данных, и заключает: "Тюремный труд никогда не приносил большой выгоды, а она во многих случаях не покрывала ежедневные текущие расходы, не говоря уже об издержках в связи со строительством тюрьмы".

Есть несколько моментов, на которые Бомон и Токвилль либо не обратили внимания, либо не придали им значения. Тюремная униформа, введенная в 1790-х годах, уже была обязательной во время их пребывания в Америке. Короткая стрижка заключенных (тогда мужчины носили длинные волосы) также стала общепринятой. Цель этого явно состояла в стремлении наделить заключенных особыми приметами и тем самым отбить охоту к побегу, а также и облегчить их поимку. Возможно, что короткая стрижка служила еще и для того, чтобы унизить человека или ослабить его дух. Подобная практика исторически восходит по меньшей мере к библейским временам. А продолжение она имела в корпусе морской пехоты и применяется теперь некоторыми судьями как мера наказания малолетних преступников.

В своем отчете о Черри-Хилле Токвилль и Бомон допустили некоторые неточности. Хотя контакты между заключенными были там крайне ограниченны, тем не менее они имели место, несмотря на принимаемые тюремными властями меры предосторожности. Хотя эту тюрьму построили в строгом соответствии с принципом полной изоляции заключенных, они, однако, могли переговариваться между собой методом перестукивания по трубам. В нескольких двухэтажных корпусах обитатели камер на втором этаже общались с узниками камер первого, когда те находились в своих прогулочных двориках (вентиляционные отдушины и колодцы все еще являются проблемой для тюремных властей). В документации Черри-Хилла попытка заключенных вступить в контакт часто фигурирует как причина для их наказания.

Бомон и Токвилль заблуждались, считая заточение в карцер и уменьшение рациона питания единственным наказанием заключенных в Черри-Хилле. Этот вид наказания, как свидетельствуют документы, практиковался чаще других, но и он нередко варьировался. Например, карцер мог не отапливаться. Одного 16-летнего юношу продержали в нем 42 дня и кормили так скудно, что осмотревший его тюремный врач в результате констатировал истощение от голода. В Черри-Хилле применяли и американскую разновидность китайской пытки водой: с помощью душа особого устройства жидкость лилась из отверстия, размещенного высоко над головой узника. Степень причиняемых ему страданий зависела от температуры и количества воды. В докладе об исследовании Черри-Хилла в 1834 году приводился такой факт: один 19-летний заключенный подвергся этой пытке на открытом воздухе, притом из-за холода вода попросту замерзала на его обнаженном теле. На непокорных иногда надевали смирительную рубашку. В Черри-Хилле применялась также особо жестокая пытка - железный кляп.

Представляется, что ныне, спустя почти 150 лет после путешествия Токвилля, лишь немногие из подмеченных им и его современниками проблем решены. Скорее система Оберн, чем Черри-Хилл, стала образцом для всеобщего подражания как по части строительства тюрем, так и в деле управления ими. К заведениям для осужденных в Соединенных Штатах прибавились специальные женские тюрьмы и исправительные дома для малолетних преступников.

В конце 1975 года в федеральных тюрьмах и тюрьмах штатов содержалось 242 750 человек, небольшая их часть - около одной десятой - в федеральных, остальные - в тюрьмах штатов. В Калифорнии и Пенсильвании, вместе взятых, имелось столько же заключенных, сколько во всех федеральных тюрьмах; удельный вес женщин в общей массе заключенных составил 4 процента. Городские тюрьмы и тюрьмы графств имеют сходный состав заключенных. В 1972 году в них находилось 141 600 человек; примерно 38 процентов ожидали суда. 94 процента заключенных составляли мужчины, 41 процент - негры, менее 4 процентов - молодежь в возрасте не свыше 18 лет.

По имеющимся подсчетам, в 1974 году из общего числа людей, находившихся в тюрьмах штатов и сходных им учреждениях, 47 процентов были негры, тогда как их доля в населении страны в целом равнялась лишь 11 процентам. Тюремная реформа вызывает теперь у американцев такую же - если не большую - озабоченность, как ив 1831 году. Несмотря на накопленный опыт, достигнутые медициной успехи и психоанализ, почти никакого прогресса в тюремной сфере не наблюдается. Фраза "тюрьмы не срабатывают" имеет мало смысла, если при этом точно не указать, какие из поставленных целей не удается достигнуть.

Одна из задач тюрьмы, причем самая давняя, состоит в том, чтобы наказывать преступников. Большинство наблюдателей сходится во мнении: наши тюрьмы с этой задачей справляются. Они наказывают их прежде всего лишением свободы. У них почти ничего нет, кроме времени. Отбытие срока в стесненных условиях, при ограниченных возможностях работать или жить среди других людей - таким был основополагающий принцип старой тюрьмы Черри-Хилл, хотя при этом и полагали, что ограничения эти будут служить не столько делу наказания, сколько исправления.

В наших тюрьмах существуют и другие виды наказания, помимо ограничения свободы. Часть их, бесспорно, попадает в разряд "жестоких и необычных", то есть запрещенных восьмой поправкой к американской Конституции. Так, на тюремной ферме Такер в Арканзасе вплоть до конца 60-х годов нынешнего века секли и истязали электрошоком. В калифорнийском центре Вакавилль применялись более изощренные методы, а именно: заключенному причиняли едва выносимую боль, с тем чтобы выработать у него рефлекс отвращения, надо полагать, ко всему окружающему. Делалось это не в виде наказания, а для "перевоспитания".

Жестокие избиения узников тюремными служащими все еще имеют место. Во многих тюрьмах, как сообщают, чрезмерно прибегают к использованию одиночного заключения. К числу самых гнусных злоупотреблений относится следующая пытка. Молодых или физически слабых лиц мужского пола помещают в условия, при которых они почти наверняка могут оказаться жертвами гомосексуального насилия со стороны других заключенных.

Применение наркотических средств, особенно нового типа, стало еще одной формой наказания, хотя и это делается будто бы во имя перевоспитания. В Калифорнии в конце 60-х годов нашего столетия примерно тридцати заключенным ввели анектин, на 1 - 2 минуты парализующий мышцы. Бернард Вайнер в работе "Безотказное средство" пишет: человека после приема анектина "охватывает чувство удушья, ощущение, как если бы он тонул, медленно погружался в небытие. И в этом ужасном состоянии человеку говорят, что, когда в другой раз у него появится желание ударить или совершить нападение, ему лучше повременить, подумать и припомнить ощущение, испытанное после принятия анектина". Проксилин, вызывающий сильную рвоту, сообщает также Вайнер, применялся в тюрьмах Калифорнии в 1970 году более тысячи раз. В 1971 году электрошоковая терапия использовалась в центре Вакавилль почти пятьсот раз. "По сведениям из госпиталя штата Калифорния, психически ненормальных правонарушителей в Атаскадере, совершивших преступление на сексуальной почве, подвергают электрошоку половых органов, вырабатывая тем самым рефлекс отвращения, - писал Вайнер. - В 1971 году, согласно сообщениям, тюремные власти Калифорнии рассматривали вопрос о возможности применения внутричерепных операций в отношении некоторых заключенных, имеющих склонность к совершению насильственных действий".

В ряде случаев наказание выходит за рамки срока тюремного заключения. Существуют федеральные законы и законы во многих штатах, лишающие отбывших заключение лиц гражданских прав. Под действие этих установлений часто попадают не только уголовники, но и люди, осужденные за менее тяжкие преступления. В отличие от тюремного заключения многие ограничения бессрочны, они могут оставаться в силе до последнего дня жизни бывшего заключенного и притом колеблются от лишения избирательных прав до запрещения занимать должность в государственных учреждениях. Еще в 1971 году в 13 штатах к осужденным на пожизненный срок заключения в качестве дополнительной меры наказания применялась "гражданская смерть". Это давало возможность юридически аннулировать брак такого лица, передать его или ее детей на усыновление или удочерение, распродать имущество. И все это несмотря на то, что большинство приговоров о пожизненном заключении заканчивается досрочным освобождением.

Нет ни малейшего сомнения в том, что тюремное заключение в Соединенных Штатах является наказанием, а наши тюрьмы действительно наказывают осужденных. Преследуются, конечно, и другие цели. Одна из них сводится к тому, чтобы изолировать заключенного, оградить людей от его преступной деятельности. В физическом смысле наша тюремная система эту задачу действительно выполняет. Совершить побег удается немногим.

Большинство заключенных рано или поздно выходят на свободу - либо вследствие истечения срока их заключения, либо ввиду досрочного освобождения на поруки. Многие после этого возвращаются к преступной деятельности. Из-за рецидивизма высказываются предложения осуждать преступников на длительный, но неопределенный срок и освобождать только тогда, когда их посчитают "неопасными" для общества. Эта теория была апробирована в Мэриленде на основании специального закона об "умственно отсталых правонарушителях". Однако осуждение на неопределенный срок вызвало такой мощный протест, что в 1977 году приговоры пришлось отменить. Подобный метод делает невозможным назначение равного для всех наказания за преступление и основывается на том, что общество имеет право наказывать и сажать в тюрьму людей за предполагаемую вероятность рецидива. Данный спорный тезис сродни применявшемуся в годы второй мировой войны для заключения американцев японского происхождения в концентрационные лагеря на том основании, что они могли бы проявить нелояльность.

Нам мало что известно о результативности тюремного заключения как сдерживающего фактора. Разумеется, практический опыт заключения или боязнь его должны останавливать некоторых людей от преступления. Мы не знаем, скольких из них это действительно удерживает, каковы эти граждане и от каких преступлений они воздерживаются. Нет у нас и достаточно убедительных данных о том, что пребывание в тюрьме исправляет заключенных. Решетка на деле может оказывать тлетворное влияние и даже быть школой преступности.

Гомосексуальное насилие, хотя не все тюрьмы сообщают о таких фактах, является проблемой и общей, и достаточно серьезной. В равной степени это относится к поножовщине и дракам, а они нередко происходят как между отдельными заключенными, так и между их шайками. Тюрьма Сан-Квентин пережила поистине разгул террора в 1972 году. Его относят на счет вражды между белыми и неграми, которая выливалась часто в поножовщину и дошла до того, что белые охранники брали сторону белых заключенных, а черные - черных¹.

¹ (В тюрьме Сан-Квентин имело место восстание заключенных, вызванное плохим обращением с ними, а вовсе не расовой рознью. Однако бунт и перестрелку, вызвавшую жертвы, изображают как "насилие черных". См. об этом подробнее в книге: А. Дэвис. Автобиография. М., Прогресс, 1977)

Еще одним фактом, свидетельствующим о падении нравов в тюрьмах, является применение заключенными наркотиков. Как и в 1831 году, несостоятельность и несовершенство тюрем и применяемых в них методов перевоспитания вызывают озабоченность у многих людей. В предложениях относительно реформ недостатка нет. Легче всего оценить те из них, которые касаются управления тюрьмами. Более крупные вопросы, связанные с предотвращением преступлений, перевоспитанием заключенных и т. п., носят в значительной мере умозрительный характер. Перенаселенность тюрем, например, является вполне поддающейся определению, разрешимой проблемой, если только общество согласится пойти на необходимые затраты. К созданию общих спален для заключенных некоторые относятся как к реформе. Между тем другие считают это одной из форм перенаселения, увеличивающей опасность, которой подвергаются одни заключенные со стороны других. В подготовленном квакерами докладе "Борьба за справедливость" утверждается, что "создание общих спален, вселяющих ужас в заключенных, - мероприятие непродуманное. Широкое распространение они получили потому, что дешевле обходятся при строительстве и с точки зрения эксплуатации".

Переполненность тюрем, как представляется, усугубляет практически все другие существующие в тюрьмах проблемы: смешение еще не осужденных людей и молодежи с более зрелыми по возрасту и опытными преступниками, расовая вражда, гомосексуальное насилие, распространение наркотиков, шум, постоянное вторжение в личную жизнь, недостаточное образование, не соответствующие спросу библиотеки, несовершенство профессионального обучения и программ трудовой деятельности. Выводы напрашиваются сами собой - нужно либо улучшать условия с помощью дополнительных удобств, либо сократить количество заключенных или сроки их заключения.

Новой или по крайней мере вновь получившей признание проблемой является расизм в тюрьмах. Дискриминация заключенных с темной кожей со стороны тюремных властей еще существует в некоторых местах, особенно в южных штатах. Даже на Севере она, говорят, имеет место в неофициальном порядке. Тогда как в тюрьмах содержится много заключенных негров, среди охранников и в административном аппарате исправительных учреждений их явно недостаточно. Там, где сегрегация не установлена сверху тюремными властями, она может возникнуть снизу, или ее могут организовать сами заключенные в столовой, во дворе для прогулок и в других общественных местах. Нельзя ожидать, чтобы социальные отношения в тюрьме были лучше, чем за ее оградой. Ограниченные возможности с помощью реформы избежать расового напряжения внутри тюрьмы или осложнений на этой почве, вероятно, существуют, однако положение здесь вряд ли изменится заметным образом, пока не улучшатся расовые отношения за пределами тюрьмы, то есть в самом американском обществе. А в нем, как хорошо известно, они по-прежнему оставляют желать много лучшего. Точно так же следует усомниться в том, что проблема наркомании может быть решена в тюрьме, коль скоро она не находит положительного решения в мире свободных людей.

Если тюрьмы приносят мало пользы (за исключением изоляции преступников, особенно тех, кто склонен к рецидивизму, окажись они на свободе), если они удовлетворяют склонность общества наказывать правонарушителей, откуда бы она ни проистекала, и если тому и другому их предназначению должны быть поставлены пределы, необходимо задаться следующими нелегкими вопросами:

1. Кого следует отправлять в тюрьму?

2. Как долго их следует там держать?

3. В каких условиях они должны находиться в тюрьме?

4. При каких условиях следует их освобождать?

5. Как быть со смертной казнью?

Виновных в совершении преступления с применением насилия - таково общее мнение - следует заключать в тюрьму в порядке наказания, если нет иных соображений. И тем самым в их лице устранять, по крайней мере на время, угрозу общественной безопасности. Взгляды на то, как следует обращаться с людьми, совершившими преступление ненасильственного характера, расходятся. В Калифорнии с недавнего времени придается большое значение условному освобождению на поруки в качестве альтернативы тюремному заключению за преступления, совершенные без применения насилия. Осужденные за грабеж, убийство, нападение и изнасилование в 1960 году составляли примерно треть заключенных в тюрьмах Калифорнии, а в 1976 году - уже около половины.

Изъятие таких правонарушений, как злоупотребление наркотиками, пьянство, гомосексуальные и другие сексуальные акты (особенно между взрослыми, совершающими их по взаимному согласию), из сферы действия уголовного кодекса полностью или применение по ним иных, нежели тюремное заключение, санкций резко сократило бы число заключенных и ослабило бы нагрузку на суды. Выдвигается возражение, что смягчение меры наказания за указанные действия явится их поощрением. Однако нет свидетельств того, что тюремное заключение служит надежным сдерживающим фактором.

Другой предлагаемой альтернативой длительному тюремному заключению является требование возмещения убытков в случаях кражи, подлога и хищений. В настоящее время закон иногда предусматривает возмещения ущерба, но, по-видимому, страховые компании делают это значительно чаще, чем государство. В случае угона автомобиля штрафа плюс оплаты пробега, быть может, было бы достаточно для того, чтобы удовлетворить требования общества.

Использование условного освобождения на поруки без тюремного заключения или после отбытия осужденным короткого, но точно определенного срока, по имеющимся данным, особенно действенно в отношении лиц, впервые совершивших преступления. В Калифорнии этой форме наказания в последнее время уделяется особое внимание, и власти штата пришли к выводу, что она обходится дешевле тюремного заключения. Подобная мера может оказаться менее эффективной в отношении рецидивистов, чем длительное тюремное заключение. В таком случае материальные соображения могут оказаться решающими.

Другой аспект предлагаемой реформы касается сокращения сроков тюремного заключения. Ее сторонники считают, что большие сроки оказывают воздействие обратное искомому. Присяжные заседатели, утверждают они, менее охотно признают виновность обвиняемого, даже когда для этого есть веские основания, если приговор представляется им слишком суровым. Доказывается также, что длительные сроки наносят вред делу исправления преступника, что, чем больше времени человек проводит в тюрьме, тем больше вероятность его возвращения туда. Джон Ирвин в исследовании "Уголовный преступник" описывает привычку "быть в тюрьме", в силу которой человек, много времени проведший в заключении, настолько к нему приспосабливается, что жить на свободе ему становится трудно. Уровень рецидивизма не связан с продолжительностью сроков тюремного заключения, говорят другие наблюдатели. Как бы то ни было, остается фактом, что в Соединенных Штатах обычно приговаривают к значительно более длительным срокам заключения, чем в странах Западной Европы. А темпы роста нашей преступности не свидетельствуют об эффективности длительных сроков заключения.

Джеймс Хоффа, руководитель профсоюза водителей автомашин, давая несколько лет назад показания в сенатской подкомиссии по тюрьмам, высказал мнение, что срок заключения свыше двух лет за преступление, совершенное без применения насилия, ни в коей мере не способствует целям перевоспитания осужденного. Выступая перед этой же подкомиссией, атторней Ф. Ли Бейл поддержал эту точку зрения: "Я изучил как путем личных наблюдений, так и с помощью консультаций с другими специалистами европейскую систему, которая действует намного лучше, чем наша, и которая, как известно, сильно от нее отличается. Сроки тюремного заключения в Европе всегда очень небольшие, и я искренне согласен с заявлением мистера Хоффа - все "выходящее за рамки двух лет, вероятно, идет впустую..." Возможно, что впустую даже то, что выходит за рамки одного года, за исключением самого факта заключения, которое метит человека, понесшего наказание за уголовное преступление, клеймом.

Если предположить, а именно это мы и должны сделать, что в Соединенных Штатах людей и впредь будут отправлять в тюрьму на довольно продолжительные сроки, нас по-прежнему будет занимать вопрос о том, как следует обращаться с заключенными. Некоторые предложения на этот счет очень схожи с теми, что были выдвинуты и приняты в 1831 году. Основные нынешние трудности, говорят некоторые критики существующей тюремной системы, порождены изменениями, внесенными много лет назад в духе гуманной и либеральной реформы. Одним из таких новшеств, причиняющих, по их словам, неприятности, явилась попытка подогнать наказание под преступника. Эта реформа, как предполагалось, позволит судьям и коллегиям по условному освобождению принимать во внимание следующие факторы - мотивировка преступления, прошлое преступника, его шансы на перевоспитание и т. д. Критики утверждают, что в результате появились значительные различия в назначаемых сроках заключения - они достигают таких размеров, при которых сами эти несправедливые различия превращаются в судебную ошибку. Другим результатом реформы стало то, что она поощрила, почти даже вынудила заключенных вести описанную Эламом Линдсом в 1831 году бесчестную игру, с тем чтобы растрогать судей и членов коллегии по условному освобождению.

Заключение на неопределенный срок также попало под огонь критики. В Калифорнии стало обычным делом приговаривать осужденных на срок от года до пяти лет, от пяти до двадцати или от десяти до пожизненного заключения. Условием для досрочного освобождения являлось примерное поведение в тюрьме. По меньшей мере две основные трудности проистекали из этой практики. Одна состояла в том, что для заключенных было особенно мучительно не знать, когда их освободят. При твердом сроке, допустим, в пять лет заключенный знает, что ему, возможно, удастся выйти на свободу раньше благодаря досрочному освобождению и что в любом случае он не просидит в тюрьме больше положенного. По принятой в Калифорнии системе, пока коллегия по условному освобождению не установит срок, он находился в неведении относительно того, стоит ли ждать освобождения через год, через пять лет или в течение неопределенного времени. Он жил, таким образом, от одного заседания коллегии до другого, надеясь, что наконец-то ему будет определен твердый срок. Часто, однако, этого не случалось.

Вторая проблема состояла в том, что предоставление коллегии столь больших полномочий приводило к значительному "запрограммированию" заключенных. Оно имеет место тогда, когда осужденный подключается к какой-нибудь из проводимых в тюрьме программ (например, работа различных советов или профессиональное обучение) не потому, что считает это полезным для себя, а только затем, чтобы произвести благоприятное впечатление на коллегию. Сейчас в Калифорнии для большинства преступлений заключенным назначается определенный срок.

Не сходит с повестки дня и вопрос о смертной казни. При этом волна выступлений за применение высшей меры наказания поднимается в периоды роста преступности, особенно тяжких ее видов, и спадает, когда приговор приведен в исполнение. Эта проблема остается больше психологической и политической, чем научной или умозрительной. В настоящее время в Соединенных Штатах наблюдается сдвиг в сторону восстановления и более широкого применения высшей меры наказания, а также усовершенствования процедур, связанных с приведением приговора в исполнение. Многие штаты перерабатывают свои законы с учетом возражений, высказанных Верховным судом при рассмотрении им прежних законов штатов.

Недавнее дело Гэри Гилмора, заключенного из штата Юта, который сам попросил о том, чтобы его казнили, привело в замешательство противников высшей меры наказания. Оказываясь в положении защищающейся стороны, они обычно ограничиваются призывами к применению более гуманных (если это слово здесь уместно употребить) методов казни. Отчасти потрясение, произведенное делом Гилмора, было вызвано его требованием, чтобы его расстрелял взвод солдат. И хотя по существующей традиции винтовка одного из солдат была заряжена холостым патроном, легко просматривалась непосредственная связь между обществом и гибелью заключенного. Дело Гилмора вступило в противоречие со всеобщим стремлением сделать эту взаимосвязь менее явной путем совершенствования способов казни. Гильотину, например, считали более модернизированным и гуманным орудием смерти, чем грубое отсечение головы топором. Она срабатывала точнее, носила более обезличенный характер, так как в качестве непосредственной движущей силы здесь использовалось земное притяжение, а не мускульная энергия человека. В настоящее время взамен взвода солдат отдают предпочтение электрическому стулу и газовой камере.

Отдельно от этого неразрешимого вопроса стоит широко дебатируемая и вызывающая острые споры проблема тюремной реформы. Федеральное управление тюрем, озабоченное жалобами на чрезмерную грубость в условиях неволи, попыталось приблизить обстановку в тюрьмах к существующей в мире свободных людей. Заключенные по-прежнему лишены гражданских прав, но не всех прав человека.

Были предложены и получили ограниченную апробацию супружеские свидания в тюрьме или отпуска на субботу и воскресенье, дающие возможность заключенным побыть в семьях, а также совместное содержание мужчин и женщин. Насколько можно судить, эксперименты дали хорошие результаты. Некоторые штаты сообщают о сокращении масштабов гомосексуализма и об общем улучшении атмосферы в тюрьмах.

За последние 20 - 30 лет, например, все большее внимание уделялось психиатрической помощи заключенным, методам групповой терапии и другим видам лечения. Однако это, как когда-то усилия тюремных капелланов во время путешествия Токвилля, не дало ощутимых результатов.

Представляется наиболее целесообразным по возможности не прибегать к тюремному заключению преступников за не очень серьезные преступления, исключая, разумеется, наиболее опасных и закоренелых из них¹. По мнению некоторых экспертов, условное заключение под строгим наблюдением и при оказании содействия в поисках работы, как и при решении других непростых жизненных проблем, обходилось бы, во-первых, дешевле и, во-вторых, было бы более эффективным, чем применяемые ныне меры.

¹ (Эта авторская посылка, явно либерально-реформистского и утопичного в условиях капиталистических порядков оттенка, находится в кричащем противоречии с американской реальностью)

Несомненно, после освобождения бывший заключенный не должен оставаться без внимания и помощи. Кроме того, совершенно очевидно, что прежде всего следует изменить нездоровые условия самой американской действительности, побуждающие к преступлениям или требующие основательных усилий для их предотвращения.

Все это вновь приводит нас к мысли, высказанной Томасом Мором, а именно: "Все вокруг окружающее не может быть хорошим, если все люди не стали хорошими, а этого, я думаю, придется ждать еще много лет".